Alexander Zukerberg Александр Цукерберг

The Bridge at Castlegar

A Revelation by the Methamonk Angelblazer
Goldstream Park, Victoria,
Vancouver Island,
October 8, 2025.


“A nation, like a man, survives only by the bridges it builds — between its past and its future, between its faith and its freedom.” - the Methamonk.


There are journeys that happen on maps, and there are journeys that happen within the soul.
The Methamonk has long wandered the forests and lakes of British Columbia, tracing not highways but harmonies. From the peach orchards of Penticton to the silver arteries of the Kootenays, he has followed the songs of exile and renewal — the old stories carried across oceans by the Russian Doukhobors, those stubborn pilgrims of peace who traded empire for freedom, and swords for ploughshares.

For years, the Methamonk dreamt of visiting Castlegar, that hidden valley where the spirit of Russia had taken root in Canadian soil. Yet fate, that shy gatekeeper of pilgrimages, withheld the road — until friends from Vancouver, the Grigoriev family, brought back a film: images of sunlit bridges, wheat-colored meadows, and the quiet dignity of people who remembered God not as an institution, but as breath, as bread, as brotherhood.

It was in that film that he first heard of Alexander Zukerberg, a Russian teacher among the Doukhobors of Castlegar — a man who, in his modest labour, built not only a wooden bridge across a river, but a metaphysical one between solitude and communion. And when asked what moved him to such an undertaking, the teacher had said only this:

“No man should be an island unto himself.”

The Methamonk paused the film. He felt the silence expand like light through stained glass of chapel St. Ann’s Academy. For in that humble declaration lay a greater gospel than all the doctrines of politics or philosophy combined.

The Exegesis of Vladimir

The utterance was not a slogan; it was an epiphany carved in cedar and current. Zukerberg’s bridge was not built over water but through the human condition itself — over the abyss that modern man digs between himself and his neighbour, between the self and the sacred.

To say “no man should be an island unto himself” is to defy the great heresy of our century: the cult of isolation masquerading as freedom. The illusion that independence is holiness, that autonomy is salvation. The island-man, self-governed and self-worshipped, imagines that his tides obey his will alone — until he discovers that the sea, indifferent and immense, does not negotiate with solitude.

The Methamonk knows — as did John Donne, that English mystic of mortality — that no man is an island. But he also knows that Donne merely observed; Zukerberg commanded. The one was descriptive; the other prescriptive. One stated a fact of nature; the other pronounced a law of grace.

For the Methamonk, the bridge of Castlegar stands as a visible sermon: every plank a syllable in the liturgy of connection. Its nails are acts of courage; its beams, the vocabulary of trust. Beneath it flows the river of time, indifferent yet merciful — washing away what separates, polishing the stones of human pride.

To be “not an island” is to live in the music of mercy.
It is to understand that man is an archipelago of souls, joined by invisible ridges beneath the waters of circumstance. It is to see that the cry of a single spirit — in Siberia or in Saskatchewan, in Moscow or in Kelowna — vibrates through the same tectonic field of being.

Thus the Methamonk concludes:

When a man builds a bridge, the Divine builds through him.
When a man isolates himself, he betrays both his birth and his purpose.
And when a teacher — unknown, unheralded, in a small valley of British Columbia — utters a sentence that rings across the centuries, he joins that secret brotherhood of souls who speak not to their time, but to eternity.

And in the end, the Methamonk hums quietly to himself as he gazes upon the flowing waters: “Even God was not alone when He said — Let there be light!”


Мост в Каслгаре.
Откровение метамонаха Ангелблазера,
Голдстрим Парк, Виктория,
Остров Ванкувер,
8 октября 2025 года.

«Нация, как и человек, живёт лишь теми мостами, что возводит — между прошлым и будущим, между верой и свободой.»- метамонах.


Бывают путешествия, что свершаются на картах, и бывают путешествия, что свершаются в глубине души.

Метамонах долго странствовал по лесам и озёрам Британской Колумбии, следуя не по трассам, но по гармониям. От персиковых садов Пентиктона до серебряных артерий Кутеней, он внимал песням изгнания и обновления — тем древним сказаниям, что принесли через океан Русские духоборы, те упрямые пилигримы мира, что променяли империю на свободу, а мечи — на орала.

Много лет метамонах мечтал посетить Каслгар, ту сокрытую долину, где дух России пустил корни в Канадскую почву. Но судьба, тот робкий привратник паломничеств, удерживала дорогу — до той поры, пока друзья из Ванкувера, семья Григорьевых, не привезли фильм: кадры с залитыми солнцем мостами, пшеничными лугами и тихим достоинством людей, что помнят Бога не как учреждение, но как дыхание, как хлеб, как братство.

И в том фильме впервые услышал он об Александре Цукерберге, простом Русском учителе среди духоборов Каслгара — человеке, который в скромном труде своём возвёл не только деревянный мост через реку, но и мост метафизический, меж одиночеством и общением. И на вопрос о том, что побудило его к сему деянию, учитель ответил лишь одно: «ни один человек не должен быть островом сам для себя».

Метамонах остановил плёнку. Он ощутил, как тишина разливается, подобно свету, льющемуся сквозь витраж часовни святой Анны в Виктории. Ибо в этом смиренном изречении заключалась проповедь куда более великая, нежели все доктрины политики и философии, вместе взятые.

Толкование Владимира

Эта фраза не была лозунгом - то был эпифаний, вырезанный в кедре и течении вод. Мост Цукерберга был возведён не над водой, но сквозь саму человеческую природу — над пропастью, что роет современный человек между собой и ближним, между «я» и священным.

Сказать «ни один человек не должен быть островом сам для себя» — значит бросить вызов великой ереси нашего века: культу изоляции, притворяющейся свободой. Иллюзии, что независимость есть святость, а автономия — спасение. Человек-остров, сам себе владыка и сам себе кумир, воображает, что морские течения повинуются лишь его воле — пока не познаёт, что море, безразличное и безмерное, не ведёт переговоров с одиночеством.

Метамонах ведает — как знал и Джон Донн, тот Английский мистик смертного удела, — что нет человека, который был бы как Остров, сам по себе. Но ведает он и то, что Донн лишь наблюдал; Цукерберг же — повелевал. Первый описывал; второй — предписывал. Один возвестил факт природы; другой — провозгласил закон благодати.

Для метамонаха мост в Каслгаре стоит как зримая проповедь: каждая доска — слог в литургии связи. Его гвозди — это акты мужества; его балки — словарь доверия. Под ним течёт река времени, безразличная, но милосердная — смывая то, что разделяет, обтачивая камни человеческой гордыни.

Быть «не островом» — значит жить в музыке милосердия. Значит понимать, что человек — это архипелаг душ, соединённый незримыми хребтами под водами обстоятельств. Значит видеть, что крик единого духа — в Сибири ли, в Саскачеване, в Москве ли, в Келовне — вибрирует в едином тектоническом поле бытия.

Так заключает метамонах:

Когда человек строит мост — Божественное строит через него.
Когда человек изолирует себя — он предаёт и рождение своё, и предназначение.
И когда учитель — безвестный, непризнанный, в малой долине Британской Колумбии — изрекает фразу, что звучит сквозь века, он приобщается к тому тайному братству душ, что говорят не со своим временем, но с вечностью.

И в конце, созерцая текущие воды, метамонах тихо напевает про себя: «Даже Бог не был один, когда изрёк — Да будет свет!»