Град обреченный человеческой культуры и его создат

Град обреченный человеческой культуры и его создатели

ВСТУПЛЕНИЕ
"Вся мировая культура сделана руками алкоголиков, неврастеников, наркоманов, неудачников и просто подлецов". Это рассуждение одного из героев загадочного романа "Град обреченный" Стругацких — не констатация факта, а объявление войны. Войны ханжеству, лицемерию и современной культуре отмены, пытающейся стерилизовать прошлое, вырвав из него все, что не укладывается в наши уютные, буржуазные нормы.

Мы с упоением играем в опасную игру: требуем от гениев морального паспорта, забывая, что искусство рождается не в чистой комнате, а в лаборатории, полной ядов, взрывчатки и запрещенных реагентов. Давайте продолжим этот список, начатый Стругацкими, и присмотримся к самым неудобным фигурам.

ФЁДОР ДОСТОЕВСКИЙ. ПРОРОК, КОТОРЫЙ НЕНАВИДЕЛ

Герой Стругацких прямо называет его «жидоненавистником». И это не преувеличение. В «Дневнике писателя» мы находим пассажи, от которых кровь стынет в жилах: обвинения евреев в ритуальных убийствах, в стремлении к мировому господству, в эксплуатации русского народа. Это не бытовой антисемитизм, а систематическое, идеологически оформленное человеконенавистничество.

Что же нам делать с «Преступлением и наказанием»? Выбросить роман, потому что его автор духовно вскормил протоколы сионских мудрецов? Или признать страшную правду: тот же самый мозг, что породил ядовитые памфлеты, создал и сцену чтения Евангелия у Сонечки Мармеладовой? Гений Достоевского в том и заключается, что он с одинаковой мощью описывал и божественное откровение, и дьявольскую одержимость. Его собственная душа была полем битвы между Христом и Великим Инквизитором, и его личные демоны стали голосами его героев. Отменить Достоевского — значит отказаться от самой возможности заглянуть в бездну человеческой души.

ПЕТР ЧАЙКОВСКИЙ : МУЗЫКА, РОЖДЕННАЯ ИЗ ЗАПРЕТА

«Чайковский - педераст»: оттуда же, из Стругацких.. Для современного уха это звучит как констатация факта, но в XIX веке это было клеймом, страшной тайной, водившей рукой композитора. Его брак с Антониной Милюковой был отчаянной попыткой «исцелиться» и соответствовать норме, что едва не довело его до самоубийства. Вся его музыка - от «Патетической» симфонии до «Лебединого озера» — это гимн запретной, трагической любви, тоски и невозможности быть собой.

Можем ли мы, аплодируя лебедю, осуждать того, кто дал ему голос? Отменить Чайковского — значит совершить то же насилие, от которого он страдал при жизни: признать, что его личная драма делает его творчество нелегитимным. Но его гений именно в этом преодолении. Он сублимировал свою боль, свой страх, свою «неправильность» в звуки, которые стали универсальным языком человеческого страдания.

БЕНВЕНУТО ЧЕЛЛИНИ: ГЕНИАЛЬНЫЙ БАНДИТ

Челлини, чьи мемуары читаются как криминальный роман, был не просто «мошенником», как его там же назвали Стругацкие. Он был бретером, убийцой, склонным к неконтролируемым приступам ярости, вором церковного золота и беглым каторжником. Он хвастался своими преступлениями с тем же пылом, с которым описывал отливку «Персея». Его «Жизнь» — это манифест ренессансного индивида, для которого талант оправдывает всё. Можем ли мы восхищаться его Персеем, зная, что его создатель мог заколоть соперника на соседней улице из-за пустяковой ссоры? Или именно эта органичная связь творящего бога и хладнокровного бандита составляет суть ренессансного духа, который мы так ценим?

АЛЕКСАНДР ПУШКИН: «ПАМЯТНИК ДАНТЕСУ»

Сделаем дополнения к тексту Стругацких. Итак, наше "всё", "солнце русской поэзии", при ближайшем рассмотрении оказывается сложнейшей, противоречивой фигурой. Как отмечал Михаил Веллер, после гибели Пушкина остался не только "нерукотворный памятник", но и колоссальные долги, в которые он вогнал свое семейство, сумма, сравнимая с годовым бюджетом целого уезда. Его жизнь - это череда провокаций, скандалов, карточных проигрышей, дуэльных вызовов (историки насчитывают их около тридцати за всю жизнь) и откровенно безрассудных поступков. Он сам выстроил тот трагический лабиринт, из которого не нашел выхода. Что это, как не вопиющая безответственность? Современные моралисты с легкостью приклеили бы ему ярлык «токсичной маскулинности», «патологического игромана» и «социально опасного элемента». Но можем ли мы представить русскую культуру без этой кипучей, бунтарской, грешной и гениальной энергии? Его долги и дуэли — оборотная сторона его неукротимости, та самая «дьявольская искра», без которой не было бы ни «Бориса Годунова», ни «Евгения Онегина».

МИШЕЛЬ ФУКО VS. «ЭТИКА ЧТЕНИЯ»

Французский философ, развенчавший все системы угнетения, теоретик свободы - Мишель Фуко - умер от СПИДа в 1984 году, заразив бесчисленное количество партнеров в гей- и  садомазохистских клубах Сан-Франциско, будучи прекрасно осведомленным о своем статусе. Он сознательно практиковал неограниченный секс как форму политического протеста против «буржуазной гигиены».

Что делать с ним? Отменить его труды о тюрьмах, безумии и власти, потому что его личная этика была чудовищна? Или признать, что его философия, рожденная на острие личного экзистенциального риска, ценна именно своей безжалостной честностью, не отделимой от его пороков?

КАРАВАДЖО: УБИЙЦА С КИСТЬЮ

Основоположник барокко Караваджо был не просто «мошенником». Он был убийцой. В 1606 году он в пылу ссоры зарезал человека. Его последующие картины, наполненные мраком, насилием и отрубленными головами, — это живопись человека, смотрящего в бездну собственной души.

Можем ли мы любоваться его полотнами, зная, что на палитре могла сохнуть кровь? Или именно это знание придает его «Обезглавливанию Горгоны» леденящую душу подлинность?

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН. ИСПОВЕДЬ «ЧЕРНОГО ЧЕЛОВЕКА» С УГОЛОВНЫМ ДОСЬЕ

А вот и наш «последний поэт деревни», «златокудрый посланец рязанских полей»... Забудьте. На Сергея Есенина милицией было заведено 11 (одиннадцать!) уголовных дел. Это не «творческие эксцессы» — это полноценная уголовная хроника. Его обвиняли в хулиганстве, дебошах в ресторанах, пьяных погромах, оскорблении властей и даже в антисемитизме (знаменитое дело «четырех поэтов»). Он не просто пил — он устраивал перформансы тотального разрушения: бил зеркала и посуду, изрисовывал студии непристойными рисунками, скандалил так, что это фиксировали протоколы.

Но вся эта уголовная мишура — лишь внешний симптом. Его главное "преступление" и главное свидетельство — поэма "Черный человек". Это не просто стихи, это — протокол допроса, который поэт вел с самим собой. Тот самый "черный человек", что сидел на его кровати и "говорил про мерзкую и буйную жизнь", был не галлюцинацией. Это был его внутренний двойник, его личный дьявол, его судья-свидетель, который с леденящей душу точностью перечислял все его грехи, слабости и самообман.

Этот человек проживал в стране / Самых отвратительных / Громил и шарлатанов.

Что это, как не клиническое расстройство, голос распадающейся личности? Сегодня его с радостью заклеймили бы как "буйного алкозависимого маргинала", "абьюзера" (вспомним его отношения с Айседорой Дункан) и "социально опасный элемент". Но "Черный человек" возводит его историю на уровень экзистенциальной трагедии. Его гений был неотделим от его чудовищности, а его чудовищность была предметом его же холодного, почти постороннего наблюдения.

Можем ли мы, читая "Не жалею, не зову, не плачу...", вычеркнуть из головы образ пьяного дебошира, размалевывающего стены в "Англетере"? Нет. И не надо. Потому что его поэзия — это и есть крик этой раздираемой противоречиями души, где уживались нежность к «зверью» и звериная же ярость к окружающему миру. Отменить Есенина — значит не просто отказаться от правды о русском бунте, но и отказаться от самой возможности заглянуть в глаза своему "черному человеку". Его уголовные дела - это лишь антракт к тому главному судилищу, которое происходило в его собственной душе и которое он нам и оставил в наследство.

РОМАН ПОЛАНСКИ. ПРЕСТУПНИК КАК  ЛЕТОПИСЕЦ ТРАВМЫ

Режиссер, снявший "Китайский квартал" и 'Пианиста", — осужденный педофил, уличенный в изнасиловании 13-летней девочки. Последующие его фильмы — это кинематограф глубокой вины, паранойи и невозможности искупления. Его искусство стало прямым следствием его преступления.

Отменить Полански? Но тогда мы лишимся одного из самых пронзительных свидетельств о Холокосте ("Пианист"). Его личный грех стал источником его художественной силы. Можем ли мы принять это неудобное знание?

ЭЗРА ПАУНД. ФАШИСТ, СФОРМИРОВАВШИЙ СОВРЕМЕННУЮ ПОЭЗИЮ

Американский поэт Эзра Паунд был ярым сторонником Муссолини, вел антисемитские пропагандистские передачи для фашистской Италии во время Второй мировой войны. Его "Cantos" - это и шедевр модернистской поэзии, и политический манифест, пропитанный ненавистью.

Что с ним делать? Вычеркнуть его из антологий? Но именно он был крестным отцом для Элиота, Хемингуэя и Джойса, перекроив карту англоязычной литературы. Его фашизм и его гений - две стороны одной медали: тотальной веры в силу искусства переустроить мир, даже если для этого нужна диктатура.

ЛОРД БАЙРОН. АПОФЕОЗ БЕЗНРАВСТВЕННОГО ГЕНИЯ

И как не вспомнить здесь лорда Байрона — хромого соблазнителя, для которого скандал был формой творчества, а разврат — философией. Современное общество с его ханжескими правилами съело бы его заживо. Представьте себе заголовки таблоидов:

· «Скандальный поэт-аристократ развращает юных пажей!» (его многочисленные гомосексуальные связи, в тогдашней Англии каравшиеся виселицей)
·«Инцест! Байрон совратил единокровную сестру Августу Ли!» (история, от которой викторианская мораль пришла бы в ужас)
·«Сатанист и богохульник финансирует террористов!» (его поддержка карбонариев в Италии и греческих повстанцев)
·«Алкоголик и наркоман разоряет семейные гнезда!» (его жизнь в Венеции и Равенне, полная опиума, вина и оргий)

Но был у него и еще один, менее известный «талант», довершающий портрет: Байрон был феноменальным дуэлянтом. Он мастерски фехтовал и считался смертельно опасным противником. С расстояния в двадцать шагов легко попадал из пистолета в мелкую монету.  И вот парадокс: этот блистательный бретер, способный уложить любого обманутого мужа на дуэли, в итоге был вынужден бежать из Англии, спасаясь не от правосудия, а от частного возмездия. Слишком уж многие знали, что вызвать его на поединок — равно самоубийству. Оставался единственный, куда более подлый, но гарантированный способ — наемный убийца, пуля или кинжал в спину из-за угла. Аристократический скандал грозил перерасти в вульгарное уголовное преступление.

Это был не просто «развратник». Это был человек, возведший личный порок в эстетический и экзистенциальный принцип, зашедший так далеко, что даже законы чести оказались бессильны против его репутации. Его поездка Грецию, которая описывается в школьных учебниках как благородный жест поэта, поспешившего на помощь повстанцам — это бегство, а вовсе  не романтический жест. Это  вынужденный исход того, кто преступил все мыслимые границы, включая и кодекс дворянской чести. Его поэзия — от «Паломничества Чайльд-Гарольда» до «Дон-Жуана» — это манифест пресыщенной, язвительной, бунтующей против всех условностей души, которая оказалась опасна для своего обладателя в самом буквальном смысле.

Что нам делать с этим «аморальным титаном»? Отменить его, вычеркнуть из учебников? Но тогда мы потеряем не просто поэта. Мы потеряем архетип романтического бунтаря, тень которого падает на всю последующую культуру — от Лермонтова до рок-н-ролла. Его демоническая харизма и тотальное отрицание были тем горнилом, в котором выплавился новый тип героя — одинокий, проклятый, прекрасный в своем разрушении, вынужденный бежать не только от общества, но и от последствий собственного идеала сверхчеловека.

Байрон — это приговор культуре отмены. Он доказывает, что самый оглушительный голос в истории культуры может принадлежать человеку, который в моральном отношении был чудовищем, а в житейском — беглецом, спасающимся от киллеров. И этот голос мы слушаем до сих пор, потому что он говорит о той части нас самих, что жаждет свободы от любых — в том числе и моральных — оков, даже не представляя, к чему такая свобода может привести.

...И ОСКАР УАЙЛЬД. МУЧЕНИК ЭСТЕТИЗМА, ОСУЖДЕННЫЙ ПО СТАТЬЯМ УГОЛОВНОГО КОДЕКСА

А если вам мало Байрона, сбежавшего от возмездия, то вот Оскар Уайльд — тот, кто не сбежал, кто принял вызов и был системно уничтожен обществом, чьи условности он так блестяще высмеивал. Этот человек, чье остроумие было опаснее шпаги, чьи пьесы были утонченнее изысканного шампанского, закончил жизнь в ссылке, сломленный и нищий, после двух лет каторжных работ.

Его преступление? Гомосексуальность. Но обществу потребовалось придать этому видимость закона. Его судили не за "аморальность", а по статьям Уголовного кодекса о "непристойном поведении". Суд над Уайльдом — это хрестоматийный пример того, как система, не сумевшая победить гений в эстетической полемике, давит его всей тяжестью закона.

Представьте себе этот процесс в сегодняшних реалиях : таблоиды викторианской эпохи смаковали бы  каждый день суда. Адвокат противной стороны, требуя от Уайльда объяснить, что значит "любовь, что не смеет назвать своего имени", по сути, требовал от него публичного самоуничтожения. Его блистательные романы, его пьесы, его эстетические манифесты — всё было поставлено на службу обвинению. Его искусство стало уликой против него.

И что же? Отвернемся ли мы от "Портрета Дориана Грея" потому, что его автор был "осужденным преступником"? Перестанем ли цитировать его афоризмы, потому что за ними стоит жизнь, которую общество признало порочной?

Уайльд — это самый сильный аргумент против культуры отмены, потому что он показывает, к чему она приводит на самом деле. Это не байкот в соцсетях, это — тюремная камера, каторжный труд и ранняя могила. Его судьба — наглядное пособие о том, что происходит, когда ханжество получает в свои руки инструменты государственного принуждения. Мы читаем Уайльда не вопреки его трагедии, а благодаря ей. Его падение придает его наследию пронзительную, трагическую глубину, которую не создать никаким талантом. Он — мученик, принесенный в жертву на алтарь общественной морали, и мы до сих пор несем цветы к этому алтарю, читая его книги.

ВЫВОД: В ЗАЩИТУ «ОПАСНОГО» ИСКУССТВА

Попытка «очистить» пантеон гениев, выбросив оттуда Достоевского-юдофоба, Чайковского-гомосексуала, Челлини-бандита, Пушкина-должника и бретера, Фуко-спидоносца и Караваджо-убийцу, — это не защита нравственности. Это интеллектуальное самоубийство. Это желание потреблять искусство как красивый, безопасный продукт, лишенный ядра подлинного, часто разрушительного, опыта.

Искусство — это не урок морали. Это свидетельство.

Оно свидетельствует о всей полноте человеческой природы — и о ее светлых вершинах, и о самых темных безднах. Гений не оправдывает порок, но порок часто является тем горнилом, в котором гений закаляется. Ненависть Достоевского, боль Чайковского, ярость Челлини и безрассудство Пушкина — неотъемлемая часть их творческого топлива.

Отменяя «плохих» авторов, мы не становимся лучше. Мы просто становимся скучнее, трусливее и дальше от понимания того, что такое Человек.

Как писал Ницше: «Человечество должно работать над тем, чтобы порождать все более великих людей — в этом, а не в чем ином, состоит его задача». А великие, увы, редко бывают удобными. Они приходят в мир не для того, чтобы нам нравиться. Они приходят, чтобы его взорвать. И наша задача — иметь мужество разбирать завалы, находя в них алмазы, невзирая на то, в чьих, порой окровавленных или запачканных ненавистью, руках они были рождены.