Дневник самосознания семидесятые

За месяцы шабашки физически крепчал, мускулы наливались, а извилины «выпрямлялись». После возвращения в Москву какое-то время не мог адекватно общаться и творчески работать — нужно было нарастить интеллектуальный мускул. Но и в изнурительной нервной работе мучили вечные и «больные» вопросы, рука тянулась к перу и бумаге (которой могла быть любая попавшаяся — листок из блокнота, бланк телеграммы, справка о чём-либо…), так сложился дневник самосознания. Пятилетняя дочурка Варенька на вопрос о том, кем работает папа, ответила: он ездит в Сибирь и делает там философию. Наброски тем вырастали затем в работы, статьи, книги. Что-то так и осталось только затронутым. Естественно, работа мысли начинается с нащупывания во мраке смутных, но притягательных смыслов. Изначально неясно выраженные, они, тем не менее, обретались навсегда. Понятно, что первоначальные тексты отражали поиск для себя, а не для объяснения кому-либо чего-либо.
Это были не абстрактные рассуждения, а повелевающее осознание. Вся последующая публицистическая, издательская и общественная активность подвигалась этими раздумьями. С конца восьмидесятых меня публикуют в русском зарубежье, с начала девяностых — в России, наброски складываются в главы книг, листки-записи иссякают. Оставляю их без редактуры, ибо наброски наскоро только такими и могут быть: обрывочными, пунктирными, местами незрелыми, отражающими этап, а не отшлифованные формулировки.

1975. Мир греческой философии, в котором в зародыше…
У софистов впервые ставится вопрос о субъекте познания. Гордиев узел антиномии единства-множественности разрубается: спор идёт об эфемерных образованиях, созданных человеком, и потому «человек — мера всех вещей». Желанием, занимаемой позицией, уровнем осмысления всякого субъекта всякий раз строится новый мир, и не имеет смысла говорить о мире в целом, о его субстрате.
Так есть. Но с этических позиций Сократа это неприемлемо: всё относительно? Значит, всё позволено? Падает всякое нравственное учение. Обосновывая свою нравственную позицию, Сократ приходит к более широким выводам: ни об одном предмете нельзя высказать чего-нибудь, пока неизвестно его понятие, его общая, остающаяся себе равная сущность, поэтому исходным пунктом всякого знания должно быть установление понятий.
Мир ноуменов. Ноумен — нечто мыслимое, с материальной стороны он ничто. Это царство идей, теперь мы могли бы сказать: царство научных гипотез, концепций, проблем. Мир ноуменов отделён от мира феноменов, он не материален, но он реален. Мир этот во многом определяет каждый шаг человеческого познания.
Царство идей связывается с миром феноменов посредством мировой души (другое название Эроса в ранних диалогах). Душа человека по своему существу однородна с душой целого мира, от которого она происходит (Филеб, 30; Тимей, 41). Душа — деятельное начало творчества. От материальной действительности через Эрос — в мир идей (развить). Эрос — пафос личной любви — есть переход и связь между двумя мирами. Умы ведутся Эросом к созерцанию истинно сущего. Отсюда — художественное осмысление.

1976. Предварительные размышления
«Онтология не может прямо говорить о Боге, а тем более устанавливать его существование, но она может показывать, что конечное существование, несмотря на свои противоречия или из-за них, указывает на основу своего собственного бытия» (П. Тиллих).
О разобщённости
Видение каждого всегда абсолютно индивидуально. Естественный язык даёт видимость общего понимания. На самом же деле язык в общих для всех символах выражает различные духовные состояния. В говорении термины — не о сути состояния, а по поводу него и чего-то ещё, совершенно другого. Зафиксированный терминологический набор определяется зачастую вторичными по отношению к сути выражаемого факторами (общий настрой, влияние минуты и общие влияния, владение языком, уровень культуры и проч.).
Может наступить момент, когда индивидуальность мировосприятия проявится в индивидуальности внешнего выражения. Это редкое состояние и формирует индивидуальный набор внешних выражений.
Итак, суть миропонимания людей различна, но не всегда внешнее языковое выражение этого понимания достигает уровня индивидуальности, когда только и появляется возможность установить это различие.
На обыденном уровне люди манипулируют бледным и общим для всех языковым набором. Но как разнообразна суть оговариваемого. Даже за, казалось бы, ничего не значащими словесными штампами скрыты различные отношения, движения, состояния, выражения. Говорят двое, но вслушивание показывает, что диалога нет. Его не бывает в принципе, то есть нет перекидывания какого-либо смыслового сгустка, при котором к нему при каждой подаче присоединяются новые значения. Диалог оказывается одной из форм монолога. Каждый высказывается не в ответ оппоненту, а по поводу своего, актуального в данный момент. В формировании этого состояния воспринимаемый речевой поток играет далеко не единственную и даже не определяющую роль.
В ситуации разговора можно выделить инвариант (т. Е. то, что говорящие здесь и теперь; происходит некое действие…) Но каждый движим в этом общении своим сокровенным, а потому он в ситуации общения как бы и отсутствует.
Об общении
Обычно мыслителям приписывают открытия каких-либо принципов или развитие идей предшественников. Но мироощущение каждого человека единственно. Суждения предшественников оказываются для мыслителя не задачами, которые требуют определённого ответа, а темами, по поводу которых в духовной глубине разыгрываются индивидуальные вариации. Непрерывный поток вариаций — суть духовного состояния. Как и всякий, духовный поток может струиться ласкающим ручейком, может «растекаться по древу» или бурлить неукротимой энергией. Он может разлиться всеохватывающим морем. Может породить спады и подъёмы, круговороты. Его может вынести на мель. Как и всё в мире, потоки эти настолько различны, чтобы видеть в них «борьбу противоположностей», и достаточно похожи, чтобы объединить в «единственно верное учение». Трудно указать общую цель их движения: все реки стекаются в Океан и питаются, то есть начинают свой путь, из Океана же. Но о каждом духовном потоке в отдельности можно говорить, как о, например, возрастающем, усложняющемся, развивающем свои первоначальные движения. И вот тут только для нас проясняется значение окружающих и встречающихся духовных потоков. Они оказываются тем, что может стать плотиной на чьём-то пути, может поглотить в своём более мощном движении, а может оказаться темой, по поводу которой дух-инструмент проиграет свою внутреннюю вариацию, от которой гармония получит более тонкий и точный настрой. Он готов теперь к более высоким и сложным движениям.
А поскольку вариации эти в конечном итоге на тему одной Вселенской жизни, неудивительно, что часто в истории духа встречаются созвучия. Оказывается, что при невозможности восприятия сути информационных потоков (они для нас «вещи в себе»), мы как бы понимаем друг друга. Во всяком случае, наши движения согласуются.
Итак, языковое выражение обманчиво. На обыденном уровне за словесными трафаретами скрываются различные движения души. (Впрочем, эти различия отмечены в нюансах обращения, в мимике, жесте, интонации, выражении глаз и лица. Но они достаточно слабо проявлены в сравнении с силой внешнего вещания и слышимы только чутким, посвящённым ухом.)
На высоких же ступенях проявления духа, когда внешне всё пестрит разнообразием, за всем этим слышится звучание Единого.
О языке
Язык в своей статике дискретен, формален, логичен, конструктивен, опосредован. Движение же духа непосредственно интуитивно, бесконечно спонтанно. Едино в интимном корне, и ассоциативно преломлено, и наглядно, и невыразимо одновременно, и вообще — какое угодно потому, что в нём всё. И уж если что-то из внутренних поисков оформляется в слове, то необходимо стремиться к свободе от языка, то есть к свободе в языке. Это — образность, метафоричность, афористичность, струимость и клочковатость, но и спекулятивность, и системность… Нужно ли всё доказывать, систематизировать? Отдавать дань наработанным рациональным формам? Ведь система разума не цель, а средство для проявления и оформления первоначальных интуиций. Импрессионистические наброски плюс систематическое оформление.
Попытки представить беспредельность мира в конечных терминах каждый раз оканчиваются неудачей. Снова и снова встают невозможные вопросы: что есть мир? Что есть всё в этом мире? Что есть люди? Я всё больше узнаю о том, что я делаю, но никогда не узнаю — зачем? Для чего и для кого Я? Песчинка в бесконечности, точка. В этом меня пытается уверить знание. Так мало у меня всего, пока я есть — ничего в сравнении с бесконечностью. Меня нет — вообще ничего нет. Зачем же Я? А всё кругом? Они для меня или я для них? Может, мы все вместе для чего-то? Для чего? — Для «светлого будущего»? — Кого? — Всех? — Зачем?.. Для того, что будет после нас?.. Вы знаете, что будет?..
Я — мгновение. Человечество — мгновение. Мир — мгновение. Кому нужны эти мгновения? Люди рвутся к Непостижимому, и Оно — ускользает. Как только в отдельных телах мы начинаем искать смысл общего — он всякий раз исчезает. Меняются точки зрения на зримое.
Но во всём, с чем мы как-либо имеем дело, нам является Нечто, с нами остаётся нечто постоянное. Перед лицом вечности человек испытывает некий душевный настрой, некое постоянное ощущение. Они свидетельствуют: есть Он, Тот Мир. Суть этого внутреннего настроя и пытается выразить бесконечно далекий, как и всё словесное, но единственно близкий ему термин — Вера.
Несправедливым кажется утверждение, что в этом ощущении у человека «вместе с самосознанием и миросознанием прорывается наружу чувство собственной малости, ничтожности, бренности» (Паульсен). Но человек ведь в каждое мгновение бесконечен! Или возможно указать вещественные, духовные, временные начала и концы каждого человека? И оказывается, что именно в человеке является для человека вечное и бесконечное. Человек, дух человеческий — «зеркало всей Вселенной». Бесконечность мира является человеку прежде всего в бесконечности сущности человека. Сознание — только частица этой сущности, слабая её плёночка. «В каждый момент в нас имеется бесконечное множество восприятий, но без сознания и рефлексии, то есть имеются в самой душе изменения, которые мы не сознаём… но в соединении с другими восприятиями они оказывают своё действие и ощущаются… в своей совокупности» (Лейбниц). Понятно, что совокупное воздействие бесконечного множества «восприятий» или «состояний» в конечном счёте определяющее. Пытаясь понять силу этого воздействия, мы называем её Верой.
«Итак, что я разумею, тому и верю, но не всё, чему я верю, то и разумею. Всё, что я разумею, то я знаю, но не всё то знаю, чему верю. Я знаю, как полезно верить многому и такому, чего не знаю» (Августин).
Индивидуальное и всеобщее
Каждый человек обладает независимыми интуициями (Бог, единое, многое, добро, зло, материя, дух, Я, жизнь, смерть и т. П.) своими телесными, душевными, духовными движениями каждый пытается выразиться по их поводу. Начальный уровень выражения в духе — формальное знание.
Но противостояние здесь бессмысленно. Каждый делится индивидуально ему открывшимся видением, определённой стороной бытия. Но каждое воззрение стремится к своеволию, принимает индивидуальные критерии истины за абсолютные, на основе их пытается судить обо всём. Утверждает только себя как действительное бытие. Отвергает бытие других позиций, возможность инакомыслия личности. Этим отвергает принцип личности.
Смысл существования на этом уровне сводится к сосуществованию различных сущностей. Но этот смысл открывается с более высокого видения…
Оценки каждой персоны не могут быть общезначимыми, поскольку они выражают точку зрения определённой позиции на мир в целом. Всё моё мировоззрение определено моей организацией. Поэтому я могу говорить только о своём субъективном опыте. Но опыт этот для меня абсолютен, объективен. Я его переживаю всё более сознательно, он доступен мне во всех своих бесконечных изгибах, хотя и не в ясной форме. Вне этого опыта для меня ничего не существует. Отсюда для меня он общезначим. Субъективным мой опыт становится, только входя в сосуществование с другими. Здесь он «верифицируется», опровергается, встречается или попросту не замечается. Возможна ли всеобщая значимость индивидуальных выражений? Если возможна, то какими путями и в какой форме?
Очевидно, сам факт сосуществования различных сущностей (индивидуальностей) предполагает всеобщий единый смысл этого сосуществования. Очевидно также, что этот всеобщий смысл является трансцендентным индивидуальной сущности. Иначе единичность выражала бы этот смысл во всеобъемлющей полноте и потому сама стала бы этим смыслом. Но если она не выражает полностью трансцендентного ей смысла, то её существование заключается в непрекращающейся попытке выразиться по поводу него. Движение многого в едином возможно мыслить только как стремление множества к Единству. Стать выразителем всеобщего смысла — это провозглашение своеволия. Но достигнуть этого смысла на своём индивидуальном пути, пути, который признаёт и все рядом существующие, — это выражение осмысленной (облагороженной смыслом) воли.
Таким образом, возможно существование братского царства мирно сосуществующих воль, то есть таких индивидуальностей, из которых каждая самопризнаётся в выражении общего смысла и к тому же признаёт все существующие выражения. Здесь понимание друг друга и миропонимание близки. Открывается общий путь и позиция каждого в нём. На высотах этого становления возможны уже общезначимые выражения.
(Сделать несколько указаний, что проблема будет прояснена впоследствии.)
Итак, только на пути своего индивидуального становления я могу достигнуть общезначимости (оттого я не буду стремиться к преждевременному избавлению от субъективизма).
Прагматическое предисловие
Мой опыт свидетельствует мне, что всё в этом мире преходяще. Конечен и мир в целом. Но моя вера убеждает меня в том, что, имея свой конец, мир необходимо должен иметь и начало. Что-либо из ничто создано быть не может. Значит, существующий мир не возник из ничто. Он стал таким из чего-то другого, то есть он сотворён. Но творение обязательно предполагает Творца. Творение создаётся Творцом для какой-то цели, для чего-то.
Итак, мир сотворён, и сотворён он не для бессмысленного существования, а к чему-то предназначен. В чём же назначение мира? В чём смысл его движения, его жизни? И доступен ли этот смысл мне?
Живя в этом мире, я осуществляю внемировые ценности. Смысл моего существования — в осуществлении этих ценностей. Сила утверждения ценностей движет каждым мгновением моего существа. Так они практически воплощаются. Одной из высших форм воплощения их являются акты рефлексивного волеизъявления. Я разумно ищу формы и нормы этих ценностей. От того, что я найду вне этого мира, зависит моя позиция по отношению ко всему в мире. (Область ценностных норм трансцендентна миру, т. к., поскольку они здесь, в этом мире осуществляются, постольку они не от мира сего.) В определённом смысле можно сказать, что различные формы духовного движения (философия, религия, искусства…) есть поиск и формулирование этих ценностей.
Область этих поисков всегда одна, тождественна. Но формы, то есть сформулированные нормы — идеально-историчны (социальная история — это процесс другого), являются человеческими именами Абсолюта, следами движения к Абсолюту.
Итак, опыт обращения к различным сторонам бытия в мире убеждает, что, во-первых, мир этот пронизан единым смыслом, и что, во-вторых, смысл этот всегда остаётся Тайной. То есть он вне этого мира, трансцендентен ему. Мы видим далее, что бытие мира — это бесконечное приоткрытие Тайны Трансцендентного. Но что этот процесс не предопределён, требует волевой направленности к Трансцендентному и творческому усилию для его воплощения здесь и теперь.
Собственно, предварительные заметки и описывают духовные движения на различных этапах поиска направленности. Описывают не путь, а как бы духовные ощущения в нём, т. к. сам путь — тоже тайна. И когда в пройденном происходит освобождение от «идолов», то есть от отдания себя различным данностям бытия в мире (хотя бы и самым высоким из них), тогда только и начинается собственно духовное становление. В глубине собственного бытия человека обнаруживается бесконечный источник духовной жизни. Человек обнаруживает в себе сферу трансцендентного. Это трансцендентное-в-себе трансцендирует к трансцендентному-во-вне. Так единичность обращается к Единому, к Абсолюту.
Истоки
Раннее христианство отрекается от многих предшествующих и современных ему духовных течений и исканий и обращается к Библии и платонизму как к чистому источнику. Формируется предание.
Православие и католицизм расходятся в традициях толкования Писания, то есть выражают особые пути формирования предания.
Протестантизм вообще отрекается от предания (исторического толкования Писания) как принципиально неверного пути. Истинным признаётся только непосредственное Богопознание. Человек сам должен стать лицом к источнику Божественной мудрости (Писанию).
Везде и всегда указывается на то, что всякое историческое оформление Откровения ограничено, своевольно, а потому догматическое следование его выработанным нормам уводит в сторону от проникновения.
При этом нигде не отмечается, что всякая попытка поворота к первоосновам представляет то же историческое оформление откровения. Якобы, отвергая исторический ряд откровений, на самом деле новая форма встраивается в этот ряд. Являет собой другое звено этого ряда.
По форме разный, но по сути происходит тот же процесс: мирское тянется к своему вне мира стоящему смыслу и этим преображает самоё себя, то есть мир.
Поэтому более высоким выражением отношения к этому процессу будет не противостояние какой-либо, в том числе и своей, попытки остальным или некоторым другим, а сопоставление. Эта позиция даёт возможность оценить всё в мире как необходимое и Божественное, а потому близкое и мне. Это даёт возможность высокой духовной оценки всех плодов в мировом процессе и своего места в нём.
Не отвергая всё множество и всю извилистость пройденного, не противополагая себя им, я в то же время ощущаю историческую замутнённость духовного потока. Через него я пытаюсь достигнуть чистоты источника и найти в нём возможность духовного обновления.
Афины и Иерусалим — основные исторические источники европейского Духа. Из всего их богатства и выражения мне ближе всего Библия и Платон как наиболее близкие к попытке выразить глубину Невыразимого. Всё остальное для меня играло роль указаний, толкований, то есть подручного материала, который может помочь в пути, но может и затруднить его или увести в сторону. Эта работа — итог духовной жизни, которую можно было бы определить как гностическое вживание в тексты Писания и Платона.
Я сознаю, что как человек настоящего времени я полностью принадлежу магизму современности. Наше время как никогда многое может открыть человеку, но и закуклить его, заколдовать. В этом трагизм нашей эпохи, но и залог освобождения.
Я надеюсь, что в этой работе смогли персонифицироваться и боли, и надежды моего времени.

7.03.77. Объединение церквей, о котором говорит В. Соловьёв, возможно только в новой религии. Так как новое никогда не получается из собраний старого («Единая вселенская Церковь является в двух своих половинах»).
Соловьёв прав в принципе, говоря об объединении обновлённых церквей. Это-то обновление и объединение и произведёт новая религия. Но произойдёт это вовсе не так механически и гармонично. Это процесс катастрофический, как всякое рождение нового.
Христианство — после распятия тела Христова, Новая религия Духа — после распятия Мирового Тела. Россия — сердце этого Тела. Своей болью указывает пути неверного, а открытостью вещает о Должном.
Если Россия должна послужить телом объединения (многовековая религиозная интуиция о русском предназначении), то она должна дать Новую религию.

24.09.78. Самовыбор в поступке и действии
Христианин призван утверждать в этом мире ценности не от мира сего. Утверждением Божественного мир преображается и этим спасается. «Сатана — князь мира сего». Всё в мире противостоит Божественному. Но мир Богом не отвергается и не уничтожается, а преображается. Старое бытие обращается в Бытие Новое в творческом деянии человека. Через Иисуса Христа открывается человеку Новое Бытие, новые внемировые ценности. Человек призван провести их в мир. Но утверждение Нового невозможно простым перемещением старого и средствами старого. Вопреки миру человек творит в мире новое. Старое не приобретает Нового Бытия через какую-либо перегруппировку и перемещение старого. Новое, никогда не бывшее, нарождается в мире. Перед косной мощью мира нарожденная Новая Реальность выглядит хрупкой. Она постоянно подвержена разрушению мировым хаосом. У всякой чуткой и горячей души появляется желание укрепить новую реальность. И вот здесь-то и проявляется, стоит ли человек лицом к Богу или видит Новое Бытие глазами старого, оценивает Божественное глазами мира сего.
«Если кто не родился свыше, не может увидеть Царства Божия… Рождённое от плоти есть плоть, а рождённое от Духа есть дух» (Ин. 3, 3–6). «Истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине; ибо таких поклонников Отец ищет себе» (4, 23). «Бог есть дух и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине».
У ложно ориентированного человека Божественная реальность приобретает полноту своего бытия только глазами мира. Ему кажется, что для сохранения и утверждения Истинной Реальности ей необходимо придать мощь мира. Но всякая попытка утвердить Божественное средствами падшего мира есть нонсенс и естественно порождает бессмыслицу. Истина («Я есмь Путь и Истина» (Ин. 14. 6) не от мира сего, привносится в мир и вопреки всему в мире. Мир ещё должен стать истинным. Всякое имманентное движение неистинного мира неистинно, даже если первичный импульс его истинно направлен. Опасность падения подстерегает человека даже в самом высоко направленном поступке. И даже тем больше, чем более.
Будучи вынужденным действовать, человек действует частично, а не целостно.
Бердяев: истина Евангелия трансцендентна миру.

9.11.78. Я знаю христиан, которые рассуждают так. Богу я поклоняюсь в храме и в душе. В занятиях же общественных, научных и т. П. Бога нужно «вынести за скобки». То есть получается, что всякое действие человека ориентировано целиком в реальностях мира, оказывается вне Божественного. Люди ходят в храм, причащаются, постятся, стараются скрупулезно соблюсти обряды, а за стенами храма («за скобками»), в обыденной жизни они целиком на службе «кесаря». Жизнь их ориентируется идеологически, конъюнктурно, престижно, как угодно житейски, но только не христиански. Они могут быть убеждены, что, т. К. иногда, отряхнувшись от житейской суеты, они вспоминают о Боге, то этим в жизни они целиком поступают по-божески; что достаточно такого приобщения к Богу, чтобы стать христианином, что теперь в оставшемся прежним их образе мысли и действия они утверждают ценности христианства.
Это одна из линий расщеплённости современного сознания, одна из распространённых современных ересей. Всякая ересь начинается тогда, когда человек отворачивается от полноты Божественной реальности и прилепляется к частичному, абсолютизирует относительное, делает его критерием Истины. Но «Я есмь путь и истина, и жизнь» (Ин. 14. 6). Христианство — религия Боговоплощения. Божественное в нём является в материи мира. Человек призван не отвергнуть плоть, а принять и об;жить её. Но принятие плоти не может быть обменом её на дух в человеке.

11.11.78. Католицизм: человек свободен, но оправдывается действием только, а не внутренним свободным выбором. Свобода умалена в своём существе. Религиозный суд принадлежит Церкви как иерархии власти.
Протестантизм: человек несвободен вследствие греховности и предопределён, но оправдывается верой и через благодать. Вера — внутренний выбор, могущий быть основанным только на свободе.
Православие: человек свободно себя предопределяет, выполняя Божественное предустановление. Важно и внешнее деяние, но оценивается оно по внутреннему выбору. Внешний поступок должен быть выражением веры. Религиозная ценность человеческих поступков в истинности образа мыслей и намерений.

16.2.79. В славянофильстве
Критика современного состояния духа и общества. Пафос критики породил идеи, вошедшие в сокровищницу русской идеи (соборность церковного народа и церковного сознания, единство и нерасщепляемость всех сфер человеческого духа и души и укоренённость их в истинном источнике — в образе Божием в человеке).
Но положительная позиция ориентирована на якобы бывшие осуществлённые в истории идеалы «Святой Руси». Идеалы видятся адекватно воплощёнными в формах мира. Идеалы распределяются только по горизонтали (бывшее — будущее), нет вертикали.
Но не было «Святой Руси» в истории. Чередовались времена, когда в той или иной форме мирской жизни человеческий дух то в большей, то в меньшей степени пытался провести идеалы христианской жизни. Домострой — в семье; идеи царства как помазания Божия у молодого Иоанна IV; идеи общественного служения у Бориса Годунова. Но то, что эти попытки постоянно срывались в свою противоположность, говорит о том, что человек всегда не удовлетворён обладаемым идеалом и взыскует высшего. Разрушает достигнутое в одной мировой реальности и бросается в другую: из семьи — в безбрачие, из общественного служения — в монастырскую изолированность, из умствования в культуре — в юродство. Порождаются новые сферы духовной деятельности: искусство, литература, философия.

Ересь иосифлянства («стяжатели»)
Иосиф Волоцкий (1440–1515). Верили в будущее «Святой Руси», осуществление Царства Божия в земной истории. Отсюда провозглашалось главенство мирской деятельности Церкви (владение богатствами для социальной деятельности: больницы, школы и проч.). Сущность христианства видели в общественном служении Церкви.
История опровергла осуществимость идеалов «Святой Руси». «Святая Русь» не состоялась в истории. А Церковь постепенно лишилась орудий чисто мирской деятельности: монастырских владений и богатств.
Истинность идеала «Святой Руси» как грядущего надысторического эсхатологического царства пронесли «нестяжатели» (Нил Сорский 1433–1508) и его духовные наследники св. Тихон Задонский (1724–1783), преп. Серафим Саровский (1759–1833). Идеалы исихазма: мистичность и созерцательность. Сопротивление обмирщению Церкви.
Русь, храни веру православную.

Без даты. В перспективе. К секуляризации русскую Церковь развернуло иосифлянство:
– к западничеству;
– к материализму;
– к богоуничижению;
– к человеческому своеволию;
– Бога нужно только бояться;
– это не глубинная религиозность, которая основывается на любви и вере;
– поэтому вера из страха не крепка, не выдерживает испытаний и чаще меняется бунтом богоотрицания;
– иосифлянская угрюмость;
– в тенденциях, которые затем развивались, не имея противодействия.

Без даты. К истокам русского беснования
«Русское государство вырабатывало идею для вечности, а формы — для бесов».
Беснование старообрядцев. Русское самодержавие авторитета: власти, догм. Русская идея начала слабеть — питающееся её соками беснование тоже начало слабеть: бесы переходят в злодеев, а злодеи — в шутов и чиновников.
Иосифлянство — одна из линий русского беснования. Бесовская линия ушла в старообрядчество, бесовское бескорыстие.
Декабризм как целое — не бесовское, бесовская линия в декабризме.

Без даты. Российский опыт потому имеет всемирно-историческое значение, что он есть практическое опровержение «истинности» социализма. Россия показала, «как нельзя» и что ложно по существу, что губительно.
Духовные основы сопротивления (идеологии).
Основы возрождения.

Без даты. На бланке телеграммы из пос. Мокроусово Курганской области.
Бремя личности.
Основа личности — коллектив, индивидуализм.

Прецедент схватывает больше дух права, закон же устанавливает неизменную правовую формулу. Прецедент меняется в восприятии во времени, в зависимости от морально-правового состояния людей. Закон же отчуждается от общества, его породившего. Записанный закон толкуется кастой законников, судей. Устное, обычное право истолковывается всем народом.

Чем больше человек отдаёт себя Богу, тем более он свободен, самостоятелен и суверенен, ибо именно таким его хочет видеть Творец.
Истинная свобода достижима только на небе, но достигается она здесь. Человек не обретёт свободы в вечности без того, чтобы не стремиться к ней в этом мире.

Без даты. Русь не была пронизана языческой культурой, которая была бы альтернативой христианству.
Историческое христианство было пронизано семитским утверждением о выделенности человека из природы. Арийцы — теплота природного мира.

Без даты. В двух словах причину нашей катастрофы можно выразить так: увлечение внешним обрядовым и внутреннее охлаждение веры. Атмосфера теплохладности и индифферентизма разложила высшие ценности жизни, и когда разнуздались стихи демонические, не оказалось сил, им противостоящих.

Без даты. Зло. Источники или основы.
– Косность хаоса: случайность, волна рока, волна необходимости, притяжение хаоса, поскольку ведёт к пленённости им. Поскольку вопреки Божественному Предустановлению.
– Косность духовная: притяжение в неотмирность, поскольку отрывает от воплощения; затвердение духовных реальностей в идеальные, рациональные, то есть в бесплотные, но и безжизненные.
– Поле индивидуализации (точка личностного бытия): порыв к небесному от воплощения как уход в духовную нирвану; порыв к хаосу и отдавание ему.
Но где критерий отделения акта свободы от акта произвола? Критерий как норму сформулировать нельзя, но возможно указать истинный источник этих критериев — любовь. Любовь и есть единственное чувствилище…
Отсюда злу сопротивляйся, но «люби врага своего», что только и позволит в этой борьбе бороться не против человека как образа и подобия Божия, а за него. Линия разделения добра и зла. Что позволит и ему помочь укротить своеволие самости и возвыситься до свободы. Любовь — адекватнейшее явление Божественного.