Соловецкое сидение. 1668-1676 г

Море Белое шумит,
Остров на море лежит,
Коль на берег бросишь взгляд,
Камни, валуны лежат…

Лет пятьсот назад то было,
Лодка к острову приплыла
В бухту, что звалась Оленьей губой.
Правили иноков двое ладьей.
Осмотрев места окрест,
Ставили поклонный крест.

Севера, суровый край.
Жизнь на севере – не рай.
Так преданья говорят,
Претерпев и глад и хлад,
Здесь, на севере России,
Основал монах Зосима,
Ни в лесах, не на горах,
Монастырь на Соловках.

Два столетия проходят,
Церкви иноки возводят.
Церкви сложены из камня,
Виден с моря купол главный.

А случиться коль война,
И стена возведена.
Камни великие и валуны,
Из монастырской, торчат из стены.

В те годы Собор на Москве проходил,
Богослужений обряд изменил.
Русские люди на север бегут,
Кто благочестие древнее чтут.

Стали в монастыре собираться,
Беглые разинцы, старообрядцы,
Все, кто в расколе тогда обвинялся,
Все, кто от власти, от царской скрывался.

Никонианство не нравилось многим,
Боярам, священникам, старцам убогим.
Новшества многие не принимают,
О благочестии древнем мечтают.

Весна, Беломорье свободно от льда,
На Соловки приплывают суда.
Иосиф, новый архимандрит,
В кресле, на палубе лодьи сидит.
Книги, иконы привез из столицы,
Чтоб новым обрядом богу молиться.

Московские книги монахи читали,
Для обсуждения старцев собрали.
Ими не долго велось обсуждение,
Иноки приняли вместе решение:

В палату казенную книги снести,
Службы по старым обрядам вести.
Монахи собрали старцев совет,
Царю-государю напишут ответ.
В своей челобитной царю разъясняют,
Что новый обряд они не принимают.

Иосифа, архимандрита, прогнали.
А Никанора, монаха, избрали,
Архимандритом обители,
Как благочестия ревнителя.

Царя Алексея «Тишайшим» считают,
Но письма монахов лишь гнев вызывают,
За ересь велел монастырь наказать,
Все вотчины царь приказал отобрать.
Обитель лишают подвоза припасов,
Но много в обители хлебных запасов,

К смирению насельников царь призывает,
Прощение полное всем обещает.
Как бунт царь воспримет ответ чернецов,
На Соловки посылает стрельцов.

Серьезно был монастырь укреплен,
Пищалями, пушками, вооружен.
В достатке хранилось военных припасов,
Ядер для пушек и зелья запасов.
Мятежное монастырское братство,
Лет десять в осаде способно держаться.

К стенам монастырским подходит отряд,
Стрельцов было мало, лишь сто пятьдесят.
В обитель войти воевода решает,
Но монастырь его залпом встречает.

Волохов вынужден был отступить,
Но монастырь приказал осадить.
Знали монахи военное дело
И оборону держали умело.

На зимнюю пору осаду снимали,
В остроге сумском стрельцы зимовали.
На Соловки по весне возвращались.
Шли годы, стрельцов, воеводы менялись.

Церковные власти и царь Алексей,
Стремились обитель взять штурмом скорей.
Во исполнение царя повеления,
На Соловки привезли подкрепления.

В конце же осады четвертого года,
Новый назначен стрельцам воевода,
Прибыл он, царский приказ исполнять.
Штурмом обитель мятежную взять.

Мещеринов, звали того воеводу,
Считал, что в обители мало народа.
На штурм воевода отправил бойцов,
Сотник Потапов возглавил стрельцов.
К стенам монастырским по снегу бегут
И лестницы штурмовые несут.

Стрельцами обитель окружена,
Окуталась пушечном дымом стена.
Стрельцы, с батарей в обитель стреляют,
Сидельцы из башен, со стен отвечают.

Монах Никанор со стены призывал,
Чтобы пушкарь в командира стрелял,
Кричал, если пастыря пуля найдет,
То бросив осаду, все войско уйдет.

Восставшими штурм был стрелецкий отбит,
Сотник Потапов при штурме убит,
Большие потери стрельцы понесли,
От стен монастырских они отошли.

Постигла атаку стрельцов неудача,
Но все, в один миг, повернулось иначе.
В землянке штабной, что, под бревен настилом,
С жиром китовым лампада светила.

В ту ночь разыгралась вокруг непогода,
Быть может, пытался заснуть воевода.
Тут дверь отворилась, морозом пахнуло,
Мещеринов чуть не свалился со стула.

Стоял перед ним и дрожал словно лист
Сбежавший средь ночи монах Феоктист,
А рядом дрожали от холода, страха,
Два или три убежавших монаха.

Все иноки, что за стенами закрылись,
За государя усердно молились.
Монах Никанор - царя Иродом звал,
Считая, что царь русский веру предал.
Но власть Никанора не все принимали,
Пользуясь тьмой, те монахи бежали.

Монах воеводе сумел донести,
Как за стену тайно стрельцов провести.
Еще перебежчики рассказали,
Когда караульных на стенах меняли.

Под Белою башней имелось сушило,
Где братство окно кирпичом заложило.
Полсотни стрельцов ночью темной прорвались,
Преграду сломали, в обитель ворвались.

Убрав караульных, ворота открыли,
В обитель отряд основной пропустили.
Немногих, кто в руки оружие взяли,
Стрельцы порубили и перестреляли.
А всех, кого жизни в бою не лишили,
На суд воеводы, на скорый, тащили.

Зачинщиков бунта, кого захватили,
Пытали и лютою смертью казнили.
В старинных о том говорилось преданиях,
О казнях жестоких и наказаниях.
Денисов Андрей муки их описал
И рукописную книгу издал.

Вестей этих царь Алексей не дождался,
Цингой заболел, заболел и скончался.

Дважды царь Петр Соловки посетил,
И за восстание былое простил.
Память людская легенду хранила,
Как судно Петра чуть волной не залило…