Senex. Книга 2. Глава 5

Книга Вторая. Трудоголики и алкоголики

Глава 5. Алкоголики

Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.
С. Есенин

          Лёня Парамошкин и Рудольф Хан взяли  ипотеку на строительство собственного жилья. А Гниломедов не стал брать ипотеку, как это сделали его сослуживцы, а решил участвовать в специальной программе государственной поддержки «Молодая семья», утверждённой действующим Постановлением Правительства РФ с целью обеспечения жилплощадью молодых семей из категории малоимущих, не имеющих возможности приобретения недвижимости за наличные деньги. Он хотел, чтобы государство  субсидировало часть его затрат на покупку квартиры. Но даже Василий Порфирьевич, имеющий отдалённое представление об этой программе, понимал, насколько трудно обычной молодой семье, не имеющей никаких связей, попасть в эту программу. Гниломедов, несмотря на более серьёзное, чем у Хана отношение к работе, вместо повышения своего профессионализма, тоже мечтал о высоких денежных должностях, и это его качество уже было хорошо известно на заводе. Когда Гниломедов узнал, что один из строителей заказов ушёл на Балтийский завод, он явился к Главному Строителю заказов и попросил взять его на освободившееся место. Тот без обиняков ответил ему:
          - Сначала научись чему-нибудь, а потом уже приходи проситься в строители!
          В какой-то момент для строительства заказов, которые курировал Василий Порфирьевич, не было материалов, и у него образовался довольно значительный застой в работе. Гниломедов не постеснялся пойти в комнату 218 и при всех спросить у Лёни:
          - А чем занимается Василий Порфирьевич?   
          - Как это чем? - удивился Лёня. - Он планирует изготовление изделий МСЧ корветов.
          - Но ведь он ничего не делает! - не унимался Гниломедов.
          Василию Порфирьевичу эти слова Гниломедова передал Грохольский, и беспардонное поведение «молодого перспективного специалиста» его сильно задело: «Несомненно, Хан был прав, когда сказал мне: "Гниломедов - феноменальный идиот!" Но ведь именно таким людям приходят в голову нестандартные мысли... Но почему к моей персоне все проявляют повышенное внимание? Для меня это загадка. Ведь отношение Гниломедова ко мне — это уже какая-то особенная, запредельная форма наглости, потому что это сказал человек, который, вместо работы, сам часами пялится в смартфон. Вся работа Гниломедова заключается в том, чтобы путешествовать в смартфоне по Интернету и следить за мной».
          Василию Порфирьевичу стало неловко перед сослуживцами, в этом проявлялось его чувство вины за то, что он бездельничает, и это чувство вины пришло следом за ним из комнаты 220. Но родилось оно ещё в детстве в виде чувства вины перед родителями за то, чего он не делал. «Феноменальному идиоту» Гниломедову удалось нарушить душевное равновесие Василия Порфирьевича, ему снова пришлось докапываться «до самой сути, до базальтовой плиты», и он нашёл спасительную мысль: «Гниломедов оказался жертвой собственной иллюзии и моего профессионализма: я научился работать так, что у окружающих людей возникает ощущение, будто я бездельничаю». Это соображение несколько утешило Василия Порфирьевича… Но осадочек остался, и чувство вины перед сослуживцами не покидало его окончательно, поскольку Гниломедов продолжал следить за ним, периодически отрывая взгляд от своего смартфона.
          Лёня принёс новые технологические наряды, выпущенные технологами, с которыми Василию Порфирьевичу предстояло работать дальше, а именно: внести в программу «DRAKAR», отсортировать по номерам и разложить по папкам... И в этот момент он понял, что его активность, равно как и его бездействие, напрямую зависят от других исполнителей. Выпуск технологических нарядов зависит от Отдела Главного Технолога, и если у Василия Порфирьевича нет технологических нарядов, которые он должен запланировать, то это значит, что без работы его оставили технологи. А если на заводе нет материалов для строительства корветов, то это значит, что Отдел снабжения оставил его без работы. Из этого выходило, что обвинять Василия Порфирьевича в безделье может только абсолютный профан, у которого нет ни малейшего представления о том, как устроено производство.
          Но выходка Гниломедова получила резонанс, к Василию Порфирьевичу пришёл Чухнов и стал беседовать с ним по поводу графика изделий МСЧ для секций корветов. Василий Порфирьевич убедил своего начальника в том, что он, несмотря на отсутствие материалов, поддерживает этот график в актуальном состоянии, и Чухнов успокоился. В конце рабочего дня цеха принесли толстые пачки накладных, и на следующий день у Василия Порфирьевича уже скопилась много работы.
          Кристина принесла график отпусков на следующий год, Василий Порфирьевич стал согласовывать его с Кондратьевой, потому что они теперь замещают друг друга во время отпуска, Василий Порфирьевич отметил свой отпуск и передал график Кондратьевой... И вдруг он понял простую вещь: «Если я сейчас сообщу о своём решении уйти на пенсию, по примеру Булыгина, то все очень удивятся, несмотря на слова Гниломедова, что я ничего не делаю. В этой ситуации сама мысль о том, что у сотрудника бюро МСЧ может не быть работы, кажется дикой. Самокуров не случайно называет нас, сотрудников бюро МСЧ дятлами. И если Гниломедов зорко следит за тем, чтобы я не сидел без работы, значит, это он сам не работает, то есть бездельничает».
          В комнате 221 появилось новая национальная забава. Благодаря Хану теперь все знали, что Гниломедов очень внимательно следит за Моряковым, а он никак не мог понять: «Почему он это делает?»
          Каждое утро Василий Порфирьевич приходил в «комнату своей мечты» примерно за десять минут до начала рабочего дня, который начинался в 8 часов, включал компьютер, а потом шёл в туалет — облегчиться после дальней дороги на работу, которая занимала у него полтора часа в один конец. Гниломедова ещё не было, он в это время парковал машину на стоянке за «периметром», как выражался Грохольский. Если Василий Порфирьевич, идя в туалет, встречал Самокурова, то беседовал с ним, и это тоже занимало какое-то время. Когда Василий Порфирьевич возвращался в комнату, Гниломедов уже сидел на своём месте, и Василий Порфирьевич с ним здоровался. И так было каждое утро… Но однажды Гниломедов с подозрением посмотрел на Василия Порфирьевича и спросил:
          - Вы откуда-то всё время приходите...
          - А вот отгадай, откуда я всё время прихожу! – сказал Василий Порфирьевич.
          - Оказывается, за нами наблюдают? - сразу подключился Хан.
          - А я вообще наблюдательный! – ответил Гниломедов с вызовом.
          - Наблюдательность - хорошее качество! - сказал Василий Порфирьевич, и очередная «феноменальная» выходка Гниломедова заставила его относиться к этому «молодому дарованию» с юмором. Тем более что Хан способствовал этому. Когда пришла Кожемякина, впервые после больничного, и спросила:
          - Как у нас дела? Что нового?
          - А мы тут, понимаете ли, сидим… - загадочно сказал Хан. - Можно сказать, ничего не делаем…
          Гниломедов оторвал взгляд от смартфона, строго посмотрел на него, и Хан поправился:
          - Или про всех нельзя так говорить?
          Рогуленко увидела, что Гниломедов ушёл домой в 16.55, подошла к Василию Порфирьевичу в коридоре и сказала:
          - Тебя прихватывает, а сам ушёл раньше!
          Василий Порфирьевич в ответ только рассмеялся… А что ему ещё оставалось?
          То, что для Рогуленко оказалось новостью, для обитателей комнаты 221 не было новостью, потому что Гниломедов и в их адрес высказывался нелицеприятно. Они были на стороне Василия Порфирьевича, он стал для них своим и не сомневался в том, что Гниломедов со своими замашками так и останется инородным телом… Но Гниломедов продолжал следить за ним, и Василий Порфирьевич всё-таки решил исправиться, чтобы Гниломедов не думал, что он ничего не делает: он решил позвонить в цеха и напомнить им о нарядах, которые они должны изготовить, и уже взялся за телефон... Но в этот самый момент пришёл Чухнов и попросил его об одолжении:
          - Василий Порфирьевич, у меня к Вам просьба: совершенно неожиданно заболела Галина Гордеевна, Самокуров попросил Пешкина подменить её, но тот «растопырил пальцы веером» и категорически отказался. Поэтому я прошу Вас подменить Галину Гордеевну.
          У Василия Порфирьевича появился дополнительный повод позлорадствовать над выбором Самокурова в пользу Пешкина. Честно говоря, после вчерашнего знака он уже воспринял этот знак как должное, потому что повторялась такая же ситуация, как и при замещении Кондратьевой: Василию Порфирьевичу поручены дополнительные обязанности, за которые Гайдамака ему точно не заплатит,  и при этом он знал, что его основную работу никто делать не будет. А цеха именно сегодня стали нести толстые пачки накладных на подпись, и его основная работа стала копиться, как снежный ком. И Василий Порфирьевич знал, что Гниломедову не дано это понять. И ещё Василий Порфирьевич знал, что испытания даются человеку по его способностям, значит, он обязательно справится.
          Во время замещения Галины Гордеевны произошло удивительное событие: Василий Порфирьевич понял, почему Гниломедов за всеми наблюдает - он находится в постоянном поиске более выгодного места, которое он мог бы занять, поэтому собирает на всех компромат. А Василий Порфирьевич для него - самая заманчивая мишень, поскольку всё ещё занимает должность Начальника БАП. Гниломедов постоянно находится начеку, ибо понимает, что Гайдамака обязательно назначит на эту должность кого-то другого, потому что Василий Порфирьевич выполняет работу простого инженера бюро МСЧ.
          В 14 часов Самокуров ушёл на совещание у Ларионова, Гайдамака тоже пошёл на это совещание… И в диспетчерскую пришли Грохольский, Хан и Полянский - пить водку. Они уютно расположились в маленькой комнатке, которая служила диспетчерам кухней, и Грохольский радушно предложил Василию Порфирьевичу:
          - Порфирьич, присоединяйся к нам!
          - Ты в своём уме? - возмутился Василий Порфирьевич. - Я при исполнении!
          И тёплая компания начала праздновать без него. Хан всем своим поведением изображал преемника Грохольского и в вопросах организации корпоратива, и в выпивке, и этим он старался показать всем, что более, чем Гниломедов, достоин чести замещать Грохольского в его отсутствие. Василию Порфирьевичу посчастливилось наблюдать за тем, как Хан вступил с Грохольским в негласное соревнование под названием «кто больше выпьет»: кто больше выпьет – тот и начальник БОП. Со стороны это выглядело неприятно, поэтому Василий Порфирьевич не желал участвовать в этом соревновании. Для него было очевидно, что Хан изо всех сил старается превзойти своего учителя... Но, как и подобает истинному азиату, он делал это очень хитро. Он постоянно твердил, что очень хочет напиться, что он вот-вот напьётся, причём, так сильно напьётся… И это непременно произойдёт… Как только он приедет на работу без машины... Но при этом неизменно приезжал на машине, объясняя это тем, что в этот раз обстоятельства вынудили его приехать на машине. А когда он приезжал не на машине и у него появлялась реальная возможность напиться, он ограничивался несколькими рюмками. Зато Грохольский, испугавшись, что Хан, не дай Бог, выпьет больше него, на самом деле сильно напивался. У Хана всё было на словах, а у Грохольского - на деле… Как и заведено у настоящих профессионалов.
          Когда Самокуров вернулся с совещания, участники соревнования продолжили своё мероприятие в комнате 221, в «стойле», и оно продолжалось до конца рабочего дня. А когда все стали собираться домой, в комнате 221 сломался дверной замок, и пьяная компания осталась его ремонтировать.
          Когда Василий Порфирьевич вернулся к своей основной работе, у него снова образовалось вынужденное затишье... Но Гниломедов своей хамской выходкой дал ему понять, что он слишком быстро выполняет свою работу: «Так работать нельзя!» И он стал вести себя более осмотрительно: чтобы ни у кого не возникла мысль, что он ничего не делает, он положил перед собой толстую пачку накладных и, не спеша, сортировал их по номерам… А это занятие можно сделать бесконечным. И Василий Порфирьевич понял, что Гниломедов в чём-то был прав: надо постоянно работать, надо всегда быть в процессе. И теперь его уже не раздражало, что Гниломедов вдруг решил устроить за ним слежку, и он перестал чувствовать себя виноватым за вынужденное безделье.
          О том, что безделье Василия Порфирьевича было вынужденным, во всеуслышание объявила Кондратьева, которая стала громко возмущаться:
          - Уже конец месяца, а цеха не несут акты, и я сижу без работы! В фирме «Машиностроении» творится что-то непонятное!
          Таким образом, безделье Василия Порфирьевича обрело официальный законный статус. Это был второй момент за сегодняшний день, когда он понял, что у него нет причины чувствовать себя виноватым.

          * * *
          Строительство военных кораблей шло очень тяжело, но в том, что происходило на заводе, не было ничего удивительного. В связи с санкциями, которые наложили на Россию страны «цивилизованного запада» во главе с США, прекратились поставки импортного оборудования: Германия прекратила поставку дизелей для корветов, Украина прекратила поставку газовых турбин для фрегатов - и строительство военных заказов один за другим замораживалось. Чистую бумагу для принтеров перестали выдавать, и даже для Генерального директора документы печатали на вторичной бумаге. Самокуров ругал Путина, обвинял его в развале страны, он был уверен, что в России всё плохо, и убеждал Василия Порфирьевича в том, что усмотрел растерянность в глазах Путина.
          Хан тоже пострадал от санкций: в стране возник кризис, и народ неохотно тратил деньги на ремонт машин.
          Но, вопреки опасениям Василия Порфирьевича, Гайдамака начислил ему хорошую премию, к тому же исполняющий обязанности Генерального директора Ларионов всем сотрудникам заводоуправления выписал премию по 3 000 рублей на каждого. Гниломедов, который скрупулёзно отслеживал денежные процессы, сообщил, что с 1 января 2015 будут повышены оклады всем сотрудникам завода, и Василий Порфирьевич посчитал, что его оклад будет составлять 28 540 рублей. Но он был уверен, что его зарплата при этом нисколько не увеличится.
          В конце ноября Лёня устроил корпоратив по случаю своего дня рождения, и Василий Порфирьевич попробовал его самогон крепостью 57 градусов.
          В корпоративе участвовала и Королёва, которая вышла на работу после больничного: у неё была инфекционная пневмония, и она всё ещё жаловалась на плохое самочувствие… Но даже плохое самочувствие не помешало ей похвастаться:
          - Я не люблю убирать дома, и два раза в неделю ко мне приходит уборщица, а я, - и она горько вздохнула, - вынуждена её кормить.
Все женщины смотрели на неё широко открытыми глазами.
          Несмотря на то, что выпивки было достаточно, за столом было скучновато, паузы между тостами затягивались... Но Василий Порфирьевич сдерживал свои эмоции и не пытался играть роль тамады, потому что за столом были Чухнов, Грохольский и Денис. Он не хотел вступать в конкуренцию с ними, как это делал Хан, конкурируя со своим начальником Грохольским.
          Корпоратив, организованный Лёней, показал, что Гниломедов и Хан уже не в состоянии утихомирить свою зависть к его незаслуженному, как они считали, возвышению. Василий Порфирьевич, наблюдая за агрессивным поведением Гниломедова и Хана, считал его несправедливым, и у него возникало желание заступиться за Лёню, который по своей природе был добродушным молодым человеком… Но Лёня, как молодой и неопытный начальник, начал совершать ошибки. Однажды Василий Порфирьевич пошёл к нему, чтобы решить возникший вопрос, и Рогуленко встретила его словами:
          - А он пошёл решать с Чухновым, какое вам дать задание! – и в её устах это прозвучало так, будто Василий Порфирьевич - бездельник... Хотя у него уже было три заказа.
          Василий Порфирьевич сообщил Лёне, что закончил планировать свой заказ, и он поручил ему печатать номенклатуру работ на заказы, которые планировали другие сотрудники бюро МСЧ, и опять всё выглядело так, будто Василий Порфирьевич был единственным бездельником в бюро. Когда Начальником бюро МСЧ был Денис, каждый его подчинённый сам отвечал за свои заказы, другие даже не знали, чем он занимается, и это не роняло достоинство сотрудников. Но больше всего Василию Порфирьевичу не нравилось, что Лёня публично обсуждал со своими подчинёнными, которые сидели с ним в комнате 218, чем занять Василия Порфирьевича, сидящего в комнате 221. Такая манера руководства сразу вносила раздор в коллектив бюро МСЧ, и Василию Порфирьевичу уже не хотелось лишний раз ходить в комнату 218. Тем более что Лёня сам часто приходил в комнату 221, чтобы не выпускать Морякова и Кондратьеву из-под контроля… Гораздо чаще, чем Денис. Все эти ошибки молодого Начальника бюро МСЧ не нравились Василию Порфирьевичу, и у него пропало желание защищать Лёню от нападок Гниломедова и Хана: «Пусть сам отвечает за свои ошибки! А ему от них достаётся очень сильно!»
          Самокуров оказался в больнице, у него была очень неприятная ситуация, врач даже говорил, что надо спасать его ногу. В 10 часов должно состояться совещание у Генерального директора, но Гайдамака пока не решил, кто будет замещать Самокурова: Ильюшин или Гниломедов. И только перед самым началом совещания Гайдамака назначил Хана. У Хана появился ещё один повод для высокомерного отношения к сослуживцам – замещение Главного диспетчера на совещаниях у Генерального директора. Для него это стало значительным повышением социального статуса, и его так распирало от гордости, что даже изменилась походка. Но на этом возвышение Хана не закончилось. Гниломедов в последнее время стал много капризничать по поводу денег, и вместо него на совещания к Директору по производству Елистратову Гайдамака стал посылать Хана.
          Возвышение Хана вызвало у Василия Порфирьевича вопросы к самому себе: «Хан очень гордится своим возвышением… А я, замещая Самокурова, всегда боялся того, что меня будут считать бездельником, если я работаю не по своей специальности. Между мной и Ханом огромная разница. Человек оказывается на вершине, когда исполняется его желание. Когда я впервые увидел ярко освещённые окна комнаты 221 со свисающими с потолка флагами, мне захотелось работать в этой комнате. И вот моё желание исполнилось, я оказался в коридорах власти. Я понимаю, что нахожусь на вершине, и моё состояние никак не зависит ни от размера зарплаты, ни от моей должности. Я знаю, каким трудным был мой путь на эту вершину, потому что прошёл его от начала до конца. Гниломедов и Хан сразу попали на вершину, то есть в коридоры заводской власти, не пройдя необходимого пути, но при этом они вечно чем-то недовольны... Может быть, они поплатятся за это, их нисколько не оправдает то обстоятельство, что по причине своей молодости они не в состоянии адекватно оценить своё высокое положение. И это будет закономерно, потому что в этом жестоком мире каждый человек должен с детства понимать – за всё надо платить. Иначе в этом жестоком мире не выжить».
          Хан вёл протокол совещания у Елистратова… Но привычка играть роль шута настолько глубоко укоренилась в нём, что даже это серьёзное мероприятие он умудрился превратить в шоу: Гниломедов стал получать от него сообщения с этого совещания, как будто Хан вёл репортаж с боксёрского поединка: «Обстановка накаляется... Сейчас начнётся мордобой... Все против Гайдамаки...» Гниломедов зачитывал эти «сводки с фронта», не понимая, что Хан таким образом глумится над ним, и обитатели комнаты 221 дружно смеялись.

          * * *
          В середине декабря состоялся спуск на воду фрегата. С самого утра все находились в приподнято-нервном возбуждении, в коридоре власти ходили толпы морских офицеров высоких чинов, они продолжали прибывать, вся эта суета создавала праздничную атмосферу, и ожидание Нового года усиливало ощущение праздника. Но самых главных лиц ожидали ближе к спуску… И, наконец, приехал Главком ВМФ... В 12 часов сотрудники ПДО пошли на спуск фрегата, а в 12.30 в комнате 221 состоялся корпоратив по этому поводу.
          После обеда Гайдамака ушёл, и ничто не мешало его подчинённым пьянствовать. Они пили водку и самогон, который принёс Лёня. Это было отвратительное пойло, и Василий Порфирьевич выпил не больше половины рюмки. «Если дело и дальше так пойдет, то я вообще перестану пить, - подумал он. - И слава Богу!»
          А Грохольскому и его собутыльникам самогон понравился, они его весь выпили, но им этого не хватило, и они позвонили Денису, который стал начальником трубомедницкого цеха, и напросились к нему пить тёплую водку после работы.
          «Это уже настоящее пьянство! – удивлялся Василий Порфирьевич. - Грохольский пьёт всё больше и больше, а закусывает всё меньше и меньше, и мне кажется, что его подстёгивает стремление Хана выиграть негласное соревнование со своим начальником. Я уверен, что Грохольский не согласится признать себя побеждённым, чтобы сохранить здоровье. Он не поступит так, как поступил я, отказавшись от соревнования с Ханом в стиле общения, который он пытался мне навязать».
          Дениса, с подачи Грохольского, теперь все в глаза стали называть Племянником или Племянничком (имея в виду родство с Гайдамакой), а самого Гайдамаку Грохольский умышленно называл Барбосом, чтобы слышала его родственница Кондратьева. Хан и Гниломедов добросовестно копировали своего начальника, и Кондратьева не успевала защищать своих родственников. Ситуация всё больше превращалась в настоящий маразм.
          Выпивший Грохольский совершенно неожиданно вдруг рассказал всем, как Василий Порфирьевич разговаривал с сотрудницей фирмы «Машиностроение» по поводу технологических нарядов, которые подсунул ей бывший заместитель Жеребцов помимо ПДО. Грохольский добавил, что Василий Порфирьевич разговаривал с этой сотрудницей очень спокойно, доброжелательно. Слова Грохольского подхватила Кондратьева, добавив, что сегодня Василий Порфирьевич так же уважительно разговаривал и с Жеребцовым, нахально подсунувшим список нарядов сотруднице фирмы «Машиностроение». Это говорило о том, что Василия Порфирьевича в комнате 221 уважают... В отличие от Ильюшина, который даже в день рождения Василия Порфирьевича не смог сдержать своё высокомерие, не постеснялся испортить ему праздник. Ильюшин безнадёжно отравлен влиянием Королёвой. «Среда, в которой меня уважают, дорогого стоит, - подумал Василий Порфирьевич. - Стоит ли мне в такой ситуации сжигать мосты, торопливо увольняясь с работы? Ведь именно сейчас, именно в этой среде общения у меня начало понижаться давление».
          Королёва, как обычно, стала хвастаться: как она пишет очень важный стандарт, как она вчера покупала квартиру для дочери, а потом заявила, что страну ждёт дефолт. Василию Порфирьевичу стало не по себе, его страхи сразу дали знать о себе: «От этого человека нельзя ждать чего-то хорошего, от неё исходит только негатив! Как я выдержал рядом с этим страшным человеком целых три года? Сам удивляюсь».
          Когда Королёва заходила в комнату 221 и начинала рассказывать, какими важными делами она занимается, то это всегда выглядело, как бахвальство, и при этом она всегда кривлялась. Все слушали, но при этом смотрели на неё, как на мартышку, которая корчит забавные рожицы, и ни у кого из сослуживцев не возникало чувство отождествления ни с ней, ни с её проблемами в лице уборщицы, которую ей, бедняжечке, надо ещё и кормить. У сослуживцев Королёвой полностью отсутствовала эмпатия по отношению к ней… Но в этот раз Королёвой удалось всех удивить:
          - Моя дочка, съездив в очередной раз в Куршевель, завела там любовника и, вернувшись домой, заявила мужу, что она с ним разводится, потому что полюбила другого, - сообщила Королёва подвыпившей компании. - Любовника дочери зовут Кристиан, он немец или швейцарец, у него тоже есть семья, но он настроен решительно, и уже приезжал со мной знакомиться.
          Василий Порфирьевич очень удивился, услышав эту новость - ведь, судя по рассказам Королёвой, у её дочери была крепкая семья: прекрасный муж, двое сыновей, у неё собственный бизнес. Что же ещё желать женщине? Но дочь решила разрушить свою семью. Значит, цинизм Королёвой передался по наследству её дочери, и Василий Порфирьевич не сомневался, что этот цинизм передастся внукам в гораздо большей степени. Королёвой тоже воздастся за то, что она сознательно отравляет презрением неокрепшие мозги молодых сослуживцев. И уже начало воздаваться ей в лице дочери, которую она тоже отравила презрением к людям - и в первую очередь к собственному мужу. «Я считаю, что такие блага, как семья, дети - даются человеку авансом, который он впоследствии должен оправдать, - грустно подумал Василий Порфирьевич. - Королёва не оправдала полученный аванс, и её семья начала разрушаться. А мне всё почему-то даётся не авансом, а только по предоплате… Но, как бы там ни было, 2014 год заканчивается, и люди подводят итоги этого года. Я, наконец, обрёл настоящую работу, и для меня это хороший итог уходящего года. А дочка Королёвой разрушила свою семью… Неужели её устраивает такой итог года?»
          Но Королёва думала совсем иначе:
          - Моя дочка молодец: она открывает предприятие по изготовлению запчастей для уборочных машин! Раньше она закупала эти запчасти за границей, а теперь будет сама изготавливать эти запчасти. 
          «Странное дело, - терялся в догадках Василий Порфирьевич. - Королёва хвалит дочь, которая разрушила свою семью. Я не удивляюсь, что дочка Королёвой своими руками разрушила свою большую счастливую семью, потому что Королёва навязала ей стереотип, который ей навязала мать, и главным смыслом этого стереотипа является презрение ко всем мужчинам. Именно это презрение к мужчинам заставило сначала Королёву разрушить свою семью, а теперь уже и её дочь».
          Грохольский угостил всех тортом по случаю своего чудесного исцеления после перелома руки, все взяли по куску, Василий Порфирьевич тоже взял кусок торта и прикрыл его бумагой от мухи, но сослуживцы этого не видели, и стали проявлять беспокойство. Сначала Гниломедов сказал, что Василий Порфирьевич остался без торта, потом Кондратьева предложила ему половину своего куска торта, и он показал свой кусок торта, чтобы сослуживцы не беспокоились… Но такая забота очень тронула его, потому что она дорогого стоит.
          Когда закончился рабочий день, Грохольский с молодыми собутыльниками пошёл к Денису «пить тёплую водку», а Василий Порфирьевич пошёл домой.

          * * *
          На следующий день, в субботу, весь завод работал, чтобы 31 декабря был выходной день, и с самого утра Грохольский достал из своего сейфа шампанское и закуску из холодильника.
          - Мы сегодня работаем за 31 декабря, - сказал он, - значит, сегодня должны встречать Новый год.
          И с ним трудно было не согласиться… Особенно если после вчерашней выпивки болит голова… И тем более, что у Василия Порфирьевича снова образовался вынужденный перерыв в работе по вине самой фирмы «Машиностроение». Механообрабатывающий цех продолжало лихорадить: рабочим вполовину урезали зарплату, в понедельник треть станичников будет увольняться, и теперь неизвестно, кто будет работать на станках.
          Выпив шампанского в «стойле» вместе с Грохольским и его собутыльниками и уняв головную боль, Василий Порфирьевич предался размышлениям: «Свобода — это великое качество. Я мог бы остаться в комнате 218, но, сидя рядом с Рогуленко, уже почувствовал, что эта комната мала мне, что эта теснота давит на меня. Обстоятельства переместили меня в „комнату моей мечты“, и я почувствовал себя здесь более свободным. И мне кажется, что огромную роль в расширении моей духовной свободы играет именно Грохольский с его циничным характером, с его вольнодумством. Эти его качества постепенно, но верно и незаметно для меня формируют моё решение уйти с работы на свободу. Сейчас Грохольский ведёт себя слишком распущенно, почти каждый день провоцирует выпивки, подстрекает сослуживцев на пьянство, и у меня возникает невольное сопротивление его поведению... А мне надо перестать сопротивляться его распущенности и впустить в себя это ощущение свободы, потому что я больше нигде не смогу настроиться на эти вибрации свободы и войти с ними в резонанс.
          Когда я только переселился в комнату 221, у меня было сильное желание встать, прогуляться, пообщаться с кем-нибудь вне этой комнаты, чтобы не чувствовать себя в тюрьме. Но сейчас это желание ушло, и я могу бесконечно сидеть на своём рабочем месте и либо заниматься своей работой, либо читать книги в смартфоне и компьютере. Меня полностью устраивает общение, которое я имею в в этой комнате. У меня есть всё, что мне необходимо. Если у меня и возникает желание пройтись, то только для того, чтобы размять застывшие суставы и поясницу. Моя реальность изменилась до неузнаваемости».
          Спустя неделю, в субботу, сослуживцы Василия Порфирьевича вышли на работу, кроме самого Василия Порфирьевича, который принципиально не работал по субботам. Сослуживцы пришли на завод, чтобы поработать… А в результате дружно пили водку под руководством Грохольского, который замарал всех, включая Начальника бюро МСЧ Лёню Парамошкина и строгую блюстительницу порядка Рогуленко. Пили все. Планированием никто не занимался.
          Гайдамака вдруг начал наводить порядок в штатном расписании отдела: официально перевёл Хана в БОП, а Кожемякину - к Ильюшину. Теперь их служебные обязанности совпадали с их должностями. «Возможно, начальник решил навести порядок перед появлением нового Генерального директора, - забеспокоился Василий Порфирьевич. - Интересно, не захочет ли он упорядочить и моё неопределённое положение. А если захочет, то какое решение мне принять? У меня есть повод уйти красиво, с гордо поднятой головой: „Нельзя спуститься с покорённой вершины!“ Мне пора отвыкать от маразма, творящегося в отделе, нормальному человеку он не понадобится. Все, в том числе и сам Гайдамака, прекрасно понимают, что Пешкину нечего делать в судостроении, потому что его судьба - компьютеры. Но Гайдамака и Королёва силой вынуждают его обслуживать свои амбиции.  Поскольку Гайдамака перед появлением нового Генерального директора решил замести следы, то это говорит о масштабах беспредела, который он себе позволял. Благоприятной средой для его чудачеств была олигархическая структура управления производством».
          Кожемякину, Гниломедова и Рогуленко вызвали в Отдел кадров и заставили заново оформить какие-то документы, которые много лет назад были оформлены небрежно. Похоже было на то, что Отдел кадров тоже заметает следы своего непрофессионализма. Это был ещё один знак, говорящий о том, что новый Генеральный директор уже утверждён – где-то там, на самом верху. Он ещё не пришёл, а волна, которая дошла до завода после его назначения, уже начала своё очищающее действие.
          Словно в подтверждение мыслей Василия Порфирьевича, к ним пришёл Емелин и объявил:
          - Господа, начальник вами недоволен: никто не задаёт ему вопросы, значит, никто не работает!
          Все стали смеяться над Емелиным, потому что прекрасно видели, что он тупо, бездумно выполняет самые бессмысленные капризы Гайдамаки, только бы угодить ему. Именно это качество нравилось Гайдамаке, когда Емелин был Начальником ПРБ сборочно-сварочного цеха, и он взял его к себе в услужение. В Пешкине Гайдамаке нравится его убогий вид, и его старческая самооценка расцветает рядом с молодым Пешкиным. «Это и есть истинная сущность Гайдамаки, - сделал вывод Василий Порфирьевич. - Все работают, а он лишь задаёт всем вопросы, создавая видимость работы. Раньше я тоже придумывал вопросы, чтобы начальник думал, что я работаю. Сейчас я могу позволить себе просто работать, а не задавать бесполезные вопросы, и выходить из этого состояния не хочу».
          «Молодые перспективные специалисты» пошли на ежедневное утреннее совещание у Гайдамаки, оно длилось непривычно коротко - 15 минут, в течение которых начальник наорал, не сдерживая себя в эмоциях, на пятерых подчинённых: Гниломедова, Емелина, бывшего начальника Морякова - Ефимкина, начальников стапельного и сборочно-сварочного цехов. Гайдамака был в ударе, он стучал по столу ладонью и кричал на молодых подчинённых:
          - Шантрапа!
          Каждый день, приходя от Гайдамаки, «молодые перспективные специалисты» возмущались:
          - Как можно сегодня говорить одно, а завтра уже совершенно противоположное!
          У Василия Порфирьевича создалось впечатление, что самодур Гайдамака пытается копировать самодура Никиту Хрущёва, который на выставке художников-авангардистов кричал на этих самых авангардистов:
          - Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует! Что это такое? Вы что — мужики или педерасты проклятые, как вы можете так писать?
          Грохольского так возбудило поведение Гайдамаки, что он взял огурцы и хлеб и пошёл к Полянскому в комнату 218 снимать напряжение. Они уединились в кладовке для хранения документов и закрыли дверь, чтобы посторонние их не видели... И Лёня ничего не мог возразить им. Дисциплина в отделе окончательно развалилась, и каждый делал, что хотел, беря пример с начальника. Василия Порфирьевича Грохольский тоже пригласил выпить вместе с ними, но он отказался, поскольку решил не отождествлять себя ни с самой работой, ни с пьянкой на работе.
          Ильюшин по привычке зашёл к Елистратову подписать документы... После этого Гайдамака вызвал его и отчитал за то, что он отвлекает такого большого начальника от важных дел.
          - А я всегда так делал! - сказал Ильюшин в своё оправдание.
          - Больше так не делай! - строго сказал Гайдамака. - Это тебе не Крутов, Елистратов - серьёзный человек!
          30 декабря состоялся корпоратив по случаю встречи Нового года. Грохольский накануне отмечал сдачу заказа, после вчерашней выпивки ещё не протрезвел, поэтому с самого утра начал создавать себе праздничное настроение. Молодёжь с радостью подключилась к этому процессу, а Василий Порфирьевич старался держаться на некотором расстоянии. Выпив «на посошок», молодёжь пошла поздравлять цеховых сотрудников, а Василий Порфирьевич отказался. 
          Когда стали накрывать на стол, Старшинов достал из своего стола три красивых стакана и грустно сказал:
          - Это я специально купил, думал, если Гайдамака будет выгонять меня, оставлю вам на память...
          Представитель фирмы-подрядчика принёс виски «Black Mountain», и, когда молодые инженеры вернулись из цехов, все сели за праздничный стол и начали встречать Новый год. За столом Чухнов рассказал, как общаются люди в Англии:
          - Там люди встречаются в пабах, там же создаются компании, которые могут дружить десятилетиями. Но никто никого не приглашает в гости, там это не принято.
          Молодых инженеров очень радушно встречали в цехах, там они много пили и вкусно закусывали, поэтому к «родному» праздничному столу пришли прилично «нагруженными», и за столом им было не очень интересно. Грохольский тоже перед началом корпоратива высоко поднял свой «градус», поэтому и сам постоянно танцевал, и других заставлял танцевать. Грохольский танцевал и кривлялся изо всех сил, он целовал всех женщин, и ему было очень весело. Молодёжь вела себя очень застенчиво, никто из них не танцевал. Василий Порфирьевич танцевал, но старался не увлекаться и не включать эмоции.
          Все пили и танцевали, но, несмотря на это «веселье», было довольно скучно, половина «веселящихся» ушла почти сразу, а остальные еле дождались конца рабочего дня. Василий Порфирьевич мог бы остаться... Но он принципиально ушёл сразу, как только закончился рабочий день, и остановить его было некому, потому что Грохольский был пьян, и ему было хорошо без Василия Порфирьевича.