Стопы балерины

Стопы балерины.

Однажды в Аргентинском городке Ушуайя, на аэродроме которого базировалось наше лётное звено Антарктической научно- исследовательской эскадрильи приписанное к станции «Мирный», я прогуливался по его узким улочкам.

Только неделю назад наш борт вернулся с Антарктиды, через несколько дней должен был прийти корабль, привозящий наших сменщиков, а наш экипаж соответственно, должен был отправляться домой в Союз, после долгой полугодичной командировки.

Так вот, делать в общежитии было нечего, и после белого безмолвия вечных снегов и скупого разговора устающих до предела людей в замкнутом коллективе, прогулка по пёстрым, шумным, прогретым за день южного, февральского лета была просто чудесна!

Лавочки, забегаловки, мастерские, рынки, всё пестрело нарядами местных доний и донов,  шумело звуками клаксонов старинных американских авто, пахло запахами местной кухни. Солнце стояло по середине от зенита и горизонта, так что узкие улочки были уже погружены в тень, но прозрачное голубое южное небо давало достаточно освещения.

Перекусив на веранде ресторанчика превосходным, как и всюду в этой стране куском говяжьего мяса, пожаренного на живом огне под бутылку сладкого красного вина, я продолжил бродить, и ноги принесли меня к двери, с вывеской, продублированной с испанского ещё и по английски, «Коллекция странностей».

Что то новенькое, ни в одном музее я ещё побывать здесь не успел, а что рассказать будет дома?

Не про мясные же стейки и вино в разгар дефицита и сухого закона..

В полутёмном полуподвале был столик, за котором курил сигариллу хозяин, а за ним во тьму, подсвеченную редкими лампочками тянулся туннель, не сказать иначе, проходящий сквозь неимоверное количество всякого барахла.

Я уж хотел развернуться, но хозяин видимо давно не видел посетителей, так что прямо вцепился в меня, рассыпаясь в любезности по испански, отказаться стало уже как- то неудобно, я ответил по английски, тот переключился моментально, что большая редкость для большинства жителей страны, но, и расплатиться мне пришлось соответственно в долларах, а не в песо…

Ну да ладно, не великая жалость, и вот я пошел по этому тоннелю, были всякие раковины, черепа, горшки, чучела, амулеты из перьев и костей, позвонки китов, гарпуны, поделки индейцев, кружки моряков, штурвалы, карты, сундуки, картины, резьба по китовому зубу, божки местных племён, даже старинное испанское женское платье, несколько сабель, шлемов и алебард.

И конечно здесь были мумии!

 Высушенные детёныши лам и альпак, высушенные жабы, высушенные рыбы, черепа и головы с остатками волос, уродцы в колбах, ожерелья из человеческих зубов, скальпы собранные в бунчуки, всё, что можно было высушить или заспиртовать было здесь. Такая же бессистемная коллекция, что в своё время собирал в Кунсткамере император Пётр Великий. Кстати, а почему бы и не обновить впечатления, всё равно борт приходит в Кронштадт, в институт Арктики- Антарктики, в авиа- отряд, пока документы подпишут, пока билеты на поезд выдадут.. Будет время заглянуть, сравнить впечатления от коллекций первого Императора и балаганщика с другого края света..

Уже подходя к концу экспозиции я обратил внимание на единственную тут остеклённую витрину, даже подсвеченную аж четырьмя лампочками. Здесь, в отличие от всех прочих экспонатов даже имелись информационные стенды, на испанском, на английском и …

РУССКОМ!?

А в самой витрине на бархатной подложке находились плотницкий топорик и  изящная шкатулка красного дерева с позолотой. Крышка с замочной скважиной приоткрыта, передняя стенка с личинкой замка откинута а внутри на маленькой подушечке стояли две замумифицированные человеческие ступни, на «указательном» пальце правой из них было надето золотое кольцо- печатка.

Это заставило остановиться, на стенде были описания, кольцо более крупно в трёх проекциях, и герб мастера ювелира.

Герб дома Карла Фаберже…

Ну вот это было вообще из ряда вон!

Бегло прочитав скупой текст на стенде, я чуть не побежал до хозяина, узнать, как же царский герб попал в его коллекцию.

На сбивчивом, от волнения английском, я объяснил, почему меня так заинтересовал именно этот экспонат, тот широко улыбнулся, и почти без акцента принялся рассказывать эту удивительную историю на русском.

Эта вещь досталась ему следующим образом.

Он, дон Хуан де Кесада, как профессиональный балаганщик скупал всякие диковинки и ездил по ярмаркам, и до холодной войны бывал даже в Штатах, так и узнал из местной Аргентинской газеты про страшную шкатулку. Он отправился в Буэнос-Айрес, выкупил артефакт, немало переплатив хозяину за информацию что -он только знал.
За тем он принялся разматывать клубок истории, на это ушло несколько лет, но теперь он мог с гордостью поведать всю эту историю, похожую больше на легенду.
Кстати, ему очень помогли бежавшие от гонений Революции  в Новый свет старообрядцы. Они не только помогли ему выучить русский, теперь я понял от чего странный акцент, так и поведали некоторые байки и сплетни царских времён, о которых у нас уже давным- давно позабыли.

Ну а вот история эта с самого начала.

Минул далёкий 1861 год и Высочайшим Манифестом Императора Александра Второго крепостное право в России пало!

Но, только на бумаге… мало того, что крестьяне двадцать лет должны были выплачивать бывшим хозяевам- помещикам зачастую неподъёмные деньги, так и четырёхсотлетние предрассудки не выветрились из сознания дворян. Так было и десять лет, и пятьдесят…

Но наступил новый век, свет электричества, просвещения, вольнодумства затопил Империю, и дворянство не избежало этого воздействия.

Вольности стали вольнее, свободы свободнее, театры, салоны, рестораны и вояжи в Европу. Это кружило голову, но… Но устоявшиеся презрение к чёрной кости ещё не покинула общество света Петербурга.

И вот в это время, или чуть раньше, один из выживших после эпидемии холерой сыновей унаследовал имение умершего барона Вознесенского. Были там деревни, заводы, а так же частный театр. Эта мода не прошла ещё в той далёкой средне- русской губернии, и вот молодой барон всерьёз втянулся в это дело.
Он приглашал хореографов и драматургов в том числе и из Европы, из своих крестьянок, как было ещё пятьдесят лет назад при крепостничестве набирал актрис.
Театр стал знаменит среди губернской знати, так потом и до Москвы дошла известность, ну и до Санкт-Петербурга дело то же дошло.

Так, провинциальная труппа вместе с бароном перебралась в саму столицу, их приглашали в особняки и дворцы, в салонах, освещённых новым светом электричества им рукоплескали, даже сцены Императорских театров открылись для них, весь свет, даже члены Императорской семьи бывали на подобных мероприятиях.
Всё хорошо, но… сам барон был влюблён в одну балерину!
Она восхищала публику и на сцене Мариинки и в залах дворцов высшей знати Петербурга. Она была не лебедью, но ласточкой, словно прозрачная и невесомая она будто была той, с которой ювелиры создавали статуэтки для музыкальных шкатулок, что обрели популярность в то время.

Так прошло несколько лет, но тучи сгущались над Империей и миром, а барон решился жениться на своей возлюбленной.

О чём он поведал тайно, как он думал, свои друзьям.

Скандал разразился на другое же утро!
 
Виданное ли дело, барон тащит в Общество какую- то крестьянку, да возможно ли это!?

Понятно, одно дело крутить ни к чему не обязывающие шашни, на вроде похода в салон, считай бордель, тем более, что это было законным, но тащить актриску в высший свет!? Да, до этого она могла сидеть за общим столом в кружевах и жемчугах, поддерживать звонким смехом беседу дворян и дворянок, но лишь как собачка, что держат на руках просто ради бахвальства, как как дорогая сигара, как пошитый по новой моде костюм, но не более того.

Сидеть за столом как одна из них – скандал всего Общества!

Барон не собирался сдаваться, он писал прошения в Синод,, лично Великим Князьям, генерал- губернатору Княжества Финляндского, прочим и прочим…
Всё тщетно. Один из Великих Князей, не подписав после титула имени, уведомил через нарочного, что брак барона не возможен ни при каких обстоятельствах! Во первых сложная обстановка в стране, инакомыслие, революционные веянья, религиозный кризис..

Но.
Но… У многих молодых представителей Великого дома были уж столь же похожие проблемы, а прецедент межклассового освященного брака в условиях назревающей революции…

Не допустить!

Пока длилась эта борьба барона за счастье, вместе с природой, а это была Петербуржская осень, увядала и его возлюбленная.
От вчерашних подруг из Света не осталось ни одной, ещё бы, ведь она посмела войти в их круг, затмить красотой, соблазнить мужей! До этого, будь такой адюльтер возможен, всё обошлось бы домашним скандалом, но теперь, она ведь могла увести мужа, а это развод, позор, потеря денег!

Поклонники так же чурались её как чумной, только бы их в вышесказанном не обвинили!

Товарищи по труппе просто ей завидовали, ведь она же была примой! Да ещё и с ней самой тихо отменили и всё выступления всей труппы, а кто они без сцены? Нищие безработные в чужом городе…

Так силы, радость и сама жизнь покидали юную балерину и на День Всех Святых в особняке барона слуги стали занавешивать все зеркала и зашторивать шторы…

Балерина умерла, и барон в домовой церкви сам три ночи и три дня сам читал над ней молитвы, не впустив никого, кроме лишь гробовщика и инструментами, что изготовил ей гроб с золочением.

Гроб с телом любимой он отвёз в своё имение и похоронил лично, не пустив никого, даже ближних её родственников, а за тем вернулся в Санкт-Петербурги почти не выходил не то что из особняка, но из той комнаты, в которой жил со своей любимой, а домочадцы часто слышали звуки музыкальных шкатулок. Что скупил он великое множество, да лёгкий скрип половиц и шорох шагов в такт мелодии.

После отречения Николая Кровавого и Февральской Революции со всем имуществом семейство барона бежало сначала в Швецию, после окончания Великой войны в Веймарскую республику, ну а после прихода к власти фашистов, то в Аргентину.

Так, на далёкой чужбине барон умер, а сыновья его выставили всё, что досталось им в наследство на продажу, так как быстро обеднели. Шкатулку эту за бесценок купил местный коллекционер, так как к ней не было ключа, и вот как часовой мастер смог подобрать отмычки и открыть её, то и стало понятно, что находится внутри...

Об этом написали местные газеты, из которых и узнал балаганщик, приехал в столицу, выкупил её, провёл расследование и поведал эту историю.

Так же от второй волны эмигрантов он узнал два слуха.

Во первых, вроде говорили, что барон в поседений день жизни любимой всё же был замечен в кладбищенской немецкой церкви на окраине столицы, где и женился на ней, а во вторых, хлебное вино расскажет и не такое, столяр- гробовщик рассказывал, что барон купил у него топор за целый Николаевский рубль…

Вот так и представляется, как безутешный старый барон под звуки любимого вальса из музыкальной шкатулки совершал па по комнате, глядя на золотое обручальное кольцо, что всё же не смотря на все препоны общества успел вручить своей любимой танцовщице.