Сочинитель-улыбник...

    У него и так жизнь не праздник: очень страдает из-за того, что ему не хватает остроумия. А тут ещё в голову влетела мысль, что его не устраивают такие иностранные слова, как "сатирик" и "юморист"!

    Зачем же к недостатку остроумия в нём ему добавлять ещё и потуги на то, чтобы найти замену иностранным словам, таким, как "сатирик" и "юморист"? Утешает одно: кто-то сказал ему, что многие юмористы заставляют других, если не рассмеяться, то хотя бы улыбнуться именно с помощью итогов применения своего остроумия.

      Те, которые легко определяют места в своём поведении в кинокадре, на театральной или эстрадной сцене, в которые для того, чтобы кого-то заставить хотя бы улыбнуться, нужно вставить или бросок в лицо то'ртом, или падение на скользком, или пинок под зад, или пощёчину, совсем не нуждаются в своём остроумии.

      Места в поведении, в которые для того, чтобы вызвать у других людей хотя бы улыбку, нужно вставить или игру на пианино без рук и без ног, или падение, или  пинок под зад, или пощёчину кому-то, или "тортобросание" в лицо - это не его случай.

     Лично его давно интересует то, как сделать так, чтобы итоги применения остроумия вызывали бы у других людей, если не смех, то хотя бы улыбки? Он решил, что для ответа на этот вопрос нужно хотя бы дать определение остроумию. И он, таки, дал такое определение:

     Остроумие - это способности очень быстро сжимать большой текст о  чём-то до размеров нескольких или даже одного только предложения.

      Он давно считает итогом применения остроумия, то есть сжатия до одного только предложения большого текста о предательстве, следующую фразу:

     "Вовремя предать - это, значит, предвидеть!"

      Очень остроумно, но крайне не смешно. Какие уж тут улыбки, тем более, какой тут смех? Никакого!

     Но он решил, что для того, чтобы выработать в себе остроумие, то есть способности быстро сжимать до маленьких размеров большой текст, нужно сначала научиться составлять эти самые большие тексты о чём-то. Например, о продажности людей.

     Его большой текст о людской продажности у него получился такой:

     "Рыночной может быть не только экономика. Рыночным может быть и человеческое сознание. Рыночное сознание подсказывает человеку, что для того, чтобы от жизни получить побольше, нужно себя подороже продать. Когда человек понимает, что в нём нет ничего, что дорого стоит, что можно подороже продать, он начинает склоняться к мысли, что можно продавать не нечто действительное, а лишь его видимость. Когда покупателям нужно очень много помощников, то им некогда разбираться: присутствует или отсутствует в продаваемом или самопродающемся человеке  действительно ценное для покупателя. Присутствие действительно ценного для покупателя  в продаваемом человеке  можно изобразить, то есть создать лишь видимость наличия в продающемся человеке действительно ценного для покупателя".

     Вот такой достаточно большой текст о людской продажности получился у него. И он попытался быстро сжать его до небольших размеров. Быстрым сжатием у него получилось:

     <<Продажность - это не порок, а способ быстро стать "своим" тем, которые хорошо оплачивают не действительную, а  видимую ими чью-то "свойскость">>.

      Остроумно получилось. В этом предложении есть намёк на то, что влиятельные люди часто оплачивают лишь видимость того, что продающийся  действительно является своим для покупающих.

     Вот и на юго-западе от народа России продался один Западу, а Запад теперь, в конце две тысячи двадцать пятого года, долго думает: " А действительно купленный нами  на юго-западе от России является нашим, то есть для нас своим?".

      Получилось остроумно, но не смешно, то есть не вызывает не только смех, но даже и улыбку. И он решил сделать ещё одну попытку применения своего остроумия, как способности быстро сжать в нечто небольшое достаточно большой текст.

     Кроме слов "сатирик", семь букв,  и "юморист", тоже семь букв, которые он должен заменить словами "изобли'ч", семь букв, и "улыбник, тоже семь букв, ему сильно  не нравятся иностранные слова "композитор" и "музыка".

     Да, даже музыка - слово иностранного, древнегреческого происхождения, и от этого ужаса в его голове возник довольно большой текст:

     "С древнегреческого языка слово "музыка" переводится, как искусство муз. При современном развитии науки, техники, искусственного интеллекта и других компьютерных технологий верить в существование каких-то муз - это или глупость, или сладенькая легенда, или мифический обман. И не может быть, чтобы в нашем таком богатом языке не нашлось отечественных  слов, заменяющих иностранные слова "музыкальный композитор" и "музыка". Если взять песню, то кроме музыки в ней есть слова, или стихи. Поэтому у песен, кроме композиторов, есть ещё или сочинители слов на музыку или сочинители виршей, стихов к музыке.  Так как же перевести музыку на родной наш язык? Вот оно - решение! Звукосоголасие!

     Музыка - это совокупность звукосогласий. А не какофония, которая лишена благозвучия, то есть является хаотическим сочетанием музыкальных и немузыкальных звуков.  Звукосогласие же благозвучно, но очень длинное слово.  Тринадцать букв! Можо сократить до "звукос".  Звукос - это шесть букв, а музыка? Это тоже шесть букв!"

      Когда он прочитал этот свой достаточно большой текст о звукосе, то есть о музыке, он ужаснулся не столько тем, что в "звукосе" на одну букву больше, чем в музыке, сколько своей глупостью, вызванной тем, что у него отсутствуют и музыкальный слух, и музыкальное образование. Но не зря же он сочинил довольно большой текст о музыке. Поэтому нужно попытаться его быстро сжать. И он сжал свой текст до двух предложений:

     "Лично он не против, чтобы люди получали образование в консерваториях и заседали бы в академиях музыки, но только первые нужно назвать вэузэ, высшими училищами звукосов, то есть звукосогласий, а вторые вээсцэзэ. Высшими советами ценителей звукосогласий".

     Что за вээсцэзэ у него получилось? Вэузэ ещё можно потерпеть. Высшее училище звукосогласий вместо консерватории. Но вээсцэзэ, как высшие советы ценителей звукосогласий,  вместо  академий музыки? Звучит не очень красиво. 

     И он понял, что если у человека-улыбника никак не получается сделать итоги применения своего остроумия смешными, то это значит или то, что улыбнику не повезло с выбором итога применения его остроумия и ему нужно найти другой, превращаемый в смех или хотя бы в улыбку, итог своего остроумия, или то, что его одарённость состоит совсем не в том, чтобы вызывать чужие смех или хотя бы улыбки.

     А ему самому так хотелось стать сочинителем-улыбником, используя своё остроумие. Не получилось!

     Но, может быть, ему заняться изучением своего  поведения  в кинокадре, на театральной или эстрадной сцене, чтобы научиться вызывать хотя бы улыбки этим своим поведением, включая в его определённые места падения, пинки, пощёчины, "тортобросания" в лица.

     Или ему лучше смириться с тем, что его остроумие просто особенное, так как итоги применения его остроумия совсем не предназначены для того, чтобы превращаться в смех или хотя бы улыбки? То есть он вынужден остроумничать не для зрителей и зрительниц, а перед такими же остроумцами, как и он сам, стараясь их не рассмешить, а "переостроумничать"?..

      P.S. Автор данного текста, ещё только слушая слова одного странного  персонажа, сделал вывод о том, что персонаж поставил перед собой невыполнимую задачу: кратко, но полностью представить людям процесс становления сочинителя-улыбника. Видя то, как напрягается персонаж, автор данной записи итогов его размышлений о творчестве изобли'чей (сатириков) и улыбников (юмористов) заметил также иронию по отношению к чрезмерным  "очистителям" языка от иностранщины, добравшимся своим шершавым вниманием до таких священных слов иностранного происхождения, как "музыка" и "музыкальный композитор". Персонаж предлагает музыкального композитора называть сочинителем звукосогласий или звукосов. Сочинитель звукосов! Или звукосогласователь? Заметив иронию персонажа, автор решил данный свой текст разместить именно в разделе иронической прозы.