Первая мировая. Пейзаж перед битвой - 1
(из высказываний, приписываемых Герману Герингу, воздушному асу Первой мировой войны, второму человеку в нацистской иерархии Третьего рейха)
Как известно, статья 231 Версальского мирного договора устанавливала одностороннюю ответственность Германии и Австро-Венгрии за развязывание мировой войны 1914–1918 гг. Это положение сформулировала Комиссия по установлению ответственности за войну, учрежденная на Версальской мирной конференции 1919 г. Германский кайзер Вильгельм II был объявлен военным преступником и главным зачинщиком «Великой войны». Его обвинили «в высшем оскорблении международной морали и священной силы договоров». Впрочем, об этом вскоре как-то забыли и привлекать к суду не стали, тем более что правительство Нидерландов, где Вильгельм укрылся от правосудия Антанты, отказало ей в выдаче экс-кайзера.
Бытует, однако, мнение, что упомянутая статья была включена в договор только ради того, чтобы обязать побежденные державы уплатить репарации главным державам-победительницам – Великобритании и Франции. Нередко слышатся голоса, доказывающие, что истинными поджигателями, раздувшими пламя Первой мировой войны, были Сербия и подстрекавшая ее Россия, а также Франция, которая зациклилась на возвращении Эльзаса и Лотарингии из германских лап. Иные же, например, британский историк Нил Фергюсон, указывают на Великобританию как главного виновника общеевропейского пожара.
Действительно, степень ответственности ведущих европейских держав за развязывание Первой мировой войны определить не так легко, как кажется на первый взгляд. Сербы без всяких оговорок приняли бы наглый австрийский ультиматум, но их ободрила Россия, заявив, что не останется безучастной к судьбе братьев-славян. Австро-Венгрия никогда бы не решилась объявить войну Сербии, если бы австрийцев не подталкивала к войне Германия, заверявшая их в своей полной поддержке.
Россия не объявила бы о частичной мобилизации своих вооруженных сил, если бы ее не поддержала Франция, лелеявшая надежду взять реванш за проигранную Франко-прусскую войну. В то же время Франция, решившись на мобилизацию, нервно запрашивала Россию, действительно ли та намерена воевать, а обе эти державы обращались к «Туманному Альбиону» с когда-то популярным в СССР вопросом: «Трет(ь)им будешь?». Германия не решилась бы на войну на два фронта (против Франции и России), если бы не рассчитывала на британский нейтралитет, в котором ее до последних предвоенных дней уверяли члены британского кабинета и сам король Георг V.
Политика «баланса сил», проводимая британцами в 1913-1914 гг., укрепляла в германском руководстве веру в то, что Англия займет «позицию над схваткой». В свою очередь, англичан устраивала ситуация, в которой Германия столкнется с Россией, ещё не готовой, по общему мнению, к войне со столь сильным противником. Британские власти всерьез рассчитывали на значительное ослабление Российской империи под ударами германской армии. «Германо-русская война очень популярна в Англии» - писал немецкий адмирал А. фон Тирпиц в той части своих «Воспоминаний», которые касались предвоенной поры. Однако чрезмерное усиление Второго рейха тревожило англичан в не меньшей степени, чем противостояние с Россией. Кайзер Вильгельм высказался на этот счет следующим образом: «Британская политика «баланса сил» основательно сняла покров: в обнаженном бесстыдстве разыгрывать в лотерею великие державы друг против друга к выгоде Англии».
29 мая 1914 г. американский полковник Хаус, представитель президента США Вильсона в Берлине, телеграфировал в Вашингтон: «Англия не хочет полного разгрома Германии, потому что тогда ей в одиночку придется столкнуться со своим давним врагом, Россией; но если Германия будет продолжать наращивать флот, у Англии не останется выбора». В Лондоне боролись между собой партия войны с Германией и партия невмешательства в европейские дела. Этим и объяснялись мучительные колебания британцев между нейтралитетом и поддержкой русских и французов в общеевропейском конфликте 1914 года. К тому же англичане чувствовали «моральный долг» перед Францией, тайные переговоры о военном союзе с которой длились с 1905 г. Тем не менее, отношения сотрудничества с Бельгией и Францией не налагали на англичан жёстких обязательств, и они полагали, что могут хотя бы на время без потери лица уклониться от прямого вступления в европейскую бойню. Одним из факторов, которые привели Великобританию к войне, стала, по мнению британских историков, германофобия группы государственных деятелей, принимавших ключевые решения летом 1914 года, — министра иностранных дел Эдварда Грея, главы Адмиралтейства Уинстона Черчилля и министра финансов Дэвида Ллойд-Джорджа, видевших в Германии потенциального «континентального деспота».
Многие во Втором рейхе понимали, что главный противник Германии в борьбе за мировое господство - это Англия. «В этой мировой войне, - писал Густав Штреземан (тогдашний лидер немецкой национал-либеральной партии, впоследствии - рейхсканцлер Веймарской Республики) в статье «Экономическая война Англии против Германии», опубликованной в марте 1915 г., - дело не в убийстве в Сараево и его искуплении, не в русской экспансии или французском стремлении к реваншу. Это борьба между Англией и Германией, борьба не на жизнь, а на смерть, борьба за величие или упадок, порождённая не народными или политическими противоречиями.., а хозяйственными побуждениями».
Между тем во Франции, жаждавшей сторицей отплатить «бошам» за унизительное поражение 1871 года, готовились к войне долго и тщательно. Более 40 лет во французском обществе нарастали чувства раздражения и реванша по отношению к Германской империи из-за утраты Эльзаса и Лотарингии – областей, находившихся в зоне французского влияния со времен Средневековья. Вспомним, что Жанна д'Арк была родом из деревушки Домреми, которая входила в состав герцогства Лотарингского.
Лозунг французских патриотов начала ХХ века гласил: «Никогда не говорите об этом (о потере Эльзаса и Лотарингии, аннексированных в 1871 году Пруссией – А.А.), но всегда помните». Статуя Страсбурга на площади Согласия в Париже была затянута траурной тканью и венками - в напоминание о поражении в Франко-прусской войне. Доходило до смешного: в 1911 г. после похищения из Лувра полотна Леонардо да Винчи «Мона Лиза» в парижской печати появились утверждения, будто картину украли немцы по распоряжению кайзера Вильгельма. Официальный Берлин ответил, что Франция хочет войны и ради этого готова в любом происшествии обвинить Германию.
В 1913 г. правительство Франции принимает решение (так называемый Трехлетний закон 1913 г.) об увеличении численности своих вооруженных сил до германского уровня, хотя численность населения Французской Республики уступала германской на 20 млн. человек. «Теперь они пропитались наступательным духом», - констатировал экс-глава германского генерального штаба Альфред Шлиффен, отмечая реваншистские настроения французского руководства в своей записке «Война против Франции» (1905 г.).
Этюды войны с Германией французы стали набрасывать заблаговременно. К составлению первого проекта плана они приступили в 1898 г. Семнадцатый вариант, завершенный в апреле 1913 г. под руководством тогдашнего начальника французского генштаба Ж. Жоффра, предполагал, что в случае вторжения немцев через нейтральную Бельгию, на помощь французам придет британский экспедиционный корпус (такова была договоренность между французским и английским генеральными штабами от 1911 г.), а на востоке Францию поддержит союзная с ней Россия.
Канцлер Германии Бисмарк полагал, что Россия и Франция никогда не сумеют договориться. И сильно просчитался. Париж и Петербург сознавали необходимость сближения, поскольку не желали видеть в Германии европейского гегемона, который к тому же жаловался, что «зажат» между враждебными Западом и Востоком и нуждается в жизненном пространстве. Инициативу проявили французы, и в 1894 г. стороны заключили соглашение (конвенцию) о сотрудничестве по политическим, экономическим и военным вопросам. Именно этот документ лег в основу межгосударственного союза, получившего впоследствии название «Антанта», в то время как англо-французский договор о «сердечном согласии» (фр. Entente cordiale) от 1904 г. представлял собой лишь ряд соглашений по колониальным вопросам. Стороны разрешили давние споры в отношении Египта, который признавался сферой британских интересов, и Марокко, где утвердились французы. В договор вошли также Соглашение о Ньюфаундленде и границах в Африке; о Сиаме, Мадагаскаре и Новых Гебридах, т.е. речь шла о разграничении между Англией и Францией сфер влияния в мире, но не о блоке этих держав, созданном в противовес союзу Германии и ее младшего партнера Австро-Венгрии.
Свидетельство о публикации №225100901392