Ищейка прошлого 2 Кривые сосны

- Мальчики, это что такое?
Возмущенным воплем с самого раннего утра мы были разбужены и совсем не рады этому - до смены оставалось еще два часа, до прихода работников - вообще три. Никто в нашем кооперативе трудиться не спешил. То есть обычно мы просыпались в половину восьмого, не спеша пили чай или похмелялись, потом писали журнал что смена прошла без происшествий - а были они или не были совершенно неважно и катились на Университет, где у подвала стояли толпы жаждущих чуда и Угланка в своей каморке наносила на лицо боевую ведьминскую раскраску.
Но чтобы в шесть утра нас будила какая-то скандальная старуха — это уже чересчур. Тем более гнев ее был непонятен. Она уборщица, ее задача -мыть грязный пол, а не тыкать в него пальцем.
- Нет, мальчики, объясните, что это такое? Что вы тут по ночам устраиваете?
- Да ничего мы по ночам не устраиваем - проворчал я - только молниями кидаемся и на тиграх летаем.
- Да летайте сколько угодно - у старухи уши были, видно, как у рыси - но убирать за собой надо?
- Теть Паш, с какой стати я буду за собой убирать, если у нас есть такой прекрасный ценный специалист как ты? И ведь никогда не ругалась, что с тобой, моя старушка?
-Нет, знаешь ли, ты тигра сюда привел, ты за ним и убирать должен. Я на в зоопарке, за кошками вытирать. За людьми согласна, за кошками за отдельную плату.
- Теть Паш, так ты дома за кошками убираешь, да еще и кормишь их. А тут…
 И тут я замолчал. Потому что пол был грязный, действительно, на нем были отпечатки громадных кошачьих лап и грязного брюха, бакенбард и подбородка, а также бока и уха - как валялся тигра на полу после ночных полетов, так и отпечатался.
— Это что? - ткнула уборщица в пол пальцем.
- Прохор!! - заорал я, не зная, как объяснить такие экзотические отпечатки на линолеуме. Проша выплыл, как мрачная рыжая туча и пробурчал.
- Ну и что вы разорались?
— Вот! - дружно показали мы вниз.
- Ну и что? Спрашиваю - и что?
- Ты что, не видишь отпечаток? Три метра в длину!!
- Господи, вижу, и дальше что?
- Кто это мыть будет?
-Теть Паш, да ты и будешь. Кто еще.
- Вы срете - мне мыть?
- Теть Паш, ну да, вообще-то. Мы срем, ты моешь. Работа такая.
- Да тут тигр валялся!!
- Теть Паш, подумай сама - откуда в Москве, в десяти минутах от Савеловского вокзала, в двадцати - от Марьиной рощи, откуда здесь тигр?
Мы с тетей Пашей только переглянулись. Вопрос был убийственный.
- Теть Паш, дорогая моя, золотая моя, давай-ка ты возьмешь тряпочку и сделаешь из тигриных следов обычную грязь. И никто ничего не узнает. А потом мы тебя коньячком угостим, у нас есть в заначке.
- Сначала коньяк - твердо ответила тетя Паша.
Проша с грацией похмельного медведя метнулся к нам и принес четверть стакана янтарной жидкости. Тетя Паша сноровисто выпила, прижала рукав халата к сморщенным губам вместо закуски, хитро посмотрела на нас.
- Мальчики, а что тут было-то? Ну мне расскажите, как своей. К вам дрессировщик бухать приходил?
— Вот что значит старая гвардия - обнял Проша ее за плечи - ничего от нее не скроешь. Да, приходил, Эдик Распашный. Мы с ним еще со школы дружим. А он без тигра никуда.
- Ох, молодежь - шаловливо пропела развеселившаяся уборщица и в несколько движений уничтожила следы преступления. Проша уставился на меня, я на него, и мы молча прошли в свой закуток, где уже булькал в литровой банке кипятильник.
Проша молча бухнул туда полпачки чая, щедро насыпал сахара, достал кусок размякшего хлеба с традиционной круглой твердой котлеткой, мне не предложил.
- Сам о себе заботиться должен - пробурчал он и налил себе чая.
- Прош, а ничего что ты на меня работаешь? - искренне изумился я такому жлобству.
- Работаю и буду работать, куда ты на хрен от меня денешься, но заботиться ты должен о себе сам. А ты маменькин сыночек какой-то. Все тебе разжуй и в рот положи.
Я не стал спорить, достал из ящика плитку шоколада и налил себе черной заварки - она была куплена мной и отобрать ее напарник не мог. Но долго ли он с таким отношением останется напарником? Проша как будто прочитал мои мысли.
- Как только появится такая возможность, я от вас уйду. Это унизительно. Ты ни черта не знаешь вообще, ты по жизни двоечник, ты по жизни неудачник, ты полное ничтожество, которое гордится тем, что ничего не зарабатывает… - брови у меня проползли по всему черепу от удивления - который всю свою короткую жизнь только и делал, что валялся на диване, жрал водку и портил девок. Ни таланта, ни ума, ни образования, вообще ничего.  Полный, полный, абсолютный ноль, тебя надо кормить, учить, носки тебе стирать, потому что воняют, ты все дела, которые начинал, заваливал, на тебя нельзя положиться… ты настоящий маргинал, коллекционный экземпляр.
Он замолчал, уставившись на меня красными глазами, потом продолжил.
- Меня тошнит от одного твоего присутствия, от твое глупости, от твой наглости, от твоего раздутого самомнения, от твоей высокомерной манеры общения, ты мне омерзителен целиком и по кусочкам.
Он замолчал, какое-то время рассматривал котлету и заявил.
- Эта дура еще, жена, дочка под ногами бегает, корми их за одну и ту же котлетку. Хоть бы вкусно готовила. И на вид шайба, и на вкус шайба. О чем я?
- Обо мне.
- А, ну вот. Ты полное ничтожество. И почему тебе знания, а не мне?
Воскликнул он с актерским надрывом.
- Стоп, Проша - какие такие знания?
Почему -то меня его прочувствованная речь совершенно не обидела, если копать глубоко он был совершенно прав, если неглубоко - тоже.
- Какие знания - проворчал тот в ответ - тебе виднее, тебя же наделили.
- Что значит - наделили?
- Тебе виднее. Только когда этот самый нацмен руки на тебя наложил…
- На лоб?
- Да, на лоб, через несколько секунд у него глаза закатились и кирдык.
- Что кирдык?
- Бляха, достал ты меня своими вопросами. Я знаю вообще не больше твоего.
- Да, но тем не менее ты мне рассказываешь, что вчера произошло, а не я тебе.
- Помер он, короче. Ты правда что ли не помнишь ничего?
- Вообще ничего, как отрубило.
- Счастливец. 
Телефон разразился оглушительной трелью, такой, что мы   подпрыгнули. После всего, что происходило ночью, нервишки у нас было, как это мягко сказать, ни к черту.
Звонил дядя Лева из приемной - прорычал, как вчерашний тигр, что больнице выдали гуманитарную помощь, и, поскольку мы тунеядцы, но все-таки работаем в больнице, можем рассчитывать на паек, если поторопимся.
После чего - мы ужу переоделись и собрались торопиться за пайком - телефон зазвонил как-то робко и негромко. Еще бы, он соединил меня с начальником охраны, который извиняющимся голосом сообщил, что наши сменщики ушли в запой прям сразу парой, и не могли бы мы остаться еще на сутки за двойной тариф?
Проша был на все готов, лишь бы сбежать хоть на день от надоевшей жены и дочки, которая вечно крутится под ногами, а мне нужно было все-таки выяснить, что же со мной произошло сегодня. В конце концов, начальник я или не начальник, могу я оставить Угланку поработать самостоятельно, без моей помощи?
Я кивнул, Проша весь перекосорылился, но ответил, что мы готовы, и нам это, надеюсь, зачтется при будущих возможных проступках? Ответ, судя по всему, был убедительный.
Проша  молча встал, убрал со стола остатки былой роскоши - а я сидел, не шевелясь, и наблюдал - поправил ремень с петлей для дубинки - и вышел, так и не проронив ни звука.
Я, так сказать, остался на посту - мало ли кто придет в абортарий до начала рабочего дня? Да и американские пайки меня не сильно интересовали.
Вернулся Проша через полчаса. На одном богатырском плече у него лежал пятидесятикилограммовый мешок. В руке резал пальцы ручками тяжелый пакет, наполненный чем-то твердым, угловатым и изжелта-белесым.
Проша бы, как ни странно, спокоен и умиротворен. Спиртовой дух, наполнивший нашу каморку, был тому причиной, или халява я не знаю.
Он сбросил мешок на пол - от него поднялось видимое облачко пыли, разогнулся, уперев кулак в поясницу и сказал, довольный.
— Вот. Пятьдесят килограмм чечевицы. А это окорочка. Куриные. Видишь, сколько? Вечером отварим - хоть обожрись. Я, правда, не знаю, как эту чечевицу готовить и что она вообще такое, ну заодно и ее опробуем. Какие люди…
Вдруг закончил он прочувствованно и едва ли не со слезами на глазах.
- Какие люди… могли бы на нас ядерную бомбу сбросить, и все, а они - чечевицу присылают. Окорочка. И ведь бесплатно, заметь - бесплатно. А ты говоришь - капитализм. И вот еще…- Он достал красно - белую пачку - настоящий американский табак. Это не то, что наш мусор, это табак!! Настоящий, американский.  Какие люди…
Этой свое присказкой - какие люди!! - он меня, честно говоря, слегка достал за эти вторые сутки. Он сидел насупившись, думая, очевидно, о несправедливости мира, потом взгляд его касался - совершенно случайно - стоящего в углу мешка с чечевицей, и лицо его, его рыжий масляный блин тут же разглаживался, приобретало умилительное выражение и по губам можно было прочитать - какие люди!!!
Кстати, медсестра, сидящая вместе с нами и принимающая клиентов, от чечевицы и жирных окорочков отказалась категорически. Я что, нищая, сама себя прокормить не могу? Нет уж, спасибо - говорил весь ее вид, когда она осмотрела вытащенный из невесть каких запасов неряшливый мешок и пакет с куриными ногами, которые явно страдали ожирением - и куры, и их ноги.
Но Проша не заметил выразительности ее отказа. Он был весь в мечтах о вечере, когда можно будет сварить в медицинском боксе сразу несколько окорочков и жрать их, с текущим по подбородку жиром, жрать и не бояться, что они закончатся — вот оно, счастье!!!
В общем, так оно и получилось - на плитке, которую мы одолжили в кабинете УЗИ (зачем ему нужна была плитка, как и осталось загадкой, наверное, не все в порядке дома) булькали химическим бульоном, разгоняя по поверхности жирные желтые пятна, раздутые белесые окорочка. Которые швырнули с барского плеча раздавленной, уничтоженной, опозоренной стране.
Но Проше имперские амбиции были совершенно чужды - он наслаждался, как слуга, забравшийся в покои хозяина и сидящий в его кресле.
Он курил и иногда, с нежность рассматривая смрадный бычок прежде, чем его раздавить, говорил про настоящий табак. Разглядывая бледные куриные кости на тарелке, смаргивал слезы умиления и повторял - какие люди!!! Могли бы ведь и ядерную бомбу на нас кинуть. А они - всхлипывал он - окорочка.
Он съел обе ноги, потом достал из пакета еще две, потом еще, мотивируя это тем, что, мол, все равно они испортятся - и за вечер уговорил полный пакет. Глазки его затянулись сытой поволокой, желтое сало, казалось, впиталось в пятна веснушек, щеки лоснились еще больше - Проша млел от наполненности своей жизни.
Те же окорочка продавались, да и не только они, все можно было купить при некоторой удаче - но ему было важно жрать гуманитарку и ощущать себя…
Я задумался - кем ощущает себя человек, бывший житель великой страны, преданной элитой и проигравшей в геополитической борьбе? И пришел к выводу, что никем. Таким как Проша был важен тепло устроенный зад, а за чей счет он будет его греть, не имело совершенно никакой роли.
В тот момент победили американцы, и мой охранник срочно создавал себе положительный портрет нового хозяина - борьба за самоуважение тепла для зада совершенно не предполагает.
Я хотел расспросить о многом - об отпечатке громадного тела на полу, о грозе, о мужичке в болотных сапогах, совершенно неуместного в Москве, о его шершавых ледяных руках не моем лбу - но все как-то не получалось. Проша весь ушел в смакование поступка своих новых хозяев - причем, если бы была возможность, то и чечевицу бы он съел сразу, все пятьдесят килограмм. Не дочке же, которая крутится под ногами, везти? Дочку и так хорошо кормят.
Он был похож в своем наивном подобострастии на дикаря, который смотрит на белого массу как на бога, не замечая трехдневного перегара, несвежего воротничка и немытого месяц тела.
Ближе к вечеру стало еще хуже - Прошу вдруг понесло в высокие материи. Он сидел, развалясь, выкатив брюхо, зажав основаниями пальцев трубочку настоящего американского табака (такое же дерьмо, как и ненастоящий не американский табак) и рассуждал.
- Великий американский плавильный котел дает нам возможность избавиться от   позорного наследия совка - от рабства, от стадности, от серости, от одинаковости. Дай только возможность нашему человеку свободно работать, как мы достигнем сияющих вершин и благословенных высот!!!
- А какой отношение плавильный котел имеет к сияющим высотам? - осторожно спрашивал я своего экзальтированного от чечевицы собеседника. В таком состоянии - опасался я - он может и стулом в голову несогласного запустить.
- Такое отношение, что только лучшие смогут выжить и преуспеть…
- Скажи пожалуйста, а кто лучше - ботаник-отличник или двоечник-хулиган? Или, к примеру, тихий троечник? Кто из них в плавильном котле твоем выжить должен?
Проша набычился и начал вращать глазами — это у него обозначало высшую степень умственной работы.
- А я тебе скажу. Сначала отличник начнет за счет своих знаний двигаться вперед и вверх, это разозлит двоечника, который так не сможет, он просто придет и отберет у отличника все, чего тот достиг. И ему так понравится брать и отбирать, то он будет своего отличника даже защищать от других таких же двоечников. Хотя, между нам говоря, нужно всего-то отправить двоечника туда, где ему на роду быть написано - в тюрьму или канавы какие-нибудь копать. А в твоем любимом котле он становится рядом с самыми лучшими представителями общества. Справедливо? Не мой взгляд не очень. А дальше будет хуже. Ты знаешь кто со мной охранял какую-то стройку? Капитан, простите, атомной подводной лодки. Которого все океаны лично знали, что Тихий, что Атлантический.
- Ну и что - сытый лоск с Проши постепенно сходил - каждому по потребностям, от каждого по способностям.
- Ну да. У большинства потребности в сотни раз превышают способности. Так что, дорогой мой друг, сверху должен стоять один великий уравнитель, который всех стрижет примерно одинаково и никого не обижает. А вот если у тебя действительно что-то выдающееся - живот, к примеру, или талант - то и дает он тебе слегка побольше. Зато никто не обижен, никто не уйдет обиженный.
— Это в тебе тоталитарная отрыжка говорит. Только -только с ним справились, только настоящей свободы глотнули, а ты хочешь обратно в тюрьму народов.
- Прош - вкрадчиво начал я гнуть свою линию - а ты же у нас впередсмотрящий? Погляди, что будет лет через десять. Или через двадцать.
Проша же уперся, как бык, и не хотел ни за что смотреть вперед. Мотивируя это тем, что ему совсем неинтересно жить становиться, все зная. Он вообще старался не говорить сегодня на мистические темы - в самом деле, должен же иногда маг и охранник мага отдохнуть от магии? При вопросах в лоб - что вчера тут было, что за тигр, понимаете ли, валялся в коридоре? - Проша напрягался, глазки его начинали суетиться, и он, как глухарь на току, продолжал бубнить про великую очищающую силу плавильного котла, в который наша страна благодаря примеру и помощи великой Америка наконец-то попала. А я говорил, что Америка разжирела, как вот эти окорочка, отупела и обнаглела, и, в конце концов, объясни, что тут за тигры по ночам ходят? Если бы Проша ответил, как в советском фильме - да, я их по ночам пасу - мне было бы проще. Я что-то смутно помнил, но именно что-то и именно смутно. Внятных же объяснений - да, смешно - получить не мог.
Я поставил на стол коньяк, отчего мой напарник стал переливаться всем оттенками багрового, как хамелеон - но отказывался говорить про вчерашнюю ночь.   У него началось повышенное слюноотделение, он постоянно сглатывал, глядя на играющую золотом этикетки бутылку с жидкостью цвета крепкого чая, но молчал. Я стал опасаться, что он захлебнется слюной или получит апоплексический удар - но, поскольку мы теперь питались и пили раздельно, божественный нектар ему не выдавал, такая я сволочь.
Прошу спас звонок - милый девичий голос попросил подняться на четвертый этаж, в палату интенсивной терапии, и забрать парочку трупов.
И хмель с Проши слетел моментально. Он побледнел до синевы, дрожащими руками стал откручивать крышку от фляжки - кроме всего прочего у него была и секретная императорская фляжка, к которой он прикладывался впотай, когда общего пойла не хватало. Я кинулся на него коршуном, выхватил фляжку и приготовился к защите - кость у голодной собаки отобрать бывает легче. Но Проша был настолько деморализован, что отдал заветную емкость не сопротивляясь. Он смотрел на меня с отчаянием, причина которого мне не была ясна.
Люди в соседней больнице, в главном корпусе умирали часто, и сестрички с санитарками иногда просто физически не могли отвезти тела вниз, не хватало сил. Кого еще просить? Только звереющую от скуки охрану. Им разнообразие, сестрам польза. И охранники относились к такому положению вещей с пониманием - тем более на этажах всегда можно было разжиться спиртом.
Обычно, правда, просили смену, сидящую в соседнем корпусе, они ближе, но иногда дозванивались и до нас.
- Иди, я не пойду - проклацал Проша зубами. Потом придумал что-то совершенно идиотское - За окорочками прослежу, вдруг сгорят.
- А плитку выключить - не? Зачем за ними вообще следить?
- Ну, сгорят, убегут, не знаю… не пойду.
- Пойдешь. Вдруг там бабка какая-нибудь сто с лишним килограмм? Я же один ее не довезу.
- Попроси других.
-  Ну значит другие заняты где-то, раз нас попросили. Да что с тобой? Там же спирту нацедят.
- Плевал я на твой спирт!! - Взвизгнул Проша и пошел нести околесицу - Не хочу больше я его видеть!! У меня от одной его рожи несварение случается!! Мне вчерашней ночи хватило!! Тебе хорошо, ты вырубился и знания во сне получал, а я?
- А ты? - эхом повторил обескураженный я.
- А я сидел и слушал весь тот бред, который нацмен мне в уши лил!!
- Слушай - Проша сам свернул на нужную мне дорогу, только успевай спрашивать - а что вчера вообще произошло? Подробней можно? А почему ты все это безобразие прекратить не мог?
- Блин, ты тигра в коридоре видел?
- Тигра?
-Тигра. Ну хотя бы грязь от него сегодня!!!
- Грязь. От. Тигра.
- Лежал он там и мурлыкал.
- Тигр? Мурлыкал?
- Да что ты как попугай повторяешь!! Да, мурлыкал, они, оказывается, тоже мурлыкать умеют, коты ведь, хоть и большие.
Потом Проша посмотрел на меня с непередаваемым выражением и заявил.
- Да. Напрочь мозги отшибло. Вот счастливец. А мне с этим жить. Неужели мне не мог помочь? Вот уж дела господни неисповедимы.  Ладно, пошли. Он об этом тоже говорил. Главное - тело не трогай.
- Хорошо - сказал я, скрежеща ключом в замке нашего отсека - не буду, сам его перевалишь с каталки на стол.
Проша гневно посмотрел на меня, но никак комментировать не стал.
На этаже нас встретили медсестры - одна маленькая, черненька, с плоским и, кажется, перебитым в детстве носом, отчего ее миловидное личико приобрело некоторую чертовщинку, с блестящими смоляными волосами, собранными в тяжелый узел, и вторая - огромная блондинка с выпадающими из тесного халата прелестями. У нее были воловьи глаза навыкате, мясистые, щедро напомаженные губы, крупные серьги, крупные кольца на крупных руках. Меня он отмела с первого взгляда, а вот Проша удостоился пристального внимания.
- Мальчики - пропела она, прижимаясь к Прохору бедром - как жмуриков отвезете, приходите к нам. Мы как раз и стол накроем.
А на Прошу было страшно смотреть - он стал белее халата, щеки стекли вниз, как подтаявший студень, по телу волнами проходила нервная дрожь. Восприняв его психоз как волнение изголодавшегося мужика, блондинка вдруг засмеялась.
- Да что ты как целочка, все хорошо будет. Везите их уже.
Морг традиционно находился в самом заброшенном углу территории и имел отдельный вход с улицы. Днем разросшиеся деревья наводили мысли о вечности и скоротечности, ночью навевали жуть. Одноэтажное приземистое здание с решетками на окнах и железными дверьми крашеными казенной краской было пропитано могильным холодом - хотя, конечно, служебные помещения отапливались нормально.
Черненькая сестричка прытко бежала впереди, мы толкали тележку за ней, колесики, крутящиеся и подскакивающие на выбоинах асфальта, норовили увезти наш груз в сторону и просто перевернуть, приходилось прикладывать усилия.
Девчонка стала трезвонить в дверь, после пристального разглядывания нас в глазок загремел засов. Ключ подобрать можно, а вот засов не подберешь - пояснил нам заспанный сторож.
Он проводил нас в хранилище, пока еще пустое, сестричка сдернула простыню жестом фокусника - и мы, все трое, раскрыли рты.
Молодой парень был разрисован какими-то черными полосками, больше всего напоминающими реки с притоками с высоты или изображение корней - от обугленного пятная на плече расходились извилистые узоры по всему фиолетовому телу.
При этом от него несильно, но явственно пахло гарью.
- Молния - пояснила сестричка - в него попала. Видимо, под дверь в больницу привезли и бросили, сам он ходить уже не мог. И еще у него несколько переломов, как будто сбросили откуда-то.
- Может ментов вызвать? - робко предложил я - может это убийство?
- Да нет - отмахнулась медсестра - скорее всего на крышу залез вместе с девкой, или без нее, на грозу полюбоваться, там по нему и шандарахнуло. Полюбовались? Пошли, второго везти надо.
- А второй тоже?
- Нет - поняла вопрос девушка - второй нормальный бомж. Сердечко отказало. Хотя тоже странный. Первый раз вижу бомжа в болотных сапогах. Ну, не знаю, может он червяков для Птичьего рынка добывает.
Мы шли к корпусу, каталка прыгала, дребезжала колесами, на ней белой грудой, спящим привидением лежала простынь, девушка почти в припрыжку торопилась впереди.
Возле лифта в облаке настоявшегося густого перегара спал дядя Лева. Пришлось оттащить его тушу в сторону, чтобы освободить проход.
Второе тело погрузили и довезли без приключений - из интересного на нем была лишь расплывчатая грязь старых уродливых татуировок да твердые, как камень, даже на вид мускулы без малейших признаков жира.
И улыбка, явная улыбка на лице - как будто этот человек, смуглый, легкий, иссушенный годами, встретил смерть, как избавительницу или просто любимую.
Руки трупа были связаны на животе, я взял его подмышки - нам не привыкать - и едва не уронил. Мне почудился слабый электрический разряд, какой-то едва ощутимый импульс в доли секунды.
Проша, держа тело за ноги, смотрел на меня, как на чудо, со смесью сожаления, раздражения и какой-то необъяснимой брезгливости. Может, у меня гримаса на лице появилась, не знаю.
Дальше произошло нечто странное - черноглазая крошка с перебитым носиком прямо гарцевала на месте, так ей нетерпелось вернуться на этаж и предаться простым жизненным радостям, я тоже, в общем был не против отогнать воспоминания о разрисованном молнией человеке - а Проша был мрачнее тучи.
Но каталку на этаж вернуть надо, бросить сестричку одну в мокром дворе под огромными облетающими тополями было бы не по-джентельменски, соответственно избежать объятий большой блондинки Проша не мог по определению. Да он и не старался, впрочем, но и внимания на девушку обращал не более, чем на предмет мебели. Вот это стул - на нем сидят, вот это баба - ее пользуют, раз под рукой.
Выпив две мензурки теплого разведенного спирта, он, наконец, понял, что от него требуют - молча встал, сграбастал свою подругу и увел ее на пять минут. Сказал, что на пять, вернулся через две, поправляя штаны, следом растрепанная и растерянная медсестра, которая явно не ожидала такой прыти. 
- Пошли - сказал он мне, сбрасывая мою руку с плеча черненькой - пошли, оставь эти глупости.
- Глупости? - возмутилась сестричка.
- Ладно, иди быстро ей вставь пистон и пошли, дело есть.
- Быстренько? - оскорбилась девушка.
- Ах ты еще недовольна - возмутился Проша, выталкивая меня животом из сестринской - тогда вообще голодная ходи…
А я был настолько поражен нестандартностью ситуации, что даже не сопротивлялся особо. А когда мы подходили к лифту, пришедшие в себя девицы кричали на весь коридор вслед нам добрые слова напутствия.
И когда мы пришли в отсек, Проша повел себя очень странно. Я был уверен, что он продолжит пить, раз уж помазал губы спиртом, пить и болтать, но он убрал со стола коньяк со словами - надоело, сколько можно - сел, выкатив брюхо и уперевшись кулаками в ляжки.
- Так, короче… слушай и не перебивай. Я постараюсь не выпить, а вот тебе выпить надо бы, тогда проще будет принять то, что я тебе скажу. Выпьешь?
- Нет. Ты меня только что лишил бабы чтобы предложить выпивку? Проша, так только конченные алкаши поступают.
- Хотел бы я быть конченным алкашом - хмыкнул Проша - живут себе в своем мире, счастье стаканами меряют, все у них хорошо, даже если совсем плохо. Нет. Я выступаю вестником, я должен тебе рассказать все что знаю.
- Хорошее начало - хмыкнул я - торжественное такое. Ну ладно, раз уж ты меня женской ласки лишил, то развлекай на всю катушку. Только помни - я трезвый, а трезвого рассмешить сложней, чем пьяного.
- Да мне вообще плевать, будешь ты смеяться или нет!! - взвился Проша - моя задача - донести до тебя то, что я должен, все, не больше. Понятно?
- Мне понятно, что ничего не понятно.
- Короче. Этот самый дед - или мужик, неважно - которого мы только что отвезли в морг, был твоим тудином.
- Кем?
- Тудином. Это тот, кто следит за шаманами, чтобы не безобразничали. Да вроде тебе это он сам объяснял? Ладно, я повторюсь. Именно он наделил тебя силой видеть прошлое во всех подробностях и деталях - правду, а не вымысел. Ты, уже владея мощью, наделил силой меня и девочку эту, Угланку. Мы теперь тоже эти. Шаманы.
- А вы хотели?
- И мы не хотели, и ты не хотел. Кто ж нас спрашивать будет.
Ты должен был остаться в тайге, но ты слинял, и ему пришлось ехать в Москву. Тут тоже было весело - менты его принимали раза три, еще бы - в болотных сапогах и советской кепочке, типичный бомж. Ну да это ладно, как брали так и отпускали, шаман он или кто? Так на него местная колдовская элита окрысилась - тут своим места мало, а еще какие-то таежные чукчи понаехали.
В общем, были разборки, которую мы видели, как грозу, одного из местных он убил молнией…
- И его тоже убили? Он же мертвый?
- Нет, все хуже. Он передал тебе все свои знания. Он теперь это ты.
- Ой…
- Ага. Говорю же - хуже.
- А может лучше?
- Может и лучше. Он сказал, что телесные знания ты получишь от контакта с его мертвым телом - у живого эти знания получить тяжело, рассудок их давит, даже у такого мастера, как он. Только у трупа. Вот ты их получил, обучение твое, так сказать, закончено.
- И что это все значит? Весь этот бред?
- Этот бред значит, дорогой мой дружок, что теперь твоя жизнь не будет прежней. И будет тебе весело. С тебя - то есть с него - спросят за эту смерть.
- То есть я теперь он?
- Да нет же - поморщился Проша - ты будешь им только в тех сторонах, которые твоего видения касаются, магии и прочей необъяснимой чертовщины, прости, Господи. И ты его ощущать не будешь, ты будешь только знать то же самое, что и он. Понятно? Личность твоя останется нетронутой, точнее, она уже тронутая, от нее мало что осталось, ты что, сам этого не чувствуешь?
- Не знаю пока. А этот… мудим… гудим…
- Тудин?
- Да, он куда делся?
- Ты это он. Ты сам будешь за местными магами - которые реальные маги, а не лживая шелупонь - следить.
- Этого мне еще не хватало…
- Да. Еще ты будешь следить за энерготерапевтами, ограждать патологические источники…
- И такие есть?
- И такие тоже есть, купировать лишние воспоминания у некоторых людей, который, как и ты, видят больше, чем должны, ну и участвовать в разборках. На тигре летать.
- Тигр стоит в гараже?
- Спит в коридоре. Это так, дань традиции - у ведьм - метлы, у шаманов - тигры. Могли и без них обойтись, вот ты, прекрасно летаешь без вспомогательных предметов и животных. А, да, летать ты теперь будешь осознанно. Главное, тело заховать, чтобы его за пьяного не приняли, или спящего, или больного. Такое случается.
- Что случается? Ты мне мозг взорвал.
- Я тебе - мстительно произнес Проша -а мне каково было? В коридоре тигр храпит, у тебя глаза закатились, мужичок этот тебе руки на голову наложил, озоном пахнет, гроза урчит - и мне все эти сведения потоком прямо в башку текут. Ты говоришь, пил - да я бы вообще под кувалду лег, чтобы забыть все. До сих пор страшно.
- Летать, говоришь, осознанно?
- Говорю - не просто осознанно, а реально осознанно, вот как мы сейчас с тобой разговариваем, так ты и летать будешь. В общем, скучать не придется.
Проша поскреб ногтями свои рыжие лохмы.
- Вроде ничего не забыл.
- Ты забыл объяснить, как я буду все это делать?
- Почему, ничего я не забыл. Ты будешь это делать. Точнее, не ты, а твой тудин, часть которого ты принял от мертвеца. Тело знает, оно сделает.
- Тело знает, ага.
- Слушай, ешь окорочок. Мне все равно, веришь ты мне или нет. Если не веришь, то дурак - сам мне рассказывал, как медведя над Буреей пугал.
- Да это - смутился я — это вообще сон был. Вещий. Сны-то вещими бывают? Про них знают все. А про то, что ты мне сейчас плетешь, не знает никто.
- Не положено. Все хотят, ни никто не может. А ты избранный, вот теперь радуйся. Летай по ночам, за энергетикой следи, колдунов кошмарь, чтобы не зарывались. Веселая у тебя жизнь, я скажу, наступает.  И берегись.
- Чего мне беречься?
- Они хорошие люди, эти колдуны да маги. Еще с древних времен повелось - убивают друг дружку.  А сегодняшние еще и деньги делят.
- Прошенька… Прошенька, миленький, давай я тебе просто так платить буду? Только скажи мне, что все это ты придумал чтобы меня напугать? Пойдем на этаж, нажремся - я даже нажраться готов - девок наших обиженных порадуем? Скажи, что все вранье.
— Это правда.
Я смотрел на своего напарника - он стал каким-то другим, то ли возвышенно грустным, то ли растерянным. Жизнь наладилась - деньги текли рекой, дочка бегала под ногами, в кастрюле, одолженной из приемного покоя, бурлили в бульоне раздутые окорочка жирных американских химических кур, работы были надежны. Тем более вторая - смотришь в будущее и говоришь то, что от тебя хотят услышать - не правду же им заявлять, в самом деле? Ради светлого будущего большинство готово с последней копейкой расстаться.
- Ну хорошо, правда так правда. Но скажи, когда я это все успею? Ты столько наговорил. И летать, и смотреть, и энергетика, и с магами какими-то сражаться, больное мне надо, вообще-то говоря.  Это все надо сделать?
- Господи, ты меня спрашиваешь, как будто я это придумал. Не я. Я сам толком ничего не знаю. Могу сказать одно - каждому оно - он ткнул пальцем в потолок - дает только то, что нужно. Ты смотришь в прошлое - так ты в него всегда смотришь. Человека, более зацикленного на прошлом, я еще не встречал.
- Ты это, хорош, а? - возмутился я. - У нас вся жизнь, вообще-то, прошлое. Секунда щелкнула - и все, она в прошлом. Будущего мы не знаем, настоящее через секунду станет прошлым, что нам с этим делать? Мы только и может, что вспоминать, с благодарностью или ужасом, или с радостью.
- Нет. Ты не хочешь вперед смотреть. Придет время, когда ты будешь таскаться по местам, в которых был счастлив каких-то тридцать лет назад, беседовать с призраками, радоваться, когда вспоминаешь какие-то милые особенности. Тебя можно будет понять - впереди ничего хорошего, скорее всего, в прошлое человек прячется, как в теплый кокон. Который ни хрена не греет.
- Прош, так у меня дар такой - прошлое видеть, сам же знаешь.
- Налей-ка. Тоска накатила. Налей.
Я налил, мне тоже было не по себе. Проша опрокинул коньяк как воду и, не заедая, продолжил.
- Нет, к тому времени ты видеть перестанешь. Ты уже пройдешь все этапы и будешь мыкаться по Земле, ожидая решения своей судьбы. Таскаться по местам, в которых был счастлив…
- А где я был счастлив?
- На Гурьевском скоро будешь. Съедешь туда. Будешь жить полгода в полной гармонии…
- Погоди. Не знаю я никакого Гурьевского. Что я там забыл? Что там вообще?
- Что там? - Проша прищурился, глядя в никуда - там универсам во дворе, овощной на горке, овраги по дороге к метро  и лента леса вдоль МКАДа.
- Хорошо описал, молодец - засмеялся я - все точно, только адрес не назвал.
- Гурьевский проезд, как не назвал?
- А номер дома? Куда мне ехать? Что бомбиле называть?
Проша ответил абсолютно серьезно.
- Дом такой, большой, углом к дороге, там несколько таких. Твой самый крайний у поворота к церкви. Самый крайний, этаж то ли восьмой, то ли седьмой.
- Может еще обстановку опишешь?
- Да запросто. Финский гарнитур, прожженная тахта, тумбочка с телевизором. Шкаф. Ничего особенного. Балкончик тесненький. О, девка. О, девка. Еще девка. Смотрю разгулялся ты там.
Я смотрел на своего друга с сомнением - я жил на Подбелке, рядом с Кремлем - ну что такое пятнадцать минут по московским меркам? - рядом с громадным парком, где паслись лоси, дворы в те времена не сильно отличались от леса и окна соседних домов терялись в зарослях. Какой еще Гурьевский? Что он несет?
Но спорить не стал - был видно, что моему товарищу, к которому я привык за время нашего вынужденного соседства, очень, очень плохо и не помогает коньяк. Точнее, не то что не помогает, а не берет.
— Вот зачем, зачем мне это все? - бормотал он, безумным взглядом уставившись в пространство - говорила мне Катька - надо были тихонько сидеть в охране и ни с какой мистикой не связываться. Колдун, мать его, шаман, мать его, тудин, его мать - зачем мне это все? Зачем мне это все? Зачем мне полеты на тиграх? Зачем мне вообще про это знать? Как мне хорошо жилось, как мне хорошо жилось, баба под боком, дитё под ногами крутится, дом есть, баба под боком…
- Дите под ногами, Прош, хорош, ты начинаешь повторяться.
Одернул я напарника, который, кажется, не очень понимал, что говорит.
Тот поднял на меня рыжеватые невидящие глаза и ответил.
- Прош-хорош-борош- пропьешь…
После чего обмяк и с приглушенным стуком сполз со стула на пол.
Последняя ночь в охране была та еще - на полу в углу заливисто храпел мой товарищ Проша, которого я оттащил в этот угол нечеловеческим напряжением всех сухожилий. Горящая на столе лампа - черная, на одной кривой ноге, тридцатых - сороковых годов, свет такой направляли в лицо врагам и саботажникам - вдруг начинала мигать и иногда гасла совсем, при том, что в дальнем холле свет продолжал гореть бесперебойно.
Я старался не обращать внимания на странности и пытался заснуть - но старый дом будто жаловался на года странным стуком, потрескиванием, какими-то шорохами и скрипом. Ныли от непогоды все его балки, все стропила, каждая доска потрескивала под грузом прожитых лет.
Иногда я проваливался в ямы короткого сна и тут же просыпался с бешено колотящимся сердцем и слипшимися от пота волосами, пытаясь понять, что меня так напугало. Один раз в дальнем конце коридора мне померещился мощный силуэт громадной кошки - я закричал, крестя его размашисто, и зарылся головой в бушлат.
Таким меня и увидело серое бессильное утро.
Проша поднялся с пола, слегка покачиваясь, покосился на меня с ненавистью - с ничем не оправданной ненавистью, решил я - и стал стаскивать с жирного тела пятнистый камуфляж.
— Это что значит? - полюбопытствовал я, прихлебывая крепчайший горячий чай - ты будешь охранять в гражданке?
- Я не буду больше тебя охранять… - пробурчал Проша - хватит, доохранялся. Мне своей мистики хватает, твои проблемы еще. Все, нет меня больше в твое жизни, понял?
- Зарплату повысить? - уточнил я, зная Прошину любовь к деньгам и безделию.
- Ты не купишь мою душу - отчеканил в ответ тот.
- Мне не нужна твоя душа, мне нужно твое тело, оно свои функции выполняет как надо.
Проша, рыжая похмельная грозовая туча, если такие бывают, посмотрел на меня как на врага народа, пожевал губами, поскреб когтями волосы и согласился. Но сначала - в магазин.
И мы пошли в магазин, где Проша взял флягу французского, разлитого в соседнем подвале, коньяка, лимон и шоколадку. Мы встали под грибочек на детской площадке, тем более что детей в замечательное бурное время становилось все меньше и меньше, а менты делили кормные участки, конкурируя с бандитами. Я отказался, мрачный Проша сделал несколько глотков и вдруг замер, уставившись в пустоту блеклыми глазами.
— Вот зачем мне это? - в сотый раз за последние сутки спросил он - вот зачем? Приехал бы я домой, пьяненький, довольненький, жена котлетой накормился бы, дочка под ногами побегала - мечта поэта, а не семейная жизнь. А теперь придется оправдываться, работу новую искать.
- Друг, погоди. Сейчас мы с тобой едем с одной работы именно что на другую работу, где ты за день получаешь столько, сколько тут за месяц, собственно говоря, на одной работе мы отдыхаем от другой работы. Что тебя не устраивает? И, кажется, я тебя пока не увольнял, хотя, наверное, стоило. Не надо было тебе про тигра говорить - что, мол, валялся у нас в коридоре. Я все понимаю, Прош, ясновидение, туда-сюда, я тоже кое-что могу, ты же знаешь, но вот летать на тиграх это чересчур. Это уже ни в какие ворота не лезет. Давай так - ты отдохнешь недельку, дочкой позанимаешься, а то она у тебя только лишь под ногами бегает, в кружок ее отдай, что ли, а потом возвращайся.
- Горит - вдруг вытаращил Проша глаза - подвал наш горит…

Когда мы через сорок минут добрались до Университета, все было кончено - из двери несло черной сажей и дымом с химическим привкусом, пожарные сматывали тяжеленные мокрые рукава, кашляли артисты и посетители магического салона.
Угланка, в дыра мантии которой просвечивало голое тело, не обращала на это ни малейшего внимания и раскачивалась, держась за голову. В стороне Лена выглядывала из-за крепких спин двух держащих ее актеров, глядя на Угланку и явно собираясь вцепиться ей в волосы.
Подвал занимал самодеятельный театр, магический салон и складское помещение газеты. Кроме того, в одной комнате ютились какие-то загадочные чертежники со своими кульманами, которые существовали, но ни с кем не общались даже во время редких и масштабных совместных пьянок, вроде тех, которые так умело устраивал Веня.
При здравом размышлении становилось ясно, что основную угрозу представляла, конечно, Угланка со своими магическими свечами.
- Да они не!!! - начала было оправдываться колдунья и осеклась, понимая, как глупо выглядит. Что они?  Ненастоящие? Так настоящие.  Не могли поджечь? Могли, почему же не могли. Но только свечи были не при чем. Я четко видел, что некто со свернутым носом и полуседым бобриком на голове полил стены и двери чем-то из бутылки, кинул спичку, убедился, что пламя побежало по дорожке и охватило то, что нужно - и рванул наверх с воплями.
— Это поджог, Лена, не бей моего работника.
- А ты откуда знаешь? - зло бросила мне Лена, но попытки кинуться на девушку прекратила - ты что, ясновидящий?
- Ну почти - не стал я спорить - я прошло видящий. И я совершенно точно знаю, что это был поджог, даже знаю кто его совершил - только вот не знаю, как доказать. Да никак не докажешь, что уж тут. Ты мне просто поверь. Угланка не виновата, она сама дымом надышалась и едва не погибла…
- Кстати, да… я чувствовала, что бензином запахло, а потом уже… и что мне от этого, легче? Помещение в негодность пришло, мы и так самодеятельные, не чета вам, аферистам и обманщикам, нам дураки деньги не несут мешками!!
После этого крика души - а Лена действительно была на грани нервного срыва, в полосах размазанной сажи со слезами по лицу она тряслась крупной дрожью и все порывалась сбежать обратно в подвал проверить, не осталось ли там кого-нибудь - Проша подошел к ней, легко подвинув мощных актеров и обнял за плечи.
- Тебе сказали же, что мы не совсем аферисты? Так вот он может смотреть только в прошлое, я - только в будущее. И я тебе говорю - вижу это совершенно отчетливо - что отсюда вы переедете на два дома в сторону, вон туда, за школу, будете жить и работать не одном месте больше тридцати лет, станете районной знаменитостью…
- Мы? - выдавила какой-то писк Лена.
- Ты и твой театр…
- А мировая слава?
- Мировой у тебя не будет, не стану врать, не будет даже городской - но в районе все тебя знать и уважать будут. Так что не переживай. Тут, в этом подвале, тоже никакой славы не видно.
- Ну спасибо - Лена поджала губы и сбросила его руку - зачем мне такие предсказания? Сюда к нам сам Авилов в гости приходил, а Авилов звезда…
- Умрет через три года, пользуйся знакомством - брякнул Проша.
Лена, разукрашенная копотью, как островной людоед, вытаращилась не него возмущенно.
- Он молодой, он здоровый, он только-только звездой стал!!! - зачастила она свои доводы. - Аферисты вы, в общем, один свою девку выгораживает, потому что дураку понятно, что пожар произошел от ее свечей, другой на великого артиста поклеп наводит, клевещет… и так всем тяжело, вы еще тут нагнетаете. Вот уж послал Бог соседей, одни проблемы от вас, сидели бы в своем подвале, и никого не трогали, нет, надо бизнес делать, помещения сдавать…
- Да, там места поменьше. Зал, подсобка, фойе и раздевалка. Сдавать нечего, невыгодно для тебя, точно. Да я и не говорю, что ты поджигала.
- Да ничего я не поджигала - устало вдруг сказала Лена - что-то совсем нервы шалят, дай что-ли закурить…
— Вот, сама бычки везде кидает, полные урны окурков, в зал театра войти невозможно, все прокурено, а на нас клевещет!!! - вдруг завопила Угланка.
- Окурки бы долго воняли и тлели - устало махнула рукой Лена - а все схватилось, правда, как от бензина. Может быть действительно поджог. Пусть, в конце концов, специалисты разбираются. А поскольку это форс-мажор, Угланка, то никаких денег за аренду я вам не верну.
- Кто бы сомневался - дернула щекой Угланка.
Проша подошел, положил не плечо тяжелую лапу и сказал - ну что, кто это все устроил?
И, не дожидаясь ответа, заявил, что все это ни к чему, что наши пути в ближайшее время разойдутся окончательно, что его судьба - писать книги и сидеть сиднем в охране, а моя - заниматься черт-те чем, что мне самому будет непонятно.
Видно, что вид у меня стал такой растерянный и грустный, что Проша неожиданно хохотнул.
- Ну что ты, господи, как маленький, губки задрожали, глазки заблестели - разойдемся мы с тобой, подумаешь, велика беда. Жизнь идет и бесконечно меняется, я бы даже сказал - меняется каждую секунду, на мое место придет тридцать человек, желающих с тобой дружить. Правда, пить целую ночь напролет и получать за это деньги у них вряд ли получиться, да и вообще не получится ни у кого.
— Это почему? - удивился я, тем более что Прошина банальные заклинания на меня странным образом подействовали успокаивающе.
- Хорошее время сейчас - деньги пилят и ничего ни от кого не требуют, все понимают, что это туфта. Потом станет сложнее, начнут бумажки раздавать да и не попьешь ночами. Так что наслаждайся.
- Я и наслаждаюсь - пробурчал я - только шашлыка не хватает или рыбы закоптить, не отходя от кассы.
- Да не нужны нам шашлыки, мы и так неплохо закусим. Пойдем, у меня тут недалеко знакомые работают, приютят бедных погорельцев… да, кстати, рано ты еще со мной расстаешься. Мы еще на Гурьевском попьянствовать успеем.

Глава 2. Шкатулка  - дворницкая.
Пожар в подвале был только началом грандиозных перемен. Во-первых, начальство охранной фирмы не поделилось деньгами, которые им выделила больница - и договор был расторгнут из-за форс-мажорных обстоятельств (повальное пьянство охраны в рабочее время).
Во-вторых, Прохор был переведен в столовую на метро Университет, в двух шагах от подвала, где мы так весело предсказывали будущее и ворошили прошлое. Не надо забывать, что два шага по московским меркам — это примерно три километра.
В-третьих, из-за некоторых близкородственных пертурбаций, простите мой плохой французский, меня выселили на самый край города, одна поездка куда длилась больше часа - на тот самый Гурьевский проезд.
Там были огромные просторы, частично застроенные такими же громадными домами, окна которых на закате пылали и плавились. Пустые дороги, заячьи следы на газонах, жидкие прутики озеленения, медленно и редко ползающие автобусы, ядовитые грибы ларьков с паленой водкой и всем, что может потребоваться заплутавшему пьянчуге или уставшему трудоголику, опять просидевшему до ночи и оставшемуся голодным.
Были и места культурного отдыха для истинных ценителей природы - сеть глубоких оврагов, до которых еще не дотянулась рука благоустроителей и который заросли по склонам буйным лопухом, бурьяном, бузиной - а внизу пробивались ручейки.
Тогда, в те жутковатые, но веселые времена еще не пришла повальная мода на здоровый образ жизни, и в дикие овраги попадали только любители горячительных напитков. Склоны работали как дозатор, после определенной дозы становясь неприступными.
Поэтому алкаши либо регулировали количество выпитого, либо просто ложились спать на деревянные ящики до трезвения, никому не мешая.
Укромные места были известны только своим, в овраги, которые почему-то пользовались дурной славой, не забредали даже собачники.
Конечно, поскольку меня уволили с одной работы, поскольку накрылась другая, а накоплений должно были хватить лет на пять нескромной жизни по самым нескромным подсчетам, я совершенно не волновался.
Обладая избытком свободного времени, я бродил по окрестностям, удивляясь просторам, оврагам, лесу за тихим и пустым МКАДом, который я переходил свободно в любом месте.
Квартирка, в которую меня поселили, дабы дать ближайшей родственнице наладить наконец-то личную жизнь, была новенькой однушкой на седьмом этаже, с куцым балкончиком, тесной кухней и медлительной электрической плитой. В ней держался стойкий запах стройки, бетона, штукатурки, сварочного дыма, и непонятно чего еще. Не спасали ни новые обои, не свежий линолеум - хотя в букет запаха он тоже внес свою нотку.
В этих местах держалось стойкое ощущение оторванности от мира - вечером я смотрел на полосу ощетинившегося леса возле кольцевой дороги с ползущими по ней редкими огнями машин, на окна, в которых последние закатные отблески сменялись желтым электрическим светом, и тосковал.
Мне не хватало очереди -всех этих экзальтированных дам с безумными глазами неофитов, всех этих заботливых старух с сынками, который волком воют от заботы, трясущихся пропойц с водянистыми красными глазами и мелко морщинистыми подглазьями. Не хватало Угланки, которая пока что не пришла в себя после пожара - а может, решила отдохнуть от магии или чем мы там занимались.
Ну и жирного рыжего Проши с его вечно глумливой ухмылочкой, необузданной похотью и болтливостью, чего скрывать, тоже не хватало.
Здесь не было друзей, не было привычного мне района, каждый двор которого хранил какую-нибудь историю - все новое, чужое, равнодушное, и в этом новом - чужом я сам становился немного другим.
Я уже не играл по правилам, которые мне навязало окружение, я не старался выглядеть таким, каким они меня привыкли видеть - и поэтому сам мог выбирать, кем мне быть.
Для Угланки я был пугающим представителем всего необъяснимого, с чем она долгое время безнаказанно игралась; для Проши - раздражающим неудачником, который по прихоти судьбы получил в дар возможность зарабатывать много и не тратя на это силы. Остальным на тот момент на меня было откровенно наплевать - страна распалась, и выросшие в тепличных условиях позднего Союза люди барахтались, пробуя удержаться не плаву, либо, подняв вымпела и флаги, торжественно шли ко дну.
Но неудачником мне себя видеть банально не хотелось. Пугать глупую девицу мистикой, в которой я и сам совершенно не разбирался - тем более. Поэтому я сидел в чужой квартире окнами на закат и благодарил Бога, что осенью не бывает летних гроз.
Вся Прошина болтовня про мою особую миссию, про колдунов, которые не хотели пускать кого-то там в Москву и потеряли своего представителя, насквозь прошитого молнией, про районы, за которые я отвечаю, и прочий бред я постарался забыть.
Точнее - поскольку совсем забыть никак не получалось, полное одиночество и безделье никак не помогали изжить ненужные знания - я предпочел воспринимать все произошедшее как сон.
Разве не мог во сне тигр дремать в коридоре? Во сне он мог делать что угодно, в том числе и летать по грозовому небу.
Я тысячи раз повторял, как мантры или молитвы, все свои доводы, стараясь забыть про людей, говорящих чужими голосами, про свою способность видеть прошлое в мельчайших деталях - ничего этого не было, а если было, то мне не место среди здоровых людей.
Мне было непонятно - на рынок в те года хлынул чудовищный поток плохой литературы, весомую часть в которой занимала литература эзотерическая. Во всех книжонках, напечатанных на дешевой бумаге, с ужасными аляповатыми обложками, в разных вариантах повторялась одна и та же мысль - для того, чтобы человек достиг нирваны (просветления, третьего глаза, четвертого крыла или хотя бы научился водить банальную ступу с метлой) ему нужен учитель.
Мой учитель, человек без паспорта, давно упокоился в общей могиле с прочими достойными забвения людьми, и никак помочь не мог.
И я благодарил Бога, что магия дышала мне в затылок, как тот тигр, но пока не решалась на прыжок. Что бы я делал, обнаружив в коридоре полосатую кошку - я понятия не имел. Оседлал бы его и рванул в самый центр клубящегося мрака, с треском разрываемого огненными зигзагами? Да ну, об этом даже подумать страшно.
Вот я и старался не думать. В глубине квартиры что-то бубнил черно-белый телевизор, сумерки наваливались и растворяли привычный мир в тенях и темноте, огненная полоса горизонта тускнела и над ней уже появлялся настоящий мир - великая пустота, неподвластная разуму.
И вот когда я, успокоенный неторопливым течением моей ленивой жизни - причем я сознательно не путешествовал в прошлое. Потому что, простите, прошлое из учебников - это одно, а прошлое на самом деле это совсем другое - почти вылечился от вечного нервного напряжение, жизнь нанесла мне удар.
Просто раздался звонок - да такой громкий и наглый, что я аж подпрыгнул. Мне никто не мог звонить, меня никто не знал, у меня не было друзей, не было врагов, не было даже шапочных знакомых, мне не могли принести пенсию или позвать в деструктивную секту… пожалуй в деструктивную секту могли.
С этими мыслями я открыл дверь - и прямо на меня уставился блеклыми водянистыми глазами навыкате широкоплечий мужик с обвисшей шеей. Реденькие тщательно уложенные волосы придавливала заслуженная советская кроличья ушанка, драповое пальто было тяжелым даже на вид, грубые ботинки пережили не одну зиму и в них каждый палец, каждая мозоль имели собственное гнездо - в общем, настоящая обувь.
Из кармана торчала бутылка, заткнутая бумажной пробкой, при этом никакого запаха от мужика не ощущалось.
Мужик отодвинул меня в сторону и прошел в тесную прихожую.
Далее путь его лежал прямо на кухню, прямо в ботинках, прямо за стол. На него он поставил, громко стукнув, бутылку и сказал.
- Что за идиотизм. Пей.
А я стоял с отпавшей челюстью и не знал, что мне вообще делать. Закрыть дверь и изобразить радушного хозяина? Да фиг его знает, что у этого мужика с видом бедного советского инженера в голове. Выгнать его? Что-то мне подсказывало, что просто так он не уйдет. Пить с ним? Вот еще не хватало пить со всякими татарами, которые лучше незваного гостя. Или хуже, неважно. В общем, пока я таращился на него, мужик с грохотом пододвинул табуретку и ткнул в нее пальцем.
- Садись, тебе говорят. Или у вас стоя пить принято? Ну ладно, я встану.
С этими словами он, действительно, встал, и мне пришлось садиться, чтобы придать этому бреду хоть какую-то логику.
- Так, значит. Весь город лихорадит, меня вызвали вот в этот хлам - он провел рукой по своему облику - поселили, чтобы я тебе ЧД передал, нечисть на окраинах от рук отбилась, колдуны районы делят, а он тут прохлаждается. Ты хоть понимаешь, задрыга, сколько парсеков мне пришлось преодолеть? Да с какой скоростью?
- Со световой? - пискнул я.
- Со световой!!! - заорал мужик так, что я подпрыгнул - со световой можно только асфальт класть, как раз застыть успеет, со световой вашей. Естественно, со сверхсветовой, иначе я бы никуда никогда не успел.
- А кротовые дыры? В смысле червивые норы? Вот так - чпок…
Я показал пальцами чпок, чем привел мужика в неописуемую ярость.
- Идиоты!! - завопил он - Придурки!!! Дебилы!! Кого смотрящим поставили!!! Давно пора менять традиции!!! Кротовые дыры у него!! Червивые уши!!! Уши устали!!! Сопляк!! Малолетка безмозглая!!! Мне что, еще на сто лет оставаться? В других галактиках дел, что ли, нет!!! Вы одни, что ли, такие придурки!!! Бараны!!! До чего довел планету этот фигляр!!!
- А что - закричал я, понимая, что выгляжу дураком, но не в силах удержаться - мы не одни во вселенной? У нас есть соседи?
Мужик в ответ посмотрел на меня странно и ответил, неожиданно тихо.
- Ну конечно есть, дурачок. Не только там, но и здесь. Сто раз уже говорено. Но ты, конечно, уникум. Приперся в чужую епархию, ничего не знаешь, ничего не умеешь, никакого авторитета, поставлен на должность по блату - тут люди по двести -триста лет ждут, пока она освободиться, это ж ответственность какая!! - а тут выскочка откуда-то из тайги приперся на своем амурце и давай молниями швыряться да достойных колдунов мочить в сортирах. Естественно, общественность вознегодовала, конечно, меня вызвали, а я, простите, на секундочку, хоть и рядом был, на Проксиме Центавра, но своими делам занимался. Отодвинуть бы тебя от дел, на самом деле…
- Отодвиньте, а? Я не против. Мне эти амурцы с колдунами на хрен не упали, в душе не люблю, за что мне такая должность, тем более что на нее других претендентов предостаточно.  Отодвинь, а, дяденька? Я ж молодой еще, мне жить хочется, а я смотрю на прошлое без прикрас - какое там жить, заснуть и не вспоминать…
- Да-да, забыть и наплевать… как я тебя понимаю. Но ничего поделать не могу.
-А почему? - вознегодовал я - почему ты можешь прилететь из Альфа  Центавра…
- Проксима, извините…
- Из Проксимы, извините, а вот снять меня с какой-то дурацкой должности, которую я не хотел, не просил, которую мне навязали, ты не можешь? Ну где тут логика?
- Он в самом деле идиот - пробормотал мой гость и закатил выпуклые голубовато-блеклые глаза - где ты хочешь логику найти? В этом мире? Посмотри повнимательней вокруг. Единственный способ не сойти с ума — это не искать никакой логики. Тогда можно жить, и даже вполне комфортно. Как только начнешь искать логику или, прости, Господи, справедливость - все, твоя песенка спета.

Он выдернул бумажную пробку - сколько ж лет я таких пробок, скрученных из любого подручного листка, тетрадного или газетного, не видел - сделал несколько глотков из горла и протянул мне.
— Вот еще ваш идиотизм - пить при встрече.
Я отхлебнул и чуть не задохнулся, в бутылке было что-то ядреное и ядовитое, то ли самогон, отдающий спиртом, то ли спирт, настоянный на самогоне. При этом от гостя запаха по-прежнему не было. О чем я и не преминул сообщить.
- А должен быть запах? - удивился тот - надо же. Я-то думал, что это так, в плане тренировки воли. Такую мерзость пить добровольно невозможно, только ради тренировки. Значит, запах должен быть?? Странно все у вас тут. Думаю, не будет запаха, и если ты увидишь человека с бутылкой, но без запаха - значит наш, шифруется.
- А зачем шифроваться под алкоголиков?
 — Это очень удобно. Понимаешь, нам не нужно привлекать внимания, люди существа истеричные и склонные к массовому психозу, особенно если пласты смещаются и к вам приходят гости из других миров. На самом деле они частенько заглядывают, но путаются - то в одежде, то, вот, с запахом, нельзя полностью чужих особей дублировать, это невозможно, все равно не чем-нибудь да собьёшься. Я понятно объясняю?
Я что-то промычал утвердительное.
- Так вот, а алкоголикам многие странности прощаются. Ну, если они добровольно согласны убивать свои мозги, так они на все способны, не так ли? Странная одежда и странное поведение доступны только пьяницам, поэтому мы и шифруемся под них. Но еще и пахнуть надо, оказывается, ну что за чушь…
-Так, хорошо, допустим, ты приперся ко мне со страшным пойлом, но без признаков опьянения, в чужом теле… кстати, мне сказали, что больше никаких вселений??
- Никаких вселений в живых людей. В мертвых - сколько угодно.
Усмехнулся мой гость. А у меня мороз пошел по спине в самом прямом смысле
- Так, знаешь что - вытянул я руки - ты давай держись от меня подальше… блин, труп пришел… спасибо, что не пахнет…
- Да успокойся ты - засмеялся гость, показывая нехорошие зубы - жив этот товарищ, правда, уже давно в других измерениях, но вполне бодр и весел. Он не распадается на атомы в могиле и тем более не горит в печи, у него теперь другая миссия.  Будет к тебе наведываться в критических ситуациях, нужные знания я ему оставлю и энергетику поменяю.
- Так это морда будет моим учителем?
- Он не может быть ничьим учителем, он может быть только хранителем некоей информации, которую я в него вложил. Ладно, я рядышком был, я если бы я в Аттракторе проверял вновь поступивших? Что бы вы все без меня делали?
- Я не знаю, чтобы мы без тебя делали. Я не знаю, кто такие эти мы, я не знаю, что нам надо делать, что надо делать мне, что происходит и так далее. Я ничего не знаю и знать не хочу.
На этот выкрик, выстреливший прямо из самой глубины души, мой ночной гость только пожал плечами.
- Какие вы тут все смешные. Хочу, не хочу, могу, не могу. Кто вас спрашивает? Дали - делай, вот и все. Нет, блин, надо возвышенно страдать, пока твое время меж пальцев утекает. Могу, не могу, хочу, под…  (тут он употребил всем известное слово любимого действия озабоченных подростков. Я только рот открыл)
- Так - продолжил космический гость, или откуда он взялся на мою голову - так, вроде все.  Наш смотрящий сидит в однушке и романтично смотрит на закат, ни черта не делая и ни черта делать не собираясь. А все с ног сбились.
- Не знаю, куда они сбились, знаю, что я не прятался и не собираюсь. Точно так же понятия не имею, какой от меня может быть толк. Я от чтения мыслей отказался? Отказался. От просмотров прошлого тоже хочу отказаться, или хотя бы цензуру ввести.
- Цензуру? - удивленно поднял блеклые брови гость - Зачем вам цензура? Ваша цивилизация вроде только что от нее избавилась.
- Я говорю про мою личную цензуру, если уж навязали мне просмотры прошлого - причем не только своего - то уж будьте добры, сделайте так, чтобы я видел то, что привык видеть.
- В смысле? - спросил гость с невинным видом.
- В смысле мне не надо видеть, как кто-то испражняется в кустах, или совокупляется, или вообще, убивает!!! Тем более что я ничего сделать не могу!! Нарвусь на то, как Чикатило развлекался - и все, прощай рассудок. Неужели непонятно?
- Многие знания - многие печали.
- Ну вот, приехали.  Давай еще про закопанный талант и разбросанные камушки мне расскажи.
- Не расскажу, не бойся. Ладно, парень ты ушлый, со своими проблемами сам разберешься. Я вот что думаю - пока смотрящий ушлый, но бестолковый, мне, наверное, придется сюда наведываться регулярно. А каждый раз новое тело искать накладно. Этот вот человек хороший - родни нет, от сына - недоумка он давно уже отказался, живет от запоя до запоя. Он меня устраивает. Но если я его отпущу, то помрет не дай Бог.
- Ты же сказал, что он уже помер?
- Да мало ли что я сказал - отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, гость. - Зачем все понимать так буквально. У вас тут дурацкое и сложное общество, помереть можно по - разному. Например, сначала человек помирает в социуме, поэтому мы так любим вселяться в пьяниц. С ними хлопот меньше, можно говорить все, что угодно, все равно спишут не белую горячку или хотя бы галлюциноз. Вот этот вот…
- А, кстати, как его зовут-то?
- Юра его зовут. Бывший офицер, сидел в кабинете с окнами на Кремль, спился с круга, бросила жена, отказался от сына, живет, как я говорил, от запоя до запоя. Вполне себе мертвый человек, отказ белковой оболочки дело времени и ничего уже не изменит. Я понятно объясняю?
- Понятно - кивнул я головой - только непонятно, зачем.
- Затем что искать подходящее тело становится все сложнее и сложнее.
- Ну?
- Ну и я думаю - пускай постоит у тебя тут за шкафом. Места он не занимает, есть -пить не просит…
- Что? - заорал я - зачем мне дохлый мужик в комнате?
- Не дохлый, а полудохлый - миролюбиво произнес Юра про себя.
- Зачем мне полудохлый мужик за шкафом?
- Да просто так, пусть постоит, есть не просит, попку подтирать не надо…
- Попку?!!!!
- Только пыль иногда стряхивай. Зато - ну что ты руками машешь? - когда мне придется тебя спасать, то не нужно будет судорожно искать подходящее деградировавшее до должного уровня тело.   Что непонятно? Вот он стоит. Влетел, отряхнулся, почесался и вперед, на подвиги, проверять, что тут мои идиоты накосячили.
- Не согласен!!!  - отрезал я - если что - на помойку его выкину. Ты мне лучше вот что объясни, если твои идиоты косячат, как я об этом узнаю?
- А, точно!!! - обрадовался Юра - точно, совсем забыл.
Он достал коробочку детского вазелина со стилизованным рисунком норки на крышке и осторожно протянул мне.
- Погоди - подозрительно начал я - ты зачем мне вазелин протягиваешь?? Ты на что это намекаешь? Я не из этих, если что, можешь и в рыло….
- Машинка перемещения.
- А, машинка перемещения. Понятно. А где кнопочка?
- Зачем кнопочка? Концентрируешься на ней и тебя отправляет туда, где ты нужен. Если ты нигде не нужен, значит сидишь на месте. А если тебя пытаются убить, или тебе надо своего тигра вызвать, или, например, нужно слетать ко мне на Проксиму, в общем, на всякий другой случай - тогда сильно нажимаешь на крышку. Пока она не вдавиться и не сделает такой тихий щелк.  Щелк услышал - готовься.
- Господи, к чему мне еще готовиться?
- Ну, если ты собрался ко мне в гости, готовься к полету минут на десять. А это прохладно и дышать нечем. Шучу. Дышать не надо.
- Так, погоди…  нас учили, что самая крайняя скорость для материи в пространстве - скорость света. До этой твоей Проксимы даже со скоростью света лететь хренову тучу времени.
- Небо!! Небо не видело такого тупого пацака. - воздел руки к потолку Юра - ну кто тебе говорит о материи и пространстве? Конечно, ты полетишь вне материи и вне этого вашего пространства. Ну просто же, любой школьник во Вселенной это знает, любая форма жизни, кроме вас.
- Постой - постой - мне показалось, что из Юры сейчас вылетит гость, торопясь к себе на Проксиму - подожди. То есть мне эту коробочку нужно просто таскать с собой и думать о том, что куда-то надо слетать? А вот раньше я по ночам летал, это другое?
- Конечно другое. Очень тяжело научиться управлять энергией, поэтому ты носился, как летучая мышь, выпущенная из ада, и ничего толком сделать не мог. А с коробочкой ты будешь знать, куда тебе лететь, и сможешь полностью контролировать ситуацию. Для домашних перемещений - просто концентрация мысли, для далеких вне вашего мира - нужно нажать крышку. Все просто. Только…
- Что только?
- Только ни в коем случае, никогда крышку не открывай.
- Там что, ядерный заряд?  -- издевательски спросил я, намереваясь тут же открыть крышечку.
- Гораздо хуже - серьезно ответил Юра.
-  Концентрированное зло?
- Никакого зла, все намного хуже.
- Бином Ньютона?
- Гораздо, гораздо хуже.
- Бозон Хиггса?
- Нет, ты что, конечно же хуже.
- Искусственный интеллект?
- Да, страшнее этого вашего ИИ ничего придумать нельзя, но нет. Тоже хуже.
- Землетрясения, извержения вулканов, цунами, циклоны?  Хотя как они в эту малюсенькую поместятся… хуже?
- Очень хуже. 
- Так не говорят.
- Я уже не знаю, как сказать, что хуже. На полном серьёзе убеждаю тебя, дорогой - не открывай коробочку ни при каких обстоятельствах.
- Ты понимаешь вообще, что ты делаешь? Как только ты уйдешь, я, как нормальный человек, незамедлительно коробочку открою. И что? Мир ждет катастрофа?
- Угу.
-От коробочки с вазелином?
- От того, что внутри коробочки без вазелина. Что у тебя за манера? Ты для того, чтобы радиоприемник слушать, разбираешь его на кусочки? Нет. Зачем тебе ее открывать? Пользуйся, у тебя на Земле еще дел полно, а уж по другим измерениями и галактикам - вообще уму непостижимо. А  ты из-за глупого каприза хочешь все на кон поставить.
Какие-же вы идиоты, все-таки. Да открывай. Я успею слинять, ты нет.
И я в самом деле хотел открыть этот самый коробок с вазелином - но не смог этого сделать. Окаменели пальцы и онемели руки. А Юра только усмехнулся.
- Я тебя предупредил, а ты пробуй, пробуй. Если откроешь на свою голову - я тебя предупредил. Да, Юру за шкаф поставишь?
- Нет!!! Я не открываю вазелин, ты мне не оставляешь Юру!!!
- Ну ладно. А хорошее тело, мне понравилось. Надо будет что-нибудь с ним придумать. Ну, вроде все. А, работка тебе подвернется - ты не отказывайся, знаю я твою манеру, отказаться от возможности, а потом плакать, что тебе не помогают. Теперь точно все.
После чего незваный гость уставился на меня вполне человеческим, осмысленным взглядом, потом посмотрел по сторонам и прижал руки к груди.
- А что я тут делаю? А что я тут, пью? А ты кто, парень? Ты меня позвал? А почему закусь не соорудил? А можно я у тебя несколько дней покантуюсь, коли уж пригласил, а то баба у меня такая - прямо уши от ее ругани устали. А?
- Не-не-не, друг, ты просто заблудился и попросился водички попить, я тебя впустил, вошел в положение, а сейчас ты пойдешь куда-нибудь туда, мне дела делать надо, хороший ты мужик, замечательный, вот и иди…
- Да там дождь пошел!! - слабо отбрыкивался Юра.
- Вот - вот, дождь пошел, и ты иди…

Я вытолкал Юру, хорошего пьющего мужика, которого, как я подозревал, увижу еще и не раз, и упал в кресло.

Я  не собирался работать, даже не думал об этом. Зачем? Денег хватало более чем. Но тут встал другой вопрос - а что делать -то, если не работать? В новом районе, без друзей, без даже шапочных знакомых и без дела можно банально свихнуться от скуки.
Но в офис я, свободолюбивый зверь, не пошел бы ни за что. В охране только - только отработал, да и не работа это была, а удобное, но вредное в плане здоровья времяпровождение.  В общем, в охрану я возвращаться не собирался.
Но и занять себя не мог - квартиру я давно привел в относительный, чтобы не раздражать настоящего хозяина, порядок. Денег был вагон. Друзей тут не было, а те, что были в других районах, ожесточенно выживали.
От скуки и ничегонеделанья меня так и подмывало открыть коробочку - кстати, она, махонькая, весила как полноценный золотой портсигар.
Я спрятал ее в самый дальний ящик, я попытался запретить себе даже думать об этом странном подарке - конечно, не более странном, чем все остальное, приключившееся со мной, но чем больше старался забыть - тем больше хотелось если не открыть ее, то хотя направить себя куда-то туда, где я нужен.
Именно в это время возле Третьяковской галереи, где прямо на асфальте сидели доморощенные художники (а художником, кстати, может стать каждый. Не каждый может свою мазню втюхать дуракам) и среди них - моя подруга по биологическому кружку в Доме пионеров. Она, скучая возле каких-то нелепых картинок, играла на флейте. Надо сказать, что играла он гораздо лучше, чем рисовала.
И на нее положил глаз один из местных деловаров, который взял в аренду у находящейся рядом педагогической библиотеки (которая находился в древнем, находящимся под охраной государства особняке) несколько помещений, среди них - находящийся прямо у въездных ворот домик. (Да простит мне читатель многократное нахождение в предложении слова "находящихся". Ну поделать, если она находились - да и находятся - ровно на тех же местах, что и двести лет назад?)
В общем, в распоряжении нового знакомого моей подружки Ольги были - бывшая столовая, быстро переоборудованная под ресторан и домик возле ворот, с которым тоже надо было что-то делать.
За домиком рос - да и сейчас растет - древний дуб, который можно было обвить цепью и показывать как Дуб Ученого Кота, но хозяин не отличался творческим полетом.
Ольга же соображала гораздо лучше своего начальника - место в историческом центре, рядом с легендарной - да что там рядом, в одном шаге - всемирной известной галереи, в которую каждый день идет мощный поток иностранцев.
Не забывайте, что только-только рухнула великая держава, в которой хорошо жилось всем, а некоторым так просто очень хорошо, и победившие буржуи полезли любоваться на дымящиеся развалины и набирать трофеи.
Буквально за неделю домик дворника, еще помнящий запах его портянок и махорки, бывший в советское время складом лопат и разного инвентаря, превратился в маленькое чудо.
Внутри появились два стеклянных прилавка, по стенам, оббитым темно-зеленым бархатом, зеркальные арочные подсвеченные витрины, потолок прикрывал четырехгранник в виде половины ромба, как крышка от шкатулки.
И везде сияли золотом, красками и камнями матрешки, сувениры, различная бижутерия - в общем все, что могли увезти иностранцы на память о дикой лапотной побежденной России.
Они заходили, пригибая головы, в низкую дверь и останавливались, потрясенные - а уходили всегда с полными пакетами.
Именно в эту шкатулку Ольга и пригласила меня работать продавцом. Сначала я отнекивался - я не любил торгашей, да и сейчас не люблю людей, продающих все, от родины до сигарет.
Но согласился - потому домашнее одиночество могло попросту раздавить.
И понеслось веселье - за день я забирал от пятисот до тысячи долларов, условных единиц, как тогда говорили. Я нагло впаривал буржуям безделушки по сто долларов, а стоящие вещи - в десять раз больше их цены. Одну пачку я собирал для расплаты с поставщиками, другую брал себе, третью отдавал Ольге для расчёта с хозяином.
Постепенно у меня в друзьях появились ювелиры, художники, иконописцы, мастера по росписи шкатулок, огранщики алмазов, шлифовщики полудрагоценных камней, изготовители кабошонов, ученые из ФИАНа с горстями фианитов, столяры с некрашеными заготовками матрешек и ковшов.
Мне привозили деревянных птиц Северной Двины, нефритовые шары и скульптуры, каменные пепельницы, малахитовые шкатулки, тигровые глаза, раухтопазы, килограммы янтарных ожерелий, финифть, зерненое серебро - и все это сметалось удивленными иностранцами практически подчистую.
Постепенно мне стали приносить всякий ювелирный хлам для починки - и пришлось искать умелых ювелиров, отдавать им работу, забирая свой процент.
Ольга же носилась, как угорелая, по Арбату, скупая оптом матрешек и прочий ходовой товар - хотя я предлагал наладить по квартирам собственное производство, от которого мы могли бы получать в два раза больше, чем от обычной спекуляции.
В мои дела она не лезла, получая прибыль и делясь с хозяином - а разборки хозяина с братками меня совсем не интересовали.
Я каждый день клал в карман пачку долларовых купюр, то потолще, то потоньше. Я закрывал домик на висячий замок и пробирался сквозь ларьки ко входу в метро - и через сорок минут ждал на продуваемой остановке промороженного автобуса.
Личной жизни на тот момент у меня не было - точнее, была, но я не обращал на нее особого внимания. В "Малахитовую шкатулку" на реализацию свои поделки приносили и молоденькие хиппующие девушки - которые не прочь были предаться телесным радостям с пользой для дела. Проша оказался прав - через однушку на Гурьевском прошел не один десяток крошек, украшенных фенечками и молодостью.
Коробочку я спрятал в самый дальний угол шкафа и зарыл в тряпки - потому что некоторые особо шустрые особы совали свои носики буквально в каждую щель. Что они искали - не деньги же?
Тем не менее жизнь наладилась и была прекрасна, как я понял всего лишь через двадцать лет. Правда, приходилось вставать в семь часов, стараясь не смотреть в окно, чтобы не видеть низкого рассветного свинцового неба, бежать на остановку, где имеющие работу счастливцы штурмовали автобусы и заклинивали двери своими телами. Вставать я не любил, не любил любой порядок - но работа среди красоты, новые люди и деньги искупали все эти неудобства.
Мистика, как мне казалось, отступила под натиском ежедневных важных дел - как-то после работы и отхватил двух огромных золотистых, жирных копченых лещей, причем без всякой очереди и борьбы. Очередь и борьба остались сзади, я был первым покупателем мужика с Волги, который накоптил рыбы, приехал на Ордынку и встал прямо на тротуаре торговать.
Когда я, нагруженный лещами, шел себе к метро, на меня наткнулась Ольга, тащившая за руку девушку с холщовой сумкой - сумка была легкая, но распертая изнутри дощечками северных щепных птиц.
Ольга сказала, что это наш поставщик, Рая, и не нужна ли мне девушка на ночь? Рая тонко заалела, а моя ретивая начальница уточнила, что прелестному поставщику негде ночевать.
В общем, ладошка поставщика перекочевала в мою лапу, а Ольга помчалась раскладывать товар.
С этой девушкой, Раей, история получилась забавная. Её в столицу привез то ли ухажер, то ли начальник кооператива, щипающего и клеящего тех самых деревянных узорных птиц. Повез, намереваясь ошарашить своим северным размахом в столичных ресторанах, но уже в начале пути нажрался до поросячьего визга. На вокзале его положили на тележку, сгрузили в номер с вещами, и бедная девочка, ошарашенная шумом, толпами, машинами, догадалась дозвониться Ольге домой - та ее и спасла, забрала товар, выдала деньги и определила ночевать.
Когда мы приехали на мою окраину, когда длинный автобус, кряхтя и просаживаясь, скрипя гармошкой и поворотным кругом, потащил нас к берлоге на седьмом этаже, Раечка посмотрела в окно на непроглядный мрак и далекие огоньки, и удивленно сказала — это Москва?
Я уверил бледную северную красотку, что это именно Москва, что встретил я ее в десяти минутах прогулочным шагом от Кремля, что Москва, моя красавица, очень разная, и вот такая тоже. А также рассказал историю - как приехавший на заработки мужик попал на рубку ухода в Лосиный остров. Днем они валили и трелевали деревья, вечерами пили, а за добавкой ездили на тракторе.
Так вот он возмущался, что за водкой ночью по лесу на тракторе он и дома ездить мог, подумаешь, Москва!!!
Раечка хохотнула и сообщила, что водку тоже можно, но ради такого случая она предпочла бы коньяк. А что ты не пьешь, то это только твои проблемы - читалось в ее льдистых насмешливых глазах. Она уже вполне отошла от первого шока, я, судя по всему, понравился, да и ночь обещала быть томной.
Она и была томной, как может быть томной скачущая карьером лошадь или кошка весной - бледный северный мотылек, прозрачная русалка, тающая среди ночных теней, не невинное дитя со вздернутым носиком и искусанными губами задала мне жару.
Я был, конечно, не против, но намеревался все-таки поспать перед работой хотя бы пару часов - или отпроситься у Ольги под предлогом знакомства нашего нового поставщика с красавицей столицей.
Она сидела на перевернутой постели, движениями гибкой спины показывая, где ее надо погладить, и вдруг.
- У тебя там что, лампочка?
- Какая лампочка, где, ты о чем?
- Да вон, смотри!! Вон, в щель свет пробивается!!! В шкафе!!
Я еле успел схватить ее за тонкое запястье - девица, прыткая, как коза, чуть было не открыла дверцу, и обязательно открыла бы коробочку.
Свет, пробивающийся из щелей дверцы, образовал ровный прямоугольник.
- Да что у тебя там? Аквариум? А почему так низко?
- Ну да… аквариум… травка… Аленький цветочек.
- Да почему- в шкафу-то?
- Чтобы не украли, неужели не понимаешь?
- Да отпусти руку, я посмотрю!!
 Вместо ответа я завалил ее на себя, хохочущую и брыкающуюся, но любовных игрищ уже не вышло - ей обязательно надо было посмотреть на аленький цветочек в аквариуме.
Она, увернувшись от моих крепких рук, метнулась к дверце, я прыгнул за ней и просто обрушился сверху, но дверцу она успела распахнуть, с удивленным воплем вывалить кучу барахла и едва не схватить коробочку.
Я взял легкую и голую девицу поперек тела, бросил на кровать и погрозил кулаком. Шутки кончились, ты опасную область сунулась, поняла?
Комната была озарена дневным белым светом - маленький кругляшок на ворохе одежды был похож на раскаленный уголь.
Моя прелестница сидела - на лице выделялись распахнутые потемневшие от зрачков глаза, она понимала, что происходит что-то странное и не понимала, как себя в этой ситуации вести.
Я швырнул ей халат, первое, что попалось под руку, и приказал одеться - Юра говорил, что достаточно взять в руку и решить, куда ты направляешься, но он ничего не говорил ни про спутницу - она со мной или останется трястись от страха, когда я исчезну? Или я не исчезну? Или она отправиться со мной? Но халат лучше надеть.
Моя маленькая северная гостья не стала спорить, напялила халат, в котором могла скрыться полностью, с головой, и съежилась на диване.
Я не сомневался, что, возьми я коробочку в руку, что-то произойдет - мало ли повидал чудесных чудес за период после экспедиции? Но сомневался, выдержит ли психика девушки такого поворота.
Поэтому сначала взял ее за руку, а потом уже коробочку.
Свет ударил по глазам, сменившись радужными вспышками, а потом тьмой, из которой постепенно проявились обшарпанные стены, слоистый дым и гудевшие приглушенным ульем голоса.
- Самолет летит, колеса стерлися, мы не ждали вас, а вы приперлися. Посмотрите сюда - смотрящий материализовался. С ума сойти. А чего ты голый, Смотрящий? Богатством решил похвалиться? Да не чем там хвастаться, тоже мне, монстр выискался.
После чего девица с задорным носиком, крупными кудрями, сигаретой в напомаженных губах ударила меня бедром, проходя мимо, отчего я впечатался в стену.
- Дайте одежу какую-нибудь - крикнула она куда-то в пространство - Он появился, но голый и грустный. А, понятно, его с бабы сняли. И бабу с собой притащил. Блин, кто его только воспитывал? Чужое место занял, найти его не могут, да еще и девку с собой таскает. Ты не знаешь, что ли, что мы закрытая организация?
Это она кричала уже из комнаты, одновременно убирая со стола остатки от торта, пустые чашки, фантики и прочий пищевой мусор.
В коридоре появился маленький, лысый, с круглой головой, носом картошкой, выпяченной нижней губой, широкими плечами и внушительным пузом. Он, не особо глядя на меня, уставился на мою спутницу, которая прижала руки к губам, а мне сунул какие-то тертые джинсы и свитер.
- Оденься. Позвольте представиться - Кернер. Поэт. Тут очень важное собрание, миледи. Один из наших колдунов собрался убить писателя. Между нами, его и нужно убить, но не так же, не самостоятельно. Нужно общим собранием, закрытым, чтобы не страшно было возмездия, проголосовать, занести в протокол, а потом уже куклу использовать. И вообще, куклы — это поза… в общем, давно ушедший век. Вы со мной согласны, сударыня?
Рая и кивала, и крутила головой попеременно, но когда Кернер ухватил ее под ручку и попробовал отвести от меня, вырвалась, отшатнулся и прижалась ко мне.
- Вижу, вижу - замурлыкал Кернер - что ваше появление здесь расстроило вашу и без того некрепкую психику… оно и понятно - старый алкаш в любовники метит, плохо спали, опять же перемещение это… кхм… нестандартное. Мыслишки, как бы в Москве остаться…
Тут я, неожиданно для самого себя, дал ему леща по гладкой лысине.
- Так, Кернер-поэт, принес одежду - и катись к комнате. Или ты берега попутал? Теперь понятно, твои соратники писателей убивают. Писателей!!! Ум, честь и совесть народа!!!
- Ты!! - Кернер стал подпрыгивать на месте, махать кулачками и выглядел очень задорно, но совсем не страшно - Ты руки не распускай!! Твоя задача следить за нами, а не драться!!! Мы на тебя такую порчу напустим, никакой шаман не спасет!!!
Вместо ответа я положил руку ему на лысину - поскольку прыгать он перестал не сразу, то некоторое время казалось, что я играю магом, как мячиком. Потом он спохватился, сбросил руку, выпятил губу и убежал в комнату.
Комната представляла собой обшарпанное помещение с пластами обоев, отслаивающихся со стен и обнажающих их холодный бетон, тахты из продавленных и кое- где прожжённых подушек, стульев с вытертыми сиденьями. На мебели пестрели головы красоток - в общем, маги собирались в жилище явного маргинала. Как будто прочитав мои мысли, Кернер, который, как оказалось, и не обиделся вовсе, пояснил.
- Во время встреч всякие вещи случаются, иногда их невозможно контролировать. Ты вот на тигре летать будешь, а один индус слона в квартиру притащил. Пока мы его в другое измерение спрятали, у соседей снизу люстра упала и потолок трещинами пошел. С алкашами проще, от них всего ожидать можно, свалили все на гирю, которой дурак собрался здоровье поправлять.
- И что, поверили соседи?
- Нет - логично ответил Кернер - но слона им в любом случае предъявлять не стоило.
- Итак - он колобком выкатился на середину комнаты - у меня есть для вас пренеприятнейшее известие.
Кернер начал и замолчал, но поскольку никто из присутствующих не стал продолжать цитату из классика, он, вздохнув, продолжил.
-  Известие такое. Один из наших магов взял на себя наглость, я бы даже сказал смелость, вершить самосудие.
- Правосудие? - уточнил я, садясь на пахнущую гарью тахту и прижимая рукой испуганную Раю.
- Самосудие, он решил самостоятельно вынести приговор и привести его в исполнение. Понимаете? Сам. Без особых на то причин. Писателю!!! Светочу надежд и проводнику поколений. Для приведения приговора была изготовлена кукла, которую зарядили низшей энергией нашего подзащитного…
Я толкнул локтем соседа. Тот посмотрел на меня и тихо пояснил.
-  Низшая энергия - энергия выделений. Самый простой способ воздействия на человека, никому в голову не придет.
- И собрался его уморить. Хорошо, что наш смотрящий пресек это действие и собрал собрание для вынесения вердикта.
Он сел на пол, скрестив ноги, потом подскочил, крикнул - начинаем прения!! - и опять сел.
Я оглядел собравшихся - собравшиеся оглядели меня и мою спутницу. Они явно ждали какого-то выступления, но какого?
Я встал и откашлялся.
- Господа и леди, вынужден признать, что причина собрания, на мой взгляд, совершенно отвратительна. Как можно убивать писателя, который и так всей своей жизнью показывает направление к свету истины, к моральным, так сказать, вершинам, к вечному русскому самокопанию, интеллигентской рефлексии и очистке духа от напластований низших человеческих стремлений?

В тишине раздались жидкие хлопки. Девица со кудрями, встретившая нас в коридоре, изогнула рот скобкой в знак восхищения и показала большой палец.
- Мастер - сказала она таращившемуся на меня бородачу с блестящим волосом и розовыми щеками. Кажется, это был один из невидимок, регулярно появлявшихся у меня в очереди. Вообще народа было негусто - Кернер, который катался по квартире, как колобок и ел глазами мою спутницу, кудрявая Вера, сноровисто разливающая чай и высыпающая в вазочку печенье, бородач, какая-то девица в полумраке и виновник торжества - симпатичный толстогубый парень со стоящими гребнем светлыми волосами.
Он сидел, опустив голову, охватив ее ладонями, изредка только бросал на нас взгляды затравленного зверька.
- Смотрящий хочет дать любому писателю абсолютную неприкосновенность просто по факту того, что он накатал какую-то фигню? - медленно, как будто с усилием проговорил этот светловолосый.
- Нет, зачем же так однобоко - возмутился я - если в тексте нет, допустим, педофилии, некрофилии, копрофагии, например - в общем, всего того, что вызывает у нормального человека естественное отрицание…
- Есть - перебил меня светловолосый.
- Что - есть?
- Все это есть.
- Да перестань…
- Как скажете, но все это есть. Могу продемонстрировать.
Он взял с тахту потрепанную книжонку - я не понял, она там лежала или появилась и протянул ее мне.
- Попрошу тишины! - вдруг раздался голос из угла. Из тьмы выступила девушка, более всего подходящая под определение "ведьма" - вся в черном, с огромной кучей браслетов, колец, перстней, цепей, каких-то кулонов, знаков зодиака, свастик посолонь, черного газа, черной парчи, черных бус, мрачного блеска глаз из густо подведенных век.
- Пока уважаемый Смотрящий знакомится с предметом обсуждения, могу сказать в защиту обвиняемого - не мага, а писателя - что запреты только подогревают интерес, про плод мне повторять не надо, надеюсь? Когда же развенчаны многочисленные табу, они теряют всю магию привлекательности, соответственно, становятся чем-то обыденными и неинтересным.
- То есть ты предлагаешь вывести самые грязные, подлые  и запрещенные вещи из темной зоны и сделать их обыденными?
- Нет, я предлагаю вывести их на свет и перестать демонизировать. Если нет ничего особенного - то это и не преступление.
- Ты считаешь, что есть дерьмо — это нормально?
- Ну это же не преступление!! - азартно воскликнула черная - все едят дерьмо, только многие этого стесняются, а многие пытаются не замечать.
- Что?? - начал приподниматься светлый.
- Ты на состав пищи смотрел? Одно сплошное Е, то есть дерьмо. Потом собаки часто едят какашки, вообще животные любят это дело.  Они загружают свой кишечник советующей биотопу микрофлорой…
- Хорош, Галя, а то меня сейчас стошнит…
- Какой ты нежный, Алёшенька, чего тебя в магию-то понесло?
- Никуда меня не несло, меня заставили. Делать мне больше нечего, как всяких козлов уничтожать…
- Так ты и не имеешь право, родной, никого уничтожать. Есть специальные демоны, вызвать их, правда, проблемно.
- Вот-вот. А мне просто, я на этом деле собаку съел.
- Что происходит? - шепотом спросил я у бородатого. Тот покосился на меня конским глазом, вздохнул и начал тихо объяснять.
- Леха самый впечатлительный из нас. Галя - самая циничная. Специально подбирали ради равновесия. Он готов убивать за любую оплошность, она готовая самую мерзость простить и дать время на исправление.
- А потом что?
- Ну, как обычно. Если не исправится - кирдык.
-  Что значит - кирдык?
- Кирдык значит убиваем, отправляем в низшие миры отрабатывать.
- Долго отрабатывать?
- О, это долго. Иногда сотни тысяч лет.
- Так вы и до меня работали?
- Конечно работали, конечно, само собой, и прекрасно справлялись, уверяю тебя.
- Так я-то вам зачем?
- Глупая традиция. Мы и без тебя бы справились. Тем более что ты таким скандальным образом появился. Нам тут еще понаехавших со своим колдовством не хватало. Ты книжонку-то погляди, от тебя зависит, жить этому козлу или нет.
Я открыл наугад несколько страниц, проглядел их бегло и отшвырнул.
- Еще один неженка - засмеялась Галя - Ты что там прочитал? Как в рот испражнились или как ребенка совратил старик?  Весь Запад давно уже этим занимается и никого не смущает. Подумаешь, в рот на….ли.  А детки в кроватках что делают?
- Ты дура? - Теперь начал приподниматься я - Ты что несешь?
 Черная Галя округлила глаза и рот.
- Ох ты, как мне страшно… напугал Смотрящий. Я говорю — это признаки Западной цивилизации, которую вы, замшелые совки, принимать не хотите. Не хотите каяться за преступления своих предков, не хотите вступать в семью свободных…
- Хватит пургу гнать. - Поднял ладонь бородатый - итак, никого не смущает, что Леха в обход пятерки решил свершить самосуд? Все считают, что только наше излишнее либеральное правосудие, как всегда, даст осечку и эта - прямо посередине комнаты вдруг появилось изображением сытой морды с длинными волосами и бородкой - эта тварь будет продолжать свое мерзкое - я бы даже сказал богомерзкое - дело?
Именно поэтому Леха взял на себя грех самоуправства?
Поскольку общество молчало, бородатый продолжил.
- Итак, в этой книжице совершенно точно описаны  - более того, рекомендованы как  полезные духовные  практики - копрофагия, педофилия, гомофилия, зоофилия, геронтофилия…
- И это все в одной книжке!!! Какой талант погибнет!!!
Воздела руки черная Галя.
- А он погибнет? - уточнил я, все еще не понимая, что здесь происходит.
- Само собой погибнет. Мне-то что, я под любую дрянь оправдание найду и логику подведу, так что все согласятся и начнут, например, младенцев жарить. Но потом с меня же и спросят. Этот дебил продался за тридцать миллионов, а мне страдать? Ну нет.
- Только тебе?
- Всем нам. - пояснил Леха - мы не всегда можем сразу обнаружить таких вот подонков, но потом быстро срабатываем.
- Как это - срабатываете?
- Ну как обычно - смотрим на жизнь, проверяем, взвешиваем, и если зла он принес больше - убиваем. Жаль быстро не получается, людей очень много.
- А как вы…
- Так же как ты. Думаешь ты один в прошлое смотреть можешь? Это стандартная практика на одной из ступеней. Кто тебя только смотрящим поставил… бред какой-то. Ну, господа, последний кадр?
-  Смотрим что человек делает. -  прошептал мне бородатый - Бывает уже иглу занес, а он бац - и в монастыре грехи замаливает. Тогда отсрочка. Смотрим…
Изображение волосатого сменилось солнечной лазурью, лохматыми пальмами, искрящимся и слепящим простором. Загорелый Псараков (псевдоним ему, надо полагать, придумали под содержание) сидел, развалившись, в какой-то шелковой короткой размахайке. В руке его был бокал с маслянистой жидкостью, совершающий странные движения и готовый пролиться, в зубах была намертво закушена толстая и черная, как негритянский хрен, потухшая сигара, бессмысленные глаза то закатывались, то блуждали.
А внизу изображения прыгала белая голова в кудряшках.
- Тринадцать лет - сказал Леха, весь перекосившись.
- Не вздумай!!! - заорала вдруг Галя - ее же саму потом посадят!!!! Бей в сердце!!!

И пишущий человек на солнечном берегу вдруг посерел, вытаращил глаза, захрипел, хватаясь рукой за грудь, бокал разлетелся вдребезги, из перекошенного рта на бородку побежала густая багровая струйка, мелькнула смуглым телом убегающая девчонка - и все было закончено.
- Леха, ты дурак!! Что за идея была челюсти сомкнуть!!! - опять закричала Галя, отвешивая Лехе легкого леща.
- Отгрызла бы ему хрен на хрен…
- И?  Как бы ей жилось потом, ты об это подумал?
- Не подумал, ты подумала и остановила… смотрящий. Ты свидетель - все по закону произошло?  Последний кадр, общее голосование, умерщвление без лишних мук? Хотя я бы на него рак наслал и наблюдал долго, долго, очень долго… ладно. Претензий нет?
Я сидел, открыв рот. Дрожала, прижавшись ко мне и стараясь спрятаться под руку, Рая, а остальные - Галя, Вера, Кернер, Леха, Борода - смотрели на меня.
- Я ваших законов не знаю, но если вы их перечислили, то вроде бы все по закону. А что Леха самосуд…
- А что Леха самосуд - этого ты не видал. Он его хотел совершить, но мы предотвратили. Значит, все нормально? Хорошо, куклу сожжем, чтобы дух в нее не вселился…
- А может?
- Конечно может. Он вообще вот тут, нас рассматривает, думает, как это мы его, прикидывает, что с ним дальше будет. Ничего хорошего. Слышишь?
Речь бородатого, который обращался неведомо к кому, прервало негромкое, но отчетливое поскуливание. Рая, собравшись комком, ныла - домой, домой, домой нас отпустите, дяденьки, тетеньки…
- В самом деле, дяденьки и тетеньки, отпустили бы вы нас?
- Мы тут не при чем, сами улетайте - сказал бородатый, улыбаясь. - или вы машинку для перемещения забыли?
- Забыли. Точнее, не знали. Да и страшно, уж больно сильно она светилась.
-Так сам виноват - надо следить за такими вещами, мы думали ты от нее вообще избавился, а это страшное преступление.
- Против чего?
- Против судьбы, дурачок. Ладно. Пока, и ведите себя прилично.

Утро было как обычно - серое, унылое, не хотелось не то что жить, а даже и двигаться. Моя новая партнерша сидела в кровати, охватив колени, и зыркала на меня испуганной кошкой.
Я принес ей кофе, но поставил на столик, опасаясь, что чашка может полететь в меня - а начинать день с горячей жижи на лице, каким бы паршивым он не был, не хотелось.
И удалился от греха подальше на кухню. Очевидно, красотка доползла до телевизора, который стоял в ногах кровати - хозяин был сибаритом и знал толк в наслаждениях - и включила первую попавшуюся программу.
И говорящая голова сообщила с ложным пафосом, что в своей вилле на Майями от сердечного приступа скончался великий писатель Псараков, провокационный революционер в мире художественного слова, знаток постмодерна, со смелостью хирурга вскрывающий гноящиеся язвы патриархального общества и ведущего его к истинной цивилизованной свободе.
- Я ничего не понимаю!! - закричала Рая, потрясая худыми кулачками - я просто приехала посмотреть Москву, вместо этого попала непонятно куда, непонятно зачем, при мне убили человека - а теперь телевизор говорит, что его действительно убили!!!! То есть мы с тобой наблюдали убийство - а мне плевать, что он там такое пишет, раз издают, значит ничего страшного, и пусть отвечает издатель, а не писатель, между прочим!!!
- Да - я сел рядом, отодвинув чашку с кофе не безопасное расстояние - в самом деле. Мы видели каких-то странных людей, которые говорили странные вещи, а потом оказалось, что какой-то подонок, которого никак нельзя назвать писателем, да и человеком назвать трудно, сдох у себя на вилле от пережора. Чистая случайность, не более того. Может мы с тобой съели чего-то не того? Ты мухоморов не привезла случайно?
- Каких мухоморов?
- Ну, ядреных таких, с красными шапками, с белыми точками…
- Нет.
- Жаль. Тогда бы мы свою общую галлюцинацию на мухоморы списали. А так тебе померещилось. Или ты видела этот сон… как его.
- Пророческий?
- Да, точно.
- Так ты там тоже был!!! - выдвинула Рая последний аргумент.
- Я тебе снился, а мне ничего подобного не снилось. То есть снилась, но к Псаракову это никакого отношения не имеет.
- То есть что - ты не видел? Тебя со мной не было?
- Да нет же - врал я, честно глядя ей в глаза - как я мог там быть? Все, что я знаю, что сдох Псараков.
- Так ты его знаешь?
- У меня, к сожалению, есть друзья - литераторы. Да, я знаю Псаракова. Подонок, каких поискать. Хорошо, что он сдох, теперь бы еще память о нем истребить…
- Он в самом деле так плох? - наивно спросила Зина и я с чистой совестью ответил.
- Нет, конечно, он не так плох, он гораздо хуже.
- Скажи еще раз — это был обычный провидческий сон?
- Совершенно верно - обнял я ее за плечи — это был самый обыкновенный вещий сон, у всех такое бывает хоть раз в жизни. Обычный бред, дорогая, постарайся про него забыть.
В этот момент мой добрый, советский еще телефонный аппарат разразился такой трелью, что мы подскочили от этого оглушительного звука. В мембране бушевала Ольга - я не на работе, и поставщица тоже пропала, а ее ищет ее мужчина!!! Не знаю ли я, случайно, где она ночевала?
- Она же не может быть у тебя? - спрашивала моя умная начальница, и я, помня, что она же мне новую девицу и сосватала вчера, отвечал громко, подозревая, что рядом с Ольгой есть посторонний слушатель.
- Конечно, Оленька, я сделал все как ты сказала - я отвез Раечку в гостиницу и поселил ее там. С утра она поехала на экскурсию. Какая гостиница? Абвгдейка. Корпус как раз А. Откуда же я знаю, где ее искать? Рядом со мной ее точно нет.
Убеждал я ревнивца, прильнувшего к динамику вместе с Ольгой, и гладил голое нежное плечо припавшей ко мне девушки.
Рая  при этом гримасничала, изгибая надутые губы и закатывая глаза - но относилась гримаска явно не к моим поглаживаниям.
Но потом она вскочила, быстрая и легкая, за несколько минут облачилась и встала возле двери - как из этой вашей московской задницы выбираться? И от моего прощального поцелуя ловко увернулась. Мол, было неплохое приключение для двоих и все, оно прошло, и все вместе с ним. Особенно этот дурацкий сон… какой сон? Не было никакого сна.
Из окна я показал остановку - до метро доедет, Третьяковскую тоже не пропустит, и магазинчик наш найдет. А там ее встретит пожилой ревнивец.
И больше мы с ней никогда не виделись - моя прекрасная работа в шкатулке - дворницкой подходила к концу. Хотя все шло более чем прекрасно - пачка тех денег, что были, толстела с каждым днем, я обрастал связями среди ювелиров, камнерезов, огранщиков, художников по лаковой миниатюре.
Я стал нужным, знакомства со мной искали - поток иностранцев, шедшей через нас в Третьяковку, позволял жить безбедно не только мне, но и многим, потерявшим почву под ногами в проклятые девяностые.
Но в один прекрасный день, поднимаясь, соскребая черный налет с подбородка, рыча под ледяным душем - я по непонятной причине пристрастился к ледяной воде - вдруг понял, что на работу ехать не могу.
Нет, не "не хочу" - как раз хочу, пестрый водоворот людей лучше, чем четыре обрыдлых стены - а не могу. Руки немели и ноги отказывались идти. Я себя прекрасно чувствовал, я был выспавшимся, отдохнувшим, полным сил и готовым что к труду, что к обороне, но не мог себя заставить пойти на работу.
Сдавшись на милость предчувствия и пообещав ему выколоть моргалы, если оно решило пошутить, я позвонил начальнице и заявил, что вчера страшно перепил и буду лежать как минимум день. Потому что за прилавком от меня толку никакого не будет, я даже матрешку в руках не удержу, не то, что деньги.
Ольга поворчала для приличия, но честность мою оценила и разрешила отлежаться даже не один, а два дня. Видимо, у нее на магазинчик были какие-то свои планы.
А день тот выдался удачным - три экскурсии подряд смели с прилавков все подчистую, даже самые уродливые, давно покрывшиеся пылью сувениры купили жадные до экзотики американцы.
Под вечер сидела Ольга в тишине и довольной усталости, пересчитывала толстую, очень толстую пачку долларов и все не могла толком сосчитать - как дверь открылась ввалилась "крыша".
Те самые братки, которым Ольга около года внушала, что магазинчик еще не вышел на всю свою мощность, что поток проходит мимо, что никто ничего не покупает и даже продавец работает за спасибо.
И вот они стояли на пороге - в кожаны- куртках и спортивных костюмах, а перед ними, среди пустых полок сидела она с пачкой американских денег в руках.
Меня бы за такие шутки убили бы на месте, просто для устрашения. Ольга швырнула деньги в братков, прямо в рожи, и с диким визгом, воспользовавшись замешательством, в чем была выскочила на спасительную, полную народа улицу.
Больше в Малахитовой шкатулке она не появилась. Хозяина избили до полусмерти без всяких утюгов - так что он до конца жизни толком не оправился.
А в золотой домишко под вековым дубом посадили своего человека, который хозяев не обманывал и тихонько делал дела, торгуя краденым, переплавляя рыжье, выковыривая камушки. И в таком режиме - то ли он работает, то ли нет - магазинчик, который мы создали, просуществовал еще четверть века.
Потом государство спохватилось, выгнало арендаторов - из Шкатулки тоже - тем более что в двухсотлетнем помещении от древности слегка треснула стена.

Глава 3. Пожилой падаван.

Опять началось проклятое, высушивающее душу безделье. Сразу, как по мановению волшебной палочки, отвалились художники, ювелиры, поставщики деревянных заготовок, весь тот приятный круг, собирающийся возле красивого товара. Оказалось, что кроме заказов нам с ними обсуждать и нечего - в самом деле, не горящую же по ночам жутким светом коробочку из - под вазелина непонятно с чем?
Коробочка, кстати, вела себя смирно и больше не светилась. Как выяснилось позже, после таких серьезных операций, как убийство человека на в другой стране, все участники отдыхали и накапливали силы, а я, как смотрящий, и с доплатой никому нужен не был.
В другой стране — это еще цветочки, наша гоп-команда вполне была способна замочить человека и на другом континенте, через великий океан, просто сидя в обшарпанной комнатухе и ругаясь между собой как сапожники. Или биндюжники, или рыночные торговцы.
Лёха наш любил свободу - он долго присматривался к жертве, потом брал свою машинку, пользовался ей и бежал к нам с криками - простите, братья - сестры, не удержался, вы только гляньте, какая изумительная сволочь мне попалась!!!
Братья с сестрами начинали бурлить и возмущаться, просматривали ленту жизни и соглашались - да, изумительный мерзавец, заслуживает смерти, бесспорно, но все-таки приговор в исполнение надо приводить как положено по закону. Общим собранием пятерки, с голосованием и протоколом.
Причем меры воздействия Леха применял исключительно жестокие - бросал подонков под трамваи, бросал на них сверху строительные люльки, скидывал из самих так, чтобы нанизать тушку на штакетник, или разваливал надвое лицо топором.
Он был такой забавник, наш молодой блондин, изобретая всякие разные случайности вместо всеми любимого скоротечного рака, который убирал мерзавцев за месяц адских мучений - причем лекарства муку только продлевали и усиливали.
Но всегда его действия приносили лишние хлопоты остальной четверке - вагоновожатой нужно было срочно готовить какое-нибудь исключительно счастливое событие, которое пересилило и перекрыло бы шок от несчастного случая. Работяге, который не проверил тормозные колодки люльки - тоже, и так далее. В общем, инициатива молодого горячего парня, хоть и была правильной и верной, но все же слегка напрягала.
Галя, черная наша моль, всегда апеллировала к свободе, даже - к свободам и оголтелому либерализму. Всему на свете она могла дать объяснение, а стоило только замешкаться, как тебе подробно, образно и очень живописно доказывали, почему черное — это белое.
Например, он долго оправдывала одного престарелого педофила - эфебофила, если быть точнее, он предпочитал резвых подростков с едва оформившимся телом - тем, что раз у девочки начались месячные, то ей уже пора.
Эфебофила не тронули - он был стар, немощен, щедро платил и потакал всем капризам юных стервочек, которые его выкидывали, наигравшись вдоволь.
Ему явился Борода в огненном сиянии, с громом и молнией - и престарелый сладострастник, едва не потеряв рассудок, навсегда излечился от своего порока.
Так мы тоже делали - навещая неопасных грешников то в виде Бога, что в виде Сатаны, которая Его обезьяна.
Когда же я спросил, а что ты сделаешь, если твою дочку станет опекать старый козел с деньгами и одышкой, наша черная моль, оправдывающая все и вся, нежно улыбнулась и ответила - отрежу корешок по помидорки.
То есть из пятерки у троих была явная роль, каждый делал то, что мог лучше всего, а вот двое - Кернер и встретившая нас девица оставались в тени. Они вроде были, они бегали, суетились, спорили, но себя никак не проявляли.
Но это все будет потом - пока же я думал, чем занять освободившееся время, скучал по покупателям и клиентам и боролся с желанием поэкспериментировать с коробочкой.
В самом деле - нет ничего проще. Банально берешь этот жестяной кругляшок в руку и переносишься туда, куда тебе надо. Я понимал, что это полнейший бред, что такого не могло быть по определению, что меня - тем более вместе с девушкой - никак не могло перенести в непонятное место, где мы в компании каких-то странных молодых людей убили человека на другом континенте. При помощи, извините, куклы, отдаленно на него похожей, и нескольких уколов заговоренной иглой.
Мир разделился на две части - в одной я занимался активной деятельностью, брал украшения для починки, торговал сувенирами и бижутерией, меня уважали и искали дружбы.
В другой - меня выдернул странный ночной свет и заставил смотреть как ударом иглы вызвали сердечный приступ. В ней симпатичная девица оправдывала всяческую мерзость, горячо спорили о вещах, которые нормальным людям даже в голову прийти не могли.
Как две эти реальности существовали рядом и не влияли ли одна на другую - я не знаю.
Да и не хотел знать, честно говоря. Они существовали рядом, как сон и явь, не пересекаясь и занимали каждая свою область.
От скуки и, скажем так, избытка дурной энергии - как только я перестал быть нужным, так сразу исчезли девочки, снабжающие магазинчик симпатичными кожаными украшениями - я опять начал бегать.
Правда, на окраине Москвы - не то, что в любимом Лосином острове - бегать было негде. Можно было бы носиться просто между домов, тем более что машин тогда было не так уж и много, но я привык дышать свежим лесным воздухом хотя бы на пробежке.
Узкая лесополоса вдоль МКАДа - отчасти компенсировала мою необъяснимую тягу к природе, но этой полосы мне было мало. Бегать по ней было скучно, все равно что наматывать круги на стадионе, однообразие убивало и лишало стимула увеличивать расстояние.
Были овраги, замечательные дикие зеленые зоны, но бегать там было тоже не очень - пьяные компании странно смотрели на взмокшего бегуна, который лавирует между кустами крапивы, ящиками с остатками пиршества, ржавыми остовами сгоревших машин, упавшими со склонов березовых стволов - при этом чавкая грязью и отмахиваясь от комаров.
Само собой, пьянь то подшучивала над таким спортивным маньяком, то приглашала выпить, то банально задиралась.
Я же, помня слова Юры о том, что всякие пришельцы из далекого космоса маскируются под алкашей, которые всем известны своим неадекватным поведением и не вызывают пристального внимания, вступал в беседы, иногда махал кулаками, иногда садился рядом и пил с ними газировку.
В любом случае это было приключение, ни никак не тот бег, который я любил - лесные километры по хорошей асфальтовой дороге, без всяких машин и даже велосипедистов - в те года еще не было повального увлечения здоровым образом жизни, и на лесной дороге чаще можно было встретить плетущуюся загулявшую компанию, чем спортсменов.
Приходилось выбирать из худшего и плохого - либо вообще не бегать, либо бегать по лесополосе, где, однако, выходило по пять и семь километров.
После пробежки я чувствовал себя хорошо, спокойно, даже радостно, занимался всякими мелкими домашними делами, которые не раздражали своей обязательностью.
И вот однажды, вернувшись с пробежки, мокрый как мышь и усталый, окатив себя ледяным душем и разогревая мясной гуляш с гречкой - я чуть кондрашку не хватил от неожиданности. В моем любимом кресле сидела, удобно развалившись в своих черных одеждах, Галя.
Несколько секунд я таращился на нее, как баран на новые ворота, потом решил не смущаться и заорал во всю мощь своих молодых тогда легких.
- Какого хрена ты тут делаешь? Это мой дом, это мое пространство, это моя собственность!!! И ее никто, вообще никто не всем свете не имеет права нарушать!!! А  если бы я голый из ванной вышел? Как бы я себя чувствовал? Почему у меня нет личного пространства? Почему каждый идиот может материализоваться и сидеть, как у себя дома?!!!

Я слегка поднапрягся - обычно от такого рёва лошади садились на круп и собаки падали замертво, но Галя сидела и рассматривала мою оглушающую пасть с банальным интересом. Как, например, на щебечущую птичку.
- Хорошо орешь. Только зачем? Ты еще не понял, во что ввязался?
- Я ввязался? Меня ввязали.
- Оставим пустословие, оно сотрясает воздух, но не собеседника, как говориться. Так вот ты оказался в прекрасном мире, где за тобой может подсмотреть любой, кто захочет - и ты сам в том числе. Рассказать тебе про твои прогулки по ночным квартирам?
Я застыл с открытым ртом, из которого вместо восхитительного ошеломляющего рева выдавился какой-то цыплячий писк.
— Это было один раз. И потом, я же не в настоящем времени прогулялся…
- Да, ты прогулялся с задержкой в три секунды. ну ладно. Меня это мало интересует.
- Так что тебя тогда интересует? Мне, кстати, стыдно, я даже попросил цензуру…
- Помню, помню. Цензуру ему. Вот у вас манера свои проблемы на других перекладывать. Сам за себя отвечай, тем более что тебе еще и за нас отвечать придется - ему отвечать, а он по ванным шастает. Как малолетка, в самом деле.
- Попросил бы!! - я начал наливаться возмущением - попросил бы вас без оскорблений! Мне уже двадцать пять!!!
- О - саркастически ответила Галя - прямо закат жизни, четверть века. Твой тудин триста пятьдесят жил, я уже зрелая, только-только двести перевалила. И то не хвастаюсь.
- Потому что ты женщина, а женщины о своем возрасте не говорят - польстил я госте, решив подыграть ее шутке.
Галя странно посмотрела на меня подведенными глазами, и пожав плечом - мол, не хочешь, не верь, твои проблемы - сказала.
- Я, собственно, вот по какому поводу. Поскольку ты человек девственный - ведь ты человек девственный? - то нам придется обучить тебя всему, что ты должен знать. Точнее - что ты обязан знать по должности. Научить тебя видеть и действовать.
- Я и так все вижу и вполне способен действовать - проворчал я.
— Это да - не стала спорить Галя - ты не слепой и иногда вполне себе деятельный. Но речь идет не об этом. Ты должен понимать, правильно ли мы приняли решение, а для того, чтобы это понять, тебе надо смотреть в корень. То есть не на внешнюю оболочку, а на внутреннюю суть. Я понятно объясняю?
- Ну, в принципе, так-то вроде да…
- Без принципов и так-то вроде. Понятно или нет? Понятно? Ладно, пошли. Ничего тебе не понятно.
Сделав такой - верный, в общем-то - вывод, моя незваная гостья распахнула шкаф и кинула мне почти в лицо ком одежды.
- А кругляшок? - спросил я, застегивая штаны под равнодушным взглядом Гали - ну, в смысле коробочка?
- Нам не нужна коробочка. Коробочка твоя - для далеких путешествий, в другую галактику, или хотя бы в другой город.
- Мне же Юра сказал что…
- Да мало ли что он тебе сказал, птица - говорун, блин, умом и сообразительностью отличается. Прилетает раз в столетие и начинает учить, не зная ни местного колорита, ни национальных особенностей. Ты без всяких коробочек справляться должен. Должен, я говорю, а ты пока не умеешь.
- Так она вообще нужна, эта коробочка?
- Ты все правильно сделал. Если она светится — значит нужна. Если нет - лучше ее не трогать.
- А насчет открывать?
- А вот этого делать никогда не стоит - нежно говорила Галя, закрывая двери моим ключом (и когда успела) и подталкивая меня к лифту - вот в этом плане он даже не соврал. Никогда не открывай то, что тебе сказали не открывать.
Мы вышли из подъезда в вечернюю предгрозовую прохладу - на западе тучи наваливались на рдяную полоску умирающего солнца, в клубящихся утробах что-то вспыхивало и громыхало, фонари оплетали тьму паутиной лучей, по дороге ползали, слепя друг друга, парные фары машин. Я невольно посмотрел на умирающий под гнетом грозы закат - Галя рассмеялась.
- Опасаешься, что на тигре летать придется?
- Я не летал, мне это приснилось.
- Ты не летал, ты будешь летать. Но это потом. Ближайший год у тебя другие задачи. Место тебе твой тудин отвоевал, пока что не надо беспокоится. Пошли лучше погуляем.
- Что-то мне не очень хочется гулять. Настроение какое-то тревожное. Как-то мне не по себе.
Галя рассмеялась, и в полутьме ее зубы раздражающе блестели белым.
- Да не бойся, я тебя на прокорм тигру не отведу, и драться не заставлю. А также в огонь бросаться или хотя бы спирт пить.
- Так что тебе от меня надо?
- Говорю же - пойдем прогуляемся.
- И все?
- И все.
Я пожал плечами, тем более что Галя взяла меня под руку, крепко прижавшись упругой сферой, и пошли через дорогу к темной лесополосе.
Как только мы вступили на грунтовую тропку за гаражами, она стала себя весьма странно вести - охватила меня за талию и прижалась всем телом к боку. Больше всего это было похоже на неуклюжие эротические заигрывания - но зачем это делать в лесу, когда есть свободная квартира?
Идти в такой сцепке было неудобно, тем более что Галя сделала еще одно странное действие - она вдруг качнулась в сторону, увлекая меня за собой. И если бы повалила на землю, четно говоря, я бы знал, что предпринять. Но мы прислонились к корявой рубчатой коре какого-то дерева, чей ствол буквально впился в кожу спины, а жаркое дыхание девушки шептало мне в шею.
- Смотри краем глаза, прямо не смотри, периферийное зрение…
А по тропинке приближался к нам, шатаясь и бормоча что-то, человек. Он был откровенно пьян, бормотал что-то неразборчиво, взмахивал руками, спотыкался, иногда останавливался, пил из бутылки, запрокинув голову, и нас не замечал.
По какой-то причине я послушался Галю - тем более что прямой взгляд, привычный взгляд показывал лишь темный силуэт, а вот когда прохожий оказывался с краю зрения, казалось, что в лесу включался свет. Меня так поразило это явление, что я несколько раз это проделал - смотрел прямо и ничего не видел, не смотрел на него - и видел все как при дневном свете.
- Хватит прыгать - прошептала Галя и от ее дыхания побежали по спине мурашки - или ничего не заметишь, не смотри прямо, смотри боковым зрением.
Я и смотрел боковым, иначе вообще ничего не увидишь - приближающийся человек был грязен и худосочен - хотя под мятой рубашкой   виднелся упитанный живот, но руки, ноги, плечи были слабы и неразвиты. Торчала колтуном грязная борода, кудрявые слипшиеся волосы окружали голову неряшливым облаком, нависшие усы скрывали рот и за ними почти не видно было дыры на месте двух передних резцов. Близко посаженные серые глаза смотрели вперед с выражением тоскливой трусливой злобы. Человек что-то бормотал, размахивал свободной рукой. На ногах его были зимние ботинки, заляпанные грязью, утепленные, собранные складками на щиколотках штаны.  Я как-то разом охватил взглядом все - даже отросшие траурные ногти, дешевые перстеньки и драный кожаный напульсник.
- Не на то смотришь, хотя хорошо, что видишь…пятна… пятна… - прошептала Галя.
Я заметил эти пятна, но не обратил на них внимания - человек вообще двигался в каком-то непонятном световом пространстве, испещренном тенями, темными провалами и ослепительно - желтыми пятнами, создающими неописуемый узор.
Самого же бородатого окружало неровное светло-серое облако с темными пятнами разного размера.
- Не смотри внимательно… сосредоточься не сосредотачиваясь - все дышала мне в ухо Галя, и я не знал, что мне делать.
Человек встал в нескольких метрах от нас, ухватившись за тонкий ствол - и в этот момент темное пятно, пульсировавшее у него в районе живота, оторвалось и поплыло в сторону, как траурный воздушный шар. У бородатого подломились колени, он повалился на землю, и от нее потекли ручейки темноты, обволакивая его и закрывая густеющей сеткой, так что через некоторое время свечение почти исчезло. Я смотрел краем, я смотрел прямо - на тропе слева от нас храпел пьяный. И больше ничего.
Галя меня тут же оттолкнула и, взяв твердыми пальцами за локоть, заявила.
- Все, нечего нам больше тут делать, пошли домой, отдохнешь.
- А этот? Он мертвый?
- Разве мертвые храпят? Ничего с ним не будет, проспится и домой потащиться. Там его отругает мама, покормит и положит спать, а завтра даст на опохмелку. Таких много. Почему ты так волнуешься?
- Человека как-то бросить прямо на тропинке нехорошо, наверное. Да?
- Нет - отрезала Галя - человек делает именно то, что и хотел делать, если он хочет валяться на тропинке и храпеть, как свинья - пусть валяется и храпит, нам до него никакого дела.
- Так может его тут ограбят или побьют?
-  Били - ответила Галя, протаскивая меня мимо смердящего мужика - и били, и резали. У него дыра под левой подмышкой, сквозная. А с тем, кто его пырнул, он пил сегодня. Видимо, хочет, чтобы тот его дорезал, в конце-то концов.
- Как это - пил? - не поверил я своим ушам.
— Вот так. Та гнида, которая чуть не отправила его к праотцам, когда поняла, что сажать ее не будут, налила терпила водки и сказала - я же тебе добра хотел, чтобы ты жизнь во всей красе понял. Да и не хотел я тебя убивать, так, случайно ткнул ради шутки, ну и промазал слегка.
- В самом деле промазал?
- Почти. Он хотел терпиле сонную артерию вспороть, вспомнить, так сказать, свое мастерство, а этот рукой закрылся и удар пришелся в грудь выше соска.
Мы зашли в подъезд и ждали лифта - железной коробки с плавлеными кнопками этажей. Галя странно и близко смотрела на меня сверкающими глазами в черной кайме.
На кухне она вполне сноровисто, уверенно и умело поставил чайник и накрыла стол - оказывается, у меня были пряники и варенье. А может и не было, я ничему уже не удивлялся, но и ни в чем не был уверен.
— Это вообще очень интересный человек - сказала Галя, звонко постукивая ложечкой в чашке - нам надо решить, что с ним делать.
- Он что, тоже зло несет?
- Он совершенно безобидный, но при этом - да, он несет зло.
- Такое возможно? - отхлебнул чай и удивился вкусной заварке.
- Конечно. Для того, чтобы дать злу расцвести, нужно немного, всего лишь не иметь хребта. Не сопротивляться. Позволять все и все поддерживать, обосновывая это, например, новыми впечатлениями. Кстати, ты не должен спрашивать, ты должен посмотреть, как он жил.
Я не стал спорить и ушел в комнату в самом скептическом настроении - лететь вскачь по ленте чужой жизни было не так интересно, как могло показаться.
А когда вернулся, Галя, за обе щеки уминая хрустящее печенье, сказала голосом Окорока из "Острова сокровищ"
- Я предлагаю убить.
- Ну уж нет!! -  вскинулся я - за что его убивать? За то, что идиотка мамашка не приучила работать? Что все капризы его выполняла? Вырастила человека, инфантильного настолько, то он даже задницу себе не может вытереть без совета… - Галя подняла брови и сказала - в самом деле? - нет, это я утрирую, но более никчемного, послушного и безобидного существа я не встречал.
- И которое при всей своей послушности и безобидности ненавидит всех истово и искренне. Всех, всех вообще, а особенно тех, кто хоть чего-то в жизни добился.  Напомни- ка - продолжила она с невинным видом - от скольких путей он отказался? Перечисли.
И, видя мое замешательство, начала сама.
- Ему могли помочь поступить - заметьте, именно помочь, а не пропихнуть по блату - в Литературный институт. Попробовал? Нет, даже пробовать не стал. В Высшее Училище имени Баумана. Попробовал? Нет, даже пробовать не стал, пошел в шиномонтаж, где продержался, криворукий, три дня. Сколько работ сменил? Около шестидесяти, при этом каждую покидал со скандалом. Или на его высочество кто-то криво посмотрел, или его высочеству дали слишком сложную работу, либо еще что-нибудь себе придумывал.
- Просто он нервный. Весь в отца.
- Ну, у отца истерики — это наследственное, истеричность, деятельность и нетерпеливость. Традиция такая была в семье - вместо того чтобы объяснить, дать пинка или подзатыльник. Причем папаша отца тоже постоянно психовал. Так и говорил - психанул я чего-то… причем, прошу заметить, отец нашего подопытного с собой боролся всю жизнь. Этот бороться не собирается.
- Ну чего ты хочешь, дед психовал, папа психовал, отчего же ему не психовать?
- Потому что в нем все самое поганое от всех линий сошлось. Работать над собой он не собирается, а сколько зла способен принести - не задумывается.
- Да ты не видел, как отец на него орал!! Страшно орал!!
- Когда орут, вообще страшно. Некоторые вообще избивают, но это не мешает детям становится людьми. Покричал папочка, подумаешь, беда какая. Обычно сыновья из кожи вылезают, чтобы отцу пофартить, чтобы  заслужить уважение.
- Отец его оскорбляет и критикует. - заявил я, понимая, что мои доводы становятся все слабее и слабее. В самом деле, в мире полно историй еще более жестокого обращения и в то же время - успешных судеб.
- Ну-таки да. Конечно. А что ему, бедному, делать остается? Да ничего. Он своему сыну все предоставил, даже стимул для работы и развития. Долги.
- Вот, кстати, да, интересно - а почему он должен долги за отца выплачивать? - схватился я за соломинку, которая была легко утоплена равнодушным ответом.
- Ну, нормальный, тщеславный человек бы выплатил эту коммуналку - не так там и много было - чтобы ощутить самоуважение, чтобы унизить ненавистного отца, чтобы иметь карт-бланш, чтобы жить в своей квартире и уважать себя. С женой и работой. Нет, наш маленький неудачник неудачлив во всем - он все разрушает, все губит, все рвет. Он ходит в рванине, лоснящийся от грязи, он хочет, чтобы все его оставили в покое и знаешь, что…
- Что?
- Он собирает черные купоны.
— Это что еще за невидаль?
- Очень просто.  Свидетельства того, насколько этот мир гадок, продажен, подл, жесток и несправедлив. Наш маленький инфантильный ребенок, вместо того чтобы стать взрослым, убегает, находя себе оправдания - то в игры, то в наркотики, то в пьянство. Сколько школ ему поменяли? Шесть? Он вообще не учился. Он приходил, находил местных нарколыг, прятался в травяной дурман. Оценки ему ставили из брезгливости, ну и чтобы отчетность себе не портить.  Тебе мало доказательств?
- Не пойму - доказательств чего?
- Доказательств того, что он сознательно встал на сторону зла и сходить с этой дороги не хочет.
- Можно подумать у него есть шанс.
- Конечно же есть, как не быть. Он - она кивнула головой в потолок - дает нам свободу выбора. Так вот он выбрал зло, смерть и разрушение. Совершенно сознательно, потому что зло легко и безумно тяжело.
— Это как?
- Да ты сам как ребенок - Галя вдруг подошла утопила пальцы в моих волосах - делать зло легко - выпить, бросить, отказаться, не настоять, убежать, отложить на потом, пойти за стадом… а груз вины и расплаты настолько тяжел, что раздавить может, так что кости кожу рвут.

Она отрешенно посмотрела в окно, где темнела испещренная огоньками глыба соседнего дома, и невинно сказала.
- Глянь-ка, мой дружок, что наш подопечный сейчас делает?

Я посмотрел - она храпел, вздев к потолку слипшуюся бороду, до колен спустив теплые штаны, а рядом с ним на полу прыгала чья-то бледная задница.
- Исключительно образованные молодые люди - прошептала мне в шею Галя - говорят, что у них новые социальные отношения, а о свободной любви и хиппи даже не слышали. И ты хочешь сказать, что он не несет угрозы обществу?


Собственно, на этот вопрос я бы мог и не отвечать, или ответить в том смысле, что в мудрой и жестокой природе каждая гнусная гиена имеет свою роль - так что наш бородатый инфант тоже для чего-то создан. Но Галя не захотела слушать.
И, хотя я искренне ждал ее депортации - приехала, погостила, хозяин ей надоел, пора и честь знать - никакой депортации не произошло. Девица направилась в ванную, смыла свою траурную боевую раскраску и вернулась этакой бледной молью с черными (неестественно черными, понятно) волосами. После чего утонула в моем халате, подметая пол его полами, и стала готовить ужин.
На мои робкие намеки - дескать, дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева?  - она только отмахнулась.
Надо сказать, что я вполне себе одинокий волк, который физически не переносит рядом с собой любое другое живое существо долгое время. В основном потому, что живое существо нарушает сложившиеся ритуалы и приносит свои, к которым я привыкать не хочу - с какой, собственно, стати?
Я привык спать один, только так я могу выспаться и остаться деятельным днем - но как высыпаться, если в течение ночи тебя пихают острыми локтями в бок, сопят в ухо, храпят в другое ухо, закидывают ноги и стаскивают одеяло?
Правда, при этом позволяют выполнять некоторые приятные обязанности, свойственные больше медовому месяцу, но в остальном-то, в остальном…
Творческих крошек из Малахитовой шкатулки я, предварительно порадовав звериным напором, вежливо, но настойчиво выпроваживал, сажая в такси и демонстративно записывая номера разбитых пятерок и семерок.
Но Галя уходить не собиралась, а когда мои намеки стали совсем уж откровенными, он только вздохнула. 
- Ты что, думаешь, что мне с потным мужиком в одной койке барахтаться интересно? Так бы и дала тебе под зад коленом. Сделал свое дело - и катись домой, пиво пить да воблу обсасывать. Нет, он будет храпеть над ухом, чавкать, вставать поссать три раза за ночь, еще облапать норовит - ни сна, ни отдыха, ни покоя.
Потом посмотрела в мои округлившиеся от изумления глаза и невинно добавила.
- Посуду с засохшей грязью отмой - а посуды целая гора - пыль из углов вымети, грязные рубашки постирай, в магазин сходи, поскольку это животное может только подножным кормом питаться, а потом будет на язву жаловаться. А вечером вместо того, чтобы отдохнуть - ублажай его, козла похотливого.
Она помолчала, ожидая моей реакции, потом опустила ресницы и смиренно прошептала.
- Разве можно от такого счастья отказаться?
Я продолжал выпроваживать ее несколько дней, потом как-то привык. Спала она тихо, как гусеница, ноги не закидывала, в ухо не храпела, одеяло не стаскивала - иной раз я вспоминал, что не один в постели, только утром, когда утомительная эрекция мешала спать. А остальном Гали как бы и не было, она умудрялась окружать меня комфортом, не выпячиваясь, на демонстрируя свои уменья, не унижая меня излишней навязчивой заботой. Она была рядом и мне от этого было хорошо, я даже готов бы поступиться некоторыми не сильно дорогими мне привычками, если бы это потребовалось.
При этом - я мог поклясться на Библии - ни о какой любви в нашем случае речь даже не шла.
Галеньке на меня было откровенно наплевать - она сноровисто и быстро делала все, что нужно для благополучного совместного существования, исправляла то, что мне не нравилось - как она это понимала, ума не приложу - но не любила.
И вот это меня порядком напрягало. В нашем мире ничего ен делалось и не делается просто так - у всех поступков есть причина и неизбежное следствие.
Если женщина отдается, то она, как минимум, хочет получить удовольствие, как максимум - завести семью.  Первый вариант не подразумевает утомительную домашнюю работу и совместную жизнь, которая чревата нарастающим взаимным раздражением и расставанием.
Второй вариант возможен при очень, очень большом выигрыше в перспективе (хотя никто никаких гарантий дать не может) - но к вероятному джек-поту я никакого отношения не имею.
В чужой квартире, обремененный странным даром, больше всего на свете желающий от него избавиться - но, как будто в издевку, получающий все больше и больше невероятных подарков, за который какой-нибудь закоренелый обитатель психушки даст отрезать себе руку, лишь бы доказать всем, что он не врал.
Тем не менее мы жили практически как муж и жена - и размолвки у нас были исключительно по поводу молодого человека, который пил, как не в себя. Галя в своем стиле предлагала инфаркт, инсульт или скоротечную саркому, мотивируя это совершеннейшей бессмысленностью проживаемой парнем жизни. Я же уперся рогом и говорил, что любая жизнь для чего-то предназначена, и что у парня она вообще вся впереди. Двадцать шесть лет  - пустяки, а не возраст.
Галя делала  вид, что злится, и демонстрировала мне подвиги моего подопечного - вот его друг, толстый белесый боров с большим животом и отросшими ногтями на ногах, обшаривает одежду во  раздевалка спортивного клуба "Кидо-кан", при этом трясясь от страха и оглядываюсь на дверь. Оно и понятно - поймай его за таким делом, то пришлось бы разбираться с ребятами от четвертого до шестого дана, от айкидо до карате, что бы от него тогда осталось?
Сам же подопечный, в мятом желтом кимоно, в грязном облаке мелко завитых волос делал вид что занимается - находясь при этом под наркотиками. Занимался он ровно три раза -  в раздевалке денег не нашлось, высококоординационное боевое искусство требовало быстрой и точной работы, это  не для сильно пьющего наркомана.
Или как он, выклянчив у лежачей в резком запахе мочи старухи миллион (тогда все были миллионерами) на экипировку, побежал к местным барыгам. Что бабку надо покормить, сменить памперс, белье и так далее - ему даже в голову не пришло, он рвался за дозой.
Чем больше я смотрел на историю мелких уступок, капризного потакания себе, тем меньше мне хотелось защищать парня.
И Галя, спокойно донеся до меня свои намерения - да и не только свои, вся команда выступала за физическое уничтожение наркомана - добивала после каждой картины.
- Ты представляешь, сколько человек он втянул в наркотическое безумие? - говорила она спокойно и холодно, но я бы предпочел, чтобы на меня орали - порядка ста сорока. Их них сто десять погибли, тридцать спаслись.
Он даже своей бабке предлагал дозу - когда она, человек старой закалки, отказалась наотрез от любой наркоты, он сделал попытку заменить ей сигареты на траву. Логика была железная - бабушка, я уже десять лет траву курю, и все еще не привык!! Попробуй, она боль снимает!!!
Логика у наркомана была тоже наркоманская - если получиться подсадить железную старуху хотя бы на траву, то этим он решит сразу несколько проблем - места, где можно курить, и финансов.  Может, бабка все отдаст за косячок, и с внуком поделится.
Я упирал на подонка - отца, который  орал на него страшным голосом, на  мать, который было на него наплевать и которая  у него на   глазах принимала по три любовника за вечер (положить маленького сына на веранду или в соседнюю комнату  она не догадывалась, или просвещала - пусть смотрит в четыре года, все равно все узнает рано или поздно), на прабабку, которая шагу не давала ступить самостоятельно, угадывая каждое его желание и растя второго урода - первый был ее сынок.
Галя слушала, кивала, потом спокойно говорила.
- Он же христианин, ты не забыл? А у христиан главное что? Правильно, главное свобода выбора. У нашего мальчика нет свободы выбора - за него всегда все выбирают, ведут его за ручку, зато он не виноват в своих грехах. Да?
- Точно!!! Раз за него все решают, то он не виноват.
- Так за него решают, потому что он не хочет сам ничего решать. Это настолько кристальный эгоизм, что даже я теряюсь. Он готов стать вором, клеветником, преступником - лишь бы за себя не отвечать. И еще, дорогой ты мой, знаешь что…
- Что?
- Что сама идея - доверить себя высшим силам, то есть нам, не нова и не оригинальна. Если бы он пошел в монастырь, то вполне мог бы стать местным святым или юродивым, с его-то склонностью к грязи, безделью и отвлеченным рассуждениям. Люби людей - и тебе все простят, у нас юродивых любят. Так нет, он все разворачивает в сторону злобы и разрушения, зависти, страха, ненависти.
- Ну хватит, хватит - прерывал ее я - ты это уже говорила.
- Ты же мне не веришь, почему бы не повторить?
- Если вы так хотите убить молодого человека - за чем дело стало? Писателя -то уконтропупили, а он всего лишь говноед.
- Не можем - спокойно отвечала Галя, уютно подбирая ноги в кресле - если хоть один будет против - тем более смотрящий - не можем.  Таков закон.
- Не пойму, при чем тут я… хотите убить - убивайте, ваше право… бред какой-то, какое право, кто вам его дал? Ладно, допустим вы можете решать, кто чего достоин. Но почему вы меня втягиваете? Может я не хочу чужие судьбы решать? Меня спросили?
- Ты не смотрящий, а Нудящий. - равнодушно отвечала Галя -- никак не можешь понять, что никто никого не спрашивал. Ты там в тайге какого беса на берегу оказался? Случайно. Вот и произошло все случайно, и теперь отказаться ты не можешь, тем более что тебе так нравилось над деревьями летать.
- Так вот мне летать охота, а не людей убивать…
- Летай ночью, как все делают…
- Я не хочу как все, я хочу в своем теле…
- Блин, это же магнитное поле тела перенастраивать - озадаченно произнесла Галя…- чтобы магнитосфера нас оттолкнула… практики мало. Ты уверен, что хочешь этого? Может, ночью на поля посмотрим лучше?
- Как такие поля? Красных маков??
- Энергетические поля. Это проще, чем в теле летать, поверь уж мне, я много налетала, пока не отказалась.
- Да блин!!! Ты летала!! Я тоже хочу!! - повысил я голос, решив отыграться на девушке. Летала она.
- Не ерепенься, перевалишь на третью сотню - научишься, только пользоваться не захочешь. Ну как тебе сказать… неудобно. Наше тело для ходьбы предназначено, а не для полетов.
— Это почему это??
- Потому что мы тяжелые и неуклюжие. Ладно, подниму я тебя в воздух - а дальше что?
- Ничего. Посмотрю на город сверху, прикину, как мне на тигре летать…
- На тигре ты будешь в другом измерении летать, там все иначе. Ты же хочешь в теле, я тебя правильно поняла?
- А на тигре… в смысле в другом измерении - там совсем по-другому? А поч….
Я не договорил - Галя поднялась над креслом, покачиваясь, как лодочка на зыби. Потом она выпрямила ноги, расправила руки, кувыркнулась, опустилась на мой уровень и приблизила искрящиеся бешеным весельем глаза.
- Получается… так-таки хочешь в теле полетать?
У меня ныло и тянуло в подреберье, но я честно и отважно кивнул.
Галя, покачиваясь, подплыла к шкафу, открыла створки и нырнула вглубь - голые ноги из трехстворчатого нутра, висящие ровно посередине между полом и потолком, впечатляли.
Потом из чужой довоенной мебели были извлечены какие-то толстые кожаные ремни с мощными пряжками, какая-то сбруя вокруг ног, пояса, груди и плеч - Галя одела ее, кувыркаясь в воздухе, как пловец в воде, и потребовала от меня того же. А когда я был запряжен и взнуздан, то меня притянули ремнями к спине.
- А почему не лицом к лицу?
- Неправильно - ответила сзади Галя - во-первых, будешь в меня орать, во-вторых, слюни будут лететь, в-третьих, станешь хвататься руками и мешать маневрам, в-четвертых, некоторые начинают головой крутить, разбить лицо вполне себе в виде благодарности способны. Так что, мил-дружок, будешь висеть за спиной, любоваться паршивым звездным небом… или чем ты там любоваться собирался.
А потом - вы не поверите - моя странная возлюбленная боком подошла к краю балкона, тяжело поднялась над стенкой и рухнула вниз.
Господа присяжные заседатели!! Умоляю вас - никогда, на за какие деньги не соглашайтесь летать в физическом теле между тремя и четырьмя часами утра. На такую глупость может решиться только глупый влюбленный, который сильно пострадает за свою наивность.
Галя, держа меня на спине, как неразумного младенца, ухнула вниз с балкона седьмого этажа - я понял, что мне крышка, мимо мелькнула белая полоса с черными пятнами спящих окон, потом ремни впились в тело, в ноздри и рот забился плотный воздух и я вдруг увидел крышу собственного дома, спортивную площадку во дворе, магазин и пункт приема бутылок, и даже валяющегося алкаша.
Но длилось это недолго, потому что и дом, и район, и город в петлях тусклой реки пропал и превратился в маленький огонек на спящих сумрачных просторах. В разреженном воздухе высоты дышать было тяжко, Галя сипела за спиной, как мехи больного баяна, потом по наклонной заскользила вниз - и вместе с ней стали падать, заныли холодом все мои внутренности, которым вдруг стало тесно. И я стал - вы уж меня извините - орать, как резанный, это были не американские горки, это было страшнее, вместо каретки под задом и надежных рельс к моей спине была привязана вопящая девка, мчащаяся вниз со страшной скоростью.
Я попрощался со своей короткой и дурацкой жизнью, но каким-то волшебным образом мой пилот без самолета сумел сбавить скорость, и мы пролетели по оврагам над шумящим ручьем, так что ветки ив и орешника качнулись за вспоротым нами воздухом, перекувырнулись на повороте, до смерти напугав предающуюся утехам парочку - и не спится же им в четыре утра!!
Галя за спиной уже не сипела трудными вздохами, а свистела и улюлюкала и я тоже, вдруг опьянев полетом, издал какой-то нечленораздельный рык.
Выскочив из оврага, мы сделали свечу над площадью у магазина - вставший алкаш, увидев нас, опять грохнулся навзничь - и стали опускаться, плавно покачиваясь, как осенний легкий листок. А вот на балкон рухнули двумя грузными мешками, и лежали несколько минут без сил, Галя никак не могла справиться с дыханием и выровнять его, я же колотился крупной дрожью то ли от холода, то ли от страха и нервного возбуждения.
Я бы с радостью решил, что все это мне приснилось - кабы не пришлось расстегивать закоченевшими пальцами пряжки, стаскивать с себя сбрую, и если бы не орал под окнами алкаш - они летали!! Они летали!! Они летали!!!
Были и другие неудобства чисто физического свойства, про которые мне говорить неловко, но которые были совершенно неопровержимыми доказательствами реальности полета. Из-за них мне пришлось побежать в туалет, потом в ванную, под горячую воду - про колдунью, на спине которой я ездил, как-то забыл, извините - где с недоверием разглядывал набухающие синяки и ссадины там, где проходили лямки.
Мой ум лихорадочно работал - мог ли я напиться и прыгнуть с парашютом, не помня этого?
Я сидел по бьющими по спине горячими струями, тупо глядя на смешную желтую пластиковую плитку, изображающую кафель, и думал о какой-то ерунде - можно было бы лететь по оврагам сломя голову, а парить не спеша, зависнуть, например, тихо-тихо над влюбленными и напугать их ради смеха, или подлететь к тому милому алкашу, который два раза упал и теперь бросит пить, чтобы дать ему деньги на опохмел или продолжение банкета?
И не хрипеть у меня на лопатках, как загнанная лошадь, этот хрип убил все удовольствие полета…я хочу сказать, прыжка с парашютом.
Когда я собрался с силами, аккуратно промокнул кровоточащие синяки и вышел в комнату, Галя спала, свернувшись калачиком и обложившись подушками.

Утро было жутким. Не знаю, летал я в самом деле или нет, каким образом я умудрился ночью куда-то съездить и прыгнуть там с парашютом, был это сон или нет - но тело болело. Каждая мышца отзывалась болью, ныли растянутые связки плеч и паха, голову невозможно было повернуть. И, что самое приятное - следы ночных развлечений, синие полосы и царапины, никуда не делись. То есть ночью что-то было, про полет я все-таки старался не думать.
Я сидел, маленькими глотками тянул крепкий чай, стараясь не делать лишних движений. Галя проснулась и вышла на кухню, мрачная как туча. Она тоже двигалась несколько скованно.
- Тоже мышцы болят?
- Нет. Только слегка поцарапалась, но это всегда так.
- А почему у меня болят?
- У всех так - логично ответила она - совершенно у всех. Потому вы от страха напрягаетесь. Ты вот вчера как каменный был, у меня словно кусок гранита за спиной болтался.  А вы существа дохленькие, потому и болеете наутро.
- Ты не только со мной…
- Ты еще скажи - как, я у тебя не первый?  Где ты свою чистоту растеряла? Конечно, не первый. Мне иногда приходится вот таких неверующих дурачков в телесные полеты с собой брать.
-  Зачем?
- Затем, чтобы вы, дурачки, поняли, что в этом мире все возможно, но не все удобно. А раз неудобно - то никто этим заниматься не будет. Можно лопатой выкопать котлован - но зачем, если есть экскаватор?
-Экскаватор?
-Я вроде тебя ночью головой ни обо что не стукала - с сомнением посмотрела на меня Галя - или избыток молочной кислоты тебя отупил, что ли? Говорю же - ты прекрасно летаешь в энергетическом теле, вполне сознательно.
- А ты откуда знаешь? - удивился я.
- Все знают. Как только слух прошел, что один из сильнейших шаманов себе преемника нашел - все за вами наблюдать стали.
- Как наблюдать стали?
- Господи, за что это мне. Вот так и стали наблюдать, чтобы понять, на что ты годен, и на что годен твой тудин.
- Так там же… прости, больше тысячи километров?
- Ну и? - Галя уставилась не меня, как на идиота.
- Как?
- Так. За что мне это!!! Как я устала с тупицами работать!!! Он ночью летал над городом, оцарапал себе все тело, и не может поверить, что мы таскаемся куда угодно в течении пяти минут. Мальчик, ты о чем?
- А, со сверхзвуковой скоростью? - блеснул я умом. Галя пристально посмотрела на меня и тихо, внушительно сказала.
- Со сверхсветовой. На сверхзвуковой пусть черепахи ползают. Опять ты меня сбил. Короче, стали за тобой наблюдать, поняли, что ты из себя представляешь, запретили твоему тудину даже приближаться к Москве, он приблизился - а дальше ты все знаешь.
- Убил он кого-то.
- Да, молнией пронзил. Хороший был парнишка, все Останкино держал. 
- Да, соболезную…
- Да нечему соболезновать. Он дальнем уголке космоса прекрасно себя чувствует.
- Как тебя понимать?
- Да вот так и понимай дай плюшку, что-то я проголодалась.
Местное его тело сожгли скорбящие родственники, а энергетическое тело, суть его, или, как вы говорите, душа в дальней галактике, в тепле и уюте.
Я зачем-то протянул руку к хлебнице - и, в самом деле, обнаружил в ней пакет с плюшками. Кто их покупал и когда?
- О, как вкусно. Ты тоже поешь, тебе надо энергию восстановить.
Она посмотрела на меня играющими глазами и заявила.
- Растешь, мальчик, перестал задавать дурацкие вопросы.
- Перестал - согласился я - потому что никакого прока от этого не будет. Я тебе один вопрос задаю - ты отвечаешь, но потом появляется еще три на месте одного. Уж лучше вообще не спрашивать.


Когда зажили синяки и ссадины от моего падения - я с упорством маньяка твердил, что прыгнул с парашютом, но не помню этого - мне пришлось еще не раз участвовать в уничтожении всякого человеческого отребья. Причем далеко не всегда отребьем были маргиналы - скорее наоборот, эти были даже безобидны, и все поголовно больны. Они бы с радость продали бы любой парный за опохмел или дозу - но эти органы были настолько изношены, что для пересадки их не взяли бы даже с доплатой. 
За ними наблюдали - тем более что для нашей пятерки это не составляло никакого труда, иногда пугали, посылая чертей и чудовищ в их воспаленное воображение, но оставляли беззлобно вариться в бреду, пограничном бредовом пространстве между явью и миром теней.
Хотя, конечно, если распад был предопределен, что окончательное, моральное оскотинивание все-таки зависело от человека.
Как я уже говорил, для нашей - так и тянет сказать - "тройки" расстояние никогда не было проблемой. Писатель - говноед был убит в соседнем государстве, а вот поэт - наркодилер после длительных предупреждений был забран для наказаний из серого Питера.
Опять же - мне пришлось долго и занудно пересматривать различные эпизоды его гнилой жизни. Вот даже не знаю, что меня удивило больше всего - то, что он избивал девушек, заставляя их слизывать свою кровь с плитки, то, что вся гнилая питерская окололитературная тусовка про это знала, что про его миленькие маленькие слабости так же знала и жена, или то, что после того как приговор был приведен в исполнение и он сдох - какой вой поднялся на болотах!!! Сообщество потеряло значимого дилера, который поставлял им не разбодяженную наркоту - а на избиения глупых девок, которые узнали, что их кровь на вкус тоже соленая, можно было закрыть глаза.
Но - как только бездарный наркодилер отошел для долгой расплаты за свою поганую жизнь, вдруг выяснилось, что все ложь. Все. Вообще все. Правда только в том, что семь своих крыльев он хранил в кладовке, потому что был скромен, добр, мил и обаятелен. Литературные наркоманы даже учредили премию имени его - садиста и наркомана, алкоголика и дилера, травокура и импотента, извращенца и просто скота.
Но все-таки с ним мы тоже долго возились. Внушали, пугали, ставили на распутье - но он всегда совершенно сознательно выбирал не ту дорогу, дорогу чистого зла, и никогда мук совести или сомнений у него не возникало.  После того как в кончиках пальцев на руках и ногах появилось недоброе покалывание - еще можно было что-то сделать. После того как его сбросили с велосипеда и приложили головой о камень - он еще мог покаяться, исправиться и продлить свои дни на несколько десятков лет. Но он продолжал затаскивать в свой подвал дур, летящих на чадящий огонь окололитературных тусовок, накачивать их наркотиками, избивать и заставлять слизывать кровь - жена, вытирая красные лужи, только глаза закатывала - и когда же тебе надоест? Одно и то же. Одно и то же.
Некоторые разногласия возникли при выборе смерти - добрый Леша, как всегда, предлагал инфаркт или инсульт жизненно важных отделов мозга. Совсем не гуманная Галя соглашалась, в принципе, на инсульт, но который парализует ровно половину тела - чтобы наш подследственный мучился долго и безвыходно, за десятки людей, подсаженных им на наркоту. При этом когнитивные функции - говорила прелестная девушка - желательно оставить, чтобы он мог осмыслить всю свою поганую жизнь и, может быть, покаяться перед смертью.
Борода предлагал прекрасный вариант с переломом позвоночника - чтобы он совершенно четко мог осмыслить свое поведение. Кудрявая же девушка, наоборот, хотела отключить мозги, но оставить едящее и испражняющаяся тело, которое бы не сильно отличалось от улитки или лягушки и могло бы служить наглядным примером того, как судьба наказывает наркодилеров.
В итоге литературного дилера ударили по сердцу - изношенная трудолюбивая мышца просто взорвалась после определенной, как все думали, дозы. Мы видели, как избитые им женщины, ровно шестнадцать штук, ходили в церкви и ставили свечи, как суетились пишущие наркоманы, боящиеся потерять чистоту продукта, и как клочья энергии, бывшие когда-то душой хорошего изначально человека, отправились туда, откуда в обозримом будущем никто не вернется.
Я не могу сказать, что мне нравилось это занятие. Мы убивали подонков - но мы убивали. И каким-то непонятным образом за все это справедливое, но безобразие отвечал я. Меня совершенно не устраивало объяснение Гали - мол, нас никого ни о чем не спрашивают, взвалили на тебя груз - сам его и тащи, хоть врасти по колено в землю.
Все мы так мучаемся - и ничего, живем.
На все другие вопросы она даже не отвечала, только закатывала глаза извечным женским жестом и воздевала руки - обучить бы тебя поскорее и свалить на фиг, достал ты меня, тупица.
Да, и тупицей она меня называла тоже.
В общем, мы жили как нормальная полноценная семья - с добрыми милыми прозвищами, тихими семейными радостями, случавшимися все реже и реже по непонятным мне причинам, заедающим романтику бытом и трогательными привычками.
Насчет "трогательных" я погорячился. Галя не любила, когда ее трогают, терпеть не могла прикосновений. Я помнил, как она вжалась в меня в той самой недоброй памяти лесополосе, что привело к моему ментальному расстройству. После этого никаких контактов - контакты соития я не считаю - у нас не было, спала она рядом, но под отдельным одеялом, и от попыток прикоснуться превращалась в шипящую фурию.
У меня же последние месяцы как-то странно испортился сон - во сколько бы я не лег, каким бы бурным и насыщенным у меня день не был, как бы тяжело я не спал, или как бы не спал мало - все равно я просыпался примерно в четыре часа. И не мог уснуть до шести.
Сумрак цвета кофе с молоком постепенно вливался со светлеющего востока, слабо поблескивали уходящие в свет звёзды, мир, еще не готовый к очередному суматошному дню, сворачивался клубком от предрассветного холода.
Я даже уже не смотрел на нечеткие контуры девичьей фигуры под одеялом рядом - ну что ее рассматривать, только обламывать себя лишний раз. Когда Галя вдруг приблизила ко мне лицо, посмотрела расширенными глазами и крепко охватила. Правда, ничего эротичного в неожиданной хватке не наблюдалось, это я понял сразу.
Кроме того, моя несносная сожительница зачем-то включила свет.
- Выруби свет… как ты это сделала? - спросил я, повернувшись к подружке, и с воплем взлетел с постели - рядом лежало какое-то светящееся чудо, существо, отдаленно напоминающее человека, или его светящийся контур. Свет разных оттенков пульсировал, приходил из глубины существа и уходил неясно куда, какие-то течения возникали, сливались, закручивались, вспыхивали и тускнели.
Все это я увидел, точнее - осознал за доли секунды. Прежде чем страх и паника подбросили и вышвырнули меня с кровати. И свет исчез. На смятом белье сидели, охватив колени руками, Галя со странным выражением лица. Потом она соскочила, подошла ко мне, приложила прохладный пальчик к губам и прошептала.
- Лучше быть в постели - меньше энергии расходуется. Если ты не готов, то потом продолжим. У тебя же мерзнут плечи?
- Ну, мерзнут - неохотно согласился я.
- Правильно, ты теряешь энергию и привлекаешься добрый десяток вампиров.
- Каких еще вампиров? Который кровь сосут?
- Все вампиры сосут - либо кровь, либо силы. Вот у тебя сейчас…
- Не надо ничего спрашивать - прошелестела она, а может утренний ветерок ворвался в щель приоткрытого окна - пойдем, сам все увидишь.
Она настойчиво увлекла меня обратно на ложе, опять охватила руками и мир снова поменялся, снова поменялся и она, да и я сам - стоило только бросить взгляд на собственное тело чтобы это понять.
Нас окружало что-то невообразимое, больше всего похожее на солнечный свет сквозь прищуренные ресницы - сияющее, лучистое, живое, упругое и переливчатое. Вещи, бывшие в комнате, угадывались своими сглаженными очертаниями, весьма отдаленными, надо сказать.
Я опять попытался встать, но меня снова удержали крепкие - на их крепость невообразимый свет вокруг никак не повлиял - руки.
- Не спеши, ходить тебе еще рано. Просто наблюдай - прошептала Галя мне на ухо, и это было тоже странно, привычный голос в невероятной обстановке.
А наблюдать было над чем. Больше всего окружающее меня чудо было похоже на золотую краску, которая клубами и завихрениями растворяется в воде, окрашивая ее и смешиваясь - причем некоторые струи и клубы не исчезали, а, наоборот, возникали.
Я ощущал себя в реке, в неторопливом потоке и имел возможность видеть, как энергия движется, обтекая какие-то громоздкие формы, сливается, перемешивается с другими такими же потоками, поступающими снизу, и уходит частично вверх, частично в сторону окна - ну, мне так показалось.
Я выбрался из заботливых объятий Гали, правда, продолжая держать ее за руку - уже понял, что каким-то образом физический контакт стал проводником в не совсем физический мир - и решил посмотреть всю эту красоту на улице.
Я двинулся вперед - и со всего размаху треснулся коленом обо что-то весьма предметное и очень твердое. Золотой дым и клубящиеся течения растаяли, как туман под первыми лучами солнца.
Я стоял возле сдвинутого набок стола, нога адски болела, Галя, сидя на кровати, глумливо - как мне показалось - ухмылялась.
-Как дети малые… все вам куда-то бежать надо, приключений искать не свою задницу. Показали тебе энергию - сиди и не трепыхайся, пока за ручку не отведут куда надо.
-То есть ты, моя красавица - начал было я и замолчал, не зная, каким хорошим словом ее назвать.
- Я выключатель - Галя выставила ногу и шевелила пальцами, раздумывая, красить ей ногти или нет.
- Ага, ты, значит, выключатель - с умным видом повторил я, а что оставалось?
- Именно - она решила оставить ноготки в покое и спрятала ногу под одеяло - сам ты пока не можешь переключать свое зрение - это раз, а даже если получиться его переключить, то тебя может занести в такие дали, из которых мы всей компанией тебя вызволить не сможем. Поэтому, пока ты не познакомился с основными потоками, ну, с парой десятков сущностей, которые нас окружают и с которыми мы так или иначе всегда контактируем, в те места лучше даже не соваться.
- А там что, есть сущности?
- Там их как фантиков у дурня. Полно. Точнее - не там, а тут. Ты же чувствовал холод на лопатках?
- Каждое утро, если ночью не спать. Самое такое поганое время, сучий час, с четырех до шести. Всегда плечи мерзнут. А это почему, кстати?
- А это потому - отвечала Галя, уютно сворачиваясь и подкладывая руки под щеку совершенно детским жестом - а потому это, что в промежуток… жуткий промежуток между ночью и днем мы слабеем. И всякие гадости приходят, чтобы нами пировать. Мы вкусные. Мы сладкие.

Мне незамедлительно представились какие-то бесы с рогами, рвущие острыми зубами нашу беспомощную плоть. Видимо, на моем лице отразился ужас, потому что почти заснувшая Галя вдруг рассмеялась.
- Ага, такие хищники с острыми зубами… ну да, ну да. Они довольно безобидны и слабы. Если бы они были сильными, то давно бы нас уже уконтропупили. От нас бы, родной, вообще ничего не осталось. На самом деле мы даже не чувствуем, что нами кто-то питается. Холод ранним утром лишь опосредованные ощущения, которые легко снимаются, например, теплым пледом.
-То есть…
- Ну как бы тебе объяснить. Они хищники, если так понятней. Они регулируют численность населения, только на энергетическом уровне.
- А, вампиры?
- Типа того. Только они совершенно не боятся солнечного света, не имею клыков, да и живут тоже не вечно. Мало для них еды, понимаешь ли.
- Почему мало?
- Потому что нормальные люди сильны и не хотят делиться тем, что нам подарено и что жизненно необходимо.
- А меня что, кто -то просит поделиться?
- Да нет же, тебя никто не будет ни просить, ни спрашивать. Я уже говорила - тебя просто ставят перед фактом. Вот есть сущности, которые сосут нашу энергию. Они начинают это делать как только мы появляемся на свет. Сразу, незамедлительно.
— Это же подло!!! - возмутился я - как так можно!!! Ребенок еще беспомощный, а они сосут!!!
- Суки - согласилась Галя - сосут и сосут, и ничего с ними сделать нельзя. Более того - у самых слабых они забирают такое количество силы, что люди в прямом смысле чахнут и сохнут. Пока не сдохнут.
- Суки!!!
- Суки, суки, это мы уже выяснили. Но парадокс в том, что энергии у нас такое безумное количество, что здоровый человек не просто может делиться, он должен это делать просто для того, чтобы не сойти с ума. Избыток энергии для нас так же вреден, как и ее недостаток.
- Не утешай. Все равно как-то не очень приятно сознавать, что меня кто-то сосёт.
- Относись к этому проще, дружок. Воспринимай их как обычную биоту.
- Кого?
- Биоту. Микроорганизмы, которые живут в нас. Пять кило примерно.
- Ох. Что ж я маленьким не сдох. Как вообще так? То нас жрет кто-то, разрешения на спрашивая, что мы таскаем на себе пять кило микробов… пакость какая.
- В себе - невинно поправила Галя - и самая прелесть в том, что мы без них помрем. И не только мы. Да не переживай ты так. Когда помираешь - ничего страшного в этом нет. Конечно, тело не хочет отпускать энергию, этот момент слегка неприятен, но не более того. А потом перед тобой открываются совершенно потрясающие перспективы.
— Это как?
— Это так, что ты приобретаешь способность ощущать и видеть то, что раньше не мог.  Вот это вот туловище, которое тебя так нравиться - мне, кстати, тоже - ограничивает наше восприятие. Мы не можем видеть ничего кроме того, что нам позволяет наш мозг. А он существо косное и туповатое, он скряга и жмот. Но его можно понять. Он хочет хорошо жить в нормальной оболочке, но при этом хочет получать много всякого наслаждения. Этим и пользуются наши маленькие энергетические друзья.
- На что ты намекаешь? - спросил я, надеясь закончить разговор, от которого мне становилось в прямом смысле тошно.
- Все психоактивные вещества курируются нашими маленькими энергетическими вампирчиками. Их, видишь ли, интересует вид энергии, свойственной в основном нашему биологическому виду. Ну, как бы тебе объяснить, ту энергию, которую создают живые клетки. А когда они слабеют, искажаются и полевые поля - так можно сказать? - для них это просто праздник желудка, они гурманы.
- Ты же всю эту чушь не сможешь доказать? - сделал я слабую попытку вернуться в рамки разума.
- Нет - честно ответила Галя - как я смогу тебе доказать то, что ты и сам прекрасно видишь? Взять тебя за руку?
- Нет - шарахнулся я, думая, что если так дальше пойдет, что я стану самым ярым приверженцем целибата - пойди угадай, какая из милых и не очень девушек откроет передо мной жутковатые миры?
Но Галя, судя по всему, совершенно не собиралась дальше открывать мне тайны невидимого - она наконец-то, утомленная путешествиями, засопела в две дырочки.
А я лежал и думал, что, конечно же, ничего нет, не было и быть не могло. Отпечаток тигра скорее всего нарисовал мой  друг-шутник, это не трудно, полеты во сне и наяву были именно что во сне - ну кто их нас, скажите, во сне не летал? -  и потом в тайге наблюдалось небольшое помутнение рассудка от одиночества и тишины окружающих меня покатых сопок в ржавой шерсти облетающих лиственниц.
А мои путешествия в прошлое, мои же отозванные непонятно кем способности слышать чужие мысли, все мои появления в чужих квартирах тоже прекрасно укладывались в рамки снов. Однако возникала другая проблема - если я во сне живу более интересно и насыщенно, чем в реальности, не захочется ли мне там остаться или наоборот - не спать вообще? С сущностями, которые рыскают во снах и представляют угрозы для приличных людей, мне встречаться не хотелось бы. А судя по рассказам регулярно снящейся мне Гали, там, в тех снах живут далеко на ангельские рати и не полчища серафимов.
Я посмотрел на лежащую рядом девушку с раздражением - как было хорошо зарыться в теплые лапки и мягкое тельце, но лучше даже не дотрагиваться. Увидишь еще каких-нибудь потусторонних зверей и объятья навсегда разлюбишь.

*
Иногда Галя проявляла удивительную активность и начинала таскать меня по разным местам, причем шли мы, как положено, на пионерском расстоянии друг от друга - потому что стоило ей до меня дотронуться, как мир вокруг менялся. Причем не в лучшую сторону - это только читатели желтой прессы, ищущие инопланетян, рептилоидов, беседующих с Барабашками и заряжающие трехлитровые банки воды перед телевизором, считают, что магия это весело, прикольно и полезно.
На самом деле это баланс между жутью и страхом - и возможность видеть немного больше, чем остальные, тем более те, кто этого так жаждут.
Я не всегда радовался нашим вылазкам из дома, тем более что частенько по своим каким-то соображения Галя таскала меня на другой конец Москвы, обычно не объясняя, для чего она это делает. Потащились, например, к нашему Университету - но к выгоревшему подвалу подходить не стали, а долго накручивали круги между корпусов факультетов, пили чай из термосов среди зарослей Большого газон, заглянули в Ботанический сад - и для чего? Галя лишь загадочно улыбалась на мои вопросы и ничего пояснять не собиралась.
Не то чтобы они была молчаливой, нет, она трещала обычно без умолку, как нормальная среднестатистическая девица выстреливала триста слов за треть минуты, умудряясь при этом не ответить на заданные ей вопросы.
Я давно заметил эту ее полезную особенность и не спрашивал лишний раз, зная, что ответа все равно не получу, а получать лишнюю и совершенно бессмысленную информацию мне не хотелось. Тем более - как сказала мне моя подруга - придет время, когда информация будет литься прямо в уши отовсюду, и ушлые люди начнут устраивать часы, сутки и даже недели тишины, ограждая бедных горожан от бесконечного поступления никому не интересных копеечных сведений под трещащими заголовками.
Я не очень тогда понимал, про что она говорит - мы жили в относительной тишине, в которой за информацию отвечали книги, за музыку - кассеты, а последнее время расплодившиеся радиостанции.
Более того - Галя заявила с бескомпромиссным видом, что люди подсядут на мусорный поток, как на наркотики, и жить не смогут без постоянного прокручивания - прокручивания? - переспросил я, на что девушка ответила - потом поймешь, именно прокручивания, хотя тебе проще будет понять пролистывание.
Так вот, без постоянного пролистывания бесконечных видеороликов, фотографий.
- Они будут так много учить?
- Ты что, наивный чувак. Они ничего не будут учить, им это не нужно. Они будут пролистывать - листать для того, чтобы листать. Все, что они увидели в процессе, тут же забудется, просто потому что пестрая лента никогда не кончается. А если у них отобрать телефоны…
- Телефоны? - переспросил я, вспоминая, как всеми правдами и неправдами добился установки домашнего номера.
- Да, телефоны, в них как раз и будет весь этот мусор.
- В телефонах? Вот в этих пластмассовых коробочках с круглым диском и проводом - пружинкой?
Я помолчал и добавил.
- Они телефон с телевизором соединят? Ну так все равно с собой не потаскаешь.
- Потаскаешь, потаскаешь, не сомневайся. Они станут маленькими, чуть больше ладони - причем больше ладони только ради удобства, так-то можно вообще с палец длинной сделать. В общем вот, как говориться. Все равно ты не поверишь, пока сам не увидишь.
- И через сколько я весь этот ужас увижу?
- Ну, да, жутковато. У вас в кармане будет свободный доступ ко всем сокровищам мира, а вы станете постить…
размещать фотографии котиков и упражняться в козлоумии.
- Ты не сказала - через сколько лет это начнется?
- Да не так уж и далеко. Через тридцать, примерно. Ты еще в самом соку будешь, если только в свою тайгу обратно не сбежишь.
— Вот еще глупости - возмутился я и стукнул себя в грудь кулаком - куда я сбегу? Я коренной москвич, если ты не знала. У моей прабабки три дома стояло возле Преображенского рынка, с левой стороны у кладбища. Там ее родня и захоронена. Я в эту землю пророс, я помню, как во дворах пчелы на полевых цветах жужжали, а лето пахло лесом и нагретым камнем…
-Ну, началось. Жалко мне тебя. Да всех жалко, кто на переломе эпох родился. Это историкам хорошо, а вам плохо. Скорее всего ты сбежишь, потому что Москва твоя будет совсем не твоей - лучше, удобней, комфортней, но не твоей. Ты, дурачок, так и останешься в тихих, поросших травкой дворах с пчелками.

Вот за такой милой беседой мы вышли из метро - из маленькой, словно придавленной к земле станции с низкими потолками. Справа виднелась древняя смотровая пожарная каланча, маленькая, словно игрушечная против взметнувшихся вверх бело-голубых многоэтажек, слева прижимались к земле перед сносом желтые дореволюционные двухэтажные домишки.
-  Зачем ты меня сюда притащила? - удивился я - места родные, но ностальгией я пока не страдаю.
- Нет никакой ностальгии - отвечала Галя, идя ко мне вплотную и иногда ощутимо касаясь бедром - то, что вы называете ностальгией, всего лишь энергия, которой вы разбрасываетесь и которую нужно собрать.
- Зачем ее собирать?
- Да перед смертью - объяснила мне подружка с интонациями уставшей учительницы - Ему и помощникам ведь надо разобраться, что ты в этой жизни натворил? Поэтому вся энергия, которую ты оставил на своих путях, собирается в кучку и эта кучу уходит наверх. Слышал наверное, что в этот момент вся жизнь перед глазами мелькает?
- Ну, слышал - неохотно ответил я. Тема не нравилась.
- Это вот как раз поэтому.
-Все равно не понятно.
- Ну, к примеру, ткет паук паутину. Ткет себе и ткет. Потом берет ее за одну ниточку…
- Паутинку, ты хотела сказать?
-Ну конечно, за одну паутинку, и собирает все в один комок.
- Ага. Понятно. Да. Нет, ничего не понятно.
- Что тебе опять непонятно?
- Все непонятно.
- Ладно, попробуем с другой стороны. Все, что мы делаем, сохраняется на полевой основе. Это не просто снимок, как фотография, а фактически точная копия события со всеми подробностями. Да что я тебе рассказываю, сам все видел, когда в прошлое уходил.
- Не хочу я больше в прошлое.
- Да тебя никто туда и не гонит. Вот взяли моду, в прошлое шастать. Все энергетические поля более-менее согласованы, а ты своими путешествиями их тревожишь.
- Все не так идет?
- Да все так идет, ты слишком ничтожен, чтобы что-то изменить. Но вообще лишнее возбуждение всему вредит. Разве непонятно?
- Как тебе сказать - честно ответил я - с одной стороны понятно, с другой - вообще ничего не понятно.
— Это хорошо. Если бы ты сказал, что все тебе понятно, то стало бы понятно, что ты рехнувшийся дурак. Так ты тоже дурак, но пока еще не рехнувшийся, это дает надежду, что из тебя будет толк. Хотя сомнительно, ох как сомнительно.
- Знаешь что!!! - мне просто необходимо было изобразить возмущение - Мало того что ты выгуливаешь меня, как собачку, в парке, так ты еще и дураком называешь!! Совесть имей!! Пощади мое самолюбие!!
- Самолюбие? - невинно поинтересовалась Галя - а что это такое? Типа самоудовлетворение? Онанизм?
Ладно, возвращаемся к нашим энергиям, больше я тебя ничему научить не смогу. Итак, нас интересует сила, которую человек оставляет в местах наиболее значимых для его жизни. В такие места его тянет - ну, на бережок какой-нибудь, где сидели в обнимку, на место преступления, в места, где компании большие собирались, или, например, напряженная мысленная работа шла.
- В самом деле? Обнимашки рядом с убийством стоят?
- Они так и стоят, правда, убийство по накалу выше, чем обнимашки.
- По накалу?
- По энергетическому взрыву. Происходит взрыв, и на месте воронки остается твоя энергия.  Иногда тебе хочется вернуться и ее собрать, поэтому тебя тянет в старые места, особенно в старости. Хотя там ничего материального вообще, бывает, не осталось, а то, что осталось, вообще ничем ни на что не похоже. Кажется, я стала слегка косноязычной, нет? Да?
- Есть немного - согласился я, поскольку почти ничего не понял. Явно косноязычная девица мне попалась, простые вещи толком объяснить не может.
- Причем, заметь, существует очень интересная закономерность - больше всего тебя тянет туда, где ты был счастлив и силен.
- Почему?
- Потому что можешь быть счастливым и сильным только тогда, когда ты действительно очень сильный - и след твой, который тебе надо забрать, тоже мощный такой.
- А, извини, другие следы что, не?
- Конечно, что- не.
-Как так?
- Да понятия не имею. Вот вокруг нас куча, целая толпа радиоволн - они везде одновременно и друг дружке на разных частотах не мешают. Плюс другие прочие волны, да тебе все это объясняли. С человеческой энергией то же самое - она существует среди подобной, но отдельно, и в разных местах может сохранятся столетиями. Особенно если там старые дома стоят.
- С привидениями?
- С привидениями.
- А привидения у нас — это тоже энергия? - догадался я
- Слуги. Энергия тоже, все вокруг энергия, но они еще и слуги.
За светской беседой мы прошли главную часть парка, розарий и ракушку летней эстрады, которая так щемяще пахла старым деревом, по асфальтовым дорожкам, искореженным временем, меж разорвавшими пространство застывшими взрывами кустов, и свернули на тропинку, пропадающую в зарослях подроста.
- Так вот, слуги - продолжила моя спутница, гибко шагая впереди (меня восхищала ее кошачья грация в каждом движении) - это существа, которые ограждают места с патогенным влиянием на человека. Беда в том, что чем больше нас пугаешь, тем нам интереснее становиться.  Это просто беда какая-то. Ты кого видеть хочешь?
- Ну, не знаю. Ну, пусть будет Машка.
- Которая из? - невозмутимо спросила Галя - из будущего или из прошлого?
- А…м… даже не знаю. А их будет много?
- Много. Последняя - розовый ангелочек с синим поясом и пышными волосами, знаток увечий и переломов.
- Ужас какой… нет, ее не надо.
- Почему? Хорошенькая Машенька. Тебя она не поломает, не бойся. Ты для нее будешь очень старым пердуном. Очень -очень старым. Так какую тебе Машку?
- Мою… первую…
- А, Швенберг. Ну ладно. Теперь посмотри по сторонам. Что видишь? А?
Я покрутил головой. Тропка из плотного суглинка под ногами, обычная лесная травка, сосны, бузина, рябина, лиственницы, падающие на одну сторону - в ту, куда тянутся ветки.  Эти ветки выглядели странно - все деревья во всем мире дерутся за свет, и бывает, что растут как флаги, в одну сторону, в сторону солнечного потока. Тут же освещенная сторона была у листвянок либо просто чистой, либо с редкими дистрофичными ветками, кривыми и голыми. Самые мощные ветви тянулись - точнее будет - дружно тянулись в самую гущу зарослей.
Сосны тоже были странные - кроны у них выглядели ровно, как у всех лесных нормальных деревьев, чего нельзя было сказать о стволах. Казалось, что это не сосны, а бронзовые извивающиеся змеи, вдруг застывшие в самые разгар плясок - и стволы, и ветви были изогнуты, перекручены, вывернуты.
Остальные деревья, растущие в отдалении, с нормальными стволами и кронами имели видимый уклон в сторону своих странных собратьев.
- Умничка, заметил - пропела Галя - а теперь держись.
Она взяла меня за руку и, как всегда, мир изменился, превратившись в замысловатое переплетение волокон, сгустков, шаров, движущихся темных клубков, каких-то разноцветных испарений, как мне казалось, воронок, всасывающих в себя свет. В общем, мир таков, каков он есть, и более никаков.
А прямо перед нами высилась то ли колонна, то ли столб темного дыма, в который затягивалась окружающая энергия - нижняя часть уходила куда-то в неопределенную бездну, верхняя терялась, и граница его была неопределима.
Вокруг столба кругами летали какие-то клочья, или сгустки, или клубки - извините, всего богатства русского языка не хватает, чтобы описать эту картину - причем создавалось впечатление, что они не являются частью столба, а обладают собственной волей. Они заметили нас и стали пикировать, сворачивая на некотором расстоянии и обходя нас. Но мне казалось, что с каждой атакой эти темные неприятные клубки подбирались все ближе и ближе.
Потом произошло вообще нечто совсем странное - в крутящейся дымовой завесе сформировался женский силуэт. Точнее, скорее девичий, еще скорее - школьный. Вышедшая девчонка была в школьной юбке и жилете, под которым, как мне показалось, ничего не было. Пышные мелко завитые волосы были распущены по плечам, тугие щеки пылали. Она подошла вплотную, сняла очки в прозрачной пластиковой оправе, посмотрела на меня яркими серыми глазами и вдруг сказала.
- Ну да, шкала она есть шкала - и залепила мне пощечину. От которой весь окружающий нас энергетический хаос как ветром сдуло - мы стояли среди кривых сосен и растущих на одну сторону лиственниц, в старом парке на окраине - пятнадцать минут до Кремля - Москвы.
Галя схватила меня за рукав - по какой-то причине прикосновение к одежде не приносило такой разрушительный эффект и потащила прочь.
Я шел за ней, покорный, как мул, и все пытался понять - что это было? Откуда появилась девица из далекого прошлого? Хотя да, сказали же, что можно из будущего, хотя это и не принято, не стоит заглядывать вперед и нарушения закона караются строго и неотвратимо.
- Ну и зачем мне нужна была эта демонстрация?
Возмутился я, как только мы выскочили из сырой чащи на родной пыльный асфальт.
- Ну - пожала плечами Галя — это первый образ, который я у тебя считала. Не хорошо? Не правильно?
- Конечно неправильно. Зачем брать первую идиотскую подколодную влюбленность и напоминать про нее?
- Ну хорошо, хорошо, виновата. В следующий раз будешь просто сгусток черной энергии видеть, без всякой визуализации.
- Еще и следующий раз будет. Замечательно.
- Конечно будет, дорого. В Москве есть несколько мест такого уровня силы, и во всех них регулярно какие-то проблемы случаются. То вешаются, то убивают кого-нибудь, то голову теряют и насилуют каких-то проходящих бабок.
- Машка насилует? В смысле этот…тот сгусток?
- Конечно нет. Сгусток вашей озабоченностью не обладает. Просто влияние места. Сгусток должен защищать и отпугивать. Люди начинают чувствовать страх, неуверенность, холод, который вдруг до костей в жаркий летний день пробирает. Народ пугается и разбегается. Все нормально. Вот тебе надо следить, чтобы этот самый сгусток не переусердствовал. То есть в патологическом своем пятне он может хулиганить, а вот в другом месте уже нет.
-- И как же я смогу его проверить? Скажи мне, Калигула!
- Вергилий, ты хотел сказать - равнодушно поправила Галя - никак. Можешь приехать и глянуть, может из дома понаблюдать. Можешь слетать, в конце концов, возможностей масса, выбирай какая тебе больше по душе.
- Лучше, конечно, слетать. Быстрее, думается мне.
- Да. За пару секунд можешь туда-обратно обернуться. И проверить успеть, и все мелкие пакостные сущности уважать тебя будут и боятся. А это важно. Ты не видел, как они на нас пикировали?
- Я видел, я не понял.
- Ну и хорошо. Обычно эти зверюшки на людей пугающее действие оказывают. Ну то есть люди живут, все прекрасно, солнышко светит, или дождик идет, или снег там - все понятно, все известно. И вдруг оказывается, что за нами следует целая толпа, и каждый из этой толпы хочет отщипнуть от нас по кусочку.
- Гнусно звучит.
- Не просто звучит, это вообще довольно гнусно. Они как паразит, блохи или глисты. Только настоящих паразитов можно вывести, а ментальных - никак.
- Вообще никак?
- Вообще никак. С другой стороны - ну живут они рядом и живут. Если в тебе достаточно энергии, если ты сильный, то сделать они тебе ничего не могут, они не могут даже приблизиться. Они, как стервятники, собираются вокруг слабых и умирающих. Вот тогда пируют.
- А что человек чувствует, когда на нем пируют?
- Ничего. Слабость, равнодушие, скуку. В общем, все то, что смерти предшествует. Как только мир уходит от человека - значит человек готов покинуть мир. Все мудро устроено, посмотрел сам - дай посмотреть другим.
- Я вот чувствую грусть. Прямо сейчас. Я что, помирать собрался?
Галя обняла меня за плечи и прошептала прямо в ухо.
- Нет, ты просто осознал, какими бесконечными тайнами окружен.
*
Я был окружен, в самом деле, бесконечными тайнами. Но даже тайны в конце концов приедаются - так мужики в аномальной зоне, про которую бубнил работающий ради фона, чтобы разбавить тишину верхних этажей, телевизор, совершенно не обращали внимания на НЛО, то и дело шмыгающих над огородами. Полетели инопланетяне по своим делам, проблем-то, главное, чтобы посадки не портили.
Так и я постепенно перестал обращать внимания на любые странности, нас окружающие, точнее, начал испытывать любопытство энтомолога, изучающего какой-нибудь пчелиный. Рой. При этом безо всякого трепета, ужаса и тоски, постоянных спутников моих первых видений. Дошло до того, что то и дело во время наших прогулок я хватал Галю за руку и наслаждался видом, который не видел никто, кроме нас - а энергия по грандиозности могла сравниться с любыми природными явлениями, испокон веков потрясавших человека.
При этом все-таки проще всего было находиться на природе, городская энергия подавляла своим путанным разнообразием и моментальной изменчивостью.
Деревья были более постоянны и дружелюбны к наблюдателю, а редкие гуляющие радовали меня демонстрацией своих болячек, каждая имела свою проекцию.
- Сможешь потом людей лечить - шутила Галя, а когда я возмущался - мол, видеть еще не значит вылечить, уточняла - сам факт определения болезни на глаз уже вылечит, это же чудо. Можешь даже секту создать, если хочется.
 Но вот секту мен создавать совершенно не хотелось, мне вообще не хотелось собирать вокруг себя кого-бы то ни было, ни поклонников, ни, тем более, врагов. Я бы предпочел позицию стороннего всезнающего наблюдателя - да, именно такая позиция меня бы вполне устроила.
Обычно мы сидели в обнимку не поваленном березовом стволе - даже умершее дерево обволакивало нас доброжелательством, а у проходивших мимо людей не было никаких вопросов к стеснительной парочке, мы же наслаждались самым разнообразным дефиле.
Товарищ, двигавшийся на нас, был сопровождаем целым роем стервятников - и, судя по черным пятнам, у неги был цирроз печени, энцефалопатическое поражение мозга, язва. Темные пятнышки пикировали не него, прилипали, накачивались человеческим светом, отрывали и таяли в окружавшей нас бесконечности.
Как я уже говорил, мы ничем особенным не отличались - парочка и парочка, сотни таких ищут уединения в городских сумерках, и внимания мы не привлекали, разве что ностальгических вздохи у старичков и старушек.
Но человек пройти мимо не смог - он распластался по земле, это стало четко видно, когда Галя бросила мою руку.
На тропе в самом деле лежал представитель любимого мною маргинального слоя общества - причем лежал не просто так, сваливших от перепоя, я стоял на коленях, закрыв голову руками и согнув серую спину.
- Боги! Боги мои!! - произнес он хриплым выдохом - Паки херувимы!! Житие моё! Иже!! Иже!
- Что житие моё, хороняка? - ответил я в тон ему - Да встань, что ты на дороге раскорячился? Подойди.

Он послушно встал и приблизился. Настоящий пролетарий умственного труда, раненый на колчаковских фронтах - в пиджаке с засаленными лацканами, серой майкой под ним, роскошными спортивными штанами с лампасами, модными остроносыми ботинками, которые мечтали о встрече со щеткой.
Карман пиджака оттягивала  бутыль зеленого стекла, заткнутая бумажной пробкой.
Когда -то мужик был, бесспорно, красив - намеки на это хранил волевой подбородок и рисунок губ,  ярко-серые глаза под густыми черными бровями и ресницами. Правда, бугристый нос в прожилках явно указывал на проигранные битвы с зеленым змием, тусклые немытые волосы вокруг загорелой плеши были причесаны и слегка завивались над ушами, из которых лезла седеющая щетина. Мужик был небрежно, но выбрит, и когда говорил, старался спрятать скверные зубы.
Он смотрел на нас с восторгом, страхом и обожанием. Стукнул крепким кулаком себя в грудь, потом схватил бутылку - видимо, самое ценное, что у него было на данный момент - и протянул мне.
- Какое счастье - сказал он хриплым дискантом - киндеру расскажу - не поверит. Меня и так уже кореша засмеяли. Пить отказываются. Приходится вот одному, как алкоголику какому-то.
- Друг - сказал я, благоразумно отводя его руку с ядовитым пойлом - ты нас с кем-то путаешь. Мы обычная пара влюбленных.
- Ага. Падающих с балкона, но не разбивающихся, а улетающих в небо. Мы тоже книжки читаем. Мы тоже помним, что за этим следует.
- И что же за этим следует? - спросил я, вспомнив эти серые глаза, раскрытые от испуга и удивления.
- Второе пришествие!!! - сказал мужик, подняв грязный, но с коротким ногтем палец. - и страшный суд. Давно уже пора, между нами. Ты думаешь, почему я пью? От тонкости душевной натуры. Скажи, а ты за меня перед Ним попросишь? Я же неплохой человек, корешей всегда похмеляю, даже недавно одному даже денег одолжил. Шабашка образовалась. Я ж нищий духом, мне рай положен…
Говоря все это с максимально возможной в его состоянии страстностью, грязными пятнами на коленях,  бутылки, из которой он то и дело прихлебывал, выглядел мужик вполне себе живописно.
- А кто это? - шепотом спросила Галя.
- Мы на него спикировали, когда тебе в четыре утра полетать приспичило  - так же заговорщицки ответил я.
- Ребята!! - мужик смахнул пьяную слезу - Вы не представляете, как я рад вас видеть!! Меня же кореша на смех подняли, допился, говорят, Зина до белочки.
- Зина? - хором спросили мы.
- Зиновий - галантно приложил руку к грязной майке мужик - так вот, допился ты до белочки, летающих баб видеть стал. Я им говорю - так я же не только баб, я ж баб верхом на мужике!! Они только ржут, охломоны, что с них взять. Шагалом меня звать стали. Что, мол, Шагал, ты куда шагал в четыре утра? Чего тебе не спалось?  Частушку петь стали - голые бабы по небу летят, в баню попал реактивный снаряд.
Галя хохотнула, с народным творчеством она была не близко знакома.
- Вы не поверите, я стал себя алкоголиком чувствовать. Одному бухать приходится. А что в пьянке главное? В пьянке главное компания. А компания меня изгнала своими насмешками. Нашли, тоже мне, Шагала с бабами летающими.
- Хорошо, Зина, ты мне скажи, чего тебе от нас-то надо?
- Как это что?  - икнул Зина густым плодово-выгодным облаком - чтобы вы статус- скво восстановили.
- Статус-кво, ты хотел сказать?
- Нет, я хотел сказать - скво.  Статус-кво — это когда бабы нет. Есть баба - статус-скво. Неужели непонятно? Простые же вещи.
- Так, хорошо, значит, ты хочешь поднять свой статус-скво, ладно, допустим. Чтобы кореша приняли тебя обратно в свою компанию. Так?
- Так.
- Так что нам надо для этого сделать?
Зиновий задумался, избороздил морщинами лоб, поскреб свою загорелую плешь.
- Вам надо подлететь к ним. Всего лишь. Подлететь и так пальчиком - утю-тю, верьте Зине, Зина врать не будет.
- Ага. А потом что?
- А потом летите по своим делам. Что тут непонятного? Трудно мне без корешей, гонят кореша взашей.
Ага.
Сказала Галя с недобрыми выражением лица. Она посмотрела в стороны - тропинка была пуста в густеющем вечернем воздухе - а потом я ощутил нечто очень странное, как будто воздух сгустился, обрел упругость и выталкивает меня от земли. Я даже посмотрел вниз - но ботинки стояли на земле, как им и положено. А вот Галя натурально висела в воздухе, багровая от натуги, потому что держала за сальные лацканы пиджака Зину, а Зина пытался закричать, но из его рта вырывался лишь сип, как из пробитой шины. Они медленно и натужно отрывались от почвы, Зина косил лиловым глазом на меня, видимо, оценивая высоту их полета - тонкие руки торчали из натянутых рукавов, спортивные штаны едва не падали с тощего копчика, а Галю болтало, как пьяный вертолет, и в конце концов они грохнулись на землю бесформенной грудой.
- Так, Зина?
- Да ты, блин, меня чуть не задушила!!! - возмущенно просипел Зина, массируя покрасневшую шею - Хочешь взять полетать - так бери за подмышки, как приличные люди, нет, мы гопников изобразить решили. Я помню, как ты его страстно обжимала, а Зину что, Зину можно за шкирман, как кота помойного.
Галя сначала стояла возле него на коленях, потому оперлась о тощее плечо и выпрямилась. Она была буквально мокрой от пота, капли бежали по лицу и срывались со слипшихся волос, тяжело дышала и смотрела не меня, покачивая головой изумленно.
- Ты зачем меня подняла, глупая скво? - продолжал Зиновий неожиданно тонким голосом - я тебя просил меня поднимать? Может, я летать с детства боюсь!! Я не просил меня поднимать. Кто тебя знает, скво, поднимешь и бросишь. Ты же летать не умеешь, вон его чуть не разбила, мчалась вниз как сумасшедшая, только у самой земли выровнять падение ваше смогла. Не умеешь - не берись. Мне на роду от ханки умереть написано, а не разбиться из рук глупой бабы.

Тут пришлось и мне, в свою очередь,  взять его за лацканы и внушительно сообщить, что летать я лично не умею, но умеет мой кулак - правда, невысоко и недалеко, до ближайшей рожи. Зина присмирел и поведал, что вообще-то он не против экспериментов, но предупреждать надо. Если он появится в окне его бухающих дружков в обнимку с молодой красивой, это будет еще лучше.
- Ради такого дела - пускал петуха Зиновий - я даже помоюсь, я даже зубы почищу!!!
После чего раскинул руки и собрался показать, как его надо держать в объятьях - нежно, очень нежно, и не ронять, особенно с высоты, вот как его, и резко не летать. Лучше, вообще, парить. Как перелетная птица.
Через несколько минут после приземления он вырвал зубами бумажную пробку, едва восстановив дыхание, опустошил бутылку и теперь пьянел с катастрофической быстротой - что, впрочем, нам было на руку.
Я вообще собирался положить его под кустик со всем уважением - но у Зины были другие планы. Опьянеть-то он опьянел, но тратить время на сон считал излишним. Из него просто хлестал фонтан красноречия. Галя смотрела на меня с тоской, я же не знал, что делать. Бить его? Что тут бить, извините, напугать его? Если он не испугался женщины, натурально поднявшей его в воздух, то вряд ли его вообще что-либо в этом мире теперь может испугать.
Оставалось тихонько раствориться в темноте, в клубящихся вокруг нас кустах - но Зиновий, видимо, мало что видевший, находил нас каким-то собачьим, сверхъестественным чутьем.  Мы уходили от погони, мы терялись в темноте - но она обдавала нас ароматом плодово-ягодного вина, и развеселый алкаш материализовывался из ниоткуда, продолжая строить великие планы о том, как мы утрем красные носы его неверующим друзьям. Он нас, кажется, даже не преследовал, он просто появлялся там же, где и мы, не прикладывая к этому никаких усилий.
- Ничего не понимаю - шипела Галя, сбрасывая с плеч его нахальную руку - как так? Как он нас находит? Он что, в самом деле…
Спасение пришло, откуда не ждали. В лунном свете материализовалось существо на тонких кривых колготках, в юбочке, обтягивающей костистый задик, в черной кофте, сияющей стеклярусом и блестками, с вавилоном на голове и черными пятнами вместо глаз.
- Зиночка - жеманно протянула она - блин горелый, ты где запропастился? О, ты с друзьями? А я Лилечка. А у вас выпить есть? А если найду? Шутка. Зинка, пошли, у них выпить все равно нет.
Она была явно волшебницей - потому что Зина как-то погрустнел, обмяк и позволил обнять себя за талию. А когда в холодной ладошке Лилечки оказалась небольшая, но приятного достоинства бумажка, она хотела смыться, оставив нам дружка, но я пригрозил карами небесными.
- А - засмеялась Лилечка - бабами летучими мне угрожаешь? Да я сама баба летучая. Вчера как полетела, видишь, два фингала? А Зинка наш допился до белочки, что с ним теперь делать?
- Домой отведи.
- Да и домой тоже можно, но лучше в компанию. Он смешной у нас, как начнет рассказывать, что на него с седьмого этажа баба с мужиком спикировали - одна на метле, один на пылесосе, подхватили его, сейчас, сейчас, подхватили, поносили над районом и бросили на том же месте, у магазина. А уходил он от нас, прибежал, я помню, весь трясется…
- И что?
- Ну, что. Налили мы ему и уснул, горемыка. Правда, Витька Гвоздь и Манька Компот его теперь доканывают летучими бабами, а мне -то что? Я хорошая, добрая, я никогда ни над кем не смеюсь. Да, Зинка? Ты, Зин, на грубость нарываешься…
Она повела своего дружка, и из темноты донеслось развеселое - ребятки, если будете летать, алкашей наших больше не пугайте.

Мы некоторое время шли молча, потом Галя вздохнула.
— Вот потому еще в телах летать не принято. Или как ты - над тайгой. Там ладно, если какой-нибудь чукча увидит, что даже внимания не обратит. Шаман проветриться решил, ничего особенного. А вот в городе сотни глаз даже когда людям спать положено - уж, казалось бы, четыре утра, самое дохлое время, слабые жизни гаснут, сильные слабеют - кто нас может увидеть? Так нет, какой-нибудь пьяный Зиновий домой тащиться. Не спалось ему у Лилечки. Теперь по всему району сплетен жди - мол, на Гурьевском привидения завелись.
- Да не поверит никто, что ты переживаешь. Зине, да Маньке Компоту с Гвоздем жить недолго осталось.
- А что так?
- Да ничего. Просто не живут пьяницы долго, не интересно им тут. А как только они уйдут - и весь их пьяный треп, все их глупые байки   забудутся. Кто они такие? Да никто. Чтобы создать легенду нужно чтобы народ в нее поверил, а чтобы народ поверил, нужно народ впечатлить. Хотя бы сотне показаться.
- Не нужно никаких сотен - вдруг заявил я с удивившей меня самого уверенностью - если нас случайно пятерка увидит, этого достаточно. Видишь, как фантазия работает? Ты на метле, я не пылесосе. Потом окажется, что ты на ведьме, я на борове. Или ты на козе. А жаль. Мне понравилось.
- Че-го?
Раздельно и ядовито вопросила Галя.
- Летать в теле понравилось. Ощущения интересные, как на американских горках, дух захватывает. Не знаю только, что с одеждой делать, все-таки наверху холодно. Тулуп достать надо и валенки, и очки широкие, летные.
- Я тебе достану на фиг - пообещала Галя - не будешь ты больше летать, у меня задача другая. Есть у нас специалисты по полетам, вот пусть они этим и занимаются. Я только смотреть тебя учу, а полеты - это так, для разминки, чтобы твой мир разрушить.
- Разрушила?
- Нет. Кто ж знал, что тебе, идиоту, летать понравиться?
- Это только идиоты не знали, что мне летать понравиться. Вы же следили за мной над тайгой?
- Следили - вздохнув, согласилась Галя.
- Вы же должны были понимать, что мне понравиться?
- Да поняли все, поняли.
- И о чем мы говорим?
- Только о том, что ты пытаешься заставить меня работать не в своей области.
- Прости, дорогая - обнял я ее за талию, почему-то не боясь изменения мира - я не очень понимаю про области.
- О, Господи - стряхнула она мою руку - каждый занимается тем, чем ему на роду назначено. Я вот вижу энергии, этому тебя учить и буду.
- А летать?
- Да летать все могут, это как ходить, плевое дело. Но мастерства достигают единицы.
- Так. - я уже не спорил, спорить и чего-либо доказывать было совершенно бесполезно. Сказала моя спутница, что полеты дело плевое, лучше ей поверить, пока она тебя не сгребла за шкирку и не отправила куда-нибудь на Проксиму Центавра проветрить мозги.
- Что - так?
- Так ничего. Вот скажи, родная, что ты будешь делать, если Зина выследит, где мы живем и охоту на нас устроит? Тем более что Лилечка нас видела.
- Да ничего она не видел, подумаешь, мутная парочка в темноте, накачали Зинку халявным пойлом… разве что развести нас захочет, вот это может быть. Ну так? Продолжай свою мысль.
- Продолжаю. Что мы будем делать, если Зина с Лилечкой нас узнают…
- Заладил. Ничего. Кто им поверит, алкашам.

*
Я, как вскоре выяснилось, ошибался сразу по нескольким направлениям - во-первых, Зина больше никому не рассказывал про то, что видел в четыре утра, и тем более про то, как нежная девушка его едва не придушила, подняв в воздух. Ему с лихвой хватило насмешек от друзей - впрочем, друзей тоже понять можно. Их глумление было вызвано лишь заботой о душевном состоянии друга, тем более потраченном избыточным употреблением отупляющих жидкостей.
И потом - Зина бросил пить. Вообще. Он страдал от похмелья, у него дергался кадык при виде литровой бутылки спирта или родного портвейна, ему подмигивал Распутин, в уши нежно шептала пивная пена - ну сделай мой свежий холодный глоток, ну избавь себя от мучений!!
Зина так долго стоял возле ларька, рассматривая разнообразные бутылки, что продавщица стала с ним здороваться, а под рукой держать чугунную гантельку на всякий случай.
Он и сам бы не смог объяснить, зачем он рассматривал широкий ассортимент отравы. Видимо, это были отголоски многолетней дрессировки, когда все события жизни так или иначе приводили к выпивке. Она давала много ощущений - от пьяного полета носом в асфальт, от эйфории в течении трех минут после первой рюмки, до боли, разламывающей череп на огненные куски по утрам. Жизнь взмывала из бездны к небу - по крайней мере так казалось. И вдруг все кончилось.
Зину, понятное дело, никто не кодировал - он со смехом относился к тысячам аферистов, пускающих по вене горячий укол или водящих руками над затылками притихших пьяниц. Он никогда бы не стал экспериментировать ни со своим здоровьем, изрядно потраченным, ни со своей психикой, порядком издерганной. Да и не собирался он бросать - зачем?  Страна развалилась, мир катится в тартарары, капитализм сжимает золотые фиксы на горле испуганного обывателя, и зачем бросать пить?  Любоваться на сорняки, буйным цветом закрывающих руины великой страны?
Это была его установки и установка его друзей - она вполне логично обосновывала и оправдывала пьянство. Правда, когда страна - великая преданная держава - была еще жива и еще сильна, тот же самый Зина до хрипоты орал в тесной кухоньке над стаканом того же портвейна про счастливую жизнь на прекрасном Западе. Ах, Запад, не пота запах!!!
Тот же самый Зина прятал под пиджаком замусоленную книжицу стукача и перебежчика со лживой фамилией, возмущался высылкой удачно обтяпавшего гешефтик еврея с логореей, которому даже простили попытку устроить фиктивный брак с американкой и всучили за хороший розыгрыш премию.
Тот же Зина сидел среди безумцев в грязном палаточном лагере за храмом Васьки-Голого, пил водку, запрокинув щетинистый кадык, валялся на брусчатке среди косматых дворняг, шатался по площади с какими-то лозунгами, разрушал и низвергал, радуясь свободе стать скотом.
Тем более что уж в этом-то стремлении новая страна стремилась помочь - а торгаши за любую прибыль готовы были продать не только мать, но и еще десятки будущих поколений. Будущих, так сказать, без будущего. Торгаши с радостью бы оставили им помойку с опустошенными недрами, заброшенными городами и тупыми хозяевами, приезжающими за данью из-за океана.
Кому такое понравиться, кроме торгашей?
Но Зина не был торгашом. Зина был просто глупым алкоголиком, уничтожившем свое скромное, но надежное будущее в каком-то озверелом помрачении и вдруг осознавший размеры совершенной преступной глупости.
Он пил, кляня себя за развал страны, за ваучер, стоящий три бутылки спирта Рояль, за беспризорников, нюхающих клей, за глобальное оскотинивание на одной шестой части суши - пока одной жуткой ночью, перед самым рассветом на него не обрушилась с седьмого этажа веселая баба с орущим от страха мужиком.
Через несколько минут эта парочка, видимо, совершив облет территории, чуть не сшибла его - точнее, он сам упал от страха - и на этом жизнь кончилась.
Как будто они унесли ее с собой пролетевшим вихрем, и Зина остался стоять один, ежась на сквозняке.
Конечно, можно было бы вернуться к друзьям, к их милым шуткам - придешь домой, там ты сидишь - к их бесконечным подколам - голая баба летала или все-таки одетая? А почему она сидела на мужике? Может мужик на ней?
Он бы даже не злился, а отвечал пьяным дурням в том же ключе - вы все не грубость нарываетесь, вы все обидеть норовите - но не мог. Вот просто - не мог.
Он то лежал на продавленной, несколько раз горевшей - заснул пьяный с сигаретой, обычно дело - тахте, на ее горько пахнувших гарью зеленых подушках, пялился в телевизор с поющими трусами, то вдруг начинал драить полы и стирать пыль с гарнитура, свидетеля прошлой жизни, то вдруг хватался за готовку,  то по десять раз перечитывал журналы Спид-инфо, целую пачку которых ему подарил знакомый сутенер.
Трезвая жизнь оказалась скучной - работа, к которой он не привык, не приносила радости, точнее - радости не приносило вообще ничего из окружающего его мира. Он старался придумать себе какую-то цель, ради которой захотелось бы встать с кровати, но ничего, кроме срочного похода до ларька и покупки бутылки, в голову как-то не приходило.
Конечно, можно было пригласить Лилечку. Эта прекрасная дама всегда была готова помочь, поддержать и утешить, но для этого ей надо было налить. Трезвая она была обычной злобной скандальной кликушей, устраивающей визг по любому поводу. Могла и когти с облезшим лаком запустить в глаза, способна была запустить и бутылку в голову, если последняя была так же пуста.
При этом она не была злой, ей просто было плоховато с похмелья, и вообще она себя считала человеком хорошим, с тонкой душевной организацией, которой жить в грубом мире просто невыносимо.
И Зиновий вдруг увидел цену этой самой тонкой души, полкопейки, медный грош.
Трезвому смотреть на кривлянье, тыканье пальцем прямо в лицо для пущей убедительности, вдохновенные россказни про то, кто сколько выпил из местного бомонда, кто кому дал и кто за это получил по щам или яйцам - было тяжело.
Он бы, конечно, избавился от Лильки и предпочел более приличную даму, с которой можно было бы поговорить хотя бы о звездном небе или возможности лежать на магнитной подушке, но вряд ли смог такую женщину заинтересовать.
У трезвого человека и оценки, к сожалению, трезвые.
Поэтому через пару недель воздержания был выработан компромисс - Лильке он покупает пиво, сам же пьет чай, Лильке - воблу, себе - торт, после выпитого литра Лилька идет искать себе добавку, а удовлетворенный Зина делает что хочет.
Еще через пару недель пиво было заменено на чекушку водки - просто потому что быстрое и сильное опьянение Лильке было важнее, чем долгая одухотворенная, оживленная легким хмелем беседа.
На жизнь Зина зарабатывал в местном магазине, куда его вызывали за наличку грузить товар. Платили не то чтобы много, но на бедную жизнь хватало, а для богатой нужно было напрягаться. Напрягаться только-только завязавший человек не способен.
Зиновий в этом не был уверен, но ощущал каким-то животным чутьем, что избыточное нервное напряжение по любому поводу вызовет срыв, поэтому и жил максимально примитивно - погрузка, просрочка, срок давности которой уже нельзя было продлить, Лилька, отрабатывающая свою водку и приносящая однообразные сплетни из прошлой жизни.
Зиновий завис между двумя мирами - от старого он уже отказался, войти в новый был пока не готов.

Я встречал его в этот период регулярно - он то таскал ящики и крюком сдергивал полутуши в подвал, то сидел на оградке, ссутулившись и пуская дым, то вел подружку домой, а в авоське виднелась хлеб, колбаса, окорочка и чекушка.
Он всегда был трезв, но печален и отстранен. Он посмеивался, когда местные алкаши вежливо спрашивали, как полет? Нормальный? Или покупали ему пачку овальных сигарет "Полет", второй категории без фильтра.
А когда шутки становились слишком грубыми и навязчивыми, Зина только пожимал плечами и молча уходил. 
Мне было интересно такое перерождение. Когда он не работал или не удовлетворял простейшие инстинкты, он то сидел на лавочке у нашего подъезда, то крутился под окнами.  А один раз, ночью, в три с чем-то, встав по надобности, я подошел к окну полюбоваться ослепительной полной луной - и внизу увидел одинокую фигуру, застывшую возле своей тени.
Зина то ли делал вид, что меня не замечает, то ли действительно не замечал, то ли просто не знал, как подойти. Это пьяному человеку легко и в грязь брякнуться, и претензии предъявлять, а трезвому иной раз и поздороваться тяжело, не то, что на сомнительные темы разговаривать.

Мы с Галей вели обычную жизнь молодой пары и ни у кого не вызывали интереса - в громадном доме, недавно заселенном, большинство друг друга не знало.  Фактически, Зина был нашем единственным знакомым в этом районе, но начинать общение мы не спешили.  В лесополосе возле дороги я нашел еще одно аномальное место с такими же перекрученными соснами и вампирами, которые крутились там, как рой жирных мух  - иногда мы садились в обнимку  недалеко от него, наблюдая, как энергия, закручиваясь подобно торнадо, уносит  светящиеся потоки вглубь земли,  и как вампиры (так эти темные сущности называть проще) отрываются от потоков только тогда, когда мощная воронка их практически втянула.
Удивительным было то, что некоторые люди, прогуливающиеся в этом узком и длинном парке, проходили мимо аномальной зоны совершенно спокойно - более того, вампирские сущности от них шарахались.
Иногда Галя, продемонстрировав мне такого человека - проплывающий мимо образ, отдаленное увеличенное наше подобие, световая голограмма - отпускала мою руку, демонстрируя объект в привычной реальности.
И я, к удивлению своему, понимал, насколько разные люди не поддаются влиянию аномальной зоны - молодые и старые, подростки и дети, старики и многодетные мамы.
Один раз мимо нас прошел печальный Зина. Он посмотрел прямо на меня, вздохнул, развел руки, поднял плечи, и побрел дальше.
- Информативно - засмеялась Галя, беря меня под руку, переплетая пальцы и прижимаясь грудью - смотри на него.

Я посмотрел, если можно так сказать - как обычно, от прикосновения моей подруги мир сместился в сторону чистой энергии - и бредший мимо Зина вдруг стал буквально ослепительным. Более того, стервятники, возникающие как будто из ниоткуда и сосущие его энергию, в этот раз держались в стороне.
- Как комары от репеллента - пробормотал я, увидев, как темные комки вампиров пикируют не него и отскакивают, словно испугавшись.
- Объясни, что это такое - попросил я, когда девушка отпустила мою руку и обычный солнечный день стал тусклым по сравнению с миром энергии.
- Ничего особенного. Зина от шока, от встречи с нами бросил пить. Ему пить уже неинтересно. А как только человек бросает эту мерзость, исчезает энергия, которая важна нашим маленьким друзьям, они ей питаются. То есть, питаются они вообще нашей силой, но сила на то и сила, чтобы просто так не даваться. А вот грязная энергия алкоголя, разрушая нашу основную энергию, это просто лакомство для этих зверюшек.
- Так - я, как обычно, попытался сделать вывод из сказанного — вот эти вот черные клубки, которые сидят возле аномального столба, которые сосут нашу силу, очень любят спиртное, потому что оно перерождает нашу природную чистую энергию и превращает ее в дерьмо, которое они любят?
- Да.
- А вот наш друг Зина стал сиять, как майская параша, только потому что перестал бухать? Он же доходяга, откуда у него такая яркость?
- О, это ты еще себя на видел. - Галя потерлась о мое плечо, как кошка - вообще-то алкоголики обладают огромной силой - ты попробуй, поживи под таким прессингом!! Их организм, их аура, если хочешь, работают на износ - поэтому, если они вдруг меняют свою жизнь, то освободившаяся энергия просто огромна. Стервятники их атакуют еще долго, но так они вообще всех атакуют, и тебя, и меня, всех-всех.
- Ага. Понял. Скажи, кстати, если тут аномальная дыра, почему хранителя нет?
- Наверное, потому что мы ее только что открыли. Дыры вообще такая штука - существует на одном месте пару миллионов лет, потом исчезает, и хранитель мыкается по свету, не зная куда себя деть. Или возникает на пустом месте, вот как здесь, опять же, тебе надо хранителя сюда назначить. Кого, как ты думаешь?
- Зину?
- Ну да, наверное, Зину. Не зря же он нас увидел.
-  А как, интересно? Окликнуть его и сказать — вот видишь такой смерч, который все в себя засасывает? Вот твоя задача - чтобы люди в него не лезли.
- Тогда он окончательно с катушек слетит - засмеялась Галя - но нечто подобное нам все равно придется сотворить. Не сию секунду, конечно, но придется. Время есть, аномальная зона пока только силу набирает.
- А что он за это будет иметь? Чем мы его заинтересуем?
- Вот опять ты за свое. Для какой цели нам его чем-то там интересовать?  Сколько раз тебе объяснять - нас никто не спрашивает. Видимо, то, что нами управляет, исходит из каких-то личностных качеств. Иногда это соотносится с тем, чего нам хочется, иногда нет. Повторяю, нас никто не спрашивает. Ты, насколько я помню, выл как собака на цепи, чтобы с тебя сняли чтение мыслей и видение прошлого.
- Выл. Чтение сняли, прошлое нет - помрачнел я.
- А как насчет бессмертия? - засмеялась Галя - смотрители живут возле своих зон так долго, что их вполне можно бессмертными назвать.
— Это же мечта всего человечества!! - подскочил я - жить вечно!! А как жить вечно? В своем теле?
- И как ты себе это представляешь, интересно. Нет, конечно не в своем, но могу тебя утешить - твои личностные черты сохраняться полностью. Грубо говоря - Зина сможет бесконечно долго вспоминать свои бесконечные попойки в первой половине жизни.
- А, допустим, друзья? Подруги?
- Нет, этого не будет. Но могу тебе сказать - девяносто процентов людей от возможностей, который подарили тебе и, может быть, подарят Зине, моментально откажутся от друзей, подруг, денег и детей.

*
Вообще-то, конечно, жизнь на Гурьевском была интересна. То мертвец заглянет, собираясь оставить свое тело в шкафу - к счастью, больше он не появлялся, я с содроганием вспоминал этот случай - то молодая девка возникнет в кресле, чтобы навеки поселиться и найти у меня приют. То местный алкаш терял интерес к выпивке и волю к жизни - знал бы он, что ему готовит веселая компания энергетических киллеров. В те времена как раз появились первые откровенные наемные убийцы. Причем быстро привыкающий ко всему наш народ и такую профессию принял, как должное. Как интеллигентные бухгалтера вежливо обслуживали низколобых братков, бывших спортсменов, порой смущая их своей вежливостью - так и форменные убийцы нашли свое место в новейшей истории и народном фольклоре.
Я, как смотрящий, мог наложить вето на некоторые решения моей команды чистильщиков - и команда, прекрасно это зная, иногда старались обходиться без моей начальственной помощи. Почему-то они вызывали меня лишь для международных ликвидаций, таких, как транклюкация пишущего Псаракова (может у кого-то и поднимется рука назвать его писателем, у меня так точно нет) а работу по своей родной широкой стране старались выполнять без меня. В какой-то степени я был им благодарен - поводом к уничтожению были такие поступки, про которые мне знать не хотелось.
Само собой, чистильщики не были садистами или маньяками, и давали человеку шансы до упора - тот же самый пресловутый "последний кадр" давал жертве вполне приличную отсрочку. Которой, к слову, никто никогда не пользовался.
Этот момент меня интересовал - последний кадр или не последний, но в итоге команда концентрировала не нем свое внимание, и этого было достаточно для наступления, например, сердечного приступа, или катастрофического скачка давления, или развившегося по непонятной причине анафилактического шока.
Впрочем, за этим следили и, как я уже сказал, в некоторых спорных случая вызывали меня - нашли, тоже мне, судью высококвалифицированного.
В остальных случая отчитывались, не перемещая меня в свое логово - тем более что их представитель всегда теперь находился рядом, обучая меня, необучаемого.
Представительно садился, скрестив ноги, брал меня за руку - иначе никак - и перед нами проплывала череда лиц, которые усилиями нашей команды покинули грешную землю. Большинство из них знакомы мне не были, но один раз - появилось изможденное лицо юноши со стоящими дыбом кудрявыми волосами и торчащей плотным колтуном бородой.
— Это что такое?
- Это один из наших клиентов.
- Насколько я помню я на него вето наложил.
- Наложил, наложил, успокойся.
- И что? - судя по тому, что в квартире вдруг стало очень жарко, я налился кровью.
- Ничего. Твое вето было выполнено.
- Но он мертв!!!
- Нет. Еще не мертв. Но скоро будет.
— Значит мое вето не выполнено?
- Нет, я же сказала, все твое вето выполнено.
- И поэтому вы его убьете?!!
- Ну что за терминология. Но, да - мы его убьем.
- Охренеть, блин!!!…
- Смотрящий, у тебя сейчас пар из ушей пойдет. Угомонись. Никто твое вето нарушать не собирался, в конце концов, тебе же ответ держать.  - Она отпустила руку и погладила меня по голове с каким-то участием - так вот как мы можем твое желание нарушить? Но у нас, родной, так же как у тебя, есть совершенно четко прописанные правила, которые никто изменять не в силах, понимаешь? То есть если человек, которого закрыло вето, меняется - он прекрасно живет дальше, и никто его не трогает. А если он остается на той же ступени, с которой его хотели взять - ну тогда, извините, его и берут. Это же логично? Если последнее китайское предупреждение не действует  - извините.
- Да понятно это, понятно - у меня задергался подбородок и защипало в носу. Детский сад, одним словом. - но за что его? Я ж не просто так вето вынес, я просмотрел всю его жизнь. Короткую.
- И никчемную - припечатала Галя - ты видел скольких людей он на наркотики подсадил? Не одну сотню. Она даже своей родной бабке предлагал - мол, боль снимет. Но бабка железная алкоголичка старой закалки, но новую дурь не повелась. Как пила полвека водку, так и продолжила пить до гробовой доски. Но даже это ладно. Ты сам понимаешь, на что готова слизь?
- Слизь?
- Именно. Предложи тебе стать сатанистом, ты что сделаешь?
- Ты знаешь, судя по тому как мы людей щелкаем, мы
- Да нет же. Мы щелкаем только тех, кто очень просил и сильно заслужил. А сатанисты - добровольно служат злу.
- Злу, значит. Так его же нет.
- Конечно есть, что за глупости ты несешь - рассердилась Галя. - есть чистое беспримесное зло, и есть зло поменьше, которое им питается. Сам же видел. Так вот, если я тебе предложу убить человека и принести его в жертву сатане - ты что мне ответишь?  Хоть зла и нет?
- Да не знаю. Наверное, откажусь, хотя непонятно почему.
- Тут все просто, в тебе есть стержень, который не дает согнуться или прогнуться, как тебе угодно.  А в мальчике такого стержня не было и нет. Он мог сделать все что угодно, точнее - что ему прикажут. И при этом… ну как бы тебе сказать. Вины-то он не испытывал, потому что всего лишь исполнитель. Курить начал в десять лет - компания плохая. Пить в одиннадцать - налили, гады.  Наркотики в тринадцать - предложили, подлецы.
- В самом деле - налили, предложили.
- Тебе-то сколько раз предлагали - ты отказывался, насколько мы знаем…
- Откуда это вы знаете?
- Да все мы про тебя знаем - устало отмахнулась Галя - говорила же. Так вот. Ты не станешь сатанистом, ты не будешь пробовать наркотики, за исключением ханки, у тебя есть запреты, которые ты не способен преодолеть, как бы тебя не заставляли.
- Мы не обо мне говорим.
- Не о тебе, ты просто для примера.
- Так может он на самом деле ни в чем не виноват? Сначала родители, потом плохая компания, потом дурацкая смерть…
- Смерть не бывает дурацкой. Смерть всегда вовремя.
- Ну, знаешь…
- Ну именно что знаю. Вот теперь перестань топорщиться, жалеть нашего несчастного мальчика, к которому мир так несправедлив, и посмотрим на него без розовых слез, размывающих вид. Посмотрим? Посмотрим.
Она вскочила, запахнув короткий синий шелковый халатик с золотыми узорами, поправила воображаемый галстук на шее и постучала ложечкой о чашку, привлекая внимание.
- Попрошу внимания и тишины. Сегодня мы рассмотрим пример, ведущий к спасительной смерти неплохого, в общем-то, человека. Можно даже сказать - хорошего человека, на котором ездили все, кому не лень, отбирали у него деньги, вещи, телефоны (для этого нужно было всего лишь напоить или наширять) - и который при этом даже не пробовал защитить не то что свою честь, об этом даже речи не идет, но хотя бы как-то поднять личностную самооценку. Мы свидетели интереснейшего феномена - молодой человек был настолько избалован еврейской бабушкой и бесформенной мамой, что не собирался брать ответственность на себя ни в каком виде. Он привык, что за него все всегда решают, и не мог - а главное, не хотел ничего менять. Он понимал, что нужен маме только в виде никчемного неудачника, и старался быть именно никчемным неудачником. Прошу ответить почтенную публику - если вот вас назовут лентяем, неудачником, тунеядцев и так далее - что вы сделаете?
- Обижусь - честно ответил я.
- А потом, господа слушатели, что вы сделаете потом?
- Ну, потом… потом постараюсь доказать, что я не такой. Конечно, мне плевать на мнение большинства, но мне не наплевать на мое личное мнение. Я не хочу быть каки-то ущербным в своих собственных глазах. Это называется самоуважение.
- Именно!! - вскричала Галя - именно самоуважение!!! Вот краеугольный камень всех человеческих поступков!!! Если человек себя не уважает - то все, он не жилец.  А для того, чтобы уважать, нужно немного - выбрать дорогу и идти по ней до конца. По пути совершенствуясь, и совершенно неважно, какая у тебя дорога, главное - твои изменения в лучшую сторону. Вот в чем, понимаешь, загогулина.
- Он и шел своей дорогой, если дорогой лектор этого не заметил.
- Уважаемый слушатель неправильно расставил приоритеты - мигом парировала Галя - ценность пути обозначается самоуважением и ростом. Личностным ростом, вне зависимости от оценки окружающих. Ты должен идти и расти. Ты можешь пробовать разные области, но достичь совершенства можно только в одной, как ни крути.
- Он пробовал!!!
- Да, согласна, он много чего пробовал. Особенно то, что ему совершенно не подходило, а поскольку он вращался среди быдла, способного только на низкоквалифицированный и плохо оплачиваемый труд, то он за него и брался. Потому что толкнули - он и пошел себе заниматься тем, чем не должен. Какая-то бортировка колес, какие-то дурацкие стекла. Нет, работа есть работа, если у тебя к ней способности. А наш подсудимый даже гвоздь не мог вбить, потому что у него начиналась истерика.
- Извините!! - закричал я - так может мы видим именно что попытку совершенствоваться, занимаясь ровно тем, чем ему заниматься нельзя, поскольку неприспособлен!! Парируйте!!
- Господи, да что тут парировать.  - недобро усмехнулась Галя - ну что тут парировать? Если бы он хотел стать великим шлифовальщиком стекол - прекрасно. Это именно что развитие. Стал великим шлифовальщиком - и пошел дальше. Ну так нет же. Он брался за дела только для того, чтобы их бросить. Это было целью всех его попыток. Чем бы он не занимался - он все делал настолько плохо, насколько это возможно, чтобы его быстро выгнали и чтобы он мог уйти в запой с полным правом. Люди, понимаешь ли, козлы, оскорбляют его и мешают.
- Понимаешь, в чем дело - грустно сказала Галя, помолчав  - можно сколько угодно сваливать вину на родителей, окружение, жестокий мир, несправедливое социальное устройство, но в конце концов брать свою судьбу в свои руки. Приходит срок и все. Либо тебя забирают и на твое место ставят другого, который уважает законы жизни.
Причем необязательно, что этот другой будет из твоего народа. Даже скорее всего нет.
- То есть вы его убрали чтобы освободить место для хрен знает кого?
- Нет, потому что хрен знает кто придет сам и будет выполнять условия жизни - а твой любимый неудачник получил ровно то, к чему стремился.
- Так может он и не неудачник?
- Может - не стала спорить Галя - но мы живем исключительно для того, чтобы развиваться и совершенствоваться. Других целей у нашего существования нет, прости уж. И если ты отказался от этого, то ты неудачник не только в земном масштабе.
- Не понял? - насторожился я.
- Ты неудачник в масштабе космоса.
После чего моя несносная подружка повернулась ко мне спиной.
*
Больше всего на Гурьевском меня раздражала моя зависимость от Гали. Нет, не в том смысле, не в человеческом, с этим как раз проблем не было.  Но мне не хотелось жить по приказу - если уж меня назначили смотрящим, то я должен обладать какой-то силой воли, хотя бы для того, чтобы смотреть на энергию прямо когда захочу. Но пока я зависел от нежных ладошек моей девушки, которые оказывали на меня совершенно невероятное воздействие.
Я пытался выспросить, когда в конце концов я избавлюсь от своей учительницы и смогу пойти сам, пусть на шатающихся ножках, на что красотка только пожимала плечами, изредка утешая - мол, когда надо будет, тогда все и придет. Не от нас сие зависит, ты еще не понял?
Понять-то я понял, но не прекращал дурацких попыток открыть мир энергии самостоятельно. Логика была простой, как мычание - раз все происходит от прикосновения, то почему бы мне не попробовать прикоснуться самому к себе?
Для своих опытов я использовал, как обычно, лесополосу вдоль дороги - тогда еще вековые дубы не были повалены ураганами и разделены пилами, подрост не был вырублен и иной раз не расстоянии вытянутой руки невозможно было ничего увидеть. Я садился куда-нибудь (причем место выбирал только по интуиции, понравилось оно или нет) и начинал скрещивать пальцы, жать руки, разводить их, поднимать, строить какие-то детские фигурки как для театра теней. Это было забавно, но глупо - пытаться форсировать события, которые должны произойти сами. Но все-таки я изображал деятельность, в которой ничего не понимал, просто чтобы чем-то занять время и отвлечься от мистической ерунды - точнее, чтобы ее хоть как-то обуздать. С другой стороны, к Гале я привязался, и наше сожительство меня вполне устраивало. Вот так - с одной стороны я опять хотел свободы, в том числе от ненормальных тайн, с другой больше всего на свете хотел сохранить свое нынешнее уютное рабство.
Так вот - я сидел на пне. Вокруг стояли три дуба в несколько обхватов, чьи корявые ветви пересекались над моей головой. По МКАДу проносились редкие машины. Тоскующие комары ныли в уши тонкими голосами. Иногда сквозь заросли двигались тела мерно гуляющих по тропинкам обывателей. Я сидел и мастерил из пальцев разные фигуры - цель своих занятий я уже подзабыл, увлеченный вариативностью возможных конструкций (прошу простить мой плохой французский).
Мне бы заняться йогой или хотя бы нормальной гимнастикой, или родным до последнего шага бегом - нет, вот дернула меня нелегкая искать замену Галиным нежным рукам.
В общем, кусты раздались и передом мной появилась Лилечка с двумя синяками, как тощая панда, вся в сверкающих блестках, синей кожей в дырах на тощих кривых колготках, вся с облезлых позолоченных кольцах и пластиковых зубастых заколках на встрепанных перьях прически.
Но Лилечка меня не удивляла - эта рыба-прилипала крутилась вокруг самых маленьких денег, чувствуя их совершенно мистическим образом. Меня удивил ее спутник.  Такой типичный портной, то есть работник утюга и кипятильника, в великоватом малиновом пиджаке, спортивных штанах с генеральскими лампасами и, конечно же, остроносых ботинках. На шее его висела золотая цепь толщиной с руку и крест без гимнаста. Низкий лоб в глубоких морщинах свидетельствовал о способности думать - мучительно, но непродуктивно. На корявых коротких пальцах блестели печатки, поцарапанные нередкими встречами с неуступчивыми зубами. В общем - настоящий хозяин новой жизни стоял передо мной, скреб бритый череп и морщил лоб. Значит, думал. Я их не любил, этих новых властителей дум, поэтому застыл от удивления с переплетенными пальцами.
- Жидкий он какой-то.
- Отличный - запищала за его плечом Лилечка - настоящий, толстого поднимать тяжело. Полеты летать — это тебе не вилку сглотнуть.
- А?
- Говорю - летать — это не вилки кушать.
- А. Ты что?
— Вот тут да. - ответил я лаконично.
- Ага. А пальцы?
— Это так надо.
- Это он так мудрость привлекает. - влезла Лилечка -  Каждая позиция - очередная мудрость. Вот сейчас в него прямо шесть мудростей заходят.
- А, а про что мудрости?
- Про мироустройство.
Я сидел с открытым ртом - мир вокруг был загадочен и чудесен, но иногда чересчур.
- И что там мироустройство?
- Вращается - лаконично ответил я.
- Ничего не вращается. Что вращается? Где ты видишь вращение? Придумают тоже херню, высоколобые. Значит так, ты знаешь кто я?
- Очевидно вы рэкетир и крыша?
- Смотри -ка, не совсем дурак, когда про вращение на топит. Я издатель.
Я аж поперхнулся от неожиданности.
- Точнее - крыша издателей. И наш отдел маркетинга мне доложил, что сейчас в народе сильная потребность в духовном. С попами мы не поладили, с тобой поладим.

И мой собеседник посмотрел на меня так, что Лилечка, икнув, растворилась в зарослях, а мне померещился древний разгоревшийся утюх.
- Короче, Склихосовский, напишешь нам Волосову книгу. Ну, там, славяно-харии, родные боги, мы не рабы, мы друзья, Перуны и эти… мокрые. Мокши.
- Эм…мдя…  я, вообще-то, не писатель.
- А кого это вообще колышет? Написал — значит, писатель. Пусть кто-нибудь вякнет.
- Я крещеный вообще-то, мне нельзя.  - соврал я.
- Я тоже с крестом, мне тоже нельзя. Я на церковь сколько дал? Вот то-то. Я с архиереем на пруду наливки пил. Да только у них свои писатели, в сане.  А нам нужны свои. Да ты не переживай, заплачу сколько надо. Хорошо заплачу. Но если вовремя не напишешь - тюх-тюх-тюх-тюх. Да, и про пальцы тоже напиши. Про мудрость свою, все как на духу.
- Да блин… какая мудрость?
— Это неважно. Главное - пальцы сплести, а там что-нибудь да появится. Короче, год тебе на две книжки. Вот тебе деньги.
- А мне? - тут же вылезла из кустов Лилечка.
- Тебе на водку дал уже, хватит. А человек мистик, у него работа сложная.
После чего малиновый пиджак круто развернулся на каблуках и ушел, а вокруг него прыгала Лилечка, жаждущая получить еще за наводку на водку. У меня же на коленях - пальцы так и не расплелись - лежала толстая пачка условных единиц с американскими мордами в буклях.
К слову сказать - про славяно-хариев, мокш и парок книжку я написал, тем более что претензий к художественному уровню у издателя не было никаких - думаю, что про него он даже не слышал. Написал и про пальцевую гимнастику, придумал даже название, поиграв со словом "мудрость", и примерно через десять лет все продвинутые волосатые люди в домотканых балахонах до хрипоты спорили с неверующими о подлинности Волосовой книги, и для медитации складывали пальцы особым образом.
 Я был сильно благодарен своему малиновому пиджаку за то, то он не поверил нашей высохшей алкоголичке и не стал требовать от меня демонстрации полетов.
Да, собственно, никакой чуши по заказу я писать не собирался - точнее, я вообще не собирался писать. Я ненавидел печатные машинки, каждым щелчком вбивающих буквы прямо в мозг, я ненавидел исчерканные истеричными каракулями листы - свидетелей графоманской судорожной горячки и "потного вала вдохновенья". И деньги меня не прельщали. Таких долларовых пачек у меня лежало несколько штук, а угрожать после полета в физическом теле и перспективой грозовой битвы на тигре, а также прочих милый особенностей моей скромной и обычной жизни было с его стороны неосмотрительно и глуп. Но я сделал скидку хозяину жизни в малиновом пиджаке, наивному, как детсадовский хулиган.
Переключить свое  внимание на мир тонких энергий мне не удалось, поэтому я решил пробежаться по жизни бородатого юноши, которой собирались убрать с земной поверхности за его абсолютное безволие и бессмысленность короткой жизни.
И я несколько часов сидел под дубом с остановившимся взглядом, потом вскочил, рванул домой, разбудил сонную и мягкую, с розовым следом подушки на щеке Галю и спросил в лоб - могу я собрать собрание?
- Кликни клич и собери собрание… только машинку в руку возьми - пробормотала она.
Я послушался - взял чудо-машинку, кликнул клич (Сарынь на кичку!!) и, после знакомого уже фейерверка ослепительных искр и черных колец с пятнами оказался в нашей штабной норе. В ней ничего не изменилось, даже обои оторвались не до конца.
Правда, я совсем не ожидал, что компанию чистильщиков выдернут на собрание прямо в том виде, в каком они были. Самым приличным оказался Борода - он был в нежно-розой пижаме с белыми голубками и васильковыми незабудками. Кернер стоял в полотенце на жирных чреслах, с обритой наполовину головой и густым волосяным облаком на груди. Кудрявая курносая оказалась растрепанной, раскрасневшейся и тоже почти голой, в прозрачной комбинации. Зато Леха был в спортивном костюме. Он посмотрел на всех и заявил неторопливо.
- Ну ты даешь, Смотрящий. Как я своему другу объясню куда делся? Мы с ним бежали и прибежали, хоп - с партнёр пропал. Мне его сюда тащить, чтобы объяснить, что Смотрящий чудить начал?  Верка, подтверди!!
- Подтверждаю!! - закричала Верка, пылая красными пятнами на щеках - в наше время хорошего мужика найти, не импотента и не гомика, целая проблема, найти, охомутать, привести, развести - и тут на тебе, сдергивают прямо перед кульминацией!!! Да ты понимаешь, что может сделать с тобой неудовлетворенная женщина!! Придурок!! Мудак!!! Козел!!!
- Верочка, не горячись - мирно промурлыкал Борода - мне, конечно, тоже неприятно попадать из теплой постели - и тоже придется объяснять, куда я среди ночи подевался - но, наверное, у уважаемого Смотрящего есть для этого весомый…
- Очень весомый!!!  - закричали остальные хором.
-  Очень весомый повод собрать нас здесь. Итак, мы внимательно.
- Приношу свои искренние извинения собравшимся достойнейшим представителями нашей тяжелой и сложной профессии, но вынужден констатировать произошедшую ошибку - мы готовы жизни невиновного человека, который мог бы исправиться и принести пользу обществу и космосу.
- Хорошо излагает, зараза - громким шепотом восхитилась Верка.
- Я совершенно не спорю с тем, что приготовленный для отправки к праотцам молодой человек - я указала на возникшую на стене картинку кудрявого бородатого юноши - являл собой пример, как бы помягче сказать, двигающейся слизи, он злобен, труслив, мягкотел, беспринципен, податлив и раздражителен. Его можно заставить делать все, что угодно, и он согласиться именно на все, что угодно.
- Ну, началось. Смотрящий, ты нас этим барашком достал уже. Тебе же все объяснили - у него были тысячи шансов исправить свою жизнь. Он от всех отказался. Он выбрал зло, он служить злу, он оправдывает это своей мягкотелостью и тем, что зло от него не зависит. Но выбрал-то зло он сам, лично. Шел бы в монастырь, молиться за грешников, или в дом престарелых, какашки из-под стариков выносить. Мог бы стать, в конце концов, блаженным, добрым дурачком, юродивым. Так нет же, что бы он не делал - за ним следует смерть и разрушения.
- Не спорю, уважаемый Алексей - поднял я ладони в знак согласия - но тем не менее смею утверждать, что шансов на исправление у него не было никаких.
Итак, просто для иллюстрации - сегодня на его домашний телефон было пятнадцать звонков. Звонила вот эта достойнейшая женщина, полюбуйтесь.
Кудрявого бородача сменил вид рыхлой тетки. Глаза навыкате были окружены нездоровой чернотой, седые волосы, линия которых отползла слишком далеко от лба, топорщились сальными кустиками.  Меж проволочных бровей были пропаханы две глубокие, как рытвины, морщины. Грушевидный нос был покрыт свежими и зажившими гнойничками, желтые зубы выпирали вперед даже при закрытом рте.
- А ниже там необъятный зад, плоские косолапящие стопы, такая маааааленькая грудь, густые заросли…
- Тьфу, хватит!!! - вскричала эстетичная Верка. - Посмотрим, каким ты будешь в старости, если доживешь до ее лет!!
- Она моложе тебя, вообще-то. Но это ладно, внешность отталкивающая, но я не про внешность. Давайте посмотрим, как эта хорошая мать воспитывала своего любимого сыночка. Почитаем, например, ее дневник…
- Мы все дневники будем читать? Может своими словами?
-Хорошо, давайте моими словами. Вот, например ситуация - ребенок прибежал, открыл воду, убежал, вода набралась, потекла через край, в квартире наводнение. Что бы сделал нормальный родитель? Нормальный родитель бы нормально наказал. Что сделала наша… даже не знаю как ее назвать? Она восхищается - ах, мой сын, который все теряет, все забывает, ничего не выполняет, в общем, вылитая я, иди сюда, любовь моя, не плачь, сейчас я воду с пола соберу и пойдем гулять, с ребятами играть, я буду пиво выпивать.
А вот, например, рюкзак. Школьный рюкзак, который от пола оторвать невозможно.
- Да, нагружать все больше их…
- Отец спросил - почему такой тяжелый? На что мамаша ответила - учебники. В первом классе столько учебников? Внимание!! Прошу внимания!!!

Я сделал театральную паузу и продолжил.
- Она положила сразу все учебники, на всю неделю, чтобы любовь ее ничего не забывала!!! А потом, получив от бывшего мужа внушение, стала приносить забытые учебники в школу. Собственно, зачем ребенку учиться сосредоточению в вниманию, если мама все за тебя сделает?
- Ешь творог, чтоб ты сдох, ты же нездоров!!! - вдруг тоненько прокричал Кернер и Вера ему ответила.
- Сёмочка, иди домой!! - Я замерз? - Таки нет, ты устал!!
- Именно так. Потом наша обвиняемая лихо погуляла одно лето, приняв и обслужив порядка сорока человек со всех дачных участков, включая вечно пьяных вонючих сторожей, изуродовала сына равнодушной вседозволенностью, проеб… пардон, проср…  пардон, пролюбила несколько миллионов, ****ую в ночных клубах и залечивая потом всякие забавные любовные болячки.
- Что? - тихо перебила меня Верка - сорок? За три месяца? Как это?
- Ну, как, конечно, в прядке общей очереди, стахановским трудом, в поте лица. А потом что за удивление? Девяносто дней и сорок человек - даже меньше, чем по одному в день. Молодая замужняя женщина с ребенком вполне может себе позволить невинные интрижки на отдыхе. Правда, ей был лениво выйти на веранду, допустим, или в маленькую комнату, и невинные шалости происходили рядом с сыном, ну так может она за его здоровье опасалась. Упадет, ушибется. И не так громко она стонала, кстати.
-Ладно, нас это не касается, это касается мужа. Какие основные обвинения?
Рассержено перебила меня Верка.
- Ну, тут все очень просто. С самого раннего детства, буквально с двух лет, в нашего кудряшку вбивался стереотип избалованного неудачника, за которого решения должны принимать другие.
- Что в этом   хорошего? - спросил Лёха слишком равнодушным голосом.
- Ничего в этом хорошего, кроме того, что тебя никто ни в чем не может обвинить. То есть убиваешь людей, но делаешь это не сам, а потому что тебе приказали. В армии широко используется такой подход - чтобы снять вину с солдата. Но за солдатом стоят миллионы жизней невинных людей, а тут…
- А тут медленно, но верно уничтожается одна жизнь. Другой у него не будет.  Так что ты предлагаешь?
- Предлагаю убить мать. Лишившись поддержки и опоры наш кудряш может и задумается…
- А может найдет себе другую властную мамочку, не родную кровь, бандершу какую-нибудь, атаманшу.
- По крайней мере у него будет шанс. А эта все свои шансы исчерпала - она же будет своего сына уродовать до самой смерти. Из нее уже ничего не слепишь, а из парня можно. Чувствую, что можно. А мать его пусть за свои грехи перед Ним отвечает.
- Погодите - погодите - запротестовала Галя в своей манере - почему мы должны ее убирать? Может она не знала, что творила? Может мы ей глаза раскроем, ей станет стыдно, и она тоже начнет лепить из того что есть?
- Могу предоставить доказательства, что о проблемах, возникающих у ее сына, она была извещена своевременно. Да, она его любит, но смертельной и удушающей любовью. Она готова его содержать, кормить, поить, оплачивать наркотики, лишь бы не выпускать из-под своей смрадной юбки. Естественно, что успешный человек не будет жить с мамочкой.
- Он и не живет.
- В конце концов, старую злобную клячу переделать уже не получиться, там давно начались процессы склеротизации мозга и до инсульта с полной потери личности два шага, а вот с парнем еще можно поработать. Он еще способен стать человеком. Может, без мамы и станет? А она свое отжила.
- Нет - сказал вдруг твердо Лёха - я не хочу ее убивать, мы поступим гуманно, мы шандарахнем ее инсультом с полным параличом. Дура будет наказана, а избалованный мальчик получит возможность проявить себя с лучшей стороны. Да, вполне может выходить и поставить ее на ноги. Выношу вопрос на голосование!
- Последний кадр!! - зачем-то закричал я.
Последний кадр вышел неудачным  - толстая неряшливая тетка, сверкая глазами, кричала сыну, какой подонок его отец, как он бил его головой об стену, как топтал ногами, как испортил десять жизней кроме их двух - а сын стоял, играл желваками но обтянутых серой кожей скулах и ждал.
Тетка, побагровев от крика, вдруг замерла с открытым ртом и осела грузной тушей. Сын стал прыгать кругом, бить по щекам, зачем-то попытался сделать искусственное дыхание. Потом аккуратно обшарил карманы, нашел сложенные купюры, забрал их, попытался закрыть веки - но веки не закрывались и глаза смотрели с осмысленной мукой - потом схватился-таки за телефон.
- Хорош - издевательски протянула Верка - вы хотите сказать, что он лучше мамаши? Леха, ты молодец. Ты прямо ух, без всяких иголок и общего удара. Ну что, господа, можно отправляться на покой? Досыпать? Смотрящий, больше так не делай. Мы понимаем, что ты должен наблюдать…

*
Был один из самых приятных вечеров последнего времени - когда копившееся в глубине напряжение ушло, когда мир перед закатом плавился в нежном медовом свете, когда сила играла на кончиках пальцев. Я хотел посмотреть на энергетические потоки - может, всеобщая благость как-то связана с ними? - но Галя тряхнула головой.
- Не надо. Сдается мне, что ты скоро сам будешь переключаться с одного мира на другой. В общем, правильно тебя смотрящим сделали, старый ворон явно знал больше нашего. А какой кипеш поднялся - не шаман, не потомственный, ничего в нашем деле не смыслит, да обучать его дороже выйдет. Несколько аферистов даже затесались со своим мнением.
- Каких еще аферистов?
- Ну, как тебе сказать. Наш мир весьма тесен, хоть и разнообразен. Само собой, мы отслеживаем тех, кто зовет себя колдунами, магами, прорицательницами и прочими сволочами, зарабатывающими обманом деньги.
- Сволочами?
- Подонками - миролюбиво поправилась Галя - просто конченными подонками. Из них никто не обладает даже зачатками силы и знаний, но разве кому-нибудь, когда - нибудь это мешало? Ну так вот. Большинство мы просто контролируем, чтобы не зарывались, но некоторые просекли наши проделки и даже сами на контакт вышли.
- И они прямо согласились быть под вашим началом?
- А куда им деваться? Тем более что на их подлый заработок мы не влияем, к нам деньги сами приходят в любых количествах. И людей обманывать не обязательно. Но эти доморощенные маги более-менее в курсе всего, что в тайном мире происходит, и что новый Смотрящий в Москве появился - конечно, тоже.
- А они не настучат на вас кому следует?
- Ну, пусть стучат. Об стенку головой. Опять ты меня в  сторону уводишь… я же тебя про другое хотела рассказать.
- Лучше бы показала - проворковал я, протягивая руку к гибкой и сильной талии. Рука была отброшена с силой, удивительной в этой хрупкой девушке.
- Озабоченный…
Сколько раз я слышал это обвинение или похожие - тут главное заметить разницу в интонации. Иногда так говорят, приглашая ко всяким продолжительным играм. Но сейчас Галя была настроена серьезно.
- Ты, вне всякого сомнения, весьма и весьма талантлив, но при этом слишком близко воспринимаешь зачистку. Пытаешься оправдать и повлиять на решение участников нашей ячейки.
- Прости меня, дорогая, но кажется это ты всех защищаешь? Один писака- говноед чего стоил.
Галя усмехнулась как-то нехорошо.
- Ты думаешь, что я бы его не смогла защитить, если бы захотела? У меня хватает опыта и медоточивости, чтобы убедить кого угодно в чем угодно. Но если мы беремся за удаление человека из этого нашего грешного, но прекрасного мира, значит, он свою роль сыграл и делать ему здесь больше нечего. Понимаешь?
- Не очень.
- Понятно. Мы просто выполняем то, что должны выполнить, и при это должны соблюсти какие-то рамки законности.
- Рамки, простите, законности? Собрались пять чудиков и решают, кому жить а кому нет? Где тут законность?
- С точки зрения мироздания все абсолютно законно. Каждый человек вьет свою ниточку в прекрасном узоре вселенной, но любая ниточка, как ты понимаешь, рано или поздно оборвется. Так вот - если нитке дать виться вечно, то никакого красивого узора не выйдет. Ты же не будешь спорить, что наш мир весьма красив привлекателен?
- Ну да, в общем. И целом. Если, в частности, не всматриваться - пробурчал я, совершенно не зная, что возразить.
- Не надо всматриваться, в частности, тем более тебе, награжденному считыванием прошлого. Слишком много знать будешь и удивляться - почему мы одних зачищаем, а другие живут и процветают?
- А вот почему, кстати?
- А вот потому, что Его пути неисповедимы.
- А вот мой рыжий жирный Проша…
- Твой хитро выделанный толстяк видит только то, что ему позволяют видеть. Так же и ты - видишь только то, что тебе дозволено. Неужели ты всерьез считаешь, что вас допустят до общей картины?
- А почему бы и не допустить?
- Да потому что - ока нахально постучала указательным пальцем мне по лбу - ни одна черепушка в мире не вместит того, что увидит. Вы просто рехнетесь и в нормальный ум  не возвратитесь никогда. Одни просторы Вселенной вас раздавят, как каток лягушку. Так что сидите и чирикайте, и никаких там кучерявых мальчиков спасать не пытайтесь. Вот твоя задача - следить за правильностью исполнения изменения.
- Какого еще такого изменения? - тут же насторожился я - ты хотела сказать - наказания?
-  Я сказала именно то, что и собиралась. Изменения. Ну. Задавай свой вопрос.
-Какой? - быстро спросил я. Просила вопрос - получила вопрос.
- Какие изменения происходят. Хватит уже дурачка изображать.
- А, ну и какие изменения происходят?
- Да никаких особенных. Просто то, что составляет личность человека, покидает то, что является вместилищем этой личности на данной планете. И отправляется - она забавно покрутила рукой вокруг головы - в путешествие.
- Так это ж… Гагарин в космос полетел и Бога на небе не видел.
- Родной, во-первых, это он всего лишь так сказал - спокойным менторским тоном продолжила Галя - не мог же он сказать по-другому в те времена? Во-вторых, он был не на небе, а ползал вокруг Земли, считай, по поверхности. Ну что там - несколько сотен километров? А небо — это Великая Пустота, в которой есть все.
- И ад есть?
- Само собой. Надо же где-то за неправильный выбор наказывать. Точнее - очищать, низвергать и курощать.
- И рай?
- Конечно, само собой. Что ты за дурацкие вопросы задаешь? Если есть ад, то и рай быть обязан.
- Ну и где он? А, рукой помашешь и скажешь - там?
- Именно.
- И как он выглядит? - ни с того ни с сего разозлился я - что там, арфы и золотые груши на вербах?
- Нет - засмеялась Галя - просто восторг, радость, удовольствие, умиротворение, счастье. Абсолютная полнота бытия.
- Погоди - погоди. А как же я все это ощутю, если тела-то нет?
- Вся прелесть в том, что тело — это просто механический проводник, который имеет свойство ломаться и портиться. Все эмоции существуют вне тела. Особенно те, которые связаны с нашим интеллектом. С высшим разумом. Как бы тебе объяснить - кайф от этих ваших оргазмических судорог ты испытать не сможешь, но радость от любви - вполне.
- Ты мне мозг взорвала.
Галя захлопала в ладоши, потом обняла меня и чмокнула в щеку.
- Больше всего мне нравиться, когда ты начинаешь жаловаться на взорванный мозг. Летать - нормально, перемещаться фиг его знает как и куда - обычное дело, наблюдать, как вампиры энергию из людей высасывают - тоже ничего особенного, слушать, как нечто, вселившееся в обычного алкаша, ругается, что его из Проксимы Центавра выдернули чтобы на Смотрящего глянуть - пустяки, дело житейское. А вот принять, что эмоции и ощущения находятся вне физического тела нам никак.
Она помолчала и добавила с лукавыми видом.
- Я уж молчу что само тело - всего лишь сгусток энергетических полей.
— Это законы физики…  - набычился я. Мне надоела эта умствующая девица, нашлась учителка, тоже мне. Еще и озабоченным дразнится.
- Законы твои работают только для наших объемов - она вдруг придвинулась и стала дышать мне в шею.
— Это как…
- А так… в микромире другие законы. В макромире - тоже другие. Мы понять ничего не может, только наблюдаем и догадываемся. Поэтому еще раз говорю - перестань слишком уж явно защищать всяких кучерявых дурачков, которые нарушают единственную и самую главную заповедь - свободу воли. Он орудие в руках зла, а такие орудия в наше время не нужны.
- Ты хочешь сказать, что если наш барашек по молодой глупости свернул не туда, но самостоятельно, потом созрел, поумнел, раскаялся - деятельно раскаялся, иначе никакого раскаянья не будет - то его могут простить. А если он… но, с другой стороны, он… а с третьей…
Я сам запутался.
- А солдаты?
- Солдаты рискуют собой ради своего народа, поэтому груз и грех убийства с них снимается. Они жертвуют  за други своя. Они вполне могут стать святыми - особенно если умирали в муках и грех убийства этими муками искуплен. Кто там стоит за твоим барашком? Какой народ? Какие благородные цели он преследует? Нажраться и упасть? Тоже мне, цель.  Бутылка бормотухи и ты уже победитель - вот, нажрался, вот, лежит. Какова сила воли - не хотел пить, мог не пить, но выпил же! Но самое главное, повторяю - он отказался от своей воли, от права на ошибку и на искупление своей вины. Значит, он не будет расти, развиваться, мучаться вечными вопросами, на которые толком никто не знает ответа, он не испытает восторга, если приблизится к истине хоть на шажок. Все это за него испытают другие - и свободу от греха тоже. А наша задача  простая  - взвесить все за и против, посмотреть в прошлое, посмотреть, насколько нам позволено, в будущее и решить что с товарищем делать. Решили, угробили, и тут врываешься ты с криками - не троньте мальчугана, он такой кудрявенький!!!
А вот если ты выделишь из своего драгоценного времени несколько часов для наблюдения за прошлым, то ты поймешь - наш невинный барашек подсадил на наркотики около ста человек, просто потому что ему нужна была доза. Что общий стаж у него больше половины жизни, что мозги у него атрофировались и требуют врачебного вмешательства. Ну, или отдохнуть от яда хотя бы пару лет. И что самое главное - нет у него желания чего-либо менять. Ты все  это прекрасно знаешь, но поддался ложной жалости и помешал нам сделать то, что мы сделать обязаны.
- Ладно - пробурчал я - хватит мне тут морали читать. Я в  вашей  теме всего лишь год, я еще остался человеком, мне больно смотреть как вы их гасите. Ну да, кудряшка жил неправильно, воспитали его неправильно, дайте человеку шанс!!!
- Ты сам упрям как  та кудряшка - вздохнула Галя - ему сто раз давали шансы, и ни разу он ими не воспользовался. И если мы согласились не спеша угробить его мамашу, то лишь потому, что она тоже должна быть наказана. Пусть лучше в теплых испражнениях полежит, чем тысячелетия будет испытывать ледяной холод и одиночество. Ты знаешь, что такое галактический холод? И лучше не знать.  Красные сковородки с веселыми бесами гораздо приятнее, поверь мне.
- Я могу тебе верить? На каких основаниях?
- На тех, что я там бывала. И не раз.

Я поднял руки вверх жестом отчаяния, потом уронил их и затряс головой - побывала она у бесов, раскочегаривающих сковородки. Сказала бы что разогнала стайку робких вампиров, так нет, надо пижонить церковными стереотипами. Но, как выяснилось впоследствии, она не так уж сильно была не права.
Этот умиротворенный вечер ознаменовался странным событием  - моя проводница вдруг заявила, что не хочет больше тратить на меня время,  которого у нас и так слишком мало, и менять миры я сам могу посредством особого положения пальцев.
- Тут важно не как ты их сплел, а важно, на какие точки ты надавил при этом. Точки у каждого человека в нескольких разных местах на тех же самых пальцах, понимаешь? То есть их надо нащупывать. Поскольку никто не знает, где толком они находятся, то тебе нужно ощутить боль. Не сильную, что ты дергаешься, неженка. На этом пальце боль тянущая, на этом - простреливающая, пульсирующая, а вот на этом  -  тупая и противная.  Нащупываешь три точки одновременно и хлоп!!! - наш мир выключен. Наблюдаешь за энергией, отмахиваешься от пиявок, можно дыру в человеке сделать, можно заплатку на дыру наложить, можно по энергетическим волокнам прошлого пробежаться. В общем, масса возможностей.
- Там страшно без тебя.
- Да, точно, жутковатое место. Но я всегда буду недалеко, мне это не трудно. А если ты меня не увидишь, то, смотри - берешь себя за мизинчик, скручиваешь его, прижимаешь…
- Хлоп!!!
- Именно - хлоп и ты уже здесь, глаза таращишь. Все просто.
- А как я при этом со стороны выгляжу?
- Как-как, как сонная тетеря. Иногда даже падать приходится, поэтому рекомендуется всякие далекие и близкие путешествия начинать в удобной позиции. Лучше всего ночью. А вот для нанесения вреда самый подходящий час - с четырех до шести. Наш привычный мир затихает и потустороннее приближается вплотную. 
- Потустороннее?
- Та тайна, куда мы все уйдем. Но пока мы живы она дарит нам удивительные возможности. 
- Кому-нибудь энергию из тела выдрать?
- И это тоже. - невозмутимо ответила Галя. - ты практикуйся, учись.
- А если я не смогу от вампиров отбиться?
- Ты да не сможешь? Не смеши. Ну а если в самом деле не сможешь, я появлюсь.
- Как это ты появишься? А вдруг ты будешь далеко? Пока еще доберешься.
- Послушай умную тетю, маленький.  Там, куда ты собираешься гулять, нет никаких расстояний вообще. А как ты думаешь мы наблюдали за твоими полетами над рекой Буреей? Как только я тебе понадоблюсь я вжик - и рядом. Никаких проблем. Правда, мне некоторое время придется на два места разрываться и выглядеть и буду несколько… чудаковато, но это ладно, где наша не пропадала. Если я не смогу, то кто-нибудь еще сможет.
- Какой еще кто-нибудь?
- Ну, не знаю. Нам проще тебе помочь, чем позволить убить и ждать другого смотрящего. И еще неизвестно, какого типа вместо тебя пришлют. Ты все-таки интеллигент, хоть и хочешь казаться непонятно кем. Приличный человек, доверчивый, правда, бабы тебя постоянно обманывают, но это твой выбор. Это не значит, что ты стал хуже, это значит, что обманувшие тебя сучки очень сильно пострадают.  Так что не боись, Капустин, выучим, отпустим.

И начались мои мытарства. Я понял, насколько мне хорошо и комфортно было с Галей, которая приводила меня за ручку в мир энергии и за ручку же оттуда уводила. Я ощущал своим биополем надежное женское плечо, я был уверен, что с ним не пропаду, и, в самом деле, она меня выдергивала из странных мест именно тогда, когда это было нужно.  По крайней мере мне так казалось.
Но самая большая проблема была, конечно, с переключением миров (извините за такую пошлую банальность). Я привык что все происходит само по себе, просто-таки волшебным образом - подходит милая девушка, делает какое-то прикосновение, и гуляй себе сколько разрешат.
Теперь же приходилось, на вольном, так сказать, самостоятельном выпасе разбираться, куда каким пальцем нажать чтобы получить именно три нужных вида боли. Как сказала Галя, они не должны быть сильными, но ощутимыми.
Сама она постепенно стала отдалятся - такой парадокс, но маги не только пырились в волшебный шар, жгли черные свечи, уносили землю с кладбищ, выжигали глаза на фото или привораживали бедолаг. У всех, оказывается, была какая-то работа, с которой людей лучше было вообще не дергать. Вечером и ночью - пожалуйста, сколько угодно, тем более что время между измерений засчитывается за полноценный сон.
Только у меня работы не было. Более того, после прекрасной во всех отношения дворницкой шкатулки наступила черная полоса - меня никто никуда не брал, как бы я не старался. Кому-то не нравились мои зачесанные назад кудри, кому-то прозрачные усы, кому-то манера общения - в общем, меня футболил один работодатель, другой, третий.
- Зачем ты это делаешь?  - спросила Галя, нанося на себя черную краску, прежде чем упорхнуть по делам - не будет у тебя никакой работы. Ты тунеядец.
- Как это тунеядец? - возмутился я - не хочу быть тунеядцем!!
Галя дернула плечом.
- Опять двадцать пять. Хочешь, не хочешь - кто тебя спрашивать будет? Вот работал ты не своем месте - но место, которое тебя украшало, перестало быть твоим. Все, забыть и наплевать. Так ты хочешь все вернуть как было - а как было никогда не получится.
- Хорошее время было. Жаль.
- Жаль, жаль, что поделать - равнодушно ответила моя подруга - ничего не поделаешь. Самое лучшее - посмотреть, как энергия заворачивается смерчем и теряется.
- Где теряется? - задал я очередной дурацкий вопрос. Галя покрутила надо головой щеточкой с краской.
- Там теряется. В космосе. Во вселенной.
- А почему заворачивается?
- А потому что все вокруг вращается - пропела девушка - Земля, солнце, галактика, все, все крутится. И энергия наша крутится. Все летит, все вращается, ты ж понимаешь.
- И вернуться не может?
- Ты сегодня поставил рекорд по глупым вопросам. Конечно, не может. Прокрути фарш обратно. Но!!
- Что - но?
- Но ты вполне можешь прогуляться обратно и посмотреть, что там и как было. Собственно, ты это и делал.
- Когда?
- Когда прошлое смотрел. Правда, ты ничего не знаешь и ничего не умеешь, поэтому далеко отправиться не смог.
- Погоди, объясни, пока не убежала.
Галя смотрела на себя в зеркало и чернела с каждой минутой все больше от макияжа.
- Тебе уже десять раз объясняли - все энергия. Все. Даже кирпич. Более того, время - тоже энергия. Такой поток, который забирает окружающую нас энергию и уносит ее. Уносит - уносит… когда в объекте энергии не остается, он гибнет. Вот это может продолжаться довольно долго. Но все, что происходило когда-либо на Земле, имеет свои отпечатки в этом бесконечном потоке.
- И что? Что ты хочешь сказать?
- Что ты можешь в своем энергетическом теле слетать и посмотреть, что там такое было. Этим ты и занимался.

Я подошел, положил ей подбородок на плечо. Она дернулась, зубы лязгнули. 
- И пора тебе уже самому переключать миры.
- Рехнутся! - поднял я руки - миры ей переключать понравилось!!!
Галя подошла, долго и пристально смотрела в глаза  - после всей процедур она казалась ожившим черепом на молодом теле и  сказала.
- Всем нравиться. Это прекрасно. Нигде больше ты не сможешь испытать такого умиротворения и покоя, такой беспечной… тихой радости.
- Тихая радость. У меня все пальцы уже опухли и болят. Нет ли какого-нибудь выключателя попроще.
- Да есть, лапочка, конечно, есть. Только про него никому не говорят. Тогда в том мире прохода от ленивых дураков не будет. Поэтому ломай себе пальцы.
Она усмехнулась и добавила.
- Ломай себе пальцы, ломай. Потом голову ломать придется - что с нами со всеми делать.  И не придется тебе больше работать. У тебя будет такая работа, что аж ух.
- Блин, не хочу я никакой работы ух. И ах тоже не хочу. Я хочу ходить к девяти на службу и торчать там до семи. Получать зарплату и все. Больше ничего не хочу. Никаких мистических тайн.
- А умиротворение?
- Не нужно мне умиротворение!!! - заорал я прямо в мистическую мордашку - не нужно мне знать, что там за изнанкой!!
- Не-не-не - она прижала прохладные ладошки к моим колючим щекам - не выйдет. Если ты попытаешься свалить со своего пути, то накатит на тебя такая тоска, что захочешь руки не себя наложить. Некоторые смотрящие даже накладывают, потому что не в силах справиться. Поэтому вас так долго ищут и так редко находят. Сиди, дорогой, и не питюкай  - дело твое само тебя найдет. Все, я побежала. Сиди, наслаждайся свободой.
Я и сидел. Подружка моя, превратившись во что-то темное, страшное, все в шипах, коже, каких-то блестящих карабинах и кольцах, убежала.
Кстати, белая девичья кожа на фоне черной толстой кожи быка или буйвола смотрелась вполне себе неплохо - но опять я остался один и начал нажимать на свои опухшие фаланги.
Идея про поток мне понравилась.  Иногда, особенно в какой-нибудь прозрачный вечер, когда предзакатное небо было смыто дождем, я буквально ощущал поток, обтекающий все и каждую секунду уносящий силу от одних и напитывающий энергией других. В этом не было ничего несправедливого или страшного, все в этом мире энергию получало или теряло. Но вот про картины, которые можно смотреть, изображения, сохранившиеся в этом потоке, меня заинтриговали. Понять это было примерно так же просто, как принять радиоволны и бегунок на обмотанном стержне, одна точка соприкосновения - одна волна со всем  своим  разнообразием.
Если учесть, что в физике я разбирался не очень, так же как в прочих точных и не совсем науках, то принять любую, самую безумную теорию или объяснение мне не составляло труда.
Как известно, все открытия делают двоечники, которым никто ничего не объяснял (хорошо, пытались, но не получилось) и которые не зажаты в догмах, который открыли до них другие. Открыли и окаменели, забронзовели и ничего кроме своих застывших истин слышать не хотят.
Так что мне было глубоко фиолетово - будет двигаться бегунок по антенне, либо сознание по ушедшему потоку энергии, все едино. Это новая информация меня совершенно не смущала.
Смущало меня безделье, которое просто давило и плющило - все-таки после Шкатулки к слишком спокойному распорядку было сложно привыкнуть. Тем более что не было в моем распоряжении никаких развлечений - телефон веселенького лимонного цвета замолчал вместе с потерей хорошего места, по мутно-серому пятну телевизора двигались какие-то тени, следить за которыми было совсем неинтересно.
Относительно полноценной жизнью жила улица, с ее ларьками, пьянчугами, перестрелками, вишневыми девятками, вырастающими за одну ночь ларьками - но самую бурную уличную жизнь я предпочитал самому исхоженному, но парку.
Я на какое-то время перестал искать нужное сочетание боли - вообще, что это такое? Как может боль менять сознание? - я просто гулял, отжимался, иногда бегал, если было настроение, и местные труженики трудились. Я не искал знакомства, потому что на тот момент был самодостаточен, а к чему приведут новые люди пойди угадай.
Я бы вообще предпочел полной одиночество во всем, без назойливых разговоров, без жалоб, нытья и мечтаний о каком-нибудь куске железа на колесах и отдыхе среди белого песка вперемешку с потными бронзовыми телами и мусором. Да, и красотки со стандартными прелестями и стандартными позами тоже занимали в мечтах существенную долю. Или небритые самцы с тестостероном, стекающим прямо по пушистым мускулам.
В этом плане тихие алкаши были гораздо приятнее - их мечты распространялись не дальше качества привозимого в бочках уксусного вина или убийственного спирта Рояль. Но и они надоедали с катастрофической быстротой.
Так что обычно я гонял себя до третьего пота - не до седьмого, а всего лишь до третьего - не спеша, перепрыгивая через ручей, в котором на изгибах течения боролись с водой маленькие неведомые рыбки, уворачиваясь от нависающей на тропку крапивы, меняя бег на шаг, когда было желание - в общем, проводил время с пользой.
В те времена мир еще не был опутан сетью спутников, всевидящее око не следило за каждым по отдельности в любой точке его нахождения - более того, народ жил в прекрасном неведении о таких ужасах и ощущал некую свободу от государства. Но были у такой жизни и минусы - например, невозможность отследить расстояние. Я был свято уверен, что бегал примерно по десять - двадцать километров за раз, чувствуя себя настоящим марафонцем и раздуваясь от гордости за свои маленькие - не такие уж и маленькие - личные рекорды. Впрочем, если я пять километров бежал так же тяжело, как и пятнадцать, то небольшая ошибка рекорда все равно не умаляет.
Так вот - вдоволь напрыгавшись по грязи, забрызганный по колено и выше, мокрый и красный, в пятнах от комариных поцелуев и крапивы выбрался я из оврагов на приличную тропку.
Передо мной была развилка - справа возле голубятни в гаражах слышался гвалт пьющих мужичков, слева ревела дорога, чье голодное рычание не могла заглушить никакая листва, и почему-то меня ощутимо потянуло налево.
Я и пошел налево - в превосходном после пробежки настроении, отмахиваясь веточкой от комарья, невесомыми шариками липнущих к коже. Проходя мимо аномальной зоны с ее пляшущими соснами, увидел среди них печальный силуэт на бревне - на опасном месте сидел и страдал, судя по лицу, Зиновий.
Он мне помахал рукой и не подойти было бы уже просто невежливо.
Зина был странен и отстранен, трезв и гладко выбрит трясущимися, судя по свежим порезам, руками. Возле ног не стояло пиво, и карман не оттопыривал "огнетушитель" с портвейном. Он задумчиво разминал сигаретку, которая превратилась в почти пустую бумажную трубочку.
- Садись, летун.
Я молча сел, с любопытством его разглядывая. Зина был все в том же пиджаке и майке, но штаны с лампасами сменил на костюмные брюки, перетянутые потрескавшимся кожаным ремешком.
-  Тянет меня сюда - сказал Зина со странными интонациями - меня здесь даже друзья находить стали. А что - я удобен, сам не пью, а на опохмел всегда дам. 
-  А тебе здесь не страшно? Смотри какие сосны кривые.
- Пляшут - улыбнулся Зиновий - мне дед рассказывал, что такое деревья вырастают в особенных местах. С очень сильной энергией.  Да, наверное есть что-то такое. Вот сижу дома, или с этой Лилечкой барахтаюсь, вроде все хорошо. Баба есть, еда есть, пока здоровье тоже есть - а раз здоровье есть, то и работа будет. Все замечательно.  Я бы даже сказал, что все великолепно. Но такая тоска иногда накатит, хоть вешайся, или в стакан ныряй.
Зиновий замолчал и я его спросил.
- И как ты с ней борешься?
- Никак. Пытался разобраться, отчего она - да разве разберешься. Может, оттого что жизнь профукал. Черный клавиш, белый клавиш - то, что было, не поправишь. Сижу вот, вспоминаю былое и дам, и ничего хорошего. Бабы шалашовки, былое было и прошло.
Он щелкнул сильными смуглыми пальцами и сказал.
— Вот так. Вчера только после первого стакана мог горы свернуть, а сейчас - выпил и спит. И на баб уже смотреть не хочется. Вот придумали тоже - бабы. Да, привыкаешь к ним, но без них все-таки лучше. Жалко, дрочить я не приучен, а так бы вообще ни от кого не зависел. Приспичило, передернул затвор, выстрел - в яблочко!!!
- А чувства?
- Да какие там на хрен чувства - у Лилечки чувства к тому, что нальет. Но она забавная, да, суетится, послушная, анекдоты травит, пальцем тыкает, говорит - я пОлечка. Добрая баба, по сути.
Зина помолчал и закончил неожиданно.
- Но собака бы ее вполне заменила. Собака хоть не пьет. Но с ней гулять надо.
- Так вот - ты все равно гуляешь.
- Э, нет, не сравнивай. Я гуляю когда захочу. Вот затосковал до воя - пришел сюда, и вроде полегчало. А когда два раза в день выходить по звонку — это не мое. Какой бы сука ласковой не была. Потом течка, ****ство это собачье…
-  Кобеля заведи - дал я ему ценный совет. Зина посмотрел на меня, как на умалишенного.
- Два кобеля в одной квартире? Да мы друг друга на второй день загрызем - или я его, или он меня.
Он отбросил сигаретку, которая стала уже пустой бумажной гильзой, достал новую и резко закурил.
Но вонючего дыма вдохнул только раз - закашлялся, посмотрел на сигарету так, как будто впервые ее увидел, и вдавил ее, недокуренную, в землю.
— Вот тоже мерзость. Дышим дерьмом - а зачем дышим дерьмом? Можно подумать в городском воздухе дряни мало. Деньги платим каким-то сволочам чтобы себя убивать. Вот так обо всем этом подумаешь и хочется так же, как ты.
Он посмотрел на меня с хитрецой и толкнул локтем.
- Из окна, в смысле. Только чтобы никакая баба на поддерживала - вниз так вниз.
- Это точно - только хорошая девка может удержать от падения.
Зина смотрел на меня с прищуром. Потом приблизился и обдал свежим табачным смрадом.
- Слушай, скажи и все будет путем - ты летал? Вы летали? Или у меня белочка началась?
- Зина, ты как маленький - ты же был пьяный, так, а делириум тременс, в простонародье белая горячка, начинается после запоев во время полной трезвости. Не было у тебя белочки, не переживай, от твоего свежего амбре комары дохли. Я помню.
- Ты помнишь? - отшатнулся Зина. У него увлажнели глаза и задергался сизый подбородок. — Значит, это правда? Я не сошел с ума? Какая досада. 
- Почему досада - то? - не понял я.
- Потому что непонятно, как это воспринять. Самолет, вертолеты - понятно, области низкого давления, высокого, любую массу могут вытолкнуть, а вас-то что вытолкало?
- Магнитное поле Земли.
- А. А, понятно. Почему других не выталкивает?
- Ну, во-первых, в наших кругах летать в физическом теле - моветон, пердимонокль, я бы сказал. Это очень затратно и неэффективно. Ты же помнишь, какая Галя моя взмыленная бала, в подняла-то тебя всего на полметра от земли. Так что выталкивает, выталкивает, надо просто уметь. Летать лучше в своем энергетическом теле - в нем можно в любую точку галактики за доли секунды мотануться.
- Свет!! - печально сказал Зина - Свет не может за доли секунды в концы галактик успеть, а ты мне втираешь.
- Да, точно, скорости света маловато будет.
- Но свет же самое быстрое вещество во вселенной!!!
Я удивленно посмотрел на пьянчугу, который вполне мог бы научить меня основам физики и астрономии, но ответил, как космический гость.
- Конечно, поэтому энергетической тело движется не как вещество и не в нашей вселенной.
- А где же? - уронил челюсть Зина.
- Тело движется по тому, в чем наша вселенная плавает, как масло в воде. Вот когда мы попадаем в это вещество, про которое из людей мало кто знает, но много кто догадывается, мы и может летать во все концы различных галактик. Там грешников проведать, там - праведников, там - в компании не попавших.
- Я об этом догадывался. Еще когда в универе учился.
- Ты учился в Университете?
- Да, на биофаке.
- И бросил.
- Для неудачника пить гораздо важнее, чем заставлять себя что-то делать.
- Тебе настолько нравилось пить, что ты бросил самый престижный вуз страны?
Зина улыбался какой-то совершенно блаженной улыбкой.
- Да, мне очень нравилось пить, ты не представляешь как. Мир окрашивался в разные цвета, был таким доброжелательным, сверкающим, интересным, легким, открытым. Знал бы я во что это все выльется.
- В стакан.
- Да, в стакан. Но такой был мой выбор. Теперь я завязал — это тоже мой выбор. Но время упущено, мне уже пятый десяток, ничего больше не сделаю. Но пить больше не буду — это тоже мой второй выбор. Я, может, помру завтра, но помру трезвый. Это будет мой шаг к новой жизни, которая, возможно, никогда и не настанет, но при этом я к ней буду неуклонно двигаться, даже зная, что скорее всего не достигну цели. И за мой выбор я не могу никого винить, кроме самого себя.
Я, неожиданно для себя, обнял его костлявые плечи и тряханул.
- Зина, дорогой ты мой, ну какой же ты алкаш? Ты самый настоящий победитель. Ты делаешь в жизни то, что захотел, и никто - ни государство, ни ректор какой-нибудь, тебе не указ. Захотел пить вместо полноценной человеческой жизни - начал пить. Решил бросить - бросил, понимая, что той самой полноценной человеческой тебе уже не досталось - но поскольку ты от нее сам отказался, то и винить тебе некого. Это страшный момент, понимать, что никто в итоге твоего существования не виноват, кроме тебя самого. Но в тебе стальной стержень, и ты выдержишь даже эту проклятую трезвую правду.
Зина движением плеч освободился от моей руки.
- Да хрен бы с ней, с правдой. Непонятно, что дальше делать, время упущено, моими возможностями другие люди воспользовались. Куда теперь податься? Лилечке прямо завидую. Бегает, как собачонка, везде, где нальют, в глаза заглядывает, хвостиком виляет - ничего в жизни не надо, выпить и заснуть, ну и еще потрахаться неплохо бы. Совершенно цельная натура.  А я от одного берега отчалил, к другому не прибился. Смотри, какая красота.
Он погладил шершавый ствол сосны, под которой мы сидели, изогнутый, как шея ящера.
- Так бы и остался тут. Глупости, конечно, это сейчас хорошо, а что здесь делать зимой? Или в осенние дожди? Скажи, летун - если мне среди людей места нет, могу я среди сосен остаться? Ладно, не говори, вопрос риторический. Даже если помру, закопать меня здесь никто не позволит.
- Ты можешь тут остаться. Навсегда. Сохранив при этом свою индивидуальность.
- Да ладно? - вскинулся Зина.
- Да. Это так же точно, как то, что я тебя в полете чуть не сбил. Как раз к области необъяснимого относится, но ты уже в ней по шею сидишь. Теоретически, требуется твое согласие, но, боюсь, другого пути у тебя нет.
Зиновий смотрел на меня - уставший человек, загубивший свою жизнь, с изрезанным морщинистым лбом, жилистой шеей, солидным носом, прозрачно - голубыми глазами, в двойке и майке.
Он достал дрожащими руками мятую синюю пачку "Полета", достал сигарету, сломал ее, потом смял все в комок и сказал.
- Согласен. На все что угодно согласен. А летать научите?
- Сдались тебе эти полеты - я чувствовал себя учителем, пожившим и опытным морским волком, наставляющим неразумного юнгу - ты летишь - как будто бочку, тяжелую бочку из катапульты запустили.  Холодно, ветер в лицо бьет, дышать тяжело, скорость огромная, ремни в тело врезаются, и непонятно - расшибешься ты в лепешку или все-таки вырулишь. Ты же мою рожу видел…
- Да - засмеялся Зина - глаза едва ли не впереди лица летели, рот открыт, щеки ветром надуты…
-  Вот. И ты что, хочешь так же?
- Конечно хочу. Может, мне и не понравится, но попробовать-то надо. Ладно, в самолете страшно, но в своем теле куда страшнее. И вообще, если все, что ты говоришь, хоть на пол шишечки правда, то я на все согласен. На хрена мне такая жизнь?
- Какая? - поинтересовался я. Меня моя жизнь вполне устраивала, но я понимал, что она ничем не отличается от миллионов других таких же жизней. Я бы не сказал, что это плохо, но не сказал бы, что хорошо.
- Да никак!! - выкрикнул Зина и от избытка чувств стукнул себя кулаком в грудь - в том то и дело, что никак!!! Вообще никак!! Даже пьянство такое же, как у всех!! Все эти достижения - смехотворны, ну согласись. Приезжает в Москву какая-нибудь деревня, пол жизни кладет чтобы здесь хату купить или всякими недостойными способами получить, а потом смотрит - рядом спокойно живут те, у кого квартира в тысячу раз лучше, и интеллект повыше, и никогда они со своей деревней москвичами не станут. И наступает у них экзистенциальный кризис. Москвичи их к себе в компанию не принимают - точнее, принимают, только не говорят, потому что говорить с ними не о чем - а со своими болтать можно было и в деревне.
- Ты чего это? - удивился я - нормальная ротация, каждый своему времени соответствует. Они, конечно, смешные, говорят, что Москву покорили - ага, сейчас. Но, в общем, мы все этим отличаемся - одни одно покоряют, другие другое.
- В общем, да. Меня просто один алкаш достал. Деревня. Все себя москвичом называет и обижается, когда я ему доказываю, что он деревней и остался. Кричит - я десять лет в Москве живу!!! Все знают, что я с Москвы!! Я даже фамилию поменял, тебя я Москвин!!! Я ему говорю - но ты не москвич. Ты не знаешь, что здесь было до тебя, ты не врос в этот асфальт, ты не помнишь, как здесь проходили поколения за поколением, ты не видел, как меняется город - и никогда не увидишь. И тебе все равно, что из него сделают. Он не твой, ты в нем чужак, поэтому - ты не москвич. Ну и вкус у тебя чисто деревенский.
Закончил Зина, и я не мог не посмотреть на его майку под пиджаком.
- А, это - улыбнулся Зиновий - концептуальный жест. Растворение в персонаже.  Кстати, а что со мной будет? Я же не смогу сидеть здесь, как замшелый пень? Дядюшка Ау?  Да и тело, честно говоря, порядком поизносилось, менять пора. И еще вопрос - если вы мне сохраняете сознание, то есть вот мое сознание, сильно пьющего никому не нужного Зиновия, оно мне надо, это сознание? Честно говоря, не очень. И вообще, как все происходить будет? Я буду лежать, как древнеримский грек, под соснами и смотреть, как закат гаснет окнах вон тех огромных домов на Гурьевском?
- Слушай, я пока не знаю. Я вообще мало что знаю. Меня один хранитель от такого места отпугнул, но сделал он это в виде моей старой знакомой. Про которую я уже и забыл давно. Она в Америке живет, стала обычной тупой американской, все прекрасное, что в нее вложил Союз, с радость похерила.
- Да ладно? Что может Союз хорошего вложить?
- Много, очень много. А Америка - страшное место. Туда приезжают люди - разные, развитые, интересные, иногда талантливые. Перед ними тут же ставят корыто с тупостью, и они начинают жрать, окуная рыло до ушей, брызгаясь и чавкая. Потом десяти лет не проходит, глядь - нет уже человека развитого, интересного, в чем-то талантливого. Сидит свинья с заплывшими глазками в звездно-полосатой накидке.
- Да ладно - удивился Зиновий - а как же свобода?
- Эх, Зина, единственная свобода, которая там есть — это стать американским мулом, который крутит колесо и сдохнет, не поняв, зачем он это делал. Другой свободы там нет. Ну сам посуди - страна, которую основали бандиты, самый отборный сброд со всего мира, скоты и неудачники, и которую привели к относительному процветанию предатели - на какой она еще может быть? Там капиталистическое рабство, ради денег в тебе развивают самые основные скотские черты - жадность, тупость, обжорство, бессмысленное потребление.
- А свобода?
- Говорю же - никакой свободы. Им это в головы втемяшивают, когда корыто с тупостью ставят. Ты жрешь тупость - а тебе долбят, что ты свободен. И моя первая любовь стала тупой американской бабой в картонном домике со стриженным газоном и таким же тупыми соседями, которые не знают, сколько молока дает обычная медведица из стада.
- Ага - вдруг поддакнул Зина - и сколько ведер клюквы с одного дерева. И как так можно жить?
- Ты смеешься - а они серьезно уверены, что мы пьем водку на завтрак - Зиновий вдруг откровенно сконфузился и опустил глаза - ходим в ушанках, гоняем молочных медведей по улицам, жжем костры, чтобы обогреться и иногда  в праздники съедаем представителя - другого цивилизованных стран. Американца, например. А подружка моя рассказывает соседям  за жареным зефиром - я помню, как мы жгли костры на паркете, рядом мычала не доенная медведица, я чистила наждаком ржавую игрушечную ракету, мечтая  уничтожить все оплоты свободы и демократии, а потом ловили в капкан несчастного Джона, который привез нас жвачку, колу и стеклянные бусы, гамбургеры и трансгендеров (кого? - неважно, ты до этого н доживешь) - и делали из него шашлык. Да, было, помню, но я не ела, я не понимала, как можно есть американца.
- Демократично, как еще… - вставил Зина - а что ты говорил там… такое… гам…
- А, ну это безвкусная булка с безвкусной котлетой и пластиковыми овощами.
- Это я знаю, а еще…
- А вот этого тебе знать рано. Твоя нежная психика, советский человек, может не выдержать.
- Вот еще  - меня тут в потустороннем собираются поселить, людей от кривых сосен отгонять, а психика не выдержит?
- Ну хорошо - мне захотелось вдруг шокировать своего знакомого, тем более что я сам в россказни Проши не сильно верил. - Тогда слушай. Наши маленькие друзья решат, что у человека не два пола, а штук пятнадцать, и начнут переделывать детей - мальчиков в девочек, девочек в мальчиков.
- Штук пятнадцать?
- А может больше. Мальчикам будут колоть лекарства, замедляющие выработку андрогинных гормонов, девочкам тоже.
— Это кто же в итоге получиться?
- Из мальчиков - пидарасы, из девочек - мужеподобные уродки. Причем это будет все проводить на государственном уровне, и если родитель объясняет ребенку, что пола всего лишь два, то ребенка отбирают, а родителя вполне могут посадить. Более того - для тех, кто себя считает кошкой, ставят в туалете лотки с песком, а те, кто себя считает женщиной, может ходить в женский туалет и участвовать как женщина с женщинами в разных соревнованиях.
- Да ты, блин, рехнулся, что ты гонишь.
- Зин, за что купил за то и продаю. Это мой друг впередсмотрящий рассказал, хотя сам в это не верил.
- А еще американцам вдруг станет стыдно, что их белый прадедушка купил у черного королька его рабов - и привез совсем диких дикарей в цивилизованный мир. Дикари научились собирать хлопок, верить в Бога, питаться человеческой пищей (нет, не из людей, это они и так умели, а то, что едят белые)  и не умирать от паразитов и болезней, потому что их лечили. Потом их освободили, бросив в нищету и труд, который гораздо хуже рабского, потом негры стали жить своими районами, ненавидеть белых, торговать наркотиками и оружием, размножаться, как крысы - и вдруг ощутили себя пострадавшими. Прикинь? Потребовали, чтобы их не сажали за наркоту, чтобы им платили просто так деньги, разрешали убивать снежков и торговать оружием.
- Ну и что американцы? - живо спросил заинтригованный Зина.
- Ну что, конечно согласились. Им, видишь ли, стыдно за предков. Причем черным  не стыдно за своих царьков, которые продавали подданных тысячами, а стыдно за белых, которых устроили им приличную жизнь. В общем белые целовали неграм ботинки, плакали, платили и так далее. Американцы, что с них взять - тупому человеку все что угодно вдолбить можно, голова-то пустая.
- И чем все закончилось?
- Ничем. Кто-то заработал миллионы, и негры пошли в свои гетто играть в волейбол, жрать наркоту и слушать рэп.
- Что?
- А, это такой негритянский бездарный речитатив. Где негры жалуются на плохих белых и шлепают губами.
- Рехнуться - на самом деле Зина употребил гораздо более неприличное слово - зачем они это все делают?
- Потому что Америка, страна свободы. Каждый свободен зарабатывать так, как может.
- А детей зачем калечить?
- Повторяю - они тупые. Они не понимают, что их уродуют, они просто привлекают к себе внимание. А дальше - девочка решила, что она мальчик. Начинает пить гормоны, отрезает груди…
- Погоди-погоди - замахал руками бедный Зина - погоди, не надо про груди…
- Хорошо, не буду. Делают операцию, в общем. Потом начинают ходить к психологу, потому опять к хирургу, потом к эндокринологу, потом к психологу, когда понимает, какую неисправимую глупость совершило. А медицинские корпорации за это получают деньги со страховок и от государства.
- Обычно в итоге трансы вешаются или стреляются - но никого это не интересует, бизнес идет, что там стоит жизнь какого-то доверчивого придурка, терпилы позорного.
- Это в Америка. А у нас?
- Ну, Зин, мы же теперь не могучая страна, которую все уважают и боятся, мы подстилка под самое мерзкое политическое образование в истории, самое извращенное и лживое. Конечно, мы им будем подражать - точнее, подражать будут либералы.
- Либералы?
- Ну да, любители помоек. Они тоже начнут продвигать идеи бездетности, карьеры, потре****ства, смены пола, и так далее и тому подобное. Вся американская мерзость будет и у нас тоже. Пидары с лесбиянками расцветут гнойным цветом. Ну а ты что хотел - добавил я, увидев, как Зина схватился за голову - демократия. Свобода, тщательно проработанная и спущенная сверху. Наши геронтократы до такого не додумались, они человека - творца создавали, а штатовские демоны не просто придумали, а успешно навязали. 
- Не может быть. Зачем я пить бросил?
- Зин, я тоже думаю, что не может. Говорю, мой друг - ясновидящий мне это рассказал. Правда, потом в запой ушел на месяц. Не бойся, мой дорогой друг, это все бред воспаленного от бессонницы воображения. Он еще много чего рассказал.
- Еще что-то более ужасное? - обреченно спросил Зиновий.
- Не совсем ужасное. Что вся информация всего мира будет доступная вот в такой коробочке, с ладонь размером. Что будут переносные компьютеры, которые в дипломат умещаются. Что можно будет разговаривать с другой стороной Земли как по телефону - но с картинкой. Что вся жизнь уйдет в интернет…
- Прямо вся?
- Ну ладно, не вся, половина.
- И через сколько этот весь этот ужас начнется?
- Ты доживешь. Лет через двадцать. Как мне друг сказал…
- На хрен. Хочу здесь остаться. В кривых соснах.

Когда я вернулся домой - Зина тоже, он, конечно, незамедлительно бы врос в корни кривых сосен, но было холодно и сыро - в моем любимом зеленом кресле с деревянными ручками сидела, закинув длинную ногу на ногу, Галя и читала под светом уютной лампы книгу. "Темные аллеи". Уж что-то, а книги с началом перестройки можно было найти на любой вкус.
- Удивительный язык - сказала Галя, поднимая на меня темные глаза - язык, который больше не нужен. Язык ушедшей красоты, порядка и покоя. Его можно смаковать, как густое вино, находя все новые и новые оттенки вкуса. Так что там наша Зина?
- Наша Зина послушал рассказ про будущее, который мне наплел с перепоя Проша, и решил что ему там делать нечего - бодро отрапортовал я - он готов остаться в кривых соснах но не знает, как это сделать. А вас, сударыня, я бы попросил не сидеть в столь поздний вас в таком эротическом виде во избежание последствий.
Галя задумчиво стала чесать плечо, шелковый халатик соскользнул с одной груди.
- Да ничего не надо. Просто бывать там почаще. Все местные жители этой зоны уже предупреждены, что найден подходящий человек.
- Как вы быстро. Прикройся!! Имей совесть.
- И быстро, и долго. Вампиры должны знать, что скоро ими будут править железной рукой.  Более того - они прекрасно знают, кто это такой, деревья, бедолаги, искривленные аномальной энергией, тоже знают.
- Постой - что значит знают… - начал было я расспросы, но Галя продолжила, как будто меня не замечая.
- Они тоже знают, потому что их задача на земле - аккумулировать опыт уходящих людей, хранить како-то время и отправлять…
- Куда?
- Куда положено, от твоей земной жизни. Они совершенно умные существа, способные на привязанность и ненависть.
- А, понятно, ненависть к тем, кто их пилит и топчет.
- Да нет же, глупый. Конечно нет. Тогда бы они вынуждены были ненавидеть всяких жучков, медведей и крыс с белками. Они могут ощущать воздействие, они могут понимать опасность, но не боль, с этим все нормально. Нет, у них свои пристрастия, которые основываются непонятно на чем. Вот полюбило дерево человека - и осыпает его энергией, умом, удачей, им это ничего не стоит. Или наоборот, не понравился им кто-то - так ему тогда лучше даже не приближаться к некоторым заросшим местам.
- Жуть какая.
- Нормально. Они, конечно, большие и сильные, но пока стянут свою энергию на человеческий уровень - не один час проходит.  В итоге и любовь, и ненависть деревьев по большому счету пустой звук. Ко всем, кроме хранителей. Потому их хранителями назначают, что есть глубинная связь с местом и со всеми, кто там обитает. Сущности, скажем прямо, мерзкие, мелкие, вредоносные для всех, кроме хранителей. Потому наш Зина сидит там и наслаждается совершенством мира. Мир для него в самом деле совершенен, но только в одном конкретном месте, там он царь, демиург и даже градоначальник.
- Как это - градоначальник?
- Так же хлопотно. Тебе кажется, что это весело - отгонять праздных дураков, которые решили под прикольными деревьями попьянствовать немного? Ни фига не   весело. Алкоголь сам по себе притягивает вампиров, еще и место не любит пьянчуг, некоторые получают такие удары по здоровью, что потом никогда не оправятся. А Зина будет для чего туда поставлен - для соблюдения паритета. Люди не вредят месту, место не вредит людям. А мы же дураки. Нам дают знаки, но мы все норови опасные месте домами застроить, потом удивляемся, что люди в этих домах мрут как мухи или болеют чередой. А всего-то надо было хранителя места послушать.
- Никто никакие хранителей не слушал и слушать не собирается.
 — Это точно, не слушал и слушать не будет. Но и мест таких не так уж много в городе. Штук десять всего, кстати, тебе надо будет их всех инспектировать. Ничего сложного, слетал перед сном на три минуты в разные концы Москвы, посмотрел, как там и что, да и баиньки.
- Скажи, а как все это произойдет?
- Понятия не имею. Обычно место таких людей затягивает, как курильщик дым. Ну да, хорошо сказала - сначала превращает в дым, потом втягивает в себя и уже не отпускает. Вопросов не задавай - как это превращает в дым. Никто этого не знает. Но я знаю точно - если место выбрало человека, то оно его уже не отпустит, будет притягивать, как магнит, и в итоге все равно заберет - при жизни или после смерти, неважно. Обычно после смерти, там человек сто таких крутится. Не волнуйся, за все века, не за месяц. Они не вредные, они таращат глаза, или что там у них осталось, на то что вокруг происходит, но вокруг себя выстраивают привычное окружение. Мамонты там, стрельцы, древляне какие-нибудь.
- Так, девушка, во-первых, прикройся, во вторых -  я все равно задам вопрос…
- Не надо - Галя дернула плечом, отчего и вторая половинка халатика почти сползла - я тебе уже объясняла сто раз. Все материальные объекты имеют нематериальное основание - понятно? Вот все эти штуки имеют полевую основу, на которой строятся молекулы, атомы и прочая хрень. Поскольку есть энергетическая основа, то она не сильно меняется от физических объектов, и ее можно наблюдать. Тем более что каждую секунду уносит поток - вместе с энергией. То есть как река - как же мне этот образ надоел - втекает в Москву еще чистая, а уносит… чего только не уносит. Му-му и бумажку от пончиков. Их уносят, потому что жизнь идет и бурлит. Так вот - любой при особом умении и практике может носится туда-сюда и наблюдать как оно все было когда-то. Конечно, динозавры от нас в миллионах лет болтаются, чтобы туда долететь, никакого света не хватит, поэтому мы световой скоростью и не пользуемся. До чего же ты тупой, сто раз тебе объясняла, а все равно спрашиваешь.
В аномальной зоне те, кто туда попал, могут выстроить вокруг себя привычное окружение, деревянные домики и палисаднички, которые ты так любишь, например, и сидеть в них вечно, никому не мешая.
- Хорошо бы уйти во время, где ты был бы счастлив, и там остаться. Такое возможно?
- Конечно - потянулась Галя - возможно воссоздать прошедшее до последнего волоска и прыщика на лбу. Только изменить ничего нельзя. И у тебя будет понимание, что это вечно, но не истинно, это всего лишь изображение на белой простыне, та жизнь все равно прошла. Но наслаждаться моментом можно бесконечно, можно любить девушку, любить время, восстанавливать моменты триумфа, например, или дни наивысшей силы, когда все на свете получалось.
- Мне кажется, что такие путешествия станут чем-то вроде настоящей наркотический зависимости.
- Да. Я тебе больше скажу - поскольку наша существование подвержено энтропии и будущее из сегодняшнего дня выглядит ужасающим хаосом, то многие предпочли бы вместо настоящей жизни раствориться в аномальных местах и никогда оттуда не возвращаться. Более того - некоторые так и поступают, застыв в прошлом, как комарик в янтаре.
- А что - усмехнулся я - хороший бизнес. От молодящихся старух и мышиных жеребчиков отбоя не будет. Там же можно восстановить и сцены секса, запрета же на обычные земные радости нет?
- Запрета нет, но нет и остроты ощущений… пользуйся тем, что есть, здесь и сейчас…
Мне в голову хлынула кровь, я лишь успел пробормотать, падая в темную яму наслаждения.
- Ты же сама говорила, что там все по-настоящему…
- А ты, дурачок, и поверил…
*
Странные дни наступили - казалось, что мир вокруг, при всей своей бурлящей истерии всеобщего обогащения, замер в каком-то незрелом ожидании.  Меж бело - голубых домов на Гурьевском висела влажная белесая мгла, сквозь которую пробивались лучи солнца, как сквозь густую вату облаков, хотя облака тоже были, на своем месте, в вышине. Жители сначала удивлялись такому явлению, даже пригласили какую-то съемочную группу, которая зачем-то приехала.
Да, висела дымка, влажный полупрозрачный туман в ясный теплый  день - странно, но ничего, в общем, особенного. Оператор вместе с разбитной девицей - ведущей даже поднялись на верхние этажи, служившие естественной границей дымки, понюхали ее, дабы убедиться, что это не обычный московский смог.
Нет, не смог, хотя запах, конечно, для города странный - студеной водой тихих рек, росы, гибельно вспыхивающей от первых солнечных лучей, выползающей в сумерки из оврагов зябкой сырости.
Дымку эту странную засняли, конечно, приплетя для чего-то НЛО, вытащив из пыльных журнальных зарослей каких-то до желтизны прокуренных безумных уфологов, незамедлительно обозвавших туманность выхлопом иноземных летательных аппаратов.
В виде свидетельницы всего странного засняли Лилечку, которая, кривляясь, жеманничая и тыча лаковым когтем прямо в объектив, рассказала, что потусторонняя жизнь у них тут бурная, что по ночам собираются ведьмы, летающие на своих мужиках, падают вооооон из того окна слева от лоджии на седьмом этаже, да куда ты смотришь, дурилка, видишь первый ряд лоджий? Нет, не где занавески, а вообще без занавесок - так вот из этого окна такая бабища свалилась на своем мужике, семь пудов в лифчике, еле от земли отвернуть успела. Мой дружок шел домой - от меня, конечно, я такая популярная в народе - так его эти летающие гады чуть не убили. Поседел мой дружок, пить бросил, не живет теперь, а мается. Друзей не осталось, из женщин только одна, но зато самая лучшая, его не бросила - я, конечно- но его это кажется не радует. Как увидел, что голые бабы по небу летят, так в себя и не пришел. Одна парочка в овраге возле ручья легла, понимаешь ли, на газетку, никому не мешали, четыре утра, понимаешь ли, никого нет, как вдруг над ними как зашумело ветром, как захохотал кто-то, как орел - уа-ха-ха-ха!! - они головы подняли, а над ними висят двое прямо в воздухе, подошвы грязные, юбка у бабы поднялась, трусики в горошек, хохочут и кричат - не сметь ****овать без ЗАГСа!!!!
Они теперь свою церковь основали, проповедуют воздержание и целомудрие, вот как на них наши летучие тетки с дядьками воздействовали. Лечебно. Квартиру ребятки сняли для собраний и утех. Никаких газеток в крапиве, никаких тропинок и полянок у ручьев. А вы говорите.
Лилечку, которая никак не хотела уходить из кадра, и все порывалась рассказать, как на ее глазах одна молодая красивая подняла бедного Зину на два метра от земли, покачала его там, наверху, как корова бубенчиками, да и бросила - все-таки общими усилиями отогнали от ведущей.
После чего ведущая, кривляясь ничуть не хуже несчастной алкашки, объявила, что на Гурьевском завелись свои Маргариты на своих боровах в мужском обличье - что они тут делают, на какие такие балы летают по ночам, никому не ведомо, но лучше с трех до шести утра на улицу не выходить. Дабы не превратиться в перевозочное средство - в скобочках -боров - блистала девица эрудицией.
После выхода передачи, само собой, с трех до шести по улицам ползали не обычные пьяные, а ищущие Шамбалу, знакомые с Джуной, подкармливающие Барабашку и обливающиеся по системе Иванова.  Они двигались медленно, как сомнамбулы, по пустынным улицам, задирали бледные лица к небу, и все высматривали голых баб.
Их было несколько десятков на весь Гурьевский - проезд они после ожесточенных споров поделили на несколько зон, которые закрепили за самыми деятельными уфологами, способными за себя постоять. Остальные скитались от одного лидера к другому, иногда просто приходили, сворачивались калачиком в пыли и честно спали до первых оживляющих лучей.
Самое забавное, что виновник всего кипеша, Зиновий, в мистическом движняке не участвовал. Как и сказала его лучшая женщина, он после встречи был слегка не в себе, старательно готовясь к переходу в аномальную зону. В чем это заключалось, никто не знал, даже я. Он просто пытался вспомнить, едва ли не по дням и часам, все, что с ним происходило - а вспоминать -то было и нечего. Пьянка - ор - похмелье, похмелье - вопли - баба - пьянка.
- И что? - рассуждал Зиновий, стоя у окна - где мне оставаться? В этом бесконечном и ужасном хмелю? Не хочу. Разве что в детстве. В солнечной пыли…

Он бы мог кое-то рассказать ищущим мистики на асфальте проезда - но как раз их-то интересовал в меньшей степени. Они жили в своем мире, сообщая друг другу о подозрительных тенях, пикировавших в половину пятого с седьмого этажа до третьего, прямо как и рассказывали, потом взмывших в небо на громадных перепончатых крыльях. Другие соглашались с тенями, но уверяли, что крылья были обычные, в пёрьях, вот, кстати, они, прямо из крыла. Нет, не голубиные, что вы глупости говорите, прямо неловко как-то, разве ж я могу врать?
Они стали называть себя красиво - Рассветные дозорные.
И уже подумывали о регистрации собственной политической партии, но вот беда - у них не было четкой программы, не было летающей бабы, хотя должна была бы быть хоть одна, как символ. Единственное, что у них было - энтузиазм и передача. В которой выступала Лилечка, но она и роль обычной-то бабы годилась не сильно, а уж в лидеры не годилась вообще.
Да, она стала очень популярна у местного бомонда, любой считал за честь выпить с телезвездой - тем более что ее бред про летающих баб слушать всем надоело, а после стакана она мирно засыпала, не насилуя собутыльников все новыми и новыми подробностями.
"Рассветные дозорные" сняли себе квартиру как раз на седьмом этаже, соседнюю с нами, и радовали нас стуком дверей в мертвой предутренней тиши, когда очередная партия безумцев выходила на свою нелепую охоту.
В принципе, они были не плохие люди - тихие и вежливые. У них всегда можно было узнать, как дела на Альфе Центавра, завезли ли молоко в Туманность Андромеды, барабанит ли Барабашка или перешел на саксофон, и спасает ли ледяная вода от запоров, и как потом купаться в той же проруби другим желающим.
Но вот если я начинал сомневаться, что именно из их окна в четыре утра спикировала на несчастного пьянчугу демонически хохочущая ведьма с клыками в крови в вздыбленным облаком рыжих волос - меня готовы были убить.
Причем частенько сама ведьма в боевой своей раскраске, то есть черная, как грач, стояла рядом с наслаждением слушала про свои рыжие буйные кудри и особенно - про клыки, только что пронзившие яремную вену.
Потом она стала приносить пирожки утренним дозорным - как тяжело при катастрофическом падении энергии не замерзнуть, она прекрасно знала - и даже подарила парочку металлических термосов, только-только входивших в моду.
Ребята вели на нас охоту, и мы были с ними в наилучших отношениях.
Запомнилась Белка, армянка с широкими бедрами, которая настойчиво звала меня с собой в дозор, многообещающе улыбалась, закинув лицо и обнажая кривые порченные зубы, запомнился утонченный художник с глубокими васильковыми глазами, точеным лицом, пшеничной непослушной челкой и неистребимой жаждой. Все, в чем было больше пяти градусов, выпивалось им мгновенно - а потом он засыпал с блаженной улыбкой. Его берегли, его передавали от одной партии к другой, девки от него визжали, скулили и падали в корчах, а он равнодушно обслуживал одну за другой.
И все они ловили нас, заедая утреннюю сонную тоску нашими пирожками.
- Замечательные люди - отзывалась о наших соседях Галя - все отравлены тоской по несбыточному. Всем им здесь скучно. Все они отдадут обе ноги, чтобы хотя бы краем глаза увидеть то, что тебе подарили от широты душевной. Они готовы отказаться от простого человеческого счастья, лишь бы увидеть, как надуваются от ветра щеки у пристегнутого ко мне смотрящего, и прогуляться по сопредельными мирам.
А уж за аномальную зону они отдадут все свои счастливые моменты, числом три.

При этом она упорно не отвечала на мой настойчивые вопросы - а каким таким образом Зина перейдет в состояние хранителя аномальной зоны? Ему придется умереть? Впасть в кому? Или как-то еще? А как еще? И вообще, последнее время ты мне мало что объясняешь, а отдаляешься все больше и больше, я это чувствую. А ведь к тебе уже привык и привязался. Ну ладно, раз ты не отвечаешь, скажи хотя бы, чего мы ждем и сколько можно ждать?
- Туман - отвечала разрумянившаяся Галя, доставая из пышущей жаром пещеры духовки противень румяных пирожков с мясом для наших охотников - ждем всего лишь туман. Без него никак.
- А вот это дымка - это что, не туман?
- Нет, конечно. Пробуй. Да не обожгись!!! Это знак, что про нашего хранителя знают и готовят переход. Ты вообще знай, что, если такая дымка держится больше недели — значит кому-то предстоит перейти. Ничего? Вкусно? Ребятам понравится?
Ребят, конечно, нравилось, у них вошло в привычку перед нарядом заглядывать к нам, брать густой и сладкий чай в термосах - вернуть не забудьте!! - и сногсшибательные бабушкины пирожки.
Я обычно спал, краем уха слыша приглушенные разговоры и дежурные благодарности, но в тот день поднялся, продирая глаза и чувствуя не уходящий от одежды холод по плечам.
Галя стояла у окна в потертом джинсовом костюме, кедах, с конским хвостом на затылке и чистым бледным лицом. А за стеклом переливалась белая масса — это был не туман, это был живой океан тумана. Он размыл дома, и они казались скальными темными массивами, заблудившиеся машины ползли, как факела в руках потерянных людей, и не было видно ни неба, ни земли, только обволакивающая сырость, густой земляной запах, растворяющий   привычный мир.
Мы, ни слова ни говоря, погрузились в скрипящий лифт. Возле подъезда стоял художник с полузакрытыми глазами, к нему жалась потерявшая весь свой задор Белка. Она посмотрела на нас, но не произнесла ни слова.
Мы нырнули в туман и вынырнули в обшарпанной квартире Зины. Он, в своем фирменном пиджаке и, конечно же, майке, сгорбился на табуретке под голой лампочкой и судорожно дышал затяжками. Руки его тряслись, бронзовый лоб блестел от пота. На столе высилась полупустая бутылка водки, ломанные куски хлеба, соленые огурцы, шоколад в мятой фольге. Окурки вываливались из пепельницы розового мрамора.
Галя подошла к нему и положила руку на плечо. Зина вздрогнул.
- Страшно.
- Выпей.
- А можно?
- Можно, теперь уже все можно, ничего значения не имеет. Отравись напоследок.
Зина налили себе полный стакан, долго втягивал его широкими глотками, захрустел огурцом. Потом схватил очередную сигарету, но Галя взяла его под локоть.
- А покуришь на ходу, иначе потеряешь все свои способности… все хорошо, не бойся, все хорошо, все правильно. Ты даже эту обшарпанную халупу не теряешь, ты всегда ее сможешь восстановить. И нас, и этот вечер, и этот туман, ты же прекрасно знаешь, что все так. Всё так. Пойдем, не теряй времени, этот роскошный туман подарок лично тебе…
Мы пересекли дорогу, на которой тоскливо сигналила машина - ее фары не способны были пробить белую завесь - помесили глину между ржавых стен гаражей, вдохнули запах сырой листвы.
Потом шли еще некоторое время, ноги у Зины все слабели и слабели, начали заплетаться, он даже стал бормотать что-то и хихикать.
- Ничего - прошептала Галя - сейчас протрезвеет.
Мы были в лесу вдоль дороги, в местах, которые я исходил вдоль и поперек - но сейчас не узнавал.
-Смотри.
Туман впереди окрасился белым, но не ослепительным светом с тенями искривленных деревьев - меж ними двигались в странном танце светящиеся клубки, которые не были ни злобными, ни омерзительными - у нас они не вызывали никаких ощущений, а вот Зиновий притягивали. Он твердо встал и оттолкнул наши руки.
Он двигался навстречу свету, и его встречали светящиеся сущности, кружились вокруг него, как мотыльки, кривые сосны сгибали тела в поклонах, нелепое, худое сутулое тело местного пьянчуги, тень нелепо прожитой жизни вдруг вспыхнула, разрослась и исчезла в мельтешенье огней и теней.
*
Утром я не заметил ничего особенного - ни тупой ноющей боли в левом виске, ни запаха серы, ни толп страждущих чуда в месте, где человек поменял свою натуру. Сосны выносили свои изогнутые тела из густого подроста, по дорожкам ползали старушки, бережно поддерживая друг дружку под дряблые локти, друзья Зиновия потянулись к магазину, клянчить мелочь у добрых людей.
Кажется, его даже не хватились - Лилечка, спавшая после дозы возле стены на матрасике, проснулась, потянулась, осмотрелась, деловито допила водку (не забывайте, что близкое прошлое я могу смотреть в мельчайших подробностях), быстро обшарила шкафы и несколько книжек в поисках заначки, нашла ровно сто рублей, сноровисто спрятала их в лифчик, которому давно уже нечего было поддерживать.
И ушла, виляя копчиком, насвистывая какую-то попсовую мелодию.
Алкаши, колотящиеся с похмелья, вяло поинтересовались - где Зинка-то? На что Лилечка небрежно ответила - а, улетел, но обещал вернуться.
На этом прощание в исчезнувшим товарищем и закончилось. Потом уже, через пару месяцев, когда стало окончательно ясно, что человек пропал, когда дверь квартиры заклеили бумажкой с печатью - тогда уже алкаши сели за стол, изобилующий дешевым вином, и стали вспоминать друга - затейника. Ведь никто из них, сколько бы анекдотов не знал, на смог придумать падающую с балкона бабу верхом на мужике.
Легенда родилась, окрепла и пошла по маргинальным слоям района - дом в конце Гурьевского алкаши показывали, как достопримечательность. Точно выяснили, из какого балкона какого этажа рухнули двое, рухнули, да не разбились, где стоял Зина, онемевший от такой картины, и мучился всем своим больным организмом. От больного организма мучился, товарищ, вас это на некие мысли не наталкивает?
А вот с этого места его забрали инопланетяне, вот сюда галактические преступники припарковали свою летающую миску, весь район тогда лишился света, но был освещен северным сиянием.
Места, с которого Зину забирали, ползли по району, как вши - от оврагов до вытоптанного футбольного пятачка во дворе.
Проблема оказалась в том, что никто не помнил, как Зина выглядел. Казалось бы, нормальный алкаш с мясистым носом, морщинистым лбом, волевым когда-то подбородком и красивым ртом (даже алкаши, бывает, сохраняют следы былой привлекательности). Все помнили пиджак на майке и штаны с лампасами, ну и остроносые ботинки, как же без них.
А вот лицо - хоть убей, никто не помнил. Так же никто и не понимал, для чего они вообще городят всю эту чушь. Но то, что их прослойка, никому задаром ненужная, родила из своих быстро редеющих рядов улетевшего в звездное небо человека, практически Икара, грела изуродованные спиртным души иллюзией чего-то значительного.
Я забавлялся, слушая очередную байку - тем более что меня кроме Лилечки никто и не знал, а Лилечка постоянно была в таком состоянии, что себя в зеркало не узнавала.
Но аномальное место, как ни странно, покрылось очень густыми кустами - в основном потому, что никто из гулящих мимо горожан даже желания не испытывал сесть под сосенку и послушать шум кольцевой автодороги. Одним казалось слишком шумно, другим - слишком тихо, третьим - чересчур хорошо, четвертые испытывали необъяснимый, животный страх и ускоряли шаг. Наверное, Зина работал не покладая рук, но больше я его не видел даже во снах.
У меня же наступила трагедия - Галя, моя подружка, которую я не без оснований стал считать своей девушкой, исчезла так же, как появилась. Я вышел на кухню, заварить чай, она сидела в кресле. Когда вернулся через пять минут с подносом с чайником и чашками - кресло было пусто, хотя хранило тепло тела.
Я с большим трудом сдержался, чтобы не схватить коробочку и не созвать чистильщиков - просто чтобы посмотреть на свою подругу. Но представил, как меня обложат мистические наши трудяги, каким совершенно не мистическим матом, и не стал. В конце концов - соберу, когда будет необходимость, и посмотрю на свою любовь, наверное, она не сильно изменилась. А разлука для любви, как говориться, словно ветер для огня - тушит только слабую, а сильную раздувает сильней.
Тем более что ребята - чистильщики делали свою работу, отправляя к праотцам наркодилеров, убийц, маньяков, сутенеров, наркоманов, слишком настойчиво предлагающих людям отраву и ставшими распространителями, некоторые совершенно безвинные души, которым было лучше покинуть земную обитель скорби и разочарований.
Собственно говоря, они работали как конвейер - предлагали объект, наблюдали за ним в течении недели (а шастать по прошлому могли все из команды без исключения), потом кто-нибудь из чистильщиков навещал очередника в виде ангела или беса, опять ждали неделю, потом последний кадр - и если в жизни дурака ничего не менялось, то менялось сразу все и кардинально.
Но я чувствовал нарастающее напряжение с их стороны, и догадывался о назревающем бунте. Смотрящий должен был следить за правильность вынесений приговоров, мог наложить вето, если видел что-то, чего не видел другие (ни разу не видел ничего, и другие тоже самое, вперед разрешалось смотреть очень редко и очень урывками) и очень, очень избранно пользоваться правом вето.
А я запретил убивать барашка несмотря на сопротивление чистильщиков и справедливости приговора. Не знаю, мне казалось, что именно в этом случае общество ошибается, а я нет.
Чтобы убедить себя в своей правоте, я регулярно заглядывал в ближайшее прошлое, наверное, исключительно для того чтобы портить себе настроение.
Мать хороший сынок незамедлительно сбагрил в больницу, где она тихо угасала на мокрых простынях, прилипших к черным дырам разросшихся пролежней. Она мычала, когда ее переворачивали, иногда слабо дергала истонченными конечностями, иногда глотала больничную бурду, иногда капризно выплевывала.
Фактически, живыми были только глаза - огромные серые дыры в обрамлении длинных ресниц, подчеркнутые черными кругами. Глаза думали, мучались и страдали, особенно после визита сына.
Санитарки честно выполняли свою работу - насколько это было возможно в проклятых девяностых, но через некоторое время, когда стало понятно, что больная неизлечимая, ее отправили умирать домой.
Там она, собственно, и умерла - любимый сыночка запер ее в маленькой комнате, заткнув щель под дверью тряпками, чтобы не воняло. А в большой комнате круглые сутки клубился, орал, смердел дымом, совокуплялся на полу, хрустел шприцами, варил на газу какую-то жуткую ёдко пахнувшую отраву самый настоящий притон. Если не было еды - то пили, если нечего было пить - кололись, если не могли колоться - курили дурь. Про мать, которая возмущенно гудела на черных от крови простынях, у которой из пролежней торчали голубоватые суставы, сыночек честно забывал.
Под дурью он либо спал, либо блуждал в больных видениях; по пьянке жаловался не несправедливый мир, который не дает ему того, что он хочет - денег, почет и уважение. И требует, паскуда, требует - работать и зарабатывать, заботиться - а почему я должен заботиться? Почему я не могу жить как хочу, почему меня не хотят оставить в покое? Что им всем от меня надо? Почему я должен работать, если я не хочу работать? Ты думаешь, я не пытался работать? Я много раз пытался работать. И - тут у него брызгали слезы из глаз - никто меня не хотел на работе уважать. Почему меня никто не уважает? Что за…?
Он требовал любви - но просто так жестокий мир его любить не хотел. Его любила мама, но где она, мама? Мама, где ты? Как мне без тебя плохо - рыдал сыночек, изредка поправляя тряпку под дверью, когда смрад становился совсем невыносимым.
Он был готов работать, право слово, но, если бы к нему относились так, как мама - с любовью и уважением. Грубые работяги, острые на язык и хваткие на руку, не могли понять нежной и трепетной души мамочкиного пирожочка, ценили злость и упорство, умение учиться и пахать, пахать, пахать.
В шиномонтаже ему сказали, что у него руки растут из задницы - весьма наблюдательно, так оно и было. В мастерской шлифовальщиков стекла - что этот долболоб вообще не понимает, для чего он сюда пришел, пока все делают по пять метров шлифовки, он делает полметра. В приемной комиссии странный дядька косо на него посмотрел - кто знает, что у этих ученых на уме?
А главное - он же осознает пагубность своих пристрастий. Даже пытался лечиться, хотя без наркотиков разных видов как принять этот несправедливый мир? Он пошел в клинику, рассчитывая, что там будут водить хороводы и долго, пространно, подробно рассуждать о тонкостях его сложной душевной организации. Занимать его чтением лепкой, хоровым пением и неторопливыми прогулками на свежем воздухе.
А его вдруг стали колоть седативными препаратами, от которых тупо хочется спать. Мамочкин пирожочек устроил дикий дебош с воплями, проклятьями до седьмого колена, угрозами прийти и поджечь двери, был вышвырнут санитарами и вернулся в добрые объятья никчемных наркоманов и алкашей.
Вот эти не спрашивали ничего, все принимали, все понимали - да, ты в дерьме, но любим мы тебя на за это. Ты такой же как мы, вот за что мы тебя любим, ты такое же ничтожество, как и мы, иди к братьям, брат.
Они принимали все, и постоянно закрытую дверь тоже. Мало ли что может хранить под замком хозяин квартиры? Вещей, тем более ценных, там явно быть не могло, все вещи были давно проданы. 
Одно время - как раз когда барашек - пирожочек лег в клинику - вонь из-под двери стала совсем невыносимой, но наркоманы ее не заметили, они и сами пахли только слегка получше.
Соседи, замордованные выживанием, покрутили носами и умчались на работу, а там запах сошел на нет и все про него забыли.
Пирожочек вернулся из клиники - в его доме пили четверо незнакомцев, мусор был сдвинут в углы, горько вонял обгорелый диван, из туалета несло страшным смрадом, поскольку содержимое забитого унитаза переливалось через край и стояло лужей не полу - завсегдатаи блат - хаты наловчились пускать струю прямо с порога.
Сыночек сел, закурил, выпил стакан чего-то и задумался.  Размытый мир стал не таким жестоким, как в больнице, но чего-то в нем не хватало.  Он получил, чего хотел, он среди своих, которые ничего не требуют и у которых все в прошлом. Он смотрел на чудовищную помойку вокруг и не замечал ее, бессмысленный взгляд переползал с кучи на кучу, пока не уперся в тряпку под коричневой дверью.
Тряпка. Тряпка. Тряпка. Зачем там тряпка? Кто за дверью? Может, там собака? Может, он взял собаку на передержку? Может, это породистая собака? Может, ее можно продать?
Он дернул дверь на себя, готовясь принять бурную собачью радость - но никто на него не бросился. Вонь была застарелой, но уже не сильно, и шла от темно-синей мумии на диване с торчащими желтыми зубами и длинными прядями седых волос.
 У пирожка подломились колени, он закинул голову и заорал, завыл, как зверь в капкане, потом охватил легкий костяк руками, стал тыкаться в него, трясти, трясясь и корчась сам.
Четверо незнакомцев, возникших в двери, от такой картины без лишних слов рванули прочь.
Приехавший наряд и скорая увидели мертвого наркомана, обнимающего мумию своей матери.

*
Галя появилась, как всегда, неожиданно. Утром я застал ее в фартуке и подозрительном белье под ним за готовкой яичницы - собственно, и проснулся я от характерного шипения и треска.
- А… - начал я вместо приветствия.
- Что? - как ни в чем не бывало, даже не оборачиваясь, ответила моя подружка - погоди, сейчас завтрак готов будет. Иди умойся пока.
- А… ну ладно - я не стал спорить, решив, что если это и призрак, то вполне полезный для быта. Отправился в ванную, поплескал на морду кипятку, поскоблил щетину. Даже причесал волосы, которые при определенной длине начинали завиваться, чем раздражали меня безумно. Лучше ходить вообще лысым, чем с кудряшками. Вернулся на кухню, надеясь, что Галя исчезли и никакой завтрак меня не ждет - не тут-то было. И завтрак ждал, и полуголая девица тоже. Я, стараясь не нее не смотреть, взялся за яичницу - не то чтобы я сам не мог приготовить, но у Гали это получалось как-то особенно вкусно. И хлеб был мягче, и масло нежнее, а может, мне это просто казалось. Символический фартучек влиял.
Галя сидела напротив, подперев подбородок извечным бабьим жестом, и смотрела на меня со смесью любви и досады.
- Что уставилась? - пробурчал я с набитым ртом - что ты во мне нового увидела? Какие новости принесла? Где ты вообще шлялась и почему выглядишь, как Гелла какая-то? Голая и грустная?
Галя налила себе заварки из чайника с голубыми незабудками и ответила, постукивая ложечкой.
- А потому что мы перестанем с тобой взаимодействовать. Я тебя всему научила, дальше ты будешь сам справляться.
- Погоди, а как же жуткие сущности, которые меня преследуют? - возмутился я.
- Нет никаких сущностей. То есть, конечно, есть, но не такие страшные, как тебе кажется.
- Как ты меня пугала?
- Именно. Как я тебя пугала. Тот мир вообще трудно описания поддается…
-Да?
- Да. И уж тем более не поддается никаким законам из этого мира. С мелочью ты прекрасно справляешься, если появится что-то крупное, с чем ты не сможешь совладать… значит с ним никто совладать не сможет. Хотя ты-то…
- А что- я-то?
- Ну, ты уникум. Мало того что с первого дня начала полеты практиковать - а полеты начинаются обычно после нескольких лет практики - так еще и… ладно, об этом не будем.
- Нет уж, начала - так продолжай.
- Кушай, куша й. Кто тебе еще яичницу приготовит. Новая подружка? Так у нее все будет рыбой вонять. Все, к чему не притронется.
Галя посмотрела на меня изучающе, как на зверюшку в зоопарке и, указав на фартук, пояснила.
- Меня от одного кренделя выдернули чтобы тебя предупредить.
- Да ладно!! - вскинулся я - для чего мне баба из-под кренделя и о чем меня предупреждать?
- А - небрежно махнула рукой Галя - об очередных переменах. Со вторым измерением ты более-менее научился управляться… кстати.
Она подошла и аккуратно сложила мои пальцы в какую-то конструкцию, потом развернула ее, потом сложила опять и так несколько раз - мир вокруг менялся, вспыхивал и гас.
- Я ничего не запомнил…
- На надо ничего запоминать - ответила Галя, продолжая свои загадочные манипуляции - я работаю не с твоим мозгом, а с твоим телом, так тоже можно, даже эффективнее получается. Мозг сопротивляется, тело нет, ему все равно. Так вот - вообще, отбрось свою привычку привязываться. Ты аж передернулся, когда я про кренделя сказала. Что поделать, судьба у нас такая, мы себе не очень-то принадлежим.
- А он что - тоже смотрящий?
- Нет, смотрящий у нас один, зато какой. Не устаю тебя хвалить, хоть ты и изнеженный лентяй, который ничего делать не хочет и ничем не хочет заниматься. Лодырь ты, дорогой друг. Тебе лишь бы мечтать да отдыхать трое суток.
— Вот так приласкала на прощание - усмехнулся я - в самом деле, не обижаться же на нее, это еще более непродуктивно - и лодырь и, и лентяй, и вообще чёрт-те что и сбоку бантик… да брось ты уже мои руки, а за меняющимся миром наблюдать не успеваю. Хоть бы поцеловала на прощанье, а она мне пальцы крутит.
- Хорошо, попробуй сам.
Я послушно попробовал. Получилось. Я расцепил руки, попробовал еще раз - опять получилось.
- Со временем сможешь эти пласты сдвигать сам.
- Когда?
- Со временем, не скоро. А поцелую я тебе потом. Если захочешь.
Вот и поговорили - в комнате загремел телефон, какой-то гортанный голос начал требовать Ларису Павловну, а когда я послал его в пешее эротическое путешествие и вернулся, кухня была пуста.
Самое интересное, что я вообще видел Галю последний раз - в заседаниях чистильщиков она больше не участвовала. Как мне объяснили соратники, отправлена в галактику средней дальности расшатывать тамошние устои. Верить этому или нет - я не знал, проверить тем более возможности не было. Все-таки летать по несуществующему вокруг нас пространству с небывалыми скоростями я пока еще не умел, но тешил себя надеждой, кто когда-нибудь научусь, жизнь вообще это бесконечные уроки, и обязательно слетаю к своей подружке - посмотреть, кого она там кошмарит своими нестандартными рассуждениями. Зеленых человечков каких-нибудь или думающие облака, или океан, как писал один фантаст. Я не сомневался, что думающие облака сразу бы пролились кислотным дождем и спрятались в почве, хотя бы на некоторое время, а океан бы отступил от берегов подальше от этой прилетевшей с Земли девицы со странными взглядами.
После того, как Зину отправили в светящийся туман, после того как даже утренние патрули устали и начали банально спать на скамеечках, рискуя быть исключенными из братства, в районе Гурьевского наступил покой.
Который мне совсем не нравился, поскольку за любым затишьем следует взрыв, а я человек домашний, тихий, люблю коротать вечера в уютном свете теплой лампы, за чтением, чтобы из звуков только деликатные ходики тикали на стене.
Поэтому я дал себе отдохнуть и даже пальцы не скрещивал - ну ее, эту энергетику, зачем мне лишнее знать? Я даже график выстроил более-менее ровный - подъем в семь, зарядка, пробежка, всякие полезные домашние дела, чтение, прогулка, готовка, послеобеденный сон и так далее.
Я наслаждался упорядоченностью своей жизни, уверяя сам себя, что график — это основа основ, что на нем стояла, стоит и будет стоять любая цивилизация, и что я своей жизнью вношу в общее безумие трезвую нотку.
И поэтому, проснувшись в четыре, я первым делом свернулся калачиком, закрыв плечи поплотнее, и попытался заснуть. Куда там. Я не то что заснуть - я полежать неподвижно не смог. Меня как будто подбрасывала какая-то внешняя сила и не давала покоя. В итоге пришлось встать и потащиться на улицу - дабы придать своему дурацкому раннему подъему хоть какой-то смысл.
Зачем-то я позвонил Проше и, услышав в мембране сиплое "да", невинно спросил - ничего там не намечается? Глянь, не спится мне что-то. Частые гудки объяснили мне, что добрый дон в четыре утра не может найти свой монокль и посему посылает недоброго дома, осмелившегося нарушить мирный сон доброго дона, в недобрые места, где ему надлежит находиться с такими вопросами.
Возле подъезда на скамейке спали, обнявшись и навалившись друг на друга, Белка с Художником. На смоляных косах девушки и русых вихрах парня поблескивала роса. Умилившись, я накрыл их сползшей курткой - молодцы, ребята, наигрались, теперь дрыхнут. Видимо, чувствуют, что летать больше некому.
Они не проснулись - эх, хорош и крепок молодой усталый сон!! И я двинулся в лесополосу, поздороваться с Зиной, или что там от него осталось.
Я навещал кривые сосны, но ни разу не видел нашего дорого пьяницу - впрочем, так же никогда не ощущал никакого дискомфорта в этом месте, не чувствовал вообще ничего. То есть прогулки имели смысл только как прогулки, но я упорно шел проведывать Зину, прекрасно зная, что проведать его невозможно.
Наверное, если бы я скрестил пальцы, обстановка бы вокруг как обычно изменилась - но скрещивать пальцы я не хотел, отдыхая от мистической муры.
Мир вокруг - озябший, застывший, сонный, покрытый патиной серой росы, ожидающий багрового солнечного диска над горизонтом - казалось, смотрел на меня с изумлением.
Я подошел к древнему дубу возле тропинки, похлопал его по твердой рубчатой коре и сказал негромко.
— Вот, не спиться, пришел друзей проведать. Как ты тут? Шашлычники не надоели? Надо будет на них Зину натравить, пусть пугает. Хорошо бы всех вообще отсюда выгнать, но мы же все-таки люди. Ты за деревья ратуешь, я за людей. Это нормально. Так бывает. Надо нам прощать наши маленькие грехи и слабости. А почему ты пахнешь рыбой и болотом? Тут сухо…

И в этот момент на меня обрушилась рыба - громадная, холодная, сильно пахнущая рыбой, гнилыми водорослями и водным простором.
Холодная и гладкая, она мазнула мне по лицу какой-то шерстью - откуда на рыбе шерсть? - уперлась в живот коленом - откуда у рыбы колено? И освободила меня от своего веса, оставив лежать не земле.
Я, держась за живот и голову, сел, потом опять чуть не свалился на спину - рыба сидела рядом, укутавшись длинными зелеными волосами и смотрела на меня исподлобья.
- Ты кто? - а что еще может спросить человек, которому на голову в четыре утра падает пахнущая рыбой девка с крашеными волосами? Я приготовился услышать страшную историю про ограбление и насилие, и начал стаскивать куртку, чтобы прикрыть ее наготу, но рука застряла в рукаве.
- Русалка.
- А что ты на дереве делала?
- На ветвях сидела, дурак!!!
- А… так это… а кто где?
- Какой еще кот?
- Ну… ученый.
- Ну что ты несешь, какой еще кот.
- Пушкинский.
- Блин. Я сидела наверху не потому, что стишок прочитала, а потому, что там безопасно. Кот какой-то.
- Идет налево…
- Вам только налево и ходить. Все мужики козлы. Только об одном думаете - как бы налево с****нуть. Пошли.
- Налево?
- Домой к тебе. Или думаешь тут всем понравится русалка, разгуливающая по району?
- Ну, мужикам-то точно понравится.
- Ага, а их бабы мне волосы выдергают. Пошли, пока роса не высохла. Ну пошли же, пошли.
И это, с позволения сказать, существо, едва достающее мне до плеча, схватило меня за руку ледяной ладошкой и потащила - вполне уверенно - к подъезду.
Возле подъезда спали детским сном, валетиком, Белка с Художником.
Вообще-то моя новая гостья выглядела эротично - под зеленой массой волос угадывалось и просвечивало молодое упругое тело молочной белизны, маленькие ступни оставляли мокрые следы. Но, в самом деле, хорошо, что ее никто не видел. Она совершенно спокойно вошла в лифт и нажала кнопку с цифрой семь.  Потом невозмутимо вытащила у меня из кармана ключи, открыла двери - сначала предбанника, потом квартиры, вошла, повесила ключи на гвоздик - чтобы не терял, вечно теряешь - вынесла из ванной тряпку - за мной вытирать надо, иначе все мокрое будет.
Моя незваная гостья уселась - и, в самом деле, под ней стала медленно собираться лужица. При этом она меня разглядывала, как диковинную зверушку - по идее должно было бы быть наоборот. Ни капли смущения, растерянности, обычная очень наглая девица со странно крашеными зелеными волосами. Хотя через каких-нибудь тридцать лет зеленые волосы станут обычным делом.
- Пожалуй, надо было еще подождать. А все подружки - беги к смотрящему, он все может сделать, он летал на третий день после посвящения. А тут смотреть не на что. Задохлик.
- Ну, знаешь!!! - вытаращил я глаза - ты у меня в гостях, и такие вещи говоришь!
- Ни в каких я у тебя не в гостях, а за помощью пришла. Надоело мне в русалках, не мое это. Водяной еще клеится, козел старый.
- Погоди. Русалка - сверху баба, снизу рыба. Где твоя рыба?
- Нет рыбы, даже перепонок нет - она незамедлительно выставила ступню с растопыренными пальцами - действительно, никаких перепонок.
- И какая ты после этого русалка?
- Обычная. Русалка средней полосы.
- Утопленница?
- Да нет, живая, меня мамаша посулила и отдала. То есть не отдала, а так, сболтнула по глупости - когда ж ты уже замуж выйдешь, отдать тебя Водяному, что ли. А он, козел старый, тут как тут - я пошла ночью купаться, и все. За ногу и в омут.
Понимаешь?
- Нет.
-Глуп как пуп. Меня посулили — значит, считай, подарили, а подарки обратно не берут. Эта дура, мамаша моя, все космы себе повыдирала, сидит на берегу, воет.
- Нельзя так про мать!!!
- Это смотря про какую, про мою - разрешено. Она только и мечтала меня какому-нибудь старому козлу, богатому козлу сбагрить. Ну вот и сбагрила, старый, правда, тухлым болотом пахнет и богатство его у вас не котируется.
- Золото-брильянты? Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем?
- Так-то в морях, в пресной воде, конечно, тоже можно золотишко нарыть, но его мало. У тебя, случайно, водочки нет? А лучше спирту, я его сама в желудке разведу.
- Что?
- Зябко в воде, согреться бы…
- Может, тебе в горячую ванну?
- Да не нужно мне в ванну, мне вся эта сырость вот уже где сидит. Русалки эти всех видов, шишиги долбанные, водяной наш, старик хренов, набрал вокруг себя утопленниц, на них смотреть страшно, а обонять тем более. Синие, раздутые, раков с себя стряхивают. Конечно, он на меня запал - сколько еще посуленную молоденькую ждать? Может, сто лет, может, двести, может, вообще не дождется. Только моя дура смогла Водяному дочь пообещать. Нормальным матерям и в голову не придет такая фигня. Так есть водка или нет?

Я посмотрел на нее с сомнением - правда, поверил, что поделать.  От девицы пахло болотной сыростью и речным берегом, волосы больше походили на пряди водорослей, которые колышет течением, ногти были синеватые, под кожей виднелись нежные голубые вены.
Я нашел в шкафчике водку, которая стояла уже несколько месяцев, принес ее вместе с куском черного хлеба и парой шпротин. От шпрот девица сморщила носик.
- Ты мне еще креветок предложи. Может, сало найдется?
 Как ни странно, сало нашлось.
Русалка хлопнула рюмку даже не передернувшись, в один присест, и так же сноровисто проглотила хлеб с салом.
— Вот это еда, вот это я понимаю. Надоело уже раками хрустеть да ракушки высасывать. Скользкие, холодные, еще в горле сокращаются… фу. Налей еще.
- Ну так что?
- Что так что?
- Что ты на дубе делала?
- Пряталась от своего хозяина, что еще. В воде у него силы много, а вот не дереве ничего не может сделать. Деревья — это леший, хотя у вас тут лешего не найти, но деревья все равно вне юрисдикции водяника.
- Вне юрисдикции, значит. Понятно.
- Ну да, даже если бы я по ошибке на него прыгнула, он бы ничего со мной сделать бы не смог. Вообще.
- А роса? Роса же тоже вода?
-  Ну, она не позволяет нам высохнуть и помереть, а вот силы не дает. Силы дает большая вода, а тут как раз никакой большой не видно.
Я заметил, что девица порядком окосела. Более того - она стала закидывать свою волосяную тину за спину, водить плечами и как-то очень откровенно выпячивать груди.
Я старался этого не замечать. От прикосновения русалки меня пробирал мертвый холод, какая уж тут щекотка.
- Никакой щекотки - засмеялась русалка — это для детей сказки. Одна радость в нашей жизни - добрых молодцев топить. Да и то, утопишь, они тоже становятся как водяной, холодные да скользкие. Надо быстро пользоваться, пока еще не остыли.
- То есть вы мужиков топите чтобы…
- Ну да, использовать по назначению, зачем еще? Даже дети рождаются. Все как у людей - подрастают, их гонят из дому, некоторые долго себе водоем найти не могут, так и мыкаются по суше, в лужах спят, в канавах. Некоторые пруды вообще между тремя - четырьмя водяными делятся, а русалок никто не считает.
- А почему же их никто не видит?
- Мы не хотим, потому и не видят.
- То есть ты хочешь, чтобы я тебя видел?
- Ты другое дело. Ты сам все видишь, без моего желания. А люди- нет. Да и хорошо, иначе бы они с ума посходили. Это очень страшно - увидеть на берегу что-то синее и пучеглазое, а если наши танцы заметят, то все, пропал человечек. Его так и будет в воду тянуть, пока не утонет. Так что нет, не надо нам лишних глаз. Наливай.
- Хорошо, не надо так не надо. Но что ты здесь делаешь?
Русалка уставила на меня зеленоватые глаза.
- Говорю же - спасаюсь. Надоел он мне своими домогательствами.
- Кто?
- Да водяной же.
- Ты сама до меня домогаешься сейчас!
- Так положено - не моргнув глазом, ответила русалка - во-первых, ты человек, во-вторых, ты мужик, в третьих, ты молодой.
- А водяной, значит, старый?
- Еще какой старый. Будь ему хоть полтинник, даже пятьдесят семь, я бы еще подумала. Но ему триста!!!! Он разбойников пьяных топил, когда тут еще даже деревень не было!!! Он с мельником дрался!!! Он такие вещи рассказывает, что слушать противно. Сколько через него баба прошло за триста лет, ты хоть представляешь? И чтобы я среди них? Обойдется, козел старый. Я не какая-нибудь утопленница, я посуленная, значит почти живая.
- Как тебя звать-то, красавица?
- Не знаю, не помню, неважно.
- Будешь Русей.
- Русей? Почему Русей? Ладно, Русей.
- Русалка потому что.
- Руся так Руся.
После чего она сползла в собственную лужу у ног, и, оседая пробормотала - в ванную, но воду не включай. Я тебе тут все залью. Когда я нес ее в ванную, она вдруг сделала попытку меня поцеловать - ткнула в рот двумя холодными упругими слизнями, это было ужасно.
Но потом заснула.
Я какое-то время шарахался по квартире, бегал с тряпкой, вытирая следы жизнедеятельности Руси, потом, понимая, что сойду с ума, схватил коробочку - и, как положено, в доли секунды оказался в штаб-квартире чистильщиков. Там никого не было, кроме Лехи, который внимательно смотрел в крохотный серый экран переносного телевизора.
- Видишь? Видеомагнитофон.
Сказал он с гордостью, совершенно не удивившись, что я возник из воздуха.
- Умею делать буржуи. Что хочешь, то и смотри. Просто чудо какое-то. А вот это - кассета.
- Я вижу, что это кассета. Ты мне…
— Вот, это видео кассета. Сюда можно записать два фильма или кучу мультиков и смотреть когда захочешь. Как тебе?
Я некоторое время пытался понять, что происходит на экране, но потом бросил и честно сказал.
- Да никак. Смотришь, как в жопу таракану.
- Да, нужен большой телевизор, лучше цветной. Ладно, купим. Как тебе Руся?
Я открыл рот.
- Да все уже знают, что у тебя русалка спасается. Она посуленная, ей тяжело. Утопленницам легче, она живой человек практически.
- Да что мне с ней делать?
-  А что с ней можно сделать? Хочешь, переспи, она против не будет, но это как с лягушкой или рыбой мороженой.
А хочешь - в мир ее верни. Она тоже против не будет. Тем более что за защитой к тебе пришла. Лучше не тянуть, я бы не тянул на твоем месте. Водяной прекрасно знает, где она. Только он на седьмом этаже силой не владеет, большой воды у вас нет, ручеек ему маловат. Ты пока в безопасности.
- А я могу быть в опасности? Я же Смотрящий.
- Все мы под Богом ходим- Печально ответил Леха.
-  Час от часу не легче. Как мне ее вернуть?
- Да просто. Крест на нее одень и все.
- И все?
- И все, сказал же.
- Я некрещеный.
- О, он еще и некрещеный… навали ему в дыню!! Покрестись.
Я некоторое время рассматривал Леху а потом спросил.
- Что значит - покрестись?
Вместо ответа Леха вытащил из-за пазухи серебряный крест на цепочке.
— Вот что значит. Мы все крещеные. Мы перед Ним ответ будем держать. А что тебя удивляет?
- Погоди. Меня все удивляет. Вы убиваете людей - и вы крещеные?
- Конечно. Иначе кто бы нам позволил делать это уже много лет? Быстро бы за шкирку и в ад на века.
- Насколько я знаю, мне же нужно будет исповедоваться? Как я это скажу - наблюдаю за убийцами, которые должны соблюдать ритуалы? Последний кадр и так далее? Поп не поймет.
- Этот тот поп не поймет, а этот - поймет. Если сам такой.
- Кто сам такой?
- Да поп, поп сам такой. Из наших.
- А если он из наших, он настоящий поп?
- Самый настоящий рукоположенный поп.
- У меня мозги кипят!! - закричал я - еще и поп у них свой настоящий!!
Леха посмотрел на меня и ухмыльнулся.
- В том-то и беда мозгов, что они вредны. Вот у меня мозгов нет, как это прекрасно. Я все чудеса принимаю и ничему не удивляюсь. А Смотрящий как горшок, весь кипит и варит. Горшок, не вари.
- Вари, не вари - пробурчал я, усаживаясь рядом с Лехой и пытаясь понять, чем там на экране занимаются шустрые ребята. Ребята разнообразно махали ногами и руками - тут каждый день какая-то херня, то бабы с балконов падают, то алкаши в светящемся тумане растворяются, то, блин, русалки спасаются от своего хозяина. Теперь мне еще креститься надо.
-  Тебе не обязательно - ответствовал Леха, сгибая свою руку в г-образную конструкцию - но желательно. Нам же все равно придется ответ перед Ним держать за каждую угондошенную сволочь. Так что лучше покреститься.
- За убийство же в ад положено, или я чего-то не понимаю?
- За убийство - не обязательно, но вообще-то да. Мы же не убиваем.
- А что же вы делаете? Говноеда кто замочил?
- Не знаю. Кажется, он переел экскрементов. Все-таки это вредная привычка, какашки есть.
- Леша, прекрати!!! У меня на такие разговоры идиосинкразия.
- Иди - что? Смотрящий, ты если ругаешься, то уж ругайся понятными словами. Сказал бы просто - жопа.
- И на жопы идиосинкразия.
- Вредно это, вот мужик и помер. Мы тут при чем?
- Так ты в куклу булавку вколол!!!
- И? Вот смотри. Я беру булавку и втыкаю ее в стул. Значит ли это, что в данный момент в мире стало на один стул меньше? Смотрящий, ты вообще идиот?
- Не сметь хамить смотрящему!! - заорал я - нам, смотрящим, вообще молоко за вредность давать надо!!! Вы за последние полгода семнадцать человек уконтропупили.
- Уконтропупили — это да. Но не убили же - невозмутимо отвечал Леха.
- Они были люди!!
- Нет, они не были людьми. Они давно перешли в иное состояние. Их надо было убрать.
- Ага!! Значит вы их все-таки убрали!!
- Убрали, убрали, взяли тряпочку и убрали. Ты чего меня мучаешь? Что ты от меня хочешь?
Я запнулся, потому что сам не знал, чего хотел. Наверное - чтобы мне надиктовали какое-нибудь заклинание, отправляющее русалку или утопленницу обратно в омут. Оставался вопрос - как она доберется до омута? Но в мире, в котором я сейчас находился, это было несущественно. Вместо заклинания мне предлагали креститься.
- Смотрящий, ты как маленький. Русалок можно вернуть к обычной человеческий жизни, надо только крест на них надеть. Но это должен сделать крещеный человек. Можешь Бороду попросить, он у нас все-таки рукоположенный поп и даже не расстрига.
А я как раз хотел спросить - не расстрига ли Борода?
- Ладно. Ты мне объясни - вот посмотри, перемотка назад… так.. вот посмотри. Он же, этот дядька, просто так на руку давит? Почему они складываются, как карточный домик? Мне кажется это разводилово. Надо разобраться. Но ты это, того. Бороду я к тебе пришлю, он тебя покрестит, или девку вернет.
Делать в штаб-квартире было больше нечего - я взял коробочку в руку и оказался дома. Дом пах сыростью. Из ванны доносились плески. Вышла Руся, с громадным узлом волос на голове, покосилась на меня, пожала плечами и вернулась в ванную.
- Явился не запылился. Водочки не принес?
Донеслось из-за приоткрытой двери. Насчет водочки - это была мысль. Пьяная русалка гораздо более приятное существо, нежели чем трезвое. Сначала она поет песни, поет приятно, как будто ручей по камням звенит, потом засыпает. А вот трезвая русалка исключительно склочная и скандальная особа, бесконечно жаждущая щекотки - так что только очень озабоченные, истекающие гормонами прыщавые молодые гнусы могут ее успокоить. Я не был очень молодым и прыщавым, и это бело-голубое тело, стеклянистые глаза, прозрачные губы, стойкий болотный запах не вызывали ни малейшего желания.
 А Руся обижалась на это и жутко скандалила - она вообще была неудобной девочкой, истеричной и визгливой. И вообще - русалка в квартире распространяла вокруг себя сырость, по стенам поползла плесень, обои стали отклеиваться, паркет набухать и горбиться. Да, в однокомнатной квартире, напоминающей беличью клетку, отчего-то пол был паркетный.
В общем, я выскочил из дома в ближайший магазин, который очень удобно располагался под окнами.
И наткнулся на толпу - причем разношерстную, в которой встречались и мамаши с любопытными детьми, и случайные прохожие в шляпах, один - в двойке и с серым пластиковым дипломатом с алюминиевой окантовкой. Все толпились вокруг детской коляски с ближайшей помойки, точнее, что от нее осталось - рамка и четыре колеса.
Колеса были в восьмерках, согнуты и придавлены к земле громадным пятнистым сомом.
Башка рыбины, как приплюснутый булыжник, разевала широкую пасть с наждаком мелких зубов, крошечные глазки смотрели в чужое небо, белесое брюхо расплылось к краям, а хвост, волочащийся по асфальту, изредка подергивался - сил на сопротивление у чудища не осталось.
Люди стояли на расстоянии - а хозяева сома, три алкаша, с ног до головы заляпанные грязью и обрывками травы да каких-то водорослей, в диком возбуждении, перебивая друг друга, рассказывали.
- Мы, значит, сели, бормотушки хлебнуть на  ручейке, а тут он..
- Да какое тут, как начал плескаться в луже, не, где овраг раздвояется - мы туда, думали человек тонет, а там это чудище…
- А где коляску-то украли? - спросила молодая женщина со вздернутым задорным носом.
- Зачем ее красть, вы же сами из нашего оврага помойку сделали, все туда валите. - возмутился один рыбак, счищавший грязь с волосатых рук щепочкой.
- В общем, мы его за жабры, а он как пошел хвостом хлестать, по берегам нас раскидывал… покупай, хозяйка!!!

Но сома покупать никто не спешил - куда его деть, такую громадину? У пьянчуг возбуждение сменилось раздражением - они волокли из ручья это чудо-юдо не просто же так. Они рассчитывали, что оголодавший в перестройку народ кинется покупать диетическое сомовье мясо и это позволит им гудеть хотя бы неделю.
Мясо народ, может быть, и купил бы - но зверя килограмм на пятьдесят никто брать целиком не хотел.
Я подивился на такое чудо и посоветовал мужикам сдать рыбину целиком вот в этом магазин - а там и топоры есть, и ножи, и все что надо, даже холодильник.
Тот, что почище, побежал в магазин - вышел хозяин, весь заросший мелкой черной шерстью, долго цокал языком и предложил ящик водки.  У алкашей загорелись глаза - может, они хотели и больше, но ящик был предложен сразу, прямо сейчас, и устоять они не могли.
Буквально через час в магазине появилось и было резво раскуплено парное сомовье мясо из экологически чистого волжского региона.
Конечно, бабки у подъездов точно знали, что сом выловлен в местном ручье, который глубиной по щиколку, но кто им поверит, болтушкам? Такой рыбине нужны просторы, его, наверное, поймали тайными сетями и привезли на самолете, чтобы побаловать жителей Гурьевского нежной плотью.
А вот пили мы с Русей интересно - на кухню я ее пускал, чтобы бесконечно не вытирать воду и не менять тазик под ее ногами (кстати, почему русалки на суше буквально истекают водой?).
Я ставил на края ванны деревянную решетку, хорошо знакомую всем советским людям, а уж не нее - маленький пузатый графинчик, куда я переливал отраву ради эстетизма, ну и какие-нибудь сосиски или колбасу. От рыбы моя рыба отказывать напрочь, морща не только нос, но и всю свою мордашку.
И пела после второй рюмки - как я не пытался разобрать слова, но так и не смог. Несомненно, какие-то слова в ее песнях были и смысл какой-то тоже был, но мне сие не ведомо. Сам звук был замечательный, словно живой хрусталь переливался по звонким камням.
Впрочем, кроме песен ничего интересного в Русе не было. Обычная скандальная девка, умеющая раздуть проблему из ничего. То есть вот лежит в ванной, как семга какая-то, рассматривает потолок в пластиковой плитке гнусного желтого цвета, и вдруг как заорет - как ты можешь жить в таком ужасе!! Это же дешевка!! Ты что, не можешь купить себе хорошую немецкую плитку?!!
И это мне говорит существо, сидящее задом в иле и беседующая с лягушками. Она вообще была диким существом, и я начал сомневаться, что ее отдали Водяному добровольно - судя по развитию, она родилась и выросла в каком-то диком и затхлом болоте.
Когда я напел гимн всех советских диссидентов, вложенный пакостным, но талантливым режиссером в уста представителя языческого пантеона (я не слишком просто объяснил?) она удивилась и потребовала дать послушать песню. Дать я ей не мог, мог напеть - и Руся выслушала, кривясь и фыркая. Слуха у меня нет, видите ли, и голос ей не нравиться, но от мультяшной песенки она пришла в восторг. Среди бульканья ее песен вдруг слышалось про "жизнь - жестянку" и "летать охота"
Но сам мультфильм она не смотрела. В общем, никакой радости от нахождения в моей квартире языческой нечисти не было - только вред и нервотрепка.
В общем, я бы ее с удовольствием слил в отверстие, была бы возможность, или бы оставил Водяному - тоже можно мужика понять. По рассказам Руси, среди русалок было очень мало красавиц - в основном уродки с лицом как кора, грудями до колена и лягушачьими лапами. Прелестные девушки, поющие под ивами, тоже есть, но за них водяные бьются между собой насмерть. А посуленные молодки, красивые и хорошим характером (что ты фыркаешь? Я из наших баб самая покладистая) - просто на вес золота.
Руся так себя нахваливала, что я стал подозревать у нее тайные и далеко идущие планы - например, остаться у меня. Поэтому я сразу сказал, что я - ленив, груб, неженственен, неряшлив, неопрятен, вожу сомнительные знакомства с компанией убийц, замечен в порочащих связах и вообще к роли отца и мужа не готов. Да и тебе, крошка, рановато икру метать, или я что-то не понимаю?
Так вот - я уселся на табуретку, моя холодная прелесть, оживленная в предвкушении первой рюмки - настоящая алкоголичка!! - потирала бледные лапки.
- Представляешь, Русь - сказал я, булькая прозрачной отравой - внизу у магазина мужики сома продавали. Сом - метра два с половиной, такая зверюга страшная, алкаши его в ручье выловили. Как он туда попал? Ручеек наш ему даже жабры не покроет.  Алкаши с ног до головы в грязи, в глине, в тине, но довольные, думали, что много денег выручат. В итоге хозяин магазина что-то выручил, а им водки, как положено.
Руся даже пить не стала - молча уползла под воду. Потом вдруг одним прыжком выскочила из ванной и оказалась у меня на коленях.
- Сом?
- Сом, сом, настоящий сом - убеждал я ее, не понимая причины прыжка. Опять домогательство, наверное.
- Слей воду!! Воду из ванны слей!! Скорее!! Скорее!!!
- Сама слей, мне руки мочить не охота…
- Не могу, он в любую секунду может появиться. Раз приехал — значит рядом крутиться, вынюхивает.
- На ком приехал?
- Да на соме. По большой воде плыл, в маленькой рыбина застряла. Ты даже таких простых вещей не знаешь?
-Откуда я знаю?
- Нашли смотрящего, вообще ничего не знает. Слей воду!
Она была в такой истерике, что я послушался и дернул за цепочку.
Только когда вся вода, закручиваясь воронкой, ушла в слив, Руся немного успокоилась.
— Вот гад же, вот гад же - причитал она - вот же гадина мокрая, и здесь настиг, вынюхал. Мне от него что, в пустыню убегать? А это мысль.
- Ты там высохнешь, дорогая.
- И ладно, все лучше, чем в иле вязнуть да пузыри пускать. Все. Ухожу. Буду там абрекам беляши жарить.
- Какие беляши, какие абреки? Абреки — это вообще из другой оперы.
-Плевать. Буду в кишлаке ишаков доить.
- Какие ишаки, какие кишлаки… что ты несешь.
- Свет знаний в массы. Нет - наливай - у меня уже кожа на пальцах сморщилась. А не должна.
- Почему это не должна?
- Потому что я практически рыбой стала. Сомом. Они тоже гладкие и холодные. Все, заберут меня во глубину темную, закроются глазоньки мои яхонтовые…  и Смотрящий еще некрещенный. Ну какой с тебя толк? Ну хоть икона какая-нибудь у тебя есть?
- Есть!!  - обрадовался я - есть!! Точно есть!!!
Иконы в самом деле были - одну я нашел в комоде после смерти отца, на самом дне ящика, под тяжелыми пластами белья - металлический обливной образ Серафима Саровского, семейное наследие, украшавшие красный угол еще в избе деревни Малое Плоское.
А вторую я - Константин Багрянородный - я зачем-то купил в переходе метро Арбатская.
Будучи человеком не то, чтобы неверующим, а сомневающимся - хотя уж кому-кому, а мне сомневаться совсем не пристало - я положил иконы со всеми почестями в пустой ящик и забыл про них. Молиться я не умел и не видел в этом необходимости - до сегодняшнего дня.
- Есть иконы - обрадовалась Руся - ну и отлично, тогда отобьемся. Только воду не открывай, он может прямо из крана вытечь.
Вот на это я бы посмотрел. Вытекший водяной — это звучит. Внутри его водица, ага.
- Тащи иконы сюда… Господи. Это он.
Нашу маленькую квартиру надвое разрезал оглушительный звонок. Руся схватила меня холодными руками, потом оттолкнула и зашипела - срочно неси иконы.
- А дверь-то, дверь, что мне с ней делать?
- Открывать, что же еще!!! Он все равно через стены пройти может.
- Как?
- Просочиться - везде, где есть вода. В любом материале воды хоть капля, но присутствует.
— Это быстро?
- По-разному. Проще ему открыть, но близко не подпускать. Поверь мне.
Я поверил - тем более что с водяными мне общаться до сих пор не приходилось - выдал девице образ Саровского, от которого она попятилась, себе взял Константина и пошел открывать.
Подошел к двери, глянул в глазок - пусто. Потом вспомнил, что у нас есть предбанник, вышел в него и слегка опешил. За стеклянной дверью в тамбур стоял мент, судя по форме. Но какой мент!!! Китель трещал по швам на мускулистых плечах, темные кудри ложились на погоны с широкой золотой лычкой, ярко - серые глаза в мохнатых ресницах смотрели ласково и терпеливо, как на ребенка. Ну и губы - слишком пухлые - слегка улыбались. Будь я бабой, точно бы не устоял. Но я не баба.
- Что вам угодно? - спросил я, гладя на ромбик высшего учебного заведения - водяной житель был не силен в наших значках. Смотреть выше значило задирать голову, а я этого не хотел.
- Я ваш участковый, пришел познакомиться. Говорят, у вас непрописанное существо живет?
- А разве нечисть стали брать на работу и требуют прописывать? Зачем этот цирк, Водяной? Девку я тебе не отдам, можешь менять облик.
- Что же ты меня на пороге держишь. Некрасиво. Представь - придешь купаться, а тебя в воду не пускают. Давай, не смогу я навредить, ты иконами обложился. Не бойся. Кстати, почему я должен менять облик? Мне нравится, как я выгляжу, китель правда не гармонирует. Я же ничего, да? Весьма и весьма ничего. Ты тоже, кстати, неплох. Ну что, шалун, пойдем в ванную?
- Ну пойдем, противный.
 Почему-то я его не боялся. Почему его боялась Руся, я не знал. Водяной прошел мимо меня, обдав речным запахом и слегка задев твердым плечом. Меня отбросила к стене, он тут же взял меня за локоток и заботливо поинтересовался, не ушибся ли уважаемый Смотрящий. От него шла какая-то мощная и немного парализующая сила - но я мог ей противостоять, хотя и чувствовал. Руку с локтя я снял и вежливым жестом пропустил нечисть вперед.
Руся сидел в ванной, согнувшись, и зыркала, как голодная кошка.
- О, у вас тут водочка - обрадовался Водяной.
- А тебе можно?
- Конечно можно, родной, мы же нечисть, это святым нельзя, а нам все можно. Да, Руська?
- Слишком много вам позволено, извращенцы проклятые - зашипела Руся - не подходи, глаза выцарапаю.
- Ты что, ласточка, зачем мне к тебе подходить, нам и на краю неплохо, в сугубо мужской компании. А ты нам можешь спеть - не беседовать же с тобой, дурой.
- Теперь я дура…
- Конечно дура. И почему теперь - всегда такой была. Все бабы дуры.
- А мужики козлы!!
- Точно, и мужики козлы. Как ты это верно заметила. Мне нальет кто-нибудь или роль хозяина на себя брать?
Возмутился Водяной и я взглядом попросил Русю налить. Всем.
Мы с нечистиком чокнулись, Руся отказалась - мол, за здоровье этой сволочи пить не хочу, за встречу тем более, и удачи ему не желаю.
- Смотри, Смотрящий - начал гость, вытащив из кармана трепещущего карасика и захрустев им - мне на эту дуру наплевать. Но и отпустить я ее не могу - что это такое - русалки убегать от хозяина будут? Им даже от одного водяного к другому переходить нельзя, не то, чтобы на землю возвращаться. Отпущу я ее - остальные тоже захотят.
Так что давай не устраивать конфронтацию по всем фронтам, забирай у нее из рук Серафима - хороший был мужик, кстати, я к нему в Саров плавал, с местными водяными праздновали. Мог нас притеснять, но не притеснял, говорил, что мы тоже Божьи создания. Кто за нас нашу работу делать будет? Святые, что ли? - так вот забирай у нее иконку и пусть домой возвращается.
- Какой ты хитрозадый выискался - восхитился я - про Саровского мне потом расскажешь, это интересно, а вот домой она может отправиться хоть сейчас.
- Почему это? - буркнул Водяной.
- Потому что до четырех лет она может вернутся. Разве не так? Так. Иконку я у нее не заберу, и она вернется домой. На сушу. Будет жить как нормальный человек.
- Да кто нормальный? Кому она на суше нужна? Ты сам-то понимаешь, что говоришь? Она в день может устроить пятнадцать скандалов, не считая мелких склок. Вот уж осчастливит какого-нибудь бедолагу.
Он посмотрел на Русю оценивающе и фыркнул, как конь, даже всхрапнул - а русалка вдруг взвилась, как плеть.
- Ах ты сволочь!! Ты меня еще оцениваешь!! Да краше чем я у тебя уже триста лет не было!!! Да если бы нормально себя вел, разве ж я бы сбежала? Смотрящий, начистоту - утопишь какого-нибудь хорошенького мальчишку, уведешь его к себе, под корягу куда-нибудь, чтобы старые наши кошелки не отобрали, так они тут же шепчут вот ему…
- Кому?
- Ему - выставила Руся обличающий палец - ему стучат, и они моих мальчишек к себе забирает. Устрицы, икра, коньяк у пьяных рыбаков таскает, иногда ящиками - все для мальчиков, все для мальчиков. А для нас?
- Коньяк, говоришь, таскает? Сам?
Спросил я, вспомнив, как на Волге пропадал алкоголь - сколько ни купи, все его мало. Так вот в чем дело. Водяной таскал своим…
- Мальчикам?
-Смотрящий, не смотри так укоризненно - как-то странно проворковал Водяной -  Тонут все, и мальчики, и девочки, и даже бабушки. Но не все у меня остаются. А я существо тонкой душевной организации - не зря же песенку придумали - мне нужны продолжатели, носители моих идей, а девки для этого не годятся. У девок только одно на уме. Да если бы не косность ваших языческих верований, я бы их вообще под воду не брал, от них только муть плывет. Сделал бы такой мужской мощный коллектив, сомов бы заезжали, волну разгоняли, спиртовозы опрокидывали. Жили бы как люди. А русалки как начнут скулить и телесами своим сверкать… давай так - я тебе отдаю Русю - ты же так ее зовешь? А ты мне трех мальчиков утопишь.
- Я тебя сейчас утоплю, рожа твоя козлиная.
- Давай без оскорблений - хотя бы подведи к берегу, ты же должен уметь вселяться? Все Смотрящие до тебя умели.
- А я вот не умею и учиться не хочу. Никаких мальчиков я тебе приводить не буду, и поспрашиваю у своих, что с тобой можно сделать…
- Извращенец проклятый!! - лязгнула зубами Руся.
- Сама ты извращенец!! В чем вы меня подозреваете!!! Как можно!! У меня слов нет!! Да как вы смеете!!! Да я вас утоплю!
- Часть вторая Марлезонского балета. - усмехнулась русалка - теперь мы будем изображать оскорбленную невинность.
Водяной недолго булькал - видимо, ему самому было неинтересно.
- Послушайте - начал он мирным голосом - она же посуленная, то есть - подарок.
- Повторяю, что до четырех лет подарок может вернуться домой и натянуть дарителю жопу на голову.  Такой закон, что поделать.
- Если я вернусь без Руси меня уважать перестанут - может, вообще, бунт устроят и ни одного мальчика мне не отдадут.
- Слушай, друг, ничем не могу помочь. Я все-таки Смотрящий, я за закон. Если она может уйти и хочет этого - то она должна уйти. Давайте за это и выпьем.
- А если я вам засуху устрою? Или цунами?
- Чушь - Руся выпила и вся перекосилась - угрожает еще. Их там как селедок в бочке, этих водяных, в каждой луже свой сидит, тут в ручье тоже есть. Вот как они отнесутся к разбою на своей территории?
- Договоримся - насупился Водяной.
- Не боись - обратилась ко мне Руся - не договорятся. Водяные никогда ни о чем договориться не могут. Поплещутся, побурлят и при своих все останутся.
- Но я не могу вернуться с пустыми руками! - отчаянно закричал Водяной - коня моего еще угнали.
- Сома - тихо пояснила Руся.
- Простите - раздался негромкий голос - у вас открыто.
Я выскочил из ванной - в коридоре (то есть практически в комнате) стояла Белка со своим художником. За мной выскочил Водяной - и нависла томительная пауза. Белка открыла рот, полный кривых скверных зубов, и смотрела не отрываясь, с восторгом и поклонением на Водяного. А тот уставился на художника, и художник - на него. Мне показалось, что между этими двоими вспыхивают дымные разряды.
 После чего Белка пальчиком потрогала мускулы, бугрящиеся под кителем.
- Плаванье - бархатным баритоном мурлыкнул Водяной - вы любите плаванье?
- Обожаем - проблеяла парочка.
- Не хотите ли искупаться в прекрасном месте?

А открыл было рот, чтобы предупредить, но меня в спину тыкнул твердый кулачок. Двухметровый водяной положил на плечи Утреннему дозору свои мускулистые руки и повел к двери. Уже на выходе повернулся, дернул головой, что значило, видимо - забирай свою скандалистку.
Мне подумалось - а не прибежит ли через два года Белка с воплями "пусти меня обратно, скольких мальчиков я утопила, а он всех себе забраааааал!!"
В квартире остался запах сырости и тины, рыбы и плещущего частыми волнами простора - и подвижная небольшая женщина, которая спокойно прихорашивалась перед зеркалом, рассматривала ногти, оттягивала веки и сокрушительно вздыхала.
- Ну что, Руся, теперь ты снова человек? Как-то очень быстро.
- А ты чего хотел? - недовольно ответила красавица - чтобы у меня долго и мучительно плавники отваливались и жабры высыхали? Так не было их, ни жабр, ни плавников. Мне вообще кажется, что всего этого не было в реальности. А все оттого, что некрещёная.
- Так и я некрещеный.
- Так потому ты с нечистью и возишься. Был бы крещеный - занимался бы горними сферами. Высокими делами.
- У меня высокие дела, я за чистильщиками присматриваю - обиделся я.
- Не знаю, кто такие чистильщики и как ты там за ними присматриваешь - дворники, что ли? - но все равно это мелочь. Святым тебе не стать и в памяти народной не остаться. Так и будешь следить, чтобы мусора на тротуарах не было.
Я было возмутился, но осекся - русалка-то она, конечно, русалка, но посвящать ее в тайны своей деятельности не следует.
- Ты, кстати, уезжать готовься, нечего тебе тут делать. Мало того, что свалилась, понимаешь ли, с дуба, рухнула, так сказать, и еще жить собралась. Не нужна ты мне.
- Не очень-то и хотелось. - Руся дернула плечиком - приду в себя немного, покрещусь - и смоюсь… тьфу, уеду. Мне кажется что к воде- теперь и подойти не смогу. Хотя у них там так - не то что у вас, людей - если слово сказал, то держишь. Но лучше не рисковать.
*
Борода объявился к вечеру. Мы сидели с Русей у окна, наблюдая, как огоньки на шоссе пытаются уехать в полыхающий над Москвой закат, на столе поблескивал никелированными боками самовар - электрический - в сверкающих вымытых вазочках печенье и пряники. Руся была хорошей хозяйкой, в отличие от других подружек.
В комнате что-то грохнуло и недовольный голос внятно произнес.
- Понаставили тут тумбочек, не пройти не проехать.
- О, Борода. Никак не привыкну к скорости вашего перемещения. Ты, говорят, поп? Садись, дорогой, откушай чайку, а можно и водочки. Или вам в сане нельзя?
Борода вплыл в комнату. За то время, что я его не видел, несколько месяцев, он обзавелся солидным брюшком и округлыми розовыми щеками, которые не могла скрыть окладистая - тоже увеличилась - борода.
Более того, он был в рясе и с крестом на груди.
Руся смотрела на него, открыв рот, потом метнулась, схватила руку и поцеловала ее. А Борода осенил ее крестным знамением.  Я от поцелуя воздержался, и Борода сокрушенно вздохнул - гордыня, гордыня Смотрящего съедает. Потом сел за стол, налил себе чаю и захрустел печеньем.
- Оглашать вас пришел, дети мои - сообщил он с набитым ртом.  - проголодался в дороге. Из Ивановской области добирался, не ближний свет.
- На поезде? - робко спросила Руся.
- Нет, зачем, вот, машинка для перемещения.
Из недр рясы он достал коробочку, точно такую же как у меня, и продемонстрировал округлившей глаза Русе.
- Так это же одна секунда. - усомнился я в его голоде.
- Одна - не стал спорить Борода - но проголодался, как за неделю.
- Вы что, летаете? - прошептала завороженная Руся.
- Не впадай в прелесть, дочь моя - ответствовал поп - если бы не служебные дела, не стал бы я заниматься таким богопротивным перемещением. Но вынужден, вынужден, святые угодники, помилуйте меня, грешного. Итак. Некрещеный Смотрящий - нонсенс, некрещеная русалка - нормально. Дочь моя, что ты хочешь? Спасти свою душу или от домогательств водяных избавиться? Не пугает ли тебя ад? Не манит ли тебя рай?
- Я ничего в этом не понимаю - очень тихо ответила Руся - но, наверное, да.
- Не надо понимать, дочь моя, не нужно. Чем больше понимаешь - тем меньше покоя, а покой нам Богом дан для осознанной жизни. Хороший ответ. А тебе, таёжный смотрящий, что нужно?
- Ничего.
- В рай хочешь?
- Нет.
- Ада боишься?
-  Не очень.
— Это ты зря. Вопросы есть?
- Нет - ответила Руся. Логично - если ты ничего не понимаешь, то, скорее всего, и не поймешь, зачем вопросы? Но я, как дурак, ответил - да.
- Задавай, сын мой.
- Бог есть?
- Конечно - Борода захрустел печеньем - естественно есть. Это даже не обсуждается, это факт.
- А почему мы его не видим?
- Родной, если бы увидел хоть краешком глаза Бога, на расстоянии миллионов световых лет, ты бы сразу сошел с ума и пошел проповедовать. Уверяю, тебе это не нужно, тебе нужно просто принять этот факт - он есть. Ну, поверить, так тебе понятней.
- Хорошо, допустим - я ощутил задиристый азарт. Сейчас я этого толстого парня в рясе уделаю. - Он на Земле?
- На Земле мы. Он на небе.
- Люди в космосе были и не видели.
- Мы были не в космосе, мы вокруг Земли ползали. Смотрящий, ты удивительный человек - столько повидал сверхъестественного, а задаешь вопросы как неграмотный комсомолец двадцатых. У тебя девку только что из русалки обратно в человека превратили, а ты в одно уперся - Гагарин в космосе бывал, и там Боге не видал. Кстати, кто тебе сказал, что не видел?
Такая мысль мне не приходила в голову.
- Может и видел, но кто даст ему об этом сказать в атеистическом государстве? Но вообще-то да, не видел.
Сейчас ты спросишь про кровь, которую во имя Христа пролили?
- Спрошу. - с вызовом ответил я.
- Ну вот смотри - мы, к сожалению, придуманы как белковые тела, на этой планете самый удобный вид жизни.
- А на других - другой?
- Точно, на других - другой. Так вот. Задуманная система весьма хороша, но крайне жестока и зафиксирована в поведенческих шаблонах. Это шаблоны есть абсолютно у всех, от амебы до человека. Так вот, родной, религия - это попытка перестать быть животным, у них религии нет, так же как у них нет сострадания и чувства прекрасного.
- Они лучше нас - упрямо поджав губы, вдруг возразила Руся.
Борода улыбнулся.
- То, что ты это говоришь, уже указывает на то, что мы лучше. Но не будем сравнивать человека с собаками или медведями, могу только сказать, что все наши пороки в них присутствуют, даже, прости, Господи, педофилия.
- Что?
- Да-да, горностаи насилуют новорожденных самочек, и к возрасту зрелости они уже готовы рожать. Чудны дела твои. Повторяю - животные, которые лучше нас, как говорят некоторые особо умные товарищи, наделены всеми нашими самыми паршивыми качествами. И религия - мужественная попытка оторваться от своей тварности. Это понятно?
- Ну, допустим, понятно. А кровь -то, кровь?
- Какая кровь? - благодушно спросил Борода и окунул пряник в вишневое варенье. - Кровь Спасителя, которую он за нас пролил, или та кровь, которую мы пролили?
- Все вместе.
- А, ну хорошо. Кровь это что? Это основа жизни. ТО есть для того, чтобы показать максимальное уважение потусторонним могущественным силам, надо пролить самое дорогое - кровь. Но это все-таки язычество. Жертва спасителя - максимальная из возможных жертв, так как жизнь божьего подобия ценится выше жизни любой твари божьей.  Правильно же? - спросил Борода сам себя и ответил - Да, правильно. Это такая жертва, после которой жертвы уже не нужны, не нужно это примитивное язычество, рождающее только вот - она махнул рукой на Русю - русалок. Никакого полета, никаких благородных целей. Великая жертва принесена, ты уже искуплен перед Богом, тебе нужно всего-то лишь оставаться в этом чистом состоянии. Самое сложное, дети мои, в этом чистом состоянии остаться.
- А как же крестовые походы, костры инквизиции, даже наш Аввакум, который на костер пошел из-за того, что разные люди разным количеством пальцев крестятся?
- Ну мы же люди. Нам говорят - возлюби ближнего как самого себя, а мы отвечаем - да мы и себя-то не любим, мы бесов кормим. Ты же бесов видел? Без рогов и копыт, но жадные до нашей жизненной энергии. Нам говорят - не противься злу насилием, а мы отвечаем - сейчас, только вот этому гаду зубы вышибу, чтобы смотрел уважительно. Мы же люди, и животное начало в нас гораздо сильнее божественного. Поэтому нам дан выбор, и выбор этот делать приходится каждую секунду. Все живут так, как хотят. А если не хотят так жить, но не могут справиться, то обращаются к Нему с просьбой заменить свою суть, свое звериное начало.
- И что, Он помогает?
- Не, он вряд ли. - Батюшка отложил пряник и стал есть варенье ложечкой - Никаких излишеств. Пряник с молоком, пряники с вареньем - что за сибаритство? Лучше уж чистое варенье ложечкой, да, Руся? Понимаешь, когда Он посещает Землю, обычно происходит что-то масштабное, вроде оледенений и вымираний. Он слишком велик для нашего маленького шарика. А мы для шарика мелки, но, поскольку мы Его часть, то тоже кое-что можем.
- Кстати, что это за бред - Каин родил Авеля? В смысле. Зачем нам эти еврейские династии? Зачем семь дней? Зачем вообще это вот все?
- Нет, родной, ну а что ты хотел? Он видит, что человечество идет не просто по кругу, а по кругу жестокости и насилия. Прибыл, надо новые идеи привносить, а перед ним полузвери в тряпье со своим козами - грязные, вонючие, дикие. Поэтому сначала было сказано по-хорошему — вот вам завет, живите по нему. Но нет, нам надо по привычке теленку кланяться. Ладно, этих истребили. Послал сына своего для воскрешения - его гвоздями вместе с разбойниками на крест, да еще камнями, да еще плевались. Им новые мысли, новые правила - а они вместо этого мечи наточили и пошли соседей рубить. Люди, что поделаешь, люди не звери, растут медленно.
- Я вот всегда думал - почему Ветхий завет такой жестокий?
- Очень вкусное варенье. Какое время, такой и Завет. Я невнятно объяснил?
- А зачем его вообще включать в книгу?
- Так евреи же - благодушно ответил Борода - Умные. Сообразили, сколько пользы можно получить от одних паломников, и течение пятисот лет втюхали свою родоплеменную летопись всему миру. А цивилизованный мир потом читал и ужасался.
- Так почему нельзя поменять?
- Две тысячи лет прошло, родной, зачем что-то менять? Тогда не поменяли, теперь уже поздно. Теперь это памятник.
- Понятно. Христос был?
- Был, разумеется.
- Воскрес?
- Да, ожил, ходил, проповедовал.
- А потом что?
- А потом улетел, что ему тут делать.
- Улетел, но обещал вернуться.
- В общем, да.
- Отец далеко, сын свое дело сделал и свалил, что осталось?
- Дух святой остался.
- Что такое святой дух?
- Жизненная сила, которая перетекает от одного к другому. Что за допрос, вообще?
- Что за беседа, вообще? Ты должен меня пугать адом и соблазнять раем, а я должен кричать про жирным попов и опиум для народа.
Борода вздохнул и погладил пузо.
- Ну, кричи. Я именно что жирный поп. Бегать, что ли, начать. Сан вроде позволяет.
-Как интересно. Как все интересно - выдохнула Руся, которая слушала Бороду, как завороженная.
— Это говорит русалка, которая сбежала от Водяного. Чудны дела твои, прости, Господи.
- Кто мир создал?
- Еще варенье есть? - я метнулся к холодильнику и навалил Бороде в блюдце варенья с горкой. - Бог и создал. А поскольку это настолько великая, необъяснимая сила, нам остается только смиренно благодарить его за нашу жизнь в этом прекрасном месте в это замечательное время.
- Никогда не поверю, что Ему это нужно.
- Ему это, естественно, не нужно, это нужно только нам.
- Чушь.
- Что чушь? - с любопытством спросил Борода, отирая липкие капли с бороды.
- Что Бог мир создал.
- А что не чушь, простите? И кто его создал?
- Большой взрыв - похвалился я знаниями - он и создал. А до взрыва весь мир, все вселенные были размером с наперсток.
- Ага. Великая пустота, которой является, по сути, наш мир, полный неведомой темной материей и необъяснимой темной энергией - кроме кучи привычных материй и энергий - включая эту прекрасную Землю, упихали в наперсток?
- Да, да, в наперсток упихали.
- Слушай, мне проще поверить, что Бог создал мир за семь дней. Если тебе так хочется - из наперстка. Но и наперсток тоже создал Он.
— Значит, Бог создал мир посредством Большого взрыва, после которого он до сих пора разлетается…
— Вот тоже чушь. Варенье кончилось? - Чушь, говорю. Ничего никуда не разлетается.
- А красное свечение? - вдруг озлился я.
- А что - красное свечение?
- Оно значит, что объект удаляется.
- Не обязательно. Оно значит, что свет устал лететь мириады световых лет и начал менять свои свойства. Вот если бы ты не был таким ленивым, ты бы сам слетал, да и посмотрел, что ничто никуда не разлетается. Все вселенные движутся по своим орбитам, рождаются, умирают, взрываются, посмотришь на эту красоту - и проникаешься Божьим величием.
- Ты не докажешь…
- Ну так и ты не докажешь. Все это умозрительно и бездоказательно. Тем более что я в доказательствах не нуждаюсь. Мы же не о математике говорим, мы говорим о вере. А ты никаких доказательств не получишь.
— Это почему?
- Да потому что умные люди давно поняли, что вся наука развивается только для того, чтобы уткнуться в очередной тупик. Есть вещи, которые нашему уму, каким бы начитанным он не был, неподвластны.
- Они неподвластны, но при этом реальны, ты это хочешь сказать?
- Именно, сын мой, именно это я и хочу сказать. Именно, сын мой, это и называется вера. Мы понимаем, что малы, глупы, слабы, безвольны, принимаем такие нелицеприятные факты и отдаем себя во власть силы, которая нам жизнь и дала.
- Мама с папой мне жизнь дали - проворчал я.
-  А кто их свел?
- Да ты можешь себе представить, как контролировать и… я не знаю, управлять вот всем этим безобразием кругом?
- Дружище - положил Борода мне не плечо тяжелую руку - конечно, я не могу этого представить. Но от этого я не злюсь, а восхищаюсь.
- Хорошо, А что с щекой?
- А что не так с щекой? - удивился наш гость - Волосатая щека.
- Да нет, я в смысле - ударили по левой, подставь правую.
- А, ну это-то как раз просто. Это проверка твоей силы. Ну сам посуди - ты будешь обижаться если тебя колотит маленький ребенок или выживший из ума старик? Или, допустим, укусила собака? Нет, ты выше этого, такая ситуация - просто неприятная случайность. Так вот, когда ты людям будешь относиться с любовью и терпением, как к малым детям - тебя не будут бить по щекам, просто не смогут. Ты на другом уровне развития.
— Это же унижение…
— Это унижение, потому что ты так думаешь. Если ты воспринимаешь это просто как случайность — это не унижение. Естественно, если тебя захотят убить, а твое время на Земле еще не закончилось, то тебе придется за себя постоять, и, вполне возможно, даже ударить в ответ, а лучше - сломать руку, потому что это догмами не запрещено, но делать это надо без злобы.
Я, посматривая на Бороду с удивлением, наложил себе в блюдечко вишневого, густого, прозрачного варенья - а то ведь так и не попробуешь подарок с таким любвеобильным к сладости батюшкой.
- То есть подставить щеку — это не вседозволенность?
- Конечно нет, что ты. Нельзя позволять человеку нарушать границы, то личные, что моральные. У меня был один прихожанин, который после первого удара подставлял вторую щеку, но потом ловил руку на лету и этак выкручивал ее, что третий раз даже мысли не возникало об такой глупости. Но при этом - повторяю - самое главное - в сердце злобу не пускать, злоба очень разрушительна. Лучше помолиться - и все наладится.
- Пойди помолись, когда тебя на куски разрывает - заявил я, хорошо знакомый со вспышками безудержного гнева.
-Да, тяжело черкизовцам.
- А Черкизово тут при чем?
- Ну, как - Борода исследовал стол на предмет сладкого - татарин Серкиз был очень любвеобилен, многих крепостных девок своим вниманием оделил.
- А я-то тут при чем? - искренне удивился я.
- Ты свою бабку видел?
- Конечно.
- А тетку Капу?
- Ну да.
- И тебя никогда не удивляло, почему у них такие татарские физиономии? С раскосыми глазами?
- Серкиз, что ли…
- Серкиз, он самый. Твой прапрапрапрадед. Он хоть и покрестился, но татарский нрав никуда не денешь.
Борода поманил меня пальцем и тихо сказал.
- А вот еще информация - у тебя в роду, немного позже, была дочка одной помещицы.
- Какой еще помещицы?
- Скажу так - Екатерина ее разжаловала и тридцать лет держала в яме, в старом Ивановском монастыре. Потом перевела в домик, и та тут же залетела, как нынче говорят. Так вот - в тебе и ее кровь.
-  Помещица какая-то.
- У нее усадьба была на месте страхового общества Россия.  - Борода посмотрел на меня с сожалением и уточнил - Ну, на месте здания КГБ.  Дикарь. Дикарь смотрящий. Какой ужас. Ладно, я к тому, что в тебе животное начало очень сильное, это сразу заметно. Ты склонен к жестокости и даже к садизму в какой-то степени.
- Точно - вдруг встряла Руся - посуду за собой никогда не моет, а знает, что я воду теперь с трудом переношу. А все равно заставляет, садист.
-Помолчи, оглашенная, когда мужчина речь ведут - вдруг осадил ее по и Руся обиженно замолчала - тяжело не с неверующими, а теми, кто требует доказательств. Ты ему должен втемяшить, что речь идет о вере, о вере, не о математике, не о физике, не о точных науках - о вере. Именно так - верую, ибо абсурдно. А вы требуете доказательств. Откуда, прости, Господи, я тебе их достану? Ты и сам, между прочим, видишь энергетические поля, ты сам летал, и в физическом теле тоже, ты низший дух приютил и не побоялся - чего ж тебя так смущают обычные вопросы, которыми задается любой человек?
Борода помолчал и, собирая ложечкой варенье со стенок вазочки, добавил.
- Ты не любой, а теми же глупостями озабочен. Вот, помню, каких-то сто лет назад народ другим был - темный, грязный, в лаптях, а как истово веровал!!! Никаких дурацких вопросов не задавал. Вопросы для жидов и студентов, а мы хотим божью благодать снискать.
- И что, снискали?
- Конечно. Раз хотели, то снискали.
- Все эти нищие, шлюхи, разбойники? Мытари?
- Сын ты мой любезный. Ты вот молитвы наши почитай - что в них сказано?
- Прощенья просят.
— Это да, но еще - просят заменить их дух, то есть энергию, на Божественную, чтобы бесы - тут он обвел рукой комнату - чтобы бесы боялись и не подлетали даже. Потому что тварное начало в нас сильно, его уничтожать надо, а уничтожать его очень трудно, поскольку благодаря ему род человеческий, будучи той самой формой белковых тел, смог протянуть столько тысячелетий. Пять. Человеческий отчаянный вопль перед молчащей бездной - Господи, помоги мне стать лучше, сам не справляюсь!!
- Помогает?
- Конечно помогает, глупенький. И ты становишься другим человеком, не бандитом, не шлюхой, а неофитом, избранным. Беда в том, что новым людям среди вас гнусно и противно. Или среди нас. Мы-то не обновились, мы смотрим на них как на дураков, мы гогочем и тычем в них пальцами, крутим у виска и называем блаженными. А они блаженные и есть, они даже не помнят, что были шлюхами или бандитами. Понимаешь? Они поменялись. В этом суть раскаяния.
- А Христос на кресте не искупил наши грехи?
- С какой стати ему наши грехи искуплять, извините? Грехи наши. Он лишь показал, что жертва - максимальная из возможных - принесена и дальше не надо резать скотину и убивать врагов во имя Господа. Остается только меняться самим. И жить вечно. Но каждый будет отвечать, и никакой крест тебя не спасет. Тебя предупредили, тебя много раз предупреждали, тебя просили не делать этого - а ты не послушал, ну теперь извини.
Брода облизал ложку и закончил.
- Все просто.
- Да, но убивали же с именем Господа на мече.
Борода задумчиво посмотрел в окно, в котором тьма горела десятками огней соседних зданий.
- Убивали. Больше скажу - убивали верующих. То есть вот какие-нибудь индейцы дрожали от страха, чтобы не перешагнуть след змеи и не заболеть, потом уверовали и боятся перестали, но их всех тут же перебили соседи. Для нормального человека это ужасно, он трясется за свою жизнь и делает всякие подлости, чтобы ее не потерять. А для верующих смерть — это только начало, и они встречают ее с радостью. Целые народы уходят в сияющие дали, а их пробуют удержать вот тут, вот этим.
- Блин - я был ошарашен - ты хочешь сказать, что они уходят добровольно?
- Не могут они добровольно уйти, это грех, ты же сам знаешь. Я сказал - они уходят с радостью. Вот княжна Элли, насколько был святой и прекрасный человек, когда пришли ее арестовывать первый раз, она вся светилась от восторга. Она мечтала слиться с Ним и не боялась кратковременных мучений, даже благодарила за такую кончину. Но ее путь еще не был завершен. То, что для тебя ужасный конец, для верующих - радостное начало. Тяжело понять, да?
Усмехнулся Борода, глядя на мое растерянное лицо.
- Ладно, но ведь написано - не убий. А мы только этим и занимаемся.
- Ну, во-первых, чисто номинально все люди умрут, и наши тоже умирают по естественным причинам. Во-вторых, это не убийство, это просто селекция. Мы убираем тех, кто причиняет вреда больше, чем пользы.
-Я знаю полно конченных сволочей, которые живут себе припеваючи и ничуть не жалеют о содеянном.
- Ты уверен, что припеваючи? - поднял брови Борода. - они живут как загнанные лошади, которые должны бежать, потому что их подгоняют, стоит им остановиться - они упадут замертво, но, если бежать - тоже упадут, только чуть подальше. Их преследуют кошмары, они вечно на наркотиках и пьяные, у них нет друзей, так же как нет свободного времени и свободной воли. Они не могут уснуть без снотворного и проснуться без алкоголя. Но, они живут лишь потому, что машина, которую они отладили, работает и приносит пользу, а их личный кошмар, в котором они существуют, лишь начало того кошмара, который их встретит там. Фактически наказание началось. Ты же знаешь, какие наши ребята изобретательные?
Я знал - наши ребята были очень изобретательны. Настолько, что иногда приходилось умерять их пыл.
- Так вот. Повторяю - в некоторых случаях смерть — это благо. В некоторых необходимость. Иногда жизнь гораздо хуже смерит и является наказанием. Иной раз человека нужно убрать чтобы избежать поворота истории не туда, куда нужно. Все очень сложно, все неоднозначно.
- А "не убий"?
- Ну да, не убий. Тогда убивали человека так же просто, как овцу. Это, в общем, заповедь такая же революционная, как и подставить щеку. То есть щеку раб мог подставить, чтобы гнев хозяина погасить, а вот не убить - это сложнее. Ну так что, ребятушки, креститься-то будем?  Ведь иначе низшие духи, вроде водяного, вам покоя больше не дадут. Особенно тебе, Руся. А тебя, Смотрящий, уважать не будут, точнее - не будут боятся. А без страха с этой примитивной оравой справиться тяжело. Вот она.
- А что я? - вдруг зашипела Руся. А когда она шипела, значит она боялась.
- Она ж тебе шею сломать хотела, потому и прыгнула сверху. А должна была в ручье сидеть, русалка же.
- Что ты несешь! Никому ничего я ломать не хотела!! Просто пряталась!!!
- Смысл тебе прятаться, раз Водяной может прекрасно по суше ходить? Нет, ты хотела нечисть от смотрящего освободить, тем самым чтобы хозяин к тебе лояльней относился и, может, даже вниманием как раньше обрадовал.
Руся покрылась красными пятнами, руки ее дрожали, ноздри вздулись, он косилась в сторону и кусала губы.
— Вот зачем ты это рассказал? - крикнула она с отчаянием - меня заставили!!!
- Да - подтвердил Борода - ее заставили, это точно, но отказаться она могла, но не захотела. Она до последнего момента хотела тебя угондошить на глушняк, но потом передумала. Ты хороший человек, даже животная нечисть это просекла.
— Это я животная нечисть? - Крикнула Руся потом вдруг осеклась. - Да, нечисть. И ты меня что, крестить не станешь?
- Конечно стану, дочь моя. Ты же этого хочешь?
- Очень - очень хочу - по-детски ответила Руся.
- И бороться готова… ты готова, я знаю.
Я смотрел на существо, несколько недель занимавшую мою ванную, во все глаза. Вот оно как - девка-то хотела меня убрать, чтобы своему красивому хозяину приятно сделать!!!
На ветвях он сидела, сказочница, да от Водяного спасалась.
Видимо, на лице моем отразилось внутреннее трепыхание и расстройство, потому что Борода добродушно засмеялся.
— Вот в том то и суть, что не стоит обольщаться. Вообще, родной, не стоит обольщаться ни по какому поводу. Все равно разочаруешься. Вот, наша прелесть - как тебе неприятно, что, оказывается, она тебе шею хотела сломать, а не на шею броситься. Обидно, я понимаю, ты-то думал, что такой неотразимый Смотрящий, что даже пакостная нечисть твоим образом лица была покорена и попросила о помощи. Нет, все не так. Она просто по себе такая - и не только она. Помню, как девка украла наш коньяк, который мы хотели с ней выпить, и подарила его одному самцу. Ну там был такой самец-самец, тестостерон у него из ушей и ноздрей брызгал. Может ли устоять девица перед красавцем? А охрана, которая купила и оставила коньяк для следующего дежурства, в расчет не бралась. Охране на лоб плюнули и прилепили банкноту и сказали - ну извини, так получилось. Купите две бутылки водки, какая вам разница?
И так во всем.
- И как же таких любить? - озадачился я. На что Борода рассмеялся.
— Вот в том-то вся соль. Полюби меня черненького, как говориться. Когда ты сможешь полюбить вот ее и ей подобных, несмотря на всех из примитивные пакости - тогда вопрос о щеке больше тебя волновать не станет.
- А что, нечисть она такая плохая?
- Ну, как тебе сказать. Пакостная и от спасения спасающаяся. Они вращаются в вечном колесе и вырваться не могут. А главное в большинстве религий именно что вырваться и воссоединиться с источником все сущего. Только мы считаем, что Он благостен, мудр, добр, всевидящ и способен простить - при искреннем твоем желании - а в каких-то религиях это просто некий безличностный простор. Без радости, надежды, фактически - боязнь боли и страданий привело их к умиранию при жизни.
- Так, стоп - я побоялся что запутаюсь в теологических спорах - батюшка, крести меня, и ее тоже. Руся, мы с тобой верим?
- Если ты после всего, что видел и пережил, не веришь - то ты идиот.
Неожиданно жестко ответила русалка. Я только руками развел, а Борода утробно засмеялся в бороду.
После чего широким жестом широкого черного рукава отправил нас в ванную.
*
Я вернулся на Гурьевский через тридцать лет - совершенно не понимая, зачем туда приехал. Был такой период, когда я таскался по Москве, с каждым годом теряющей родной для меня облик, и пытался собрать энергию, как когда-то предсказала Галя.
Там практически ничего не изменилось - овощной на горке занял сетевой магазин, универсам, где поросший мелкой шерстью торговец торговал сомом, превратился в другой сетевой, деревья подросли и вдоль тротуаров блестели лаковыми спинами бесконечные машины, символ нищего времени.
Никто не помнил ни Лильку, ни Зиновия, ни, само собой, тесную компанию пьющих - ну это-то понятно, никто из алкашей не живет ни долго, ни хорошо.
Возле одного из оврагов выросла белая церковь - я туда заглянул, в гулкое, белое, пахнущее бетоном и штукатуркой ненамоленное пространство, поставил свечку и ушел.
Дуб, с которого на меня рухнула русалка, сохранился, потеряв несколько крупных сучьев и получив объемное дупло в комле - я похлопал его по грубой коре, на всякий случай всматриваясь вверх, где шепотом переговаривались жесткие листья. Естественно, больше никакие девицы на меня не падали и с балкона вниз тоже не увлекали.
Овраги тоже изменились, причем изменились кардинально - ручей, в котором мощными ударами расшвыривал воду сом, загнали в каменные берега, перекрыли мостиками, заболоченные пространства сделали доступными с помощью деревянных - точнее, пластиковых под дерево - мостовых. На крутой склон взбиралась ступенчатая стальная лестница, с площадок которой можно было рассматривать окна домов на противоположном склоне и кроны березок, уходящих вниз.
Танцующих сосен прибавилось - и среди остального леса, выросшего и заматеревшего, этот участок выделялся какой-то слишком густой зеленью, несмотря на то что буквально в двух шагах ревела безумная автодорога - где-то время, когда я мог перескочить ее и ни одной машины не встретить?
Я уселся на пенек, достал пирожок - в самом прямом и буквальном смысле, купил в около церковной лавке, с зеленым луком и яйцом, сделал глоток из термоса.
- Ну что, Зина, как тебе тут тридцать лет сиделось? Не скучал о Смотрящем? Точнее, о Летающем?
Я бы предпочел, чтобы Зина материализовался из воздуха в своем потертом сереньком костюме, спортивных штанах и остроносых ботинках, с седеющей шерстью, лезущей из-под советской тощей майки, подмигнул бы мне и попросил поправить здоровье. Но, видимо, то время тоже давно прошло - никто не проявился в густеющих сумерках, никто деликатно не покашлял в кустах, никто не появился на тропинке, обняв за талию жеманничающую пьянчужку.
 Ходили по вытоптанной траве толпы  совершенно чужих и незнакомых людей - для современно Москвы это было нормально, да и что я хотел через тридцать лет? Поняв, что Хранителю наплевать на мою глупую ностальгию и реагировать на мое вторжение он не собирается, я встал и пошел не туда, куда, в общем-то, надо было - на остановку, а в место, куда я раньше и не заглядывал.
Оказывается, лесополоса, по которой я так любил гулять и бегать, заканчивается полем, а дальше высились березы еще какого-то парка. Туда я непонятно почему и направился.
Лесок оказался крохотный и по всем направлениям перечеркнут десятком благоустроенных дорожек - деревья тут были недобрые, плохо настроенные к визитерам, я собрался было уходить - и здрасьте, я ваша тетя. Вот они, сидят, родные, совершенно не изменились за тридцать лет. Есть старушки, которые не меняются веками, а есть и оборванцы, которые из века в век теряют только некоторые особенности, признаки времени - картуз меняется и становится бейсболкой, но в остальном все то же самое.
На скамейке, благоустроенной урнами с обоих концов, сидели три алкоголика. Настоящие пропойцы, родные до слез, не интересующиеся ничем, кроме дешевой водки, нонконформисты, все века, бросающие вызов обществу - сидели и тряслись.
Они были на стадии похмельного коматоза, когда атрофированная воля способна понять тело только для самых необходимых действий - например, доползти до магазина. Других действий состояние не предполагало.
Они были безобидны и относительно молоды - одному, отекшему, с ногами, распирающими кроссовки без шнурков, было не больше сорока. Парнишке с желтыми волосами, железными зубами и разноцветным синяком под глазом - не больше двадцати пяти. Еще сидел высохший старичок, чья куриная шея торчала из засаленного ворота пиджака, под сандалии были аккуратно надеты носки, а из-под кепки торчал белый пух.
Троица посмотрела на меня равнодушно. Только когда я встал прямо напротив и стал их рассматривать совершенно беспардонно, желтоволосый проявил некоторое беспокойство.
- Что уставился? - сипло спросил он - не видишь, люди болеют.
- Потому и уставился - честно ответил я - вижу, что болеют. Как вы думаете, куртуазно ли будет предложить достойным господам разделить со мной скромную трапезу?
- Что? - спросил желтоволосый, а отекший медленно перевел на меня воловий глаз.
Старичок был явно умнее и опытнее обоих своих друзей, потому что быстро протянул мне прыгающую лапку и представился.
- Тимофеич. Это Шалунок, он глуповат, но добрый, а это Кондрат. По какому поводу нам предлагают разделить? Радостный или грустный?
- Да грустный, наверное. По несчастью, как говориться…
- А - прогудел Кондрат - в прошлые места вернулся. Как тебе пепелище?
- Все то же пепелище, тут особо ничего не изменилось.
- А где вы жили?
- Да здесь же, на Гурьевском, только чуть подальше. Так, мужики, бегать я не буду, Тимофеич тоже, Шалунок. Вот на коньяк, вот на закуску.
- А зачем на коньяк? - искренне удивился Шалунок - тут у нас водку продают плохую.
- Зачем нам плохая водка? - удивился я.
- Как зачем? - в свою очередь удивился Шалунок - плохую водку подделывать не будут. Пусть она плохая, но зато водка. Разве непонятно?
- Так, дорогой мой друг. Столько достойным мужчинам не пристало пить разбодяженную водку, пить мы будет обычный коньяк среднего уровня. Ну и там, закусить что-нибудь на твой вкус.
- Конфетку?
- Три - прогудел Кондрат.
- Берешь колбасу, черный хлеб, селедочку в коробочке дольками, лимон обязательно, шоколад. Две бутылки коньяка и можешь себе взять плохую водку, если хочешь, понял, юноша?
Шалунок нервно сглатывал, трясся и бил копытом, как застоявшийся конь. Как только купюры перекочевали в его пальцы с траурными ногтями, он волшебным образом исчез в переплетенье тропинок.
- Так вот, мужики - начал я - приехал в свои родные места, а знакомых никого. Кто умер, кто уехал, кто просто пропал. Хочется посидеть, по душам поговорить, про рыбалку, про чудеса всякие, а не с кем.
Хорошо, что вас увидел. Понятно, что люди раньшего времени, сейчас таких уже не осталось.
- Вот что значит интеллигентный человек - восхищенно ответил Тимофеич - угостил, похвалил, темы для беседы подкинул.
- Темы мы и сами накидать можем - мрачно ответствовал Кондрат.
- Да знаю я твои темы!!! Кто Нинке синяк поставил и кто к ней на пересменку в постель залез!! - возмутился Тимофеич - да ты, милый человек, на него внимания не обращай. Он всегда такой смурной, пока не опохмелиться. Будет бухтеть. Ты не бухти!! Человек нам уважение оказал.
Кондрат, кося на меня лиловым глазом и ожесточенно сопя, достал из плечевой сумки мутный граненый стакан.
- О, стакан!! - восхитился я - Помню, на Пятницкой в пивняке старичок стоял. У него всегда был пластиковый стаканчик, огурцы соленые.  Купят мужики водки, а пить не и чего, он им предлагает. За небольшую дозу. Все прилично, аккуратно, вежливо.
- Пивняк на углу Пятницкой и Клементовского? - вдруг спросил Кондрат.
- Именно. Одноэтажный особнячок. Сейчас там салон сотовой связи. И ведь правда, все сбылось…
- Не знаю уж, что сбылось, но пивняк я тот помню. Я тогда на Новокузнецкой жил, потом меня уже сюда выкинули.
- Да кому это интересно - фальцетом перебил его Тимофеич - если я буду рассказывать, где жил, это на несколько дней!!
В этот момент примчался Шалунок. Коньяк он взял самый дешевый, но зато больше. Видимо, разливали его в том же подвале, что и горячо любимую Шалунком плохую водку. Хлеба принес четвертинку - оказывается, хлеб еще режут, шоколадку - самую маленькую Аленку, селедку заменил на более дешевую кильку. И никакой сдачи!!
Собеседником Шалунок оказался плохим, точнее - вообще никаким.  Он, не ожидая всяких глупостей вроде тостов, быстро наполнил стакан своей плохой водкой, выпил залпом, только слегка поморщившись, выдохнул. Посидел, прислушиваясь к ощущениям, по физиономии расползалась глупая улыбка.
После второго стакана улыбка остекленела, глаза сошлись к переносице, и он рухнул мордой в траву.
Два оставшихся богатыря вели себя более прилично - спиртное наливали понемногу, закусывали крошечными кусочками шоколада и даже беседовали по мере сил.
- Жалко парня, спился. А ведь молодой еще. Всегда так - сразу стакан глушит и мордой в грязь. Видел синяк? Сам себе поставил, никто его не бил, более безобидного человека трудно найти. Приехал в Москву за хорошей жизнью…
-А чем его жизнь плохая? - вдруг спросил Тимофеич - пьет да спит. За квартиру не платит, проблем никаких. Мечта. А дома - жена, дочка под ногами бегает…
- У него еще и дочка есть? - удивился я.
- Все у него есть. Он дома появляться не хочет. Летом здесь сидит, вместе с нами, около шашлычников ошивается, мусор за ними убирает, за добавкой бегает. Правда, они ему не стаканом наливают, а так, как ему не нравиться, по немножку. А вот зимой его, бывает, и домой затаскивают, зимой он даже работает.
Я начал осторожно выяснять, не знал ли Тимофеич кого-нибудь из прошлого?? Зиновия, например? А Лилечку, Лилечку?
Как выяснилось - знал. Но предпочитает об этом не рассказывать. Среди пьющих есть такое поверье - не надо говорить ни про Зину, ни про Лилю. Потому что обоих…
Тимофеич посмотрел по сторонам с заговорщицким видом и продолжил.
- Потому что обоих - ты хоть и интеллигентный человек, но не смейся - потому что обоих инопланетяне забрали. Могу даже место показать, откуда.
- Там что, круг выжжен?
- Да нет - заволновался старик, нашедший благодарного слушателя - там место аномальное, сосны кривые растут. Да все местные об этом знают. Налей…
Я налил - надо человека уважить.
- Так вот, тут вообще места все аномальные, а то место - вообще. Тут по ночам ведьмы летают, голые, на метлах, а иногда на мужиках.
- На боровах - хрюкнул Кондрат.
- На боровах это в книжках, глупости написаны. На самом деле - на мужиках. Но мужики не несчастные, бабы-колдуньи их особым даром награждают, даром трезвости. Они могут пить декалитрами - и не пьянеют.
- Ну все, Тимофеич, ты еще про сома расскажи.
- Ах, про сома… слушай. Будешь слушать?
Я млел от его рассказал и, конечно, радостно подтвердил желание слушать и слушать.
- Так вот, шли мы как-то с бутылочкой и Геной и Юрой…
- Юра из какого дома?
- Из пятнадцатого, полковник.
- Кабинет с видом на Кремль? От сына отказался? Баба его заматывала скандалами, он жаловался - уши устали?
— Вот, а ты откуда знаешь?
- Да уж знаю…
— Значит, пили вместе… иди сюда, я тебя обниму.
Я обнял твердые старческие косточки — вот уж повезло так повезло, я даже не рассчитывал на такой подарок.
- Идем с бутылочкой, вдруг смотрим - кто-то в ручье плещется. Сначала не поняли, думали, какой-нибудь из наших, из алкашей в воду упал, а потом - потому пригляделись - Господи, да там сом!!! Огромная черная зверюга!! Как она там оказался?
- Да - торжествующе прогудел Кондрат - как он там оказался?
- Я тебе скажу. Он приплыл из водохранилища.
- Приплыл? Ты ручеек местный видел?
- Я не то что ручеек, я сома в нем видел!!!
- А, глупости - махнул опухшей лапой Кондрат - не могло там быть никакого сома. Местные легенды.
- А про бабу, летающую тоже легенды?
- И про бабу легенды.
- Да я тебе сейчас лицо начищу!!!
Вдруг вскрикнул Тимофеич и дал Кондрату подзатыльник. Как ни странно, Кондрат засмеялся и, прикрыв голову руками, начал старичка дразнить - и на соме ты ездил, и на бабе летал, и инопланетяне тебя забирали.
Дед Тимофеич продолжал наскакивать на Кондрата - выглядело это так, как будто петух хочет затоптать ленивого борова.
Я хотел разнять их, но понял, что это закономерный итог их обычного спора и на стал.  Лишь негромко сказал -
Эх, Кондрат, знал бы ты что тут на самом деле творилось.
Кончилось все как обычно в таких ситуациях - мирно похрапывающий у наших ног Шалунок так и продолжал спать, Тимофеич вдруг начал петь, а потом замолчал, загрустил, и даже несколько юрких слезинок исчезли в его многочисленных заслуженных морщинах.
Он был, конечно, в стельку пьян, но пьян как-то по-доброму расслабленно. Видно было, что его посетили какие-то родные ему призраки, что воспаленный этанолом мозг начал вытаскивать воспоминания, которые за длинную жизнь накопилось много. Одних похороненных друзей и ровесников наберется не один десяток.
Нас никто не трогал - алкаши были местные, привычные, все их знали, я в дорогой одежде, с золотыми часами, излучающий респектабельность (вот уж не думал, что когда-нибудь доживу до респектабельности) показывали, что дело тут явно нечистое и приставать к нам не стоит.
Тимофеич полностью ушел в свое прошлое - он больше не рассказывал о мистических проявлениях местности, не бил старческой ладошкой Кондрата по затылку, он грустил что зажился на этой земле и остался один, вот, с двумя молодыми пьяницами.
Я все эти видел. Ну, как бы сказать - за те тридцать пять лет, что я не был на Гурьевском, я, в отличие от бело - синих домов, изменился сильно.
Теперь я был Настоящим Смотрящим - именно так, с большой буквы. Я знал, что местный ручей поделен между тремя водяными, и развилки русла являются их естественными границами. Но поскольку водяные племя склочное и скандальное, то регулярно в этих местах происходят стычки не из-за чего - просто так. Я знал точное количество русалок под их началом, знал какая как выглядит, сколько лет им осталось мучиться во власти нечисти.
Я регулярно делал облеты территории - но, как бы сказать, это были не совсем обычные облеты. Я не мог толком рассмотреть даже изменения в районе, не то чтобы посидеть вот так, как в старину, с непрезентабельными пьяницами.
Я научился свободно переключать миры, как говорила Галя, легко видеть проблемы человека по светимости - более того, даже заменять ее в некоторых случаях, когда бесовская орава оставлялся хоть какой-то шанс. Чаще бывал так, что и я ничего сделать не мог, меня бы просто разорвали.
Я слушал бухтящего Кондрата из сопредельного состояния - ну, у них было свое изменение психики, у меня свое - и видел, что Тимофеичу осталось жить не больше полугода, что Кондрата начинает пожирать рак поджелудочной, и ничего с этим не поделаешь, а вот Шалунка можно спасти.
После некоторых манипуляций, описать которые не представляется возможным, рой бесов, густой, как облако мух вокруг падали, разлетелся, а из земли в Шалунка потек густой темно-медовый свет. Парень наливался новой энергией и даже не знал про это - а потом рядом с нами вдруг материализовался Зина.
Причем так, что его увидали все. Тимофеич вдруг тоненько закричал - Зинка!! - он его знал, оказывается, а Кондрат выпучил глаза и протянул лапу для приветствия.
Я так и не понял, материализовался Зина или явился в облике духа, но Кондрат ему руку пожал, а Тимофеич прямо- таки повис на плечах.
- Привет- привет, а денег нет - заявил Зина, хлопая старика по тощим плечам и пожимая одновременно руку - забурел, Смотрящий, совсем старых друзей не навещаешь. Сколько раз я тебя видел - шмыг по небу, как муха, только его и видели.
- Не обижайся, Зин, что мне у тебя делать, раз все хорошо? Думаешь мне нечем заняться было? Я только колдунов усмирял десять лет, сколько крови было пролито. А сортировка душ по галактикам? А путешествия в дальние уголки, проверить, как там командировочные? А отчеты перед Ним, после которых год в себя приходить приходиться? Я же знаю, что один фланг у меня всегда в порядке - где Зина правит.
Я перестал оправдываться - непонятно, зачем вообще я это делал - и спросил.
- А тебе-то как в кривых соснах? Нашел свое место? Мы с Галей не прогадали? Кто у тебя в соседях?
- Два стрельца, питекантроп, бабка-богомолка, несколько солдатиков, наших, после Великой остались. Приходится следить, чтобы они не пересекались. Был еще опричник, тот еще крендель - все пытался у любой проходящей собаки голову отрубить. Привычка, что поделать, я его в нижние слои отправил. Зачем собачек мучить? Хотя собачки тогда были - сущие волки, а не собачки. Так что мне не скучно. Солдатики байки травят, только вот бабка переживает - она на рай рассчитывала, а сама в кривых соснах осела. Разобрался бы ты, а? Не дело ей среди нечистиков торчать.
- Хорошо - не стал спорить я - разберусь, попробую. Мои маленькие друзья тебя видят? Ты видишь, что я пытаюсь парня спасти?
- Видят, но потом забудут - ответил Зина, снимая с шеи плачущего Тимофеича - решат, что перепились и померещилось. Вижу, что пытаешься, вижу и помогаю. Все-таки я здесь хозяин, а ты Смотрящий, сначала слушать будут меня, а потом уж тебя. Не обижайся. Не тронет его больше местная шушера, выздоровеет парнишка - шалунишка.
- Их местных никого себе не взял? - спросил я, бережно усаживая Тимофеича и наливая ему полный стакан.
- Нет, зачем? - удивился Зина - Лилька мне при жизни надоела, в посмертии что мне с ней делать? Возьмешь - не будет покоя. Никого не забрал, и не хочу. А ты как? Всему тебя обучили?
- Всему.
- И вселению?
- И вселению тоже.
- А путешествия вне времени-пространства?
- Ну само собой.
- А в теле?
- Далось тебе это тело. Конечно. Когда неофитов вербуем, очень полезно в теле в небо взять, у них сразу картина мира меняется, вот как у тебя. Не увидь ты нас - и не ушел бы в междумирье.
- Хорошо тебе - грустно протянул Зина - свобода. А я только дураков отгоняю, и то не всегда получается.
- Сиди на месте - внушительно проговорил я - сиди, сказано, на месте, может потом на тебя внимание обратят.

Для чего я ему это сказал? В нашем мире ни в чем нельзя быть уверенным. Возможно, что обратят, возможно, что и нет, или обратят те, от кого держаться лучше подальше. Когда-то Зина тосковал по мистическому и страдал от своей пустой жизни. Теперь он в мистическом по уши - но все равно его куда-то тянет, что-то ему нужно.
- Я тебя уверяю - в Великой Пустоте нет ничего притягательного. Пустота она Пустота и есть.
- А мне кажется там много всего - грустно заметил Зина.
Я не стал спорить. После чего мой гость стал медленно растворяться в воздухе.
Я осмотрелся - Кондрат храпел рядом, закинув голову, к нему прижался маленький Тимофеич. Шалунок возился на земле, пытаясь встать. Я ему помог и быстро наполнил стакан замечательной, дешевой, воняющей ацетоном водкой.
— Это что? - он понюхал пойло и передернулся.
- Твоя любимая дешевая водка.
- Мерзость. А ты кто?
- Спонсор ваш. Пою вас в память о прошедших временах.
- Нашелся спонсор - Шалунок понюхал стакан еще раз и резко выплеснул его за плечо - Закурить, что ли.
Я наблюдал с любопытством. Обычно люди, у которых заменили энергию, начинают чувствовать тоску и отвращение к прошлой жизни через некоторое время, не сразу - но, видимо, Зина не зря явился ко мне в процессе замены. Сделано все было слишком быстро и, я бы сказал, качественно. Шалунок затянулся - и как пошел кашлять, с хрипом, бульканьем, задыхаясь и заходясь в истерике.
- Отлично - резюмировал я.
- Что отличного? - захрипел сквозь кашель Шалунок - не выпить и не покурить - как жить дальше?
- Кто же тебе мешает, родной. Пей и кури, если хочешь.
- Хочу- с тоской посмотрел на меня Шалунок - очень хочу. Но не могу. Не лезет. Отвращение. Даже не знаю, что это такое.  А ты кто такой? Черт?
Шалунок меня быстро перекрестил, но я не зашипел, не растаял, не растворился в воздухе. Лишь спокойно сказал.
- Ну что ты, в самом деле. Такой большой, а в сказки веришь. Я обычный прохожий в приступе ностальгии. Увидел хороших людей - все равно никого из знакомых здесь не осталось - решил угостить, тем более что для меня это легче легкого. Ты сам сбегал в магазин, сам купил вот это вот все, сам выпил два стакана и упал. Кстати, как оно - похмелье не мучает?
- Не мучает - удивленно посмотрел на меня Шалунок - нет никакого похмелья.
- Отлично. Теперь слушай меня.
Я посадил его, обмякшего, на скамейку и встал перед ним, нависая опасной глыбой.
- Слушай внимательно и не задавай вопросы - на них я ответить смогу, но ты не сможешь эти ответы принять. Поэтому просто слушай и постарайся запомнить - у тебя начинается другая жизнь, хочешь ты этого или не хочешь, но она уже началась. Все попытки вернутся к прошлому обречены на провал. Более того - если пару раз тебя потерпят, то на третий раз накажут. С силами, которые за тебя взялись, шутить не стоит. Лучше живи трезвый и деятельный, чем слегка мертвый и ленивый.
А тянуть в прошлое тебя будет со страшной силой, так, что захочется на себя руки наложить. Год будешь мучиться. Потом полегчает. Ты поймешь, что ты ничего не потерял, но только все приобрел - и будешь радоваться своему новому миру, который гораздо ярче и интересней, чем искаженное восприятие, свойственное тебе старому.

Я замолчал - все равно парень ничего не поймет, но слегка поездить по ушам я был просто обязан. Мои слова выплывут из подсознания потом, когда ему будет совсем плохо. И спасут его от страшной депрессии, а депрессия будет обязательно, мозг будет мстить за отсутствие наркотика.
Я достал из кармана парня сотовый телефон - естественно, простую кнопочную звонилку - и вбил свой номер. Имя мое он все равно не запомнит, поэтому я слегка повыпендривался и написал - начало новой жизни.

После чего не спеша пошел в сторону остановки - смешно. Чего я только не испытал и не попробовал за эти тридцать пять лет, а все равно - первым делом натыкаюсь на алкашей и чувствую себя в их обществе прекрасно и, разумеется, одного пытаюсь спасти. Точнее - спасаю, либо от пьяной жизни, либо от жизни вообще.
На  запад наползали  тучи, подсвеченные снизу алым  -  в бело-голубых домах, потемневших от  сумерек, ослепительно плавились ряды  окон. В одном из них, на седьмом этаже, невидимый от уходящего света, стоял и смотрел на меня парень с узким лицом, круглыми очками и зачесанной назад вьющейся гривой. Он любил свое время, и у него все было еще впереди.