Боль

Взвыл мотор. Колесов зябко поёжился внутри холодного бокса. Осень. В эту пору надо бы писать стихи, а тут опять этап. Третья зона, видимо, за два года. Он улыбается отчего то, точно в его жизни происходит что-то новое. Необычное. Для зэка любое перемещение - это попытка ускорить время. Дёрнулась машина и медленно стала выезжать через периметр кпп - за зону. Можно было смотреть через окошко на внутреннюю дверь - а там тоже окно, и там мчалось пространство, одинаковое, точно не от мира сего, точно ехал он, Колесов, куда то на Марс. Он улыбнулся. Вспомнил, что хорошо, что прошёл ларёк, и пачка индийского чая с ним, в рюкзаке.

Нет ни прошлого, ни будущего, - а твой мир прост, как салфетка в ресторане на столе. Этап. Автозак. Пересылочная областная тюрьма, отмеченная тысячами таких же сложных судеб, как и твоя. И вот коридор, серый и длинный, и ты, как мираж в этом коридоре в сопровождении таких же миражей охраны. Сильную боль, как правило могут приносить родные люди, именно они, те кто предаёт, и тогда твой мир превращается в хаос, - а здесь ты просто мираж, и ты подчиняешься правилам этого мира. И потому не так больно, если бы тебя предали родные люди. Отстойник в подвале, пахнущий сыростью с железными нарами, тоже в общем то не ад, - потому что уже знакомый неуютный мир даёт тебе право только уснуть. И, Колесов засыпает, - и тих его мир. И неуютный мир пересылки покидает его на часы неуютного сна, когда даже зона может в твоём сне казаться пионерлагерем. А пересылка грязная и суровая, особенно по ночам, даёт тебе право только тихо умереть. Утро. Бряцанье тележки в коридоре. Звякает кормушка, и голос сонный :

- Принимай баланду!

И кусок хлеба чёрного, и чашка с какой то мутной жижицей, и боль в голове - нет чифира, а привычка уже есть, но чай в рюкзаке, и можно его пожевать. И одна мысль, в общем то непонятно, что будет дальше, или оставят на зоне в Управлении, или поедешь куда то на Север. Лучше бы в Управлении, по месту. А хлеб, как пластилин вязкий, но вполне вкусный, и жижка съедобная. И в подвале никого больше нет, кроме него, что тоже очень даже странно. Но ты жив, пока слава Богу!

Откуда у тебя столько интереса в жизни пацан? Задал себе вопрос Санька Колесов выводимый в серый коридор тюрьмы - вот ты точно запоминаешь для будущего рассказа о своих мучениях вот это грустное лицо лейтенанта с папкой твоего дела, ты улыбаешься миленькой бледной прапорщице, и она улыбается тебе и тут же прикусывает губки - понимая, что так нельзя вести себя с зэком. А он молча прошмыгивает мимо, и оглядывается, а она как зачарованная смотрит ему вслед. Нет, не увидимся больше никогда, - думает Санька, и по коридорам идёт куда то наверх, подстёгиваемый командами, и по-прежнему на его небритом лице алчно горят его властные глаза. Команды. Овчарка. Солдаты. Автозак.

В самом конце перрона в тупичке, останавливается спецмашина, его выводят, он садится на корточки и перед ним серый его дорожный мешок. И он озирается, как зверь в западне, жадно втягивает в себя насыщенный влажный осенний воздух воли. То ли пахнет подвядшими берёзами, то ли сосновым бором... И мчится мимо пассажирский состав, и последний вагон для арестантов - столыпинский.

Обычный в общем то вагон, только перегорожены железными сетками между собой отделения, - и ты как животное в зоопарке. Но привычка не унывать, куда от неё денешься. На верхнем месте лежит Санька подложив вещевой мешок себе под голову, и смотрит на волю - кусочек воли. Но вот поплыли картинки - тронулся состав, позади и перрон, и можно было бы и подремать, но не получается - болит душа, куда от неё деться арестанту?...