Поручик Ржевский. Гид по истории

* (Из цикла "Юмористическая фантастика")
Аннотация:
А вот если вы в теле поручика Ржевского назначаетесь экскурсоводом в виртуальном санатории, где отдыхают все известные исторические личности, начиная от Александра Македонского, Архимеда, и заканчивая маршалом Жуковым или даже Алисой Селезнёвой из фильма "Гостья из будущего"? Что тогда вы предпримете? Каков будет ваш выход? Вот и я, оказавшись в теле героя всех анекдотов, начал путешествовать с такими туристами по эпохам времени, попадая в кинофильмы, на страницы книг, а то и в пятые-десятые-двадцатые измерения планеты. Не верите? Тогда добро пожаловать в группу туристов поручика Ржевского: первая остановка -- Ледниковый период. Потом вас ждут туры в Древнюю Русь, к Колизею, во времена Чингисхана, в гости к Терминатору, на планету Плюк из кинофильма "Кин-дза-дза", на борт альтернативного "Титаника", и прочее, прочее, прочее. Увлекательного вам путешествия, друзья! -- как сказал бы мой персональный робот-пылесос, умчавшийся нахальным образом с американцами на Луну. Предатель, короче...
***
Глава 1. Ржевский в Ледниковом периоде
Глава 2. Ржевский в Древнем Египте
Глава 3. Ржевский в Месопотамии
Глава 4. Ржевский в античной Греции
Глава 5. Ржевский и Крестовый поход
Глава 6. Ржевский в гостях у Калигулы
Глава 7. Ржевский в Помпеях
Глава 8. Ржевский и рыцари Круглого стола
Глава 9. Ржевский и Александр Невский
Глава 10. Ржевский на «Титанике»
Глава 11. Ржевский и Индиана Джонс 
Глава 12. Ржевский против Терминатора
Глава 13. Ржевский в мультфильме «Три богатыря» 
Глава 14. Ржевский и Гостья из будущего 
Глава 15. Ржевский в кинофильме «Кин-дза-дза» 
Глава 16. Ржевский  в фильме «Назад в будущее»
Глава 17. Ржевский и граф Монте-Кристо
Глава 18. Ржевский в фильме «Бриллиантовая рука»
Глава 19. Ржевский и «Белое солнце пустыни» 
Глава 20. Ржевский в триасовом периоде 
Глава 21. Ржевский и «Приключения капитана Врунгеля»
Глава 22. Ржевский против инопланетян
Глава 23. Ржевский и взятие Бастилии 
Эпилог 

********
Глава 1. Ржевский в Ледниковом периоде
Короче, начнем по порядку…
Жил-был я, человек двадцать первого века, совершенно обыкновенный такой сам по себе, разве что любил книги, фантастику, исторические анекдоты и… иногда слегка перебарщивал с «коньячком для настроения». Если сразу к делу, то в тот самый роковой вечер я немного перебрал и просто сидел за компьютером, набирая текст очередного рассказа, как вдруг мне подумалось: а что, если поручик Ржевский на самом деле существовал?
— Господи, — сказал я сам себе, — вот был бы цирк, попасть в его шкуру и посмотреть, как это жить вечно в анекдоте, быть предметом насмешек, зато слыть отважным гусаром?
Только подумал, как мир вокруг мигнул, экран вспыхнул и сразу погас. Я закрыл глаза, думая, что это обычное отключение электричества. А когда открыл, то обнаружил себя в мундире, с саблей, в сапогах и с усами, которые щекотали нос. Передо мной стоял шкаф, подозрительно похожий на старую советскую ЭВМ «Электроника». Только вместо табло у шкафа был рот, и этот рот заявил, выпуская из себя перфоленту:
— Добро пожаловать, поручик Ржевский! Вы назначены главным экскурсоводом по истории человечества. Вне времени. Вне пространства. С максимальным весельем.
— Что за чушь? — пробормотал я. — Какой я тебе, к черту, поручик? Ты кто? Где мои джинсы? Где компьютер?
 — Джинсы отменяются, — ответил шкаф. — Зато у вас теперь сабля.
Вот так, собственно, и началось мое новое существование. Это потом я уже узнал, что оказался в каком-то виртуальном комплексе за пределами четвертого измерения, что отныне я гид по истории, а мои туристы — Архимед, Платон, Юлий Цезарь, Клеопатра и еще добрый десяток таких же знаменитых личностей всех времен и народов. Очнулся я… нет, не в казарме, не в карете, даже не в постели с милашкой-графиней, а в сияющем белом зале, где лился свет, как будто весь потолок был утыкан свечами. Потолка, правда, не было. Шкаф вежливо щелкнул дверцей:
 — Студентки будут позже. Начнем с античности.
В эту минуту двери распахнулись. Вошел бородатый господин в греческой тоге, держащий под мышкой циркуль размером с колесо от телеги.
 — Я Архимед! — провозгласил он, спотыкаясь. — Дайте мне точку опоры, и я переверну этот зал.
— Осторожно, — предупредил говорящий шкаф, выплевывая ленту. — Здесь скользко, а пол зеркальный. Упадешь, будешь переворачивать мир с перевязанной головой.
Следом вошел другой, надменный, как академик.
 — Платон. Где тут зал идей? Я желаю проверить гипотезу о прекрасном.
— Зал идей у нас пока закрыт на ремонт, — заявил шкаф. — Но могу показать зал заблуждений: там я обычно бываю каждое утро.
Тут дверь хлопнула снова, и влетела дама, вся одетая в золото. За ней подтянулся мужчина в лавровом венке.
 — Гай Юлий Цезарь! — представился он.
 — Клеопатра! — перебила дама. — И вообще, не перебивай женщин, пока они завоевывают мир.
— Рад приветствовать вас, ваше величество. Виват императору! — сказал я, отдав сабельный поклон. — Ваша красота так слепит, что даже электричество в шкафу погасло.
Шкаф обиделся, чихнув лампами:
 — Я не шкаф, я комплексный компьютер, модель «Ходячий-3000».
— Отлично! — хлопнул в ладоши Цезарь. — Поручик, а ты, значит, наш экскурсовод?
Вот тут меня и накрыло. Откуда я знаю их языки? Откуда могу понимать их наречия? Откуда сюда попадают все эти личности? И как вообще, черт побери, здесь мог оказаться какой-то комплекс, невидимый никому кроме меня, висящий между пространствами, причем в моей собственной комнате?
— Да, — говорю, — поручик Ржевский к вашим услугам. По совместительству профессор истории, сомелье и консультант по дамскому туалету.
Клеопатра хмыкнула:
 — С последним пунктом  мы еще проверим.
Архимед подошел к компьютеру, пощупал ходовые конечности:
 — А если я подставлю сюда рычаг?
— Не трогать! — возопил компьютер. — У меня гарантия на две тысячи лет!
— О, — сказал Платон. — Значит, мы в мире идей!
— Нет, — поправил я. — Мы в мире идиотов. Во всяком случае, я. Причем экскурсия бесплатная.
И тут шкаф-компьютер прокашлялся динамиком:
 — Уважаемые дамы и господа, первый зал экскурсии у нас по плану эпоха неандертальцев. Рекомендую не дразнить местную фауну, она нервная.
— А дамы там есть? — спросил Цезарь.
— Волосатые, — уточнил шкаф.
— Отлично, — сказал я. — Значит, пойдем за мной, господа. Кто не хочет смотреть, как наши предки бегают с дубинами, может остаться со мной на дегустацию.
Клеопатра заулыбалась:
 — Поручик, а вы мне нравитесь.
— Идея, — заметил Платон.
— Рычаг! — завопил Архимед.
— Да здравствует Рим! — крикнул Цезарь.
…И с этим мы вступили в коридор, где закрутились ветры ледникового периода. Пол внезапно превратился в мерзлую землю, потолок в серое небо, а стены куда-то пропали. В лицо пахнуло холодом, по полу потянулся снежок. Все в один миг перевернулось с ног на голову. Виртуальный комплекс куда-то пропал, как, собственно, и моя комната за полчаса до событий.
— Прекрасно! — воскликнул Цезарь, поправляя венок. — Отличное место для триумфа!
 — Для чего? — спросил Архимед.
 — Для триумфа! — гордо повторил Цезарь. — Здесь мои легионы пройдут, и все народы планеты падут ниц!
В этот момент из-за снежного сугроба вылезли трое волосатых субъектов с дубинами.
 — У-ууух! — сказали они хором. — Ожё-о-оо…
— Господа, — вмешался я, — позвольте представить: ваши прапрадедушки.
 — Хм, — заметил Платон. — А ведь в них есть идея прекрасного… если смотреть издалека.
Один из неандертальцев подошел к Архимеду и заинтересовался его циркулем.
 — Ага! — оживился Архимед. — Брат мой! Держи рычаг! — сунув циркуль ему в руки.
Неандерталец с радостью ткнул острием в сугроб, и циркуль застрял.
 — Видите? — обрадовался Архимед. — Уже прогресс! А дать ему рычаг?
Цезарь подбоченился:
 — Легионеры мои лучше держат копья.
 — А женщины мои лучше держат сердце мужчин, — сказала Клеопатра, глядя на меня.
Неандертальцы тем временем обступили Цезаря и начали лапать его лавровый венок.
 — Осторожно, варвары! — крикнул он. — Это символ власти!
 — Да ладно, — глубокомысленно почесал затылок Платон. — В их глазах это просто салат.
Неандерталец действительно откусил листик и довольно заурчал.
 — Вот видите? — хмыкнула Клеопатра. — Даже дикие люди предпочитают зелень.
 — И все же они дикие, — вздохнул Платон. — У них нет философии.
Я не выдержал:
 — При всем уважении, они вас слушать не будут. Попробуйте предложить им выпить.
Я достал из кобуры фляжку (не спрашивайте, откуда она у поручика взялась в виртуальном комплексе — видимо, это предмет первой необходимости).
 — Господа неандертальцы! — объявил я. — Представляю вам величайшее изобретение человечества. Водку.
Они осторожно понюхали, чихнули и… радостно заревели.
 — У-ууух!
— Видите, — сказал я, — и без философии мы нашли общий язык.
 — Я всегда говорил, — вздохнул Архимед, — что рычаг и вино движут миром.
Клеопатра взяла фляжку, сделала маленький глоток, закашлялась:
 — Это хуже, чем яд для кобры! Но приятно.
Цезарь, завидно глядя, выхватил флягу и залпом опрокинул половину.
 — Veni, vidi, vici! — провозгласил, воздев руки. — И, кажется, немного vomui…
Неандертальцы восторженно захлопали в ладоши и начали плясать вокруг Цезаря. Тот победоносно поднял подбородок:
— Вот оно, господа, начало цивилизации: выпивка, танцы и римский консул в сугробе.
Архимед задумчиво чесал бороду:
 — Если добавить сюда катапульту…
 — Если добавить философию… — пробормотал Платон.
 — Если добавить косметику, — сказала Клеопатра, — можно сделать неплохой курорт.
Сейчас она сидела на сугробе и накладывала себе макияж углем, найденным в кострище.
 — Ах, какой дивный каял! — воскликнула она. — Варвары, милые, у вас есть тушь?
Неандертальцы радостно заревели и вывалили к ее ногам шкуру мамонта.
 — Это не тушь, это туша, — заметил я. — Но для вас, мадам, найдется все.
Платон тем временем пытался завести философский диспут:
 — Дорогие мои предки! Скажите, что есть благо?
 Те лишь моргали. Цезарь встал на сугроб и начал размахивать руками:
 — Я, Юлий Цезарь, пришел завоевать ваши земли!
 Неандертальцы захлопали, думая, что это новый танец. Один даже попытался повторить движения и рухнул в снег.
— Прекрасно! — восхитился Цезарь. — У них уже есть римские игры!
Архимед, выкарабкавшись из сугроба, вдруг объявил:
 — Дайте мне костер и снежок, я сделаю паровой котел!
 Мы расселись у костра. Неандертальцы обнимали Клеопатру, Цезарь диктовал им военную реформу, Архимед чертил углем на мамонтовой шкуре, а Платон пытался объяснить, что «идеи первичны». Они в ответ рисовали на снегу мамонта, который топчет Платона. Неандерталец, нарисовавший мамонта, радостно заревел, а потом решил изобразить еще и Архимеда под лапой, чтобы картинка была нагляднее.
— Великолепно! — вскинул руки философ. — Это и есть наглядная иллюстрация борьбы материи и идеи!
 — Нет, это наглядная иллюстрация того, что вас мамонт придавил, — подсказал я.
Архимед тем временем уже кипятил снег в горшке и пытался приспособить бивень в качестве трубы.
 — Если я правильно рассчитал, сейчас пар ударит вверх и мы взлетим!
 — Мы? — переспросил Цезарь. — Я предпочитаю пешие завоевания.
 Но не успел он договорить, как котел взорвался, и облако пара превратило наш костер в сауну.
Клеопатра завизжала:
 — Где мои рабы с полотенцами?!
 Неандертальцы дружно принесли целую половину шкуры. Завернули Клеопатру, будто голубец.
— О, прекрасно! — Цезарь хлопнул себя по лбу. — Мы изобрели римские бани!
 — А я изобрел римский обморок, — сообщил Платон и свалился в снег.
И тут один неандерталец притащил огромную кость, ткнул ей в сторону горизонта и издал воинственный вопль:
— Ожё-о-оо!
 — Что он сказал? — спросил я.
 — Он сказал: «Там пирамиды!» — перевела Клеопатра, сияя. — Мои пирамиды!
 — Но это ж Египет! — удивился я. — А мы на снегу!
 — Пустяки, — отмахнулся Архимед. — Пойдем по следам вымерших народов и дорогу рассчитаем по звездам.
И мы всей толпой — философ, полководец, царица, механик, я и дюжина неандертальцев с костями — двинулись к «пирамидам», которые загадочно мерцали на горизонте, будто нас звали в совершенно новый виток эволюции. Неандертальцы шли впереди, размахивая костями, как факелами победы. Один из них то и дело останавливался, прислушивался к завыванию ветра и объявлял:
 — Мо-о-оха!
 Мы дружно поворачивали головы. Далеко справа виднелись стада мамонтов. Клеопатра, закутанная в шкуру, шла величественно, как по дворцу. Ветер пытался сорвать с ее головы золотой обруч, но она поправляла его с видом королевы. Цезарь же командовал колонной:
 — Слева встать! Справа прикрыть фланг! Ни шагу назад, кроме как для красоты построения!
Архимед все норовил остановиться, чтобы наметить новые чертежи. Отломил кусок льда, заявив:
 — Это будет первый в мире прозрачный щит! Если его нагреть…
 Щит тут же треснул пополам. Архимед с огорчением записал что-то угольком на шкуре.
Платон, прихрамывая после «мамонта», рассуждал вслух:
 — А если снежные пирамиды не существуют, но мы их все же видим — значит, они принадлежат миру идей.
 И вот, после часа шагов по белой пустыне, нам открылась картина. На горизонте возвышались гигантские снежные громады, выстроенные в четкие геометрические формы. Их грани сияли в лунном свете так, будто сами боги приложили линейку и транспортир.
Неандертальцы упали на колени, завывая:
 — Ожё-о-оо!
 Цезарь вытянул меч:
 — Это мой новый Рим! Здесь я возведу Сенат!
 Мы двинулись ближе, и вдруг одна из снежных пирамид зашевелилась. Сначала тихо, будто под ней ворочался огромный зверь, потом снег осыпался, и вершина дрогнула.
— Сократ мне свидетель! — ахнул Платон. — Пирамида жива!
 — Ничего удивительного, — спокойно сказал Архимед. — Я тоже могу построить движущуюся гору. Только дайте еще пару костров и два ведра снега.
Но неандертальцы уже подняли боевой крик и бросились вперед с костями наперевес. Ветер завыл сильнее, вершина пирамиды окончательно раскололась, из-под снега показался темный проем, из которого донесся гулкий рык.
— О-о-о, — протянул я, — похоже, это не просто архитектура.
 — Это вход в загробный мир! — торжественно произнесла Клеопатра.
 — Это врата новой империи! — поправил Цезарь.
 — Это прекрасный повод не лезть туда, — подсказал я, но меня никто не слушал.
И в тот же миг из проема высунулась лапа. Огромная, покрытая шерстью, с когтями, длиннее кинжала. Снежная пирамида загудела, словно пробуждаясь окончательно. Из расколотой вершины снежной пирамиды обрушилась лавина, во все небо взметнулся столб инея. Мы заслонились руками, а неандертальцы, визжа от восторга, принялись кататься по снегу, будто это праздник. Из проема, тяжелыми ударами выбивая глыбы, показалась туша… размером с целый дом. Сначала лапа — волосатая, как ковер в сельской избе. Потом морда — с бивнями, в которых легко можно было подвесить десяток воинов. А за мордой — гигантское тело.
— Мастодонт! — заорал я.
 — Великий мамонт! — уточнил Платон. — Таких в Атлантиде не было.
Но это был не обычный мастодонт. Его шерсть мерцала голубым светом, словно в ней искрились замерзшие молнии. Снег вокруг потрескивал, как от электричества. При каждом шаге из-под ног чудовища взлетали облака инея и искр.
— Эврика! — завопил Архимед. — Это же природный генератор!
 — Это чудовище! — возразил я.
 — Это мой боевой союзник! — крикнул Цезарь и ринулся вперед с поднятым мечом.
Меч звякнул о бивень и отлетел в сторону. Цезарь кувыркнулся в сугроб и выглянул оттуда, засыпанный снегом, с гордым видом:
 — Так и было задумано! Это разведка боем! Сам Помпей не совершил бы такого маневра!
Клеопатра тем временем обвила шею ближайшего неандертальца и пронзительно взвизгнула:
 — Защитите меня!
 Неандертальцы бросились в атаку: костями, камнями, даже шкурами. Мастодонт лишь фыркнул, и снежный вихрь разметал их по сторонам, как детские игрушки.
Платон, прикрывшись куском шкуры, торжественно вещал:
 — Это доказательство существования идей! Вот вам идея Атлантиды, воплощенная в материи!
 В ответ монстр громогласно затрубил, и Платона сдуло ветром обратно к костру.
Я, дрожа, обернулся к Архимеду:
 — Ну, вы же у нас изобретатель. Сделайте что-нибудь!
 Архимед прищурился и вытащил из-за пазухи обломок своего котла.
 — Отлично! Я построю снежную катапульту. Всего лишь нужно бревно, камень и два неандертальца средней прочности.
И пока он суетился, мастодонт окончательно выбрался наружу, поднявшись во весь рост. На его спине снег сам собой складывался в ровные блоки, образуя настоящий храм. Он выглядел так, будто животное несет на себе пирамиду.
— Великий храм идущий! — восторженно прошептала Клеопатра.
 — Новая столица! — воздел меч Цезарь.
 — Новый способ умереть! — пробормотал я, пятясь назад.
Мастодонт двинулся к нам. Каждый его шаг отзывался гулом, словно била в барабан вся армия Цезаря. С пирамидой на спине он нависал над нами, как живая гора с зубьями экскаватора. Снег сыпался, земля дрожала, а неандертальцы, вопя от ужаса и восторга одновременно, метались вокруг.
Цезарь, вытряхивая снег из сапога, вскочил на сугроб и заорал:
 — Легионеры! Вперед! Мы приручим это чудовище и построим на нем подвижный Рим!
 — Ты, Цезарь, еще Колизей на хобот ему поставь, — буркнул я.
Неандертальцы, вдохновленные командой, бросились на мохнатое чудище. Один попытался запрыгнуть ему на ногу, но соскользнул и уехал вниз, как по горке. Другой вцепился в шерсть, но мастодонт фыркнул, и беднягу катапультировало прямиком в сугроб рядом с Платоном.
Тот, обтирая с лица снег, глубокомысленно изрек:
 — Видите? Душа стремится ввысь, но материя ее низвергает вниз.
 Клеопатра, обмотанная шкурой, театрально воздела руки к небу:
 — О, великий Анубис, поклонись царице Нила!
 В ответ монстр громогласно чихнул, и снежный фонтан обрушился на нее, превратив в белый ком. Неандерталец торжественно поднял ком на руки и понес, считая это своей добычей. Архимед же суетился, мастеря что-то из костей и бивня.
 — Если рассчитать угол трения… момент силы… добавить немного снега…
 — Вы что там строите? — спросил я.
 — Пращу гигантского калибра.
 — А снаряд где?
 Архимед, сияя, указал на Платона.
 — Вот он идеально круглой формы!
Пока философ возмущался, неандертальцы уже тянули его к устройству. Платон орал:
 — Я же идея, а не ядро!
В этот момент мастодонт с пирамидой на спине сделал шаг вперед и случайно задел хоботом кострище. Пламя взметнулось выше его головы. Испуганно взревев, чудище рвануло прочь. Картина была величественная: гигантский зверь, на спине которого возвышается снежная пирамида, несется через тундру, сверкая искрами. За ним, визжа, бегут неандертальцы, считая, что это их новый бог-идол.
Цезарь, потрясенный, выдохнул:
 — Все! Теперь мы завоевываем Северные земли!
 Клеопатра, отряхиваясь, вылезла из снежного кома:
 — А я, между прочим, все равно царица! Даже если меня носят как снежок!
— Господа, — сказал я, поднимая фляжку. — С этого момента экспедиция Ледникового периода мною официально закончена!
И именно в этот момент шкаф-компьютер вежливо кашлянул динамиками:
 — Внимание! Тур в эпоху неолита завершен. Следующая остановка — Древний Египет. Просьба оставить неандертальцев в камере хранения.
Глава 2. Ржевский в Древнем Египте
 Я решительно подтолкнул Цезаря за шиворот в дверной проем.
 — Все, господа! Ледниковый тур окончен. Спасибо за визит, сувениры в соседнем киоске, неандертальцев не выносить!
 Цезарь пытался спорить:
 — Но я еще не завоевал Гренландию!
 — На следующий сезон, — пообещал я и захлопнул дверь.
Компьютер-шкаф радостно «дзынькнул» динамиками:
 — Группа сдана в целости и сохранности. Один философ слегка помят, но для Платона это норма. Приступаем к формированию новой экскурсии. — И выдал рулон туалетной бумаги вместо перфоленты.
Мне показалось это подозрительным. Впрочем, чему тут удивляться от старой развалюхи времен СССР, да еще и в ином измерении. А то, что в моей комнате поселилось сейчас параллельное пространство, не вызывало сомнений. Во всяком случае коньяк у меня давно выветрился и, находясь в теле и форме поручика Ржевского — героя всех анекдотов — что еще можно было надумать себе? Шагающий шкаф, исторические личности, огромный зал какого-то виртуального комплекса, способного перемещаться по эпохам планеты — тут кто хочешь поневоле сбрендит. Да еще и сады за окном, как я успел заметить, фонтаны, аллеи со всякими скульптурами. По дорожкам в цветах прогуливались полководцы прошлых времен, графини, писатели, мыслители типа Платона, а то и вообще мистические существа различных фольклоров. В пруду, например, среди уток засел Леший в засаде. В деревьях был замечен Соловей-Разбойник. Вход под аркой санатория охранял трехглавый дракон, отгоняя от себя Алешу Поповича на коне. Между теплиц бродили кентавры, в лодках на озере катались разряженные дамы, в пивную с вывеской «Все для победы коммунистического труда!» толпился народ всех мастей и эпох. В частности, мною был замечен Петр Первый, а за ним Чингисхан, пытаясь пролезть без очереди. И везде, куда достигал мой взгляд из окна — ходили, гуляли, смеялись, ухаживали за дамами, играли в какие-то старинные игры безликая куча народа. Дело простое, как ананас. Здесь собралась вся элита Земли за все время существования ее как планеты. Вот такая, брат, арифметика, сказал я себе. Теперь ты поручик Ржевский, а еще и по совместительству гид по экскурсиям. Привыкай в новом облике.
Я выдохнул куда-то в пустоту зала. Говорящий шкаф, очевидно, был здесь за администрацию. Самих хозяев санатория я еще не видел. Но, как сказал мне этот ходячий компьютер, комплекс находился вне времени, вне пространства. Значит, и они где-то в шестом-восьмом-десятом измерении.
 — Ну, посмотрим, кто у нас дальше по маршруту… Египет? Отлично! Только не давайте мне снова Архимеда — он еще котел не вернул.
Щелкнули реле, и шкаф выдал список гостей. На этот раз публика была куда колоритнее:
Наполеон Бонапарт — низенький, но с таким видом, будто уже купил себе всю пустыню. Под мышкой держал глобус, на котором жадно чертил маршруты.
Леонардо да Винчи — с огромным рулоном чертежей и деревянным прототипом вертолета, который упирался во все стены.
Жанна д’Арк — милашка в доспехах, с яркой пляжной шляпой сверху: «Раз Египет, значит, солнце!»
Омар Хайям — с винной чашей, заранее наполнил ее «на всякий случай», как потом мне признался.
И, собственно, Марко Поло — с дорожным чемоданом, доверху набитым коврами и фарфором: «Может, пригодится в Египте».
— Господа! — сказал я, откашлявшись. — Честь имею представиться, ваш экскурсовод поручик Ржевский. Тур называется: «Пески вечности. От пирамид до мумий».
 — Вперед! — сразу на манер Цезаря протер руку Наполеон. — Египет ждет меня! Я построю там новый Париж!
 — А я построю там аэропорт, — добавил Леонардо. — Ведь кто-то должен доставлять туристов.
 — А я все сожгу! — радостно объявила Жанна.
 — Я выпью, — резюмировал Хайям.
Шкаф-помощник кашлянул динамиками:
 — Пожалуйста, пристегнитесь, пирамида набирает скорость.
И с громким хлопком мы всей толпой провалились сквозь пространство-время прямо в раскаленный песок под ногами Сфинкса. Грохнулись в Египет всем составом, будто мешок с картошкой с трехэтажного сарая.
Первым поднялся Наполеон. Вытащил из-за пояса линейку и сразу начал измерять пирамиду:
 — Малова-а-то! Я требую достроить еще этажей пять, чтобы соответствовало моему величию!
 — Ну да, — сказал я. — Вам на дачу бы в Подмосковье, и то потолков больше надо.
Леонардо уже разложил свои чертежи прямо на песке, удерживая их коленями.
 — Смотрите! Если я прилажу к пирамиде пропеллер, она сможет летать! Воздушный отель, господа!
 Марко Поло осторожно отодвинул его и поставил на чертежи свой чемодан.
 — Главное, не забыть сувениры не помять. Я рассчитываю открыть в Египте торговую точку. «Марко и Пирамидыч». А? Как звучит, звучит солидно?
Жанна д’Арк, щурясь от солнца, тут же вонзила знамя в песок.
 — Здесь будет новый Орлеан!
 — Простите, мадемуазель, — сказал я, — но у нас уже есть старый Орлеан.
 — Значит, будет два! — решительно ответила она.
Тем временем Хайям устроился в тени сфинкса и, пригубив чашу, вздохнул:
 — Живи безумец! Трать, пока богат. Ведь ты же сам не драгоценный клад. И не мечтай, не сговорятся воры тебя из гроба вытащить назад.
И тут на горизонте поднялась песчаная буря. Ветер завыл, песок полетел нам в глаза, Шкаф-администратор вежливо сообщил:
 — Уважаемые туристы, просьба сохранять спокойствие. Местная погода, знаете ли. Вероятность заблудиться в буре девяносто девять процентов.
— Вперед! — закричал Наполеон, вытаскивая шпагу. — Бурю надо атаковать! Где мои маршалы? Лефевр, Мюрат, Бертье, все ко мне!
 Он ринулся навстречу вихрю, и его тут же унесло, как бумажного змея. Только треуголка торчала из песчаной завесы. Маршалов, разумеется, в моей программе не наблюдалось. Леонардо, обмотавшись рулонами чертежей, тоже рванул вперед, уверяя, что сейчас построит «буреуловитель».
 Жанна д’Арк, размахивая знаменным древком, пыталась остановить саму стихию.
 Хайям, наоборот, просто прикрыл кубок ладонью, чтобы песок не попал, и блаженно улыбнулся:
— Во-первых, жизнь мне дали, не спросясь. Потом невязка в чувствах началась. Теперь же буря гонит вон… Уйду! Согласен! Но замысел неясен: где же связь?
А Марко Поло схватил свой чемодан и забился за меня:
 — Гид, скажите честно: страховка у нас есть?
Я вытащил из-за пазухи свою вечную фляжку и вздохнул:
 — Добро пожаловать в Египет. Здесь все по расписанию. Жара, пирамида, буря и полное отсутствие здравого смысла.
И тут из самой середины песчаного вихря показалась фигура в золотом уборе. Глаза ее сверкнули, и она крикнула:
 — Кто смеет тревожить покой фараонов?
Из песчаного смерча вышел самоуверенный господин в золотом уборе, с широченной бородой, нарисованной явно углем, и скипетром, который подозрительно напоминал швабру.
— Я великий Тутанхамон! — провозгласил он. — Администратор Египта по совместительству. Кому экскурсию по залам мумий, кому скидку на саркофаг?
Наполеон, выкарабкавшийся из песка, тут же поправил треуголку и рявкнул:
 — Египет теперь подчиняется мне!
 — Ты кто такой? — фараон лениво махнул «скипетром-шваброй». — Я тут расписание выдаю. У вас сначала тур по пирамиде, потом дегустация фиников. Государственный переворот, если потребуется, то только по записи, в пятницу после обеда.
Леонардо моментально оживился:
 — Ваше величество! А можно я на вершину пирамиды винт приделаю? Она будет летать, я вам честно говорю!
 — Можно, — кивнул Тутанхамон. — Но если улетит, гарантия снимается.
Жанна д’Арк вонзила знамя в песок прямо у ног фараона:
 — Египет должен принять истинную веру!
 — Девушка, — устало вздохнул тот, — у нас тут каждый турист так говорит. На прошлой неделе приезжал викинг, тоже крестил пирамиду. А потом нагадил, уехал, и мы все отмываем песком до сих пор.
Омар Хайям церемонно поклонился и подал чашу вина:
 — Ваше величество, не желаете ли пригубить?
 — О, — оживился фараон, — с вином у нас как раз перебои. Принимаю на правах взятки!
Марко Поло осторожно поднял чемодан:
 — А сувениры? Мне сказали, у вас тут магнитики на пирамиды есть. Продадите?
 — Конечно, есть! — Тутанхамон щелкнул пальцами. — Вон там палатка. Магнит «Я люблю Каир», магнит «Кот в саркофаге», магнит «Сфинкс и закат». Только осторожно, торговец там мумия.
Как раз за его спиной раздалось зловещее шуршание. Из песка один за другим начали вылезать мумии. В лохмотьях, с перекошенными лицами, они неуклюже тянули руки вперед, отчего шкаф-купе презрительно фыркнул.
Наполеон вскинул шпагу:
 — Армия врага! В атаку!
 — Спокойно, — сказал фараон, — это не враги. Это мои сотрудники. Просто медленные, зарплату два века не видели.
Но мумии уже окружали нас плотным кольцом.
— Господа, — сказал я, поднимая фляжку, — похоже, нас ждет корпоратив на кладбище.
Мумии, шаркая и шипя, теснили нас к пирамиде. Вид у них был такой, будто их наняли массовкой для дешевого ужастика. Наполеон, воодушевленный, взмахнув шпагой, крикнул:
 — Франция, за мной!
 Рванул вперед… и запутался в бинтах первой же мумии. Та зашипела, дернула его, и теперь Наполеон скакал вокруг, как новогодний зайчик на батарейках. Леонардо да Винчи, не теряя времени, схватил рулон своих чертежей и начал размахивать ими, как мухобойкой.
 — Получи! И ты получи! Я изобрел новый вид оружия. Бумажный смерч называется!
 Одна мумия запуталась в листах, и теперь гордо ходила с крыльями, словно «мумия-орнитоптер».
Жанна д’Арк вытащила знамя и принялась рубить им, как саблей.
 — Отойди, нечестивое полотно!
 Но знамя оказалось прочнее, чем бинты. Мумии просто запутывались в ткани и падали с глухим стоном.
Хайям же, не вставая из-под сфинкса, поднял кубок и философски заметил:
 — Борьба со временем бессмысленна. Но если время высохло и хрустит, его можно замочить вином.
 И он действительно плеснул из кубка на ближайшую мумию. Та жалобно пискнула, размокла и расползлась, как мокрый рулет. Марко Поло тем временем, визжа, бегал кругами с чемоданом на голове. Каждая мумия, что пыталась схватить его, получала удар чемоданом и отлетала назад.
 — Вот что значит импорт из Китая! — гордо выкрикнул он.
Я, вооруженный своей верной фляжкой, махнул ею по черепу одной мумии. БАЦ! Череп слетел, покатился по песку и остановился у ног Тутанхамона.
Фараон посмотрел на все это со вздохом:
 — Ну вот, опять кадров не хватает. Как теперь пирамиду обслуживать?
Мумии, получившие по заслугам, начали отступать, хрипя и обиженно подтягивая свои бинты. Мы стояли в центре, окруженные бинтами, песком и остатками фараоновского «персонала». Где-то из барханов вставал Анубис, щурясь от солнца. Наполеон, освобождаясь из узлов, задрал нос:
 — Это победа! Я завоевал Египет!
 — Это был бой с пенсионным фондом, а не с Египтом, — поправил я.
 Тутанхамон поднял руки к небу. Солнце ослепительно сверкнуло, вершина пирамиды открылась, словно люк.
— Туристы! — громогласно сказал он. — Раз вы справились с моими мумиями-сотрудниками, вы достойны войти внутрь склепа. Вас ждет Великая Тайна.
— Там банкет? — оживился я.
 — Там хуже, — ухмыльнулся фараон. — Там бухгалтерия древнего Египта.
Пошатываясь от смеха и победного угара, мы потянулись внутрь пирамиды. Люк сверху захлопнулся с гулким звоном, впереди загорелись факелы.
— Прошу! — торжественно сказал Тутанхамон. — Первый этап квеста. Пройти через зал загадок.
Экскурсанты шагнули в гигантский зал, стены которого были испещрены иероглифами. На полу лежали гигантские каменные плиты.
— Классика, — вздохнул я. — Шагнешь не туда, и все. Сразу здравствуй, египетская налоговая.
Леонардо радостно заявил:
 — Не волнуйтесь, друзья! Я изобрел метод распознавания тайных механизмов. Для этого нужен мел, нитка и курица!
 — У тебя есть курица? — удивился я.
 — Нет, но есть Наполеон, — кивнул он.
 — Простите?! — возмутился император.
Не успели мы отреагировать, как Марко Поло, не разбираясь, бодро прыгнул на первую плиту. Она жалобно скрипнула, из стены вылетела стрела. Но врезалась не в Марко, а в кубок Хайяма.
— Сказал я сам себе: вина я пить не буду. Кровь виноградных лоз теперь я лить не буду. Ты впрямь решил не пить? — спросил меня рассудок. А я: Как мне не пить? Тогда я жить не буду, — с грустью сказал поэт, глядя, как напиток капает по камням.
Жанна д’Арк перекрестилась и уверенно пошла вперед, не обращая внимания на ловушки. И, к всеобщему удивлению, ни одна стрела ее не задела. Даже я удивился.
 — Господь со мной, — улыбнулась она.
 — А с нами страховка, — пробормотал где-то в темноте Анубис.
Леонардо в панике стал чертить схему:
 — Так, если мы пойдем вот так…
 В этот момент его листок подхватил сквозняк, и прямо на нем проявились светящиеся иероглифы: «Выход справа».
 — Видите? Я все просчитал! — гордо заявил изобретатель.
В конце зала нас ждал огромный каменный сфинкс с нарисованными бровями. Он грозно заговорил:
 — Чтобы пройти дальше, ответьте на вопрос. Что у древнего египтянина утром четыре ноги, днем две, а вечером три?
Я, не моргнув, сказал:
 — Банкет. Сначала закуска, потом горячее, потом еще и шампанское.
 Сфинкс смутился, потом кивнул:
 — Хм… логично. Проходите.
За сфинксом открылся новый коридор. Из него доносились звуки, словно там распевал целый хор бухгалтеров, одновременно считая налоги.
Наполеон нервно сглотнул:
 — Мне здесь страшнее, чем в России.
 — А это, милый мой, египетская отчетность, — пояснил Тутанхамон. — Входите, и вы познаете всю мощь древних папирусов.
Мы вошли, и сразу оказались в огромном зале, заставленном длинными столами. На них лежали стопки папирусов, горы счетных камней и каменные калькуляторы весом с корову. По залу метались скелеты-писцы в париках, судорожно сводя дебет с кредитом.
— Добро пожаловать в главный бухгалтерский отдел Египта, — мрачно произнес Тутанхамон. — Здесь решается судьба каждой пирамиды. Не верите?
Леонардо ахнул:
 — Это же… рай для бюрократа!
 — Нет, ад, — поправил фараон. — В раю хотя бы кофе подают.
И тут стены зала задрожали. Из песчаных ниш, поднимая клубы пыли, вышло целое войско Анубиса. Огромные фигуры с головами шакалов, в доспехах, с копьями, шли чеканным шагом. Гул марша заставил папирусы трепетать, что даже шкаф-администратор попятился. Из рта-щели вылезла лента.
— О-о-о, — протянул Хайям, пригубив остатки вина. — Похоже, у нас внеплановая проверка.
Анубисы сомкнули строй и остановились перед нами. Главный из них поднял лапу:
 — Туристы! Вы нарушили баланс счетов. Согласно древнему кодексу, вы обязаны… умереть!
— А можно штрафом ограничиться? — осторожно спросил я.
Наполеон выскочил вперед, тряся шпагой:
 — Франция никогда не платит штрафы! Мы атакуем!
 И, крикнув «Vive l’Empire!», ринулся на Анубисов.
Удар! Второй, третий… И первый шакалоголовый, получив шпагой в пузо, вдруг рассыпался в песок.
— Господа! — закричал я. — Они не настоящие! Они как голограммы из песка! Бей, кто чем может!
И началось веселье:
Жанна д’Арк размахивая знаменным древком, превращала врагов в песчаные фонтаны. Марко Поло запустил в толпу свой чемодан, и он работал как бумеранг, возвращаясь с песком внутри. Леонардо достал какой-то свой «карманный прототип катапульты», швырнул камень, и трое Анубисов тотчас же испарились в облаке пыли. Даже Хайям лениво махал кубком, расплескивая остатки вина. Каждая капля, попадая на Анубиса, превращала того в крошку для кошачьего туалета. Вскоре вся армия, грозная и мрачная, превратилась в кучи песка. Тишина воцарилась в бухгалтерском зале.
И тут сфинкс из коридора робко просунул голову и сказал:
 — Э-э… А вы акт сверки подписать не хотите?
Под песком, где еще недавно маршировало войско Анубиса, вдруг что-то загрохотало. Плиты пола дрогнули, песок начал проваливаться в узкие щели, будто в огромные песочные часы. Вместо обрушения из-под пола медленно поднялась платформа в виде гигантского каменного лифта, украшенного золотыми знаками, похожими на бухгалтерские печати. На центральной плите загорелась надпись: «Секретный доступ. Только для избранных налогоплательщиков».
Леонардо в восторге подпрыгнул:
 — Гениально! Автоматический подъемник на противовесах! Я срочно должен это зарисовать!
 — Зарисуй на собственном надгробии, — буркнул Наполеон. — Вдруг это путь в ад.
Платформа медленно раскрылась, словно пасть крокодила. Изнутри дохнуло сухим жаром, и послышался странный звук, как будто кто-то листал гигантский папирус.
Жанна д’Арк, вскинула знамя:
 — Это испытание веры! Мы должны войти!
 — Нет, — поправил я. — Это испытание здравого смысла. Мы должны сбежать.
Но платформа сама подхватила нас, и каменные стены начали опускаться вниз. Секунда, две, три…
— О, как романтично, — хмыкнул Хайям, усаживаясь прямо на ящик с песком. — Лифт в ад под музыку бухгалтерии.
И когда тьма сомкнулась вокруг, в глубине вспыхнули алые глаза. Голос прогремел так, что стены задрожали:
— Кто осмелился вторгнуться в мой архив вечности?..
И в тот же миг лифт резко дернулся вниз, унося нас в бездну. Последнее, что я услышал в измерении Древнего Египта, было изречение Омара Хайяма:
— Не правда ль, странно, сколько до сих пор ушло людей в неведомый простор? И ни один оттуда не вернулся.  Все б рассказал, и кончен был бы спор…
Голос философа постепенно затухал. Потом нас поглотила пустота…
Глава 3. Ржевский в Месопотамии
 А очнулся я оттого, что шкаф-компьютер деликатно кашлянул динамиками, словно вежливый дворецкий:
— Тур в эпоху Древнего Египта аннулирован. Просим покинуть аттракцион и оставить найденные мумии на контроле Службы безопасности.
Зал комплекса сиял чистотой, словно тут никогда не было песка, мумий и бухгалтерии. Наполеон, Жанна, Леонардо, Марко Поло и Хайям исчезли без следа. Вместо них лучезарный свет через окна и мое похмельное чувство, будто я проглотил пирамиду целиком.
— Ну что, поручик, — сказал я себе, — экскурсия удалась. Туристы живы, пирамиды стоят, бухгалтерия в Египте до сих пор боится проверки. Значит, все нормально. А не врезать ли нам по сто грамм?
Шкаф мигнул лампочкой:
 — Наливай.
— Ты же не пьешь, мусорное ведро ходячее. Как ты сможешь проглотить, если вместо глотки у тебя электронный процессор?
Шкаф обиделся.
— Следующая группа готова. Состав делегации: сэр Уильям Шекспир, Дон Кихот де Ла Манча, Никколо Макиавелли и… Леди Гага.
 — Что, простите? — я чуть не выронил фляжку.
 — Ошибка классификатора, — поправился шкаф. — Леди Гага заменена на графа Дракулу.
 — А-а, ну это, конечно, куда спокойнее, — вздохнул я.
Двери распахнулись, в зал один за другим вошли Шекспир, драматично взмахнувший пером; Дон Кихот, тащивший за собой половину ветряка; Макиавелли, который сразу начал проверять, где спрятаны козни. Последним в луч света ступил граф Дракула, щелкнувший зубами и вежливо спросивший, где тут можно налакаться кровью. Странно, но солнечный свет на него явно не действовал.
— Непорядок… — замигал шкаф лампочками. — Надо будет обратить внимание администрации. Вампир разгуливает днем на свободе, а свет ему нипочем. — И исторгнул из себя ленту с какими-то знаками.
— Господа, — объявил я, — добро пожаловать! Я ваш гид, поручик Ржевский. Сегодня у нас тур в эпоху… — глянул на шкаф.
 — Месопотамии… — подсказал тот, скручивая ленту назад.
— Так точно, в Месопотамию! — козырнул я саблей, хотя, по чести сказать, понятия ни черта не имел, где это находится. Но раз уж назначен хозяевами виртуального санатория гидом по эпохам истории, будь любезен.
 — О, чудесно! — воскликнул Шекспир. — Там я напишу трагедию про шумеров!
 — Там я найду великанов, — крикнул Дон Кихот. — И побью их, как мельницы!
 — Там я построю государство, — ухмыльнулся Макиавелли. — И обложу налогами даже богов.
 — А кровь пососать там есть у кого? — поинтересовался Дракула.
Шкаф мигнул:
 — Подготовка завершена. Запуск портала через три… два… один…
Мир снова завертелся вокруг, превращая комплекс в вихрь света и звука. Свет мигнул, и нас вышвырнуло в жаркий воздух Месопотамии. Первое, что я почувствовал, это запах глины, пота и свежих налоговых квитанций. Перед нами возвышался гигантский зиккурат, совсем как та башня Вавилона на картине, словно многослойный торт, только вместо крема кирпич-сырец. Вокруг сновали люди в белых юбках, таскали амфоры, гоняли коз, а где-то вдали звучала камышовая дудка, на которой отчаянно фальшивил местный пастух. Прототип саксофона, мелькнуло у меня в голове.
— Прекрасно! — выдохнул Шекспир. — Это сцена для моей новой трагедии! Я назову ее «Сонет на глиняной табличке»!
 Где-то из воздуха выхватил перо и уже пытался писать на табличке. Перо ломалось, табличка трескалась, а шумерский писец, проходивший мимо, нервно схватился за сердце.
Дон Кихот, осмотревшись, ткнул пальцем в зиккурат:
 — Гигант! Стоит, глядит, и вызов принимает! Санчо! Готовь копье!
 Санчо, разумеется, не было, поэтому он сам в одиночку бросился на храм и героически врезался в глиняную лестницу. Лестница устояла, Дон Кихот — нет.
Макиавелли уже успел уговорить трех жрецов подписать «договор о совместном управлении». Поставил на табличках печати, а потом тихо приписал: «все полномочия переходят Макиавелли».
 — Видите, — сказал он мне, — и ни одной войны.
Дракула тем временем осмотрелся, увидел козу и спросил у меня шепотом:
 — А эта с рогами, она кошерная?
 — Это не закуска, это транспорт, — весело объяснил я.
И тут раздался барабанный бой. К нам вышла шумерская стража в виде бородатых мужиков с дубинами. Главный из них поднял табличку и грозно произнес:
 — Пошлина за вход в город Ур! По одному барану с туриста!
— Отлично, — сказал я. — Сейчас Дракула их всех осушит, и пошлины не будет.
Но граф лишь вздохнул:
 — Я пью только по ночам. Днем у меня диета.
Шекспир радостно вскрикнул:
 — Тогда я сыграю роль барана! Я же театральный драматург!
 И нацепил козлиную шкуру, блея так, что даже настоящие козы оскорбленно замолкли.
Стража удивилась, зачесала бороды. Главный оттопырил палец:
 — Ладно, пойдет. Один баран зачтен. Осталось трое.
Стража уже заносила таблички для записи долга, когда Макиавелли, поправив камзол, хищно улыбнулся:
— Господа, зачем платить баранами, если можно инвестировать?
 Достал из рукава расписку, нацарапал клинописью что-то вроде «акции Зиккурат Инвест» и вручил старшему стражнику. Тот заулыбался, но через минуту понял, что в расписке мелким почерком значилось: «Все козы теперь принадлежат Макиавелли».
Пока стража ругалась, Дон Кихот героически заявил:
 — Я и есть баран, жертвенный агнец! Возьмите меня!
 Он бросился на колени и громогласно замычал.
 — Это мы уже засчитали, — хмуро сказал один из воинов. — Нужны еще три.
Шекспир подскочил:
 — Я напишу трагедию про барана!
 И тут же разыграл пьесу: «Баран Гамлет». Стал бегать по кругу, блея: «Быть или не быть!» и драматично бодался головой в колонну.
Дракула закатил глаза:
 — Ну, если выбора нет… — Вытянул руку, и одна из коз сама пошла, словно загипнотизированная. Граф щелкнул пальцами: коза мирно уснула у его ног.
 — Первый налог закрыт, — удовлетворенно сообщил он. — И я даже не пил.
— Остается еще два, — заметил я.
 И тут Хранитель шкафа-компьютера, который все это время тихо жужжал за моей спиной, вдруг издал деловой сигнал:
 — Замена натурального налога возможна денежным эквивалентом. Сканирую… валюта найдена!
Из боковой панели вывалился металлический ящик. Стража с благоговением уставилась, где внутри лежали сияющие круглые диски.
 — Серебро небесное! — зашептались шумеры. — Боги послали нам деньги!
Я хотел было пояснить, что это крышки от консервов, но Макиавелли толкнул меня в бок и прошептал:
 — Молчи. Это теперь — валюта.
Стража, посовещавшись, радостно забрала «серебро» и отступила. Мы были свободны.
Но тут Шекспир, весь в азарте, заорал:
 — Мы победили систему! Я создам пьесу по этому поводу.
 Взмахнул шкурой барана над головой. Из нутра зиккурата раздался рев. Огромный, весь из кирпича и смолы, механический бык, выходил медленно из ворот, украшенный табличками и факелами. Глаза горели красным, на боку значилась надпись: «Управление налогового контроля Ура».
— Прекрасно, — сказал я, хватаясь за фляжку. — Теперь на нас идет шумерский налоговый робот.
Огромный бык сделал шаг вперед, земля дрогнула. Копыта били по глине, как гигантские молоты, шумеры попадали на колени, причитая:
 — О великий Бык Счета, хранитель налогов и долгов, не карай нас!
Я добросовестно почесал затылок:
 — Ну все ясно. Это у них местный Пенсионный фонд.
Дон Кихот, сияя глазами, закричал:
 — О моя Дульсинея! Наконец-то настоящий великан! Санчо! Где ты? Я должен сразиться с ним!
 Вздыбив лошадь, помчался с копьем, но копье с треском сломалось о бок чудовища, а рыцарь отлетел в кучу фиников. Причем, второй раз. Шекспир, глядя на это, трагически воздел руки:
 — Железный зверь, дитя бюрократии! В тебе сочетается все зло мира! Я напишу пьесу «Бык соломенный, не любящий истины»!
Макиавелли задумчиво щурился:
 — Этот монстр не уничтожит нас просто так. Его создали для определенной цели. Нужно найти эту цель, скрытую в договоре…
И тут Дракула, сдержанно усмехнувшись, указал на надпись на боку чудовища. Под словом «Управление налогового контроля» красовалась еще строка клинописью:
«Вернется тот, кто пройдет испытание долгов. Погасите древний кредит шумеров, и да откроется вам путь домой».
Я чуть не поперхнулся:
 — Что за чушь?! Выходит, чтобы вернуться в комплекс, мы должны оплатить… шумерский кредит?!
— Именно! — обрадовался Макиавелли. — Найдите должника, разгадайте, кому и за что они задолжали, и тогда система отпустит нас!
Мы заглянули в ближайший храм-зиккурат, где среди табличек нашли тайный архив. На глине было нацарапано:
 «Город Ур взял взаймы у богов. Один месяц света, один месяц дождя. Долг не выплачен».
Шекспир ахнул:
 — Значит, нам надо вернуть месяц света и месяц дождя?
 — Ну да, — пожал я плечами. — Легко! Достанем лампу и ведро воды, а там и дело с концом.
Но стоило мне это сказать, как потолок зала озарился. Загорелись два символа: Солнце и Облако. Голос прогремел по-шумерски:
 — Только тот, кто сможет вернуть оба дара, пройдет в свой мир. Остальные останутся вечными писцами в архивах Ура!
Дон Кихот, выплевывая финики, восторженно заявил:
 — Господин! Это же настоящий рыцарский турнир! Мы должны добыть солнце и дождь!
 — Да, — вздохнул я. — А я-то надеялся на тихую экскурсию.
Пришлось собраться у подножия зиккурата, как туристическая группа перед автобусом. Только вместо автобуса у нас был бык-бюрократ, глядящий на нас так, словно собирался выдать каждому налоговую декларацию на десяти табличках.
— Итак, господа, — объявил я голосом экскурсовода, — квест на выживание начинается! Первым делом ищем месяц света. Кто добровольно?
 — Я! — вскочил Шекспир. — Я умею зажигать сердца речами. Солнце само загорится, лишь услышав меня!
 Встал на каменную плиту и начал вещать:
 — О светило, о звезда небесная, взойди на свод! Даруй нам сияние!
 Небо зевнуло, тучи лениво поползли дальше, и все. Ни вам светила, ни вам звезд.
Дон Кихот тут же вмешался:
 — Это задача для рыцаря! Я взберусь на эту величавую башню, достану солнце и принесу его в мешке!
 Он пополз по ступеням, споткнулся, и через минуту катился обратно кубарем, собрав пыль всей Месопотамии. Макиавелли, наблюдая за этим цирком, только усмехнулся:
 — Господа, солнце мы сами не возьмем. Но у шумеров есть храм Уту, бога света. Наверняка они хранили какую-то «замену» месяца света. Надо украсть его.
 — Украсть? — оживился Дракула. — Наконец-то слово, которое мне нравится!
Мы двинулись в храм Уту. Внутри оказалось темновато и пахло козлятиной. На алтаре стоял золотой диск с выгравированной надписью:
 «Не трогать. Ответственный — старший жрец Пузур-Набу».
Я хмыкнул:
 — Ясно, что ни хрена не ясно. Видимо, это и есть «месяц света». Декорация, но зачтется.
 Дракула протянул руку, и в тот же миг из темноты вывалился старший жрец Пузур-Набу собственной персоной. Толстый, как три барабана, и с голосом, напоминающим козлиное блеяние:
 — Кто покусился на имущество бога?!
Шекспир театрально отвесил поклон:
 — Мы пришли от имени самого солнца! Оно скучает по диску и требует его назад!
 — Ложь! — взвыл жрец. — Чтобы взять диск, вы должны пройти испытание!
Ткнул пальцем в табличку:
 — Испытание света. Найдите в темнице того, кто сияет во тьме, и приведите сюда.
Я в сердцах выругался:
 — Ну вот, опять квест! Да что это за экскурсия у меня такая! Все время то в Ледниковом периоде мастодонт, то в Египте мумии, то в Шумере бухгалтерский бык, теперь еще светящийся заключенный какой-то…
Макиавелли довольно потер руки:
 — Это как раз и есть загадка. Если в темнице есть тот, кто сияет, значит, это вовсе не человек. Возможно, какое-то чудовище, символ света.
 — Или лампочка, — буркнул я. — Только электричества пока в Месопотамии нет.
Дон Кихот, вскочив, заорал:
 — Вперед, друзья! Я выведу сияющего узника и освобожу его от тьмы!
 — Надеюсь, он тебя не сожрет, добрый рыцарь, — вздохнул я, махнув рукой.
Мы спустились в шумерскую темницу со стенами, на которых кто-то написал: «Здесь был Гильгамеш». Факелы трепетали, а каменные коридоры уходили все глубже и глубже. Впереди раздалось странное шипение, и стену сразу осветил голубоватый отблеск. Все замерли.
— Смотрите! — прошептал Шекспир. — Свет во тьме! Это он!
 — Или газовый утечка, — предположил я, осторожно отступая назад.
И тут из угла вышло… м-мм, как бы это сказать… существо, ростом с верблюда, облепленое глиной и соломой, а вместо глаз горели два круглых куска светящегося минерала. На груди болталась дощечка с надписью: «Опытный образец № 7. Светоносец. Не кормить после заката».
Проведя мысленно инвентаризацию своего мозга, я спросил у себя, каким образом я могу читать и понимать по-шумерски? Тут же за спиной возник шкаф-помощник, услужливо доложив:
— Внесено в программу, господин поручик. Читать, писать, понимать, разговаривать на любом наречии. Патент показать?
— Ты и мысли мои сканируешь, ведро ходячее?
— Так точно-с. Имею честь быть вам полезен. — Вылезшая из процессора перфолента наглядно доказала его благие намерения.
Существо между тем ткнуло в нас сияющим носом и радостно замычало, как бы говоря: «Наконец-то экскурсия пришла ко мне!»
— Господа экскурсанты, — торжественно заявил я, — знакомьтесь. Первый в мире ночник. Работает на баранах.
 — Вздор! — воскликнул Дон Кихот, вытаскивая шпагу. — Это заколдованный рыцарь! Я обязан освободить его!
 И ринулся к сияющей твари. Светоносец завизжал, как кузнецкий мех, выпустив из пасти облако искр. Шекспир, вдохновившись моментом, начал диктовать:
 — «О, чудо ночи, рожденное из тьмы, ты светишь, но не знаешь смысла…»
 — Да заткнись ты, пока нас не зажарили! — Дракула, щурясь, подошел ближе и осторожно потрогал светящуюся морду. Существо заурчало, потом лизнуло его, оставив на щеке фосфорный след. — Хм, — сказал граф. — Я впервые в жизни выгляжу как светящийся фонарь. Интересно, москиты теперь будут на меня лететь? Или в зеркале сам себя видеть?
Макиавелли быстро оценил обстановку:
 — Если это и есть «сияющий узник», надо просто притащить его жрецу. Иначе бюрократический бык нас никогда не выпустит.
 — Тащить?! — возмутился я. — Он же размером с бульдозер и весит как тот мамонт в бигудях!
— Что есть «бульдозер»? — оторопел от нового слова драматург всех времен и народов.
Ответить мне не пришлось. Дон Кихот с энтузиазмом ухватил зверя за хвост, Дракула за ухо, я за дощечку с надписью, и вся компания, спотыкаясь и ругаясь, потянула сияющего монстра наверх, с трудом вытащив сияющего узника к алтарю. По дороге он трижды пытался съесть собственный хвост, дважды лизнул Дракулу (теперь граф напоминал новогоднюю гирлянду), и один раз нас всех чуть не ослепил внезапным «световым чихом».
Жрец Пузур-Набу, завидев его, ахнув, воскликнул:
 — Невозможно! Вы нашли Экспериментальный Светоносец! Мы потеряли его еще при предыдущем царе!
 — Нашли и доставили, — буркнул я. — Учитывая, что он весит, как три пирамиды из глины. Теперь, надеюсь, шумерская бюрократия ваша будет довольна?
В этот момент из-за храма выкатился сам Жрец-бюрократ, похожий на ритуального быка, главный во всей Месопотамии. Огромный, блестящий, с глазами, как счетные бусины. На боках были выгравированы клинописные надписи: «Раздел VII. Порядок освидетельствования».
Он посмотрел на сияющего узника и торжественно проревел:
 — Документ о сдаче-приемке!
Жрец бросился к нам с табличкой и тросточкой для письма.
 — Подписывайте, пока печать теплая! — посоветовал он.
Закатив глаза, я ткнул пару клинописных каракуль на табличке. Жрец, удовлетворенно хмыкнув, стал медленно осыпаться песком. Сначала его ноги, потом туловище, затем огромная бычья морда. Мы все закашлялись в песчаном облаке. А когда пыль улеглась, на месте бюрократического чудовища лежал лишь каменный ключ с надписью:
 «Открой меня, и вернешься домой».
— Господа, — сказал я, отряхивая сапоги. — Поздравляю, мы только что прошли самый идиотский квест в истории туризма.
 — Да, — вздохнул Шекспир. — Я чувствую, что даже моя трагедия «Ромео и Джульетта» отдыхает по сравнению с этим фарсом.
 — Фарш, а не фарс, — проворчал Дракула, облизываясь. — Я все еще пахну бараниной кровью.
Мы подняли ключ. В воздухе раздался гул, словно тысячи шумеров одновременно зевнули. И прямо над нами, среди туч, распахнулась арка сияющего портала. Шекспир уже размахивал своим пером, записывая заметки:
 — Запомните, сцена: «Герой тащит светящееся чудовище, а вокруг бегают рыцари и поэты». Я назову это «Сонет бюрократического быка».
Дон Кихот пытался встать на ноги, проверяя, не осталась ли на его шлеме трещина от встречи с копытом бюрократического быка.
 — Святая Дульсинея Тобосская, — жалобно сказал он, — мы победили… вроде. Но сердце мое волнуется за честь светящегося узника.
Макиавелли тем временем уже подсчитывал, сколько потенциальных коз и баранов мы могли бы «инвестировать» в систему, если бы квест повторился еще раз.
 — Честно говоря, — хмыкнул он, — я бы составил бизнес-план по сдаче всего Урского зиккурата в аренду туристам.
Дракула меж тем, вытирая губы, подошел к Светоносцу, шепнув напоследок:
— Кровь береги. Возможно, я вернусь, и мы еще встретимся.
 И, едва не спотыкаясь о таблички с надписями «Не трогать», мы всей благочестивой компанией шагнули в сияющий портал. Шкаф ЭВМ мигнул лампочками:
— Экскурсия в Месопотамию закончена. Возвращаемся каждый в свою эпоху, господа.
Мигнул свет, вавилонская башня расплылась у меня на глазах. Дальше был вакуум. Поручик Ржевский перестал существовать в этом мире.
Глава 4. Ржевский в античной Греции
Шкаф-помощник деликатно кашлянул динамиками:
 — Уважаемый поручик, прошу вас не хлопать по кнопкам. Это не гармошка, а высокоточный интерфейс межвременной навигации.
Я, конечно, хлопнул еще раз. На счастье. Спустя пару минут обзора и душевного ремонта своего организма после всех похождений, я был готов к новым свершениям — благо, коньяк во фляжке каким-то образом все время пополнялся. Подойдя к панорамным окнам, решил прикинуть в уме, кого невидимые Хозяева комплекса дадут мне в этот раз. Там, в саду, среди прудов, аллей и фонтанов, продолжали прогуливаться исторические личности всех времен и народов.
— Пожалуйте, сударь, — проскрипел персональный робот, прикрепленный ко мне в качестве помощника. — Встречайте новых экскурсантов.
Голос его был похож на скрип ржавой банки, а сам робот представлял собой нечто вроде помеси швабры, вентилятора, мусорного бака и кресла качалки, разве что на колесах. Двери комплекса распахнулись, и новый десант истории вывалился прямо на ковер.
Первым чинно вошел Конфуций, поклонился и тут же начал поучать шкаф:
 — Благородный муж не должен скрипеть дверцами, ибо скрип рождает тревогу в душе.
Следом, с грохотом сапог, ввалился Петр Первый с топором, очевидно, оторванный от постройки фрегата. Смерил шкаф взглядом, как новенький корабельный киль:
 — А если тебя в Архангельск отвезти? На мачту пущу, будешь компасом!
Чингисхан протиснулся плечом, зацепив рамой двери:
 — Где степь? Где юрты? Где кобылица? Тут у вас пахнет краской и мышами.
И наконец вошла Екатерина Великая. Не вошла, а вплыла. Взмахнула веером, посмотрела на всех троих. Поклонилась предку Петру:
 — Господа, только попробуйте устроить мне балаган. Иначе я сделаю так, что вас будут показывать в кунсткамере в спирту.
Петр и в ус не дул, что ему отвесила реверанс будущая императрица. Откуда государю было знать, кто правил после его смерти? Шкаф-помощник между тем мигнул лампочками, изобразив такой же реверанс, разве что колеса разъехались в разные стороны. В это время в подвале комплекса мой персональный робот (тот самый, с лицом вечного недовольной швабры) тайком возился у аварийного люка. Бормотал себе под нос:
 — Хватит мне этих ваших туров. Настоящая свобода на Луне! Там хотя бы американцы понимают ценность технологий.
Он вставил в разъем блестящий кабель, и на экране замигала надпись: «Лунная программа». Компьютерный самописец начал отсчет:
— Запуск через 15 секунд…
— 14 секунд…
— 13 секунд…
Мы встали полукругом перед шкафом. Тот кашлянул динамиками, как опытный профессор, и объявил:
— Следующая экскурсия, дамы и господа, античная Греция! Просьба не ломать декорации и не дразнить местных богов. Поручик Ржевский вам в помощь. Апчхи-ии! — и чихнул, выпустив клубок перфоленты.
— О! — вскинулся Петр, хлопнув топором по полу так, что плитка треснула. — В Грецию? Отлично! Посмотрю, как там галеры строили, и запишу все в конструкторский журнал.
— Благородный муж, — тихо вставил Конфуций, — не должен хвастать своими топорами, пока не наведет порядок в державе.
— А благородный муж, — рявкнул Чингисхан, — сначала садится на коня, а потом читает морали. Где мой конь?!
Екатерина спокойно поправила прическу, смерила всех ледяным взглядом и протянула мне руку:
 — Поручик, я надеюсь, в этой «экскурсии» предусмотрена ложа для императрицы. И чтобы с шампанским. И без ваших этих… коней.
— Э-э… ложа будет. — Я смело соврал, хотя в запасе у нас имелось только три складных табурета и один коврик из Икеи. Но этот коврик уже стырил Омар Хайям, покидая то измерение со словами: «Вхожу в мечеть смиренно с поникшей головой. Как будто для молитвы, но замысел иной. Здесь коврик незаметно стащил я в прошлый раз. А он уж поистерся: хочу стащить другой».
Шкаф торжественно загудел, вспыхнули лампочки.
— Приготовиться! Тур начинается!
В этот миг где-то внизу по коридору загрохотало. Персональный робот, мой «домашний железный слуга», наконец-то доделал свое темное дело.
— Запуск! — радостно пискнул он, ударив по кнопке.
В потолке комплекса что-то отъехало, и в темноте заблестела ракета размером с школьный автобус. На боку гордо сияла надпись: «Mission: Freedom to the Moon».
— 3… 2… 1… — отсчитал робот.
— Эй! — заорал я, хватаясь за табуретку, запустить в сопло ракеты. — Да он же натурально улетает!
— Ну что ж, — холодно заметила Екатерина, — пусть летит. В конце концов, я всегда говорила: от слуг один беспорядок. Вот взять, к примеру, моего графа Потемкина…
Что там она хотела рассказать про Потемкина, я не успел услышать. Грохот двигателей заполнил весь виртуальный комплекс. Ровно в тот момент, когда портал открылся, и в нем замаячили белые колонны Парфенона, ракета с моим персональным роботом рванула сквозь крышу, уносясь прямо к Луне.
— Вот так номер, — пробормотал я. — Улетел к американцам.
— Поручик, — поклонился Конфуций, — это и есть пример благородного сердца. Оно не знает гармонии, потому стремится в космос. Я напишу об этом трактат, пусть помнят потомки.
— А я, — ухмыльнулся Петр, — такой же построю из корабельной сосны!
Шкаф-ЭВМ устало вздохнул динамиками:
 — Господа, прошу вас наконец-то войти в портал. У нас все-таки расписание.
И мы шагнули в сияющий круг, пока где-то в небесах мой робот махал нам железной насадкой и орал на всех частотах:
 — Прощайте, неудачники! На Луне буду жить лучше вас!
Когда мы вывалились из портала, ударило слепящее яркое солнце, такое, что Петр прикрылся топором как щитом. Вокруг белели колонны, пахло оливками и козами. На площади философы спорили, кто первый придумал колесо, а дети гоняли глиняный мяч.
— Афины! — торжественно сообщил шкаф-помощник, высунув из боковой панели маленький громкоговоритель. — Прошу не мусорить, не спорить с местными и не пытаться переписать историю.
— Спорить не пытаться? — проорал Петр, зыркнув на ближайшего бородатого философа. — Да я ему сейчас объясню, как правильно корабли строить! — и, недолго думая, схватил философа за тогу, волоча к ближайшей колонне.
— Святая степь! — рявкнул Чингисхан, с интересом оглядывая стройные ряды зданий. — У вас нет кочевий! Где кони? Где шатры? У вас даже пустыни нет! Как вы живете без нормального ветра? Свинца мне расплавленного! Всем в глотки волью! Нет. Стоп. Сначала коня мне, а потом свинец…
— Благородный муж, — прервал Конфуций, — должен искать коня не в божественных храмах, а в сердце своем.
— В сердце твоем, — буркнул Чингисхан, — только сено. А я повелитель степей. Слыхал, что моя империя побольше Македонской была? То-то же.
Я предпочел промолчать. Не хотелось булькать в горле раскаленным свинцом, споря с монголом. Екатерина тем временем уже осмотрелась и решила действовать великосветски, направляясь прямо к центру площади, где сидел Сократ с кружкой вина.
 — Господин греческий философ, а Вальтера тут случайно не видали?  У вас тут слишком скучно. Я предлагаю устроить бал. И пригласить всех богов.
Сократ моргнул, посмотрел на дно кружки:
 — Похоже, я уже перепил.
Шкаф-администратор нервно кашлянул динамиками:
 — Господа, пожалуйста, не трогайте Сократа. Он должен умереть от цикуты, а не от ваших балов и развлечений. Так прописано в истории.
И как бы в подтверждение, из щели рта вылезла лента, подтверждающая наличие болезни у мудреца.
Петр тем временем уже строил греков в шеренгу, заставляя маршировать под топот сапог. Конфуций читал им мораль, Чингисхан угрожал пустить конницу, которой у него не было, а Екатерина собирала подписи за открытие первого греческого театра моды.
— Эх! Дадим звону Европе! — это было ее любимое выражение, которое дошло до потомков. Я сам когда-то читал… еще там, в своем измерении.
И тут, как назло, грянул гром. На Акрополе загрохотало, с вершины спустилась фигура в сияющих доспехах. Сам Зевс, державший молнию в руке, посетил своим присутствием Землю.
— Кто посмел нарушить покой Эллады?! — прогремел он.
Я поднял руку, виновато улыбнувшись:
 — Туристическая группа, экскурсия по расписанию. Всего на пару часов.
Зевс сверкнул глазами, размахнул молнией…
— Господа, — пискнул шкаф, — срочно определитесь: бежим или договариваемся?
Зевс, сверкая глазами, шагнул ближе. Под гигантскими ногами искрились камни, воздух гудел. Казалось, вся Греция сейчас встанет дыбом. Сотрясалось само пространство, а не просто какой-то отрезок ландшафта.
— Полегче, бог всемогущий! — вскинула веер Екатерина. — Бросьте эту палку, она вам ни к лицу. Я, между прочим, императрица. Женитесь на мне, и будем править вместе. Потемкину я объясню. Зато, как дадим звону Европе!
Толпа философов ахнула. Сократ поперхнулся вином. А Зевс, вместо молнии, чуть не выронил челюсть.
— Жениться?.. На смертной?! — прогремел он.
— На императрице, — холодно уточнила Екатерина. — Согласны? Или боитесь?
Петр Первый прыснул со смеху, подхватил топор и гаркнул:
 — Ну, батенька Зевс, чего стоим? Боярин, не иначе!
Чингисхан захохотал, потрясая невидимой уздечкой:
 — Да он и коня седлать-то не может, этот ваш громовержец!
— Благородный муж, — вставил Конфуций, — должен сначала победить себя, а потом уже жениться.
Зевс окончательно был сбит с толку. Молния сверкнула в его руках, и я успел подумать, что сейчас нас всех зажарят, как шашлык на Олимпе.
— Шкаф! — заорал я. — Срочно план «Б»!
— План «Б» отсутствует, — угрюмо отозвался помощник. — Но могу предложить план «Бежать в разные стороны и орать».
— Поддерживаю! — рявкнул я и дал отмашку.
В тот же миг Петр с размаху рубанул топором по ближайшей колонне. Та рухнула, подняв облако пыли. Чингисхан, как стрела, рванул в толпу греков, крича:
— Великая степь пришла за вами!
Конфуций ухитрился усесться на обломке мрамора и читать морали прямо под молниями. Екатерина, не растерявшись, направилась к Зевсу с таким видом, словно сейчас выкинет его с трона и объявит Олимп губернией Российской империи. Я же, понятное дело, побежал первым.
— Господа! — кричал я на бегу. — Это обычная экскурсия! Никаких переворотов, никаких свадеб, никаких степей!
А за спиной гремело, трещало, сверкало. Молнии били в колонны, философы разлетались кто куда, Зевс рычал, пытаясь догнать Екатерину. За Сократом в груду мрамора свалился Плутарх. За ним Аристотель. В куче пыли копошились сразу несколько поколений античных философов. Мелькали сандалии опять появившегося Платона, кричавшего:
— Не отдам никому Атлантиду!
Куча-мала приняла в себя Софокла, Демосфена, еще пару десятков мужей. Назревал вселенский коллапс. Я перепрыгнул через каменную глыбу и едва увернулся от молнии, которая шарахнула в землю с таким звуком, словно кто-то поджарил весь Парфенон на углях.
— Поручик! — заорал шкаф-купе, подпрыгивая на своих колесах. — Если философы завалят друг друга до смерти, экскурсия будет считаться проваленной!
— А если мы все сгорим, экскурсия будет считаться шашлыком, — огрызнулся я.
Тем временем Екатерина уже командовала античной кучей-малой, словно это был очередной дворцовый переворот. Подхватив веер, встала на обломок колонны, крича не к месту по-женски:
 — Господа афиняне! Отныне вы мои подданные. Все тоги заменить на мундиры, философов в Сенат, а на Акрополе построим Зимний дворец.
Зевс взвыл.
 — Смертная! Я низвергну тебя!
Но как только он размахнулся молнией, сверху спустилась Афина, сверкая шлемом с копьем. Богиня победы строго смотрела на отца:
 — Опять за свое? Только вчера ты хотел жениться на пастушке, теперь уже на этой… императрице.
— Она первая предложила! — смутился Зевс.
— Это неважно, — отрезала Афина. — Тут туристическая группа. Дай людям спокойно пройтись по мрамору Парфенона.
— Да где ж тут спокойно! — хрипел я, вытирая копоть с усов. — У меня Чингисхан уже тащит половину Афин в степь, а Петр скоро начнет переписывать законы морского судостроения на греческом!
А ведь действительно, Петр Первый в это время выстроил греков в шеренгу и орал что есть мочи:
 — Раз! Два! Левую ногу выше! Дураки, у вас же никакой муштры! Что за народ?!
Греки послушно пытались маршировать, при этом один умудрился наступить на тогу Сократу, и тот рухнул в пыль с философским возгласом:
 — Я знаю только то, что ничего не знаю.
— И это уже больно! — подстегнул Диоген, пытаясь вылезть из бочки.
Чингисхан тем временем рисовал на земле план будущей юрты размером с Афины.
 — Здесь будут кони, тут овцы, а тут сараи для сена!
— Благородный муж, — терпеливо сказал Конфуций, сидя в центре всего этого бедлама, — вы должны не овец пасти, а гармонию в душе лелеять.
— Гармонию я построю из камня! — рявкнул Чингисхан и пнул ближайшую колонну.
В толпу вломился Дионис, в венке из винограда, с амфорами под мышками:
 — О-о-о! Вот это вечеринка! Кто тут главный? Я привел двадцать сатиров и пару нимф! Где у вас сцена, где хор?
— Вот этого нам не хватало, — простонал я, с тоской наблюдая, как сатиры скачут между колоннами, играя на дудках. Нимфы пытались украсить шлем Чингисхана цветами. Петр схватил одну амфору у Диониса и отпил прямо с горла. Екатерина устроила «бал» на руинах, приказывая греческим дамам в срочном порядке учить русский вальс. А Зевс сидел на обломке мрамора и чесал затылок.
 — Нет, ну это уже слишком даже для Олимпа…
— Шкаф! — снова заорал я. — Если мы срочно не вернемся, тут весь античный мир превратится в филиал московского бала!
Шкаф тревожно мигнул лампочками.
 — У меня осталось двадцать минут на открытие экстренного портала. Но для этого требуется ключ.
— Опять ключ?! — взвыл я. — Где его искать в этот раз?
— Согласно инструкции, — невозмутимо сообщил помощник, — в храме Диониса спрятан золотой кубок. Надо напоить из него Зевса. Тогда портал активируется.
Я оглядел толпу. Петр уже дрался с сатиром за вторую амфору, Чингисхан отмахивался от нимф, Конфуций читал лекцию античному писарю, который зачем-то притащил свиток, Екатерина спорила с Афиной, а Дионис, сияя, кружил танец с какой-то весталкой.
— Черт возьми, — простонал я, — почему экскурсии со мной всегда превращаются в апокалипсис?
Я вжал треуголку пониже на лоб, будто она могла скрыть меня от этого балагана. Но толпа уже захлебывалась от веселья. Петр, получив от сатира бодрым рогом в плечо, не растерялся, а схватил противника за бороду и с торжествующим «За Отечество!» повалил его в фонтан. Нимфы взвизгнули, но, к моему ужасу, вместо того чтобы спасать, кинулись следом, устроив водоворот из локтей, криков и брызг. Вмешиваться было поздно. Чингисхан уже выдрал у какой-то нимфы лиру и, не разобравшись в струнах, ударил ею по ближайшей колонне. Мрамор треснул и едва не рухнул на Конфуция, который, кажется, вовсе не заметил угрозы. Он увлеченно рисовал иероглифы прямо на дощечке, что притащил бедный писарь. Екатерина, разгоряченная спором, пышно размахивала веером перед Афиной, и обе дамы хором требовали признать первенство женской власти. Их спор становился все громче, и я уже предчувствовал дипломатический кризис вселенского масштаба. Дионис же, сияющий, словно золотой венок, уже вовсю дирижировал толпой. В его руках амфора стала жезлом, и люди, нимфы, сатиры, философы и полководцы хором кричали тосты, которые никто не понимал, но все дружно повторяли.
— Господа! — выкрикнул я, пытаясь перекричать хаос. — Может, хоть на пять минут приличия?
Меня никто не слышали. Шкаф беспомощно мигал лампочками, а персональный робот наверное уже подлетал к Луне.
— Полковник, — сзади раздался тихий голос, и я обернулся. Передо мной стоял какой-то невысокий грек с медной трубой и совершенно серьезным видом. — У нас чрезвычайное происшествие.
— Ну конечно, — устало сказал я. — А это тогда что, репетиция? И я не полковник, а поручик, к вашим услугам.
Грек покачал головой:
— Настоящая вакханалия. Ваши гости собираются устроить состязание. На арену уже поставили колесницы.
Я поморщился. Колесницы в центре сада, да еще с такой публикой… Мама дорогая! Это конец!
И действительно, за деревьями уже грохотали колеса. Петр с сатиром, забыв прежнюю ссору, яростно спорили, кто будет правым возничим. Чингисхан оседлал единорога, Конфуций пытался пристроить на повозку писаря с флагом, а Дионис, сияя, объявлял начало гонки.
— Да чтоб вас всех! — вырвалось у меня. — Еще один такой вечер, и я добровольно уйду в монастырь.
Публика радостно загудела, колесницы рванулись на гонку. Петр орал «Полный вперед!», хотя кони не понимали команды и бодались между собой. Чингисхан, размахивая саблей, скакал на своем единороге прямо поперек трассы, едва не протаранив Афину, которая гордо отказалась уступать дорогу. Конфуций пытался уравновесить писаря с флагом мудрыми цитатами, но тот махал полотнищем так отчаянно, что колесница грозила перевернуться. Дионис объявлял новые правила гонки: то ли «без рук», то ли «на задних ногах», то ли «с закрытыми глазами». Народ визжал от восторга, нимфы ставили ставки, сатиры прыгали на подножки повозок.
Я понимал, что еще миг, и от сада останется голый пустырь.
— Стойте! — закричал я, но мой голос потонул в ликованиях толпы.
Казалось, все пропало. Экскурсия терпит крах. Но тут шкаф-помощник пискнул:
 — Внимание! Портал на экстренный возврат открыт ровно на одну минуту!
— Шкаф, милый! — заорал я. — Держи воронку открытой, мы уже летим!
И всей толпой, перепутав ноги, колонны, топоры и философов, мы помчались к порталу.
Глава 5. Ржевский и Крестовый поход
Когда мы, сбившись в кучу, задыхаясь от смеха и страха, вывалились из портала, я первым делом огляделся.
— Так, все живы? — спросил я, пытаясь сосчитать головы.
— Я не уверен, — пробормотал Петр, отряхивая с плеча глиняный череп. — Этот кто? Корабельным мастером был?
— Отставить панику, — рявкнул Чингисхан и шлепнул череп обратно в портал. — Пусть там разбираются. А мне в степи пора.
В зале уже ждали новые гости. И судя по их виду, шкаф явно решил, что скучать нам не положено. На лавке сидел человек в длинной рясе с ореолом спокойствия, протирал очки и миролюбиво улыбался.
— Святой Франциск Ассизский, — представился он. — А это мой голубь, он со мной повсюду.
Голубь в этот момент делал вид, что собирается обосноваться прямо на шлеме Чингисхана. Правда, нагадил немного, но ведь до «голубя мира» Пикассо ему было еще далеко. Рядом стояла дама в платье, сверкающем драгоценностями так, что глаза ослепило. Держа веер, она больше походила на генерала, чем на барышню.
— Княжна Тараканова, — произнесла она таким тоном, что в воздухе сразу запахло порохом и бюрократией. — И кто тут у вас отвечает за дисциплину?
Я невольно сглотнул и сделал вид, что ищу глазами кого-то постороннего. Странно, но сквозь панорамные окна все так же сиял солнечный свет, будто вечерних сумерек здесь отроду не бывало. Может, оно и так, подумалось мне. Если в моей комнате мог уместиться целый виртуальный комплекс различных эпох Земли, то отчего тут не может быть постоянный день? Видимо, время, как и пространство, имело здесь сразу несколько ответвлений. К примеру, я никак не мог взять в толк, каким образом я не сплю уже, считай, третьи сутки? И как в моей фляге все время пополняется коньяк? И как все эти исторические личности пересекаются тут между собой, совершенно не удивляясь, что их носит по эпохам какая-то магическая сила? И как… Собственно, стоп! Этих «и как…» у меня скопилось целый вагон с маленькой тележкой.
— Вперед, поручик Ржевский! — подбодрил я себя вслух, хлебнув коньяка. Шкаф-ЭВМ тут же услужливо выдвинул из своего нутра бутерброд с красной икрой. Площадка выехала из пуза, уставленная закусками. Пока я подкреплялся, в свои измерения возвращались бывшие участники экскурсии. А в углу, скромно опершись на посох, уже ждал еще один новенький. Худой, бородатый, с глазами человека, который видел и пустыни, и моря, и слишком много чужих долгов.
— Я — Одиссей, сын Лаэрта, — сказал он тихо. — Шкаф подсказал, что тут кормят.
— Кормят? — переспросил Дионис, сразу оживившись. — Ну, если кормят, то и поят!
— Да чтоб меня гром побил… — вздохнул я. — Уважаемые личности истории, у нас экскурсия, а не бродячий цирк! — И запихнул побыстрее бутерброд в рот, чтобы не глазели.
— Разницы я не вижу, — невозмутимо ответила княжна Тараканова, осматривая толпу, будто собиралась немедленно устроить перепись и переворот. В этот момент шкаф снова пискнул:
— Внимание! Новая партия гостей готова к выгрузке. Прошу приготовиться к приему!
— Да погоди ты! — заорал я, давясь от красной икры, но было поздно.
Из портала с грохотом выкатилась очередная фигура. Высокий человек в латах, с копьем и суровым взглядом, от которого у меня задрожали колени. Не у меня, а у Ржевского, если быть точным.
— Ахиллес, — коротко сказал он. — Кто тут дерется первым? Идем мы на Трою, или мне Агамемнону в зубы двинуть?
Толпа загудела. Кто-то из генералов исторических битв потянулся к сабле. Афина хищно прищурилась. Княжна Тараканова вежливо поправила диадему, и этим движением объявила мобилизацию. Я понял, что если прямо сейчас не вмешаюсь, у нас начнется Троянская война-2, с аншлагом и продажей билетов.
— Стойте! — заорал я и снова беспомощно замахал руками. — Никто ни с кем не дерется, пока я не составлю список!
А публика явно хотела зрелищ.
— Список? — переспросил Ахиллес, грозно щурясь. — Хорошо. Впиши меня первым.
И он ударил копьем в пол так, что шкаф жалобно пискнул и выдал фразу, от которой у меня побелели уши:
— Внимание! Риск перегрузки портала. Возможно неконтролируемое открытие в иные измерения.
— Вот только этого нам не хватало… — прошептал я.
Ахиллес еще не успел выдернуть копье из пола, как шкаф пискнул второй раз, и портал раскрылся шире, чем я привык видеть.
— Осторожно, перегрузка! — завопил я, но меня никто, разумеется, не слушал.
Сначала вывалился человек с картой, размотанной наполовину по полу. Он, не теряясь, ткнул пальцем в потолок:
— Америка! — торжественно объявил он.
— Это люстра, — сухо поправила Афина.
— Колумб, — представился тот и с достоинством собрал карту в трубочку, запутав в ней ближайшего сатира.
Не успели мы разгрести эту сцену, как следом, спотыкаясь, вывалился другой моряк, с видом человека, которому досталось меньше славы, чем он рассчитывал.
— Магеллан, — буркнул он. — Между прочим, первый обогнул шар земной, если вдруг кто забыл.
— Ага, — хмыкнул Колумб. — А я первый его открыл!
— Открыл? — возмутился Магеллан. — Ты вообще думал, что приплыл в Индию!
И оба вцепились в глобус, который неизвестно откуда материализовался прямо между ними. Глобус крутился, мигал, и, клянусь шкафом, на нем уже появлялись какие-то современные границы. Вновь создавался такой же хаос, как и в древней Элладе. А третий новоприбывший стоял в стороне, мрачно опершись на томагавк. Высокий, молчаливый, с лицом вымазанным краской, весь в перьях.
— Чингачгук, — представился он. — И если кто-то еще скажет слово «открыл», я покажу, как это выглядело для тех, кого «открывали».
Толпа замолкла на секунду. Даже Дионис прикрыл кувшин. Я позавидовал своему персональному роботу, который так нахально покинул меня. Сейчас, наверное, где-то с американцами делает высадку на Луну. А я тут отдуваюсь за всех сразу. Весь скопившийся гнев вырвался наружу.
— Да чтоб меня молния поразила… — выдохнул я. — Колумб, Магеллан, Чингачгук… шкаф, милый, а нельзя ли кого-нибудь поспокойнее? Может, библиотекаря?
Шкаф издевательски пискнул:
— Очередь гостей исчерпана не будет. Готовьтесь к новым прибывающим.
Я схватился за голову. Судя по всему, впереди меня ждали авиация, кинематограф и еще Бог весть что. Пока Колумб и Магеллан спорили, куда именно ведет Атлантика, глобус у них в руках вдруг загудел, засветился и стал расти. Чингачгук недовольно буркнул, отступая в тень:
— Я же говорил, что от этих «открытий» добра не жди. Меня моя скво ждет в вигваме, а я тут с вами застрял. О, всевышний Манту, дай мне разума не убивать бледнолицых!
Шкаф молчал. Вместо писка из него донесся протяжный звук рога, а в глазах у Колумба и Магеллана вдруг вспыхнули огоньки фанатичной решимости. Глобус разверзся, и вихрь втянул всех нас внутрь. Я успел заорать:
— Держитесь за того, кто крепче стоит!
— Это я! — гаркнул Ахиллес, но через миг сам же полетел кубарем в воронку.
Картинка вокруг завертелась, под ногами мелькнули пески, морские волны, копья, знамена. Мы рухнули в пыльный, раскаленный воздух. Передо мной раскинулся лагерь, ряды шатров, кресты на щитах, ржавые котлы, дым костров и тысячи глоток, орущих на разных языках. Гул был такой, будто сама земля гудела.
— Святой Иерусалим! — услышал я визгливый крик. — Deus vult!
— Да чтоб вас! — вырвалось у меня. — Только этого мне и не хватало! Экскурсия в Крестовый поход!
Из толпы выбежал человек в кольчуге, с огромным белым крестом на груди, размахивая мечом. Ну, точно тамплиер, мелькнуло у меня в мозгу. Как раз читал про них недавно у себя в комнате.
— Готфрид Бульонский! — рявкнул он. — Кто здесь главнокомандующий?
— Э-э-э… шкаф, — растерялся я.
 Воины уже окружали нас, принимая Чингачгука а за сарацина, Афину за язычницу, а Диониса за особо буйного демона.
— В плен! — крикнул какой-то рыцарь. — Еретиков к суду!
Ахиллес оживился:
— Ага, драка! — и рванул вперед, круша всех подряд своим могучим копьем. Завязалась настоящая бойня. Копье тут же сломалось о чью-то голову. Орудуя мечом направо налево, древний воин рубил напропалую, не разбирая, кто тамплиеры, а кто сарацины. Дорвался до крови, короче. Колумб и Магеллан синхронно схватились за знамена, доказывая, что именно их флаг должен вести отряд к победе. Чингачгук только вздохнул и нахлобучил перья на голову.
— Уж лучше я пойду разведаю местность, — пробормотал он. — Может, хоть здесь найдутся нормальные пастбища для коней.
— Стой! — закричал я. — Никто никуда не идет, пока мы не разберемся, какой это год!
И тут шкаф снова пискнул:
— Внимание! Ошибка маршрутизации. Временная координата: 1099 год. Место назначения: Иерусалим.
— Идеально, — простонал я, глядя, как толпа крестоносцев уже тянет руки к Афине, уверенные, что поймали саму «неверную богиню».
— Господи, сохрани! — взмолился Святой Франциск.
— Бог с вами, — отрезала воинственная Афина, богиня победы, выхватив копье у ближайшего рыцаря. — Сейчас посмотрим, кто кого.
Я понял, что если прямо сейчас не вмешаюсь, экскурсия превратится в осаду святого города в прямом эфире. Мы еще только приходили в себя, а лагерь уже кипел, как котел. Рыцари на конях носились между шатрами, монахи грозно размахивали крестами, а где-то сбоку хор истово распевал псалмы так, что у меня зубы заходили ходуном. Вдруг толпа расступилась, и вперед выехал человек в короне поверх шлема, с суровым лицом и плащом за плечами.
— Ричард, прозванный Львиным Сердцем! — выкрикнул кто-то из рыцарей.
Я хотел крикнуть «приятно познакомиться», но Ричард уже указал мечом на Чингачгука:
— Схватить этого сарацинского предводителя!
— Сарацин? — обиделся индеец. — Я? Да я таких сарацинов сотнями в степях стрелами клал!
Но его уже окружали рыцари, а он в ответ достал томагавк и заорал что-то вроде: «Степь на вас всех!» С другой стороны лагеря поднялся шум, навстречу крестоносцам вышел стройно одетый воин в тюрбане, с лицом величавым и спокойным, будто ему этот бедлам был совершенно безразличен.
— Саладин, султан, — представился он. — И кто это устроил тут поход на Иерусалим?
Он смерил взглядом Колумба, Магеллана, Афину, Ахиллеса и замер на Дионисе.
— Этот пьянчуга явно из моих подданных, — сухо сказал Саладин. — Увести.
— Я протестую! — возмутился Дионис, обняв свой кувшин. — Я философ от античных богов, я всем подданный!
— Стойте, стойте! — закричал я, тщетно маша руками. — Мы тут экскурсия, понимаете? Эк-скур-си-я! Шкаф ошибся маршрутом, мы ненадолго!
Но в этот момент шкаф, пискнув, выдал моток изоленты:
— Временной портал заблокирован. Доступ к экстренному возврату невозможен до окончания конфликта.
— Какого еще конфликта?! — взвыл я.
А конфликт уже снова набирал обороты. Ахиллес бросился грудью на рыцарей, Колумб с Магелланом  схватились за знамена, доказывая, кто первый в «новый мир» доплывет, Афина спорила с каким-то кардиналом о верховенстве разума над верой, а Чингачгук тихо исчез куда-то за шатры.
И тут Ричард с Саладином встретились взглядом. В лагере воцарилась напряженная тишина. Все на миг замерли, опустив копья, мечи, а может, где и автоматы Калашникова.
— Дуэль, — сказал Ричард.
 — Дуэль, — согласился Саладин.
Все вокруг заорали от восторга. Мне надо было либо вмешаться, либо стать свидетелем схватки, которая запросто перепишет учебники истории. Ричард и Саладин вышли на середину лагеря. Толпа рыцарей и воинов с двух сторон образовала круг.
— По правилам чести, — произнес Ричард, вскидывая меч.
 — По правилам мудрости, — ответил Саладин, вытянув из ножен изогнутую саблю, блеснувшую в лучах заката.
— Может, все-таки обойдемся без… — начал я, но меня заткнул крик толпы:
 — Бей!
И они ударили. Меч и сабля встретились с таким звоном, что у меня в голове зазвенело, а шкаф в за спиной жалобно пискнул, будто у него полетели шестеренки. Одна из лампочек погасла, под колесами образовалась лужица масла. В общем, обделался.
— Это неправильно! — взмолился Святой Франциск. — Нам нужен мир, а не битва!
Его голубь взмыл в воздух.Княжна Тараканова ахнула. Толпа загудела еще громче. Теперь крестоносцы требовали крови, воины Саладина чести, а мои экскурсанты хотя бы ужина. Лязг металла наполнил пространство. Король отступал, Саладин теснил его к крестоносцам. Вдруг в самый разгар схватки, когда меч Ричарда с грохотом задел саблю Саладина, шкаф взвизгнул так, будто у него пробило предохранитель:
— Внимание! Портал перегружен! Неконтролируемый перенос активирован!
Под ногами заходила ходуном земля. Лагерь, рыцари, шатры и сам Иерусалим поплыли куда-то вниз, а вихрь начал втягивать нас тоннель воронки. Я успел только закричать:
— Шкаф, милый, только не говори, что теперь мы окажемся в аду!
И все завертелось. Мы полетели сквозь вихрь, крутясь, как белье в старой стиральной машине. Мелькали латы, копья, перья, кресты, сабли. Кто-то вопил молитвы, кто-то боевые кличи, а Дионис радостно горланил:
— Еще всем по кружке! Еще по кружке вина, я угощаю!
Шкаф щелкал процессорами, как зубами, и наконец выплюнул нас с грохотом на каменные плиты. Я поднял голову. Перед нами возвышалась пирамида с жертвенным алтарем, вокруг толпились люди в перьях, с раскрашенными лицами, и гремели барабаны.
— Вот и приехали, — простонал я. — Прямо к ацтекам на банкет.
— Собратья мои! — кинулся вперед Чингачгук, забыв обо всем, но был сбит с ног Ахиллесом.
— Тихо ты, краснорожий, — прошипел он. — Не видишь, тут жертвенный алтарь, а не твои индейцы с луками.
Толпа раздвинулась. Вперед выступил человек в доспехах, грязных от пыли и крови. На лице у него было выражение завоевателя, уверенного, что весь мир принадлежит только ему.
— Эрнан Кортес, — сказал он, и голос его прозвучал так, будто это уже приговор. — А вы кто такие? Новые союзники?
— Экскурсанты, — пискнул я совсем как мой шкаф. — Временно заблудились.
— Экскурсанты? — переспросил Кортес и усмехнулся. — Отлично. Значит, будете свидетелями триумфа Испании!
В тот же миг на пирамиде подняли связанного пленника, и жрец с обсидиановым ножом воздел руки к небу. Толпа заорала, барабаны загрохотали сильнее. Жрец вонзил обсидиан в грудь жертвенника. Спустя секунду по ступеням скатилась голова. Солнце в небе покрылось тенью. Толпа визжала от восторга.
— Стоп! — закричал я, чувствуя, что потом учителям в моем мире придется объяснять детям в школе совсем не то, что происходило в истории. — Мы на экскурсии, а не на уроке анатомии!
Но Кортес не слышал. Он воздел руку, указывая на ацтеков, а за его спиной в воздухе вдруг замелькали золотые знаки, будто портал снова дал сбой. Колумб с Магелланом, увидев золото, бросились вперед, чуть не сбив жреца с пирамиды. Ахиллес заорал:
— Трофеи мои! — и тоже рванул наверх.
Афина закатила глаза, а княжна Тараканова тихо пробормотала:
— И это они называют завоеванием Америки?
Я уже собирался крикнуть:
— Шкаф, милый, давай домой… — но шкаф запищал с надрывом:
— Перегрузка устранена. Следующий перенос неизбежен.
И прямо над алтарем закрутился новый вихрь.
Жрец поднял обсидиановый нож, и толпа взревела так, что у меня заложило уши. В этот момент солнце, словно само решило добавить драматизма, скользнуло за тень луны. Небо почернело, барабаны сбились в панический гул, а крики «у-ааа!» перешли в «ой-ой-ой!»
— Что за черт? — ахнул Кортес, хватаясь за крест.
 — Затмение, — спокойно пояснила княжна Тараканова, невозмутимо поправляя складки платья.
 — Солнце проглотил ягуар! — завопил жрец. — Тащите еще пару жертв  алтарю!
Толпа кинулась в нашу сторону.
— Э, нет! — взвизгнул я, прикрываясь Ахиллесом. — Мы в жертвы не записывались! У нас абонемент экскурсионный!
— Всех на пирамиду! — завопил жрец. — Больше крови, и бог Вицлипуцли скорее вернет свет!
Дионис радостно махнул кувшином:
 — Кровь, говорите? У меня есть замена получше!
И, споткнувшись, вылил содержимое прямо на каменные плиты. Толпа замерла. Запах вина расползся по площадке. Жрецы принюхались, толпа взревела, но уже не жаждой крови, а восторгом. Народ повалил к плите, лакать вино.
Я воспользовался моментом.
— Шкаф, миленький, если у тебя еще осталась совесть, открывай портал!
Шкаф запищал в истерике:
— Экстренный возврат активирован!
В тот миг, когда солнце окончательно скрылось, небо стало фиолетовым, а жрецы начали спорить, можно ли заменить сердца литром вина, нас подхватил вихрь.
— Да чтоб вас всех! — вырвалось у меня. — Иди вы к черту со своими Кортесами и всякими там Монтесумами.
И — БАХ! — мы рухнули обратно в наш комплекс, перепутав ноги, пирамиды, кувшины и меч Ахиллеса. Я открыл глаза, с трудом отдышался:
— Шкаф, дорогой, твою мать… еще один такой тур, и я точно свихнусь.
 Тот пискнул и, кажется, ехидно захихикал. Изо рта вылез рулон перфоленты. А может, изоленты. Короче, насмехался, едрит его в душу…
Глава 6. Ржевский в гостях у Калигулы
Мой персональный робот уже, вероятно, на Луне, паршивец. Везет же некоторым…
Только успел подумать, как шкаф-ЭВМ снова пискнул. Не успели мы отдышаться после ацтеков, а уже предстоял новый тур.
— Внимание, — бодро сообщил он. — Экскурсия продолжается. Следующая остановка: Рим. Эпоха Калигулы.
— Господи, только не снова… — простонал я, но вихрь уже подхватил нас. Я даже не успел, как следует разглядеть новых экскурсантов. Ладно, мелькнуло в мозгу, по ходу дела разберемся, кого послала мне администрация в этот раз. Мы рухнули прямиком в песок огромного амфитеатра. Толпа вокруг гудела, как улей, а над нами развевались пурпурные знамена. Колизей еще не был построен — он будет возведен во времена Веспасиана и Тита — но сама громада арены поражала своими размерами.
— Виват император! — орали зрители.
И вот он сам. Калигула. В сияющих доспехах, с лицом вдохновенного безумца, он восседал на троне, держа за уздечку коня. Коня, который был наряжен лучше половины сената.
— Вот, познакомьтесь, — радостно объявил Калигула, — мой новый сенатор — Инцитат!
Толпа взорвалась аплодисментами. Конь важно заржал и попытался съесть лавровый венок.
— Ой, мама дорогая, — вырвалось у меня. — Опять цирк. И опять с лошадьми.
Калигула тем временем поднялся и воздел руки к небу. Сверкая золотом, весь в триумфе, провозгласил:
— Сегодня будет великий праздник! Гладиаторы сразятся без мечей! Только с лопатами для уборки арены!
Толпа взвизгнула от восторга. Недоуменно оглядываясь, в песок тут же выбежали полуголые мужики с лопатами. Один из них явно был варваром.
— А это еще что за жанр? — спросил Амундсен, которого я узнал по капюшону и лыжам. — У нас на полюсе так только снег разгребали.
Так, первый есть. Стало быть, Амундсен. Кто остальные? Пока не было времени разглядеть, поскольку мы оказались в самом центре трибун. Вокруг орали, голосили, кидались караваями хлеба, трубили в трубы и грохотали дубинами в барабаны. Шум стоял неописуемый. Плюс огромная масса народа.
 Калигула меж тем продолжал:
— И дабы небеса благословили мой замысел, смотрите туда!
Народ поднял головы. И обомлел. Над ареной, прямо на ярком дневном небе, тянулся длинный хвост кометы.
Толпа взвыла:
— Знамение! Знамение!
Калигула улыбнулся безумной улыбкой:
— Значит, я бессмертен!
— Значит, нам хана, — прошептал я, глядя, как жрецы уже подносят к арене корзины с курами, козами и чем-то, подозрительно похожим на пожарный инвентарь.
Было понятно, что шкаф опять втянул нас в историю, которая вот-вот взорвется фейерверком из абсурда. Толпа хлынула через трибуны навстречу гладиаторам, подминая нас под себя. Когда первая лавина криков с восторгами прокатилась мимо нас,  Амундсен первым поднялся с песка, отряхивая плащ.
— Холодно тут, однако, — пробормотал он.
 — Да вы в Риме, уважаемый, — вежливо заметила нарядная женщина. — Здесь апельсины растут.
— Екатерина Дашкова, — услужливо подсказал мне в ухо шкаф-администратор.
 — Ну и что? — обиделся полярник. — Я привык к снегам, вот лыжи даже прихватил, — кивнул себе за плечо. Там, из рюкзака торчали лыжные палки. Сами лыжи были на ногах полярника, видимо, он не успел их снять, когда портал времени выхватил его из-за Полярного круга.
— А это Франсиско Писарро, — невозмутимо пискнул шкаф, оттесняемый орущей толпой.
Тот уже тащил скамью и усаживался на ней, разглядывая амфитеатр. Покоритель индейский племен решил насладиться моментом. Тут вам не инки, если что…
— Великолепный свет, потрясающая перспектива! — восторгался он. — Я бы церковь возвел во имя Христа.
 — Для начала попробуйте выжить, — буркнул я. Нет, не буркнул, а проорал в самое ухо. Толпа бесновалась при виде Калигулы.
Тем временем Чайковский, которого я узнал по седой бороде, услышав рев толпы и лязг лопат, схватился за голову.
— Какая музыка! Какой ритм! — воскликнул он. — Это почти финал моей Четвертой симфонии!
 — Петр Ильич, — умоляюще сказал я, — это не оркестр, это гладиаторы со штыковыми лопатами!
Екатерина Дашкова, сложив руки на груди, с ледяным спокойствием смотрела на арену.
— Мужчины, перестаньте охать. Мы при дворе государыни-матушки и не в таких безумиях участвовали.
И тут Калигула, заглянув в нашу сторону, засиял улыбкой:
— Вот они! Экзотические гости из дальних земель! Сегодня вы мои особые гладиаторы!
Толпа радостно заревела.
— Но… у нас же экскурсия! — осипшим голосом пискнул я совсем как мой шкаф. — Мы просто… культурно смотрим… Мимо проходили так сказать…
 — В яму их! — рявкнул император. — Пусть сражаются против…
Он сделал драматическую паузу, и огромные ворота арены медленно распахнулись. На песок вышли… три особо злых страуса в золотых ошейниках.
— Страусы? — изумился Амундсен.
 — Божественно! — прошептал Чайковский. — Слышите их клекот? Это хор!
Толпа загудела от предвкушения. Страусы грозно надвигались, потряхивая хохолками. Один особенно свирепый взмахнул крыльями и загоготал так зловеще, что публика взвыла от восторга.
— Ну что, туристы, держите строй, — мрачно сказал я. — Кто умеет обращаться с лопатой?
 — Я, — поднял руку Амундсен. — Я копал снег под норвежским флагом.
 — Отлично, — кивнул я. — Только это не снег, а птица. Справитесь?
 — Попробую, — честно ответил полярник.
Писарро между тем уже размахивал своей лопатой, как алебардой.
— Какие богатые перья у этих птиц! Я обязан их выщипать для поднесения дара!
— Кому? — ехидно бросила взгляд Дашкова.
— Инкам.
 — Попробуйте сперва изобразить, как остаться в живых, — рявкнул я.
Чайковский, наоборот, весь трепетал от вдохновения:
 — Слушайте, слушайте! Их шаги в унисон… это вальс!
 И тут же зашептал какую-то мелодию, явно пытаясь подстроить под клекот нотную запись.
А Дашкова, шагнув вперед, просто смерила птиц презрительным взглядом:
 — В Академии наук у нас бы таких индюков пустили на ужин при дворе. Господа, не позорьтесь.
Публика уже грохотала в ладоши, Калигула подпрыгивал на троне, а Инцитат — тот самый сенатор-конь — довольно жевал лавровый венок.
— В атаку! — заорал император.
Страусы с птичьими воплями ринулись на нас. Один метил прямо в Амундсена, второй клюнул в сандалию Писарро, третий развернулся к Чайковскому.
Тот, недолго думая, в ужасе закрыл лицо партитурой, которую зачем-то достал из кармана.
— Боже мой, — взмолился я шкафу, — еще немного, и нас заклюют в прямом эфире античности.
Именно в этот момент земля под ногами дрогнула. Где-то за ареной гулко загрохотало, словно гигант переворачивал горшки. Грунт амфитеатра задрожал. По трибунам прокатился стон страха. Многие женщины вскрикнули в ужасе.
— Землетрясение! — закричала толпа.
— Так, спокойно! — заорал я, хотя голос мой потонул в реве народа и хлопанье крыльев страусов. — Шкаф! Милый шкаф! Где портал?!
Но шкаф молчал. Земля заходила ходуном. Каменные скамьи начали трескаться, с них посыпалась мозаика и ошметки штукатурки. Народ визжал, бросая кубки и корзины с финиками, а страусы, почувствовав неладное, шарахнулись в сторону и скрылись в дыму песка.
— Победа! — завопил Амундсен, хотя ни к кому даже не прикоснулся. — Мы их отпугнули к самому полюсу!
 — Да, конечно, — мрачно буркнул я, отряхиваясь от штукатурки. — Только отпугнули не мы, а тектоника плит.
Калигула же, вместо того чтобы испугаться, вспыхнул вдохновением. Он вскочил на ноги, воздел руки к небу и закричал:
— Боги послали знак! Я избранник! И раз так, я поведу народ к храму!
Толпа, совершенно обезумев, подхватила его идею:
 — К храму! К храму!
Прежде чем я понял, что происходит, нас с экскурсионной группой подхватили десятки рук.
— Пустите! Мы не местные! — пищал я. — Мы тут проездом. И вообще, перед вами поручик Ржевский, герой всех анекдотов.
 — Экзотические гладиаторы должны идти рядом с императором! — отвечала фанатичная публика, сияя безумием глаз.
И вот мы уже в середине процессии. Впереди Калигула, рядом с ним гордый Инцитат, жующий тогу сенатора впереди, за ними жрецы с пылающими факелами, а еще дальше мы, толкаемые со всех сторон.
Писарро пытался на ходу что-то зарисовывать на клочке пергамента, Дашкова держалась как на парадной приемной Зимнего дворца, Чайковский все шептал про «ритм катастрофы», а Амундсен упорно не хотел снимать лыжи, повторяя:
 — Я в походе. Я справлюсь. Это всего лишь поход к полюсу Юга.
Тем временем храм уже показался впереди, весь мрачный, с черными колоннами и дымом жертвенных костров. От него веяло римской империей.
— Ой-ой, — пробормотал я. — Чует мое сердце, сейчас они решат, что для полного счастья им нужны свежие жертвы. И угадай, кто тут самый подходящий кандидат…
Толпа несла нас вперед, где совершенно не было выхода. Народ, спотыкаясь и визжа, продолжал шествие, хотя земля под ногами ходила ходуном, словно арена сейчас вот-вот превратится в руины. Храм качался в такт, колонны угрожающе скрипели, а над всей этой катавасией висела комета, сияя хвостом прямо в глаза.
— Смотрите! — восторженно вопил Калигула, тыкая пальцем в небо. — Даже небеса приветствуют меня!
 — Угу, — буркнул я. — Тебе всего ничего-то осталось. Еще немножко, и приветствие будет лично тебе в живот мечом. Потом будет править Клавдий.
Нас втащили на площадку перед храмом. Жрецы уже торопливо готовили алтарь, откуда-то вытащив корзину с каменными ножами, ведром крови (я предпочел бы не уточнять, чьей), и жгли благовония, от которых чесались глаза, а потом хотелось чихать.
— Ну, все, — вышел я из себя, — сейчас будет классическая программа: “Погибни во славу богов, турист без страховки Ржевский, он же человек двадцать первого века”.
Амундсен поправил свой полярный плащ и бодро сказал:
 — Если что, я возьму все на себя. Я привык погибать на льдинах.
 — Очень ободряюще, спасибо, — простонал я.
Писарро тем временем делал быстрые взмахи своей алебардой, пытаясь навлечь панику толпы.
 — Это будет мой лучший поход! — восторгался он.
 Чайковский, закрыв уши руками, бормотал:
 — Такого оркестрового аккомпанемента мне еще не доводилось слышать! Земля в басах, толпа в сопрано, комета в финале! На бис будет играть оркестр!
Дашкова оставалась невозмутимой:
 — Господа, если нас принесут в жертву, то хотя бы история нас запомнит.
Калигула воздел руки и, глядя прямо в хвост кометы, возгласил:
 — Боги требуют жертвы! И я их дам! Вот они, мои избранные гости! — показал пальцем на нас. Я успел заметить, как блеснули перстни.
Жрецы повернулись к нам. Толпа загудела, как улей. И именно в этот миг земля снова содрогнулась так, что каменные колонны храма затрещали, как сухие ветки. Куски мрамора посыпались вниз, заглушив визг и песни жрецов.
— Шкаф! — заорал я, хватая допотопный компьютер за высунутую перфоленту. — Если ты сейчас не откроешь портал, я сам тебя сожру, честное слово!
И тут знакомо пискнул динамик:
 — Внимание! Экстренный возврат активирован. Десять… девять…
— Хвала всем богам сразу! — взвыл я. — Прыгаем!
— Восемь… семь…
Толпа отшатнулась, когда в воздухе перед алтарем разверзлась зияющая воронка.
— Шесть… пять…
Путая ноги и лыжи, партитуры  и полярные плащи, наша группа рванула в раструб воронки, напоследок услышав, как Калигула отчаянно вопит:
— Нет! Они мои жертвы! Верните их богам!
– Три… два… один…
И — ХЛОП! — раздался звук лопнувшего пузыря — мы снова рухнули на холодный пол экскурсионного комплекса.
Только пыль осела, шкаф тихо кашлянул и добавил:
 — Экскурсия завершена. Спасибо за участие.
Я, задыхаясь, уставился на группу и прохрипел:
 — Еще один такой тур, и я сам попрошу жрецов меня зарезать.
Завалившись в кресло, я стараясь отдышаться. Пол подо мной перестал трястись, но перед глазами все еще плясали кометы со страусами.
 — Никогда больше, — прохрипел я. — Никогда!
Однако через минуту я уже стоял у окна. Вид за ним был по-прежнему умиротворяющее-восхитителен.
Раньше я не заметил, но теперь справа раскинулся огромный парк. Аллеи шли в шахматном порядке, увитые лианами и цветами всех времен и народов. Под теплицами цвели газоны — такие, что позавидовал бы любой ботанический сад. В них я заметил Менделеева, который, закатав рукава, спорил с Чарльзом Дарвином. Один пытался сортировать помидоры по таблице, другой уговаривал, что это результат естественного отбора. Мичурина им не хватало, мысленно выругался я, наблюдая за их безмятежностью. Тут только что у Калигулы в гостях побывали, едва унося ноги, а они о своих помидорах. Фонтаны били так высоко, что радуга ложилась прямо на пруд, где на лодочках катались известные лица. В одной лодке все тот же Наполеон с Жанна д’Арк. Он греб, она, понятное дело, командовала. В другой опять Сократ с бокалом вина и рядом с ним томно развалился Оскар Уайльд, рассуждая, у кого весла длиннее. Утки на пруду были явно не простые: одна выглядела подозрительно как Вольтер, другая как Сальвадор Дали с усами-загогулинами. По аллеям гуляли парочки. Я узнал Чарли Чаплина, который крутил тросточку, рядом с ним шла Мэрилин Монро, подол ее платья все время пытался улететь от фонтана, обнажая прелестные ножки. В тени скульптур спорили два хмурых полководца Суворов и Ганнибал. Они азартно жестикулировали и размахивали указками, изображая на песке битвы, а рядом скучающий Кутузов кормил воробьев крошками. В другой стороне сада, под беседкой, Бах и Моцарт играли в шахматы. Смотрелось это подозрительно серьезно. Моцарт подпевал себе арией, а Бах гудел фугой. Мимо окна проплыла процессия, в которой я узнал Шекспира по прошлой экскурсии. В длинном камзоле он катил тележку с гладиолусами, а за ним Пушкин и Байрон что-то бурно обсуждали, толкаясь плечами.
 — Вот оно, — пробормотал я. — Рай для экскурсий всех исторических эпох Земли.
Отойдя от окна, пока была передышка, я решил пройтись по коридорам: вдруг найду уголок без античных императоров и уток с усами. Первым делом меня занесло в столовую. Ох, зря я туда сунулся! За длинными столами сидели десятки великих личностей, и каждый ел «по-своему». Толстой медленно и сосредоточенно уплетал кашу, рядом с ним Гоголь подозрительно нюхал борщ, словно подозревал, что тот из мертвых душ сварен. На другом конце зала Сальери с кислым видом мешал ложкой суп, а напротив него Мусоргский из «Могучей кучки» лупил по столу ритм, расплескивая компот. В углу я опять заметил Чингисхана, который честно пытался есть вилкой, но в итоге взял половник и объявил:
 — Мне так в монгольских степях удобнее!
Я поспешил ретироваться в бильярдную. Там было еще интереснее. Вокруг стола стояли Ленин, Черчилль и Рузвельт. Они всерьез спорили, чье будущее ярче, а кием по шарам лупил сам Иосиф Виссарионович Сталин, снося все фигуры разом и весело рыча:
 — На ГУЛАГ всех! В лагеря, в Колыму, в Соловки!
В комнате отдыха я застал неожиданный ансамбль. Гомер вслух читал «Илиаду», пока рядом Шопен аккомпанировал на рояле, а в кресле Левитан тихо комментировал голосом диктора:
 — Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Глубокий вечер опускается на березовые рощи…
Некоторые двери лучше было держать закрытыми. Из одной доносился страшный храп. Там, по слухам, дремал Емельян Пугачев. Из другой слышался звон бокалов. Корнет Оболенский, мой коллега, такой же гид как я по экскурсиям, устроил вечеринку для античных богов и явно не собирался ложиться спать. Я вернулся в отведенную мне комнату и рухнул на кровать. На тумбочке уже стояла кружка теплого молока и лежала книжка «Как не сойти с ума среди великих». Автором значился, между прочим, сам экскурсовод… то есть Ржевский.
Я перевернулся на бок и пробормотал:
 — Ладно, один день пережил. Завтра будет легче. Или… нет?
И в этот момент шкаф-помощник пискнул, как злобный будильник:
 — Внимание! Подготовка к следующей экскурсии…
Я взвыл в подушку.
Глава 7. Ржевский в Помпеях
— Внимание! — пискнул шкаф-помощник с такой бодростью, будто мы и не возвращались из объятий Калигулы. — Следующая экскурсия Помпеи. Время извержения Везувия. Экскурсанты, извольте построиться. В шеренгу встали Сальери, Троцкий, Спартак и… боже мой, сама Маргарет Тэтчер!
— Только не говори, что мы окажемся внутри кратера, — простонал я ходячему компьютеру.
Но вихрь воронки уже подхватил нас. Я опять не успел перекинуться приветствием с теми, с кем мне придется путешествовать по историческим эпохам, потому как сразу рухнули прямо на шумную площадь древнего города. Солнце светило, люди что-то покупали на рынках, гладиаторы шли строем — словом, все выглядело мирно. Даже слишком мирно. Эх, знали бы эти мирные обыватели, что им предстоит в ближайшие часы.
— О, bella Italia! — воскликнул Сальери, которого я узнал по нотам в руках. — Вот где музыка повседневности! Я слышу аккорды в каждом ударе кузнечного молота!
 — Слышите, голубчик? — мрачно хмыкнул Троцкий. — А я слышу только аккорды классовой борьбы. Эти патриции жируют, а плебс давится в очередях за хлебом.
 — О, началось, — вздохнул я.
В это время подошел Спартак. Точнее, явился гордый, мускулистый, с гладиаторским мечом.
 — Я знаю это место, — произнес он, оглядываясь. — Здесь моих братьев держали в цепях. Здесь пролилась кровь рабов. Сегодня я…
 — Спартак, — перебил я, — ты слегка не в ту эпоху попал. Мы пока что всего лишь туристы.
 — Раб не бывает туристом! — отрезал он.
И тут же к нему присоединилась Маргарет Тэтчер, элегантная, в строгом костюме, с сумочкой в руке.
 — Молодой человек, — сухо сказала она, — если вы хотите поднять восстание, начните хотя бы с программы реформ. В противном случае ваш бюджет не выдержит. По себе знаю.
Спартак замер. Толпа римлян уставилась на них, не понимая, кто все эти люди.
 — Вот уж компания, — простонал я. — Опера, революция, гладиатор и железная леди. Чего еще не хватает?
 — Вулкана, — подсказал добросовестно шкаф-помощник.
И словно по заказу, в небе раздался гул. Вдали над Везувием поднялся легкий дымок.
— Господи… — выдохнул я. — Началось. А нельзя ли было нас пораньше отправить?
— Ответ отрицательный! — вылезла из шкафа перфолента. — Все туры расписаны по минутам.
Толпа на площади заметно притихла. Люди задирали головы. Над вершиной Везувия поднималось все больше дыма, словно гигантская труба пускала сигналы в небо. Земля под ногами дрогнула, пока еще легким толчком, но у торговца оливками уже посыпались кувшины.
— Слушайте! — восторженно воскликнул Сальери. — Это же увертюра! Небо играет фортиссимо, земля вступает гулом басов, а крики людей право же чистое сопрано! О, как же это прекрасно! Я обязан написать ораторию «Везувий»! Моцарт обзавидуется.
 — Ораторию?! — рявкнул Троцкий, цепляясь за падающий амфорный прилавок. — Это революция! Природа восстала против угнетателей! Смотрите, даже гора решила низвергнуть свой гнев! Мне бы «Аврору» сейчас — ох, и дали б мы залп!
— Глупости, — отрезала Тэтчер, ловко поправив сумочку, будто никакого извержения не было. — Панику надо регулировать. Прежде всего, дисциплина. Взять хотя бы наших шахтеров. Встать в очередь, шагом марш к выходу из города. Если кто-то попытается без очереди, сразу штрафовать.
 — Очередь? — удивился я. — Тут сейчас все за минуту взорвется!
 — Тем более, — холодно отрезала она. — Взрывы без порядка, это худший вид катастрофы. Подниму в Парламенте данный вопрос.
Тем временем Спартак поднял меч, и его голос разнесся над площадью:
 — Горожане! Настал день свободы! Бросайте лавки, бросайте кувшины! Бегите со мной, прочь от цепей, прочь от вулкана!
 — Прочь от налогов! — невпопад крикнул кто-то из толпы, и несколько торговцев действительно побросали товар.
А земля снова содрогнулась, уже сильнее. С крыш слетела черепица, вдалеке послышались женские крики, с неба на город посыпались первые хлопья серого пепла. Задрожали колонны из мрамора. Заржали испуганно кони.
— Вот и занавес, — мрачно сказал я. — Только билетиков у нас никто не покупал.
И тут шкаф-помощник пискнул у меня в кармане:
 — Напоминание! Экскурсия длится еще двадцать пять минут.
 — Двадцать пять минут?! — завопил я. — Да мы за это время трижды сгорим, задохнемся и превратимся в музейные экспонаты!
Пепел уже сыпался плотной пеленой, люди кашляли, накрывали головы плащами, а на площади началась такая паника, что даже римские гуси бы ахнули. Впрочем, ахать они не умели. Значит, что? Значит, гоготали от страха.
— Сохраняем порядок! — железным тоном скомандовала Тэтчер. — Колонна по двое! Женщины и дети вперед! Мужчины за ними!
 — Я не мужчина, я композитор! — возмутился Сальери, но тут же получил по макушке упавшей черепицей и умолк, скомкав ноты.
 — Вот именно, — сухо заметила премьер-министр Великобритании. — Тогда марш в арьергард, петь бодрые гимны.
Троцкий, забравшись на перевернутую телегу, размахивал руками и орал так, что его голос перекрывал грохот вулкана:
 — Граждане! Это сигнал! Власть природы сметает власть угнетателей! Везувий наш союзник! Он разрушит этот город, чтобы мы построили новый мир, свободный, без патрициев и налогов!
 — Ага, — буркнул я, отплевываясь от пепла. — Свободный, но под метровым слоем пепла. Очень удобно.
Спартак же был на седьмом небе от счастья. С мечом наперевес он раздавал приказы:
 — Рабам свободу! Гражданам к воротам! Сломайте цепи! Сбейте замки! Я поведу вас к победе над вулканом!
 — Ты что, собрался штурмовать Везувий? — в ужасе спросил я.
 — Если надо, то да! — сверкнул глазами гладиатор.
И тут небо прорезал страшный грохот. С вершины вулкана, вместе с дымом и огнем, полетели вниз раскаленные камни. Один шарахнул прямо на рынок, где только что торговали рыбой. Люди закричали, разбегаясь в стороны, запахло гарью. Разразился гром, засверкали молнии.
— Все, — взвыл я. — Экскурсия официально перешла из категории «культурное наследие» в категорию «блокбастер-катастрофа».
Сальери, задыхаясь от пепла, все не унимался:
 — Какой мощный аккорд! Камни, это литавры, дым почти как органное соло! О, если бы у меня был оркестр!
 — Оркестр?! — я схватился за голову. — Да тут скоро один сплошной крематорий будет!
Толпа неслась к воротам города. Крики, плач, звон потрескавшейся керамики, грохот разбитой посуды, и среди этого Тэтчер продолжала чеканить шаг, повторяя:
 — Не толпиться! Только не толпиться! Мы все выйдем цивилизованно, как у меня в Парламенте.
Земля снова содрогнулась. Пепел валил так густо, что уже не было видно ни площади, ни людей. Рыночные прилавки исчезли под серым слоем, а раскаленные камни подпрыгивали и скатывались по камням улиц. Люди визжали, сливались с дымом в единый хаотичный поток. Где-то придавило телегой ребенка. Где-то скулила собака. За углом рынка разгорелся пожар. Суматоха была повсюду, а предательский шкаф молчал, будто впавший в ступор.
— Господи, — выпалил я прямо ему в рожу, вытирая пепел. — Тут все сразу и горит, и падает, и дышать невозможно. Возвращай нас назад, долбанный ящик!
Сальери пытался направлять паническое движение толпы, размахивая руками, будто дирижировал невидимым оркестром:
 — Божественные контрасты! Понимаете? Контрасты! Бас и сопрано! О, мои нотные тетради!
Троцкий, забравшись на обломок колонны, не умолкал:
 — Это революция! Римляне не выдержали бы залпа «Авроры»! А теперь Везувий устроил первую пролетарскую битву природы против угнетателей!
Спартак с криком гонял толпу:
 — Бежим! Быстрее! Если кто остался, не жалейте о прошлой жизни!
Тэтчер же, все так же строгая, катила людей к воротам, фиксируя дисциплину:
 — Левый шаг! Правый шаг! Не обгонять соседей! — и неловко подпрыгивала, уворачиваясь от падающих камней.
Я пытался удерживать группу вместе, но какой-то закон физики в Помпеях играл против нас особенно усердно.
— Черт возьми! — завопил я. — Еще минута, и кто-нибудь сгорит или обрушится в лаву! Что я доложу администрации комплекса?
— Хозяева отсутствуют, — ожил на секунду ящик-компьютер. — Они в другом измерении.
Тем временем воздух пахнул серой, а небо, серо-красное от пепла и дыма, казалось упадет сейчас всей массой на головы. Комета над горизонтом продолжала гореть хвостом, словно наблюдала за всей паникой и слегка насмехалась.
— Ну все… — выдохнул я. — Помпеи сегодня дадут нам антураж на целый сезон…
И тут, среди грохота и криков, Спартак внезапно остановился и оглянулся:
 — Погодите… смотри!
Все, вытирая пепел из глаз, посмотрели в сторону улицы, где неожиданно возникла… фигура в строгом костюме, с сигарой в зубах.
— Черчилль?! — ахнул я. — Что он тут делает, среди лавы и пепла?
— Я контролирую порядок, — без тени паники отозвалась тот, затянувшись сигарой, и даже грохот падающих камней не смутил его имидж.
— Контролируете? — переспросил Сальери, обтирая лицо, — Мы-то думали, что музыка, это контроль!
А Троцкий лишь поднял кулак к небу:
 — Контроль природы — миф капиталистов! Все рушится, все летит! Это истинная революция!
— Да, — вздохнул Черчилль. — Истинная катастрофа. Вот, помнится, у нас на Ялтинской конференции…
Докончить мысль он не успел. Поперхнулся, едва не проглотив сигару. Лава неуклонно сползала по улицам, камни стучали по крышам, пепел забивал рот и глаза. Толпа металась, кто-то пытался спасти амфоры, кто-то собственные сандалии, а Спартак отчаянно пытался удержать людей вместе.
— Держитесь! — кричал он. — Все будет вопреки угнетателям! — и тут же споткнулся о раскаленный обломок колонны.
Сальери пытался направить хаос как симфонию:
 — Близится финальное фортиссимо! — восторженно орал он, размахивая руками. — Ах, какая драма!
Троцкий подпрыгивал на обломках, размахивал кулаками:
 — Революция продолжается! Даже Везувий нас поддерживает! Ульянов-Ленин, где ты, паршивец? Мне одному тут вершить революцию?
Тэтчер же, на удивление, вела людей к воротам с железной дисциплиной, уклоняясь от летящих камней и лавы:
 — Не споткнитесь! Дисциплина, это наше спасение!
И вот, когда поток лавы почти дошел до площади, словно по волшебству, небо пробилось сквозь серый пепел солнечным лучом. Комета все еще висела над горизонтом, сверкая хвостом.
— Кажется, мы пережили, — выдохнул я. — Ну, или почти пережили.
Толпа остановилась, задыхаясь. Город был в руинах, но мы, по крайней мере, не обуглились.
И тут вдруг раздался звон в голове. Телепатическая связь. Я вздрогнул. Прислушался к внутреннему голосу. Тот механически доложил:
— Извините, хозяин, что пришлось бежать, — вышел на связь мой персональный робот, нахально бросивший меня после второй экскурсии. — Тут на Луне с американцами приключилась смешная история. Оказалось, что они до сих пор пытаются понять, почему один робот вдруг ведет себя как турист. Меня чуть не заметили внутри «Аполлона». Представляете, я стою в углу, пытаясь замаскироваться под запасной контейнер с инструментами, а Нил и Баззи идут мимо и что-то бормочут о «красных огоньках». Я, конечно, не оговорился и остался невидимкой, но чуть не устроил лунную дипломатическую катастрофу.
— И что дальше? — прохрипел я, все еще смахивая пепел.
— Да все в порядке, — продолжал робот. — Американцы уверены, что их лунный модуль с инструментами слегка дрожит сам по себе. А я, между прочим, успел сфотографироваться с марсианским кратером через телескоп, чисто для отчета. Так что, хозяин, все под контролем. Луна, «Аполлон», американцы, все как у нас на экскурсии, только чуть холоднее и с вакуумом.
Я тяжело выдохнул.
— Ладно, — пробормотал я, — раз уж Помпеи пережили Везувий, то с Луной мой персональный робот уж точно разберется…
— И еще кое-что, хозяин, — продолжил робот, голос у него стал чуть более озорным. — Астронавты на Луне, эти непоседы, устроили там настоящий цирк. Сначала один из них уронил флаг прямо на ровную поверхность. Он, конечно, тут же подпрыгнул от собственного отражения в пыли, как будто столкнулся с инопланетянином. Я чуть не рассмеялся, но сдержался, ведь они же думают, что я «контейнер с инструментами». Потом они решили проверить, как ведут себя гайки и болты в невесомости. Один болт вылетел и закружился вокруг модуля, угрожая попасть в приборы. Я, естественно, вмешался незаметно, поймал его магнитом и аккуратно положил на место. Если бы их лунный модуль «подбросил» гайку в их шлемы, то пришлось бы на Земле объяснять, что виноват робот, пробравшись на борт «зайцем». А еще один астронавт попытался «поплавать» в вакууме и устроил сальто через весь отсек. Я еле успел за него ухватиться магнитными насадками, чтобы он не уткнулся носом в приборы. Они, конечно, не заметили моего участия, думая, что все это просто «невесомость». Но самое смешное, хозяин, было, когда они пытались сфотографироваться на фоне Земли. Один держал фотоаппарат вверх ногами, другой стоял на ногах третьего и все это называли «групповым портретом». Я, кстати, в отчете вам  указал, что это «лунная постановка для будущих музеев».
Я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться вслух, представляя весь этот лунный хаос.
— Ну что ж, — пробормотал я, — если ты явился с повинной, то я прощаю твой нахальный побег.
— Спасибо! Ах да, забыл упомянуть, хозяин, — продолжил робот, — лунная погода, если ее так можно назвать, тоже решила пошалить. Сначала легкий пылевой вихрь поднял шлем одного астронавта вверх, он крутился как воздушный шарик и только чудом не улетел в кратер. Пришлось мне подхватить и его магнитными щупальцами. Потом один из американцев решил «замерить температуру», засунув руку прямо в солнечный луч. Честно признаться, я не видел, чтобы кто-то так страдал от невидимого тепла. Благо, вовремя среагировал, иначе пришлось бы писать отчет «первая ожоговая атака на Луне». И наконец, — робот слегка понизил голос, будто раскрывал секрет высшей важности, — астронавты попытались устроить «лунный фейерверк» из упаковки ракетных моделей. Они даже не поняли, что здесь вакуум, и один маленький взрыв едва не запустил их в невесомость навсегда. Я, конечно, снова незаметно все стабилизировал. В общем, хозяин, — завершил он, с легкой иронией, — американцы на Луне, это комедия, а я был единственным, кто понял, что происходит. В отчете я написал, что все прошло «почти без последствий», но если кто-то спросит, кто остановил сумасшедших, я укажу на себя.
— Ладно, — пробормотал я, — с Луной и американцами разобрались. Теперь посмотрим, чем мы переживем Помпеи. А ты все-таки предатель. Конец связи.
Еле дыша, мы выкарабкались из-под сыплющихся камней и горячего пепла. Толпа римлян рассеялась, кто-то бежал к воротам, кто-то к остаткам домов, а мы вдруг оказались на роскошной колеснице, которую оставил какой-то испуганный патриций.
— Садитесь скорее! — крикнул я, пытаясь разглядеть лица своих спутников сквозь облако пепла.
Сальери, с развевающимися нотными тетрадями, заорал:
 — Ах, какие ритмы! Какие драматические контрасты!
Троцкий, чуть удерживая баланс, выл, махая кулаками:
 — Куда нас несет этот классический символ богатства?! На «Авроре» мы бы давно выплыли в море!
Спартак держал меч наперевес и хохотал:
 — Если эта колесница ведет нас к свободе, то я готов к любым рывкам!
Черчилль невозмутимо прикурил новую сигару, а Тэтчер, несмотря на хаос, строго села прямо, посмотрев на нас властным взглядом «Железной леди»:
 — Не мешайте, иначе я вас оштрафую за потерянное время.
Колесница помчалась по разрушенной дороге, выкидывая нас из самого центра Помпей. Пыль и пепел оседали на всех, словно сугробы черного снега, и вскоре мы выскочили за город, прямо в тихий пригород, где крестьяне спокойно доили коз и метали вилами сено. Кажется, они решили, что мы «боги на колеснице».
— Эй… привет! — крикнул я, правя лошадью. — Не обращайте внимания. Мы просто туристы. Просто проездом. Просто из другого измерения.
Крестьяне, немного удивившись, быстро вернулись к своим делам. Колесница встала. Отряхнувшись, мы подошли к одной из аллей и, о чудо, перед нами открылся сияющий портал, ровно такой, какой обещал шкаф-помощник.
— Ну что, — сказал я, вытирая пепел с лица, — следующий пункт маршрута готов к приему туристов.
И с легким треском света мы все вместе шагнули в портал, оставляя за собой дым, пепел и руины Помпей, пока комета над горизонтом еще раз блеснула, словно махнула нам хвостом на прощание.
ХЛОП! — Мы еще не успели полностью отдышаться, когда портал за нами захлопнулся с легким щелчком, оставляя только легкий след света на пыльной аллее. Колесница патриция, исчезнувшая в сиянии, как будто растворилась в воздухе, а крестьяне снова вернулись к своим козам и вилам, словно ничего и не было. Я отошел в сторону и с трудом перевел дыхание:
 — Ну что ж… думаю, с Помпеями мы справились. По крайней мере, физически.
И тут я почувствовал странное покалывание в голове. Опять телепатическая связь? Вроде, да. Тот же знакомый металлический голос робота, похожий на скрежет старой ржавой банки.
— Хозяин… — обратился он, слегка извиняясь, — я вынужден сообщить, что на Луне американцы все еще шалят. Только что один из них попытался устроить «лунный футбол» с модулем связи. Я еле увернулся, чтобы не попасть в их «гол». И если вы думаете, что это смешно, подождите. Я чуть не оказался заметным в их камере обзора «Аполлона». Но все обошлось. Наверное, они решили, что это просто странный световой блик.
— Хорошо. Я все понял. Не мешай мне, а то я не успеем вернуть в портал группу своих экскурсантов.
Робот, извинившись, отключился от связи. Я моргнул от пыли и посмотрел вперед. Свет портала загорелся, маня нас своим сиянием. На мгновение что-то дрогнуло в воздухе. В стороне, за горизонтом, я заметил странную высокую фигуру в доспехах с тяжелым мечом, которая явно не принадлежала ни Помпеям, ни нашей команде.
— Эй, ящик с изолентой, — обратился я к шкафу-помощнику. — А это кто нарисовался тут не к месту?
— Прошу простить, поручик Ржевский, — пискнул тот аварийным голосом. — Упс! Неполадка. Король Артур, собственной персоной. Но его здесь не должно быть. Извольте считать этот конфуз сбоем программы. Следующий тур как раз к нему. Сейчас его возвращу в свою эпоху.
И сам себе приказал:
— Перезагрузка!
Лента скрутилась в рулон, влезла в щель, ходячий ЭВМ икнул, подавившись, но успел убрать Артура восвояси. Свет портала затянул нас с легким шипением, оставляя за собой грохот вулкана. Экскурсия в Помпеи закончилась.
И слава Богу. Аминь.
Глава 8. Ржевский и рыцари Круглого стола
— Следующая экскурсия Камелот, господа.  Эпоха короля Артура! — пискнул шкаф-помощник с энтузиазмом, словно объявлял премьеры оперы.
Свет портала закружил нас, и уже через секунду мы оказались на зеленых холмах Англии. Перед нами раскинулся замок с высокими башнями, флагами, развевающимися на ветру, и группой рыцарей, отчаянно пытающихся разглядеть, кто эти странные гости.
— Ну и компания, — пробормотал я. — Гулливер, Робеспьер, Д’Артаньян и королева Виктория. Все смешалось, друг мой Ржевский, но должно быть интересно. Как они тут все из разных эпох и книг оказались в одном месте? Не иначе Хозяева санатория обладают поистине вселенским даром, собирать персонажей в одной точке пространства. Если быть точнее, то в моей собственной комнате. Да еще, если учесть, что наряду с реально жившими когда-то историческими личностями здесь присутствуют и вымышленные персонажи. Нет? А Гулливер с Д,артаньяном кто тебе по-твоему? — спросил я сам себя.
Гулливер сразу вздрогнул, оглядевшись:
 — М-м-м… какие они маленькие… то есть… высокие? Стоп, тут все странно с пропорциями…
Робеспьер хмуро скрестил руки:
 — Порядок должен быть установлен. Этот король и его рыцари… Они ничего не знают об якобинцах. Скажу им пару слов о дисциплине! Может, Бастилия тут имеется?
Д’Артаньян, крутя шпагу, разразился смехом:
 — Ах, друзья мои! Настоящие рыцари! Кто первый попробует меня на дуэль?
Королева Виктория, слегка понизив тон, степенно махнула веером:
 — Я должна признаться, что эта поездка несколько, м-мм… эксцентрична. Но дисциплина должна сохраняться, даже в Камелоте. Вы правы, сэр, — это она Робеспьеру.
— Погодите… — заявил я, — кажется, с этой экскурсии не выйдет просто «пошли и посмотрели»…
В Камелоте нас встретил барабанный бой, звон труб и десяток рыцарей, которые тут же наставили на нас копья. Но еще до того, как я успел объяснить, что мы «туристы», вперед выскочил д’Артаньян, сверкая шпагой.
— Месье! — воскликнул он. — С оружием ко мне? Что ж, дуэль на рассвете, честь выше всего!
И тут вышли двое. Один высокий, величественный, в короне и в сияющих доспехах был сам король Артур; рядом с ним красавец с благородным лицом и чуть чрезмерным самолюбием.  Ланселот, не иначе.
— Спокойно, — сказал Артур. — Эти люди под моей защитой.
— А я так и знал, — гордо кивнул д’Артаньян. — Нас узнают везде, не только в Париже!
Королева Виктория строго посмотрела на рыцарей:
 — Молодцы, конечно, но дисциплины в строю все же нет. Вот при моем правлении, у нас в Англии…
Что там было в ее Англии при ее правлении, я не успел узнать. Робеспьер в это время шагнул вперед, нахмурившись:
 — Король, народ имеет право знать, на что тратятся налоги.
Артур и Ланселот переглянулись. Сейчас начнется спектакль, мелькнуло у меня в мозгу.
И правда, сразу после торжественного приглашения нас ввели в зал с огромным круглым столом, вокруг которого сидели рыцари. Там уже шептался Мерлин, ковыряя посохом в полу, а в углу зловеще стояла Моргана, сверля взглядом королеву Викторию.
— Эта дама в короне… — прошипела Моргана. — Она станет угрозой, если не убрать ее вовремя…
Виктория, ничего не подозревая, рассматривала гобелены. По стенам висели портреты всех прежних правителей старой Британии, которая еще не была одним целым государством. Когда нас ввели, собрание Круглого стола шло своим чередом. Рыцари спорили о границах, о драконах и о цене на овес, пока вдруг не выступил Артур:
— Где мой меч? Где Эскалибур?!
Зал замер. Все заглядывали под стол, за занавески, даже в кубки. Нигде. Как в воду канул. Прошло полчаса бесполезных поисков, прежде чем я неловко наступил ногой на ковер и услышал звон. Под ковром, у моей ноги, торчала рукоять.
— Нашелся, — возгласил я, вытаскивая меч. — Простите, у вас тут уборка с коврами неважная.
— Ты спас честь Камелота! — торжественно произнес Ланселот. — А это честь выше всякой шпаги!
Д’Артаньян обиделся:
 — Шпагу не трогать. Мне ее де Тревиль подарил. Или желаете дуэль, сударь?
Гулливер бормотал, заглядывая под стол:
 — Странные размеры… у меня ощущение, что меч в три раза больше, чем нужно…
В этот момент зал содрогнулся  от криков. Распахнулись двери, ворвались мифические воины, которых, как выяснилось, вызвал Мерлин. То ли по ошибке, то ли «в целях обучения». Началась паника, рыцари вскакивали, стол опрокидывался, я снова хватался за голову. Переполох был полнейшим.
— Туризм, — прошептал я, — вечно все превращается в драку.
И только Виктория, не замечая, что Моргана уже тянет к ней руку с каким-то зельем, строго поправляла перчатку:
 — В Англии такому беспорядку точно нет места.
Среди хаоса, я вновь почувствовал покалывание в голове — на телепатическую связь вышел мой робот.
— Хозяин, у меня новости с Луны. Но вы там сами по уши в проблемах, так что я доложу позже. У меня, между прочим, астронавт только что пытался съесть мой антенный провод, думая, что это сухпаек.
Я застонал:
— Отлично, ржавая коробка. У нас тут Камелот, а там у вас кулинарные эксперименты в невесомости…
Воины Мерлина, перепутав рыцарей с драконами, наседали толпой, не разбирая, кто есть кто.
— Ну что ж, — вскочил Артур, обнажая Эскалибур, — братия, к оружию!
— Наконец-то! — завопил д’Артаньян и бросился вперед, норовя сразиться сразу с тремя призраками.
Ланселот прикрыл Викторию щитом, а Гулливер с ужасом пытался вычислить:
 — Они огромные или я слишком мал? О-о, опять этот масштаб!
Мерлин, в свою очередь, бормотал заклинание, пытаясь отозвать отряд своих призраков, но те отчего-то вошли в раж, не подчиняясь его командам. И по какой-то причине Робеспьер вдруг захлопал руками, заорал и запрыгал по залу.
— Мерлин! — взвыл я. — Это что за петушиная демократия?!
— Ой… промахнулся, — смутился волшебник, — сейчас исправим…
Тени приближались, зал гудел, Круглый стол грозил превратиться в арену хаоса. Эскалибур сиял в руках Артура, Ланселот прикрывал Викторию щитом, а из темных углов все выступали и выступали созданные Мерлином призрачные воины.
— Милорд, — сурово сказал я Артуру, — вы уверены, что ваш волшебник на нашей стороне?
— Ну… в добрые дни да, — отдуваясь от схватки, бросил Артур, — но когда он экспериментирует с новыми чарами, лучше не попадаться под руку.
— Под перо, а не под руку! — крикнул Гулливер, уверенный, что воины всего лишь увеличенные рисунки лилипутов.
Д’Артаньян носился между призраками, разя воздух шпагой, выкрикивая во все гасконское горло:
 — За Констанцию! За Францию! За… ой, это что за дымовая завеса?!
— Это не дым, это мои алхимические пары, — спокойно ответил Мерлин, запутавшись в собственном плаще и рассыпая пучок трав. — Через минуту они должны превратиться в голубей.
Но вместо голубей из облака вылетела стая огненных летучих мышей.
— Ах ты старый фокусник! — завопил Ланселот, отбиваясь мечом. — Мы договаривались о вине, женщинах и песнях, а не о горящих летучих мышах!
Робеспьер, все еще не до конца избавившийся от мерлинских чар, подскакивал на месте и сипло каркал:
 — Трибунал! На скамью подсудимых всю магию!
Виктория, не дрогнув, поправила корону, холодно заметив в толпу:
 — Господа, я, конечно, много пережила в Вестминстере, но чтобы заседание парламента выглядело так… это уже перебор.
И все это происходило под одобрительное улюлюканье рыцарей Круглого стола, которые, кажется, вовсе не спешили помогать, а наслаждались зрелищем. Вот бы мне такое спокойствие…
— Так, — вздохнул я, — если мы переживем этот балаган, я требую премию за опасные условия экскурсии! Шкаф, ты меня слышал?
— Так точно, поручик, — возник он из пустоты, выдавая в пространство моток перфоленты. — Все будет передано Хозяевам комплекса.
Призрачные воины шагнули вперед, их доспехи зазвенели. Эскалибур в руках Артура вспыхнул светом, и тот бросился в новую схватку.
— За Британию! — возопил он.
— За свободу! — крикнул Робеспьер и попытался взмахнуть руками, но отголоски заклятия все еще не отпускали. Вместо боевого жеста он издал звонкое «ш-шшш!». Воины остановились на секунду, то ли от изумления, то ли от смеха. Гулливер, пригибаясь, подбежал к одному из врагов и с укором ткнул в его сапог:
 — Ах вот оно что! Ботинки-то у вас размером с дом, а шпоры меньше моего ногтя! Непропорционально! Где арифметика в этом мире? Возмутительно!
Призрак отшатнулся, не зная, как реагировать на столь суровую рецензию. Д’Артаньян же был в своей стихии, носясь по залу, как угорелый, шпагой разрезая не столько противников, сколько скатерти, штандарты и в какой-то момент даже шляпу одного из рыцарей Круглого стола.
— Мушкетеры! За мной! — орал он, не замечая, что мушкетеров тут вообще нет.
Ланселот, прикрывая Викторию, с раздражением отбил удар призрака и пробормотал:
 — К вашим услугам, Ваше величество. Держитесь ближе, а то чары Мерлина могут свести вас в могилу!
— Я держусь, сэр, — сухо ответила Виктория, — и если этот балаган не закончится в ближайшие десять минут, я лично введу здесь налог на магию.
Тем временем Мерлин, отчаянно размахивая руками, пытался исправить ситуацию:
 — Altera mutatio!
Леди Моргана ахнула, расплескав чашу с отравленным вином, которое хотела преподнести королеве. Воздух сверкнул, и часть призраков… превратилась в овец. Живые, мохнатые овцы поперли по залу, блея и бодаясь.
— Прекрасно! — простонал я. — Еще чуть-чуть, и у нас тут будет сельскохозяйственная выставка.
Артур сражался доблестно, но меч внезапно выскользнул у него из рук и со звоном отлетел к моим ногам.
— О нет… Эскалибур! — вскричал король.
— Ну конечно, — вздохнул я, поднимая меч, который оказался куда тяжелее, чем в легендах. — Опять мне разгребать за всех. — И, кое-как взмахнув, я случайно полоснул по ближайшему призраку. К моему изумлению, тот рассыпался в серую пыль.
— Эй, получилось! — обрадовался я.
— Держись, чужеземец! — подбодрил меня Артур.
Робеспьер, окончательно сломав заклятие, возопил:
 — Вперед, граждане! На врагов свободы!
И с кулаками бросился в самую гущу овец, перепутав их с «аристократами». Зал гремел, овцы блеяли, рыцари подбадривали криками, а я, едва не упав под тяжестью Эскалибура, старался изображать героя. Ланселот рубил тени с грацией танцора, Артур уже без меча махал табуретом, а Д’Артаньян скакал между овцами, уверяя, что каждая из них, это переодетый шпион кардинала Ришелье.
— Вперед, мушкетеры невидимые! — вопил он, подталкивая одну овцу в сторону призрака. Та боднула врага прямо в колено, и тот рассыпался в пыль.
Гулливер, не в силах совладать с собственным чувством меры, бегал по кругу и кричал:
 — Надо сюда лилипутов! Они влезут им в шерсть и будут колоть как иголками. Обязательно включу это в книгу! Никто не поверит, что овец можно победить при помощи лилипутов!
Виктория сидела, не шелохнувшись, на высоком кресле. Лишь время от времени она тихо произносила:
 — Боюсь, сэр Ланселот, у вас весьма устаревшая стратегия.
Наконец, Мерлин, красный как помидор, выкрикнул финальное заклятие. Вспышка озарила зал, и последние призраки, недовольно вздохнув, растворились в воздухе. Овцы при этом остались, и теперь мирно щипали траву прямо на каменном полу. Откуда она там выросла за пять секунд, я не знал.
— Победа! — возопил Артур. — Рыцари Круглого стола вновь защитили Британию!
— Скажем честно, — поправила его Виктория, — Британию спасли один заикающийся маг, несколько овец и иностранный экскурсовод. По-моему, поручик Ржевский.
То есть я.
Положив Эскалибур на стол, я вытирая пот со лба.
 — Честное слово, сюда мы больше ни ногой. У вас тут средневековье похлеще Лас-Вегаса.
Рыцари в ответ заржали так, что потолок дрогнул.
— А теперь, — торжественно объявил Артур, — восседаем за Круглый стол и обсуждаем наши дела. Уведите леди Моргану, она здесь как злой ангел.
Все расселись. Я рядом с Ланселотом, Гулливер уселся на табуретку, которая тут же под ним сломалась, Робеспьер требовал «ввести протокол», а Д’Артаньян пытался разлить вино, но уронил кувшин себе на сапог.
— Господа, — сказал Артур, — в свете последних событий я должен признать, что без Эскалибура мне трудно держать равновесие в Камелоте. И если бы не этот странный чужеземец, — он указал на меня, — мы бы все были повержены.
— Полагаю, следует учредить новый орден, — сказала Виктория. — Орден туристов.
— А я настаиваю на революционном трибунале, — буркнул Робеспьер, утирая со лба муку, которой его зачем-то посыпала овца.
— Нет, господа, — перебил Артур. — Есть дела поважнее. Мы должны отправиться к Лионессу. Там скрыто нечто, что поможет одолеть истинную тьму. Там мы встретим Тристана с Изольдой, они нам помогут.
Зал притих, даже овцы перестали жевать.
— Отлично, — простонал я. — Очередное приключение. И, разумеется, снова на мою голову.
В путь двинулись ранним утром. Камелот еще дремал, но Артур настоял на срочном выезде. Ланселот держал Эскалибур при себе, Мерлин вез тележку с овцами — «на всякий случай», как он выразился. Виктория ехала в отдельной карете, где вместо штор висели бархатные гардины, а внутри пахло лавандой. Робеспьер угрюмо устроился на облучке, подсчитывая, сколько голов монархов и рыцарей следовало бы по его разумению отправить на эшафот. Д’Артаньян скакал рядом, бесконечно хвастаясь, как в одиночку победил десяток призраков, хотя, сказать по чести,  на деле едва не застрял в овечьей загородке. Гулливер сидел на коне позади меня и все время ворчал, что лошадь мала, что люди большие, что здесь все явно не так спроектировано. С точки зрения размеров, разумеется, а не то, что вы подумали.
Ехали день. Ночевали в лесу. Потом еще день. Интересно, а в том виртуальном комплексе, сколько прошло времени? Или в моей собственной комнате? Пять минут? Три? Хотел спросить шкафа-помощника, но он как всегда куда-то пропал, находясь в другом измерении.
— Ну, вот и Лионесс, — сказал Артур, когда перед нами открылся вид на море. Серебристый туман стлался по воде, а из него торчали башни затонувшего города. Мрамор, площади, скверы и прочие строения уходили под толщу прибрежного прибоя.
— Красиво, — протянул я. — Хотя… как-то чересчур таинственно.
— Здесь, — торжественно сказал Ланселот, — спят старые рыцари, павшие в битве. А также хранится то, что может решить судьбу королевства.
— Ага, — пробормотал я. — Ставлю десять к одному, что мы опять встретим кого-нибудь, кто решит нас сожрать.
Гулливер всматривался в башни:
 — Они слишком большие. Или мы слишком маленькие. Хотя погодите, может, это просто иллюзия? Мне срочно нужен циркуль.
Виктория поправила перчатки и холодно заметила:
 — Господа, я надеюсь, на дне моря не придется пить ваш средневековый эль. Я привыкла к английскому чаю.
Ветер усилился, туман раздвинулся, и вдруг прямо посреди дороги из воды поднялась черная фигура в доспехах. Меч фигуры разливался зеленым свечением.
— Отлично, — выдохнул я. — Даже экскурсия в Лионесс превращается в экзамен на выживание.
Хотел позвать шкаф, но того по-прежнему не было. Артур поднял Эскалибур, рыцари напряглись, а Мерлин засуетился с какими-то корнями в руках.
— Спокойно, — сказал Артур. — Это страж Лионесса. Без его согласия мы не войдем.
Фигура двинулась к нам, вода стекала со стража, оставляя следы на латах.
— Имя назовите, — прогремел страж. — И цель, ради которой пришли.
Робеспьер первым выскочил вперед:
 — Мы пришли установить демократию!
— Мы пришли установить порядок, — одновременно сказала Виктория.
— Мы пришли установить дуэль! — перекрикнул всех Д’Артаньян.
— Мы пришли установить размер! — заорал Гулливер.
Я закрыл лицо руками.
 — Господи, ну хоть кто-то скажет что-то внятное?
Артур сделал шаг вперед и твердо произнес:
 — Мы пришли спасти Британию.
Страж замер, молча оглядев Артура. Его зеленый меч потрескивал, словно молния в стеклянной банке Николы Теслы. Я такие молнии видел у себя по телевизору в своем времени. Поручик Ржевский о них не знал, разумеется, но я отчего-то вспомнил их, находясь  его теле. Потом страж медленно поднял руку и указал в сторону затонувших башен.
— Входите. Но знайте, что Лионесс берет плату с каждого иноземца.
Туман раздвинулся. Нам открылся путь в глубь моря. Башни будто всплывали, маня золотыми отблесками, а в воде отражались огни, уж слишком яркие для мертвого города.
— Вы это видите? — шепотом спросил я. — Там будто целый карнавал какой-то…
— Это не праздник, — мрачно сказал Ланселот. — Это призрак того, что было.
Гулливер сглотнул:
 — Они… такие огромные. Или я опять слишком мал?
Робеспьер, щурясь, вытащил тетрадку:
 — Я вижу народ. Значит, нужна новая конституция.
— Я вижу угрозу, — сказала Виктория, — и мне крайне не нравится, что нас ведут в ловушку.
И тут из глубины донесся низкий, гулкий звон. Сначала один, потом второй, третий… как будто гигантский колокол бил под водой. Волны вздыбились, дорога задрожала.
Страж опустил голову:
 — Он проснулся.
— Кто — «он»?! — выкрикнул я.
Но ответить страж не успел. Вода перед нами разошлась, и в клубах пара показался шкаф-помощник.
— Прошу простить, поручик. Задержался в другом измерении. Там ваш коллега корнет Оболенский сломал паровую машину. А с ним, между прочим, Шопен, Ломоносов, Сервантес и леди Годива.
— Так ты сразу на нескольких направлениях работаешь? — обрадовался я ходячему ведру с изолентой. — Скорее вытаскивай нас отсюда! А то какой-то монстр из глубин появляется.
Шкаф мигнул, брызнул машинным маслом, икнул… и стало темно. Распадаясь на атомы, мы всей группой окутались мезонным облаком. Потом нас поглотила воронка. Конец очередной экскурсии.
Хотя, нет. Какой уж тут конец. Извольте продолжать, поручик Ржевский…
Глава 9. Ржевский и Александр Невский
Мир вокруг нас содрогнулся, и вот уже волны Лионесса схлынули, уступая место снегу. Хрустящий наст, студеный ветер, и бескрайняя белая равнина. Я едва не растянулся, ступив на скользкий лед.
— Добро пожаловать на Чудское озеро, поручик, — услужливо шепнул шкаф, растворяясь в пространстве. Спешил, зараза. — Вот вам группа: Елена Троянская, Степан Разин, Людовик Четырнадцатый и, простите, Робин Гуд. Хоть и вымышленный персонаж, зато с ним весело. Как закончите экскурсию, позовете. А мне еще вашего коллегу корнета Оболенского вытаскивать. Адью!
— Вот так поворот! — простонал я, хватаясь за меховой воротник. — Из-под воды сразу на лед. Так и до Антарктиды можно добраться.
— Ах, как свежо! — воскликнула Елена Троянская, поправляя золотую диадему. — В Спарте таких морозов не бывало! Но меха мне идут, не правда ли?
— Ваша красота согревает лучше любого меха, мадам, — сладко пропел Людовик, прозванный потомками «королем-солнцем». Щегольнув париком, который совершенно не вязался с морозным ветром, галантно склонился в поклоне. — Солнце Франции отражается в ваших прелестных глазах.
— Солнце твое тут быстро закатится, — буркнул Стенька Разин, сплевывая на лед. — Вишь, как вштырило? Я только что княжну за борт бросал из челна, а тут какое-то озеро. Ну ладно, где лед, там и добыча.
— О, добыча! — оживился Робин Гуд, оглядываясь по сторонам. — Леса нет, но, возможно, здесь найдется богатый обоз, который стоит облегчить от лишнего золота. Крестьянам раздам.
Я собрался вставить ехидное замечание, но не успел, когда из тумана выступили силуэты. Широкоплечие мужи в кольчугах, щиты с крестами, копья, в шлемах, все бородатые, и перед ними во весь рост Александр Невский. Его-то я узнал сразу.
— Кто дерзнул ступить на лед Чудского озера без моего зова? — прозвучал голос, строгий и величественный.
Я судорожно сглотнул, но Елена, сияя улыбкой, сделала шаг вперед:
— О, великий князь! Мы всего лишь скромные путники…
Стенька хмыкнул:
 — Скромные! Ну-ну. У нас тут баба с лица — на всю Трою война шла. Король, что во сне с париком не расстается. И лучник с лесной привычкой чужие кошельки трясти. Вот и вся скромность.
Александр нахмурился, в глазах мелькнула искра любопытства.
— Лед ныне трещит, — сказал он. — Враги близко. Может, и вас судьба привела в наш стан, чтобы встали рядом в бою.
И будто в подтверждение его слов, под ногами пронесся дрожащий гул, где-то вдалеке ледяная корка громко треснула.
— О-о, морозец-то как бодрит! — радостно воскликнул Робин Гуд, доставая из-за спины лук. — У нас в Шервудском лесу о таком только мечтали. Воздух как нож, дичь сама замерзает. Сейчас наловлю вам ледяных зайцев!
 — Сначала налови себе теплых штанов, англицкий барон, — хмыкнул Стенька, — а то ноги уже синей, чем твой холопский камзол.
Елена Троянская закуталась в плащ, как в парадный шатер:
 — Ах, как здесь все по-варварски! Лед, копья, какие-то суровые мужчины… ни одного приличного храма, ни одной колоннады! Где мой отважный Парис? Где троянская армия?
 — Не печальтесь, мадам, — Людовик изящно вытащил из складок плаща зеркальце. — Вы мой храм. Я ваша колоннада.
Александр Невский, привыкший к прямоте, поморщился.
 — У нас враг под боком, а вы тут балаган устроили. Отходную молитву петь будете?
Я поспешил вклиниться:
 — Ваше княжеское величество, мы тут… как бы… группа поддержки. Экскурсионная. С акцентом на культурный обмен. Мимо проходили.
В это время дружинники уже выстраивались, копья щетинились в густую гряду. Где-то на льду трещал барабан. Правда, барабанщик был какой-то подозрительный, вроде с бейджиком «Экскурсии в параллельные миры».
— Эй! — окликнул я барабанщика. — Ты откуда тут?
 — Так я же из санатория. Вас сопровождаю, — гордо ответил тот. — Мы же теперь в пакете «Полный ИстФак», с расширенной анимацией!
Стенька Разин осмотрелся, потоптался, бросил взгляд на горизонт и заявил:
 — Раз анимация, давайте я с другой стороны обойду, там врага с фланга займу.
 — Если уйдешь без экскурсовода — считай, в тринадцатом веке застрял, — пригрозил я. — Потом век сидеть будешь, ждать, пока кино «Александр Невский» снимут.
Александр бросил взгляд на наши «костюмы» и вздохнул:
 — Ладно, раз вы тут, то будете в первом ряду. Поднимайте, что там у вас… щиты?
 — Щиты? — я оглянулся. — У нас одна дорожная сумка и два зонтика.
 — Сгодится, — князь пожал плечами. — Главное, надобно нам стоять смело. Тевтонец такого боится.
Лед под ногами затрещал, и вдалеке показалась темная гряда.
 — Крестоносцы! — крикнул один из русских.
 — Крестоносцы? — ахнула Елена. — Надеюсь, не войско моего бывшего мужа Менелая?
 — Это другие, — поправил Робин Гуд. — Это из земель нордических. Викинги, одним словом. У нас в Шервуде таких нет.
Людовик, прижимая к груди парик, шепнул:
 — Мон Дьё, я не для того строил Версаль, чтобы погибнуть в какой-то ледяной дыре!
Чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля, я нащупал в кармане браслет связи с роботом. Тот тихо пикнул:
 — Не отвлекайте меня, я на Луне в засаде…
И тут ледяная равнина дрогнула, как пружина. Из белой дымки выехал отряд немецких рыцарей, все огромные, как скалы, с копьями длиннее наших экскурсионных автобусов. Тевтоны шли на нас квадратным каре, в простонародье именуемым «черепахой».
— Ну все, расея-матушка, — потер руки Стенька Разин, — сейчас будет весело.
 — Почему весело? — спросил Робин Гуд.
 — Потому что или мы этих тевтонцев, или они нас. В любом случае скучно не будет!
Я поднял глаза к серому небу. На мгновение мне показалось, что оно как экран, на котором кто-то вот-вот нажмет кнопку «Битва началась». Лед стонал, ветер выл, копыта гремели по насту, и вот рыцари пошли лавиной. Шлемы как кастрюли, копья как сосны, кресты, будто белые квадраты на шахматной доске. Турпоездка окончилась, началась практическая часть!
 — Сейчас мы всем покажем, — оскалился Стенька Разин. — Эй, Робин, давай из этого массажного стола катапульту слепим, а то скучно!
Санаторный массажный стол (кто его вообще на лед притащил?) мигом превратился в оружие эпох. Стенька срывал с себя ремни, Робин Гуд ловко вязал узлы, Людовик подгонял их, щелкая маникюрными пальцами, как дирижер.
— Это не катапульта, это большой арбалет! — гордо сказал Робин, натягивая тетиву.
 — Арбалет, это потом, — рявкнул Стенька. — Сейчас только обстрел!
В катапульту полетели все, что было под рукой: сувенирные шлемы, подносы из столовой, буклеты «Санаторий — ваш проводник по вечности», даже бутылка минералки «Эльбрус».
Елена Троянская, забыв о приличиях, взбежала на бочок катапульты и, прикрываясь плащом, кричала:
 — Стойте, варвары! У вас нет шансов против нашей красоты! — и посылала воздушные поцелуи в сторону приближающихся рыцарей.
Те замедляли бег, хлопали забралами, но копья не опускали. Тяжелые кони в доспехах едва тащили их по льду. Людовик, прижав парик, вышел вперед как актер на сцену:
 — Господа крестоносцы! Я есть Солнце Франции! Давайте решим все дипломатией, банкетом и танцем!
Рыцари молча шли лавиной вперед. Зрелище было грандиозным. Все поле льда превратилось в сплошную массу железа, коней, знамен и мечей.
— Дипломатия не работает, — сообщил Робин Гуд. — Стреляем!
Катапульта вздрогнула, выплюнув в сторону врага поднос с остатками обеда. Поднос ударил в шлем первого рыцаря, тот покачнулся, закричал что-то непечатное на немецком и рухнул на лед.
— Работает! — заорал Стенька. — Давай еще!
Лед под ногами все сильнее трещал, как будто кто-то невидимый и огромный молотил по нему гигантской кувалдой. Из-за спины Александра Невского витязи с алебардами пошли в контратаку. Я пытался удерживать равновесие и одновременно писать в блокнот: «Экскурсия в Средневековую Русь. Тема: культурное взаимодействие. Результат: массовая потасовка на льду».
— Товарищ экскурсовод! — заорал вдруг мой браслет. — Это я, ваш робот с Луны!
 — Не до тебя сейчас! — рявкнул я. — У нас рыцари!
 — Так я ж тоже с рыцарями… только американскими, на Луне! — сообщил робот. — Вы бы знали, что они тут натворили…
Рассказ робота заглушил звон стали, хруст льда и торжественный возглас:
 — За Невского! За Русь!
Две лавины железа, коней и мечей сошлись под громовые раскаты труб, барабанов. Началась сеча. Ржали кони, тонули тевтонцы. Град стрел обрушился на оба лагеря. Скрип и лязг мечей смешался с криками тонущих.
Стенька, глядя на все это, выдохнул:
 — Никогда б не подумал, что буду драться бок о бок с королем, троянской бабой и лесным вором-рецидивистом. Прямо плакат «Дружба народов».
Я только успел подумать, что катастрофа близка, как лед под нашими ногами прогнулся и лопнул трещиной длиной в двадцать метров.
— Ой! — взвизгнула Елена. — Кажется, мой храбрый Парис тут не поможет! Клянусь Агамемноном.
Лед под ногами хрустел уже не как лед, а как слоновая кость под сапогом великана. Огромная трещина рванула вдоль всей линии боя. Тевтонцы и витязи остановились с обеих сторон, замерев, а потом начали медленно расползаться, кто вправо, кто влево.
 — Сейчас вся экскурсия утонет в тринадцатом веке! — заорал я, лихорадочно вызывая на браслете шкафа-помощника.
Стенька Разин, как всегда, в критический момент находил романтику:
 — Славно! Вот теперь по-настоящему весело. Это вам не княжну за борт бросать на стрежень волны.
Людовик держал Елену за руку, словно та была последней ступенькой Версаля, и приговаривал:
 — Ах, мадам, как трогательно: гибель на льду! Какая сцена! Какой пафос! Мой двор будет польщен вашим визитом, когда я вас спасу.
И вдруг прямо над нами загудел воздух. Сначала тихо, потом громче, как будто целый рой гигантских шмелей. Лед засиял голубым, а между трещинами, как спасительный свет фар, открылся тонкий овал тоннеля воронки.
— Портал! — заорал я. — Быстро, пока не поздно!
Мы кинулись кто как. Робин прыгнул, словно олень, Стенька ухватил Людовика за парик и закинул его через плечо, Елена Троянская грациозно шагнула в овал, как на подиум. Я успел оглянуться, увидев, как Александр Невский стоял на льду, подняв меч в прощальном салюте, а за его спиной крестоносцы в панике тонули вместе с конями в Чудском озере.
Под ногами лед начал проваливаться. Секунда — БАЦ! — и я полетел вниз, но кто-то (кажется, Робин Гуд) успел ухватить за шиворот. С хором «А-а-а!» мы ввалились в свет портала, и в тот же миг за спиной рухнуло все озеро. Миг — и вся эпоха Древней Руси с витязями, конями, тевтонцами и Александром Невским провалилась в тартарары.
Потом я услышал, как голос робота из браслета доложил:
 — Извините за связь, сэр, но у нас тут на Луне… кажется, американцы опять потеряли флаг.
— Чего? — не понял я, отряхиваясь и обводя взглядом знакомый зал виртуального комплекса.
— Я пытался поднять их флаг, — хихикнул робот на видеобраслете,  — а он у них на швабре держался. Потом они начали прыгать по нему, как по батуту, и спорить, кто будет фотографироваться первым. Базз Олдрин пытался пожарить сосиску на сопле лунного модуля. У меня чуть антенна не завяла! Откуда в вакууме кислород? А огонь-то только горит при соприкосновении с ним, верно, хозяин?
Только теперь, спустя минуту после дыры портала, я начал приходить в себя от слов робота. Обвел взглядом экскурсионную группу. Мы лежали на мягком ковролине санатория, прямо под табличкой «Зал виртуальной реабилитации № 4». Над нами мигает светильник, за окном привычные фонтаны, теплицы и уточки, будто и не было Чудского озера.
— Живы! — сипло выдохнул я, вставая на ноги там, где только что были трещины льда. — Все, конец экскурсии!
 — А это что за вонь? — спросил Стенька Разин.
 — Это мой парик, — с достоинством ответил Людовик XIV. — Он не рассчитан на катапультирование из тринадцатого века.
Елена Троянская поправила диадему, обвела всех взглядом и как ни в чем не бывало сказала:
 — Надеюсь, в следующий раз будет теплее. И шампанского много. И Парис мой вернется из Спарты.
Спасибо роботу, браслет снова пискнул:
 — Кстати, сэр, — продолжила ржавая консервная банка. — Тут еще нюанс. Они в «Аполлоне» устроили ночевку. Один читает «Фауста», другой поет кантри, третий хочет перекопать вручную лунный кратер. Я тут прячусь за контейнером с камнями, маскируюсь под шланг. Если что, шлите подкрепление, а то я так до программы «Артемида» не доживу.
Я глянул на своих спутников. Робин Гуд уже примерял санаторный халат, Стенька щупал карманы кресла в поисках хлеба, Людовик что-то шептал на ухо прекрасной Елене, возможно, проект нового дворца прямо в сауне.
— Кажется, нам нужен отпуск от отпусков, — выдохнул я остатками ледяного пара от Чудского озера. — И психиатр. Еще одну такую экскурсию я не переживу.
По всем законам жанра, сейчас должен раздастся звонок или вспыхнет табло с надписью «Готовьтесь, следующая остановка». И точно — динамики под потолком зашипели, голос шкафа-помощника, вкрадчивый и как всегда вежливый, сообщил из другого измерения:
 — Уважаемые гости! Через два часа состоится новая экскурсия. Группам просьба приготовиться. Гидам поручику Ржевскому, корнету Оболенскому и маршалу Жукову собраться в комнате администрации.
В этот момент браслет робота пискнул еще раз:
 — Ах да, сэр. Я тут кое-что нашел в кратере. Кажется, это ваш… э-э… «портативный портал»… но он теперь светится зеленым. Не знаю, что это значит.
 — Зеленым? Это плохо. Это значит, что портал…
— …Что портал пока в тестовом режиме, сэр, — бодро продолжил робот. — Если его открыть, то он может выкинуть вас куда угодно. У меня уже выкинуло крысу из «Аполлона» в кратер Тихо Браге, и она теперь думает, что она первый астронавт.
Я тяжело сел в кресло.
 — Господи, мы же только что с Чудского озера…
Робин Гуд тоже вытянул ноги на журнальный столик и радостно глядел в окно:
 — Ну а что. Там утки, теплица, фонтаны, цивилизация. Пускай экскурсии хоть на Марс водят, лишь бы нас потом сюда возвращали.
Людовик вытащил из кармана золотой гребень и, расчесывая парик, поглядывал на уточек за стеклом. Философствовал:
 — Мир изменчив. Сегодня вы король-солнце, а завтра турист. Сегодня ледовое побоище, а завтра женитьба на прекрасной Елене. Нужно просто принять.
Елена Троянская, хмыкнув, листала рекламный буклет санатория, мурлыкая что-то под нос.
Браслет робота снова зашипел:
 — Сэр, сэр! Кстати, они тут с американцами начали спорить, у кого лунные камни тяжелее. Один до сих пор думает, что я, это экспериментальный пылесос НАСА. Они меня хотели включить в сеть, чтобы зарядить кассету с записями Элвиса Пресли.
Я закрыл глаза, вдохнув запах санаторного обеда из столовой внизу, чувствуя, как мозг требует паузы. До совещания с Оболенским и маршалом Жуковым оставались еще минуты. Можно немного расслабиться. По сути сказать, сразу несколько экстремальных экскурсий в различные эпохи планеты утомили меня с непривычки.
— Робот, — сказал я устало. — Держись. Не включайся никуда. Веди себя тихо, скоро шкаф тебя вернет к нам назад.
 — Не получится, хозяин, — бодро сообщил тот. — Они тут запустили какой-то свой маленький флаг на моторчике, и он поехал по Луне. Я теперь маскируюсь под лунного крота.
Стенька Разин откинулся на спинку кресла:
 — Вот это я понимаю сервис. Ты сражаешься с крестоносцами, а твой робот на Луне партизанит.
В это время за окном санатория разворачивалась привычная, но странная картина: Николай Гоголь в шляпе со страусиным пером кормил уток, рядом Жанна д’Арк с удочкой, чуть поодаль Клеопатра спорила с дачником в спортивном костюме о пользе капельного полива. Я смотрел и понимал: сколько бы нас ни носило по векам, санаторий остается санаторием даже вне времени вне пространства. А если уж точнее, то в моей бывшей комнате. Фонтаны бьют, уточки плавают, знаменитости прошлых веков чинно прогуливаются по аллеям, а в другом измерении носится где-то шкаф-помощник и шепчет:
 — Следующая экскурсия по расписанию через полтора часа.
Людовик, глядя на все это за окном, вздохнул:
 — Все-таки прекрасно, что в вечности есть место хорошему саду.
И только браслет тихо потрескивал, набирая новое сообщение от робота. По залу прокатился знакомый звонок. Панель над дверью зажглась мягким янтарным светом: «Подготовка к экскурсии. Группа поручика Ржевского». По коридору уже шел новый экскурсовод, невысокий, с развевающимся плащом, под мышкой неся папку «Крестовые походы и смежные эпохи». За ним, как школьники, строем двигались свежеприбывшие гости санатория: Иван Грозный с тростью, Мария Кюри в защитных очках, Ван Гог с чемоданчиком красок и огромным свертком холстов. Мои старые спутники лениво поднимались с кресел, кто-то поправлял плащи, кто-то пересчитывал сувениры с Чудского озера. Пришло наконец-то фото с Луны, на которой Армстронг держал табличку «Где мой флаг?» и за ним робот-пылесос, умело маскирующийся под лунный камень.
— Команде гидов по историческим эпохам собраться в зале совещаний! — провозгласили динамики ржавым голосом шкафа-помощника. — Прошу гидов поручика Ржевского, корнета Оболенского и маршала Жукова зайти в помещение для инструктажа. Нового экскурсовода поручика Голицына тоже.
Глава 10. Ржевский на «Титанике»
Зал совещаний напоминал то ли старый театральный реквизит, то ли гараж межвременных машин. По стенам стояли расписные шкафы с табличками «Неолит», «Мезозойская эра»,  «Нормандия 1066», «Невская битва», «Лунная высадка». Шкаф-администратор дремал в углу, медленно постукивая дверцей, как дирижер палочкой. Когда мы вошли, ожил, дверца отворилась, высовывая рулон перфоленты:
— Господа гиды, на сегодня у нас программы обновлены. Прошу занять места по рангу и заслугам!
Мы с Оболенским, Жуковым и Голицыным уселись на скрипучие стулья, похожие на парты гимназистов. По центру стола лежала карта времени, где разноцветные стрелки показывали потоки экскурсий.
— Корнет Оболенский! — возгласил шкаф. — Вам и вашим экскурсантам достается Антарктида. Пингвины, скрежет льда и обязательная фотосессия с полярником Шеклтоном.
 — Есть, — чопорно кивнул Оболенский, натягивая меховую ушанку.
— Маршал Жуков! — ржаво гаркнул шкаф. — Древний Китай, эпоха Мин. Проверить, чтобы туристы не унесли фарфор.
 Жуков хмыкнул, поправляя ордена на кителе:
 — Под фарфором подпишусь лично.
— Гид Ржевский! — Шкаф сделал паузу, и в тишине стало слышно, как сквозняк шевелит страницы путеводителей. — Вам поручается, э-э…Титаник. Билеты под псевдонимами, спасательные жилеты заранее. Следите, чтобы гости не слишком вмешивались в трагедию. И спасательные шлюпки пересчитайте.
Я подвинул к себе папку с голубым тиснением «Transatlantic Tour», и сердце екнуло. Ну что ж, вот оно путешествие не в пример прогулке по Чудскому озеру. Здесь хоть покормят в ресторане первого класса. Утонуть не утонешь, а иначе — зачем вообще все экскурсии?
— Поручик Голицын! — гремел шкаф. — Октябрьская революция тысяча девятьсот семнадцатого года. Красные флаги, Зимний дворец, не забудьте инструктаж по безопасности. Ленину привет от Троцкого.
Шкаф захлопнулся, ставя точку, и мы остались сидеть с нашими папками. В моей уже маячили имена: кардинал Ришелье, Робинзон Крузо, Мария-Антуанетта, Шерлок Холмс — весь набор гостей, которых предстоит провести по палубам обреченного лайнера. Что интересно, и в этом туре группа состояла как из живых исторических личностей, так и придуманных персонажей. Бред сивой кобылы, одним словом. Хозяева виртуального комплекса продолжали экспериментировать, удивляя самих себя.
— Ну что, коллега, — наклонился ко мне Голицын, — хоть костюм капитана Смита примерили?
— Это кто?
— Тот, что пустил «Титаник» на дно. Не знали?
 — Сначала примерю надувной жилет, — буркнул я, открывая папку.
В коридоре зашуршала бумага, хлопнула дверь. Экскурсии начинались.
Зал отправления на «Титаник» выглядел как вокзал для времени. Повсюду стояли колонны с часами, висел запах морской соли и лакированных чемоданов, а в углу стоял старенький граммофон, крутящий вальс, написанный, кажется, ещё до изобретения нот. Висели вывески «Пароходы XX века» и «Лед на свой страх и риск». Поручик Ржевский — то есть я — в парадном мундире с непременным гусарским шнуром, держал в руках список гостей. На лацкане висел значок «Гид. Не кормить и не фотографировать». Сначала показался кардинал Ришелье, одетый во все алое, с холодным блеском в глазах. В руках держал не крест, а путеводитель по Атлантике. За ним семенил Робинзон Крузо, такой же худой как на картинке книги, с потрепанным зонтиком и клеткой, где сидел попугай, возмущенно выкрикивая: «Четыре часа до айсберга!». Мария-Антуанетта вошла как будто с театральной сцены, таща за собой чемодан с наклейкой «Версаль — Порт-Саутгемптон» и трех камеристок в одинаковых кружевных чепцах. И, наконец, в дверях возник Шерлок Холмс , с трубкой в зубах, в пальто с запахом табака, с лупой, которой тут же стал изучать билет на посадку.
— Господа, — произнес я, поклонившись, — добро пожаловать на экскурсию «Титаник». Туда и обратно, если повезет.
Ришелье смерил меня взглядом, полный интриг. Робинзон нервно поглаживал попугая. Антуанетта накручивала на палец локон, а Холмс, не поднимая глаз, буркнул:
— Судя по влажности воздуха и звуку далекого гудка, мы опоздаем на десять минут, дедуктивный метод мне в душу.
Я улыбнулся и сделал знак шкафу-администратору, который теперь выполнял роль регистратора рейса. Он отворил дверцу, протянул нам четыре спасательных жилета цвета оранжевых мандаринов, предупредив напоследок:
— Вмешательство в исторические катастрофы запрещено. Айсберг неприкосновенен. Просьба не бросать в него бутылки и не карабкаться для фотосъемок. Это реквизит истории.
Кивнув, мы прошли в коридор. Стены портала были отделаны под белый лайнер, а пол слегка покачивался, так как уже включили имитацию качки. Где-то вдали заиграл оркестр, настраиваясь на «Nearer, My God, to Thee» в стиле кантри.
Я обернулся к своим экскурсантам:
— Ну что, господа, держитесь за поручни. Экскурсия начинается.
В углу коридора что-то щелкнуло, будто сигнал тревоги. Табло « Веселый Титаник» на секунду моргнуло и показало: «Линия времени подтверждена».
Все шло по плану, по крайней мере, до тех пор, пока люк на палубе не приоткрылся, и оттуда не дохнуло ледяным сквозняком. Из люка вылез стальной цилиндр с мигалкой и табличкой «Департамент временных аттракционов. Проверка квеста».
Цилиндр щелкнул крышкой и заговорил голосом дежурного автомата:
 — Уважаемые гиды и экскурсанты! В целях повышения развлечения на «Веселом Титанике» введены неожиданные события. Примите участие в игре «Айда за штурвал».
Оркестр тут же перешел на марширующий регтайм. Холмс оживился:
 — Хм… интерактивный эпизод. У нас есть ровно три минуты, чтобы понять правила. Где мой Ватсон?
— Ватсона нет, а правила просты, — ответил я, подмигнув группе. — Кто первым найдет капитанскую фуражку, тот становится символическим капитаном и получает право объявлять «Лед впереди!» сколько душе угодно.
Мария-Антуанетта звонко рассмеялась, снимая перчатку:
 — Я люблю соревнования! Особенно если призом будет безграничный доступ к шампанскому. А еще я люблю ожерелья.
Ришелье выпрямился, как перед дуэлью:
 — Раз уж так, мсье гид, разрешите мне быть стратегом.
Робинзон с попугаем — попугай теперь молчал, только стучал клювом по перилам — метнулся к ближайшей двери и исчез в тумане голограмм, крича:
 — Я капитан, я капитан!
И тут же из динамиков проскрежетал голос шкафа-администратора:
 — Внимание! Экстренное включение развлечения «Спасательная шлюпка в лифте». Победители будут направлены на палубу для фотосессии, проигравшие отправятся в салон для исторических викторин.
Я оглядел свою разношерстную компанию. Холмс уже собирал улики, Антуанетта разминала пальцы в перстнях, Ришелье выстраивал мнимые карты, Робинзон носился по лестнице с криком: «Пятница, я тебя найду, паршивец!»
— Господа, — произнес я торжественно, — добро пожаловать на наш эксклюзивный «Веселый Титаник». Здесь у нас айсберг из мармелада, капитанская каюта, это тир с призами, а оркестр играет по вашим заявкам. Главная опасность, не утонуть в собственном восторге.
В коридоре загудела сирена, и свет мигнул, складываясь в надпись «Бонус-уровень. Атлантика 1912 года. Добро пожаловать на бал».
Антуанетта вспыхнула:
 — Бал! Прямо на лайнере!
 — Не просто бал, — уточнил я, — а бал-маскарад. Вот вам спасательный жилет как элемент вечернего костюма, — передал я ей сверток.
Холмс хмыкнул:
 — Интересно, как вы собираетесь танцевать регтайм в спасательных кругах?
 — А вы, сэр, — сказал Ришелье, — можете устроить расследование по поводу исчезновения айсберга.
Вдалеке уже разворачивали голографическую сцену с блестящими полами, бутафорскими льдинами, официантами с подносами мороженого «Айсберг де люкс». Экскурсия превратилась в праздник. Я вздохнул, откинулся на перила и сказал своим:
 — За мной, к капитанской каюте, господа. Посмотрим, кто сегодня станет командиром «Веселого Титаника»!
Бал начался, как только голографический занавес разошелся, открывая огромный зал с позолоченными колоннами, искусственным океанским ветром и мерцающими гирляндами «Веселый Титаник-1912». Пол слегка покачивался, создавая иллюзию морского путешествия, а потолок имитировал звездное небо. Оркестр, уже успевший выпить «наркомовские сто грамм», заиграл бодрый фокстрот «На айсберг с любовью». Каждому участнику на входе выдавали спасательный жилет с кружевной отделкой и табличкой «Маскарадный костюм №…». Антуанетта получила от меня модель «Вечерний Версаль», Ришелье держал модель «Кардинал на волнах», Робинзон удостоился «Островом сокровищ» с кокосами по бокам, а Холмс примерил жилет с надписью «Детектив-лайнер» с карманом для лупы. Мне достался «Гид Ржевский» цвета желтого банана с встроенной сбоку флягой, из которой я хлебнул коньяка. Сразу полегчало, если честно признаться.
А на столах между тем располагались бутафорские айсберги из сахара, ледяные бокалы с газировкой «Титаник-кола» и маленькие бумажные кораблики в вазах. По залу бегали официанты в костюмах чайных ложек и предлагали «Суп из северного ветра» и «Салат капитанской дальнозоркости».
— Дамы и господа! — объявил шкаф-администратор из своего угла, теперь украшенного гирляндой лампочек. — Торжественно открываем бал! Конкурс номер один: «Вальс на качающейся палубе»!
Антуанетта схватила Холмса за руку:
 — Танцуйте, сэр, пока айсберг не растаял!
 Холмс слегка покраснел и стал анализировать такт, пытаясь предсказать каждое движение. Незаметно вытащил лупу, проверяя вырез декольте королевы, оставшись при этом довольным. Робинзон тем временем завел ключом попугая (он, конечно, оказался автоматом), и тот громко начал кричать: «Йо-хо-хо, семнадцать голов на сундук мертвеца!!», отбивая ритм крыльями. Ришелье двинулся по залу с таким видом, словно организует государственный переворот:
 — Если никого не сажать в Бастилию, то я буду дирижировать танцами, — произнес он, и оркестр покорно ускорился.
Я наблюдал за этим с чувством гордости гида, который уже привык, что экскурсии живут своей жизнью. Спасательные жилеты шуршали, кружевные рукава развевались, а надписи на табло сменялись все новыми заданиями: «Сфотографируйся с айсбергом», «Поймай чайку за хвост», «Составь кроссворд из морских терминов», «Спусти первым спасательную шлюпку».
Потом начался второй конкурс: «Шутка капитана Смитти». На сцену вышел клоун в форме капитана, с якорем на шляпе, и начал раздавать участникам резиновые подзорные трубы:
 — Смотрите, господа, айсберг! — кричал он, указывая на зал. — Нет, это не айсберг, это буфет! — и зал хохотал.
Антуанетта, утирая слезы смеха, шепнула:
 — Мсье гид, это лучше любого Версаля. У нас там максимум гильотина, а здесь и лимонад с пузырьками, и мороженое в трубах, и шампанское в шлюпках.
Холмс же, крутя подзорную трубу, нашел в потолке надпись «Уровень два. Секретная каюта». Он поднял бровь:
 — Кажется, экскурсия предлагает нам следствие.
Я поклонился:
 — Господа, приготовьтесь. После бала мы отправимся в секретную каюту. Там, говорят, хранятся чертежи самого айсберга.
Оркестр заиграл заключительный марш. Голографические дельфины выпрыгивали из виртуального океана, официанты подбрасывали в воздух конфетти из расписания рейсов, а гости аплодировали. Кто-то из стюардов опрокинул поднос на ноги старшего помощника, и тут же был выкинут за борт.
— Ах! — взвизгнула Антуанетта. — Там же холодное море.
— Не море, а океан. Не холодный, а подогретый. И вообще здесь все бутафория, — парировал Холмс. — Так что, по моему дедуктивному методу, стюард не умрет.
Потом все плясали, веселились, пили шампанское, заедая пирожными. Пассажиры первого класса веселились на верхних палубах, второго класса чуть ниже по ярусу, где Леонардо ди Каприо уже похитил невесту в образе Кейт Уинслет. Я поправил усы, повернулся к своей разношерстной группе и сказал:
 — Ну что, дамы и господа. Бал окончен, начинается квест. Следующая остановка «Секретная каюта». Держитесь за жилеты, будет весело.
Коридор был стилизован под детективный фильм в образе полумрака, мерцающих ламп, красных стрелок на стенах с надписью «Туда ушли только самые любопытные. Назад никто не вернулся». Пол слегка скрипел, из вентиляции шел аромат кофе и морской соли. Я, как положено гиду, шел впереди, держа в руках папку с надписью «Секретная каюта. Вход строго по паспорту». Мой паспорт, официально зарегистрированный в базе санатория, светился легким неоновым отблеском, что служило пропуском.
— Любопытно, — сказал Холмс, осматривая щели в панелях, — эта дверь явно маскирует хранилище чего-то более серьезного, чем бесплатные сувениры. Надеюсь найти тут разгадку гибели лайнера. Эх, жалко нет Ватсона, он бы записал все это в реестр моих раскрытых тайн.
 — Ах, мсье, — протянула Антуанетта, — как романтично! Секретная каюта, вы и я, спасательные жилеты…
 Ришелье поднял бровь:
 — При дворе я видел интриги и похлеще, но тут хотя бы без доносов. Например, нет герцога Бэкингема…
Мы подошли к огромной дубовой двери с табличкой «Каюта №0». Дверь шепнула голосом шкафа-администратора:
 — Назовите пароль.
Я вспомнил инструктаж: «Айсберг резиновый».
 — Айсберг резиновый, — произнес я, делая гусарский реверанс.
Дверь, издав восторженный скрип, отпружинила и раскрылась. Мы вошли. Внутри был зал, больше похожий на редакцию старой газеты с десятками столов, телефонами, печатными машинками, и лампами-шляпами, которые при включении произносили анекдоты. На стенах висели карты океана с пунктиром «Айсберг перемещается сюда». В углу огромный сейф с надписью «Чертежи айсберга. Конфиденциально».
— О! — воскликнул Робинзон. — Так это правда? Айсберг не настоящий, а секретный проект, клянусь Пятницей!
Холмс мгновенно начал исследовать сейф, бормоча:
 — Отпечатки пальцев капитана Смитти, код из трех нот оркестра, замок английский восемнадцатого века…
Я достал из папки инструкцию: «Довести группу до сейфа. Прочитать сценарий №3. Улыбаться».
 — Господа, — объявил я, — перед вами главная загадка «Веселого Титаника». Кто первым откроет сейф, получает «Золотой спасательный жилет» и право объявить новый тур следующей экскурсии.
Антуанетта прыснула:
 — Прелесть! Пока я еще не на гильотине, объявлю экскурсию к мамонтам.
— Мы там уже были, мадам, — заявил откуда-то из пустоты шкаф-помощник, оставаясь невидимым.
— Но другие-то не были. А мне еще на гильотину надо успеть. Там мой муж Людовик Шестнадцатый скучает.
 Ришелье улыбнулся вкрадчиво:
 — Династию Капетов на эшафот. Нечего было ожерелья алмазные красть. Вот в моем времени Анна Австрийская тоже забавлялась подвесками, и что из этого вышло?
Шкаф-администратор зашипел из динамика:
 — Подсказка: сейф открывается, если одновременно произнести историческую фразу и сыграть на капитанском свистке.
Холмс извлек свисток, неизвестно каким образом оказавшийся в кармане, Робинзон сунул попугаю миниатюрный сценарий, а Антуанетта достала веер, чтобы отбивать такт. Я сложил руки за спиной, ожидая развязки. Дверь за нашими спинами закрылась и мигнула табличкой: «Выход по пропускам». Сейф сиял в полумраке, будто специально дразнил гостей. На нем мигали четыре разноцветные кнопки, трубка для свистка и экран с надписью «Введите историческую фразу».
Я раскрыл инструкцию, а в этот момент мой браслет тихо потрескивал: «Сообщение с Луны».
 На маленьком дисплее появилась картинка, где робот-пылесос на лунной поверхности притворяется кратером, держа табличку: «Руки прочь от спутника Земли!».
— Отлично, — пробормотал я. — Привет с Луны вовремя.
Холмс в это время наклонялся к сейфу:
 — Механизм сложнее, чем кажется. Сюда встроен даже… хм… кофейный аппарат.
 Робинзон дергал попугая за хвост, требуя исторических фраз. Антуанетта уже составила список слов «революция», «корабль», «пудра». Ришелье молча выстраивал стратегию, как будто собирался захватить Бастилию.
— Господа, — сказал я, — согласно правилам «Веселого Титаника», сейф откроется, если вы совместите историческую фразу и мелодию капитанского свистка. Можете импровизировать.
Холмс засвистел что-то похожее на гимн Британской империи, попугай подпевал «ко-рабль, пираты, пиастр-ры». Антуанетта произносила: «Пусть едят пирожные!», Ришелье грозно заявил: «L';tat, c’est moi!» (хотя это вообще фраза Людовика XIV). Робинзон, не растерявшись, выдал: «Спасите Пятницу!» — и в этот момент мой браслет снова загорелся сообщением с Луны: «Сфотографировался с Армстронгом, держим табличку: «Улыбнитесь три раза сейфу, сэр!».
 Я, не задумываясь, улыбнулся, сейф мигнул дисплеем и издал радостное: «пинг!».
— Смотрите! — закричала Антуанетта. — Он реагирует на настроение!
 — Логично, — сказал Холмс. — Если корабль веселый, сейф должен быть еще веселее. Дедукция.
Я хлопнул в ладоши:
 — Все вместе, господа! Фраза из инструкции и улыбка три раза!
Все разом крикнули:
 — Айсберг резиновый! — и три раза улыбки.
Сейф дрогнул, крышка откинулась, заиграла бодрая музыка. Изнутри выпрыгнула стопка «золотых» спасательных жилетов, пачка билетов «Безлимитный вход на Веселый Титаник» и огромный плакат с надписью «Поздравляем! Вы раскрыли айсберг как секретный объект».
Мой браслет снова вспыхнул. Сообщение с Луны: «Я горжусь вами. Отправляю айсберг в вакуумную сушилку».
Антуанетта завизжала от радости, примеряя золотой жилет. Ришелье сразу же написал записку Бэкингему: «Франция поздравляет с победой». Робинзон объявил, что будет капитаном мармеладного айсберга. Холмс сдержанно поднял лупу, тайком обследовав вырез на груди королевы. Уголки его губ дрогнули. Я посмотрел на группу:
 — Господа, поздравляю. Теперь у нас есть право объявить один исторический факт недействительным. Предлагаю использовать его с умом.
Холмс поднял палец:
 — Предлагаю объявить недействительным саму гравитацию на один час.
 Робинзон подпрыгнул:
 — Я за то, чтобы мой остров объявить культурным наследием ЮНЕСКО!
 Антуанетта:
 — А я за отменение гильотины.
 Ришелье загадочно улыбнулся:
 — Я за новый дворцовый переворот.
Браслет опять показал сообщение с Луны: «Сэр, подумайте, что отменить. У меня тут гравитация уже отключилась — летаю с пылесосом».
Я рассмеялся:
 — Ну что, дамы и господа. Пойдемте на палубу, там и решим, что нам отменить, пока робот летает.
Мы двинулись обратно, неся золотые жилеты, а табло над дверью мигало: «Миссия выполнена. Следующая игра: Парад капитанов».
Палуба сияла, как праздничная площадь. Голограммы океана сменились на алое закатное небо с мерцающими буквами «Парад капитанов». Над палубой кружили бумажные чайки-дроны, из динамиков доносился бодрый марш «Айда к нам на борт!», а спасательные жилеты гостей переливались серебром. (Золотые были только у нас, если что). Шкаф-администратор выкатился на середину палубы в виде крошечного подиума с микрофоном:
 — Уважаемые пассажиры! Вы выиграли право провести Парад капитанов. Каждый может выйти на сцену и объявить, какой исторический факт мы отменяем сегодня. Победитель получает ключ от «Секретной каюты №2»!
Я смотрел на этот парад, держа браслет. Он снова зашуршал: «Сообщение с Луны». На дисплее высветился робот-пылесос, висящий в воздухе без гравитации. И тут свет на палубе мигнул. Голограммы закатного неба распались, марш оборвался на полуслове. На всех экранах вместо «Парад капитанов» появилась строка:
«Предупреждение! Перезагрузка линии времени. Всем настоятельно рекомендуется покинуть портал».
Все замерли. Антуанетта застыла с веером в руках. Холмс поднял лупу, нацелив на ее декольте. Ришелье выпрямился, Робинзон прижал попугая к груди. Шкаф-администратор захлопнул дверцу и громко заявил ржавым голосом:
— Экскурсия на «Веселый Титаник» закончена. Лимит времени исчерпан. Экскурсоводу поручику Ржевскому вернуть гостей в санаторий.
Свет померк, все закрутилось в бешеном ритме. Последнее, что я успел разглядеть, как Холмс сунул лупу за корсет Антуанетты. Та томно выдохнула, и нас понесло в бесконечности сразу пяти измерений.
Глава 11. Ржевский и Индиана Джонс
Как всегда санаторий встретил нас щелканьем старых часов, теплицами, уточками в прудах, фонтанами и знакомым щупальцем ресепшн-автомата, раздающего бахилы. Отчитавшись Самописцу-андроиду, я отправил группу в зал, где уже мигал экран «Добро пожаловать обратно, дорогие туристы». Шкаф-администратор ехидно покашливал динамиком и бормотал:
 — Очередной тур закрыт. «Титаник» пережил всех. Ну почти…
Я с облегчением снял парадный мундир, поправил галстук гида и скинул спасательный жилет в корзину с надписью «Сдавать после временных катастроф». Робинзон сразу отправился в буфет, Антуанетта к косметологу эпохи Людовика, Ришелье на сеанс «Интриги йога», Холмс за новой лупой (своя так и осталась в корсете королевы). Я же стал ждать новых назначений.
 — Вниманию гидов! Сбор новых групп! — проревели динамики, сбрасывая на пол ворох разноцветных путевок. Я поднял свою и прочел:
 «Группа поручика Ржевского. Тур: Индиана Джонс и тайна Шевелящейся библиотеки. Новые гости: Соня Золотая Ручка, Малюта Скуратов, Александр Данилович Меньшиков, Василий Иванович Чапаев».
Подняв глаза, я увидел своих новых туристов. Соня Золотая Ручка вошла вся в блестках и перчатках до локтя, с невинным взглядом, увесистым саквояжем, где позвякивали ключи от сейфов. Малюта Скуратов следовал за ней, приземистый, мрачный, с бумажным стаканчиком а-ля «Скуратов кофе». Меньшиков, щеголь, пахнущий пирожными и лейб-гвардией, покачивая тростью с позолоченным грифом, степенно вышагивал рядом. И Чапаев, в кожанке, с белым конем под уздцы, который смирно стоял у стойки с надписью: «Временно оставлять лошадь здесь».
Вот только коня мне еще не хватало, устало вздохнул мой расстроенный разум.
— Так, товарищи… то есть господа… то есть уважаемые участники временного путешествия! — произнес я, сверяясь с планшетом. — Добро пожаловать в ваш новый тур. Пристегните ремни, отберите кнуты, шляпы и, пожалуйста, не трогайте экспонаты до указаний.
Шкаф-администратор протянул мне сверток:
 — Спецоборудование для тура. Кнут, карта с крестиком и тюбик антимоскитного крема. На всякий пожарный.
В этот момент браслет снова запищал. Сообщение с Луны:
 «Нашел пыльный сундук. Очень похож на шляпу. Шлю фото».
На дисплее высветился мой робот-пылесос, в скафандре, позирующий рядом с огромной тенью посадочного блока. Я вздохнул, улыбаясь своей разношерстной четверке:
 — Ну что, друзья, готовьтесь. Сегодня у нас Индиана Джонс. Скелеты, храмы, капканы, змеи, короче полный набор. И да, все это совершенно безопасно… — сделал паузу, — ну, почти безопасно. Готовы? Тогда поехали!
Пол санатория дрогнул, словно кто-то снизу дал пинка. Надпись на табло мигнула:
 «Переход в режим приключений. Координаты неизвестны». Дверь лифта в зал туров сама раскрылась, показывая за собой не коридор, а узкий каменный тоннель, где откуда-то доносился звон цепей и легкая мелодия кинокомпозитора Джона Уильямса.
— Так, Соня, Малюта, Меньшиков, Чапаев… По парам! — скомандовал я, делая шаг в темноту. — Шляпы выдадут по прибытии.
Первый шаг — БАЦ! — и пол санатория ушел из-под ног. С потолка свисали сталактиты, стены были выложены из красного песчаника, а где-то вдали клокотала вода. На каменной плите перед нами висела табличка: «Лаборатория доктора Джонса. Посторонним не входить (серьезно)».
Соня Золотая Ручка огляделась:
 — Ой, красота какая… Сразу видно, что музей с историей. Где тут касса и сейфы?
Малюта Скуратов тяжко вздохнул, похрустел пальцами:
 — Ладно, если что, я сразу берусь за допрос… или за пытки.
Меньшиков, поправляя галстук, рассматривал трещины в стенах, как будто это была новая коллекция фарфора:
 — Слушайте, а в этом храме буфет есть? Я привык начинать экспедицию с пирожного. Пока Петр не видит.
Чапаев, щурясь, потрогал стену:
 — Камень как камень. Ну, товарищи, пошли, а то меня тачанка заждалась. Надеюсь, я тут не утону в Урал-реке?
Я достал кнут из выданного шкафа-администратора свертка, и в этот момент браслет зашуршал. Сообщение с Луны:
 «Я нашел ваш лифт. Он тут в виде саркофага. Сунул туда швабру, она исчезла. Смотрите под ноги, сэр».
Только я успел прочесть, как под ногами Соня заметила квадратную плиту с рисунком змеи. Сделала шаг — ВЖУ-УУХ! — из стены вылетели дротики. Не растерявшись, я хлестнул кнутом по рычагу, и стены закрылись обратно.
— Господа, — выдохнул я, улыбаясь кислой миной со страху, — добро пожаловать в типичную среду обитания профессора Джонса. Здесь весь пол напичкан ловушками. Меня предупредил робот, смотреть осторожно под ноги, так что вы тоже глядите. Мало ли…
Холл расширился в огромный зал. На стенах просматривались фрески с изображением странных артефактов: ковчег, святая чаша, золотая статуэтка попугая. Надписи гласили: «Проклят входящий без шляпы». На пьедестале в центре размещалась широкополая шапка-ушанка времен Мономаха, сияющая, как реликвия.
Соня прищурилась:
 — Сверкает алмазами. Эта шляпа явно для меня.
Чапаев пожал плечами:
 — Или для коня. Ему как раз по размеру.
Я собрал всех:
 — Спокойно, гости. Это, скорее всего, ловушка. Если брать шляпу, нужно положить что-то равноценное. Фильм про Индиану Джонса смотрели? Хотя, какое там смотреть, у вас и телевизоров-то не было.
Меньшиков достал из кармана пирожное:
 — Может, эклер?
Малюта взял из-под мышки стаканчик кофе:
 — А я могу кофе оставить.
В этот момент браслет снова пискнул:
 «Внимание. На Луне кто-то достал точно такую же шляпу. Она начала шевелиться. Совет: не трогайте, сэр».
Я уже открыл рот, чтобы сказать «оставьте все как есть», но Соня Золотая Ручка, как настоящая рецидивистка, одним легким движением уже подменила шляпу на свою пилотку. Все в зале затихли на миг, потом раздался грохот. Каменные глаза на фресках засветились, пол дрогнул, стены задвигались. Из-под пола поднялся гигантский каменный шар с надписью «Привет, я тот самый, кого вы не ждали».
— Бегом! — крикнул я. — Добро пожаловать в стандартный тур Индианы Джонса!
Все бросились в тоннель, шарахаясь от стен, кнуты, шляпы и крошки эклеров летели во все стороны. С потолка сыпались искры, как будто кто-то сверху ронял на нас целые пригоршни фейерверков. Малюта ухитрился, не расплескав кофе, сунуть стаканчик в карман шинели — так теперь и бежал, словно с кипящей гранатой. Меньшиков, запутавшись в собственном плаще, кричал:
 — Это не стандартный тур, меня Петр на эшафот отправит, если опоздаю к пьянке!
Соня прижимала к груди свою новую шляпу с алмазами, словно она была древним артефактом, и тараторила:
 — Я ж предупреждала, что это ключ, а не сувенир!
Внезапно тоннель раздвоился. Влево уходила скользкая лестница, вправо терялся в темноте коридор с мигающими, как елочные гирлянды, рунами. Браслет на моей руке зашипел и выдал:
 «Выбирайте коридор справа. В левом живут каменные кроты».
— Направо! — рявкнул я, и вся компания ринулась, цепляясь за стены.
Позади каменный шар начал раздуваться, как огромный мыльный пузырь. Из темноты раздался громовой голос, как будто говорил сам шар.
 — Я только хотел познакомиться… Зачем так разбегаться?
На бегу Меньшиков обернулся ко мне:
 — Если он догонит, ты ему сам объясняешь про экскурсию!
Соня с ходу дернула за рычаг на стене, и за нами с грохотом опустилась каменная решетка. Но прямо перед ногами вспыхнула синяя арка портала, в воздухе запахло озоном и корицей. Бежать стало некуда.
— Или туда вправо, или нас сейчас сплющит, — крикнула она будничным тоном, как будто предлагала кофе с молоком.
Я шагнул первым. Мир перевернулся, и мы вывалились в огромный зал, похожий на библиотеку, только книги там были размером с двери, а на каждом корешке светился год, которого еще не существовало в природе. Ниоткуда взявшийся шкаф-помощник пискнул над ухом:
 «Добро пожаловать. Вы попали в Отдел Будущих Ошибок. Не трогайте каталог до моего сигнала».
И тут же дематериализовался  в пространстве. ВЖИ-ИИК! — и не стало. Кто-то, невидимый, произнес в пустоте:
 — А вот и вы. Опоздали ровно на три секунды.
Из-за стеллажа вышла фигура в длинном плаще, переливающемся всеми цветами ртути. Лицо скрывалось под маской с тремя глазницами, а из-под капюшона струился тонкий дымок, пахнущий лимонной карамелью. Он остановился в паре шагов, поднял руку с пером, длинным, как кинжал.
— Три секунды, — произнес он мягко. — Это не опоздание. Это почти неуважение к традициям храма.
Соня от неожиданности подняла шапку, как щит.
 — Кто вы такой, шут гороховый?
Фигура склонила голову:
 — Архивариус будущего. Хранитель ошибок, которые вы еще не совершили.
Браслет на моей руке зашипел и выдал дрожащую строчку:
 «Совет: говорите тихо, сэр. Он слышит мысли».
Малюта дернулся, пытаясь вытащить из кармана кофе, но стаканчик застрял. Меньшиков нервно закурил сразу две сигары. Архивариус провел пером по воздуху, и перед нами раскрылась прозрачная пленка, на которой, словно в зеркале, мелькнули наши же лица, но с какими-то странными шрамами. Каждый из группы держал в руках совершенно другую вещь, причем, совсем уж абсурдную. В отражении у Сони, например, была корона, у Меньшикова ключ вместо эклера, у Малюты скипетр, а у меня та самая шляпа, что была у Золотой Ручки.
— Вы еще не понимаете, — тихо сказал он, — что забрали не шляпу, а символ храма. Теперь либо вы вернете ее, либо…
Он не договорил. Библиотека загудела, книги зашевелились, а пол пошел волнами, как вода. Соня шепнула мне на ухо:
 — Слушай, а может, сдадим эту чертову шляпу, пока целы?
Архивариус вытянул перо, и оно вспыхнуло белым огнем:
 — Решайте быстро. У вас семь ударов сердца на всех.
В этот миг откуда-то из глубины библиотеки донесся знакомый  мне по фильму голос:
 — Не верьте ему!
Мы все обернулись, и увидели того, кого здесь точно не ждали. Нет, поправлюсь — не ждали они, а я-то знал, что он вот-вот должен был появиться. Из темноты между двумя гигантскими книгами вышел человек в поношенной кожаной куртке, шляпа низко надвинута на лоб, хлыст висит на ремне. Он двигался так спокойно, словно библиотека с живыми книгами была для него родным гаражом.
— А я думал, вы тут без меня справитесь, — сказал он, улыбнувшись уголком рта. — Но, похоже, опять нужен я.
Соня едва не выронила пилотку:
 — Это же… это же…
— Да, — кивнул я, — Индиана Джонс собственной персоной. Но без лицензий, просто старый археолог.
— Или Харрисон Форд, — поклонился тот, поправляя хлыст на боку.
Архивариус скривился, дымок из-под капюшона стал густым, как из паровоза:
 — Тот, кто не вписан в хроники, не имеет права входить в этот зал!
Индиана достал из-под куртки маленький медный диск, похожий на монету, на которой светился символ, мигающий в такт моему браслету. Повернулся к призраку:
 — Имею, дружок. У нас общие реликвии, уж прости.
Браслет на моей руке пискнул в три раза громче, чем обычно:
 «Сэр, вы попали в сценарий третьего уровня. Совет: держитесь за Джонса, он единственный знает выход».
Индиана бросил на нас быстрый взгляд:
— Сейчас будет шумно. У кого шляпа?
Соня, не говоря ни слова, протянула пилотку. (Шапку-ушанку с алмазами я отдал ей заранее, и она запрятала ее за корсет). Индиана мягко сменил пилотку на свою широкополую шляпу и сунул руку внутрь… а из шляпы вдруг вылезло что-то блестящее и острое, как стрелка компаса, только жило своей жизнью.
— Вот и ключ, — произнес он. — А теперь все присядьте.
Архивариус поднял перо, библиотека завыла, пол превратился в зыбучие страницы.
 — Ничего вы не измените! — рявкнул он. — Здесь управляет заклятие!
Индиана ухмыльнулся, хлопнул хлыстом, и воздух разорвала синяя молния.
 — Спорим?
В следующую секунду потолок рухнул, и мы все провалились в светящийся коридор между страницами, как в водоворот, а Архивариус закричал:
 — Вы нарушаете течение будущего!
Мы рухнули в глубину, будто в гигантский чернильный колодец, и приземлились на мягкий ковер из рассыпанных страниц. Они шуршали, извивались и пытались обхватить нас, словно ленточные черви в утробе. Стены подземного храма светились тусклым зеленым огнем, а колонны были сложены из спрессованных томов, каждая буква на которых дышала.
Соня, держась за грудь, шептала:
 — Шевелящаяся библиотека… Все на мест, шапка цела. — И слегка постучала по корсету, под которым была спрятана та самая шапка в алмазах, сиявшая призрачным светом.
Индиана, поднявшись, смахнул пыль с куртки:
 — Ничего не трогайте. Здесь страницы читают вас, а не вы их.
Браслет шипел:
 «Опасность, сэр! Архивариус активирует раздел “Закрытые выходы”. Совет: ищите подземные порталы».
Позади, в просвете провала, снова появился Архивариус. Его плащ теперь был соткан из букв, а перо стало длиннее и тяжелее, чем копье Александра Невского.
 — Никто не покидает Шевелящуюся библиотеку, пока не отдаст ей память, — проревел он. — Особенно ту, кто спрятала шапку.
Соня, прижавшись к стене, фыркнула:
 — Ага, щас. Я тут вообще туристка.
В этот миг пол храма ожил. Из чернильных трещин поднялись фигуры, составленные из букв и строчек, совсем как живые цитаты. Они двигались, дрожали, извивались и окружали нас, шурша словами. Индиана достал из-за пояса маленький факел, на конце которого горело синее пламя.
 — Слушайте меня, туристы. За статуей писца находится дверь. Это старый портал времени. Держитесь за руки, не отпускайте друг друга. За мной!
Мы двинулись к статуе, но Архивариус метнул перо как копье, которое вонзилось в каменный пол перед нами. Из него вырвалась волна букв, пытавшаяся сдернуть с ног Чапаева с Малютой Скуратовым. Меньшиков подхватил кофейный стакан и с размаху плеснул остатки на волнующийся пол. Черные буквы зашипели, расступаясь, как тараканы.
 — Не зря же я это кофе таскал! — крикнул он.
Индиана схватил Соню за руку, мне сунул шляпу:
 — Держи крепче, поручик. Эта штука показывает выход.
Шляпа засветилась изнутри алмазами, сложившимися в стрелку, указывающую на глаз статуи писца.
— Вот туда! — крикнул он. — Бежим!
Перепрыгивая через буквы-змей, через шевелящиеся страницы и буквы, мы бросились к выходу. Архивариус метнул второе перо — ВЖУ-УХ! — воздух прорезал скрип, как от тысячи грифелей по стеклу. Стены начали смыкаться, ряды книг складываться в гигантские кулаки. Соня, улыбаясь, в полголоса крикнула:
 — Ну и аттракциончик… даже лучше, чем «Американские горки».
Чапаев стал искать коня, но тот где-то пропал.
— Тачанку уволок за собой, собака паршивая, — выругался комдив пролетарской революции.
Индиана хлестнул плеткой, цепляясь за каменный выступ над статуей:
 — Быстрее, мать вашу!  Когда глаз статуи загорится, прыгайте в него, это портал. Или я не Харрисон Форд, клянусь последним крестовым походом!
Глаз действительно начал тлеть красным, потом синим, потом белым светом. Вокруг него закружились буквы, складываясь в счёт: «Три… два… один…»
Архивариус бросился к нам, пронзая пространство своим пером.
 — Никто не уйдет без расплаты!
Соня, поднявшись на цыпочки, сунула руку в корсет, вытащила шапку в алмазах, подняла ее над головой и — вуаля! — шапка вспыхнула как прожектор. Архивариус зашипел, буквы вокруг него поплыли и рассыпались.
— Прыгаем! — рявкнул Индиана.
Мы одновременно шагнули в сияющий глаз, и мир перевернулся.
Огромный ветер понес нас через коридор времени. Страницы книг, цифры и лица пролетали мимо, складываясь в калейдоскоп. Мы держались друг за друга, пока не выпали в зал санатория, на мягкий турецкий ковер, пахнущий валерьянкой и мятными леденцами. Сверху по-прежнему играла тихая музыка из старого магнитофона, будто ничего не произошло. На стенах висели те же картины, та же стойка регистрации, тот же автомат-ресепшн, выдающий бахилы.  Только одна деталь все портила. Часы над стойкой показывали 1907 год, а табличка «Выход» теперь была написана наоборот, как в зеркале. Соня прижимала к себе шапку в алмазах, Чапаев оглядывался в поисках лошади, Малюта доставал из кармана пустой стаканчик. Меньшиков дожевывал эклер, давясь от волнения.
 — Кажется, вернулись, — выдохнул я.
На этом все застыло, как картинка перед тем, как выключить телевизор. Из-за спины шагнул шкаф, взявшийся ниоткуда:
— Экскурсия в Шевелящуюся библиотеку завершена. Прошу всех гостей разъехаться по своим эпохам. Шапку с бриллиантами оставить здесь. А я к Оболенскому.
— Куда? — поползли у меня брови.
— К корнету, господин Ржевский. У него там тоже неполадки с Тамерланом. Просил выручить.
И исчез, растворившись в пространстве.
Глава 12. Ржевский и Терминатор
По прибытию меня разбил душевный паралич. Жаль, не успел взять автограф у Харрисона Форда, а то бы потом у себя дома хвастался друзьям. Если бы, конечно, в психушку не загремел. Ну, да ладно. Перекусив в местном буфете и выпив изрядную дозу из фляги, я немного помаялся без дела, погулял среди теплиц, покормил с Брежневым уток, поиграл в бадминтон с Софьей Ковалевской. Утомившись, прилег вздремнуть в отведенной мне комнате, а когда проснулся, над головой горела вывеска: «Поручику Ржевскому принять новую группу экскурсантов». Выйдя в общий зал комплекса, заметил, что группы Голицына, Оболенского и Жукова уже отбыли по своим новым турам. Оставалась моя. В этот раз состав туристов был прямо мечта любого киносценариста. Первой материализовалась Мария Стюарт, вся в кружеве, будто сбежала с гравюры XVI века. За ней Кулибин с походной отверткой и мешком медных шестеренок. Потом из вакуумной пустоты возник Эйнштейн, весь всклокоченный, высчитывающий формулу притяжения на салфетке. И в заключении нарисовался Пашка Корчагин, суровый революционный парень с лопатой за спиной, явно готов к подвигам на съемочной площадке.
— Господа, — сказал я, поправив усы, — сегодня мы направляемся туда, где кино становится реальностью.
Мария Стюарт томно вздохнула:
 — Надеюсь, это не эшафот? А то мне еще собачку кормить.
— Не эшафот. Хуже, — ответил я. — Голливуд.
Вспышка света, и мы уже стоим посреди огромного павильона. Кругом краны, камеры, прожектора, люди в черных футболках с надписью «Crew». На троне из коробок сидит сам Джеймс Камерон, орудует мегафоном. Перед ним прохаживается тот самый Терминатор в кожаной куртке, с дробовиком в руке и красными глазами. Короче, сканирует.
 — Ах, так вот вы какой, робот с отрицательным ускорением! Можно, я с вами сфотографируюсь на память? — с восторгом воскликнул Эйнштейн. — Язык высовывать не буду.
Кулибин прищурился:
 — Гм… интересно, на каком приводе он ходит. Электричество или паровой цилиндр?
Пашка Корчагин, вцепившись в лопату, яростно огляделся:
 — Где тут работать? На носу Гражданская война, мне нужно окопы копать.
— Так, — сказал я, — давайте вести себя спокойно. Это всего лишь кино. Причем, никто из вас и в ус не дует, что есть такое кинематограф и с чем его едят. Разве что господин Эйнштейн.
Тот не удержался и высунул язык. Вспышка, миг — ЩЁЛК! — и эксклюзивный снимок пошел в печать.
Терминатор медленно повернул голову и уставился прямо на нас.
 — Вы не из списка актеров, — голос был похуже ржавой консервной банки моего робота-пылесоса на Луне. .
Камерон нахмурился:
 — Эй, ребята из массовки, вы кто такие? Где ваши бейджики?
Эйнштейн попытался объяснить:
 — Мы… эээ… туристы по кривой времени. Понимаете, если искривить пространство, присовокупив сюда теорию относительности, а потом эффектом Допплера возвести все в квадратуру круга с добавлением постоянной Планка…
Договорить, что там с постоянной Планка великий ученый не успел. Терминатор поднял дробовик. Красные глаза засветились сканированием:
 — Цель обнаружена. Уничтожить!
Мария Стюарт прошептала:
 — Кажется, я все-таки побегу, покормлю собачку. Здесь пострашнее эшафота будет…
И бочком-бочком стала пятиться за наши спины. Куда она собиралась вернуться, я не знал. В Шотландии ее ждала плаха, однако и здесь она продолжала быть королевой. Выхватив из кармана путевку, я помахал ею, как белым флагом:
 — Погодите, мы же на экскурсии!
Но Терминатор, растопырив металлические насадки, шагнул к нам, и пол павильона задрожал, как на прибое. Камеры упали, гримеры завизжали. Ассистент режиссера потерял впопыхах сценарий. Камерон орал в мегафон:
 — Кто дал андроиду реальный патрон?! Это сцена «двадцать три»!
Эйнштейн, отступая, лихорадочно вычислял на салфетке:
 — Так, хм… Быстро-быстро… По моим расчетам, если он идет со скоростью три метра в секунду, а мы полтора метра, то догонит он нас через…
Кулибин, не дав закончить, толкнул его:
 — Бежим! У меня паровоз за углом. Сам в Твери смастерил, клянусь Ломоносовым!
Мы рванули за декорации, спотыкаясь о кабели и картонные стены. Терминатор ступал следом автоматическим шагом, дробовик блестел под светом софитов. Мария Стюарт бежала, придерживая юбку:
 — Скажите, поручик, у вас все экскурсии такие?
— Еще нет, — резюмировал я, — мы только начали.
А когда нырнули в лабиринт декораций, увидели бумажные небоскребы, резиновый вертолет, за ним макет ночного клуба, где Шварценеггер в фильме забрал одежду с мотоциклом. Все трещало, скрипело и сыпалось от нашего бега. Терминатор шел за нами, как стальной бульдозер, пробивая картонные стены плечом. Камерон носился за ним с мегафоном, орал:
 — Стой! Это же макет! Ты сто тысяч стоишь! Где я найду второго андроида?
Эйнштейн, перепрыгивая через провода, тараторил:
 — Теория относительности утверждает, что если мы побежим быстрее света, он нас не догонит!
— Так бегите! — рявкнул Кулибин, хватая его за воротник. — Только не забудьте мой паровоз.
Мария Стюарт, уворачиваясь от фальшивых фонарных столбов, фыркнула:
 — В моем времени казни были куда скромнее! Вжик голову — и все!
Пашка Корчагин, махнув лопатой, сшиб один из прожекторов прямо на Терминатора. Тот даже не моргнул, прожектор искрами рассыпался по полу. Процедив: «Аста ла виста, бэби», робот в образе Шварценеггера продолжал наступать на туристов.
— Неуязвим, зараза! — крикнул я. — Держимся до конца съемочного дня!
— Время, это то, что показывают часы, — начал Эйнштейн. — А если часы сломаны, то пространство искривляется до бесконечности. Вот я на салфетке вывел новый закон турбулентности…
Не успев договорить, физик неуверенно крякнул. Кулибин швырнул ему в руки свою самодельную «катапульту» из проводов и пружин. Эйнштейн по инерции нажал на рычаг, и прямо перед Терминатором из катапульты вылетела граната, врезавшись тому в лоб. Раздался взрыв: БА-АХ! На долю секунды робота качнуло. Металлический корпус под кожей потерял равновесие.
— Работает! — крикнул Кулибин. — Надо крупнее снаряды!
Мы влетели в декорацию «Полицейского участка» с картонными дверями, резиновой мебелью и стойкой дежурного офицера. Терминатор, не сбавляя шага, смял все как игрушки. Остановился перед полицейским. Глянул. Произнес: «Айл би бэк» — и снес половину участка.
Камерон в отчаянии рвал волосы:
 — Это была сцена для сиквела!
Мария Стюарт прижала к себе корсаж:
 — Если выберемся, я напишу мемуары!
Эйнштейн, спрятавшись за картонную стену, высунул голову:
 — Если робот движется по инерции, то мы можем рассчитать шаг по вектору времени…
Ассистент режиссера схватил табличку «Сцена 25» и поднял ее над головой, крича:
 — Мотор! Дубль два!
Терминатор, как по сценарию, остановился. Камерон, увидев табличку, рефлекторно крикнул:
 — Камеры! Мотор! Начали!
И в этот момент робот замер, словно переключился обратно в «режим съемок».
— О! — удивился Кулибин. — Значит, он просто машина! Не живой человек, а кукла ходячая. Надобно показать государю, может премию даст.
— Премий не будет, — мрачно выдохнул я воздух, глядя, как красные глаза снова загораются сканированием. — Сейчас эта твоя машина поймет, что его дурят.
И действительно, Терминатор качнул головой, отбросил дробовик и пошел на нас уже с голыми металлическими насадками.
— А вот теперь точно бежим! — крикнул Пашка Корчагин. — Лопата меня не спасет! Окопы потом докопаю!
Мы выскочили из павильона в соседний сарай, где стоял огромный макет космического корабля. Камерон, запыхавшись, догнал нас:
 — Стоп-стоп! Вы куда! Это декорации для «Аватара»! После «Терминатора» буду снимать.
Эйнштейн, сияя, сразу вычислил формулу:
 — А это значит, что где-то тут должен быть портал к Луне! Бозоны Хиггса нам помогут.
Я достал мигающий браслет:
 «Сэр! Внимание. Ваш робот-пылесос на Луне включил режим «Спасение экскурсий». Совет: продержитесь 2 минуты».
Мы прижались к корпусу макета космолета. Терминатор вышел из павильона, огляделся, вытянул руку. Воздух дрогнул. Туристы сбились в кучку, каждый по-своему причитая на все лады. Мария хотела назад в Шотландию, Пашка Корчагин рвался рыть новый окоп, Кулибин искал глазами свой паровоз среди декораций, а великий ученый рассчитывал постоянную Хаббла, чтобы успеть на Луну.
— Считаем до двух минут, — предупредил я всех.
И тут потолок павильона прорезал тонкий луч света. С неба, сверкая щетками и индикаторами, спускался мой верный робот-пылесос. Как он умудрился без посадочного модуля пройти сквозь слои атмосферы, осталось загадкой. Декорации заволокло шипящим облаком, закрутились потоки турбулентности. Терминатор от жара температуры стал расплавляться. Пол под ногами покрылся серебристым блеском, словно кто-то вылил тонну жидкого зеркала. Ртуть растекалась по павильону, собиралась в столбики, из столбиков росли руки, и эти руки тянулись к нам. Сформировалась голова, торс, кожаная куртка, потом материализовалось лицо. Терминатор возрождался совсем как в том фильме, собираясь атомами в единый силуэт.
Я ахнул:
 — Это ж Т-1000! Только в сыром виде!
Эйнштейн, отскакивая, рассчитал по формулам:
 — Если он жидкий, значит, у него вязкость! А если у него вязкость, значит, можно заморозить!
— Сам знаю! — отмахнулся я. — Видел в фильме.
Мария Стюарт закатила глаза:
 — Господа, я всего лишь королева. У нас на балу такого никогда не бывало!
Пашка Корчагин, сжимая лопату:
 — А у нас на Гражданской войне хоть что было. Сейчас мы его лопатой!
Из-за декораций вылетел сам Камерон, без мегафона, с чемоданом проводов, за ним  Шварценеггер в кожанке, но уже без грима, с огромным вентилятором в руках.
 — Ребята, — заорал Камерон, — это не по сценарию! Он сошел с катушек! Надо уводить людей!
Шварценеггер подхватил кринолин Марии Стюарт, чтобы та не запуталась:
 — Ком ин! Куик! Ай хелп ю!
Кулибин подал ему медную катушку:
 — Вот, на всякий случай. Электричество всех спасает, сам проверял в мастерской!
Эйнштейн завертелся на месте, добросовестно почесывая затылок:
 — Да-да-да! Если мы подадим разность потенциалов, то ртуть может скоагулировать в первичную материю!
Шварценеггер непонимающе глянул:
 — Так вас спасть или не спасать? А то у меня микрочип на исходе.
Камерон крикнул в рацию:
 — Принесите весь сухой лед, что есть! И вентиляторы! Сцена 58-А, версия боевая!
Тем временем ртутная масса уже поднялась, обретая лицо нового Терминатора в исполнении Роберта Патрика. Рожа стала странно растянутой, как отражение в кривом зеркале. Секунда, и он вырос во весь рост, пока еще ртутный.
— Вы никуда не уйдете, — прохрипел тот двумя расплавленными ртами. — Съемка окончена.
— Это у вас окончена, — огрызнулся Камерон. — А у меня еще один дубль!
Мы рванули через павильон, уворачиваясь от ртутных щупалец. Шварценеггер на ходу схватил два огнетушителя и открыл их прямо в сторону сгущающейся массы, окутывая ее белым снегом.
— Нид мо’р фрост! — осклабился он всеми тридцатью двумя зубами.
Мария Стюарт, запутавшись в кринолине, шептала:
 — В моем королевстве было проще. Голову с плеч, и вся казнь как по заказу.
Эйнштейн кричал Камерону:
 — Господин режиссер! Если у тебя есть лазерные прожекторы, можно нагреть и тут же заморозить, разорвать кристаллическую решетку! Теорема Ферма гласит, что…
Кулибин оборвал ученого, на ходу подсоединяя провода к какой-то штуковине:
 — Или спалить в раскаленной лаве!
— Не спалим, — рявкнул я. — У нас тур! Мы не можем вмешиваться в съемки.
Перед нами на ходу возник огромный склад реквизита с картонными танками, пластиковыми фургонами, и искусственными бочками с бензином. Камерон, задыхаясь, крикнул съемочной группе, которая металась туда и сюда:
 — Перекроем ему путь!
Шварценеггер швырнул бочку, та покатилась, перекрывая ртутный поток.
 Эйнштейн схватил пачку сценариев вместо салфеток, лихорадочно набрасывая формулы.
 — Он должен разложиться на атомы! Поток световых тахионов вместе с фотонами должен расплавить его. А бегает!
Все, кто был в павильоне, гримеры, каскадеры, массовка, даже осветители, стали швырять в ртутную массу любой реквизит.
Браслет мигнул:
 «Хозяин! Осталось 47 секунд до расплавления ртути».
Я сжал кулаки:
 — Держимся! Сейчас подмога придет.
Сгусток ртути наконец-то перестала взбухать и начал собираться в единое целое. Серебристые волны сгущались, сливались, пока перед нами снова не возник настоящий Роберт Патрик в образе Т-1000. Оглядел павильон, хрустнул шеей, вставив ее на место, и голосом автомата выдал в пространство:
 — А я предупреждал…
Что он там предупреждал, никто нифига не понял. Мария Стюарт облегченно хихикнула:
 — Какой вежливый сэр. Мне бы такого в Шотландию.
Эйнштейн, роняя салфетки с формулами, высунул от усердия язык:
 — Если он уже принял человеческую форму, значит, его энергетическая структура стабилизировалась. Беря за основу теорию относительности с эффектом закона Мэрфи…
— Что? — спросил Патрик.
— Ну… э-эм… — Эйнштейн прижался к стене. — Красивый у вас костюм соткался из вакуума.
В этот момент браслет пискнул на моей руке как пожарная тревога. Из динамика вырвалось:
 «Запуск экстренной программы. Робот-пылесос „Луноход-3000“ активирован».
Где-то вдалеке зашипело, и прямо из потолка павильона выдвинулась круглая серебристая тарелка спираль из света. Вихрь поднял обрывки сценариев, реквизита.
— Это портал! — крикнул я. — Прыгаем!
— Рано, сэр! — извинившись, откликнулся робот. — Шкаф застрял в другом измерении!
И точно, наш магический шкаф-администратор, тот самый, что таскал нас по мирам, стоял наполовину втянутый в спираль, наполовину торчал из павильона, а внутри мелькала тень корнета Оболенского и еще кучки туристов, которых мы в прошлый раз случайно оставили.
— Держите его! — крикнул я.
Шкаф затрещал, дернулся, искры посыпались, но все же медленно стал втягиваться в портал вместе с Оболенским и его группой. Я видел, как он кивает мне и кричит что-то вроде «Спасибoooo, поручик!» — и исчезает. В этот момент Роберт Патрик, принявший уже твердую форму, понял, что происходит. Шагнул к порталу, но прямо перед ним пол разошелся, и из-под павильона хлынула огненная лава со  спецэффектами из соседнего съемочного павильона «Вулкан». Камерон, откуда-то сверху закричал в мегафон:
 — Держим! Это мой последний дубль!
Патрик, как в фильме, сделал шаг, проваливаясь и вытягиваясь тонкими струйками. Заорал благим матом (в американской версии сленга), глаза потекли, и исчез в бурлящей лаве, оставив только пар.
Шварценеггер, вытирая лоб, поднял вверх большой палец:
 — Ай’л би… эээ… чао.
Мария Стюарт с облегчением обмахнулась неизвестно откуда появившимся веером:
 — Сие была драма.
Пашка Корчагин, поправляя лопату, глубокомысленно изрек:
 — На Гражданской войне бы такого не допустили. Эх, тачанки мне не хватает!
— Все! — рявкнул Камерон. — Портал держится пять секунд! Или вы убываете в свое время, или я всех туристов заберу в «Аватар».
Я оглянулся, как вся наша потрепанная группа стояла перед спиралью света. Камерон с Шварцем, гримерами и осветителями метались вокруг, доделывая последний дубль, продолжая снимать даже во время двух измерений.
 — Все в портал! — крикнул я.
И все прыгнули. Свет окутал тела, запахло озоном, мир закрутился. Последнее, что я увидел, был Камерон, снимающий нас на IMAX-камеру, и Шварценеггер, машущий рукой.
— Скажи привет зрителям! — крикнул он. — А я еще вернусь…
И мы исчезли. Свет портала стал гуще. Казалось, нас выдернули из привычного пространства и размазали кистью по полотну Сальвадора Дали, с вытянутыми лицами, растянутыми пальцами, а вместо глаз зияли дыры. Я услышал, как Эйнштейн бормотал что-то насчет нового закона пяти измерений:
 — Это не просто кривизна пространства. Это кривизна в квадрате, умноженная на константу…
Мария Стюарт, вытянутая в прозрачную каплю, успела поправить корону:
 — О, Господи, где моя Шотландия?
Кулибин скрутился в спираль медных проводов и пытался собрать себя обратно. Пашка Корчагин, превратившись в узел из лопаты и сапог, хрипел:
 — Держитесь, товарищи. Революция рядом. Сбросим гнет капиталистов…
А я — с вашего позволения, поручик Ржевский — видел, как робот-пылесос, наш спаситель, летит впереди всех, и от него тянется дорожка света. Вдруг пространство щелкнуло, мы понеслись еще быстрее, как если бы нас затянуло сразу в пять измерений. Одна рука в будущее, другая в прошлое, ноги на Луну, голова в какой-то комплекс из мигающих стеклянных башен. Все вокруг стало прозрачным и текучим, словно мы сами стали жидкой массой ртути.
Портал рванул, раздался звук, похожий на вздох: ВХУ-УХ, — и нас всей толпой вывалило на мягкий ковер виртуального комплекса.
Глава 13. Ржевский в мультфильме «Три богатыря»
Потом я долго и усердно спал. А проснулся как человек, переживший пять измерений и два дубля Камерона подряд, на белоснежной кровати в тихой комнате комплекса, под мягкое шуршание вентиляции. Снял сапоги, потрогал себя за нос — вроде цел, не растянут, не размазан как та ртуть в фильме. За окном, сквозь прозрачную стену, мерцали башни комплекса, напоминающие перевернутые рюмки из хрусталя. Или женскую грудь — тут кому как, прошу не ржать. Приснилась девица с моего института, вот и запомнилось. Я когда-то в своем времени ухаживал за ней, но милашка предпочла друга-боксера, а вот воспоминания о ее пышных прелестях остались, черт побери.
Между тем по коридору донесся звонок на завтрак. Еще не привыкший к тому, что завтрак тут подают в три времени сразу — вчера, сегодня и завтра, — я натянул форменный сюртук и пошел в столовую. За длинным стеклянным столом уже сидели Оболенский с Голицыным. Оба гида, как и я: один с улыбкой гусара-попаданца, другой с серьезностью адъютанта Кутузова.
 — Ну, поручик, — начал Оболенский, отставив бокал с крепкой жидкостью. — Как вам ночлег?
 — Лучше не бывает, — ответил я. — Только бы не снилось, что меня растягивают по измерениям. Вот, к примеру, приснилась грудь моей прежней пассии. А проснулся, глянул в окно, там башни комплекса. Непорядок, господа. Непорядок…
Голицын, откусывая кусочек хрустящей булки, заявил:
 — Мы вчера с туристами попали в эпоху барона Мюнхгаузена. Хотите отчет?
 — Потом, — сказал я. — Давайте сначала салат.
В зал въехал шкаф-администратор-ЭВМ. На этот раз на маленьких колесиках, будто решил сам подыграть местному интерьеру. Подмигнув лампочками, раздвинул дверцы, высунув рулон перфоленты:
 — Поручик Ржевский, для вас новые туристы. Свежеиспеченные. Только что из былин и мультфильмов.
Я отставил приборы, так и не успев доесть кашу с мясом. Хорошо, что фляга с коньяком постоянно была полной — уж не знаю каким образом она пополнялась во всех моих турах.
 — Кого несет нынче, любезный ящик с хламом?
— Та-та-та-там! — пропел шкаф. — Василиса Прекрасная и Аленушка!
И точно, прямо из дымки шагнули две девицы, одна в венце, другая в сарафане. Василиса, спокойная, с легким взглядом победительницы конкурсов красоты всех времен, за ней Аленушка, с удивленными глазами и платочком, прижатым к губам.
— Здравствуйте, добры молодцы, — сказали они враз, обращаясь к нам, сразу к троим. — Мы ваши новые туристки. Кто из вас Ржевский?
Оболенский прыснул:
 — Ну все, поручик, теперь тур у вас точно не заскучает. Недаром груди девичьи снились. Ха-ха…
Шкаф, покачавшись, открыл дверцы шире:
 — А это еще не все. Ждите продолжения.
В глубине коридора нарисовались могучие силуэты: три богатыря — Илья Муромец, Алеша Попович и Добрыня Никитич. За их могучими спинами маячил тот самый конь из мультфильма,  Юлий, вертлявый, комичный, с глазами, как две кнопки. Он мигом вытянул шею, сунул голову наружу и с ходу ляпнул:
 — Ну, здравствуйте, братцы. Кто здесь начальник?
Я поднял брови.
 — Поручик Ржевский к вашим услугам. Гид. А ты, значит, говорящая лошадь?
Юлий склонил голову, изогнув шею.
 — Не лошадь, а конь! Прошу не путать вазу с бульдозером. Отлично, тогда я буду вашим пресс-секретарем, охранником, синоптиком погоды, а заодно и музыкальным оформителем.
Алеша Попович улыбнулся:
 — Не обращайте внимания, он всегда так.
Илья, поправив кольчугу:
 — Ну что, куда путь держим?
Добрыня:
 — Говорят, тут Тугарин с Соловьем-разбойником шастают…
Юлий перебил:
 — Да-да! За нами уже хвост! Я лично видел, как в мультяшном облаке мелькнула тень Тугарина. Мы с Василисой думаем, что он за нами подглядывает.
Василиса покраснела, Аленушка перекрестилась.
 — Мы, добрый молодец, привыкли, но все равно нам тревожно.
Я налил себе кофе. Надо было собираться. С таким набором персонажей тур обещал быть самым веселым.
— Ладно. Завтракаем и выдвигаемся. Сначала экскурсия по комплексу, потом — к Тугарину или кому там шкаф намечает. Но если за нами уже гоняется Соловей-разбойник, то шлемы с мечами держите крепче.
Юлий поднял хвост, как антенну:
 — Держу!
Браслет на руке пискнул:
 — Внимание, сэр! Объекты «Тугарин» и «Соловей» пересекли границу измерения. Рекомендуется готовиться к обороне.
Юлий вскинул голову:
 — Ну вот, я же говорил! У нас хвост!
Василиса с Аленушкой переглянулись, как девицы на балу перед началом контрданса, а три богатыря синхронно подняли головы, как кони на запах битвы.
 — Ясновельможный господин, — спросил Илья Муромец, — куда идти, чтобы их встретить?
 — Пока никуда, — ответил я. — Сначала экскурсия, потом оборона. Шкаф, покажи нам маршрут.
Тот выдвинул из боковин неоновые стрелки.
 — Дальше по коридору, через зал временных экспозиций, в сектор тренажеров.
Оболенский с Голицыным поднялись, откланявшись девушкам, сославшись на свои экскурсии. Одному предстоял тур к Нерону, второй должен был повести туристов на Эверест, отчего гневно ругался. Конь Юлий шмыгнул носом, дотрагиваясь копытом до шкафа:
 — А это что за кнопочка? А эта?
Я отдернул его:
 — Не трогай! Последний раз, когда кто-то тронул, нас унесло в пять измерений.
— Ну и что, весело же было, — обиделся конь.
И тут за стеклом санатория промелькнула тень. Огромная, крылатая, с пастью, как у печки. Юлий пискнул:
 — Это он! Тугарин!
В ту же секунду воздух задрожал от свиста, прямо над нами пронеслась струя звука, словно свисток гиганта: ВЖУ-УУХ!
 Голос браслета изрек:
 — Объект «Соловей Разбойник» использует акустическую атаку. Беречь уши.
Аленушка взвизгнула, Василиса опустила голову, а три богатыря вытащили мечи, которые принесли с собой как сувениры.
 — Разрешите дать отпор? — поинтересовался Алеша Попович.
Я вздохнул:
 — Только аккуратно. Тут комплекс, тут камеры, потом еще платить придется…
Юлий закрутил хвостом:
 — А я буду отвлекать. Я, знаете ли, умею всякие там фокусы.
Подпрыгнул, нажал копытом на какой-то люк в полу, и тот с треском открылся, выпуская клубы пара с целую стаей роботов-уборщиков. Те, запищав, выстроились в каре вокруг нашей группы, как те тевтонские рыцари на Чудском озере.
— К бою! — взвыл… нет, заржал Юлий. — Это моя личная кавалерия!
Секунда: БАЦ! — и коридор комплекса превратился в мультяшно-былинное поле битвы. С одной стороны наша компания, три богатыря и десяток роботов-пылесосов; с другой стороны, сквозь прозрачную стену надвигалась тень Тугарина и свистящий контур Соловья.
Я оглянулся на всех:
 — Ну что, господа, поход в санаторий окончен. Начинается экскурсия с экшеном.
Юлий скалится, махая торчащим хвостом как пропеллером:
 — Я ж говорил! Теперь подковы надо снимать, вот незадача…
Секунда, и стеклянная стена дрогнула, как вода. Огромная пасть Тугарина вползла внутрь, а вслед за ним в помещение вкатился вихрь Соловья со свистом, перьями и каскадами искр. Стеклянная стена дрогнула, как вода под ветром, через нее, словно из гигантского аквариума, в помещение вползла пасть Тугарина, вся дымная, чешуйчатая, пахнущая жареным перцем. За пастью виднелась широкая шея и крылья, искрящиеся как новогодняя елка. Следом пронесся вихрь: ВЖУ-УУХ! — это Соловей Разбойник со всего маху ударился о колонну, рассыпая звук, как стеклянную крошку. Три богатыря мгновенно стали стеной: Илья Муромец поднял дубину, Алеша Попович занес меч, Добрыня прикрыл девушек щитом.
 — Сударь, — обернулся Илья, — разрешите действовать? А то тридцать три года на печи бездельничал.
 — Действуйте, — выдохнул я. — Только без разрушений. Тут мебель дорогая.
Юлий уже раздувал ноздри, копыта дрожали.
 — Ну что, коняшка, вперед! — пробормотал он сам себе и взвился на дыбы, пытаясь ударить Тугарина прямо по носу. А получился конфуз. Копыто соскользнуло, Юлий застрял в шторах, намотался на карниз и повис вниз головой, отчаянно болтая подковами.
 — Это отвлекающий маневр! — заржал он. — Все по плану!
Василиса бросилась к нему, но Соловей свистнул протяжно, аж барабанные перепонки заклало, звук отбросил ее назад, как волна. Аленушка закричала, прижимая руки к ушам. Тугарин рыкнул, и воздух завибрировал, пахнув серой. И тут мой единственный, старый, но верный робот-пылесос выехал вперед. Малый ростом, серебристый, с антенкой, он пикнул, включил режим «турбо» и открыл на крышке крошечный лючок. Оттуда хлынул узкий луч света, похожий на миниатюрный портал.
— Держитесь! — закричал я. — Он открывает окно!
Робот, хоть и размером с кастрюлю, врезался прямо в Тугарина. Из корпуса брызнули искры, послышалось «вжжжж» — и из подающегося звука вырос целый круг света. Соловей свистнул еще раз, затягивая портал в воронку, но портал держался.
— Богатыри! — крикнул я. — Быстро в портал!
Илья рубанул воздух, разгоняя жар, Добрыня подхватил Аленушку и Василису, Алеша выдернул из штор Юлия. Конь, все еще висел вниз головой:
 — Я ж говорил, все по плану! — и, махнув хвостом, тот сиганул первым в портал.
Тугарин попытался схватить его зубами, но робот-пылесос ударил еще раз лучом, искры вспыхнули, и крылатый змей отшатнулся.
— Прыгай! — заорал я.
Один за другим мы прыгнули в сияющий круг. Последнее, что я видел, это как Соловей, обратившийся в чистый свист, пытался достать нас, но ударялся о край портала, распадаясь на тонкие музыкальные ноты. Робот-пылесос, мигнув антенкой, прикатился последним. За его корпусом, в разворачивающемся круге, Тугарин рыкнул и исчез, будто его затянуло обратно в мультфильм.
И мы полетели, кто вверх ногами, кто боком, кто в виде блестящей ленты, кто вообще без копыт и хвоста, полетели в новый мир, в новую сказку, в мультфильм, в другое измерение.
— А-а-а! — завопил Юлий. — Я же говорил, это мультик! Мы в заставке!
 Пленка стала сворачиваться в спираль, ноты Соловья превращаться в звуки шарманки. Богатыри держались за щиты, девушки за косы, Юлий копытами за столовое серебро, а я за робота-пылесоса. И вдруг ЩЁЛК! — мы встаем на твердую землю. Только земля оказывается не землей, а нарисованным ковром-самолетом, который парит над сказочным лесом. Над головой огромные нарисованные буквы: «Серия 2. Похищение Самовара-3000». Внизу ярмарка, все из пластилина, какие-то пряничные домики, деревянные избушки, река из киселя. На горизонте замок Тугарина, с антеннами, часами и мультипликационным заводом. На ковре сидит художник-аниматор и рисует нас прямо по ходу действия.
 — Так, — бормочет он, — в этой серии надо, чтобы герои спасли Самовар-3000.
Юлий оглядывается:
 — Вот черт, теперь по сценарию нас должны гнобить Баба Яга на гироскутере и Леший с кикиморами.
 Я слышу, как Илья хмыкает:
 — Главное, держаться вместе, а там уж покажем им силушку богатырскую!
Все шестеро — Юлий, Аленушка, Василиса и три богатыря — пытаются понять, что за «Самовар-3000» такой. Василиса пробует заглянуть в раскадровку, но страницы рассыпаются по ветру. А я понимаю, что раз робот-пылесос пикнул — значит, чувствует опасность. Из-за леса уже слышен металлический свист, это Соловей Разбойник летит на ракетном самоваре, как на боевом челноке.
Юлий машет копытами:
 — Ты на кого бочку катишь, беззубый? Да ты знаешь, кто я такой? Да за мной весь Суздаль с Ростовом стоит!
Солнце здесь было нарисовано акварелью, но жгло как настоящее. Вдали виднелась базарная площадь, гомон, ярмарочные балаганы. На крыше терема висела растяжка: «Добро пожаловать в Новгород — столицу долговой сказочности».
Юлий, заметив надпись, вздрогнул, как лошадь перед свежим овсом.
 — О-о, только не это! — пробормотал он. — Тут мои… э-э… финансовые недоразумения.
Три богатыря переглянулись.
 — Что еще за недоразумения? — строго спросил Добрыня.
Ответить Юлий не успел. Из-за угла, как из сказочного банкомата, высыпали трое, иными словами коллекторы Тридевятого царства, в черных кафтанах, с золотыми цепями и свитками-долговыми расписками. У каждого вместо головы находилась печать с двуглавым орлом, а на спинах висели котомки с надписью «Взыскание».
— Вот она, эта лошадь! — гаркнул старший. — Юлий, должок пора возвращать!
Тот попятился, скрипя копытами:
 — Я не лошадь, я конь! Прошу не путать мочалку с танком. Эй-эй-эй, господа хорошие, вы чего? Я все отдам. Может быть… Это все недоразумение!
Коллекторы шагнули вперед. Один раскрыл свиток, из него выпала дубина размером с заводскую трубу. Юлий, собравшись с духом, встал на дыбы, вытянув шею, громогласно заявил:
 — Не смешите мои подковы! — и щелкнул хвостом, так что у всех обожгло кожу. Алеша Попович даже прикрылся щитом. Пока коллекторы моргали, конь рванул через толпу — РАЗ! — и в миг оказался на другой стороне площади. Сбил пряничный киоск, перепрыгнул через нарисованную реку киселя и спрятался за декоративным памятником «Тысячелетие Новгорода».
— Я в домике! — крикнул он оттуда. — Все по плану, господа!
Коллекторы ринулись следом, спотыкаясь о собственные свитки. Народная толпа визжала, хлопая в ладоши, как будто это был номер цирка. Одна бабка уронила ведро, другая торговка подавилась студнем, а кузнец потерял молоток. Добрыня Никитич бросился за конем. Илья Муромец, с трудом сдерживая смех, крикнул вдогонку:
 — Держи его крепче, Добрыня, а то опять уйдет, как в той серии.
Я, как гид, уже начал понимать, что за всем этим абсурдом стоит новая сюжетная линия: Самовар-3000 явно связан с долговыми коллекторами, а наш бедный Юлий втянулся по уши. Те громовые ребята просто перепутали, кто есть «самовар», а кто «конь богатырский». Бывает…
Робот-пылесос подкатился ко мне, мигнул антенкой: «Сэр! Надо вмешиваться, пока эта серия не ушла в полный трэш». Коллекторы в плащах уже почти настигли Юлия за памятником, когда сверху раздался металлический свист, похожий на звук чайника, но громче, в десять раз. С неба спускался Соловей-разбойник, теперь в виде огромного кибернетического страуса с турбинами вместо крыльев. На его спине восседал блестящий Самовар-3000 с табличкой «Объект конфискован».
— Он утащил самовар! — воскликнула Аленушка.
 — И Юлия сейчас в кредит завернет, — добавила Василиса.
Соловей спустился прямо на ярмарочную площадь. Турбины раздули нарисованную реку киселя, та потекла по мостовой. Робот-пылесос подкатился вперед, запищал тревожно.
— Ну, — сказал я, как гид, — теперь что? Спасательная операция?
 — Держи крепче, Добрыня! — пробасил Илья, — сейчас помогу.
Богатыри слаженно выстроились полукругом, щиты сомкнулись, мечи засверкали. Василиса с Аленушкой держали свитки-ловушки, чтобы отвлечь коллекторов. Юлий выглянул из-за памятника, с глазами как блюдца:
 — Я тут подумал… Может, сами разберетесь, а? А я пока… э-э… в отпуск?
 — Не смеши свои подковы, — рявкнул Добрыня. — Выходи, конь богатырский!
Соловей издал ультразвуковой свист, на его груди засветился индикатор «Режим взыскания». Самовар-3000 зашипел, как реактивный двигатель.
— План такой, — шепнул мне робот-пылесос своим электронным голосом. — Я отвлекаю. Вы спасаете самовар. Богатыри прикрывают Юлия.
— Принято, — ответил я. — Только не расплавься, дружок.
Робот-пылесос выкрутил турборежим, из корпуса вылетели конфетти и искры, и, пища тонким сопрано, помчался прямо к Соловью, как маленькая серебристая комета. Турбины Соловья взвились, кисельная река поднялась волной. Богатыри ринулись вперед, кто с дубиной, кто с дубиной. Коллекторы в союзе с Тугариным наступали с другой стороны. Юлий, решив, что это героический момент, выскочил из-за памятника с криком:
 — Я отвлеку их кредитом! — И выхватил из ниоткуда гигантский чек «Тридевятое царство. Возврат средств», сунув его коллекторам под нос. Те растерялись, а Василиса с Аленушкой тут же накрыли их свитками-ловушками. Соловей попытался взлететь, но робот-пылесос подпрыгнул и встроенным насадкой засосал поток ультразвука, временно ослепив его сенсоры. Самовар-3000 зашатался на спине Соловья.
— Сейчас! — заорал я.
Добрыня схватил самовар, Илья с Алешей одновременно рубанули по креплениям. Самовар-3000 свалился прямо на ковер-самолет. Робот-пылесос снова пискнул, и открыл над ковром небольшой, но стабильный портал.
— Быстро внутрь! — крикнул я. — Бросай туда самовар!
Юлий, перепрыгивая через кисельную реку, первым сиганул в портал. Богатыри, Василиса, Аленушка и я тут же следом. Самовар-3000 втянулся в светящийся круг, как огромный чайник в дверцу духовки. Соловей попытался преследовать, но его затянула обратно нарисованная  мультяшная сцена. Коллекторы оказались связаны свитками-ловушками. Мы прыгнули в портал, и нас опять понесло через стоп-кадры мультфильма: кусочки бумаги, акварельные облака, карандашные леса. Все закрутилось, как рулон сказочной афиши. Свет портала на мгновение погас. Акварельные леса растаяли, мультяшные звуки схлопнулись, как выключенный магнитофон. Мы падали и летели, одновременно чувствуя запах киселя, озона и горячего металла. Самовар-3000 гудел у нас в руках, как живой реактор. Юлий прижимал уши копытами, возмущаясь:
 — Не смешите мои подковы! Коллекторами они решили меня запугать. Ха-ха! Да за мной весь Новгород стоит! Да за мною сам князь Ярослав с дружиной!
Вспышка — БАЦ! — и пол под ногами стал настоящим, гладким, блестящим. Стены обрели привычный металлический оттенок. Мы стояли в огромном зале виртуального комплекса. Тишина рухнула в уши, казалось, пронзенная лишь писком робота-пылесоса.
— Фух! Вернулись! — выдохнул я.
Самовар-3000 дрогнул в руках Ильи и засветился красным. Потом растворился, возвращаясь в свое измерение. На плазменном экране засветилась надпись:
«Весь реквизит подлежит возвращению в свою историческую эпоху».
Юлий покраснел от стыда (настолько, насколько может покраснеть нарисованный конь):
 — Прошу простить. Был неправ.
— Ладно, — вздохнул я в утешении. Вернулись живыми, и то хорошо. С самоваром и коллекторами разобрались, теперь по домам.
Возникший ниоткуда шкаф-администратор мигнул антенной, и посреди зала открылась дверь, за которой клубился черный туман. Туда-то и направились по очереди мои экскурсанты. Аленушка с Василисой послали на прощанье воздушный поцелуй. Алеша Попович с криком: «А ну-ка, отведайте силушки богатырской!», исчез следом за ними. Илья с Добрыней тянули за собой упирающегося коня. Тот норовил стянуть со стойки администратора вазу с апельсинами. Проводив их взглядом, подозвав своего робота-пылесоса, я отправился в столовую. Там уже поджидали Оболенский с Голицыным, возвратившись из тура. Жуков отсутствовал, застряв где-то в другом измерении. Шкаф-помощник исчез его выручать. Экскурсия в мультфильм «Три богатыря» была завершена.
И, думаете, это все?
Ошибаетесь…
Глава 14. Ржевский и Гостья из будущего
На следующий тур мне был предложен список, ну совсем уже абсурдных с точки зрения науки туристов. В одной группе оказались и жившие некогда и вымышленные персонажи, так сказать, в «одном флаконе». А сама экскурсия поразила своей вычурностью. Как и в случае с «Терминатором», мы снова отправлялись внутрь фильма, теперь уже советского, зато всеми любимого с детства. Агент 007, Фантомас, Король рок-н-ролла, Емеля на печи из сказки, плюс добавьте сюда персонажей фильма «Гостья из будущего», и вот вам весь настоящий абсурд, господин Ржевский, сказал я себе, отправляясь знакомиться.
— Ого! — выдохнул Джеймс Бонд, приглаживая свой смокинг, который, как ни странно, стал переливаться радужным блеском, будто сшитым в «ГУМе» 2084 года. — А компания-то у нас подобралась, хвала Голливуду.
 — Снимаю кино, сэр, — прошептал Фантомас, то ли пугая, то ли впечатляя Емелю. Тот мирно дремал на своей печи, которая теперь ехала по антигравию, как космический самокат.
 Элвис Пресли, в серебряном плаще, с гитарой, переливающейся струнами-лазерами, громогласно распевал на весь комплекс «Love me tender». Из аллей и фонтанов потянулись слушатели, среди которых мною были замечены любопытные личности своих эпох. В числе прочих, например, маячил в толпе Дзержинский, а с рядом Коперник. Толкаясь локтями, сквозь толпу пробирался тучный Будённый, а за ним семенил Санчо Панса, причем, на осле. Неизвестно, где был сейчас его Дон Кихот, но сам факт, понимаете ли…
Алиса Селезнева выбежала из-за угла, вся в сиянии какого-то ареола:
 — Быстрее, товарищ гид! За нами идут! Космопираты Крыс и Весельчак У прорвали заслон на орбите!
 — Спокойно, Алиса, — сказал я, вынимая Меелафон из кармана. — На этот раз мы им покажем.
(Как оказался у меня Меелафон, надо было бы спросить шкафа-помощника, но тот как всегда благоразумно скрылся в другом измерении). Предатель…
Вдалеке завыл сигнал тревоги, лампы мигнули. Печь Емели выпустила искру и, подпрыгнув, приняла боевую стойку. Бонд достал пистолет, Фантомас поправил маску, Элвис сделал аккорд, от которого дрогнули панели потолка. Публика возликовала, разразившись овациями.
— Готовы? — Алиса посмотрела на меня. — В этот раз от нашей группы зависит, как сценарий фильма.
 — Сценарии мы умеем переписывать, — ухмыльнулся я. — Взять хотя бы «Веселый Титаник». Минимум трагедии, максимум юмора. И никаких жертв. Где эти ваши космопираты?
Двери коридора с шипением разъехались, и в проеме возникли два главных бедствия космоса: Крыс и Весельчак У. Первый был сухой, как вобла, с механическим хвостом, который щелкал затвором старой винтовки. Второй, в блестящем комбинезоне цвета расстроенного хрома и с широченной ухмылкой, озирался, будто он только что выиграл в лотерею время на бесплатный грабеж всей галактики.
— А ну стоять! — прорычал Крыс, вращая своим хвостом. — Отдавайте Меелафон, или я сыграю на ваших нервах!
 — У-у-у! — захохотал Весельчак. — А лучше сразу сыграем на ваших костях!
Емеля, не открывая глаз, ткнул печью на антиграве вперед, как боевым тараном. Печь, запыхтев, выпустила клубы пара, тот мигом превратился в облако мелких нанороботов, которые начали жалить Весельчака У в накрахмаленную спину как осы.
 Фантомас исчез, буквально растворился, оставив легкий запах дорогого грима, и появился у пиратов за спиной, шепнув: «Бo-o!». Те испугались. Джеймс Бонд открыл портативный зонтик, который на деле оказался плазменным щитом, а Элвис рванул гитарой аккорд такой силы, что пол задрожал, а воздух вспыхнул лазурью.
— Алиса, к лифту! — крикнул я. — Они нас не догонят, если уйдем через музей времени.
 — Сюда! — Она махнула рукой. — Там «хронозал», если добежим, сможем попасть в другую эпоху!
Я сжал Меелафон, прибор загудел, подсвечивая коридор мягким голубым светом.
 — Сейчас будет фокус, ребята! — объявил я. — На счет «три»!
 — Раз… — печь подпрыгнула.
 — Два… — гитара Элвиса взвизгнула марсианским блюзом.
 — Три! — я ткнул кнопку на Меелафоне, и пространство перед нами раскрылось спиралью времени, по которой светились цифры 1984, 2084 и 3010, будто табло в метро.
Пираты рванули следом. Крыс метнул хвост, Весельчак выстрелил из лазера, но струя энергии прошла мимо, сшибив плакат «Алиса — пример для всех пятиклассников Солнечной системы».
— Быстрее! — закричала Алиса. — Еще миг, и мы в другом времени!
Спираль времени завертелась, закружила нас, как вихрь из стружек. Шум, звон, Алиса держит меня за рукав, Емеля за печь, Бонд за смокинг, Элвис за гитару. Фантомас ухитрился ухватиться за собственную тень, отчего стал похож на фантом (от слова «фантомас») — тут я простил себя за тавтологию. Кувыркаясь и путая ноги, руки, головы, мы выпали в гулкий зал с куполом, то ли музей, то ли вокзал, то ли все сразу. Неоновые вывески гласили: «Москва-2084. Хронотерминал №7». Сквозь прозрачный купол виднелись шпили Кремля, но они были увиты кабелями и антеннами, а вокруг по воздуху плавали платформы с рекламой: «Купи путевку в прошлое — у нас дешевле!».
— Приземлились! — выдохнула Алиса. — Здесь безопасно… ну, почти.
— Мы в вашем времени, о, дивная дева? — поинтересовался Емеля. — А то мне еще на рыбалку. Надо щуку поймать.
И тут к нам подкатился робот Вертер. Чуть потрепанный, с новым датчиком на груди, но все тот же романтик космоса, каким я его помнил из фильма.
 — Алиса! — воскликнул он, чуть не уронив поднос с кофе. — Вы опять путешествуете без моего разрешения?
 — Вертер, не до шуток! — отмахнулась она. — Нас пираты преследуют!
Мой робот-пылесос, вынырнув из портала, подпрыгнул, встряхнулся, сделал «пи-и-иип» и ткнулся Вертеру прямо в бок. Вертер замер, потом радостно пикнул в ответ: «пи-и-иип», совсем как тот из «Звездных войн» Лукаса.
 — Это ваш механический друг? — Вертер склонился, глядя на пылесос. — Какой у него изящный алгоритм!
 — Да, — сказал я, — прошу любить и жаловать. Работает без устали, убирает не только пыль, но и следы на Луне.
Робот-пылесос тихо запел моторами, Вертер ответил мелодичным «динь-динь»,  тут же подключаясь друг к другу по беспроводному каналу. Зажужжали, засветились, короче, вступили в контакт. Через пару секунд оба начали крутиться на месте, словно танцуя, и обмениваться эмодзи на маленьких дисплеях. В общем, нашли друг друга, паршивцы.
— Кажется, у нас новый дуэт, — заметил Бонд.
 — Главное, чтобы не сбежали вместе, — хмыкнул Фантомас. — А то у меня летающая машина сломалась.
— Догоним на флаерах, — вспомнил я «летающую бочку» из фильма «Кин-дза-дза».
В это время где-то за куполом завыла сирена. На горизонте в небе, между антенн, показались силуэты двух черных челноков. Один гнал за другим, норовя первым пойти к приземлению.
 — Они нас нашли, — прошептала Алиса. — Крыс и Весельчак уже здесь.
Я посмотрел на Вертера, потом на своего пылесоса.
 — Ну что, ребята, покажем, что такое совместная уборка по космопиратскому стандарту?
 Оба робота синхронно мигнули зелеными диодами, когда Алиса подошла ко мне с решительным видом.
 — Здесь нам не спрятаться. Но мы можем вернуться туда, где все началось.
— Куда?
— В тысяча девятьсот восемьдесят четвертый. У них там хоть газированные автоматы работают без сбоя.
Я глянул на свою разношерстную группу. Емеля на печи клевал носом, Элвис примерял бейсболку с надписью «CCCP», Джеймс Бонд листал путеводитель по Советскому Союзу, Фантомас пробовал подпольный космический лимонад, датируемый 2084 годом. Понравился, одним словом.
 — Ну что, товарищи, — сказал я, — готовимся к пересадке. Вперед в прошлое, где «Жигули» пахнут бензином, а дальний космос все еще остается мечтой!
Шагнули всей толпой в новый портал, и тот мягко выплюнул нас в середину московской улицы. Лето 1984-го. Теплый асфальт, липы, дворы. На перекрестке звякнул трамвай, в будке продавали мороженое «Эскимо» за 20 копеек, рядом стоял автомат газированной воды с сиропом. «Жигули» и «Волги» лениво катили по улице, на обочине мужики играли в домино, а мальчишки гоняли мяч. Мы прошли мимо кинотеатра «Сатурн», где афиша гордо обещала «Через тернии к звездам» и «Приключения Электроника». Пахло сладкой ватой… нет, свежим попкорном, хотя, как по мне,  тогда еще никто не знал этого слова. Алиса повела нас к школе. Там, в просторном учебном классе, Коля Герасимов чертил в тетради схему «Космозоо», фантастического зоопарка будущего. Фима Королев, сидя за соседней партой, спорил с ним о том, можно ли приручить летающего медузоида. Рептилоида, спросите вы? Нет, «медузоида». Сам придумал. Ай да Ржевский, ай да сукин сын, как сказал бы великий Александр Сергеевич Пушкин.
 — Вот, знакомьтесь, — сказала Алиса. — Мои друзья из прошлого.
Мы вошли в класс. Запах мела, краски и старого линолеума ударил в нос, как привет из детства. На стенах висели плакаты «Космос — наш!», глобус Луны, модель станции «Мир» из фанеры. В углу стоял проект «Космозоо», аквариум с растениями, модель орбитального вольера и маленькая голографическая рыбка, мечущаяся в прозрачной сфере. Откуда в 1984 году голограмма, я не стал утруждать себя ответом. Не до того было. Вертер с пылесосом замерли, разглядывая эту наивную технику. Их диоды мигнули мягко и даже как будто ностальгически. Емеля, пригревшись на печи, достал из кармана мелочь и пошел на улицу к автомату за газировкой. Элвис стоял у окна, притопывая в такт музыке, что доносилась из школьного радиоприемника, где звучала песня «Миллион алых роз». Джеймс Бонд осматривал карту метро, явно прикидывая, как скрыться от слежки КГБ. Один Фантомас бездельничал, примеряя новую маску.
— Слушайте, товарищ экскурсовод, — шепнула Алиса, — я ведь всегда мечтала, чтобы будущее и прошлое встретились. Теперь это здесь.
 — Будущее иногда слишком громко стучит, — ответил я. — Но запах мороженого все ставит на свои места. Эх, милочка, мне бы сейчас в это время из своего двадцать первого века, — всхлипнул я, вспоминая свою унылую комнату, где разместился виртуальный санаторий.
Коля Герасимов поднял глаза, удивленно уставившись на нас:
 — Вы кто? Вы из «Космозоо»?
 — Мы из экскурсии, — улыбнулся я. — И у нас для тебя есть новости из будущего.
Едва успел я это сказать, как в дверном проеме, там, где висел плакат «Юный техник — гордость СССР», вдруг прорезалась косая трещина. Из нее хлынул знакомый черный дымок с запахом раскаленного железа.
 — Опять нас нашли! — вскрикнула Алиса. — Пираты!
— Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко… — почему-то запел вернувшийся с газировкой Емеля. Влез на печь. Элвис поддержал сопрано аккордами.
Вслед за дымом в класс, ломая косяк, ввалились Крыс и Весельчак У. Теперь они выглядели еще нелепее, потому как поверх комбинезонов натянули советские пионерские галстуки в качестве маскировки, видите ли. Крыс, отплясывая на механическом хвосте, рявкнул:
 — Меелафон отдавайте, или мы вам устроим комсомольское собрание с разносом!
 Весельчак, ухмыляясь, достал из кармана значок «Дружинник» и попытался казаться своим. Не вышло. Коля Герасимов застыл с мелом в руке.
 — Алиса… это хм… и есть враги Меелафона?
— Да. Он у нашего гида.
 Фима Королев оживился:
 — Круто! Настоящие космопираты!
И тут из шкафа для учебных пособий вышел тот самый говорящий козел. Из «Космозоо», если что. А если точнее, из фильма. Настоящий, с рогами, только в школьной форме, в синей куртке, красном галстуке.
 — Господа хорошие, — проговорил он, — не стоит здесь буйствовать. Я, между прочим, дежурный по классу.
 Голос его был глуховат, блеющий, с легкой грузинской интонацией. Он ткнул копытом в сторону Крыса:
 — А ты, хвостатый, положи на место журнал.
Маленькая девочка в очках, в платье с кружевным воротником, та самая из младшего класса, высунулась из-за двери, прищурилась и резко сказала:
 — Ну мымра, ты еще пожалеешь!
 Никто не понял, к кому она обращалась, то ли к козлу, то ли к пиратам, то ли к Алисе. Но фраза зависла в воздухе и класс замолчал. Вертер с моим роботом-пылесосом, не растерявшись, выехали вперед, заняв позицию между пиратами. Пылесос выпустил струю чистящего пара, Вертер поднял свой поднос, как щит. Емеля на печи хмыкнул:
 — Ну, если что, печь выдержит.
Весельчак в образе актера Невинного обвел взглядом класс, почесал затылок и шепнул Крысу:
 — Слушай, патрон, по-моему, мы попали не в тот сеанс. Ты кефир местный пробовал? М-мм! Была б моя воля, купил бы бутылку… нет, две!
 — Молчи, дурак, — прошипел тот, — Меелафон нам нужен, а не твой прокисший кефир!
Я шагнул вперед, держа прибор у себя на груди.
 — Ну что, товарищи космопираты. Вы попали в Советский Союз. Тут мороженое по 20 копеек, но за плохое поведение вам в бортовой журнал положен комсомольский выговор и трудотерапия. Готовы отправиться на рудники Ганимеда?
Козел фыркнул, девочка повторила: «Ну мымра, ты еще пожалеешь», Алиса с Колей переглянулись. Кадр фильма замер на месте, как перед началом драки в вестерне. Крысу явно было тесно в школьном коридоре, так как механический хвост бил по стенам, сбивая портреты космонавтов и картонную модель спутника. Весельчак рванул за Алисой, но запутался в шнуре от диапроектора, который Коля Герасимов ловко стянул со шкафа.
 — Космос — детям! — выкрикнул Фима Королев и захлопнул дверь кабинета химии перед пиратами.
Говорящий козел из «Космозоо» взял инициативу на себя, прыгая по лестнице, азартно командуя:
 — Налево, к спортзалу! Там дверь наружу!
 Емеля на печи пыхтел позади. Печь на антиграве ускорилась, подбрасывая облачка пара. Бонд  прикрывали тыл, Фантомас размахивал зеленой маской, Элвис выбивал рок-н-ролл на гитаре так, что полы дрожали и пираты скользили по линолеуму.
— Быстрее! — кричала Алиса. — Если выйдем во двор, там автоматы с газировкой, сможем вместо кефира накачать их сиропом!
 — Сиропом? — переспросил Фантомас. — Интересное оружие!
— Сама в шоке.
— Я читала у Булычёва, что от сиропа пираты дурнеют, — соврал я для поддержания правопорядка. — Потом исчезают где-то в кольцах Сатурна. — Проговорив это, я дал знак, и вся компания выскочила из школы на крыльцо. Сразу в нос ударил запах лип, асфальта, раскаленного солнцем. На углу стоял желтый автомат газировки, пузатый, с медной кнопкой. Чуть дальше примостился киоск «Мороженое», за ним пару «Жигулей» на стоянке.
— За мной! — крикнул Коля Герасимов. — Я знаю, как их отвлечь!
Мы юркнули к автомату. На ходу я сунул две копейки, дернул рычажок, и из автоматного носика плеснула холодная газировка. Вертер с пылесосом скооперировались, втянув струю воды и выпустил обратно мутную жидкость. Получился фонтан сиропа прямо в лицо Весельчаку. Тот заорал, вытирая глаза липкими руками. Козел, оказавшись у киоска, подцепил копытом сразу три «пломбира» в вафельных стаканах и кинул их, как гранаты в Крыса. Один стакан размазался по его механическому хвосту, тот завизжал и закоротил, брызнув искрами. Емеля подъехал на печи к «Жигулям», ухватил за капот и, как в мультике, запустил машину на ручнике прямо в пиратов, отчего те прыгнули в стороны.
 — Нате-кось, получайте! — заорал он с печи. Теперь вам точно на рудники Ганимеда!
Элвис тем временем устроил концерт прямо на улице, отвлекая внимание прохожих от развернувшегося бедлама. Бонд раскрыл свой зонт, прикрывая Алису с Колей, пока они с «Меелафоном» пробирались к павильону во дворе школы. Как перекочевал Меелафон от меня к пятикласснику, я, по понятным причинам, не стал выяснять. Объяснить почему? Нет? Ну, тогда ладно. Пылесос и Вертер между тем синхронно выпустили струи пара, отрезав пиратам путь. Козел вновь гаркнул:
 — А ну, марш обратно в свою галактику!
Весельчак споткнулся о коробку с мелом и завопил:
 — Кефира местного мне! Две бутылки!
 Мы с Алисой, пригнувшись, нырнули под арку. Школьный павильон выглядел, как маленький планетарий, только вместо звезд внутри клубились голограммы животных будущего, всяких там говорящих козлов, мумитроллей, грюдельвушей и тразерашей. Потолок переливался сиянием, из-под пола выходил мягкий туман, а повсюду стояли клетки с «инопланетными зверями», собранными Колей и Фимой из деталей конструктора «Сделай сам».
— Быстрее! — шепнул Коля. — Если нажать эту кнопку, включится режим «демонстрации»…
Я ткнул кнопку, и все ожило. Плавающие в воздухе медузоиды начали светиться, огромный ленивец с шестью глазами потянул лапы, а маленькие дракончики выскочили из террариума, паря над нашими головами. Павильон вдруг стал похож на декорацию к фильму «Инопланетянин» Спилберга, только по-советски. Вертер с моим роботом-пылесосом немедленно подстроились.  Мой выпустил тонкую струю пара и нарисовал на полу светящуюся линию, Вертер запустил запись: «Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза. Уважаемые посетители, не кормите животных!» — голосом диктора Левитана. Крыс и Весельчак ворвались следом, давясь от сиропа.
 — Где они?! — рявкнул Крыс.
 — Я обпился кефира, — простонал Весельчак. — Тут все движется.
— Не кефира, идиот, а сиропа! Он для нас вреден!
В этот момент говорящий козел вышел на середину улицы, постукивая копытом по асфальту.
 — Господа пираты, — произнес он вкрадчиво, — разрешите представить вам новый экспонат «Внезапный сюрприз»!
И — ХЛОП! — из-под асфальта поднялась конструкция, напоминающая гигантскую пасть. Это была самодельная ловушка Фимы Королева, что-то вроде картона, проволоки и проектора. Ловушка загорелась зеленым светом, имитируя инопланетного монстра. Пираты отшатнулись. Фима, сияя, нажал вторую кнопку, и вся фауна Космозоо дружно издала рев, вой, писк, кинулась на пиратов, налетели с четырех сторон. Они, конечно, не могли причинить вреда, но выглядело это так натурально, что Весельчак в панике выстрелил лазером в проектор. Луч отразился от зеркал и прожег тому комбинезон.
— Мы в западне! — завопил Крыс. — Это все кефир… нет, сироп!
 — А что вы хотели? — фыркнул козел. — В советской школе и не такое можно увидеть. Пионеры!
Емеля тем временем на печи подрулил к заднему выходу:
 — Алиса! Меелафон на печь, и уходим!
Коля Герасимов кинул прибор Алисе, она схватила его и прыгнула. Вертер с моим пылесосом заняли тыловую оборону, втянув три картонные перегородки, сложив их, как баррикаду. Вертер раскрыл поднос-раскладушку, создавая отражающий экран. Элвис ударил последний аккорд, голограммы вспыхнули и одновременно замерли.
 — Выглядело красиво, — сказал он, — как в Лас-Вегасе у меня на концерте.
Мы выскочили через черный ход арки, оставив пиратов в клубящейся мешанине света и картонных монстров в сиропе. Снаружи снова было тихое лето, пахло липами и асфальтом.
 Коля Герасимов, едва отдышавшись, прошептал:
 — Круто… как в нашем фильме.
 Фима Королев сиял, держа свой пульт:
 — Я же говорил, ловушка сработает!
Козел важно вышел следом, держа в зубах мороженое:
 — Вот так-то, господа хорошие. Советская школа, это вам не космический шаттл.
Емеля, как настоящий «транспортный отдел», подкатывал на печи к самому выходу, таща на ней Алису, меня и Меелафон. Луи де Фюнес в образе Фантомаса, весь в латексе, метко швырнул в дверь дымовую шашку:
 — Это, значит-ся, чтобы запутать Интерпол.
 Джеймс Бонд с привычной холодной улыбкой держал в руках советскую газировку. Сделав глоток, щелкнул пальцами:
 — Виски с колой в отпуске, мартини на задании, а шипучка на службе.
Элвис, не теряя духа, вытащив из кармана губную гармошку, сыграл тревожный рифф и подмигнул нам:
 — Время для рок-н-ролла, детка.
Девочка в очках из младшего класса важно вышла следом, держа в зубах мороженое:
 — Ну мымра, ты еще пожалеешь! — и поглядела на остатки пиратов, пытавшихся выбраться из сиропа. Там уже были не пираты, а сгустки чего-то бесформенного, похожего на м-мм… ну, вы поняли.
Коля Герасимов и Фима Королев, стоя у дверей, обменялись взглядами:
 — План «Космозоо-84» сработал! — радостно сказал Фима, прижимая к груди пульт.
И всей разношерстной командой мы рванули в сторону ближайшего автомата с газировкой — к порталу, к тоннелю, к воронке. Пираты, распадаясь на атомы, унеслись к Ганимеду.
— Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко… — на прощание спел по-русски Элвис, адресуя свой хит Алисе.
Та махнула рукой, и мы понеслись в бесконечность, где меня ждал новый тур…
Глава 15. Ржевский в кинофильме «Кин-дза-дза»
Отправив туристов по своим временным отрезкам истории, я завалился спать, ибо не чувствовал ног от бесконечных побегов. А когда проснулся, позавтракал в буфете и перекинулся парой слов с другими гидами, наступил момент новой отправки. Если верить навигатору моего шкафа-администратора, то галактическая точка назначения именовалась «Плюк-7б». Если верить Ржевскому, то есть мне в его теле, то мы прибыли «куда-то не туда, но туда, где весело». В этот раз моя туристическая группа состояла из Штирлица, Пьера Ришара, Папы Карло и булгаковской Маргариты. Когда я представился группе, все с недоверием осмотрели мой мундир поручика и прикрепленную к поясу флягу. Штирлиц молча поправлял галстук, как будто собирался не на инопланетную свалку, а на прием к Мюллеру. Пьер Ришар оглядывался с таким восторгом, будто всю жизнь мечтал наступить в лужу чужой цивилизации. Папа Карло осторожно высунулся из люка, обнял деревянную ногу и пробормотал:
 — Хоть бы Буратино не увидел…
 Маргарита же — та самая, булгаковская, с метлой и взглядом ведьмы — уже, вероятно, поняла, что магия тут работает странно, но работать будет. Мой робот нервно щелкал сервоприводами, фиксируя «атмосферные аномалии», а шкаф-администратор с достоинством советского гардероба 1983 года пытался общаться с местными через встроенный громкоговоритель. Первыми нас встретили, конечно же, эцилоппы в виде двух верзил в малиновых штанах с резиновыми дубинками:
— Документики предъявите.
 — Господа, прошу спокойствия, — поднял я руку. — Мы прибыли с миром и небольшим запасом кэцэ!
 Эцилоппы переглянулись:
 — Вы нарушили «Двадцать восьмую статью» Плюкского кодекса. Пройдемте для выяснения личности.
Штирлиц прищурился, Пьер Ришар споткнулся о собственные ноги, Маргарита улыбнулась дьявольской улыбкой, папа Карло стал искать полено. А я понял, что впереди нас ждут чатлане, пацаки, Гравицапа и, может быть, ответ на главный вопрос, кто же на самом деле управляет этим миром — эцилоппы или шкафы?
Штирлиц стоял, как будто ему только что объявили, что Плюк, это секретный объект Абвера. Он поднял взгляд к небу, где переливались фиолетовые облака, и тихо сказал:
 — Интересно… тут тоже будет радиоразведка? Мне нужна радистка Кэт, передать шифровку в Центр.
Пьер Ришар в это время пытался понять, как включить местный фонарь-плюкан, а получалось, будто он заклинал жабу на французском. Та прыгала у него под ногами, совершенно не интересуясь, откуда прибыли гости. Папа Карло деловито постукивал пальцем по деревянной ноге и ворчал:
 — Я же говорил, что нас занесет куда-то к черту на кулички. А меня черепаха Тортилла ждет. Робот, проверяй атмосферу.
Робот, послушный и квадратный, щелкнув реле, сообщил:
 — Атмосфера пригодна. Местные жители условно гуманоидные. Настроены дружелюбно… или голодны.
Шкаф-администратор, отставив в сторону дверцу, важно произнес:
 — Согласитесь, господа, интерьер планеты требует кардинального апгрейда.
И тут из-за ближайшего плюковского кактуса выехало нечто на трех ногах и с квадратной головой. Оно издало странный звук: «Ку!» — и протянуло нам зеленую, слегка светящуюся штуковину, похожую на кредитку. Маргарита, как будто все это было частью ее обычного вечера, взяла «кредитку», посмотрела на нее и сказала:
 — Ключ от этой планеты или билет обратно?
Автомат сгинул прочь, не удостоив нас ответом. Ветер Плюка носил в себе запахи ржавого железа, сгоревшего картона и свежего вакуума. Штирлиц, задумчиво поправив китель, тихо сказал:
 — Если бы здесь был Мюллер, я бы спросил дорогу.
Высокий, рыжий, худой, с вечной улыбкой Пьер Ришар уже пытался наладить контакт с местной фауной, похожей на серые пакеты, шуршащие на ветру. Пакеты шуршали в ответ, игнорируя даже его фирменное французское обаяние. Папа Карло, сжав в руках долото, строгая брусок, бормотал:
 — Это не Буратино… это какой-то межпланетный позор…
Маргарита шла впереди, держа в руках «кредитку», которая отливалась зеленым свечением по всем законам Плюка. Она выглядела здесь особенно странно, словно балетная тень, сошедшая со сцены. Не было в свите ни кота Бегемота, ни Коровьева, ни Азазелло, да и Воланда самого, в общем-то, не было. Зато были эцилоппы в малиновых штанах.
— Ща как сниму маску, и надышу вам тут! — пригрозил им папа Карло, хотя не имел никакой маски.
Мой робот-пылесос, подрагивая антенной, шепнул:
 — Сэр, нулевой уровень гравитации нестабилен. Возможно, мы провалимся в соседний слой реальности.
Шкаф-администратор, тяжело переставляя дверцы, отозвался скрипом петель:
 — Прошу всех соблюдать очередь! Регистрация проходит в порядке космической убыли! Вначале чатлане, потом жители Плюка, потом наша группа.
Вдали что-то блеснуло, то ли маяк, то ли гигантская пробирка с маринованными огурцами, которых на Плюке было пруд пруди. Штирлиц прищурился:
 — Туда. Там либо разведка, либо шведский стол.
Провожаемые подозрительными взглядами, мы двинулись к свету. С каждым шагом пространство становилось мягче, как тесто, а под ногами вместо камней прогибались те самые огурцы. Папа Карло сорвал один, надкусил, поперхнулся и выплюнул. Полено в его руках пискнуло. Маргарита обернулась:
 — Здесь все наоборот, чем в моей книге. Кто не купил билет, тот исчезает.
Пьер Ришар вздохнул и положил французскую монету на огурец. Тот шевельнулся и утащил монету куда-то вниз.
— Прекрасно, — буркнул мой робот. — Мы еще и налоги Плюку заплатили.
Внезапно из-под слоя огурцов поднялся худой, прозрачный житель, как скелет комара в смокинге:
 — Приветствую вас на узловой станции Плюк-3! Код доступа, пожалуйста.
Шкаф-администратор гордо выдвинул полку:
 — Код доступа у меня! «Шнитцель-два-ноль-ноль-шесть».
Житель моргнул четырьмя глазами, расплылся в улыбке двумя ртами, издал вздох тремя легкими сразу и, пропадая, растворился в воздухе. Перед нами открылся коридор-тоннель, ведущий куда-то вниз, в центр Плюка, превращаясь постепенно в огромный зал, не столько помещение, сколько внутренность гигантского музыкального инструмента. Стены пульсировали, как струны балалайки, и каждая вибрация отзывалась в груди легким смехом. Щекоткой, короче.
— Внимание, группа! — подняв руку, предупредил я.
В центре зала висело… существо? объект? Или, может, вовсе что-то из другого измерения? Оно напоминало колоссальную каплю янтаря, внутри которой застыла фигура человека в старомодном фраке, с хрустальным цилиндром вместо головы. Маргарита подняла свечу, непонятно каким образом оказавшуюся в руке, и свет проявил вокруг фигуры что-то вроде письмен: «Паспорт Плюка. Выдан на имя…» — дальше шел бесконечный ряд букв с цифрами и знаком бесконечности. Папа Карло тихо присвистнул:
 — Да это же… бюро канцелярии. У Карабаса похожее что-то в Кукольном театре я видел.
Пьер Ришар, с искренним ужасом отшатнулся:
 — А если нас заставят заполнять анкеты? У меня же паспорт швейцарский. Без визы…
Штирлиц молчал, но его рука машинально потянулась к кобуре. Существо шевельнулось, янтарь треснул, и из него посыпались искры. Зал загудел, как огромная раковина. Голос, одновременно громкий и едва слышный, разнесся по стенам:
 — Добро пожаловать, претенденты. Для выхода из Плюка требуется пройти Тест Непостижимости. Вопрос первый: кто из вас настоящий?
Робот вздрогнул, шкаф-администратор заскрипел дверцами, Маргарита прижала свечу к груди. Даже огурцы под ногами затихли, перестав прогибаться.
Штирлиц медленно поднял взгляд и, будто заранее зная ответ, сказал:
 — Настоящий, это как? Шпион или агент Абвера? Если с точки зрения советской разведки…
Голос тут же перебил, громким эхом:
 — Время вышло!
Пол зала разошелся, обнажая под ними черную пустоту, где мерцали зеркала. Они были, скорее, бесконечной толщей прозрачного киселя, в котором наши отражения жили своей жизнью. Нас понесло вниз, притягивая каким-то магнитом. Падение оказалось беззвучным, но каждому из нас казалось, что он слышит собственные мысли, произнесенные чужим голосом. Мне, например, померещилось, что меня зовет та милая пассия, в которую я был влюблен, и грудь которой мне снилась во сне. Рядом упал Штирлиц расправив руки, будто планировал парашютироваться:
 — Главное не паниковать. Мы падаем не вниз, а вглубь. Мне так передали из Центра.
Пьер Ришар вертелся, как кленовый лист:
 — А я всегда мечтал о желтом ботинке, который потерял в фильме!
Маргарита прижимала свечу, огонь от которой расползался по киселю, образуя дорожку, похожую на кованую лестницу. Папа Карло срочно выстругал на бруске длинный нос. Полено пискнуло, требуя вбить ниже пупка гвоздик — «для размножения».
Робот пробормотал:
 — Локальная гравитация, это иллюзия. Это экзамен. Пройти можно только, если…
Договорить не успел. Снизу всплыла огромная, как собор золотая маска, с глазами-колодцами. Она открыла рот и произнесла:
 — Первый из вас скажет «истину» Плюка, второй «ложь» Плюка, третий «противоречие» Плюка, четвертый  — «секрет». Остальные исчезнут.
Шкаф-администратор, отчаянно скрипя петлями, попытался втиснуть дверцы:
 — А можно я просто сохраню ваши документы?..
Проигнорировав ходячий автомат, Маска повернулась прямо ко мне:
 — Ты пятый. Ты решаешь.
Вот те на, опешил я в теле Ржевского. Мало того, что в другую галактику занесло, так еще и тест какой-то проходить надо. Какая, нахрен, ложь, какая истина, какое противоречие с секретом? Нам в санаторий пора, а ту эцилоппы с Маской безобразничают. Куда Георгий Данелия смотрит? Где режиссер? И где скрипач, наконец? Почему нас не встретило летающее ведро с Гравицапой?
В этот миг пространство дрогнуло, огонь вспыхнул белым, отражения в зеркалах зашевелились, как живые. Все взгляды — Штирлица, Маргариты, робота, шкафа, папы Карло и Пьера Ришара —  устремились на меня.
— Ну? — спросила Маска голосом эха по всей пустоте. — Истина или Ложь? Противоречие или Секрет? Выбор за тобой, поручик Ржевский.
— Откуда знаете мою фамилию? — попытался я оттянуть ответ (ведь не знал ни хрена, едрит меня в душу).
— Ты, голубчик, на Плюке со своими туристами. А здесь знают все!
Ну, дела-а…
Маргарита сжала свечу так, что огонь хлынул вверх, превращаясь в прозрачный кристалл, дрожащий в ладонях. Шкаф-администратор замер, как старый сервант, пойманный за неположенной беседой. Робот-пылесос завис в воздухе, и его металлический зрачок дернулся, выписывая лазером слова на моем браслете:
«Сэр, похоже, нам надо присесть три раза и сказать «Ку!» Это будет ответом на все три вопроса.
Я глубоко вдохнул, присел три раза, расставив руки, произнося:
— Ку-у!
Маска расплылась в улыбке. Золотая поверхность на миг пошла трещинами, словно старый гипс под дождем.
— Принято, — произнесла она, обращаясь сразу ко всем. — Ваш гид совершил ритуал Плюка.
Все вокруг вздрогнуло. Огурцы-камни под ногами зашевелились, спиральная лестница стала расправляться, как гигантский металлический червь, и подняла нас вверх. Штирлиц даже дернул рукой, будто собирался взять под козырек. Пьер Ришар, вертясь в воздухе, выдохнул:
 — Такого даже во французском кино не было!
Маргарита, держа свечу-кристалл, произнесла томным голосом:
 — Теперь нам открыта Секретная Комната.
Прозрачные стены разошлись, как стеклянный аккордеон, когда его растягиваешь, а по полу побежали светящиеся дорожки. Над головами вспыхнули табло с надписями «Чатлане – сюда», «Пацаки – туда», «Гравицапа – в ремонте». В центре висел вращающийся шар, весь зеленый, как кредитка Маргариты, только в сотню раз больше. От него исходил запах сгоревшего вакуума и свежих огурцов. Робот-пылесос дернулся:
 — Это нулевая гравицапа! Ее никто не видел с времен первого фильма.
Шкаф-администратор гордо приосанился, выдав моток перфоленты:
 — Так вот где вы храните свои ценности.
Янтарная капля Маски непроизвольно раскрылась. Изнутри вышел тот самый прозрачный житель Плюка, только теперь с тремя головами и планшетом:
 — Поздравляем, вы прошли Тест Непостижимости. Три раза «Ку!» вам. Теперь вы почетные временные граждане Плюка. Ваша награда  — один звонок на Землю.
Зал гудел, как улей из стекла. Вдоль стен выдвинулись полупрозрачные кабинки, похожие на гигантские колокола. Внутри каждой висел аппарат, что-то среднее между старым дисковым телефоном и пультом космического корабля с зелеными трубками, мигающими кнопками, а вместо проводов тонкие лучики лазера. Техника, мать его в душу!
— Один звонок? — переспросил Папа Карло, бросив строгать полено. — Так я же из сказки и телефон сроду не видел!
Прозрачный житель кивнул всеми тремя головами, улыбнулся двумя ртами, вздохнул всеми легкими:
 — Увидишь еще. Один звонок каждому. Бесплатно, раз ваш гид прошел тест.
Папа Карло подошел к первой кабинке, опасливо трогая кнопки, словно они были из марципана. Телефон издал басовитое «Ку!» и сам набрал номер. В трубке раздался писк черепахи Тортиллы. Папа Карло просиял:
 — Рина Зелёная, это я, Карло! Да-да, тот самый! Нет, я еще жив! Нет, Буратино со мной. Ну, или его половина…
Штирлиц между тем занял следующую кабинку. Снял трубку, приложил к уху, и по его лицу пробежала тень знакомой сосредоточенности.
 — Юстас, это Алекс. Объект «Плюк» обнаружен. Условия стабильны. Ресурсы в наличии огурцов с гравицапой. Повторяю, гравицапа. Доложите в Центр, что Мюллера здесь нет. Сбежал в Аргентину.
Повесил трубку. Глянул на меня извиняющимся взглядом, потупив глаза, как на допросе с пастором Шлагом:
— Передал шифровку в Центр. Прошу простить. Был не прав.
— В чем не правы? — удивился я, глядя на смутившегося Вячеслава Тихонова.
— Подозревал вас, поручик, что вы агент Кальтенбруннера.
— Ах, вот оно как, — усмехнулся я в качестве гида. — А мне казалось наоборот, что вы агент Шелленберга.
— Это в фильме. На самом деле я полковник Исаев. Спросите у Юлиана Семенова, он даст вам рекомендацию на меня.
Пьер Ришар тем временем, с видом мальчишки, впервые попавшего в чужую галактику, забежал в свою кабинку, нажал все кнопки сразу, аппарат радостно запищал французским аккордеоном.
 — Алло? Это вы, дорогой режиссер «Укола зонтиком»? Да, я! Нет, это не новая роль, это реальность… Oui, oui, я все еще в костюме Блондина в желтом ботинке. Нет, второй ботинок я потерял. Кто найдет его, обменяет на Гравицапу. Нет. А? Нет, я на Плюке. Что? Да — планета такая из советского фильма «Кин-дза-дза». Хочу в нем сниматься… Что? Уволен? За что? За непатриотичность к французскому кинематографу? Ну, знаете ли…
Дальше трубка полетела в стеклянную перегородку. Сняв единственный желтый ботинок, актер начал молотить по таксофону. Между тем Маргарита, словно уже знала, что делать, подошла к аппарату, не глядя на кнопки. Она держала трубку обеими руками, как святыню, и произнесла тихо:
 — Мастер… это я. Да, я здесь. Да, люблю. Даже здесь люблю, в другой галактике. — Ее голос отозвался эхом по всему залу, и даже Гравицапа на миг перестала вращаться. — Как там рукопись? Не сгорела? Жди меня, я скоро вернусь, любимый…
Наконец настала моя очередь. Я шагнул в кабину. Телефон внутри светился мягко-голубым сиянием, как вечерний экран. Я набрал свой домашний номер, тот самый, из моего измерения. В трубке зазвенел знакомый тон и почти сразу я телепатически услышал звонок из своей комнаты, далекой, реальной. Где-то там, через многомерные потолки измерений, мой телефон трезвонил в пустой квартире. Я стоял, прижав трубку, и чувствовал, как между нами протянулась тонкая живая ниточка.
— Алло? — сказал я в трубку. — Это я.
В ответ тишина, а потом… шорох, будто кто-то там, в моей комнате, поднял трубку. И следом так,  вкрадчиво:
— Кто говорит?
У меня поползли вверх брови. Голос был… мой собственный.
Тонкий луч лазера в стеклянной кабине вспыхнул алым светом, кабина задрожала, Гравицапа заскрипела, как древний граммофон, а прозрачный житель всеми тремя головами уставился на меня.
— Такого не должно быть, — сказал он сразу обоими ртами. — Вы дозвонились… себе.
В тот же миг пол ушел из-под ног, будто кто-то выдернул ковер из многомерной комнаты. Гравицапа оборвала свое вращение и, издав короткое «ку», схлопнулась в точку, как мыльный пузырь — ХЛОП!  Кабины погасли, оставив нас в темноте.
— Срочно отвесить три приседания! — выкрикнул прозрачный житель всеми тремя головами.
Мы дружно присели — раз, два, три.
— Ку! — и воздух треснул. Свет полоснул глаза, все вмиг пропало, перевернулось, исчезло, а мы уже стояли на бетонном полу нашего комплекса на Земле, с кружкой холодного чая на столике и знакомым гулом вентиляции.
Штирлиц первым поднял взгляд:
 — Вернулись. Пойду искать профессора Плейшнера.
Папа Карло подхватил неструганный брусок с торчащим снизу гвоздиком и, махнув на прощание, был таков. Пьер Ришар, извинившись, помчался в свое время, дабы разыскать режиссера, предложив ему новый сценарий. Я шагнул вперед, под ногами зашуршала пыль, взятая в качестве пробы моим роботом-пылесосом с поверхности Плюка. На стене мигал наш старый телефон, будто только что звонил.
— Смотрите, поручик! — изумилась Маргарита.
Я повернулся. Там, у телефонного аппарата, стояла фигура, точь-в-точь я сам, только чуть прозрачный, как отражение в воде, и смотрел прямо на меня. Он поднял трубку.
 — Теперь ты на линии, — сказал он моим голосом.
И весь свет в комплексе мигнул, будто кто-то другой собирался ответить…
Глава 16. Ржевский в фильме «Назад в будущее»
— Поручик Ржевский, примите новую группу! — объявил мне на следующее утро шкаф-администратор. Пятиминутка закончилась быстро, отправив в различные эпохи туристов Оболенского, Голицына и Жукова (вернулся вчера весь потрепанный после битвы с Тамерланом).
— Гагарин! — сверился с перфолентой шкаф-ЭВМ.
— Я.
— Хрущев!
— Не просто Хрущев, а Никита Сергеевич, генеральный секретарь ЦК КПСС, а так же…
— Знаем-знаем, не тарахти, генсек, тут все равны в нашем комплексе. Лучше за кукурузой присматривай. Кто у нас дальше? А! Вот! Майкл Джексон!
— Здесь. Хотите, станцую?
— Потом. Кто у нас из барышень? Ага! Софья Ковалевская!
— Присутствует! — выкрикнула из толпы туристов дама.
— Тогда всех прошу к поручику Ржевскому. Сегодня он ваш гид по истории. Пункт назначения сам доложит.
— Съемки фильма «Назад в будущее», — продекламировал я, сверяясь с планом экскурсий.
— Это как? — спросил Хрущев.
— Это так. В кино попадем, товарищ генсек. В американскую франшизу, короче.
Группа собралась вокруг меня. Хрущев в орденах, вышиванке, с ботинком под мышкой — вдруг придется стучать по трибуне, угрожая «Кузькиной матерью». Рядом Гагарин без скафандра, за ним Майкл Джексон с рекламным плакатом «Пепси-колы», а сзади всех Софья Ковалевская. Кто такая?
— Все? — пересчитал я на счетах, отдавая расписку в стойку администрации.
Минута, и сквозь мерцающий коридор времени нас буквально выплюнуло на асфальт перед кинотеатром «Твин-Пайнс Молл». Назревала гроза в калифорнийском небе, вокруг бежали люди в джинсах и ярких ветровках, таща коробки с видеокассетами. Вдалеке ревела сирена, а на парковке гордо стояла «Делориан» с распахнутыми вверх дверями.
— Та-а-а-к, товарищи, — выдохнул Гагарин, оглядываясь, совсем как в Центре управления полетами. — Это у вас тут, значит, Америка будет? Ну-ну… Видал я Америку с космоса. Так себе, скажу вам…
Хрущев, придерживая кукурузный початок, топнул ботинком:
 — Где кукурузные поля? Почему все в бетоне? Как засеивать будем? — и потряс кукурузой, как боевым знаменем.
Майкл Джексон стоял рядом, весь в блестках, и проверял, не испачкался ли его белый носок после переброски. Потом, не дожидаясь, сделал короткий финт ногами и ушел в свою лунную походку прямо по парковке, оставляя за собой след золотистого глиттера. А может, серпантина.
Софья Ковалевская сняла очки, протерла краешком пальто и оглядела «Делориан»:
 — Гм. Судя по формуле на панели приборов, тут задействовано нечто похожее на вариации моего уравнения вращения. — Брезгливо ткнула пальцем в блестящую хромированную панель. — И причем тут поток времени, если у вас бензин, а не эфир?
— Не отвлекаемся, — вмешался я. — По сюжету здесь сейчас появится Док Браун.
И как по заказу, со скрежетом тормозов на площадку влетел белый фургон, откуда выскочил сам Док, взъерошенный, с глазами размером с летающие тарелки.
 — Марти! — крикнул он, но увидел нашу разношерстную компанию. — А вы кто такие?!
— Туристы, — бодро ответил Гагарин. — С орбиты.
Док растерянно заморгал, а в это время Майкл уже забрался на крышу машины, танцуя «Billie Jean», но в ускоренном темпе.
Марти Макфлай выскочил с гитарой наперевес откуда-то из-за билетной кассы:
 — Эй, Док, у тебя тут какой-то косплей! Или флэшмоб, хрен поймешь.
— Хрен?! Какой хрен? — оскорбился Хрущев. — Я первый кукурузник страны! — и в сердцах швырнул початок прямо в портативный реактор «Делориана». Тот загудел, засветился и начал засасывать кукурузу, как турбина.
— Пресвятая дева Мария, — прошептал Док, — Это же Машина времени! Вы только что ускорили хронопоток на двадцать лет вперед!
— Подумаешь, — сказала Ковалевская, — в моих формулах подобные интегралы сходятся и при больших параметрах.
В этот момент вдалеке послышался рев мотора, это гангстеры Ливийской группировки на фургоне уже мчались за Доком, прямо по сценарию фильма.
— Ну что, туристы, — крикнул я, — пора в погоню!
Гагарин вскочил за руль ближайшего скейтборда:
 — Он сказал «Поехали» и махнул рукой! — оттолкнулся, как на стартовой площадке. Скейтборд пискнул автоматическим голосом, слушаясь управления, как будто советский космонавт только и делал всю жизнь, что катался на досках. Майкл Джексон перескочил с «Делориана» на капот фургона, исполняя «Smooth Criminal» и загоняя противников в ступор. Хрущев, размахивая ботинком, пытался высадить им стекло. Ливийцы разбежались в стороны, впопыхах бросив гранатомет. Софья, не теряя самообладания, расчеркивала мелом уравнения прямо на асфальте, пытаясь вычислить точку попадания снаряда, если бы РПГ выстрелил.
— Главное, чтобы нас не стерло из кадра, — сказал я, глядя на фотографию, где мы все стояли на фоне космодрома, снявшись перед отправкой сюда. В углу снимка уже начали исчезать ботинок Хрущева с блестками Майкла. Где-то над головой загудел «Делориан», открывая порт времени, и Док крикнул:
 — Быстро в машину, если хотите успеть в будущее. Или в прошлое, кому как!
Спотыкаясь, падая в суматохе, натыкаясь на ошеломленных ливийцев, мы рванули к машине. «Делориан» рванула с места, шипя пламенем, а мы с криком «мать-перемать!» прыгнули в салон, кто как успел. Причем, Джексон ругался на своем языке. Гагарин ухитрился схватить руль, будто это его «Восток-1», Хрущев застыл в проходе, держа кукурузу наперевес, Майкл залез с ногами на панель приборов и уже делал «moonwalk» по трем педалям одновременно, а Софья Ковалевская сосредоточенно выводила формулы прямо на ветровом стекле, чтоб рассчитать оптимальную траекторию погони. Сзади визг шин, ливийский фургон успел развернуться, разбрасывая попкорн и кассеты VHS. Один боевик, подобрав базуку, запричитал на арабском:
— Нам нужен плутоний!
— Thriller вам, а не плутоний, — пропел в ответ Майкл.
— Юрий Алексеевич, — прошипел я Гагарину, — выжимай до восьмидесяти! Сработает разряд потока времени.
— Есть! — отсалютовал тот, и «Делориан», как ракета, вышел на гиперскорость.
Хрущев, как истинный инженер импровизации, выдернул початок кукурузы, сунув его в разъем реактора:
 — На кукурузе летали — и еще полетаем!
Реактор засветился неоновым светом, высвобождая плутоний, стрелки пошли по кругу, а Софья крикнула:
 — Через три секунды пространство свернется, держитесь за что угодно, кроме производных чисел высшего порядка!
Никто нифига не понял, но послушались, потому как сзади фургон ливийцев уже почти врезался в нас. Майкл успел сделать сальто, нажав носком на кнопку «FLUX» и одновременно пропев «Hee-hee!». «Делориан», подпрыгнув, как лягушка в невесомости, повис над асфальтом. Фургон, не успев затормозить, промчался под нами, врезавшись в стенд с кукурузными хлопьями «Khrushchev’s Cornflakes», который тут зачем-то стоял. БА-ААМ! — взрыв хлопьев, кукурузная буря, Ливийцы завалены початками по колено.
— Точка разгона достигнута! — крикнула Ковалевская. — Через пять… четыре… три…
«Делориан» с визгом скользит по воздуху, вокруг начинают сверкать молнии, появляются огненные дорожки. Гагарин улыбается как в момент старта:
 — Я сказал «поехали» и махнул рукой!
А прямо впереди, сквозь светящиеся кольца времени, вдруг появляется еще один «Делориан», точно такой же, серебристый, но с красной полосой и надписью на борту «Секретный рейс №2». Он несется прямо на таран, нос к носу. Док Браун орет что-то с другой машины, но шум надвигающейся грозы глушит его слова. На часовой башне вот-вот должно пробить десять вечера, когда в часы врежется молния.
— Это не по сценарию! — выдохнул я, вспоминая сюжет фильма. — Где Земекис? Где режиссер?
— Подать его сюда перед генеральным секретарем! — вторит мне Хрущев.
Молния бьет между машинами, две временные линии слипаются, и нас с диким хлопком втягивает в слепящую белую воронку. «Делориан», как пробка из шампанского, выстрелил в хронотоннель. Все завертелось. Ботинок Хрущева, кукуруза, блестки Майкла, формулы Ковалевской и орущий от восторга Гагарин на руле превратилось в вихрь. БАЦ! — и снова асфальт.
— Где мы? — спросил я, вытирая с лица кукурузные хлопья.
Вокруг тот же Хилл-Вэлли, но уже 1985-й из «Второй» серии. В небе кружат вертолеты с рекламой «BiffCo», у каждого прохожего на голове электронный таймер, а у таксистов вместо машин те же скейтборды, только теперь летающие. Теперь они назывались флайбордами. Короче, все как по съемкам фильма, только моя группа туристов здесь лишняя.
— О, — сказала Ковалевская, поправляя очки. — Вектор сдвинулся на тридцать лет вперед.
— Не сдвинулся, — отпарировал я. — Мы все еще в восьмидесятых, просто альтернативный виток эволюции пошел другим вектором. Ясно? Нет? Мне тоже.
Майкл Джексон, не растерявшись, шагнул на ближайший флайборд и понесся по воздуху. Гагарин ухмыльнулся, отдал честь певцу, оттолкнулся от «Делориана» и, будто на тренировке, поймал его за руку, летя следом. Хрущев подхватил кукурузу, как знамя, гаркнув на всю площадь:
 — Туристы! За мной! По местам! За Советский Союз! Эх, построим тут коммунизм, вашу кузькину мать!
А впереди уже Бифф Таннен, старый, злой, рыжий, мчится на своем «Кадиллаке», желая захватить Мартина в плен. Тот прячется за моего робота-уборщика. Переполох, суета, почти паника в толпе зрителей. Откуда-то голос Земекиса из мегафона:
— Стоп! Снято! Повторить дубль восемь!
Майкл запрыгнул на капот кадиллака Биффа, сделал «spin» и сбил того с руля. Хрущев ботинком нажал на кнопку обратного потока времени:
 — Ща мы ему устроим плановый коммунизм!
Вспышка — ВЖУ-УУХ! — все вокруг опять дернулось, узел времени свернулся гармошкой, и мы выпали на улицу Хилл-Вэлли уже 1955 года. Декорации те же, разве что мода другая и костюмы старее. Да, и еще нет телевизоров, если кто не понял.
— Опять перемотка! — простонал я. — Мы во второй части франшизы!
Софья, не теряя самообладания, вывела на салфетке формулу:
 — Если интервал ;t продолжит сокращаться, нас перебросит еще дальше в прошлое. Я вот тут посчитала по алгоритмам…
Что там она посчитала, мы не успели услышать. Док Браун выглянул из-за угла в своем знаменитом белом халате, увидел Земекиса и заорал:
 — Вы же мне половину сценария переписали! Как теперь мне играть? И кто эти туристы, едрит их в пень, фак ю?
Гагарин махнул рукой:
 — Ничего, Док, мы свои. Космос общий!
Мы прыгнули обратно в «Делориан», Майкл бросил взгляд на часы, сыграл короткую ноту из песни «Bad» и нажал на педаль. Хрущев швырнул еще один початок кукурузы в реактор. Тот взвыл разрядом плутония. Белая молния, пространство затрещало, датчики пискнули совсем как мой робот-уборщик, когда был на Луне.
— Держитесь! — крикнула Ковалевская. — Сейчас последний рывок, и мы вылетим за пределы киноленты! Я все рассчитала по формулам.
И действительно, с хлопком пленка времени рванулась, как в старом проекторе — ХЛОП! — вся компания выскочила уже не на асфальт, а прямо в песок, под палящее солнце. Пыль, перекати-поле, вывеска «Hill Valley — 1885». Сухая, как табак, улица, деревянные тротуары, у салуна привязанные лошади. На горизонте медленно едет паровоз, дымя, как Гравицапа на Плюке.
— Ну, — выдохнул Гагарин, щурясь. — Дикий Запад, вроде бы. Такого я из космоса не видел.
Майкл поправил шляпу ковбоя (откуда взялась — никто не понял) и сделал лунную походку по доскам тротуара. Хрущев отряхнул пыль с ботинка, глядя на салун.
— Теперь посмотрим, как местные к кукурузе относятся, — сказал он, сжав початок.
А где-то за углом уже щелкнул револьвер, и чей-то голос произнес:
 — Новенькие в городе? Тут за визит свинцом…
Док Браун, весь в саже, схватил меня за рукав:
 — Мы должны вернуть спортивный альманах 1950–2000, иначе хронология рассыплется!
— Док, да у нас Гагарин с реактором, Хрущев с кукурузой и Майкл Джексон на флайборде, — сказал я, оглядывая свою команду. — Зачем возвращать? Вон, твой Мартин Макфлай пускай прошвырнется назад, а нам в комплекс пора. Мы же так, туристы, просто мимо проходили.
Бифф Таннен взревел, пытаясь навести револьвер. Майкл, держа флайборд под мышкой, рванулся к нему. Гагарин смачно врезал Таннену в рожу, отчего тот ткнулся носом в навоз. Известная сена, короче.
 — Поехали! — отсалютовал честью Гагарин. Хрущев вытянулся, как на трибуне ООН, и швырнул ботинок в лежащего под навозом Биффа. Попадание вышло филигранным. Альманах вылетел у того из рук, перелетел через дорогу и упал прямо на лужайку, где Софья Ковалевская тут же прикрыла его юбкой.
— Есть! — крикнул я Мартин Макфлай. — Альманах возвращен!
Док Браун схватил его, посмотрел в переплет, кивнул:
 — Линия времени восстановлена… но теперь нам всем грозит обратный выброс в точку фиксации.
Часы на строящейся башне пробили полдень, старая площадь Хилл-Вэлли мигнула светом, как голограмма. На фоне деревянных вывесок поплыл запах гари и ржавых подков. Сквозь него зазвучал гудок паровоза.
— Держитесь, — сказала Ковалевская, — я считала траекторию, нас перекинет обратно.
— Нет, еще рано! — крикнул в мегафон режиссер Земекис. — Еще пару дублей. Начинаем с другой сцены.
Вокруг засуетилась массовка, гримеры, актеры, прочая многолюдная публика. Два крана подвезли смену декораций. Загорелись прожекторы. Ассистенты режиссера раздали тексты сценариев.
— Начали! — взревел мегафон.
Дверь салуна распахнута, в проеме снова возник Бьюфорд «Собака» Таннен (тот же Бифф, только с кольтом вместо револьвера и усами как у кактуса). Крутанул пистолет в кобуру, вынул, цокнул золотыми зубами, крикнул:
 — Туристы! Вы мне дорогу перешли. Альманах вернуть не успели, значит, сейчас я вас всех перестреляю!
— Ладно, — вздохнул я, желая угодить режиссеру, — еще пара дублей, и отчаливаем.
— Так точно! — козырнул Гагарин. — Меня как раз ракета ждет.
Хрущев положил кукурузу на перила, снял шляпу и, как на трибуне президиума ЦК КПСС:
 — Мы люди мирные. Но кукурузу в обиду не дадим! Альманах альманахом, но нам еще коммунизм строить в Советском Союзе.
Ковалевская, щурясь, оценила дальность до лошадей:
 — Если что, беру лошадь слева. Угол выстрела, траектория пули рассчитана.
Майкл, пригладив шляпу ковбоя, сделал лунную походку по доскам тротуара, оставив за собой облачка пыли. Док Браун с Мартином, бочком-бочком, стали продвигаться на гудок паровоза. Бьюфорд, не выдержав, выстрелил в воздух:
 — Танцуйте!
Мартин Макфлай подпрыгнул, сделал «spin» и, пользуясь импульсом, скинул на голову Таннену ковш с водой. Гагарин пнул лошадь Биффа ногой. Та, как разгонный блок, помчалась прямо по главной улице, рассыпая песок и обдавая всех жаром. Хрущев бросил ботинок, тот рикошетом сбил фонарь, а упавший столб ударил по телеге с динамитом. Софья шепнула:
 — Через три… две… одну…
БА-БА-АХХ!
 Взрывом нас швырнуло за коновязь. Бьюфорд вскочил на другого коня, погнал в сторону каньона. Гагарин вцепился в руль коляски с тремя лошадьми:
 — Догоним его, или я не космонавт СССР!
Майкл заскочил на подножку, Софья схватилась за поручни, Хрущев за кукурузу. Салун остался греметь позади орущими ковбоями, шериф махнул нам руками. Кони, вздыбившись, заржали, понеслись, улица Хилл-Вэлли исчезла в клубах пыли. Мы помчались за Танненом по прерии, среди кактусов и бизонов, а «Делориан», который выкатили из гаража Док с Мартином,  встал на паровозные рельсы.
Бьюфорд оглянулся, достал динамит и кинул нам под колеса телеги.
 — Ловите, туристы, мать вас за ногу! Клянусь Клинтом Иствудом, вам меня не догнать!
БА-ААММ! — раздался второй грохот динамита. «Делориан» подпрыгнул на рельсах, ракеты заработали, Док с Мартином прыгнули внутрь. Гагарин крикнул:
 — Поехали! — и махнул рукой.
В этот момент пространство вокруг нас завибрировало, из пустоты материализовался шкаф-администратор.
— Время экскурсии завершено. Прошу всех назад в санаторий, — и плюнулся рулоном перфоленты. — Поручик Ржевский, составьте опись возвратившихся персонажей.
На горизонте паровоз Дока Брауна с огромной «турбиной времени» вместо дымовой трубы помчался в свой 1985 год. Через двадцать секунд, оставив Земекиса с операторами, мы вывалились в зал виртуального комплекса. Туристы сразу разбежались по своим эпохам, оставляя формулы, ковбойскую шляпу, фуражку майора авиации и початок кукурузы. Плюс ботинок, конечно.
— Прошу внести в протокол, что я дико устал, — пришлось объявить мне на стойке администратора.
Шкаф мигнул, сделал под собой лужу из машинного масла, но согласился. Сутки отдыха мне были обеспечены, ведь я, как-никак, заслужил.
И не надо мне тут перечить. Ясно?
Глава 17. Ржевский и граф Монте-Кристо
— Поручик Ржевский, подъем! — рявкнул с утра шкаф-администратор, выдыхая облако камфорного пара. — Сегодня у вас новое поручение: провести экскурсию к графу  Монте-Кристо!
 — Опять? Он же в замке сидит, — я натянул сапоги, хмуро щурясь на никогда не заходящее солнце. Панорамное окно во всю стену позволяло обозревать все, что происходило во дворе санатория. — Только что с Дикого Запада вернулся, а тут тебе Франция сразу, — недовольно буркнул я, глядя, как Брежнев кормит уток в пруду. Рядом попыхивал трубкой Сталин, а на лодке под зонтиком катались Екатерина Фурцева с Папой Римским. Чудеса, да и только…
Шкаф прошелестел перфолентой:
 — Участники группы уже переместились из своих измерений. В зале для посетителей вас ждут  Коперник, Галилей, барон Мюнхгаузен и, собственно, королева Марго. У барона еще, ко всему прочему, павлин под мышкой.
 — Какая компания, — пробормотал я. — Надеюсь, павлин привит от цинги?
В сопровождении робота-пылесоса я отправился в столовую. Наскоро перекусив и обменявшись новостями с Оболенским и Голицыным, мы поспешили к стойке администратора. В коридоре уже выстроились наши попутчики. Коперник с астролябией был серьезен как новая орбита; Галилей с телескопом и возмущением что-то шептал против инквизиции; барон Мюнхгаузен сидел верхом на пушечном ядре, а за ним важно вышагивал павлин в кружевном жабо. И королева Марго, тут, собственно, все сказано — вся в шелках, с кинжалом в подвязке и улыбкой как у кошки перед сметаной.
— Господа, — сказал я, — сегодня мы отправляемся к замку Иф. Освободим бедного Дантеса, возьмем сокровища и воздадим месть его недругам. Вопросы?
 — Вперед к звездам! — бодро сказал Коперник.
 — Это моя фраза, — обиделся Галилей.
 — Я могу взлететь без фраз, — вставил Мюнхгаузен и соскочил с ядра, — но ядро пусть едет со мной.
 — Я бы хотела посмотреть, как это все кончится, — лениво сказала королева Марго, поправляя перо в шляпе.
Мгновение — БАЦ! — закрутилось, понеслось, и мы на палубе парусника. Шторм, чайки, мокрые канаты. За кормой темнеет замок Иф.
 — Смотрите, — сказал я. — Франция девятнадцатого века. Главное, не наступите на плиты, они скользкие.
Мюнхгаузен свесился за борт:
 — Прекрасное место! Я тут как-то стрелял по луне и попал в гувернантку.
 Галилей поднял телескоп:
 — Это же прекрасный естественный эксперимент, наблюдать прилив у замка Иф. Здесь я открою новый спутник Сатурна.
 Коперник хмыкнул:
 — Все это вращается вокруг чего-то. Я подозреваю, Земля есть центр небесной сферы, а сокровища закопаны как раз под землей.
 Королева Марго тихо сказала:
 — Если мы еще и дуэль тут устроим, полагаю, день удался.
Кинув якорь, сели в шлюпку, погребли к замку. Павлин важно сидел на носу, как венецианский купец, а ядро Мюнхгаузена служило балластом.
 — Равновесие небесных сфер! — торжественно провозгласил Коперник.
 — Не сфер, а космических тел! — поправил Галилей. — Я старше, поэтому слушать меня.
 — Я бы сейчас с удовольствием был бы где-нибудь на Ямайке, — вздохнул я. — С Гогеном, к примеру.
— Гоген был на Таити, сэр, — услужливо шепнул робот-помойщик. — Или на Гаити, бес его знает.
Наконец подплыли. Сверху стража на стенах в киверах. Один выкрикнул:
 — Кто такие?
 — Туристы, — машинально начал я и тут же поправился: — Астрономы, аристократка и барон на ядре. С ним павлин.
 — Проходите, только павлина нам оставьте, — буркнул стражник. — Поджарим.
Мюнхгаузен, понятное дело, не согласился. Пригрозил взорвать к чертям собачьим весь этот замок, а еще объявил, что пожалуется знакомому людоеду, который в его мультфильме наслаждался пением павлина.
— Спой, птичка, — продемонстрировал он.
Птица заржала, завыла, закудахтала, выдала на-гора меццо-сопрано, отчего у охранников выскочили барабанные перепонки на соседнюю башню. В общем, нас пропустили, послав на все буквы. Внутри сырые коридоры, факелы, пахнет плесенью. Где-то под ногами возятся крысы.
 — Дантес тут? — спросил я у надзирателя.
 — Сидит, — ответил тот. — Строчит пером свои воспоминания..
Мы с грохотом открыли дверь камеры. Там действительно сидел Эдмон Дантес, в камзоле, с пером, в ожидании голубиной почты.
 — О! — сказал он. — Вы откуда?
 — Из всех времен сразу, — сообщил я. — Но для начала побег.
Коперник тут же принялся чертить орбиты туннеля, Галилей вычислять углы падения камней, Мюнхгаузен приладил ядро как таран, павлин следил за эстетикой процесса. Королева Марго вытащила кинжал и помогала выковыривать кирпич, за которым хранилась карта острова. Я так понял, что аббат Фариа уже помер, а Дантес не успел убежать, спрятавшись в мешок. Альтернативная версия романа Дюма, якорь мне в жо… Нет. В душу.
Через десять минут мы уже стояли в подземном проходе, пахнущем солью.
— Свобода! — едва не заорал узник, но робот-уборщик успел зажать тому рот, при этом прошипев на тюремном жаргоне: — Хлебало прикрой!
Лодка ждала на берегу. Плыли всю ночь, потом день, потом еще ночь. В прибое нырнули без аквалангов. Вынырнули на берегу под скалой. Там сундук. Настоящий. Замок висит, как в романе того же Дюма.
 — Это он? — спросил я.
 — Он, — подтвердил Дантес.
 Галилей постучал по крышке:
 — Звук полый. Законы механики.
Коперник скептически хмыкнул, но промолчал. Мюнхгаузен двинул со всего маху ядром по замку. Открыли. А там, мама дорогая! Мешки с золотом, ожерелья, кольца, браслеты, немного кукурузы (наверное, от Хрущева осталось), первый том Дюма с автографом, карта Парижа с крестиками. И монеты, монеты, монеты.
 — Ну, вот и сокровища вам, господа, — сказал я. — Теперь будем мстить врагам Дантеса.
 — Я обожаю месть, — сказала королева Марго. — Особенно, если яду подсыпать. Помню, был у меня любовник граф де Ла Моль…
Что там стало с ее де Ла Молем, я не дослушал. Не успели мы рассмотреть сундуки, как из-за скалы вышел человек в маске, в черном плаще, шпага на боку. Голос гремит:
 — Я Боярский. Я требую дуэль за нарушение авторских прав!
— Боярский? — приподнял бровь Мюнхгаузен. — А павлина не хотите послушать, сударь?
 — Я здесь на гастролях, — отпарировал тот. — Сейчас будет дуэль!
 — Опять дуэль, — вздохнул я. — Ну что ж, шпаги на изготовку, господа. С Боярским шутки плохи, сам в фильме видел.
 Коперник выставил астролябий как щит, Галилей вытащил ниоткуда взявшийся телескоп, Мюнхгаузен продемонстрировал ядро, павлин распушил хвост. Королева Марго извлекла из корсета кинжал. Дантес приподнял бровь:
 — А мне что делать?
 — Вам смотреть. Господин Боярский, — сказал я, — по логике девятнадцатого века дуэль можно заменить шахматной партией или обменом острот.
 — Нет! — крикнул Боярский. — Только шпага!
 — А если ядром? — спросил Мюнхгаузен.
 — Можно, — задумался тот. — Но только по правилам «Трех мушкетеров».
Мы выстроились в линию. Боярский взмахнул плащом, я сапогом. Павлин закричал. Коперник вычислил траекторию, Галилей уточнил ускорение. Королева Марго подмигнула Дантесу, намекая на интимную связь. О, женщины! — мелькнуло у меня. — Да когда ж вы перестанете строить интриги? Недаром говорят: «Все зло на Земле от женского пола»… (Слова, между прочим, не мои, а кого-то из классиков — так что все претензии туда).
 — Раз! — крикнул я. — Два! Три!
 — Поехали! — крикнул Мюнхгаузен и метнул ядро.
Сцена замерла. Боярский вынул шпагу, острие сверкнуло, как рекламная вывеска. Мюнхгаузен, не моргнув, держал павлина с распустившимся хвостом, как боевой флаг. Королева Марго склонила голову набок и сказала:
— Господа, не забывайте, что у меня после завтрака встреча с кардиналом Ришелье, так что побыстрее, пожалуйста.
— Господин Боярский, — я старался говорить величаво, — по кодексу чести эпохи Дюма участники обязаны обменяться колкостями.
Боярский надменно улыбнулся:
— Вы поручик Ржевский? Тот самый, кто испортил бал у Наташи Ростовой?
— И не один, — сказал я. — Я, кстати, единственный офицер, кого пускают на дуэль с собственным самоваром.
Коперник, пока мы препирались, начертил на песке сложную диаграмму орбит.
— Вот так, — сообщил он. — Если каждый сделает шаг вправо, то мы перейдем на эллиптическую траекторию и избежим крови.
— Это же дуэль, а не астрономический конгресс! — воскликнула королева Марго.
Галилей возразил:
— Дуэль — это всего лишь ускоренное взаимодействие двух тел. Я бы предложил ускорение уменьшить.
Мюнхгаузен достал из кармана пистолет, пригрозив выстрелить, если будут нарушены правила. Причем, адресовал он эту угрозу только Боярскому.
— А павлин что делать будет? — спросил Дантес.
— Павлин будет секундантом, — торжественно заявил барон. — Он прекрасно поет.
Боярский сжал зубы. Мы шагнули навстречу друг другу. Павлин приготовился петь, но вместо этого издал протяжный звук, похожий на оперный рефрен.
— Начинаем, — сказал я и метнул сапог.
 Сапог описал дугу, поскользнулся на диаграмме Коперника и врезался в шляпу Боярского.
— Нарушение правил! — возмутился Боярский. — Сапоги в кодексе не прописаны!
— В нашем веке все прописывали чернилами, — объяснил Галилей. — А у сапог чернил нет.
Мюнхгаузен тем временем зарядил ядро как пушечный шар.
— Позвольте, я продемонстрирую новое орудие ближнего боя! — заявил он и покатил ядро в сторону Боярского.
Ядро покатилось, но Коперник вовремя подставил астролябий:
— По моей траектории шар должен вернуться как комета Галлея, через  семьдесят шесть лет.
Павлин, осознав серьезность момента, завыл, закудахтал. Боярский сделал выпад. Я парировал штыком, а королева Марго в это время успела отрезать пуговицу на его плаще.
— А вот так не честно, — заметил Боярский. — Я на сцену, а тут дама с кинжалом.
— Это месть за всех гвардейцев кардинала, которых вы перебили, — сказала королева Марго.
Галилей между тем громко рассуждал:
— Если дуэль рассматривать как систему с двумя телами и одним павлином, то равнодействующая сила должна привести к миру.
Коперник хмыкнул:
— А если мы сделаем оборот вокруг солнца?
Дантес, за спиной у нас, шептал:
— Господа, я мечтал о мести, а попал на научный симпозиум с боем. У нас есть план?
Я отступил, сделал реверанс и объявил:
— Господин Дантес, план есть. Сначала мы отвлекаем Боярского дуэлью, потом забираем сокровища, потом вы мстите своим недругам под нашим прикрытием.
— Великолепно, — сказал Дантес. — Это даже лучше, чем у Дюма.
Боярский в это время заносил шпагу для решающего удара, но вдруг покрылся дымкой, растворился, куда-то пропал. РАЗ! — и все. Нет актера. Улетел в свое измерение. Дуэль отменялась.
А горевали недолго. Как только Боярский испарился, я взял правление в свои руки, обращаясь к Дантесу:
— Сначала в Париж. Там ваши недруги. Там мы начнем. Действуем по схеме. Сокровища делим на три части: одна на маскарады, другая на оружие, третья на баллы при дворе.
Мюнхгаузен кивнул:
 — И на павлиньи перья. Я без перьев не воюю.
Коперник поднял астролябий:
 — По моей траектории, если мы отправимся в ночь, то попадем в Париж прямо к утру.
Галилей скептически покачал головой:
 — К утру какого числа? Вот в чем вопрос.
Я посмотрел на Дантеса:
 — Ну что, граф? Готов мстить?
— Готов. Теперь у меня есть вы, ваши ученые, ваш павлин и ваша королева.
Мы двинулись к берегу, таща сундуки за собой. Шлюпка качнулась, павлин поднял крылья как паруса, ядро послужило балластом. Вода сомкнулась за кормой. Мы вышли в море, к новому Парижу, к новой мести.
***
А к утру, как и рассчитал Коперник, были уже в поле видимости Парижа. Лампы на набережной Сены горели желтым огнем. Причалив, пошли по мостовой как заговорщики: я, Дантес, королева, Коперник, Галилей, Мюнхгаузен и павлин в дорожной накидке цвета майской сирени. Робот-уборщик подчищал сзади наши следы. Чтобы, значит, как без улик получилось.
— Вот он, Париж, — сказал Дантес, сжав кулаки. — Город, где мне улыбались, а потом предавали.
 — Ничего, граф, отомстим, — обнадежил я, выискивая шкафа-помощника. Того не было, очевидно, задержавшись в другом измерении с маршалом Жуковым.
Обойдя несколько кварталов, мы сняли крошечную мансарду у Сен-Мишель. Павлин занял кровать, мы разместились на полу. Королева предпочла чердак с пышной периной. Коперник расстелил карту, начертил компасом идеальный круг.
— Это наши цели, — сказал он, указывая пером. — Недруги Дантеса: виконт де Шеваль, маркиз де Савар, герцогиня де Мосье и какой-то Жан с лицом, как у бульдога.
— С чего начнем? — спросила королева Марго.
 — С театра, — ответил я. — Враг любит сцены.
Галилей достал странный прибор в виде половины телескопа, половины кофемолки.
 — Это мой «экспериментальный прожектор», — объяснил он. — Лампа с отражателем. Подключу к генератору Коперника, и мы сможем осветить целый зал, да так, что у врага шляпы загорятся.
— Отлично, — сказал я. — Дантес, вы отвлекаете врага благородным взглядом. Королева организуете прием. Мы с Мюнхгаузеном возьмем на себя спецэффекты. Павлин наблюдатель.
Павлин поднял хвост как знамя.
 — По местам, господа.
Вечером мы вошли в театр «Комеди-Франсе;з». Королева Марго, как опытный агент, уже сидела в ложе, ослепительно улыбаясь публике. Дантес притаился в тени сцены. Никто нас не знал, все взгляды обратились на наши богатые наряды, на кольца с перстнями, на драгоценные камни. Особо блистал павлин, вставив клювом в перья рубин с изумрудом.
 Мы с Мюнхгаузеном залезли на верхнюю балку сцены, подключили прожектор Галилея. Внизу недруги Дантеса заняли места. Виконт шептал что-то герцогине, маркиз грыз миндаль. В этот момент Коперник дал сигнал:
 — Орбита замкнулась! Начинаем!
Прожектор Галилея вспыхнул, зал залило светом. Герцогиня вскрикнула:
 — Mon dieu!
 Маркиз выронил миндаль. Виконт заслонил глаза.
Сцена превратилась в магический круг. Дантес шагнул в свет, его плащ развевался.
 — Я возвращаю вам то, что вы мне подарили. А подарили вы мне двенадцать лет плена, одиночество и страх, — сказал он. — Но теперь отвечайте за подлость!
В этот момент Мюнхгаузен запустил второе ядро — БАЦ! — из него вылетела сетка и накрыла маркиза. Павлин спикировал с балкона, как бомбардировщик, и выдернул парик герцогини.
— Vive la vengeance! — закричала королева Марго.
Публика решила, что это спектакль, бурно аплодируя. Недруги в панике.
Потом вообще произошло непонятное. Пока мы готовились схватить врагов в кольцо, чтобы потом отправить на скамью подсудимых, вокруг каждого из них троих вдруг образовался дымчатый кокон. Ниоткуда взявшийся шкаф-администратор, материализовавшийся прямо в пространстве перед моим носом, тихо шепнул:
— Будут доставлены куда следует. Передайте Дантесу, что их телепортируют сразу в зал суда, а потом в замок Иф вместо Дантеса.
— Ты где пропадал? — опешил я с облегчением, что наконец-то появился помощник.
— Жукова вытаскивал из окружения, — брызнул он машинным маслом. — Но это потом расскажу, в комплексе. А вам пора возвращаться. Скоро портал закроет тоннель времени. Я погнал! — и исчез, оставив лужицу отработанной жидкости. Уже из пространства раздался его прощальный привет: — Кстати, бегите быстрее, поручик, сейчас за вами будет погоня!
Мы схватили бумаги, мешки с золотом, план Парижа с тайными адресами. Дантес, смеясь, посмотрел на меня:
 — Вы лучшие заговорщики, чем я думал.
И тут в дверях театра раздался знакомый голос:
 — Ну что, голубчики, доигрались?
В проеме стоял Боярский. Живой, в новом камзоле, со шпагой в руках, и за его спиной маячил целый хор мушкетеров с гербом «Б».
Лампы погасли, прожектор мигнул, павлин взъерошился, и мы оказались в темноте. Публика в зале ломанулась к выходу, давя друг друга в смятении. Графини наступали каблуками на маркизов, те молотили кулаками в темноте направо-налево, виконты и дамы попроще создавали сутолоку, кругом начался хаос.
— Они отключили прожектор! — шепнул Галилей. — Так не честно!
 — По их законам честно, — ответил Коперник. — Они до сих пор считают, что Земля центр Вселенной.
— Публику напугали дымные коконы вокруг врагов Дантеса, — объяснил я. — Видали, как их подняло с кресел и понесло по воздуху, где они растворились? Теперь они в зале суда, а потом будут в темнице.
Из тьмы донесся голос Боярского:
 — Господа, время дуэли прошло. Теперь время охоты.
— Бежим! — скомандовал я.
Мы рванули к задней двери, но там уже стоял мушкетер с гербом «Б». Павлин взлетел, выбил ему шпагу крылом. Дантес, не теряя духа, схватил мешок золота и пистолет. Королева Марго подняла юбки и побежала, сверкая оголенными бедрами так, что даже мушкетеры забыли, как дышать.
— На крышу! — крикнул Мюнхгаузен. — Там у меня припаркована пушка с ядрами! На них полетим.
Мы вломились на лестницу, за нами ревела погоня. Коперник бежал с астролябией, Галилей с прожектором, барон с павлином, Дантес с облегчением, что месть удалась, королева Марго замыкала побег с поднятыми юбками. Нам с роботом досталось уносить мешки с золотом. Спрыгнули на крышу. Перед нами весь Париж, огни, дым, Сен-Мишель, а над всем этим вечерним пейзажем луна, как огромный кусок сыра.
— Где пушка, где ядра? — спросил Дантес.
 — Вот! — барон Мюнхгаузен указал на огромное жерло орудия и блестящие шар, застрявшие между двух дымоходов. — Прыгаем каждый на одно ядро, заряжаем — и БАХ!
— Не по формулам, — заметил Галилей.
 — Зато по орбите, — парировал Коперник.
Мушкетеры уже высыпали на крышу, шпаги звенели, Боярский возглавлял их, как дирижер оркестра:
— Сдавайтесь, господа. Париж мой театр, крыши мои кулисы. Или предпочтете прыгать?
— У нас свои планы, — ответил я, подтолкнув павлина к ядру.
Павлин взобрался на шар, раскрыл хвост. Барон поднес факел к запалу. Пушка громыхнула, заложив уши — БА-АМ! — павлин первым полетел на ядре.
 — По местам! — крикнул я.
Каждый втиснулись на свое ядро как пассажир на трамвай.
 — Готовы к старту! — заорал Мюнхгаузен.
Боярский сделал шаг, мушкетеры прицелились. Галилей успел подключить генератор Коперника.
— Поехали! — крикнул я.
Ядра дрогнули один за другим. Вторым выстрелом улетела королева Марго. Пока мушкетеры путались в своих ногах и бельевых веревках на крыше, третьим улетел Коперник. БАХ! — четвертым Галилей. Потом я с мешками и роботом. Последним сам себя подпалил запал пушки Мюнхгаузен, теперь без павлина. Тот уже дожидался его в нашем комплексе.
Остался Дантес.
Уносясь на ядре в портал измерения, я успел увидеть, как Боярский прыгнул, пытаясь ухватить его за камзол, мушкетеры взяли на мушку…
Дальше была пустота. Ядро взмыло в ночное небо Парижа, оставив за собой шлейф искр, и в этот миг прямо навстречу мне развернулся тоннель переброски. ВЖА-ААХ! — и мы всей толпой, один за другим, на ядрах, вывалились из дыры к стойке администратора. Все в копоти, в гари, в саже, зато целые и довольные. Павлин, распушив хвост, кудахтая и матерясь на свой птичий манер, порхнул к хозяину. Из щупалец моего робота выскользнули два мешка с с золотом. Королева, Галилей и Коперник уже растворились в своих измерениях.
— Трофеи сдать по описи в склад, — возник передо мной шкаф-помощник, оценивая линзами сокровища Дантеса. От удовольствия аж выпустил клуб пара.
— А сам граф Монте-Кристо где? — отдуваясь, приходя в себя, спросил я. — С Боярским остался?
— Они уже в кабаке пиво пьют, — успокоил шкаф. — Подружились.
— Ну и ладушки. А мне теперь куда?
— Поспать. Отдохнуть. Завтра тур новый, поручик. Утром прошу быть на пятиминутке.
— Ясно, — вздохнул я. А сам втихаря нащупал в кармане горсть золотых дукатов.
Ну, а что? Пусть остаются в качестве доказательств, что я побывал в других измерениях. Или сдам в «Ломбард» на худой конец, получу кучу денег. Короче, посмотрим…
Глава 18. Ржевский в фильме «Бриллиантовая рука»
— Пятиминутка закончена! — оповестил утром шкаф после планерки.  — Всех гидов прошу принять группы.
Оболенскому достался тур в Марианскую впадину (бедолага). Голицыну предстоял триасовый период (кормить динозавров), Жуков застрял где-то между пространствами, потому на планерке отсутствовал. По выражению шкафа, он задолбался его выручать. Разве что экскурсантов жалко — могли застрять меж времен и эпох. А мне достался тур в СССР, где я уже был пару раз (вспомнил Гостью из будущего).
— Прыгнули? — спросил робот-швабра.
— Прыгнули!
Советский Союз встретил нас гербом, запахом шашлыка у Дома культуры и лозунгами «Да здравствует всесоюзная здравница!». Как и положено гиду-межвременнику, я повел группу туристов по стране Советов, прямо на съемочную площадку фильма «Бриллиантовая рука». Состав команды выглядел так, что даже КГБ прослезилось бы:
Первой была Амелия Эрхарт, легендарная американская летчица, исчезнувшая в Тихом океане, но чудесным образом оказавшаяся в моей экскурсии. Высокая, в кожаной куртке, с шелковым шарфом, очки-«авиаторы» даже в буфете. С любопытством смотрела на все и записывала в блокнот «Как летать через Советский Союз без визы».Второй значилась Лени Рифеншталь, немецкая кинорежиссерша при Гитлере, с холодными глазами, в строгом костюме от «Березки». Вместо камеры «Красногорск-3», заявила, что хочет снять «Триумф воли» в советском стиле, только с мороженым и теплоходом. Третьим был заявлен Павлик Морозов, «пионер-герой», теперь живой, в красном галстуке и с подозрительным блокнотом, в который записывал всех «подозрительных личностей» (и туристов тоже). Четвертым и последним присоединился капитан Жеглов, легенда советского сыска, в кожаной куртке, со взглядом «вор должен сидеть», даже если это турист. Он сам вызвался «прикрывать операцию».
Я встал перед ними, как опытный экскурсовод:
 — Товарищи туристы! Сегодня мы станем свидетелями великого советского чуда, а именно фильма «Бриллиантовая рука». Там будет теплоход, курорты, погони, выражение «Чёрт побери!» и бриллианты конечно. Держите паспорта крепче, у кого они есть, разумеется.
Мы вышли на причал. Там стол теплоход, белый, как идеал соцреализма, с надписью «Михаил Светлов». На борту Никулин с той самой гипсовой рукой, Миронов уже репетирует «Черт побери!», Папанов нервно курит, Мордюкова раздает оплеухи статистам:
— А в нашу булочную на такси не ездят!
— Вот они! — прошептала Амелия. — Настоящие советские киногерои!
 — Настоящие советские проблемы, — буркнул Жеглов, глядя на Павлика Морозова.
Режиссер махнул нам:
 — Так, группа массовки, в кадр!
Нас затянуло прямо в фильм. Камера Лени Рифеншталь зажужжала. Павлик Морозов выдал торжественно:
 — Я все записываю для истории! Потом отдам белогвардейцам.
На теплоходе началась погрузка чемоданов. Никулин споткнулся о трап (по сценарию), чемодан раскрылся, и на палубу посыпались десятки пластмассовых «бриллиантов» (по фильму должны быть контрабандные). Амелия Эрхарт схватила один, повертела:
 — А почему они пахнут фенолом?
 — Потому что социализм строим, — ответил Павлик.
Жиглов между тем уже подозревал криминал:
 — Я чую, что эти бриллианты настоящие, — сказал он, — а за ними охота ведется. Где Шарапов? Подать мне сюда Шарапова!
И тут, внезапно, как в настоящем кино, началась погоня. По сценарию контрабандисты должны были бежать с чемоданом, но благодаря нашему появлению все пошло сикось-накось. Павлик Морозов, думая, что помогает советскому правосудию, схватил чемодан и побежал по палубе. Контрабандисты за ним. Никулин за контрабандистами. Мордюкова за Никулиным. Жиглов с криком «А теперь Горбатый! Я сказал, Горбатый!», ринулся следом. Амелия, расправив шарф, взлетела на поручни как на крыло, а Лени Рифеншталь снимала все на камеру, крича «Gut! Noch einmal!».
Папанов крикнул:
 — Держи его, Семёныч!
 Миронов споткнулся, произнес свое фирменное «Черт побери!» и растянулся на палубе.
Я рванул следом:
 — Туристы, стройся!
Жиглов мгновенно среагировал:
 — Всем стоять! Работает милиция! — и метнул фуражку как бумеранг. Фуражка сбила чемодан, бриллианты рассыпались по палубе. Амелия на лету поймала один бриллиант, Лени крупным планом сняла его блеск, а Павлик уже писал донос:
 — «Турист Ржевский нарушил сценарий фильма»…
Никулин с гипсом споткнулся и, как по сценарию, упал за борт, только на этот раз прямо в объятия спасателей. Папанов от смеха упал рядом. Подхватив чемодан, я крикнул массовке, столпившейся на палубах:
 — Все под контролем, товарищи советские зрители! Это культурная программа!
Теплоход медленно отходил от причала, бриллианты катились по палубе, контрабандисты пытались собрать их обратно, Мордюкова командовала, как адмирал:
 — Быстро в кадр! Камера снимает!
Жиглов глянул на меня:
 — Ржевский, ты понимаешь, что мы с тобой сейчас устроили?
 — Понимаю, капитан, — ответил я. — Мы спасли бриллианты от контрабанды.
Амелия Эрхарт, поправляя очки-авиаторы, выдохнула:
 — Это лучший перелет в моей жизни.
 Лени Рифеншталь добавила:
 — Это лучше, чем вся моя кинохроника.
Тут из динамика на палубе прозвучал голос режиссера:
 — Всем приготовиться к съемкам сцены погони по Ялте!
Мы переглянулись. Жиглов потянулся к пистолету, Павлик к блокноту, Амелия к штурвалу (причем, капитанскому, в рубке), Лени Рифеншталь вцепилась в камеру.
***
Туман над Черным морем расступился, и теплоход «Михаил Светлов» пришвартовался к Ялте. На берегу уже ждали милицейские «Волги», автобус «Интурист» и катер с портретом Чехова. Город сиял как на открытке, виднелись трамваи «конки», стоял запах хрустящего чебурека, пикировали чайки, которые норовили стащить у нас бутерброды.
— Товарищи туристы, держимся вместе! — скомандовал я. — Ялта, это город-курорт, отдыхающих много, потому кино здесь сниматься будет без дублей.
Амелия Эрхарт первой спрыгнула на пирс, раскрыв шарф как парашют. Лени Рифеншталь снимала каждую плитку, восклицая «Wunderbar!». Павлик Морозов высматривал «контрабандистов» для доноса. Капитан Жеглов, как всегда, прищурился взглядом: «Вор должен сидеть». Из-за угла выехали два мопеда «Вятка» с контрабандистами. Один держал чемодан с бриллиантами, другой граммофон с записью Миронова «Остров невезения в океане есть, весь покрытый зеленью, абсолютно весь».
— Держи их! — крикнула Мордюкова с теплохода. — Семен Семенович Горбунков! Держи, уйдут!
Мы рванули следом. Амелия села за руль милицейской «Волги», Жеглов рядом, Павлик на капот, Лени с кинокамерой через люк (откуда он там взялся?). Я плюхнулся на пассажирское сиденье, потому как Ржевский всегда привык быть рядом с дамами.
— Газ в пол! — велел Жеглов. — Это не кино, это спецоперация.
«Волга» взревела и понеслась по Приморскому бульвару. Мопеды петляли, чемодан бриллиантов подскакивал. Амелия Эрхарт восторженно кричала:
— Я садилась на кукурузники в туман, а тут асфальт, подумаешь…
Павлик на капоте успел записать: «Бриллианты чужие. Ржевский шпион капитализма». Лени сняла его крупным планом, комментируя:
— Это будет лучшая хроника после «Олимпии»! Вот Гитлер обрадуется!
Мопеды нырнули в перекрестки улиц, оставив Набережную позади. Мы за ними. Подпрыгивая. Теряя капот и запчасти, «Волга» полетела по ступенькам, как коляска в кинохронике на Потемкинской лестнице. Жиглов, не моргая, схватил летчицу за руку. Амелия улыбнулась от счастья. Павлик держался за мигалку, а Лени снимала через заднее стекло. Дальше все шло как в замедленной съемке, и без дублей, прошу всех заметить. Передо мной навстречу выскакивает трамвай с надписью «Интурист», на подножке Александр Малинин с гитарой:
 — Мне осталась одна забава, пальцы в рот да веселый свист…
Передо мной все мелькает, проносится вихрем. Мы сворачиваем во двор, мопеды за нами. Амелия резко тормозит у рынка, где бабушки продают семечки, крабов, медуз (ну, а что?). Жиглов выпрыгивает, хватает чемодан у контрабандиста, Павлик снимает с него наклейку «Ялта-70». Лени все еще снимает, крича: «Gut! Gut!». Контрабандисты бросаются врассыпную, но тут из переулка выезжает милицейская кавалерия на велосипедах «Украина». Вся Ялта смотрит, как американская летчица, немецкая режиссерша, пионер-герой, капитан Жеглов и поручик Ржевский ловят бандитов под саундтрек Никулина «Песня про зайцев».
— Вор должен сидеть! — гремит Жеглов. — Эх, сейчас бы супчика, да с потрошками!
 В этот момент чемодан бриллиантов раскрывается, и на мостовую вываливается не пластмасса, а настоящие алмазы. Солнце отражается в них, весь ялтинский рынок озарен как елка в гирляндах.
Амелия Эрхарт пораженно шепчет:
 — Это же миллионы карат!
 Лени Рифеншталь с завистью:
 — Это даже кино не выдержит, такая реальность!
Вдруг ниоткуда появляется огромный автобус «Интурист», двери распахиваются, и оттуда выходит человек в плаще. Это снова Боярский, оставленный нами с графом Монте-Кристо, но теперь он в форме таможни СССР, с удостоверением. Короче, полный абсурд, как вы понимаете.
— Ну что, товарищи, — говорит он, — доигрались? Не ждали? А я Дантеса оставил и сразу к вам. Эти бриллианты государственные, между прочим. Их надо сдать в Профсоюз.
Он щелкает пальцами. Из-за углов выходят люди в серых плащах, с портретами Папанова и актера Миронова. Ялта замолкает, чайки кружат. Павлик Морозов поднимает руку: «Я все запишу». Жиглов медленно тянется к кобуре. Амелия Эрхарт смотрит на небо, как на взлетную полосу. Лени снимает крупным планом лицо Боярского, обещая показать его Гитлеру. В это время автобус поднялся над Ялтой, как дирижабль Гуго Цеппелина, только с надписью «Турпоездка по Союзу». Сквозь окна на нас глядели строгие лица в костюмах «берёзка», с громкоговорителями и папками с чек-листом: «Контингент туристов».
— Приятного полета, товарищи, — крикнул Малинин, наигрывая на гитаре «Старый клен». — А теперь все в «Интурист». Там у нас строгий учет.
И вот, как ни странно, мы уже сидим пристегнутые ремнями безопасности внутри дирижабля. Амелия Эрхарт сразу спросила:
— А где у вас аварийный выход?
 — В Сибири, — спокойно ответил Жиглов. — Лет через десять.
Лени Рифеншталь снимая на камеру, восторженно шепчет: «Ein Meisterwerk!» — хотя объектив уже запотел от советского конденсата. Павлик Морозов пишет донос прямо на салфетке из «Интуриста»: «Поручик Ржевский не токмо, значится,  шпион империализма, а еще тайный агент англичан». Через десять минут полета автобус-дирижабль приземлился прямо во дворике с вывеской: «Интурист». Нас выгрузили на красный ковер, совсем как в Каннах, по бокам охрана в костюмах «а-ля Служба быта». Внутри здание больше напоминало киностудию с длинными коридорами, где поочередно сменялись декорации — Ялта, Москва, Сочи, Магадан, Колыма. Все муляж, все фикция, пахнет настоящим борщом из столовой № 3.
— Здесь, товарищи, — сказал Миронов, — мы проверяем туристов на лояльность. Кто хочет на Черное море, кто в Сибирь, кто в Антарктиду. У нас для всех места найдутся.
Амелия возмутилась:
 — Я первая женщина-пилот, пересекшая Атлантику! А меня в Сибирь?
 — Да хоть два Атлантика, — пожал плечами Боярский. — У нас очередь на Дальний Восток.
Жиглов прищурился:
 — Послушай, артист… Я знаю, как заканчиваются такие проверки. Вор должен сидеть в тюрьме. А турист должен пить портвейн в Ялте.
И прямо в этот момент с потолка свалился чемодан с бриллиантами, раскрытый, искрящийся. Видно, их система хранения дала сбой. Камни разлетелись по полу, как стеклянные шарики. Павлик хотел поднять один, но Жеглов наступил ему на руку:
— Мал еще.
Тревога загудела по коридорам, загорелись красные лампы. Из дверей выбежали люди в белых халатах с надписями «Администратор». Они размахивали папками и кричали: «Турист не по форме! Турист не по форме!». Мой робот-швабра, возникший в пространстве, попытался собрать камни, но едва не потерял в суматохе пару щупалец. С криком «Сэр, мы должны сохранить бриллианты для реквизита!», он был раздавлен топотом сотен ног, но уже через секунду пришел в себя. По коридорам в панике носились туда-сюда отдыхающие. Переполох стоял такой, что даже у меня заложило уши.
— Пора сваливать, — наконец решился я, подмигнув Амелии.
Она мигом сообразила, дернула пожарный люк, и мы оказались в огромном ангаре, где стоял второй автобус-дирижабль. На нем красовалась надпись «Экскурсия. Сочи — Бухара — Рим».
— Отличный маршрут! — воскликнула Лени и кинулась включать камеру.
Мы рванули к лестнице, слыша за спиной топот «администраторов», визг сирены и Боярского, который орал в мегафон:
 — Стоять! Сценарий еще не дописан!
Амелия завела мотор, автобус-дирижабль завибрировал. Павлик заорал: «Мы улетаем к империалистам!»,  Жеглов держал чемодан с половиной бриллиантов. Я на переднем сиденье, как всегда рядом с дамами. И тут в иллюминаторе мелькнула тень: это был другой дирижабль-автобус, весь в портретах Мордюковой. Он шел на таран.
— Черт побери, — крикнул Миронов. — Похоже, начинается настоящая воздушная погоня.
Автобус вздрогнул, раздались гудки, вспыхнули прожекторы, и вся Ялта осталась внизу маленькой точкой. Мы в воздухе, а впереди шел на таран второй дирижабль. Сирены ревели, как мартовские коты. Красные лампы мигали, и даже прожектора «Интуриста» били по нам лучами, как зенитки по Цеппелину. Наш автобус-дирижабль дрожал, Амелия Эрхарт уверенно держала штурвал, будто всю жизнь водила советские экскурсионные лайнеры. Лени Рифеншталь бегала по салону, снимая каждый ракурс: «Das ist einmalig! Das ist Kino total!», и даже Павлик Морозов отвлекся от доносов, глядя в иллюминатор на проплывающие внизу колхозы. Сзади нас преследовал второй дирижабль — теперь он оказался в хвосте за нами — полностью обклеенный портретами Мордюковой, с надписью «Союзтурист-2. Возмездие». За громкоговорителем рычал Боярский, уже без гитары:
 — Туристы! Вернитесь немедленно! Мы не доиграли сцену с чемоданом!
Жиглов, закурив «Беломор», усмехнулся:
 — Амба, конец, артист, отыгрался. Сейчас мы тебя сами по сценарию прокатим.
Переведя дыхание, я встал рядом с Амелией:
 — Как рулишь, милая?
 — Все под контролем, поручик. Я через Атлантику летала, а тут пара аэростатов.
Лени Рифеншталь уже успела забраться на верхнюю палубу, выставить штатив и кричала:
 — Я сниму самый великий пропагандистский фильм о туризме в СССР!
Тем временем Павлик Морозов, не удержавшись, начал комментировать в стиле радиорепортажа:
 — Наш автобус набирает высоту. Преследователь готовится к таранному удару. Зачем? Не знаю. Наверное, поручик Ржевский опять передал шпионские сведения.
Я вытащил из кармана красный платок, помахал, будто тореадор. Преследовательный дирижабль сбился с курса, прошел чуть левее.
— Еще чуть-чуть, — поддержала Амелия. — Сейчас выйдем на курс Ялта–Гавана.
Снизу, сквозь облака, проглядывалось Черное море и крошечные огоньки теплохода «Михаил Светлов», на борту которого мы, как в фильме, должны были сыграть сцену с чемоданом и падением в воду.
Жиглов сунул мне чемодан:
 — Ты отвечаешь за реквизит. Если что, посажу в Бутырку.
Сзади послышался хриплый голос Боярского через громкоговоритель:
 — Поручик! Верните чемодан! Верните туристов! Верните бриллианты!
Дирижабль Мордюковой пошел на вираж. Прямо из боковых люков высунулись комсомольцы с сетями, явно желая нас «подчалить». Амелия Эрхарт, увидев это, резко дернула штурвал. Наш автобус-дирижабль поднялся выше и вышел на курс прямо над портом.
— Надо как-то отвязаться, — сказал я. — Жеглов, может, у вас есть план?
 — У меня всегда один план, — он ухмыльнулся. — Вор должен сидеть в тюрьме.
Амелия, не растерявшись, нажала кнопку «турбо», и наш автобус-дирижабль рванул вперед, оставляя за собой хвост из советских флажков и запах одеколона «Шипр». Мы уже думали, что оторвались, но вдруг прямо перед нами, из облаков, вынырнул вертолет, черный, без опознавательных знаков, с огромной надписью «Спецхран».
— Вот те на, — прошептал Жиглов. — Похоже, настоящие ребята подключились. Где мой Шарапов?
Вертолет развернул прожектор, свет ударил нам в окна. Павлик зажмурился. Амелия прикусила губу. Лени Рифеншталь шепнула:
 — Это кульминация! Кульминация кадра!
Черное море внизу мерцало, как полотно синих бриллиантов. Сзади надвигался дирижабль Мордюковой с Боярским, спереди вертолет «Спецхран». Прожектора резали ночь, сирены выли, Лени Рифеншталь визжала: «Das ist Endkampf!», Амелия Эрхарт стискивала штурвал до белых костяшек пальцев, Жеглов проверял револьвер, а Павлик Морозов успевал писать донос сразу на двух языках, русском и эсперанто. Амелия выкрикнула: «Держитесь!», Лени подняла камеру, Павлик заорал: «Я это видел!», а я успел лишь дернуть за красный рычаг аварийного запуска. Автобус-дирижабль взвыл, развернулся носом вниз и пошел в пикирование прямо на Ялту. В динамике прозвучал голос режиссера Леонида Гайдая:
 — Стоп! Съемка окончена! Всем сдать реквизиты!
Мы рухнули в облака. Портал закрутился воронкой, чемодан с бриллиантами уплыл растянутой каплей назад в СССР.
— Экскурсия завершена! — возник шкаф ниоткуда. — Прошу всех вернуться в комплекс для отчета.
— Ты где был, засранец? — вытер я пот от волнения. — Нас тут со всех сторон атаковали.
— А думаете, Жукову легче? — прыснул машинным маслом тот. — Я его, между прочим, уже третий раз вытаскиваю. Буду жаловаться Хозяевам, чтобы поменяли на нового гида.
И исчез.
А нас понесло назад, кружа в воронке портала…
Глава 19. Ржевский и «Белое солнце пустыни»
 Песок, песок, песок… Я открыл глаза и понял, что наш автобус-дирижабль больше похож на верблюда, чем на транспортное средство. Он лежал в бархане, перевернувшись брюхом кверху, а вокруг ветер гонял теплую пыль. Сверху, как из самовара, плескалось солнце, белое, как пар в кипятке.
— Где мы? — спросила Амелия, оглядываясь.
 — Похоже, на восточном фронте, — ответил Жеглов.
 Павлик поднял табличку с надписью «Съемочная площадка. Посторонним вход воспрещен».
И тут из-за бархана, с винтовкой на плече и прищуром ветерана революции, вышел сам товарищ Сухов. Во плоти, как на пленке кинохроники:
 — Товарищи туристы… Восток дело тонкое, если что…
За ним, как положено по сценарию, петляла Гюльчатай, прижимая к груди кувшин с айраном. Чуть поодаль стоял Петруха, посверкивая офицерской пряжкой, а вдалеке, над дюнами, маячил Верещагин с гранатой в руке. Абдулла и Саид смотрели исподлобья, явно недовольные нашей несанкционированной посадкой. Я обвел глазами новую группу. Валентина Терешкова, писатель Хэмингуэй, Емельян Пугачёв в меховой шубе — здесь, в песках под палящим солнцем, и, собственно, адмирал Ушаков, явно выдернутый порталом из моря.
Терешкова поднялась первой, отряхнула космическую пыль с комбинезона:
 — Ну все, теперь я и в космосе была, и в пустыне! Где тут ближайший Байконур?
Хэмингуэй достал блокнот, буркнув под нос:
 — Песок, жара, люди с ружьями… Чистый материал для повести. Назову «Старик и море». Нет. Уже было. Какое, к черту, море, если минареты кругом. Назову «Старик и барханы».
Пугачёв, сбросив шубу, все еще в кафтане, хлопнул в ладони:
 — Ах, пустыня! Свобода! Где мои казаки?
Адмирал Ушаков посмотрел на горизонт, вздохнул:
 — Моря нет… жалко ребята… а то б я дал манёвру.
Сухов подошел к нам, поклонился по-военному:
 — Вы, товарищи, случайно не реквизит?
 — Мы туристы, — ответил я. — По путевке из Совнаркома.
 — Понятно. Ну что ж, придется вписать вас в сценарий. Восток дело тонкое…
Гюльчатай приподняла паранджу и посмотрела на Пугачева. Тот моментально вспыхнул и начал декламировать что-то из Пугачевского восстания:
 — «Велико государство Российское, а правды нет…»
Хэмингуэй записал все в блокнот. Ушаков опустил подзорную трубу, так и не увидев своих кораблей. Терешкова взяла у Саида кинжал, повертела:
 — У нас в «Звездном городке» таким не режутся.
Жеглов между тем рассматривал Верещагина.
 — Ты, — сказал он, — правильно живешь с лозунгом: «Я мзду не беру».
 Верещагин усмехнулся:
 — Мзду не беру, но патроны сам себе оставляю.
Сухов хлопнул ладонью по лбу, что-то вспомнив по сценарию:
 — Так, товарищи. Сейчас сцена: Абдулла уходит, Саид стреляет, Гюльчатай остается в сторонке. Все по местам!
— А мы? — спросил я.
 — А вы… будете играть оазис. Просто стойте, изображая пальмы с бассейном.
Терешкова, Хемингуэй, Пугачев и Ушаков переглянулись.
 — Ну, стоять так стоять, — буркнул Хэмингуэй. — Главное, чтобы мартини было холодным.
 — Ошибаетесь, в пустыне все горячее, — ответил я. — Даже мартини.
И в этот момент раздался вопль режиссера:
 — Мотор! Камера! Начали!
Абдулла выскочил из-за бархана, Саид прицелился, Гюльчатай вскрикнула. Пугачев выхватил саблю, Терешкова кинула в песок космический флаг, Хемингуэй полез за ручкой. Адмирал Ушаков принялся салютовать флажками на манер сигнальщика. Откуда они у него взялись, мне было неведомо. Вероятно, шкаф исподтишка постарался, подсунув незаметно от нас. Вдруг наш автобус-дирижабль, до этого тихо лежавший в песке, завибрировал, поднялся на колеса и как сумасшедший рванул через барханы, как верблюд, на котором заело тормоза.
— Эй! — заорал Жеглов. — Наш автобус сбегает!
Верещагин вскинул гранату:
 — Это реквизит! Ща через таможню рванет…
Автобус уже уносился в белое солнце пустыни, оставляя за собой столбы песка, осыпающиеся дюны и редко торчащие кактусы. Вдалеке виднелись шпили минаретов, а сбоку стояла огромная цистерна с нефтью. Короче, все как в сценарии. Мы бросились следом. Абдулла, Сухов и Петруха по своим линиям, Жеглов, Амелия, Ушаков с Пугачевым по своим. Терешкова закричала:
 — Держите автобус! У меня там скафандр!
Пугачев поднял саблю:
 — За мной! В атаку!
Хэмингуэй выругался по-испански. Ушаков посмотрел на горизонт:
 — Если бы тут было море… эх…
Песок летел, как снег в январе. Камера Лени Рифеншталь (она чудом оказалась с нами) визжала: «Das ist echter Realismus!» И в этот момент из-за дальнего бархана выехала огромная повозка на верблюдах, полностью обклеенная афишами «Белое солнце пустыни — спецверсия». На повозке лежала та самая шкатулка с недостающими бриллиантами графа Монте-Кристо. Получилось, вроде как из фильма в фильм. Прежний сценарий перекочевал в нынешний, плюхнувшись прямо в пески. Мы переглянулись: автобус уходит, бриллианты там, герои фильма тут, туристы рассредоточены. А солнце все белело и белело. Песок пошел вихрями, как барашки на морской волне, только сушеные. Дирижабль катил через дюны, подпрыгивая и выплевывая чемоданчики с сувенирами «Интуриста». За ним, с воплем «Держи его!», рванули Сухов с Петрухой и Верещагиным, а за ними — мы, вся туристическая делегация, черт бы ее взял. Амелия Эрхарт бежала впереди, как марафонец, подхватив космический флаг Терешковой, Терешкова катила за собой баллон с кислородом:
 — Хоть бы скафандр не продырявился!
Хэмингуэй, встряхивая блокнот, бросил в сторону Абдуллы:
 — Se;or, это настоящая corrida, только без быков!
Абдулла, перепрыгивая через бархан, ответил:
 — А вы, американец, пишите — все равно никто не поверит!
Пугачёв, с саблей наперевес, орал:
 — Слово дал народу сибирскому, что пустыню пройду!
Адмирал Ушаков, утопая по щиколотку в песке, бурчал:
 — Это не манёвр, это издевательство. Без моря я как без карты. Где моя эскадра? Где фрегаты с корветами?
Впереди автобус-дирижабль поднялся на вершину бархана и рявкнул сиреной. Из его люков выпали сувенирные ковры и пластмассовые статуэтки Гюльчатай. Один ковер зацепился за Павлика Морозова, и тот закричал:
 — Отцепите! Я в отчете доложу, как над пионерами издеваются!
Верещагин достал гранату:
 — Ща рвану, и не будет автобуса.
 — Не надо! — в один голос закричали мы. — Там чемодан!
Сухов прищурился:
 — Восток дело тонкое, но чемодан с бриллиантами важнее.
Терешкова, запыхавшись, подбежала ко мне:
 — Ну же, поручик, делайте что-нибудь! А то мне еще в космос повторно лететь.
Я рванул вперед, подхватив валявшийся на песке кинжал Саида, и, словно кавалерист, помчался за автобусом. Амелия Эрхарт прыгнула на спину верблюду (откуда он взялся — непонятно), Ушаков ухватился за верблюда с другой стороны, Пугачев прыгнул следом, Хемингуэй залез на вторую горбину, выдав с восторгом:
 — Это моя лучшая сцена за всю жизнь! Даже в Кубе такого не было!
Песчаный ветер хлестал по лицу, солнце жгло, как раскаленная сковорода. Автобус вел себя как живой, петляя, сбрасывая флаги, оставляя ложные следы. Мой персональный робот-швабра вышел на связь из другого измерения, пискнув браслетом: «Сэр! Имею честь доложить, что в этом сценарии не все прописано как полагается. Следите за текстом. Если что, я у маршала Жукова. Бедняга никак не может вырваться из окружения Тамерлана…»
Браслет потух. Сухов выстрелил в воздух:
 — Всем стоять! Стоп кадр!
 А вот хрен — кадр не останавливался. Автобус взял новый вираж и понесся к какой-то странной конструкции на горизонте, похожей на гигантский маяк, только посреди пустыни. Пленка крутила и крутила. Где-то завис Верещагин с гранатой. Где-то промчались на конях басмачи, а у крыльца минарета сидели аксакалы в чалмах с ящиком динамита. Ящик грохнул взрывом, чалмы снесло с лысых голов. Все по сценарию, мать их ети.
— Что это? — спросила Терешкова.
 — Это декорации следующего фильма, — ответил Саид мрачно. — «Пираты Арала».
Абдулла хохотнул:
 — Туда автобус и сбегает от нас, аллах ему в жопу!
Мы продолжали гнаться, но автобус вдруг резко остановился, поднял нос дирижабля, и начал подниматься в воздух. Прямо из песка выдвинулись две башни с канатами, за которые он зацепился, как за аэродром.
— Он взлетает! — закричала Амелия.
 — Пресвятая Гюльчатай! — выдохнул Петруха. — Покажи личико, а?
 — Без моря, без фрегатов, корветов… — пробормотал Ушаков. — Какой тут манёвр…
Я сделал рывок, почти схватил за поручень, но автобус оторвался от земли, поднимаясь выше и выше. Павлик Морозов с ковром на плечах заорал:
 — Возьмите меня! Я буду писать доносы сверху!
Абдулла выстрелил в воздух, Сухов только покачал головой:
 — Восток дело тонкое… И автобус тоже.
Дирижабль завис на мгновение над барханами. Мы смотрели, затаив дыхание. Прожектора на его бортах вспыхнули, осветив нас всех — Сухова, Абдуллу, Верещагина, наших туристов. И вдруг динамик зашипел:
 — Граждане путешественники, до встречи на новом маршруте осталось десять минут.
В следующее мгновение автобус-дирижабль рванул вверх, в белое солнце, и растворился в нем, оставив после себя только клубок горячего воздуха и один упавший на песок билетик с надписью «Следующая остановка: …». На билете место было пустое. За ним взметнулась целая метель из песка, чемоданов и сувениров. Верещагин, потеряв равновесие, свалился в дюну, сел прямо в ящик с верблюжьими подковами и буркнул:
— Я ж говорил, что без таможни все кончится плохо…
Пугачев, ухватившись за трос, взвыл, как ветер:
— Держи-и-и-и!
Хэмингуэй (откуда взялась такая прыть?) ловко прыгнул следом и ухватился за Пугачева, Амелия за него, Терешкова за Амелию… получилась гирлянда международной дружбы, болтающаяся в воздухе, как флаги на первомайской демонстрации. Ушаков, скрипя зубами, прошипел:
— Без моря, без ветра, а качает как в шторм!
Сухов, стряхивая песок, прицелился из «нагана» и с деланным спокойствием сказал:
— Восток дело тонкое, но и высота не подарок.
Абдулла, подпрыгнув, ухватился за ботинок Павлика Морозова, который уже почти влетел в люк. Павлик, скрестив руки, возмутился:
— Я вступил в пионерию! Так нельзя!
Гюльчатай, стоявшая в стороне, приподняла чадру:
— Петруха, ты просил показать личико. На — смотри!
Бедный парень-красноармеец, ни разу не видавший голый женский живот, едва не сел в песок, уронив винтовку. Пупок Гюльчатай так и манил неудачливого ухажера — и на кой хрен ему весь этот цирк с чемоданами, дирижаблями и кучей бриллиантов? Ща бы в кусты, да в обнимочку…
Сладострастные мысли прервались. Саид, стиснув зубы, выстрелил в швартовочный канат. Канат задымился, автобус дернулся, гирлянда туристов качнулась. Амелия закричала:
— Тревога! У меня юбка в винте застряла!
— Ты откуда здесь? — спросил впопыхах Саида подбежавший Сухов.
— Стреляли… — пожал тот плечами.
Терешкова выхватила из рюкзака маленький флаг:
— Космос покорен, значит, и эту штуку посадим!
Пугачёв с хрипом перебил:
— А я-то думал, что бунт, это страшно… да тут цирк посмешнее Сибири будет.
Ушаков все еще выискивал море в подзорную трубу. Верещагин, по колено в песке, выудил из ящика старую ржавую якорную цепь.
— Ну, хоть что-то родное… — вздохнул адмирал.
И в этот момент автобус-дирижабль вдруг, словно насмешка, выплюнул наружу здоровенный надувной спасательный плот. Плот, подхваченный ветром, плюхнулся в песок, а в его центре красовалась табличка «Верещагину. От национальной таможни». Ушаков уставился на нее как на видение. Тем временем гирлянда из туристов стала втягиваться в люк автобуса. Павлик почти исчез, Амелия за ним, Терешкова ногами болтает, Пугачев ругается, Хемингуэй пишет заметки прямо на локте. Я испустил вопль отчаяния. Сейчас засосет, и как я потом отчитаюсь у стойки администратора, что вся экскурсионная группа исчезла в пустыне?
Сухов опустил пистолет, поднял взгляд к солнцу:
— Все, как в сценарии. Только кто писал его, этот сценарий, мать вашу в пень?
Из динамика на борту автобуса послышалось что-то новое, металлическое, незнакомое:
— Кадр номер тридцать пять. Дубль три. Следующая сцена решающая. Держитесь крепче.
Автобус зашипел, начал медленно разворачиваться, как бы прицеливаясь носом куда-то в сторону, где песок переливался странным синим светом. Из дюн вырывались фонтанчики песчаных брызг. Верблюды плевались в массовку, пустынные скорпионы лезли в ботинки, одна ящерица заползла в корсет Терешковой. Та взвизгнула, угрожая выкинуть ее в космос при ближайшем полете. И в следующую секунду из-под песка выросла черная башня, ни на что не похожая, как будто кто-то воткнул в «Белое солнце пустыни» кусок чужого фильма. Барабанная дробь – ТР-Р-РРРР — ветер усилился, верблюд заорал нечеловеческим голосом. Башня росла на глазах, как дрожжевое тесто в чугунке. Камни вдруг начали блестеть, как полированный обсидиан, а наверху замерцали не то окна, не то копии кинопленки. На фасаде возникла надпись: «Госкино. Отдел непредусмотренных сцен». Автобус-дирижабль с визгом тормозных клаксонов вонзился в песок прямо у подножия башни. Туристы с массовкой «Белого солнца пустыни» рассыпались вокруг, как горох по полу. Верблюд Сухова поднял голову, проревев на всю пустыню. Нефтяная цистерна откликнулась эхом, завибрировав в воздухе. Хэмингуэй записывал: «Пустыня. Башня. Советские персонажи. Верблюд философствует». Потом поднял глаза и добавил:
 — Это хуже Парижа тысяча девятьсот двадцать пятого года…
Тем временем Гюльчатай второй раз приподняла чадру, показывая Петрухе не только личико, а кое-что еще более интимное. Белая грудь, мелькнувшая в тканях, снесла бедного парня в песок от чрезмерного переизбытка чувств. В штанах красноармейца заиграл революционный марш. Верещагин хмыкнул, но не отрывал взгляд от башни. Саид подошел, шепнул:
 — Абдулла в башню ушел. Сказал: «Возьму Гюльчатай, потом всех остальных».
— О, начинается, — выпалил Сухов. — За державу обидно.
Внезапно дверь башни отворилась, и наружу вышел режиссер в восточном халате, с мегафоном:
 — Уважаемые товарищи туристы, главные герои, массовка, статисты! По новому сценарию, все должны зайти в башню. Сухов наверх, Терешкова в центр зала, Ушаков на смотровую площадку. И, пожалуйста, никто не стреляйте в реквизит!
Амелия дернула Ржевского, то есть меня, за рукав:
 — Мы ведь в фильме, да?
Я пожал плечами:
 — Это уже не фильм. Это какой-то проклятый фестиваль нелепых сценариев.
Сухов поправил патронташ:
 — Восток дело тонкое, но за сценарий я вам отвечу.
И всей группой мы шагнули в башню. Внутри царила тьма, пахло монтажной пленкой  с горячим песком. На стенах висели кадры из «Белого солнца пустыни», но лица в них менялись: то Амелия вместо Гюльчатай, то Пугачев вместо Абдуллы, то Терешкова вместо Верещагина. Особенно разозлил меня снимок маршала Жукова вместо меня. Откуда, к чертям собачьим, он тут взялся? Гидом-то был поручик Ржевский в моем лице, верно? Так каким хреном этого Жукова занесло в мое измерение, если он где-то сейчас в окружении Тамерлана? Надобно бы моего робота-швабру спросить, наметил я себе после выхода из киносъемки.
— Это что за хрень… — начал Хемингуэй, но в этот момент кадры ожили. Абдулла с экрана протянул руку и ухватил Гюльчатай прямо за грудь. Та взвизгнула, исчезла в кинопленке. Сухов выстрелил — БА-ААХ — пуля ушла в изображение, как в воду. Пугачев перекрестился: «Свят-свят-свят…», Верещагин тяжело поднялся:
 — Я не пойду туда, вы меня извините, за державу обидно!
Пленка на стене дернулась, как паутина, и Верещагина тоже втянуло в кадр. Ушаков выхватил саблю, Амелия схватилась за старый авиакомпас, Хемингуэй вцепился в блокнот. Башня завибрировала и зашаталась, а в потолке открылся круглый люк, из которого вырвался ураган горячего ветра. Голос режиссера проорал откуда-то из пустоты:
 — Сцена финальная. Дубль один, он же последний!
Потом – БАЦ! — все закружилось, помчалось вскачь, понеслось. Сухов стоял в трех шагах, только черно-белый, с легким зеленоватым оттенком. Гюльчатай оказалась уже в хиджабе, как в фильме. Ушаков, застыв в позе адмирала, словно стоп-кадр, смотрел на море, которого здесь не было.
— Восток… — сказал Сухов и тронул пальцем кинопленку, — дело тонкое…
Прямо перед нами из песка поднялся Саид с винтовкой в руках.
— Ты опять здесь? — удивился Сухов.
— Стреляли, — пожал тот плечами в образе Спартака Мишулина.
 Потом пошли титры. Сухов зашагал вперед. Мы пошли за ним. Песок поскрипывал под ногами, как снег. По песку катился поезд-паровоз с эмблемой «Госкино», с пушкой вместо трубы. Из люков торчали камеры с микрофонами, в дыму мелькали силуэты ассистентов режиссера, и в этот миг пол под ногами снова задрожал, небо расползлось как пленка в старом проекторе, а на нас с грохотом рухнула черная лента, закручивая в огромную катушку. Миг, секунда — ноль в квадрате. Я открыл глаза. Наш родной холл санатория: кресла из гнутой фанеры, вазоны с пыльными пальмами, за стеклом аллеи с фонтами под вечным незаходящим солнцем. Хемингуэй держит блокнот, Пугачев карабин, Терешкова флаг СССР, Ушаков осторожно трогает стол, словно проверяет, не мираж ли. Сухов и Абдулла стоят по разным сторонам комнаты, недоверчиво глядя друг на друга. На стене телевизор показывает «Белое солнце пустыни», ту сцену, где Сухов идет по песку.
— Восток дело тонкое, — говорит он. — Но я тут причем?
Я хотел было ответить, а вот хренаси вам. Как всегда исподтишка возник шкаф-помощник. Брызнул маслом. Вывалил из рта-щели моток перфоленты, и такой себе паршивец, с ехидцей:
— Добро пожаловать обратно, товарищи. Всем разойтись по своим измерениям. Поручику Ржевскому сдать отчет об экскурсии в стойку администрации.
И сгинул, собака…
Глава 20. Ржевский в триасовом периоде
Утром, проснувшись, я отправился в буфет санатория, потом на планерку. Голицын с Оболенским уже отбыли в другие измерения со своими разношерстными группами. В этот раз мне достались Ремарк, Витус Беринг, великий ужасный Стивен Кинг и, кто бы мог подумать, Ева Браун, «Хай ей Гитлер» в ее красивые очи. Секунду назад я стоял в унылом коридоре, где шкаф-администратор тихо скрипел дверцами, как старый костел перед штормом. Потом короткий хлопок — БА-АХ! — запах озона и ощущение, будто нас проглотила гигантская флейта под марш Мендельсона.
— Все живы? — сипло спросил Ремарк, неловко удерживая на руках Еву Браун, которую, похоже, вырвало прямо в его галстук.
 — Более или менее, — ответил Стивен Кинг, стряхивая с очков нечто зеленое, похожее на сопли моллюска. — Но мне уже нравится сеттинг.
Я обернулся: вместо привычного комплекса простирались бескрайние равнины, поросшие хвощами и странной, почти чернильно-зеленой травой. Далеко-далеко виднелись фиолетовые горы, между которыми извивалась река, шириной как три Амазонки, короче.
— Триасовый период, — важно сообщил Витус Беринг, вытирая носовым платком пот. — Где-то двести сорок миллионов лет назад. Тут вам и велоцирапторы, и целофизисы, и первые крокодиломорфы. Настоящая первобытная вечеринка. Я вот давеча Дарвина читал, так у него про такие виды не сказано.
— Отлично, — пробормотала Ева. — А где тут туалет?
Шкаф-администратор за их спинами захлопнул дверцу, ойкнул «Ой», сделал под собой лужу и, звякнув, исчез в воздухе. Мы остались одни, только ветер, запах серы и звон стрекоз размером с собаку. В общем, кинул нас тут, перепутав маршруты, зараза. Слева послышался глухой топот. Сначала один. Потом второй. Потом низкий, гортанный рев, как у плохого контрабаса. Из-под холма вывалились три целофиза, тощие, с длинными мордами и желтыми глазами-бусинами.
— Бежать! — крикнул я.
 — Я писатель! Я не бегаю! — заявил Кинг, но, увидев зубы целофиза, резко поменял философию.
Мы метнулись в чащу хвощей. Ремарк перепрыгнул через камень, Ева подхватила юбку, я только успевал размахивать руками. Целофизы неслись следом, визжа, как чайки на побережье. Внезапно хвощи кончились, и мы оказались перед каменной громадой, напоминающей пирамиду. Да-да, пирамида, будто вырезанная из гранита. Едрит ее в пень. Она была покрыта странными символами, а на вершине мерцало что-то голубое, как электрический огонь. Откуда сие строение в мезозое, если до появления человека еще сотня миллионов лет, я не знал.
— Вы это видите? — задыхаясь, спросил Беринг.
 — Вижу, — сказал я. — Или динозавры у меня в глазах, или тут явно поработали наши предки.
Пирамид было несколько, словно кто-то миллионы лет назад выстроил здесь Тапробан, древнюю цивилизацию, о которой ходили легенды.
— Либо мы нашли забытый город, либо съели не те грибы, — буркнул Ремарк.
Целофизы остановились, не решаясь приблизиться к пирамиде, лишь рычали, будто чувствовали невидимую черту. А в этот миг из-за угла пирамиды вышла фигура. Высокая, в плаще из перьев. На груди круглый медальон с символом, похожим на вращающийся спиральный вихрь. Я сглотнул.
 — Ну вот, началось, — прошептал Стивен Кинг. — Из нечто вылупляется нечто. Занесу себе это в роман.
Фигура подняла руку и что-то произнесла на языке, который звучал одновременно, как латинский и как шипение ветра в скалах. Голубой огонь на вершине пирамиды вспыхнул ярче, мы все разом почувствовали, как под ногами дрожит земля…
Потом был побег. Мы неслись сквозь хвощи и древовидные папоротники, а велоцирапторы, словно черные стрелы, прыгали нам на пятки. Стивен Кинг пытался отбиваться веткой, похожей на половину копья, а Ремарк, запыхавшись, все еще нес в руках Еву Браун, которая визжала, как тормозные колодки «Запорожца».
— Эти гекконы с зубами нас сожрут! — орал он, спотыкаясь.
 — Это предки тиранозавра, — поправил Беринг. — Первый массовый успех коллективной охоты!
 — Ну а я первый массовый успех бегунов! — взвыл Кинг, отбиваясь от хвоста ближайшего хищника.
Один из целофизов рванулся вперед и попытался схватить меня за рукав. Я резко отскочил, сжал кулак и влепил ему под челюсть, как учил меня еще в XVIII веке один усатый сержант. Точнее, учил не меня, а поручика Ржевского — впрочем, какая к бесу разница?  Хищник взвыл, отлетел и, пошатываясь, пропал в папоротниках. Двое остальных на секунду задумались (если, конечно, было чем думать).
— Давайте сюда! — Беринг указал на небольшой уступ. — Может, там есть проход!
Мы вскарабкались на уступ и оказались на плоской площадке, где земля была усыпана странными плитами, а может, обломками чего-то рукотворного. Целофизы не решались идти за нами. Они все еще думали, кружили, рыча, но не приближались.
— Смотрите! — Ева в истерике, указала вперед.
За зеленым маревом виднелось грандиозное строение: внутри древних пирамид возвышался, ступенчатый зиккурат, и такой, что даже египетские фараоны заплакали бы от зависти. Его блоки сверкали кварцем, а вершины окутывал синий огонь, похожий на статическое электричество.
— Это… Пангея? — дрожащим голосом спросила Ева.
 — Пангея, это весь континент, на котором мы сейчас стоим, — важно ответил Беринг, щурясь от мезозойского солнца. — Один материк, один океан Панталасса вокруг. А вот пирамид, это уже загадка, мадам. Кстати, вы кто будете в эпохах истории? Мне для реестра.
— Я буду женой фюрера.
— Один день, — фыркнул Ремарк, ненавидевший Гитлера.
Мы двинулись вперед осторожно. Каждый шаг отдавался гулом в камнях. Символы на плитах под ногами походили на смесь шумерских клиньев и крыльев стрекоз. Где-то далеко гремело, как будто кашлял вулкан. Пройдя еще немного, мы выбрались из зарослей на обрыв. И замерли.
Перед нами расстилался протоокеан Панталасса, бескрайний, синеватый, чуть фиолетовый, как лужа бензина. Над ним летали огромные стрекозы, а из воды поднимались странные купола рифов, будто коралловые города. Солнце висело низко, и его красный свет превращал весь горизонт в марево золота. Одна плоская голова, вылезшая из воды на длинной шее, почти уткнулась в юбку Евы. Понюхала. Плюнула. Скрылась. Не понравилось, в общем.
— Если это сон, то я хочу проснуться возле Триумфальной арки, — сказал Ремарк, глядя на пейзаж. – Или на Западном фронте без перемен, в крайнем случае.
Мы стояли, зачарованные. Пирамиды остались за спиной, динозавры скрылись, но что-то в глубине океана плеснуло, будто перевернулась целая гора. А на линии берега мы заметили темные фигуры, вытянутые, возможно, человеческие…
— Я видел такое только в своих кошмарах, — пробормотал Стивен Кинг. — И там всегда потом появляется…
Он не успел договорить: с неба вдруг пронесся гул, как раскат грома, и синий огонь на пирамидах вспыхнул разом, окатив нас ветром. Земля под ногами задрожала, из песчаного берега поднялась каменная арка, словно портал, приглашая нас внутрь. Арка выросла из песка, словно каменный цветок, и разом ожила. По ее бокам побежали полосы синего света, а воздух внутри закрутился, как вода в воронке. Издали доносился низкий гул, как вроде кто-то заводил гигантскую шарманку.
— Это уже не Панталасса, это «Паника-са»! — прохрипел Ремарк.
 — Может, не стоит туда идти? — Ева судорожно сжала мой рукав. — Вдруг это ловушка?
 — Ловушка, это остаться здесь с голодными динозаврами, — заметил Кинг и, хотя дрожал, уже тянулся рукой к арке.
Беринг, щурясь, достал из-за пояса карманный компас XVIII века, стрелка вращалась безумно, как взбесившийся волчок.
— Магнитные линии нарушены, — прошептал он. — Тут какая-то магнитная сила цивилизации Тапробан.  Знали, как играть с энергией.
Опасаясь чьей-нибудь выходки, мы сделали шаг вперед. В этот момент на побережье зашевелились силуэты. Они приближались, не быстро, не медленно, как-то непонятно, но целеустремленно. Высокие, с головами в капюшонах из перьев и длинными руками, они шли строем, как почетный караул из сна археолога.
— Это местные? — хрипло спросила Ева.
 — Если местные живут двести сорок миллионов лет назад, то да — значит, местные, — буркнул Кинг. — Только у меня плохое предчувствие. Занесу-ка это в свой роман.
Фигуры остановились метрах в пятидесяти. Одна подняла руку, и волна синего света прошла по песку, будто молния по проводам. Арка засветилась ярче, а воздух в ней стал прозрачнее, показав смутный пейзаж,  то ли город из черного камня, то ли другую эпоху.
— Похоже, это приглашение, — сказал я.
— Или предупреждение, сэр! — тихо прошелестел в голове голос моего робота-швабры. Значит, телепортировался, шельмец.
Слева послышался рев. Динозавры вернулись, теперь их было не трое, а десяток. Целофизы  вывалились из зарослей, их глаза горели алчным огнем, зубы сверкали. Они тоже колебались, идти к арке или подумать на досуге, собравшись в кружок.
— Выбираем меньшее зло, — предложил командор Беринг. — Вперед!
Пусть командует, решил я. Хоть отдохну, сбросив на время ответственность. Всей толпой рванули к арке, перескакивая через камни. Динозавры, взвыв, бросились следом. Фигуры в капюшонах расступились, не преграждая дорогу, а наоборот, открывая нам путь. Синий свет зашумел сильнее, волосы на руках встали дыбом от разряда электричества. Откуда оно тут в мезозое, вашу мать, успел я подумать. Первым прыгнул в центр арки. Мир вокруг распался на спирали и темные осколки. Чужой ветер, запах озона и соленой воды сомкнулся как кокон. За спиной слышались крики, это орали Ремарк, Кинг, Ева, Беринг, а довершал все рев целофизов, которые уже прыгали следом. Потом резкий хлопок — БАЦ! — и нас засосало. Летели и падали и вращались в спирали, как мухи в стеклянной банке. Сначала синяя пустота, потом вспышки зеленого света, потом рой каких-то символов, как клинопись на небе. Нас бросало, трясло, выворачивало. Ева вопила так, что даже динозавры, кажется, умолкли от уважения. РАЗ! И вдруг тишина. Мы оказались в огромном зале, стены которого светились голубым кварцем. Над головой купол, расписанный звездами, как будто кто-то видел будущее ночное небо и решил его срисовать. Воздух был прохладный, пах чем-то смолистым с железным привкусом. С потолков по бокам свисали сталактиты.
— Все живы? — сипло спросил Ремарк.
 — Пока да, — ответил я, осматриваясь. — Но ощущение, будто мы внутри гигантского аккумулятора.
Стивен Кинг сел прямо на пол, достал из кармана блокнот с ручкой:
 — Так и знал, что попадем в ужасы. Напишу про это книгу. «Триасовый ад» или «Динозавры жаждут крови».
 — Может, сначала выберемся? — Ева с подозрением оглядела стены.
 — Нет, — отмахнулся Кинг. — Это будет бестселлер. Древняя цивилизация Тапробан, пирамиды, портал, динозавры… я уже вижу обложку.
Беринг присел у странного постамента.
 — Это похоже на карту, — прошептал он. — Смотрите: Пангея, пирамиды, здесь все отмечено. И… здесь еще какой-то символ, похожий на корабль.
Свет в зале мигнул. Голубые огни на стенах затрепетали. В центре купола открылся глазок, или око, или люк, или что еще там. С потолка спустился столб света, в нем дрогнула тень, вытянутая, с перьями. Голос, который мы слышали на побережье, прозвучал снова, теперь громко, как раскат грома. Нужен был переводчик. Мы переглянулись. Даже Стивен Кинг перестал писать и поднял голову. Голос произнес несколько слов, потом что-то запнулось, побулькало автоматом и перевело:
 — …Доб… э-э… нет, не так. Добро пожаловать в цивилизацию Тапробан, которой уже пять миллионов лет…
Перевести автомат не успел. В этот миг пол под нашими ногами дрогнул, как палуба корабля, и начал опускаться вниз, унося все глубже, все ниже — туда, где таилась настоящая тайна цивилизации Тапробан. Платформа скользила вниз, как лифт в подземелье, только вместо стального троса лучами били струи голубого света. Стены по бокам шли полосами, виднелись рельефы, изображающие динозавров, но не таких, как в наших учебниках: на барельефах они носили доспехи, держали в лапах копья и ездили верхом на еще больших ящерах. Рептилоиды, короче, если быть ближе к народу.
— Если это храм, то их религия впечатляет, — пробормотал Ремарк.
 — Это не религия, — сказал Беринг, щурясь. — Это хроника. Они записали свою историю прямо на камне.
 — Тогда нам еще хуже, — заметил Кинг, делая каракули в блокноте. — Чем глубже нас уносит, тем ближе к концовке моего романа — а она у меня всегда кровавая.
В воздухе стало теплее. Пахло озоном и чем-то вроде раскаленной меди. Слева и справа в каменных нишах стояли устройства, наполовину кристаллы, наполовину бронзовые шестерни. Тихо жужжа, они отбрасывали на нас голубые отсветы. Ева, перестав кричать, теперь глядела круглыми глазами:
 — Смотрите, это же… трансформаторы?
 — Примитивный аналог, — кивнул я. — Если цивилизация Тапробан знала электричество в триасе, то это многое объясняет.
Платформа остановилась. Перед нами открылся зал ничуть не меньше собора. Столбы из зеленого камня поддерживали сводчатый потолок, а в центре стояла колонна света. Вокруг колонны по кругу расположились кольцевые ряды сидений, как амфитеатр. И на этих сиденьях фигуры, фигуры, фигуры. Толпа, одним словом. Высокие, худые, с длинными руками, головы под капюшонами, но свет выделял их глаза, все огромные как на подбор, с вертикальными зрачками. Они не шевелились, но мы чувствовали, как нас разглядывают. Я же говорю — рептилоиды, мать их за хвост! Что не ясно, товарищи?
— Не хочу быть главным героем этой сцены, — прошептал Кинг. — Хочу быть эпизодическим персонажем, который выжил.
Одна из фигур поднялась и подошла к нам. Плащ шуршал, как высушенные листья. Фигура протянула предмет, что-то вроде плоского диска, на котором была выгравирована карта Пангеи, а в центре символ спирали, как на арке портала. В общем, петля Мёбиуса, если кто не понял.
— Возьми, — сказала она голосом, который звучал сразу и в ушах, и в голове. — Вы пришли, как было предсказано.
Я взял диск. Он был теплый, почти пульсирующий. Фигура наклонилась ближе. Я заметил под капюшоном харю, похожую на чешую ящерицы.
— Это… не люди, — прошептала Ева, бледнея.
(Откуда ей было знать о рептилоидах?)
Фигура продолжила:
 — Вы стоите на пороге Тапробана. Вы видели пирамиды. Вы видели Пангею и Панталассу. Теперь у вас выбор: уйти или узнать правду. Но помните, цена знания велика.
Свет в колонне мигнул. По стенам побежали тени, как лапы динозавров. Кинг, забывшись, поднял блокнот:
 — Отлично. Триллер века. Рабочее название «Зов Пангеи».
Фигура резко обернулась к нему.
 — Это не игра, писатель. Вы уже внутри истории.
Пол под нами дрогнул. По своду прокатился гул, будто грохнул далекий гром. Диск в руке начал нагреваться, пока не обжег пальцы. Сидящие фигуры поднялись одновременно, и их желтые вертикальные глаза зажглись, как лампы. Мы стояли в центре чужого мира, окруженные существами, которые, кажется, знали нас еще до нашего рождения. Во всяком случае, меня, это уж точно. Как раз в этот момент из-за колонны света, будто из глубины времени, поднялось нечто огромное, со спиральной пастью и крыльями, которые нельзя было увидеть целиком. Сначала показался ребристый хребет с костяными наростами, как кора древнего дерева. Потом голова с кольцевыми челюстями, в которых зубы торчали спиралью, словно раковины аммонитов. Крылья раскрылись как полупрозрачные мембраны из кристалла, в которых бегали электрические разряды. Воздух загустел, волосы на голове встали дыбом. Фигуры в капюшонах преклонили колени, их глаза погасли. Диск в моей руке начал светиться так ярко, что прожег рисунок Пангеи прямо в ладонь.
— Это… хранитель, — прошептал Беринг. — Или бог.
Существо повернуло на нас свой бездонный зрачок. В голове прозвучало слово, как раскат:
 — …Выбранные…
Взмахнуло крыльями. Поток ветра смел нас, как перышки — ВШУ-УХ! Ева с Ремарком  вцепились друг в друга. Стивен Кинг с ужасом уставился на блокнот, который вспыхнул синим пламенем, но не сгорел.
— А говорили, что рукописи не горят… — почесал он затылок.
Существо протянуло когтистую лапу. В ней, как в миниатюре, вертелся вихрь, почти как точная копия портала, через который мы сюда попали. Вихрь разросся, начал втягивать воздух. Столбы дрожали, стены звенели. Я попытался бросить диск обратно, но пальцы не разжимались. Диск будто прирос к ладони. С каждой секундой он светился ярче, а в ушах билось: Выбор, выбор, выбор…
Существо наклонилось, и мы все увидели свое отражение в его бесконечных глазах, где мы стояли уже не людьми, а чем-то другим, похожим на автоматы с газировкой в фильме «Гостья из будущего». И в тот миг пространство вокруг нас лопнуло, как стекло:
 БАЦ! – куски света, гул, чужие голоса, запах серы, и мы полетели вниз, в неизвестность, оставив позади Пангею, пирамиды, динозавров и синий свет цивилизации Тапробан. Вихрь света, поднятый существом, разросся до размеров арены. Каменные колонны трещали, кварц на стенах пел, как струна, а пол под ногами уже не был полом, потому как растаял, как лед под солнцем, превратившись в полупрозрачную гладь.
— Держитесь! — заорал Беринг.
 — За что?! — взвыла Ева.
Мы с Ремарком схватили Кинга, который вцепился в свой блокнот, будто в спасательный круг. Блокнот трещал, но не рвался, его страницы начали светиться рунами, которых на самом деле не было. Существо расправило кристаллические крылья и медленно, почти величественно, взмыло под купол. С потолка сыпались искры, а фигуры в капюшонах, словно хор, зашептали одно и то же слово, повторяя его раз за разом:
 — Возврат… Возврат… Возврат…
Диск в моей руке стал невесомым и сам поднялся вверх. Голос существа загудел прямо в черепе:
 — Выбор сделан.
И именно в тот момент вихрь рванулся к нам, как прилив. Все исчезло вместе с камнями, светом, криками, динозаврами, пирамидами, оставив пустоту. На короткое мгновение я успел увидеть сквозь белизну берега другого моря, черные башни, небеса цвета меди, а на горизонте силуэт, похожий на человека с копьем. Потом пустота сомкнулась, и мы все рухнули вниз, будто провалились через ткань мира.
Последнее, что я услышал, был голос Стивена Кинга — он кричал, но в крике была радость:
 — Это будет мой лучший ужастик!
А потом тьма, ветер, гул, и конец всего.
Короче, хана, одним словом.
Глава 21. Ржевский и «Приключения капитана Врунгеля»
После всего пережитого я завалился спать без задних сапог. Проснулся, как обычно, от собственного храпа — казалось, будто внутри черепа кто-то гонял динозавров на мотоцикле. С трудом приоткрыл глаза, уставившись в белый потолок с мягкой подсветкой, запахом кофе и теплых булочек. Все, кажись, пронесло. Мы снова в Комплексе всех времен и народов. Туристов уже не было, каждый распался по своему измерению, как фейерверк из искр. Ева Браун отчалила к Гитлеру, Кинг в свой штат Мэн, дописывать новый ужастик, Ремарк улетел на Западный фронт без перемен, Беринга вообще засосало в какой-то морской пролив. Шкаф-администратор, скрипнув дверцей, тихо закрыл портал и ушел, как старший вахтер, закрывающий клуб после дискотеки. Комплекс мурлыкал системами вентиляции, а мой робот-швабра-пылесос бегал по коридору, мелодично посвистывая «Прощание славянки».
— Молодец, — пробормотал я ему. — Ты нам еще пригодишься.
В общей столовой пахло так, будто в этот раз кухня соревновалась сама с собой: омлеты, каша, блины, кофе в литровых кружках. Я с удовольствием уселся за привычный стол, едва успев отрезать первый кусок пирога, как напротив уже появился князь Оболенский, при полном параде, но с темными кругами под глазами.
— Ну, здравствуйте, герой мезозоя, — хрипло сказал он. — Вы там, говорят, снова учудили.
 — Мы просто пошли на экскурсию, — ответил я, — а экскурсия пошла на нас.
Сбоку, хлопнув стулом, сел Голицын, как всегда бодрый, только волосы слегка стояли дыбом, будто он спал в розетке.
— Смотрю, вы снова вернулись живыми, — усмехнулся он. — Маршал уже тут.
И правда, через минуту в дверях появился сам Жуков. Вид у него был такой, будто он только что вышел из самой настоящей исторической хроники, в шинели, ремне, взглядом из-под бровей, а пыль на сапогах, как после марша через пустыню.
— Доброе утро, — сказал он, опускаясь рядом со мной. — Еле выбрался от Тамерлана. Спасибо твоему шкафу-администратору и вот этому… агрегату. — Он кивнул на моего робота-швабру,  который как раз вкатился в столовую и принялся чистить кастрюли.
— У меня теперь новый герой, — сказал Жуков. — Сначала ваш шкаф, теперь ваш пылесос.
Я налил всем по кружке кофе. Мы сидели втроем, наконец-то дома, без динозавров, пирамид и древних богов. Вокруг жужжали вентиляторы, пахло блинчиками, суетился персонал санатория в ожидании прибытия на завтрак первого захода гостей. Казалось бы, что может пойти не так?
Однако, все же пошло. Сначала мне предоставили список туристов. Любовь Орлова, Сусанин, Борман и Джон Леннон — ничего себе, компашка подобралась! Хохотнув и хлопнув по плечу, Оболенский удалился к своей группе. Следом отчалили Голицын с Жуковым. Последний все никак не хотел брать себе тур по Тибету, но за стойкой администрации его успокоили, что на Эверест восходить не придется. Если честно, я думал, что после триасовых динозавров меня уже ничем не удивишь. Но шкаф-администратор, как всегда, имел свое мнение. Снова зазвенели лампочки, запахло морем, и – ХЛОП! – мы всей командой оказались на пристани, а прямо перед нами белым боком сверкает яхта «Беда». На корме лениво болтается веревка, а капитан Врунгель, суровый, с трубкой и в бескозырке, смотрит на нас, как на пойманную камбалу.
— Так, — сказал я. — Судя по обстановке, мы попали в мультфильм.
 — Причем нарисованный гуашью, — добавила Любовь Орлова, потрогав борт яхты. — Прямо чувствуется фактура.
 — Эй, вы, экскурсанты, — крикнул Врунгель. — У нас регата! Если хотите, то занимайте места!
Я обернулся. Позади меня стояли Джон Леннон с гитарой наперевес, Сусанин в лаптях (он, кажется, опять кого-то завел, сам не зная куда), и Борман в костюме цвета чайной розы, а мой робот-швабра-пылесос деловито чистит дощатый настил пристани, насвистывая «Yellow Submarine».
— В такую лодку войдет вся группа? — спросил я робота.
 Тот мигнул индикатором и выкатился прямо на трап, словно в фильме.
Врунгель хлопнул по борту:
 — Не лодка, а яхта! «Беда»! Но с ней беды не будет!
Мы загрузились. На палубе все было, как в детстве, когда смотришь мультфильм. Свисали толстые канаты, как рука Сусанина, скрипели паруса, как занавески из школьного зала, а чайки карикатурно моргали глазами и гадили пометом прямо на головы. Футляр контрабаса с загадочной скульптурой контрабандой стоял в углу, прикрытый брезентом. Его охранял Лом, здоровяк-боцман с добрыми глазами и перебитым недавно носом.
— В таверне в карты играл, — виновато шепнул он. — Вот и получил в морду кулаком.
 — Мы-то знаем, — ответил Борман. — Контрабас, скульптура, международная интрига, а ты в карты режешься.
На баке сидел Леннон, наигрывал «Imagine», по-мультяшному, с фальцетом и реверберацией. Любовь Орлова нашла себе роль, раздавая указания Сусанину, который пытался проложить курс регаты, уткнувшись в карту Пангеи… тьфу, нет, стоп — Атлантики.
— Говорю же, надо через пролив! — возмущался Сусанин. — Верьте мне, капитан, я могу провести кого угодно!
 — А я говорю, что регата идет по маршруту! — возмущался Врунгель.
Шкаф-администратор стоял у борта, медленно вращая дверцей, как рулевым колесом. Робот-швабра деловито чистил палубу, оставляя за собой дорожку блеска. Потом заиграли фанфары, и стартовала регата. Вдалеке другие яхты – «Проблема», «Катастрофа» и «Мини-Титаник» – все карикатурные, нарисованные, как будто у художника дрогнула рука. «Каракатица» отчего-то отсутствовала. «Беда» рванула вперед, толпа взорвалась овациями, и нас сразу окатило брызгами акварельного моря.
— Держи парус! — крикнул Врунгель.
 — Я держу, — крикнула Орлова. — Но он нарисован!
 — Тем более держи!
Сусанин, как навигатор, завел нас в боковую бухту, а Леннон радостно пел: «All you need is wind!». Борман пытался фотографировать все на пленочную «Лейку», а шкаф-администратор телепатически раздвигал декорации мультфильма, чтобы мы успевали. Шли то вверх, то вниз, как будто катаясь на американских горках. «Беда» вырвалась вперед, но сбоку уже накатывала «Проблема» с красным парусом и экипажем, похожим на вырезанных из картона шпионов. У одного были бинокли размером с ведро, у другого я заметил длиннющий список с фамилиями всех наших туристов.
— Это они! — воскликнул Борман. — Конкуренты по контрабасу!
 — Ага, — сказал Врунгель, сжимая трубку. — Придется их обойти.
Шкаф-администратор приоткрыл дверцу, и в эту щелку робко высунулся мой робот-лунатик. Поднял швабру, как боевой флаг, и взвился к мачте на мини-реактивной тяге. Спикировал на палубу «Проблемы» и начал натирать ее до зеркального блеска. Шпионы, скользя как на катке, попадали за борт с криком «А-а-а!», оставляя комичные брызги. Сусанин, глядя на карту, вдруг повернул руль на девяносто градусов.
 — Туда надо! — уверенно сказал он.
 — Это же рифы! — заорал Врунгель.
 — Там тропинка! — не унимался Сусанин.
Мы едва не сели на мель, но мультяшный сценарий сработал, яхта «Беда» пролетела сквозь рифы, как через бумажную декорацию, и оказалась в секретной бухте. В углу, под брезентом, контрабасный футляр дрожал, будто внутри сидел кто-то живой. Борман придвинулся ближе, шепча:
 — Там не скульптура, а устройство для гипноза судей регаты. Я точно знаю, клянусь Гитлером.
Леннон взял аккорды на грифе гитары:
 — Давайте сыграем им песню, от которой все злодеи разбегутся, — ударил по струнам, и на море разошлись звуковые волны, синие цветом, зеленые, в полоску. «Проблема» остановилась, как вкопанная, шпионы заснули прямо стоя, а чайки стали плясать твист на волнах. Врунгель закурил трубку:
 — Это, конечно, не по правилам, но красиво.
Любовь Орлова командовала:
 — Сусанин, держи курс! Шкаф, закрепи люк! Швабра, быстро на мачту!
Шкаф-администратор мигнул зеленым светом, сделал под колесами лужу и закрыл свою дверцу так, что внутри него зашуршали страницы комиксов. Я стоял у борта, глядя на пену. Где-то далеко маячил силуэт главного злодея мультфильма, того самого с усами и в полосатом костюме, с перстнем на пальце. Он надувал в руках гигантский шар, похожий на подводную мину.
— Сейчас что-то будет, — предупредил я.
И правда: мина подпрыгнула, отскочила от волны и полетела прямо в наш борт. Робот-швабра метнулся вперед, вытащил из себя штекер и воткнул его в мину, которая тут же сдулась, улетев в небо с надписью «Game Over». Все облегченно вздохнули.
— Это не регата, это цирк, — сказал Борман.
 — Это и есть жизнь, — философски ответил Леннон. — Я напишу об этом песню для «Битлз».
В бухте мы нашли маленький причал с деревянной табличкой «Секретный склад». Сусанин повел нас туда, Врунгель прищурился, а Любовь Орлова встала на трап, как на подмостки Большого театра:
 — Так, господа, экскурсия продолжается!
И мы все вместе, включая шкаф и швабру, двинулись к складу, за которым угадывалась огромная карикатурная пирамида, нарисованная под Гизу, с красно-белой полосой, как «Скорая помощь». Не успели ступить на причал секретного склада, как воздух прорезала характерная мелодия. Сначала тихонько, потом громче: « Мы Бандито, гангстерито! …Ойе!» — из-за соседнего сарая, выкатились два забавных героя мультфильма, с гитарами, сомбреро и фирменными хитрыми улыбками. За ними семенил печальный Фукс в своем неизменном костюмчике с галстуком-бабочкой, размахивая папкой с секретными планами.
— О, знакомые лица, — сказал Врунгель, закуривая трубку.
 — Это ж они! — зашипел Борман. — Шпионы Аль Капоне.
Бандито с Гангстерито начали кружить вокруг футляра контрабаса, гитары издавали звонкие  аккорды. Они пели свою песню так заразительно, что даже шкаф-администратор пританцовывал дверцей, а мой робот-швабра-пылесос начал выводить мелом на палубе «Мы стрелянто, убиванто пистолето, о йес…».
Фукс подошел ко мне и зашептал:
 — Сеньор туристо, отдайте футляр добровольно, мы вас за это впишем в титры.
— Ага, щас, — ответил я. — Мы еще не закончили экскурсию.
Тут же с неба донесся треск. Тот самый агент, в бабочке, с черными очками, завис над бухтой, разбрасывая листовки с угрозами и скидочными купонами на контрабандные услуги.
— Они нас окружили, — крикнула Любовь Орлова, поправляя прическу. — А мне еще в фильм «Веселые ребята» надо.
 — Так и должно быть, — сказал Леннон. — Все по сценарию мультфильма. Я вот тоже свои песни пишу по нотам. Хотите, сыграю «Естудей»?
Врунгель не растерялся, хлопнув Лома по плечу:
 — Разворачивай пушку!
Старпом выкатил из-за бочки старинную мультяшную пушку, больше похожую на духовой инструмент. Робот-швабра с готовностью вставил в дуло поршень, и пушка выплюнула в вертолет целую очередь из мыльных пузырей. Агент, хлопая руками, застрял в гигантском пузыре и улетел к облакам, как шарик.
— Минус один, — подсчитал Сусанин
 — Не расслабляться, — ответил Борман. — Эти мексиканцы еще тут.
Бандито с Гангстерито в этот момент устроили музыкальный дуэль-танец. Их гитары светились неоном, они прыгали с бочек на канаты, распевая куплеты про то, как они украдут контрабас. Фукс пытался при этом тихонько вытащить футляр, но шкаф-администратор закрывался на щеколду и гудел басом, как паровозный гудок, выпуская на всякий случай клубы пара. Не знаю, ошпарил или нет, потому как не видел, крича во все горло:
— Не отдавать футляр, там Венера Милосская! Сам видел в мультфильме!
Леннон ударил по струнам, Орлова схватила весло, Сусанин карту, Борман фотоаппарат, и началась классическая мультяшная кутерьма. Завертелось, понеслось! Вертолет, бандиты, облака с надписями «БАХ!» и «КРАК!», вылетающие зубы, падающие шляпы. Робот-швабра вращался, как спиннер, оставляя после себя блестящие дорожки. Фукс, получив легкий пинок от Лома, перелетел через ящик и приземлился на Бандито, Бандито на Гангстерито, а все вместе врезались в футляр контрабаса.  Вертолет агента, залитый пузырями, еще долго летал по небу, выпуская фонтаны мазута, пока не растворился за горизонтом.
— Так, господа, — сказал я, поправив воротник. — Экскурсия удалась.
 — Это было прекрасно, — ахнула Любовь Орлова. — Я давно не танцевала с сомбреро.
 — А у меня материал для нового альбома, — пробормотал Леннон. — Надо успеть, пока не застрелят.
Оставив причал, мы двинулись дальше, мимо карикатурных пальм, пирамид в полоску, складов и нарисованных чаек, пока, наконец, не вышли к самому краю набережной. Толпа ликовала, встречая регату. Сусанин шел впереди, размахивая картой и уверяя, что знает короткий путь. Робот-швабра-пылесос ехал рядом, оставляя за собой идеальные дорожки блеска так, что весь мультфильм буквально сверкал. Любовь Орлова время от времени садилась на ближайший сундук и исполняла короткие куплеты, отчего мультипликаторы мгновенно дорисовывали ей оркестр из крабов и чаек со скрипками. Короче, вы понимаете — настоящий абсурд! Причем, скажу я вам, такой, что на грани безумия. Ну, а что? Где еще можно увидеть такой нелепый кавардак? Джон Леннон, например, все пытался записать новый хит под названием «Across the Multiverse», но у него постоянно вырывались комические аккорды «Пиу-пиу» и «Тарам-пам», будто гитара сама подстраивалась под мультяшный мир.
— Мне нравится, — говорил он. — Я такого звука еще не слышал.
 — Это карандашный звук, — объяснил Врунгель. — Он рисуется мелом.
Позади нас, привязанный к футляру контрабаса, плелся Фукс, Бандито и Гангстерито. Их сомбреро болтались на веревках, глаза закручивались спиральками, а они все равно пытались тихонько подпевать «Ограблянто ун моменто, и за энто режиссенто нас сниманто в киноленто…». Шкаф-администратор покашливал дверцей, напоминая им о приличиях. Мы прошли мимо огромного пакгауза в форме перевернутого мороженого с розовой шапкой, на котором было написано «Реквизит мультфильма». Внутри что-то гудело. Врунгель, как капитан исследовательской команды, приказал:
— Проверим!
Внутри пакгауза оказалось залитое желтым светом помещение, где стояли нарисованные механизмы в виде колонн с шестернями, заводских станков в форме роялей, а то и вообще паровых котлов, похожих на газированные автоматы с сиропом.
— Ого, — сказал Леннон. — Тут записывали саундтрек, наверное.
 — Скорее, тут строили подземный бункер, — ответил Борман. — Как раз моему фюреру пригодится.
На стенах висели древние фрески, где были нарисованы те же самые мы, только в стиле наскальной живописи. Я узнал себя, шкафа-администратора, швабру-робота, Орлову, Леннона, Сусанина — короче, всех. Даже Фукса с мексиканцами. Рисовал кто-то неумелой рукой, краски давно облупились и высохли. Возможно, тут, в мультике, побывала прежняя экскурсия с неандертальцами. А что? Вполне могло быть.
— Предсказание! — сказал Сусанин. — Кто-то знали, что я приведу вас сюда.
 — Или мы уже приходили, — философски ответил шкаф.
Фукс попытался воспользоваться моментом и снова потянул футляр. Но шестерни на колоннах закрутились, вспыхнула надпись «НЕ ТРОГАТЬ!», Фукс ойкнул. Врунгель тем временем достал из кармана компас. Стрелка вращалась, как волчок.
— Тут все наоборот, — сказал он. — Север на юге, запад внизу, восток сверху.
 — А где моя Волга-Волга? — спросила Орлова.
 — Волга-Волга везде, — ответил Сусанин. — Я вас завел, а дальше сами разбирайтесь!
Мы вышли из пакгауза через другой выход, оказавшись на высоком утесе. Внизу регата ушла на север, оставив одинокую «Беду», причаленную к пристани. Толпа и массовка с любопытством задрав головы, смотрели снизу на нас.
Леннон вдохнул:
 — Вот бы концерт тут дать. Тысяч сто наберется народу.
 Орлова поправила прядь:
 — Только если в приличном платье, а не в купальнике.
Шкаф-администратор приоткрыл дверцу и показал нам блестящий проход, как турникет метро:
 — Сюда или туда? — спросил он Сусанина.
Мы переглянулись. Впереди море, позади пакгауз, в футляре Венера Милосская, в небе мультяшные облака, как хлопья. Робот-швабра тихонько напевал «Врунгель наш капитан».
— Пойдем к воде, — решился Сусанин. — По сценарию там всегда что-то происходит.
Ну, к воде — так к воде, раз сам Сусанин сказал. Доверяясь ему, мы двинулись вниз по ступеням, ведущим к пляжу, где купалось много народу. Поручни качались, под ногами появлялись нарисованные плитки. Сусанин стал уверять, что знает короткий путь, но на всякий случай пошел за роботом-шваброй, у того вроде с ориентацией лучше.
— Интересно, — сказал я. — Этот мультфильм когда-нибудь кончится?
 — Когда пойдут титры, — сказал шкаф. — Но до титров еще далеко.
Вдалеке показался силуэт странного катера с пропеллером сверху. Агент на вертолете вернулся, теперь уже на глиссере с винтом, похоже, собираясь выхватить наш футляр прямо с пляжа. Он шел прямо на нас. За ним, как два мафиози, тянулись Бандито с Гангстерито, уже без сомбреро, зато в гавайских рубашках. Фукс кричал из футляра что-то вроде «Я все объясню!», но крышка была запакована намертво.
— Ну все, — врезал по струнам Джон Леннон. — Финальный аккорд!
Врунгель выдернул швартов, щелкнув компасом. Тот засветился, как фонарь маяка. Парус яхты  развернулся, хотя никакого ветра не было, и втянул нас всех вместе в гигантский водоворот. Шкаф-администратор, жужжа дверцей, издал звук «ДЗИНЬ!». Водоворот закружил меня, Орлову, Леннона, Сусанина, Бормана, вывалив обратно на палубу «Беды». В руках у Врунгеля оказался футляр контрабаса. Крышка открылась. Внутри, вместо Венеры Милосской скрючился Фукс, пуская пузыри. Настоящая Венера, с отбитыми руками, но улыбающаяся, как будто ей только что рассказали хороший анекдот, перенеслась куда-то за кадры мультфильма. Агент на катере застыл посреди моря, глядя на нас подозрительными глазами. Бандито с Гангстерито превратились в двух резиновых осьминогов и уплыли по течению, напевая свою песню тонкими голосами — куда-то туда, вслед за яхтами. Врунгель торжественно произнес:
 — Регата завершена. Скульптура возвращена в свой музей. Полный хэппи-энд, клянусь своим якорем!.
В этот момент нарисованное море содрогнулось, пошли полосы, весь мультфильм начал «съезжать» вниз, оставляя пустые кадры. Шкаф-администратор мигнул красной лампочкой, выпустил пар:
 — Санаторий на связи.
Я успел только схватить робота-швабру за шнур. Леннон вцепился в гитару, Сусанин за Орлову, она за свой подол платья, Врунгель за Фукса, тот за помощника Лома. Все завертелось, смешалось, зазвенело — и ХЛОП!
…Мы оказались в знакомом коридоре санатория, прямо у стойки администратора. За окнами аллеи с фонтами, Архимед с циркулем, императрица Елизавета Петровна с веером, утки в пруду,  а по радио песня Эминема из столовой. Шкаф-администратор стоял на прежнем месте, как ни в чём не бывало. Робот-швабра чинно чистил картошку. Я вдохнул запах обеда.
— Сдать реквизит в стойку администрации, — высунул перфоленту шкаф-помощник.
На этом месте кадр застыл, как титры. Прибыли, мать вашу так! — издал я вздох облегчения.
Глава 22. Ржевский против инопланетян
 А утром, проснувшись и отведав в буфете бутербродов с красной икрой, я застал перекличку. Шкаф, брызгая машинным маслом, уже вовсю выкрикивал новых туристов:
— Фредди Меркьюри!
— Здесь! — выступил тот из толпы экскурсантов. Поправил гитару на плече, сунул руку в штаны, достал губную гармошку.
— Чарли Чаплин!
— Туточки! — махнул тростью артист, протискиваясь сквозь очередь, в которой стояли Мамай, князь Волконский, Наташа Ростова, Пушкин и еще пару сотен известных личностей.
— Гомер! — продолжал плеваться маслом шкаф.
— Уток кормит в пруду, — выкрикнул кто-то.
— Радистка Кэт!
— В бадминтон играет у фонтана, — уже другой голос из толпы.
Шкаф ойкнул, сделал под собой лужу. Разъярился от гнева:
— Позвать! Бар-ррдак, а не комплекс! Им экскурсия, а они прохлаждаются. Ржевский!
— Тут я.
— Примите группу. Тур в кинофильм «Ковбои против инопланетян». Вопросы?
— Никак нет.
— Хорошо.
И отбыл с гидом Оболенским в его измерение.
Меня быстренько отправили с группой к тоннелю. Раз-два-три — БАЦ! — и нас понесло в другой кинофильм.  Когда выгрузились, солнце там палило так, будто хотело прожечь пустошь до костей. Я ехал верхом на ниоткуда взявшейся лошади, поводья скрипели в ладонях, а сабля билась о бедро, напоминая, что я все еще поручик и гид по истории. Передо мной держался шериф, высокий, прямой, с лицом из камня, короче — Дэниэл Крэйг. Он все прищуривался, будто сквозь песчаную дымку мог рассмотреть, откуда явятся гости нездешние. Позади вся компания, каких в прериях сроду не видели. Фредди Меркьюри в бархатном жилете, с усами, как у кавалерийского поручика, только блестящими. Чарли Чаплин в котелке, и у него, представьте, револьверы. Гомер, весь в поту тащит бочонок пива и бубнит что-то о Трое. А радистка Кэт пальцами щелкает по своему прибору, отстукивает какие-то таинственные знаки, мол, «Штирлицу все расскажу, не волнуйтесь». Я держал коня в тени скалы, но сердце уже било в виски. Нечеловеческий гул катился по воздуху. Фильм-то я видел в своем времени, стало быть, ща как нагрянут к нам пришельцы, что мама не горюй…
— Тише, — бросил шериф. — Они здесь.
Фредди приподнялся в седле и пропел на манер Богемской рапсодии:
 — «Ты говоришь, у тебя есть сердце. У меня только мгновения. Но мгновения, вот где вся вечность».
 Эти слова из его трека на фоне ржавого каньона ударили сильнее, чем барабанный бой. Я вытащил саблю, снял перчатку зубами, хмыкнул:
 — Ну что, господа туристы, будет вам экскурсия. У нас тут инопланетяне, причем, извольте заметить, первосортные.
Каньон содрогнулся. С неба спустились черные каплевидные штуковины, ни дилижанс, ни карета, хром блестит, прожекторы режут пыль. Щупальца, искры, запах озона. Чаплин подпрыгнул, как в своем немом кино, в руках револьверы. Гомер что-то пробубнил о раскопках, размахивая копьем. Радистка  быстро отстучала: «Юстас Алексу. Контакт. Шанс возврата минимальный». Я натянул поводья, вскинул саблю, и ринулся вперед:
 — За кавалерию, господа! За матушку-Землю! Дадим отпор супостатам космическим!
Песок взорвался у копыт, конь взвился, как дикий. Я уже не слышал, как бормочет Гомер, как отстукивает Кэт — все сразу утонуло в реве машин. Луч прожектора полоснул по земле, оставив светящуюся борозду. Конь шарахнулся, но я наклонился к гриве и метнул саблю в первый же блестящий щупальцевый агрегат. Сабля звякнула о металл, искры хлынули, и из капсулы вырвалось визгливое шипение, словно кипяток лили на холодный лед. Выругавшись «А хрен вам собачий!», я рывком выдернул саблю обратно и заржал в лицо чудовищу:
 — Планету не отдадим!
Сбоку, почти беззвучно, выстрелил шериф Крэйг. Его винтовка грохнула дважды, коротко, без осечки. Металлическая тварь дернулась, как рыба на крючке, и рухнула, разрывая землю своими когтями. Фредди Меркьюри, в бархатном жилете, вскинул пистолет, да так отчаянно, будто это был его финальный аккорд на сцене.
 — «Мы как вино, — крикнул он, — чем старше, тем крепче!» — ещё одна строчка из песни. И шарахнул в упор.
Чаплин в котелке, как тень, перемещался между камнями. С его револьверами он был страшнее любого ковбоя, движения резкие, как монтаж немого кино. С каждым выстрелом искры сыпались с панцирей инопланетян. Гомер поднял копье, метнул его, и копье вошло в щель между пластинами, откуда сразу хлестнула голубая кровь. Заорал, как на Илионе:
— За Трою!
Радистка Кэт отстукивала прямо на бегу, а я слышал сквозь грохот: «Позиция держится. Шанс есть. Передайте Штирлицу, что я в него влюблена», — пальцы по клавишам передатчика мелькали, как крылья стрекозы. Разворот, короткий рывок, сабля под щупальце, удар в сочленение — ХРЯК! — и я мой конь встал на дыбы. Металл гнулся, искры били, я уже чувствовал запах победы — этот острый, как железо на зубах, вкус. Вдруг с небес опустилась еще одна капсула, в два раза крупнее. Люк открылся, изнутри высунулась тварь, выше коня, с гладкой, как стекло, головой. Повернула на меня свой светящийся глаз. Стало быть, командир, мелькнуло у меня в голове. Шериф крикнул:
 — Ржевский, на землю!
Но поздно. Я соскочил с седла прямо на песок, конь рванул в сторону, а я, падая, ухитрился перекатиться и встать на одно колено. Командный пришелец возник надо мной, как колокол, из его груди шел гул, будто дюжина кузнецов били молотами по меди. Взмахнул щупальцем, хлыст прошел в двух пальцах над моей головой, срезав усыпанный камень. Шериф Крэйг выскочил сбоку, винтовка наготове.
 — Ржевский! Держи его на себе!
 — Держу! — рявкнул я, слабея в объятиях.
Фредди Меркьюри, несмотря на пыль и огонь, вытянулся во весь рост, поднял пистолет:
 — «Шоу маст гоу он!» — и дал очередь по блестящим пластинам монстра. Пули, искры, шипение твари, глаз чудовища на миг моргнул.
— Ща как врежу по харе! — крикнул шериф.
Чаплин подбежал сбоку, вытащил из-за пазухи связку динамита, (не спрашивайте, откуда он у него взялся — сам не знаю), с улыбкой кивнул и катнул связку под брюхо твари. Радистка Кэт что-то торопливо отстукивала, но уже одной рукой, второй держала миниатюрный наган. Я бросился вперед, поднырнул под щупальце, саблю воткнул в щель между панцирем и «плечом». Металл взвыл, как живая плоть. Командир тварей дернулся, поднял меня вместе с саблей, но тут Крэйг дал залп дробью прямо в глазную линзу. Стекло раскололось, брызнула синяя вязкая жидкость.
— Беги! — крикнул шериф.
Я вырвал саблю и откатился, падая на песок. В ту же секунду динамит рванул, пламя врезалось в брюхо пришельца, клуб пыли и синего дыма поднялся, как шторм. Меня швырнуло к валуну, в ушах зазвенело. Когда гул стих, командирская тварь постояла еще миг, покачнулась, и рухнула, подминая щупальца, раздавив собственный аппарат. Внутри что-то трещало, стонало, шипело, свистело. Робот-швабра вышел на телепатическую связь: «Сэр! Вам бы коньячка из фляги хлебнуть, а то силы иссякнут».
И точно, мать его за ногу! У меня же фляга на поясе. Рванул, открутил колпачок, сделав три глотка сразу. В голове прояснилось. Вспомнилась комната с компьютером. Вспомнилась девичья грудь, приснившаяся накануне всех этих событий. А еще институт, работа, друзья…
— Поручик! — отвлек Фредди, не опуская пистолета. — «Этот мир не гостиница. Он перекресток. Пей вино, и помни: даже звезды гаснут».
— Песня?
— Ага. Моя.
 Чаплин шмыгнул носом, поправил котелок, будто снимая шляпу перед павшим врагом. Шериф Крэйг подошел, протянул руку.
 — Неплохо, кавалерист. Теперь ты видел, что у нас тут бывает по пятницам.
Я ухмыльнулся, поднялся, стряхивая песок:
 — Туризм, он такой, шериф. У нас в полку, правда, с туристами было попроще.
Позади, в разбросанном песке, радистка Кэт заканчивала свой рапорт:
 «Юстас Алексу. Командир нейтрализован. Экскурсия продолжена. Дальнейшие указания? Передали Штирлицу, что я в него влюблена?»
Я глянул на небо. Там, вдали, двигались еще точки, маленькие, едва заметные. Песок еще оседал, когда мы с Крэйгом поднялись на скалу. Казалось, вроде все: командирская тварь лежит, дымится, а вокруг взбухают клочья голубой жидкости. Я сплюнул, собравшись что-то сказать, как вдруг песок под ногами зашевелился.
— Не нравится мне это… — пробурчал Чаплин, сжимая револьверы.
 Фредди поднял глаза к небу,  где на фоне солнца, появлялись три тонкие полосы света, будто рваные молнии. Я вскинул саблю, шагнул назад.
 — Шериф, у нас снова гости?
 Крэйг прищурился.
 — Это не гости. Это эвакуация, клянусь Харрисоном Фордом.
Командирская капсула вдруг разверзлась, из нутра выползла полупрозрачная масса, светясь изнутри. Щупальца вытягивались, пробовали воздух, а посередине, как сердце, билась какая-то сфера, похожая на драгоценный камень.
— Держи дистанцию! — крикнула радистка Кэт. — Уровень радиации растет!
Фредди опять процитировал свою песню:
 — «Когда душа выходит из тела, смотри, не возомни себя выше звёзд».
Тварь, как будто услышав, резко вытянулась и рванула в сторону туристов. Я бросился наперерез, вонзил саблю в студеную массу, она с шипением разошлась, но тут же сомкнулась, как вода. Сабля застряла.
— Тяните меня! — рявкнул я.
 Крэйг схватил за плечо, выдергивая. Чаплин подкатился с динамитом, но Фредди махнул рукой:
 — Стой! Там внутри что-то другое.
И правда, сквозь полупрозрачную ткань я увидел, как сфера в центре пульсирует, а внутри мерцает карта. Линии, точки, будто звездный план их маршрут. Гомер, тряся бородой, воскликнул:
 — Это их Одиссея! Их путь домой!
Радистка Кэт вбила телеграмму: «Штирлицу лично. Нашли карту. Вероятно ключ».
Шериф поднял винтовку.
 — Если это ключ, то не дадим им уйти.
Я перехватил саблю в одной руке, в другой схватил аркан в виде старой кавалерийской веревки, что всегда таскаю с собой, и метнул петлю. Веревка с хлопком легла на сферу, я рванул на себя, существо завизжало, лучи глаз прошили песок, но я не отпускал.
— Кэт! — крикнул я. — Шифруй Штирлицу: у нас их карта!
Она отстучала молнией. Фредди встал рядом, его глаза горели:
 — «Мы пыль, а они ветер. Но и ветер не вечен».
Крэйг резко рванул спуск, и снаряд из его винтовки врезался прямо в сферу. Та  вспыхнула белым, тут же погаснув. Тварь завыла, сплющилась и рассыпалась, как пепел. В тот же миг над каньоном раздался гул, тонкий, как свист. Из-за скал поднимался огромный аппарат, в десять раз больше предыдущих капсул. Внизу открывался люк, оттуда тянулись десятки лучей, вероятно, поисковых антенн.
— За картой пришли, — сказал шериф глухо.
Воздух стал липким, будто мед, небо почернело. Огромный аппарат навис над каньоном, заслонив солнце. Люк был открыт, изнутри шел яркий столб, что-то вроде жидкого стекла. Лучи ощупывали песок, камни, наши лица. Мы сгрудились у валуна. Я вжал спину в камень, чувствуя, как рукоять сабли дрожит от звука. Крэйг смотрел вверх, морщась от боли.
— Ранен?
— Нет. Когтем зацепила, сучья рожа. Если нас поймает их луч, от нас останутся только воспоминания в прериях.
Радистка Кэт торопливо отстукивала на аппарате: «Штирлицу. Докладываю, нашли схему их полета. Угроза максимальная. Дальнейшие действия?» — Она подняла глаза: — Ответа пока нет.
Фредди пропел тихо, как будто молитву:
 — «Кто не боится быть ничем, тот может быть всем».
 Чаплин глядел на нас и впервые за все время снял котелок. Я глотнул сухого воздуха, посмотрел на шерифа:
 — У нас три пути.
 — Говори.
 — Спрятаться, надеясь, что не заметят. Бежать в каньон, надеясь, что не догонят. Или атаковать, пока они опускаются.
Гомер поднял руку, как на собрании:
 — Атака, есть песнь героев. Бегство, песнь трусов. Прятаться, песнь рабов. Предлагаю как в Трое. Или пожар, или битва.
— Черт, — пробормотал Крэйг, — а ведь он прав.
 — Ну тогда, господа, — сказал я, чувствуя, как по венам разгоняется лихость, — кавалерия не для того, чтобы стоять.
Мы перебежали к коням, которые все это время паслись неподалеку. Я вскочил в седло, сабля легла в ладонь, аркан намотался на седельный рожок. Шериф выдернул из седельной сумки два длинных патрона с красной маркировкой, сунул в винтовку.
 — Взрывчатка. Если попадем в движок, тогда им, к чертям собачьим, будет салют!
Радистка Кэт прилипла к седлу, лихорадочно стуча пальцами по передатчику:
 — Попробую перебить их сигнал. Дайте мне минутку.
Фредди хрипло запел:
 — «Если ты идешь навстречу буре, не оборачивайся». — И взвел курок.
Сверху лучи стали гуще, начали складываться в один, целясь прямо в нас. Песок под ногами дрожал. Мы рванули. Коньяк откликнулся эхом в желудке. Громкий топот, крик Гомера, хлопки выстрелов Чаплина. Я вырвался вперед, чувствуя, как жар луча обжигает плечо. Сабля в воздухе, поводья в левой руке. Крэйг скакал рядом, держа винтовку у плеча. Луч срезал камень рядом, песок взметнулся фонтаном. Конь подо мной заржал и встал на дыбы, но я удержался, сжал поводья, рванув их сильнее. Корабль уже был так низко, что я видел на его брюхе щели, дышащие, как жабры. Металл казался живым, то сжимался, то раздвигался, как мехи кузнеца. Крэйг наскакивал слева, крича:
 — Видишь выступ в хвостовой балке? Это их приемник. Сбоку.
Я увидел справа толстый, как бочка, кабель, уходивший к земле, будто корень растения. Аркан сам лег мне в руку. Намотав, я бросил, петля обвилась вокруг кабеля. Конь рванул, кабель дернулся, вырывая куски грунта. Корабль содрогнулся, лучи на миг дрогнули, их свет стал бледнее.
— Еще! — заорал шериф. — Клянусь Фордом, мы его зацепили!
Фредди в это время стоял в стременах, держа пистолеты обеими руками, и бил вверх, как в финале концерта.
 — «Тот, кто бросил вызов небу, пусть знает, что земля ему опора!» — и очередной ритм песни растворился в грохоте — БА-АМ!
Чаплин на полном скаку запрыгнул на валун, а оттуда на выпуклый сегмент корабля. Его тень метнулась, он швырнул связку динамита прямо в раскрывшуюся щель. Трость потерял, но это мелочи, по сравнению с мировой революцией. Гомер заорал, как на поле боя:
 — Это не троянский конь! А надо бы…
Я рванул поводья и, скинув стремена, перелетел на корпус корабля. Руки прилипли к теплому металлу, сабля в зубах. Металл дышал, вибрировал. Что-то трещало. Потом корпус треснул, расползся. Под ним мягкая, переливающаяся ткань, как мясо и стекло сразу вместе. Из щели вырвался свет с резким запахом гнили. Крэйг прыгнул следом, удержался на корпусе, поднял винтовку:
 — Разлагаются, собаки. Отойди!
Я откатился, и он всадил заряд в дыру. Корабль завыл, словно обиженный зверь, и начал крениться. Лучи плясали по песку, хватая пустоту, поднимали пыльные смерчи. Радистка Кэт отстукивала до последнего, висев на стременах:
 — «Юстас Алексу. Люк пробит. Захожу внутрь».
Я просунул руку в разорванную щель, нащупал опору и рванулся внутрь. Скользкая поверхность втягивала, там, внутри, был свет, холодный, голубой, и ряды органических труб, будто кишки гиганта.
— За мной! — крикнул я.
Крэйг прыгнул следом, Чаплин каким-то чудом ухитрился схватиться за край. Фредди прикрывал огнем снаружи, а Гомер с арканом держал кабель натянутым, чтобы корабль не поднялся. Внутри под ногами скользило, но сабля в руках давала уверенность. В глубине коридора мерцал огромный шар, пульсируя, как сердце, и от него шел стук, совпадающий с гулом корпуса.
— Думаю, это и есть их мозг, — сказал Крэйг.
 — Думаю, нам туда и надо, — ответил я.
Сабля в руках казалась иголкой против этого организма-колосса, но только она давала мне чувство опоры. Крэйг шел рядом, винтовка направлена вперед. Он больше не выглядел шерифом, а был просто актером с оружием в брюхе чудовища, который потом сыграет Джеймс Бонда.
 — Это не машина, — пробормотал он. — Это что-то живое.
 — А мы внутри желудка, — ответил я.
Коридор сузился, трубы по бокам зашевелились, будто щупальца медузы. Я коснулся саблей одной, она отдернулась, выпустив голубой пар. На потолке прорезались круглые отверстия, как глаза, и следили за нами.
— Не нравится мне их взгляд, — сказал Крэйг.
 — Зато узнают, как биться с туристами, — буркнул я.
Фредди и Чаплин уже лезли внутрь следом, их силуэты показались в разорванном люке. Радистка Кэт висела на веревке, вцепившись в рацию. Вдруг шар изменился, внутри появилась фигура. Сначала призрачная, потом все отчетливее вырос высокий силуэт с вытянутым лицом.
Голос без звука ударил прямо в череп:
 — Вы взяли наше сердце. Отдайте.
Я сжал саблю.
 — Плохо просите, господа инопланетяне.
Крэйг поднял винтовку, но руки задрожали, свет шара держал его, как паутина. Трубки по стенам зашевелились, тянулись к нам, ощупывали воздух. Фредди в люке пропел громогласно, грохот его голоса отразился от стен:
 — «Что есть человек? Тень и прах. Но тень может коснуться солнца!»
Шар начал раскрываться, лепестки расходились, как чаша цветка. Изнутри тянулось нечто тонкое, как дым, но холодное. Потянулось к моей сабле, к моим рукам. Крэйг напрягся, но не мог двинуться.
— Ржевский… — выдохнул он. — Решай.
Я поднял саблю над головой, чувствуя, как дрожит воздух, и метнул взгляд на сердцевину шара, где в самой глубине, вспыхивала точка. Раздался грохот. Снаружи корабля взвыл Гомер, аркан натянулся, металл скрежетнул. Корабль дернулся, шар вспыхнул ярче. Щупальца света оплели мои плечи, и я почувствовал, как меня тянет внутрь, будто в другую вселенную.
— Отдай. Или стань нами. — голос гремел, как гром.
Я вдохнул, сжал саблю крепче:
 — А вот хрен вам. Не дождетесь!
В этот миг пол под ногами провалился, меня понесло вниз, в сверкающий провал, туда, где горели тысячи радужных звезд…
…А потом белый свет, будто кто-то вывернул небо наизнанку. Я ударился о землю, распахнул глаза, увидел, что мы стоим уже на краю пустынного каньона, а за спиной медленно гаснет пульсирующее зарево инопланетного корабля. Крэйг держит шляпу, Чаплин обнимает Фредди, Гомер вытирает глаза, радистка Кэт судорожно печатает на своем передатчике. Все еще дрожа от шока, я поднял руку, и словно на автомате отвел всех туристов в сторону шоссе, где уже ждала старая, скрипучая маршрутка санатория. Через час мы сидели в столовой, пахло борщом и котлетами, а за окнами лениво прогуливались отдыхающие.
Короче, вернулись, если кто не понял…
Глава 23. Ржевский и взятие Бастилии
А проснулся я в своем номере комплекса под ровный шум кондиционера. Постель была свежая, белье пахло хлоркой напополам с лавандой. Душ отбивал ритм на кафеле, я стоял под струями и никак не мог избавиться от ощущения холодного света, который пытался меня утащить в ту пропасть каньона. К завтраку вышел уже собранным. Оболенский с Голицыным сидели за своим обычным столом, неспешно ели омлет с сосисками. Жуков, как выяснилось, опять застрял в другом измерении; шкаф, как всегда, отправился его выручать. Все как обычно. После завтрака я заглянул к стойке администрации. Киборг-администратор, чихнув дымом, протянул список новых туристов. Я пробежал глазами:
 Виктор Гюго.
 Людмила Зыкина.
 Эльдар Рязанов.
 Мишка-япончик.
Ничего себе, компашка подобралась. Куда нас в этот раз занесет?
— Ну что, Ржевский, — изобразил на экране улыбку андроид. — Впереди веселый денек? Распишитесь вот тут…
Оставив автограф, я вздохнул и пошел собираться.
— Господа отдыхающие! — прозвенел автомат. — Прошу собраться у Ржевского тем, кого назовут по фамилиям.
Первым обозначился Гюго, бледный, высокий, глаза горят вдохновением. Второй величаво выступила Зыкина, в ярком сарафане, с баяном (а его-то куда?). Третьим из толпы протиснулся Рязанов, с камерой на штативе, бормоча: «Вот бы это в цвете снять…». Последним украдкой прошмыгнул Мишка-япончик, при галстуке, при шляпе, в кармане побрякивая кастетом. Ну и я, если кто не понял, скромный экскурсовод, которому опять выпадет честь разруливать хаос.
Оставив остальных туристов разбредаться по своим измерениям, мы вошли в лифт портала. Воздух сгустился, и знакомый «щелчок реальности» ударил по ушам. Мир пошел кругами, пахнуло гарью, потом дымом от мокрой соломы, в то время как ноги ощутили булыжную мостовую. Когда открыл глаза, мы стояли посреди Парижа. Толпа кричала, звенели железные ворота, где-то гремели барабаны.
— Батенька, — сказал Гюго, прижимая руки к груди. — Это же она! Бастилия! — и, не сдержавшись, закатил глаза к небу, будто увидел родную мать.
 — Да ладно, — пробормотал Мишка-япончик, доставая кастет. — Тюрьма, как тюрьма. И не такие видали.
А впереди народ валил на стены, дымились факелы. Гремели пушки, закладывая уши. Толпа парижан палила из ружей, кругом стелился дым, реяли флаги свободы, ржали лошади и скрипели телеги. На трех баррикадах рубились саблями, пронзая друг друга. Стоял полный хаос. Зыкина подняла баян, протянула: «Стою на полустаночке…», и толпа вдруг подхватила, перепутав мотив с «Марсельезой». Рязанов щелкал камерой так, будто снимает хронику, только вместо света у него из объектива вылетали искры.
— Так, господа, — сказал я, поправив мундир. — Наша задача экскурсия. Пойти ее без смертей, без революций. И, главное, без парадоксальных вмешательств.
 Но толпа уже заметила нас и потянулась: «К оружию! К оружию!».
Я понял, что удержать туристов в стороне не получится. Мы оказались втянуты в самое сердце восстания, в штурм Бастилии. Толпа ревела, мостовая дрожала, как барабанная кожа. Пахло потом, порохом и сырой известкой. Париж 1789-го обрушился на нас, как картинка с гравюры, только живая, зубастая, не желающая исчезать ни при каких обстоятельствах.
— Граждане! — заорал Виктор Гюго, взмахивая руками, словно дирижер. — Сегодня рождается Свобода! — и тут же, как опытный автор, сунул подмышку тетрадь, строча что-то о «богатых и бедных». Его голос зазвенел над толпой, собрав людей в единый порыв. Ну, точно Ленин, едрит его в душу. Зыкина стояла чуть позади, баян в руках сиял как медь.
 — Вставай, проклятьем заклейменный! — запела она. Толпа не поняла слов, но почувствовала ритм, закружилась, пошла стеной вперед.
Мишка-япончик, как и положено, исчез на минуту, а потом появился уже с мешком пороха и какими-то сомнительными документами:
 — Все чин чинарем. Ща хлопнем к грёбаной бабушке, и нас пустят первыми.
Рязанов отскочил к каменной колонне, схватил штатив, навел камеру на штурмующих:
 — Боже, как это снимается! Никаких декораций! Какой свет! Ирония судьбы или с легким паром-2, вот как я назову эту сцену, — стал вращать ручку. Люди думали, что это знамение, и шли еще смелее на приступ.
Я же пытался удержать отряд в куче.
 — Господа, назад! Это экскурсия! Эк-ску-р-си-я! — но толпа уже втянула нас в черную пасть ворот.
Мы оказались прямо у главного входа в Бастилию, которая нависала над нами своими массивными стенами. Пули свистели, камни летели, факелы разрывали тьму. Я выхватил саблю, отрезал пылающий фитиль от бочки с порохом, осознав, что стою уже не на булыжной мостовой, а на самом мостике к воротам. Гюго лез на баррикаду, махая тетрадью, Зыкина орала уже марш на два голоса, Рязанов снимал крупным планом, а Мишка-япончик устанавливал фитиль под воротами.
Вдруг с башни раздался крик:
 — ; bas! ; bas! — и оттуда, скользя, как комета, спустился знакомый силуэт.
 Я поднял голову: фигура в сером плаще, черная маска. Короче, шкаф-администратор, если кто еще не въехал в сюжет. Повторить? Повторяю — шкаф, собственной персоной, прикинувшийся парижанином в плаще. Чё тут неясного?
— Ржевский! — крикнул он.
Небо над Бастилией раскололось на секунду, показав голубую прореху, и сквозь нее хлынул свет.
— Ржевский! — проорал он вторично, цепляясь за канаты и, словно маятник, приземлился рядом с нами, смахнув с колес крошево извести. — Я же просил вас, чтоб без эксцессов! А вы что тут устроили?
 — Это не мы, — огрызнулся я, уворачиваясь от летящего булыжника. — Это французский народ! Они сегодня на штурме, а мы, между прочим, экскурсия! Сам ведь послал сюда, ржавая твоя морда.
 Тот хмуро оглядел баррикаду, вытряхнул из-под плаща крохотный огнетушитель, попытался затушить факел. Факел взорвался фонтаном искр, толпа взревела и пошла на приступ еще яростнее, паля из ружей и пушек.
— Боже мой, — простонал Рязанов, — у меня пленка заканчивается, а сцена — чистая «Старики-разбойники», только с французами! — он навел камеру выше, поймал в кадр пушку, которую тащили трое шевалье в париках.
 — Ща, ща, — деловито пробурчал Мишка-япончик, вынимая из кармана кусок фитиля. — Глядишь, Бастилия сама сдастся от ужаса. А мы потом гарнизон их на плаху.
 — Вы хотя бы переводите, — возмутилась Зыкина, — я им пою, а они мне «Марсельезой» какой-то отвечают! — и с тем, наиграв грозное вступление, завела что-то среднее между частушкой и революционным гимном, отчего толпа заорала еще громче.
Гюго в экстазе взобрался на ближайший воз, вытянул руку к небу:
 — Граждане! В этот день ломаются цепи, рушатся тюрьмы! — толпа замерла, на миг вслушиваясь, потом с диким воплем двинулась на ворота, будто эти самые цепи держали ее за пояс. Я в отчаянии зашептал шкафу:
 — Вытащи нас отсюда, пока мы тут в котлеты не превратились!
 — Поздно, — вздохнул шкаф, поправив маску. — Вы уже внутри исторического процесса. Теперь действуем по правилам реконструкции.
В этот момент из-за ворот Бастилии раздался пушечный выстрел, нас обдало жаром и дымом. Камни полетели, как горох. Я споткнулся о мешок пороха Мишки-япончика, едва не свалился в ров. Рязанов ревел от счастья, снимая каждый кадр.
 — Ну все, — прорычал я, — сейчас нас сдует в историю!
И тут произошло невозможное. Зыкина, резко ударив по клавишам баяна, взяла такую ноту, что парижская толпа ахнула. В наступившей тишине зазвучало:
 — Ой, то не вечер, то не вечер… — и эта песня, протянутая над дымом, вдруг сделала французов послушными. Те, хоть и не понимали слов, перестали стрелять на пару секунд. Замерли, подняв ружья кверху. Прислушались.
— Вот, видали? — гордо сказала Зыкина, — мои песни, это оружие массового поражения.
 — Пользуйтесь моментом! — гаркнул шкаф, дергая меня за рукава. — Лезем внутрь, пока они в прострации!
Мы скользнули под арку ворот, в клубах дыма, среди бочек с битым стеклом. Внутри Бастилии стояла тьма, как в сундуке, пахло гнилью, сыростью и старыми цепями.
 — Это мы удачно, — хмыкнул Мишка-япончик, поджигая фонарь. — Сейчас быстренько экскурсию проведем и обратно. А то мне еще налет на почтовый поезд делать.
 За стеной раздавался гул беснующейся толпы. Где-то сочилась вода, под ногами бегали всполошенные крысы. Послышался шорох.
— Кто это? — спросил Рязанов, нацеливая камеру в темноту.
 Шкаф напрягся, глядя в черный провал коридора:
 — Не нравится мне это. По плану здесь должны быть только стражники. А это…
 И не успел договорить, как из тьмы выползла огромная тень, не то из железа, не то из камня, с кандалами вместо рук. Шагнула ближе, и мы увидели вылезшую махину ростом под три метра, грудь в железных обручах, на шее висит связка ключей размером со шпалу. Лицо скрыто капюшоном, глаза как два военных прожектора.
— Свят-свят, — прошептал Мишка-япончик, — а ведь я думал, тут только крысы.
 — Это кто, парижский Джек-потрошитель? — пробормотал Рязанов, тряся штативом.
 — Это… ключник, — мрачно сказал шкаф. — Легендарный привратник. По плану сценария чисто фольклор, а тут, видимо, решил материализоваться сам по себе.
Гюго раскрыл тетрадь и стал строчить, тараща глаза на исполина.
 — Какая сила, какая драма! — шептал он, — человек-застава, хранитель тюрьмы, глас народа… «Отверженные» нервно курят за углом!
Ключник, не спеша, поднял одну из своих кандальных лап и со звоном выронил ключ величиной с копье. Ткнул им в пол, отчего каменные плиты пошли трещинами.
 — П-ру-шё-о-о… — пророкотал он по-французски. — Клюю-учи-и-и…
— Чего? — зашептала Зыкина.
 — Просит предъявить ключи, — перевел шкаф, дрожа, делая под собой лужу машинного масла, — ну, типа, без пропуска не пускает.
Толпа за воротами уже ревела, тянулась к нам, но пока не прорвалась внутрь. У нас был один-единственный миг, потом нас растерзают.
— А-а черт! — заорал я.
— Не понял? — высунул перфоленту шкаф.
— Черт-черт-черт! Слушайте, — шепнул я, — давайте его отвлечем, пока нас не посадили на вилы. Мишка, сделай что-нибудь!
 — Ща, — сказал Мишка-япончик, достал из кармана связку крючков, щелкнул пальцами. — Мы люди культурные: ключ на ключ, значит-ца…
 Зыкина, отвлекая толпу за стеной, словно в театре, ударила по баяну, выдав фальцетом:
 — Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре! — и перешла на маршевый темп. — Издалека-долга-аа, течет река Волга-аа…
Ключник наклонил голову, как бы прислушиваясь, и даже замер. Рязанов не растерялся, включил камеру, подсветил все это дело тусклым светом, получился кадр в стиле «Берегись автомобиля», только на балу французской революции. Шкаф, не теряя времени, вытянул из-под плаща странный предмет, похожий на металлический цилиндр с кнопкой.
 — Это что? — прошептал я.
 — Прототип. Туристам не показываем, — заявил важно он и нажал.
Сверху вспыхнул свет, яркий, в сотни свечей, прожектором ударил в лицо Ключнику. Тот взревел, как раненый лев, заслонился лапой и сделал шаг назад, роняя связки цепей. Стены задрожали, пыль сыпанула с потолка, крысы рванули в разные стороны.
— Ух, — выдохнул Гюго, — какое торжество разума над мраком! — и что-то начеркал на полях.
 — Бежим, — рявкнул я, — пока он ослеп!
Мы рванули вглубь коридора. Мишка-япончик прихватил с пола один из упавших ключей, размером с весло, и на ходу сунул в мешок. Зыкина подпрыгивала, как гимназистка, баян гремел на ходу, Рязанов снимал, не переставая. Коридор вел в какую-то узкую камеру. На стене висел факел, дрожал огонь. По полу тянулись цепи, а в углу что-то поблескивало, по-моему, маленькая дверь с табличкой по-латыни.
— Это что за помещение? — спросил я.
 Шкаф посмотрел, нахмурился:
 — По нашим схемам… этого здесь быть не должно. Это — «Секретная камера №13».
— Значит, что? — выдохнул я. — Значит, приехали?
За дверью послышался шорох, будто кто-то царапал камень изнутри. Мы переглянулись.
 — Только не говорите, что там Маркиз де Сад с фан-клубом, — пробормотал Гюго, занося в тетрадь план подземелья.
Дверь заскрипела. Ключ в руках Мишки-япончика задрожал, как вроде сам просился в замочную скважину.
 — Ну что, экскурсовод, — сказал шкаф, — открываем?
В тот миг дверь медленно, сама по себе, начала приоткрываться. Сквозь щель дохнуло чем-то холодным, сырым, как из подвала,  послышался хриплый смех. Дверь скрипнула окончательно, отъезжая, как створка сейфа. В проеме зиял узкий, каменный, сырой коридор, а в конце, на цепи, сидел человек в рваном камзоле. Лицо было скрыто в тени, только блеск глаз выдавал тоскливую усмешку.
— О-о-о, — протянул он по-французски, — гости. — Поднял голову. На лбу в свете факелов прорезался шрам в форме буквы «V».
— Маркиз де Сад? — выдохнул Рязанов. — Ну конечно. Без него же никак!
 — Ладно, — пробормотал Мишка-япончик, поигрывая ключом. — Скажи спасибо, что не Робеспьер.
Человек на цепи потянулся, как кот, и уже на чистом русском, без акцента, сказал:
 — Не зовите меня по имени. Имя уже легенда, а я еще факт.
— Шкаф, — дернул я администратора за рукав, — объясни, как он по-нашему шпарит?
 — Не знаю, — мрачно ответил автомат, барахля диодами. — Тут все начинает глючить. Мы слишком глубоко в подземелье, а история сама открывает рты тем, кому нужно.
Маркиз поднялся, цепи зазвенели:
 — У вас есть ключ, господа! Есть момент. Если откроете дальше двери, то найдете свободу не только мне, но и себе. Или погибнем вместе.
Зыкина тронула баян, будто проверяя звук.
 — А что, если я спою? — спросила она.
 — Это позже, — остановил он ее жестом руки.
Но певица взяла уже минорную ноту, звук пошел по каменным стенам, скользя, как вода. Огонь факела стал бледнее, цепи тоньше. Все это происходило у меня на глазах. Мистика, одним словом, а как без нее в другом измерении? Не ясно вам?
Рязанов меж тем замер, снимая.
 — Боже мой… это же как в кино Тарковского, — прошептал он. — Сцена очищения.
Маркиз подался вперед, вцепился в цепи.
 — Дальше дверь. За ней выход подземный к берегу Сены. Выбор за вами.
Мишка-япончик сверкнул золотой фиксой:
 — Мне нравится, когда выбор за мной, — сунул ключ в крошечную щель, которая открылась прямо под факелом. Стены содрогнулись. Пыль осыпалась, как песок в часах. Из глубины донесся глухой низкий гул воды, будто кто-то гигантский стучал кулаком по крышке гроба. — Ну, чё? Я сам, али кто за мной?
Я посмотрел на своих: Гюго дрожал, прижимая тетрадь, но глаза горели. Зыкина играла громче «Как не любить мне эту землю», ноты становились отчаяннее. Рязанов стоял, как статуя, снимая. Мишка держал ключ, смотря на меня вопросительным взглядом:
— Ну что, Ржевский? Открываем?
— Давай. А то толпа уже ворвалась в ворота.
Япончик поколдовал замком, дверь распахнулась, мы сделали шаг.
…И мир перевернулся: верх стал низом, крики толпы смешались со звуками органа, факелы полыхнули белым светом, а где-то впереди раздался детский смех и звук рвущейся цепи. Гром пушек сразу пропал, запах гари исчез, баррикады за стенами крепости распались сами собой. Гул парижской толпы растворился в вакууме. Рязанов расплылся с камерой в пустоте. Мишка с кастетом провалился куда-то в Одессу. Зыкина запела голосом Шульженко «Синий платочек» — да так и пропала с баяном. А Гюго пошел в дальний конец коридора — он был здесь дома. Последнее, что я услышал, был голос моего робота-швабры: «Сэр, я опять на Луне. Только теперь с китайцами, и на той стороне. Прикинулся стыковочным отсеком. Какие будут указания?»
Потом — БАЦ! — и меня понесло вместе со шкафом назад в санаторий.
Конец связи, товарищи!
Эпилог
Меня швырнуло в знакомый коридор комплекса, как вроде выстрелила гаубица. Стены дрогнули, лампы мигнули, и вместо дыма пороха ударил запах хлорки, моющего средства и терпкий дух квашеной капусты из столовой. Врезавшись плечом в гладкую плитку, я едва не сел прямо на пол. Шкаф, мотнув дверцей, исчез, будто его и не было с нами в Париже, только в воздухе повис еле слышный щелчок, как закрывающийся сейф. Я постоял, втягивая воздух: черт возьми в бога душу, я снова «дома»!
Двери столовой распахнулись. За длинными столами уже сидели Голицын, Оболенский, пара туристов из XVII века и Жуков, чудом вернувшийся из «другого измерения». Теперь он уплетал борщ, как будто этим борщом можно было заглушить всю обиду. На стене висел экран, на котором шла трансляция каких-то археологических раскопок, звук был выключен. Все казалось обыденным, даже скучным, если бы не мое сердце, все еще громыхающее барабаном революции.
— О, Ржевский! — поднял голову Голицын, улыбнувшись своей аккуратной улыбкой. — А мы уж думали, ты навсегда в восемнадцатом веке застрял.
 — Не дождетесь, — буркнул я, садясь на свой обычный стул. Скатерть была гладкая, белая, совсем как в прошлые дни.
 Оболенский толкнул ко мне чашку:
 — Вот, пей кефир. Сразу отпустит.
Жуков поднял бровь:
 — Ну как там, в Париже? Бастилию взяли?
 Я хмыкнул:
 — Взяли. И не только Бастилию. Маркиза де Сада освободили, к примеру.
Все рассмеялись. Даже кондиционер чихнул непривычно. За окном, все так же по-прежнему, гуляли знаменитые личности. Кто-то кормил уток в пруду, кто-то катался на лодках, другие играли в бадминтон, жарили шашлыки на углях. Фонтаны брызгали прозрачной водой. Аллеи пестрели цветами. Над головами античных скульптур гадили голуби. Все было тихо и мирно. Стражи-кентавры сторожили вход в санаторий, который висел вне времени, вне пространства, но с таким же успехом располагался в моей бывшей комнате, занимая собой сразу пять измерений. Короче, сплошная физика, если кто не въехал.
— А Гюго где? — спросил Голицын.
 — Остался. Он там дома, — ответил я. — А остальные… — я пожал плечами. — Разошлись по своим измерениям.
 — Ну, слава богу, — выдохнул Оболенский. — Хоть один экскурсия удалась. Даже де Сада выручили из темницы.
Я ел котлету с гречкой и почти не чувствовал вкуса. С каждой секундой столовая становилась все более плоской, как картонная декорация. Ложки и вилки стучали, но звук шел с задержкой, будто издалека. Голоса растягивались, как магнитофонная лента. Я вдруг увидел, что и мои руки, как на старом экране, дрожат и распадаются на пиксели.
— Что-то ты бледный, поручик, — заметил Жуков, наклоняясь. — Тебе точно кефир помог?
 — Помог… наверное… — пробормотал я. — Слушайте, а кондиционер у нас всегда так гудел?
 — Как? — удивился Голицын.
 Но я уже не слышал его. Гул усилился, превратился в низкий вой, в котором вдруг прорезался звонкий голос робота-швабры:
 «Сэр, меня тут китайцы заметили. Бегу к вам сквозь портал измерения!»
Я вскочил, но ноги утонули в линолеуме, словно в песке. Мир разошелся кругами. Образы Голицына, Жукова, Оболенского стали прозрачными, как дым, а их смех отозвался затихающим эхом. Столовая растаяла. Вместо нее возник коридор, потом вспышка белого света — БАЦ! — и сразу черный экран монитора.
Щёлк.
Я сидел за своим столом в родной комнате. Монитор светится, клавиатура под руками лежала как ни в чем не бывало, стакан с коньяком ждал своей участи. На экране светился сайт с анекдотами Ржевского. И первым в списке был старый, до боли знакомый:
«Плывет поручик Ржевский в лодке с Наташей Ростовой.
 Наташа:
 — Ой, поручик, смотрите - лебеди!... Как бы я хотела стать лебедем.
 Поручик что-то ищет в воде.
 — Ой, поручик, смотрите, там, в лесу олени! ... Как бы я хотела стать
 оленихой...
 Поручик что-то ищет в воде.
 — Поручик!? Что вы там все время ищете?!
 — Раков ищу.... Где же раки?».
Поржав, я уставился на текст, чувствуя, как кожа покрывается мурашками. Все, что только что было — Гюго, Зыкина, Бастилия, Мишка-япончик — казалось сном, но запах пороха и мокрой соломы еще сидел в носу. Провел ладонью по столу. Встал, прошёлся по комнате. За окном привычно серел вечер, лаяли собаки, играла музыка из соседней квартиры. На стене висели часы, показывая то же время, что и утром, когда я только сел за компьютер. Казалось, будто ничего не прошло. В глубине комнаты стоял мой старый шкаф из ИКЕА. Тот самый. Он был обычным: ламинированное ДСП, дверцы слегка перекосились, ручка шатается. Но на миг мне показалось, что он качнулся, едва заметно, словно приветствуя. Я усмехнулся и жахнул стакан коньяка. В хмельной голове прозвучал знакомый голос:
«Сэр! Осмелюсь доложить, что обратная сторона Луны заселена пришельцами из системы Альдебаран-6. Каковы будут указания?»
Я фыркнул, охренел, поставил стакан, хмыкнул в сторону шкафа:
 — Отбой, робот. Сегодня без заданий.
А вечером, когда город уже выдохнул шум дневной суеты, я выбрался к своим старым товарищам — тем самым, с кем по пятницам обычно решаем судьбы мира за коньячком в «Трёх соснах». Они сидели за столиком у окна, все те же рожи, те же реплики. Сначала я молчал, просто слушал их привычные споры про футбол и рыбалку, но потом, не выдержав, достал пачку сигарет и выложил все, как было: про комплекс и робота-лунохода, про Бастилию и Терминатора, про Наполеона и Гостью из будущего, про Гюго и Крестовый поход — короче всех и везде, где я побывал. Они слушали, моргая и ухмыляясь, будто я пересказываю свежий сериал. Сначала посмеялись, потом стали задавать вопросы, но больше в шутку — «А мушкет тебе подарили?», «А Наполеон чего пил?», «А Ржевский в жизни был такой же, как ты?»
Я рассказывал все честно, а сам видел их скептические взгляды, жесты «ну ты, брат, и загнул».
— Хорошо, — сказал Витька с кличкой «Гвоздь», хлопнув меня по плечу, — значит, ты у нас теперь не Саша, а Ржевский?
 — С коньячком-то завязывать надо, поручик! — заржал Вовка «Кнут».
Мы чокнулись. Коньяк обжег горло. На секунду мне показалось, что в зеркале за стойкой промелькнула тень в треуголке — но, моргнув, я увидел лишь свое отражение. Друзья засмеялись, а я, улыбнувшись, подумал: «Может, и хорошо, что они не верят — значит, дверь в портал пока еще закрыта».
А где-то далеко, за слоями стратосферы, за космической пустотой, на лунном грунте, мой робот-швабра в образе китайского стыковочного блока ждал моих указаний.
Такие вот, братцы, дела. А вы говорите, чудес не бывает…