Глава 7. Шекспир

Как жить полноценной жизнью, будучи неполноценным? Сей философский вопрос занимал поседевшую голову Шики. Вопрос, как мы понимаем, был риторическим.
Неделю Шики не выходил из дома. Помимо физических причин (не мог одной рукой зашнуровать обувь, застегнуть куртку) имелись причины психологические. А именно страх. Так как Глеб куда-то пропал, Шики было боязно показываться одному на улице в беззащитном состоянии, ибо имел все шансы нарваться на бывших друзей и нынешних врагов Емельяна или кого-то из Иванов. Чутьё подсказывало – они догадываются, кто устроил военные акции в подъездах их домов, так что встреча ничего приятного не сулила. Но и это ещё не всё, имелась и третья причина тотального затворничества.

Человек, прошу прощения, такая тварь, ко всему привыкает, адаптируется и ищет новые источники наслаждения. Вот и Шики, наловчившись в скором времени решать бытовые вопросы одной рукой, будь то совершение туалета, приём пищи, а точнее её приготовление, наведение порядка (с детства Шики был приучен к чистоте и порядку – каждый день пылесосил, через день протирал пыль и делал всё виртуозно, с душой, и даже с одной рукой справлялся на отлично), будь то прочая суета, после разрешения которой, Шики думал, как и чем себя развлечь. Арсенал развлечений был таков: телевиденье с пятью федеральными каналами, что не особо баловали разнообразием качественных программ; музыкальный плеер с тремя известными читателю альбомами; домашняя библиотека родителей, где преимущественно преобладала бульварная литература, как любовные романы, коими зачитывалась мать, так и остросюжетные приключения – выбор отца (макулатура, как сказали бы знаменитые братья фантасты). Это из доступного. Также имелась восьми битовая нерабочая игровая консоль и коллекция покалеченных, изувеченных, настрадавшихся игрушек. Шики любил устраивать соревнования по боевым искусствам, очень сильно увлекался, что в итоге привело к отсутствию различных конечностей и прочих членов у пластмассовых друзей. К примеру, у любимчика и фаворита черепашки-ниндзя (Рафаэля, а при помощи синей изоленты – Леонардо) не было пол левой руки, что, однако, не мешало ей брать призовые места. Чувства кармической обречённости и символизма испытывал Шики при мысли о невозможности провести очередной турнир смешанных единоборств.
"Эх-х!.."

Когда телевизор наскучил, а музыка приелась, Шики решил размять мозги - взять да и почитать. При беглом изучении ассортимента внимание привлекла тонкая книга в мягкой обложке с многообещающим названием «Невозможное возможно».
Преодолев с большим трудом четверть объёма, на очередном приторно-надуманном моменте, Шики с чувством захлопнул книгу, непечатно выругался, а после, позволил себе, стянуть у отца папироску и выкурить её до самого-самого фильтра.
- Фу, какая гадость…
В качестве противоядия Шики решил почитать что-нибудь брутальное. На сей раз внимание привлекла картинка на обложке: маскулинный мужчина с голым рельефным торсом в солнцезащитных очках на каком-то тропическом пляже в окружении красоток в бикини.
- Месть Юродивого, — прочитал название Шики. – Гм…
Порог вхождения оказался нулевой, слог лёгкий, играющий, не без претензий к остроте, а местами и глубине мысли. Словом - книга Шики поглотила. Он даже пропустил полдник и эпизод молодёжного сериала, чего раньше с ним никогда не случалось.
Перелистнув глубокой ночью последнюю страницу, Шики думал не о том, какое впечатление произвела книга, а о том, что она в нём возбудила. А возбудила, ровным счётом, давно угасшую страсть к сочинительству. Да, имелся за Шики такой грешок. Пописывал, было.

Ранний опыт, однако, нельзя назвать удачным, плодотворным. Ни одно из своих творений Шики ни разу не довёл до конца. Объяснялся сей феномен просто - отсутствие обратной связи. Не хватало завершающего звена – читателя. Читателя, либо же слушателя, неважно. Главное, не было судьи. Критика.
Родителям читать не отваживался, ибо многое из написанного его компрометировало, выставляло в невыгодном дурном свете. Друзьям-товарищам, отчего-то стеснялся. Не верил в их способность надлежащим образом оценить, а вот на смех, за сомнительную (в их примитивных взглядах) деятельность, поднять могли запросто. Таким предлогом Шики оправдывал себя. Справедливо, но, отчасти.
Сейчас же ситуация была в корне иная. Всё, казалось, благоприятствовало. Все условия: куча свободного времени, минимум соблазнов, и, самое важное, — судья. Роль судьи, конечно же, отводилась Глебу. Кому же ещё?
Если сила Глеба была в закалённом характере и физическом развитии, то свою чашу весов Шики намеревался уравновесить силой таланта. Возможно, и не только…

Ранним утром следующего дня, пропустив завтрак (художник должен быть голодным), вставив в уши наушники, открыв чистую новую тетрадь, взяв здоровой конечностью «перо», Шики приступил к делу. Приступил лихо, с энтузиазмом. Так как сюжет в голове созрел ещё вчера (во время чтения «Мести Юродивого»), а над художественной составляющей Шики вообще не парился, считая это лишним, к обеду первая часть была готова. Дважды перечитав, сделав небольшие корректировки, улучшив тем самым динамику повествования, Шики, проделанной работой, остался доволен. Даже во время трапезы и последующего за ней просмотра сериала мыслями Шики витал в иной плоскости, вымышленной реальности. Мир творчества был интересней и увлекательнее реальной жизни и посредственной мыльной оперы.
Сюжет не таил в себе ничего замысловатого, не блистал оригинальностью, играл на смещение акцентов. Короче, Шики банально, и не прикрыто компенсировал. Главного героя, прототипом которого являлся автор, звали Шик Долсон. Красавчик писаный. Благородный храбрец. Надёжный верный товарищ. Будучи донором, Шик Долсон сдаёт кровь. Взамен денежного возмещения получает лотерейный билет, где главный приз – поездка в Вегас. И вот, пролетая над Атлантикой, Шик Долсон знакомится с олимпийским чемпионом по шахматам, чистокровным евреем Германом Соколовским… Помимо Глеба, прототипами героев также стали: Настя, Лиза, Емельян, Иваны… Думаю, не составит особого труда догадаться, кто исполнил роль антагонистов, кто был роковой особой и играл любовный интерес, а кто появлялся чисто эпизодически. Вообще, сочинение пестрило условностями и штампами, ведь ориентиром для Шики служил пресловутый Голливуд. Концовка, однако, вопреки ожиданиям, отличалась самостоятельностью. Вместо слащавого happy enda автор выбрал необоснованно жестокий (даже, сказал бы, жёсткий), трагичный финал. Все мрут мучительной смертью. В живых остаётся только один. Только один. И это… Шик Долсон.

Три дня интенсивного труда, черновой работы. День на переписывание в чистую. Всё – произведение готово.

Чувства доселе неслыханные, чувства полной удовлетворённости и торжества переполняли Шики.
«Как хорошо, и как это прекрасно, что я вывихнул именно правую руку, а не рабочую левую», — с такими мыслями Шики заходил в кабинет травматолога.
Сообщение врача, однако, добавило ложку дёгтя и подпортило-таки настроение.
- Видишь, — показал врач на снимок. – Помимо вывиха у тебя ещё и перелом ключицы. Сразу не заметили, бывает…
- И, что это значит? – спросил Шики, не понимая, как на такое реагировать.
- Ничего страшного. Недельку дольше гипс поносишь. Делов-то…
Чувства праведного возмущения и недовольства испытывал Шики, одевая куртку.
«Что за люди? Что за народ?! Ни одна сволочь не поможет!»
Причина недовольства и нервозности являлась не безразличие и инфантильность людей. И даже не новость о переломе, лишней недели гипсового заточения. Возмутило и оскорбило Шики халатность врачей и тот тон, которым о сём было доложено (так с творцами вести нельзя…). Перелом в довесок к вывиху, дополнительная неделя - всё это, безусловно, неприятно. Безусловно. Но, если смотреть шире, то и в этой ситуации можно отыскать плюсы. Было бы желание. Шики, однако, находился в том мазохистском состоянии, когда растравливаешь маленькую, незначительную ранку, преувеличивая и приумножая масштаб трагедии. Всё теперь представлялось в мрачном свете жертвы.

Погода стояла дрянная. Ветер. Мелкий противный дождь. А Шики шёл в расстёгнутой куртке. От былого воодушевления не осталось и следа.
«Вот Глеб, скотина, умудрился же… А я ещё, дурак, хотел его своим творчеством поразить… Сжечь!»
Оказавшись в плену деструктивных эмоций, Шики решил сжечь рукопись. Это было самое простое, эффективное и болезненное действие. Будь Шики в ясном трезвом уме, он бы понял, что это максимально глупо. Ярость, однако, ослепляла. За эмоцией гнева последовало чувство жалости к себе. Предметом послужил развязанный шнурок.
«Су-ка», — в сердцах выругался Шики и еле сдерживался, чтобы не расплакаться, прям на улице, при таком количестве свидетелей.

Подойдя к перекрёстку, Шики остановился на красном сигнале светофора. Спустя мгновение с ним поравнялась маленькая девочка с огненного цвета бантом на голове. Обратив внимание на развязанный шнурок, девочка, не спрашивая и ни секунды не колеблясь, нагнулась и, не брезгуя грязных сырых шнурков, ловко их завязала. Затем, обтерев ладошки (друг об дружку), также бесцеремонно застегнула куртку.
- Не за что, — сказала она, мило улыбнулась и, не дожидаясь слов благодарности, пошла на зелёный сигнал светофора. Шики, молча, пошёл следом. Такая непринуждённая вольность, свобода действий и обаятельная нежная улыбка моментально его очаровали. Словно магнитом привязанный Шики следовал за огненным бантом, попутно соображая, как бы поудачнее завязать разговор. Ему хотелось познакомиться и подружиться. Боялся, однако, спугнуть. Сказать от волнения, какую-нибудь глупость, грубость или (не дай бог) пошлость. Казалось бы – чего тревожиться, кого бояться? В два раза старше, опытнее, мудрее (вон уже и седина есть). Но, нет. Шики не чувствовал преимущества возраста, скорее даже наоборот, а почему так – искренне не понимал.

Так они дошли до самого дома Шики, чего тот, за своими мыслями и думами, не заметил. Лишь когда девочка, увидев Барсика, стала его подзывать, Шики опомнился.
- Кис-кис-кис, Барсик, иди ко мне.
Кот без опаски дался в руки, стал нежиться и мурчать от удовольствия.
- Мр-р-р-р-р-р, мр-р-р-р…
- Прости, — обратил на себя внимание Шики, радуясь случаю. – Откуда ты узнала, что его зовут Барсик?
- А я всех кошаков так зову, — улыбнулась девочка. – Твой?
- Ага.
- Красивый, — поцеловала животное в лоб. – А у меня кошка дома живёт, Юлька, только, она не уличная. Можно было бы их познакомить. Думаю, они бы подружились.
- Гм… А где ты живёшь? Я тебя раньше здесь не видел.
- Да мы как два дня назад переехали. Вон мои окна, — указала девочка на пластиковые окна, что смотрелось довольно-таки странно в деревянном доме, да и ещё не первой свежести. Шики, однако, смутило не эта диковинная деталь. Шики смутило то, что это были окна ныне покойного соседа инвалида. А ещё то, что он ничего не заметил: ни ремонта, ни въезда новых жильцов, ничего. Вот, что значит - работать с увлечением.
- Однако, — сказал, наконец, Шики. – А вот мои окна.
- Эти? Ого. Получается, соседи?
- Соседи, — расцвёл в улыбке Шики.
- В таком случае, приятно познакомиться, — сказала девочка и, отпустив Барсика, протянула руку. – Аня.
Услышав это имя, Шики стал улыбаться ещё шире.
- А я Шики, — сказал он, пожимая детскую ручку. – Можно, я буду называть тебя Аннет?
Четверть минуты Аннет сверлила не по-детски суровым, вопросительным взглядом.
- А ты чудной, Шики, — сказала она, но не строго, не осуждающе, а по-доброму, с лаской. – Это хорошо – люблю таких.
Шики покраснел. А прочитав во взгляде Аннет лукавое (как ему казалось) кокетство, покраснел ещё гуще.
- Ой, — посмотрела на часы Аннет. – В художку опаздываю.
Мячиком взлетев на крыльцо, Аннет резко остановилась у двери, резко развернулась.
- Шики, Барсик, рада знакомству. – Поклонившись два раза в пояс, забавно махнув бантом, Аннет испарилась во мраке подъезда.
«Какая…» - синхронно думали человек и животное.

Находясь дома, Шики переживал чувства доселе неслыханные, какое-то новое для себя состояние. Какую-то благодать и любовь ко всему миру и к каждой твари (даже при виде усатого, противного, жирного стасика, с торчащим из-под брюха яйцом, не стал брать греха на душу, не раздавил тапкам, а великодушно позволил насекомому скрыться).
Вспоминая Аннет, Шики думал о том, чем она его так привлекла и очаровала. Внешностью ли? М-м-мало вероятно. Да, миловидная, с симметричными чертами лица, да, ямочки на щеках возле сочных, очерченных губ, да, здоровый румянец на нежных скулах. Да, всё это прекрасно и прекрасно. Но, этого мало, это всё было не то. Было, что-то ещё, помимо яркой обёртки. И это, что-то, понял вдруг Шики, был тот шальной и одновременно невинный блеск глаз, в котором угадывалась: широкая натура, дюжий потенциал, божественная искра.
«Ангелочек, — вынес вердикт Шики. – Истинный ангелочек».

Вечером, как только родители ушли в театр по случаю годовщины свадьбы, Шики навестил Глеб. Он был какой-то возбуждённый и загадочный.
- Какие люди, — встречал гостя Шики. – Ну, и где мы пропадали? – с каким-то менторским тоном спросил он.
- Да так, сюрпризец один готовил.
- Что? Какой ещё сюрпризец? – взволновался, отчего-то Шики.
- В своё время узнаешь.
- Гм.
- Ну, ты, чем порадуешь? – сказал Глеб, поглаживая папочку с файлами, которую он с самого прихода не выпускал из рук.
- Да уж есть чем, — многозначительно ответил Шики. - Начнём, однако, с плохих новостей. – Здесь Шики сделал суровое выражение лица, после чего открыл новость о переломе.
- Грустно, конечно, — сказал Глеб, лицо которого не выражало должного раскаяния. - С другой стороны – лишнюю недельку почилишь. Плохо ли?
В другое время Шики бы возмутился подобным цинизмом. Сейчас, однако, ему не терпелось рассказать об удивительном знакомстве с удивительной Аннет.
- … чистая… настоящая…живая, — с подобострастием и, задыхаясь от волнения, кончил повествование Шики.
- Значит, на нимфеток потянуло? – подытожил Глеб. - Смотри, Гумберт Гумбертович, посадят.
- Так и знал, что всё опошлишь! – махнул рукой Шики.
Глеб, казалось, был доволен достигнутым эффектом. Улыбался, как говорится, одними глазами.
- А ты чего это при параде? – только сейчас обратил внимание Шики (да, он в последнее время был жутко рассеянный). – Рубашка, смотрю, брюки. Надушился, как чёрт… Что происходит?
- Друже, не торопи события. Всему свой час… минута… миг…, — открыто издевался Глеб. – Лучше расскажи, чем всё это время занимался? – сказал он, но так, будто вопрос его не особо занимал, будто специально тянул время.
Шики хватило проницательности разгадать игру друга. Хоть это его и беспокоило, интуиция смутно сигнализировала быть готовым к неожиданным поворотам, но ему было чем ответить, поразить, имелся туз в рукаве. Им-то и козырнул:
- Ни чем особенным не занимался, — сказал он, подчеркнув слово «особенным». – Так, рассказец написал.
Реакция Глеба полностью удовлетворила: округлил глаза, потупился, неестественно и смущённо улыбнулся; словом – растерялся.
- Р-рассказец?
- Ну, да. Там и про тебя есть, — стал интриговать Шики. – И про Настю, Лизу, пацанов… Хочешь, почитаю?
- Хочу, конечно, — почти полностью овладел собой Глеб. – Только,  вначале в туалет схожу.

Нахождение в уборной показалось Шики неприлично долгим. Ему уже не терпелось поделиться творчеством, оценить произведённый эффект, выслушать слова восхищения, в которых он ничуть не сомневался, ведь искренне верил – вещь удалась.
- Дружище, ты там живой? – стучал в дверь уборной Шики, а в это самое время раздался звонок во входную дверь. За ним последовал второй, третий…
Шики не понравилось, с какой настойчивостью и нетерпением звонил непрошеный гость. У него было два варианта, кто бы это мог быть. Благоприятный и нежелательный. Благоприятным была Аннет. От неё можно было ожидать чего-то подобного, это было будто в её духе. Верилось, однако, мало. А вот в нежелательном исходе Шики был уверен на все 99 процентов.
Чутье не подвело, единственное, просчитался в масштабе. Пять человек, смотря в глазок с затаившим дыханием, обнаружил Шики.
- Открывай, Шики, мы знаем, что ты дома, — сказал Емельян. – Мы мириться пришли, не бойся.
Да, Шики боялся, но не того, что подразумевал Емельян. Увидев в этой странной по составу компании Настю, Шики боялся обличения и осуждения того скромного быта, в котором он жил. Он понимал – Настя не слепая и догадывается, что уровень его жизни ниже среднего, но быть свидетелем и видеть это воочию совсем не обязательно. Совсем-совсем. Стыдясь низкого социального статуса, сам бы он ни за что не пригласил Настю к себе домой, потому был очень недоволен и зол поступком Глеба.
«Сюрприз, Блин!»

- Шики, суета, — прочитал мысли товарища вышедший из туалета Глеб. – Будь смелее, не малодушничай, открывай. Ну же…
Шики испепелял взглядом, но, после очередного звонка, показал Глебу кулак, говоря тем самым, что, мол, после поговорим, а затем открыл-таки дверь.
- Наконец-то, — проворчала Лиза входившая первой. За ней вошла Настя с тортом в руках, как всегда, невероятно хороша и выгодно выделяющаяся на фоне остальных: как всегда, напомаженного Емельяна и завершающих процессию Иванов.
- Здравствуй, Шики, — сказала Настя, смотря таким добрым взглядом, что всё напряжение, вся злость мигом улетучились.
- Разувайтесь, проходите, чего встали то? – принимая торт, раскомандовался Шики.
- Друже, пока ты развлекаешь гостей, позволь я похозяйничаю на кухне, — предложил услуги Глеб.
Шики не возражал, сунул торт в руки Глебу, а остальным велел проходить в его комнату.
- Надеюсь, у тебя тараканов нет? – с брезгливостью в голосе спросила Лиза, вешая куртку.
- Нет, — заморгал глазами Шики и, чувствуя, что краснеет, добавил, — если только залётные.

- А у тебя ничего так, чистенько, — сказала Настя, осматриваясь.
Самое время, кажется, описать комнату Шики. Квадратной формы, площадью в скромные 12 квадратных метров представляла собой, чуть ли не собачью конуру (относительно, конечно…), однако, матовые желтовато-зелёные обои в полоску с цветами зрительно поднимали потолки и добавляли глубины. По левую руку от входа вдоль стены и до самого угла стоял советский диван книжка фисташкового цвета. Напротив - у окна стоял массивный стол со шкафчиками под столешницей, где Шики хранил школьные принадлежности и стул с жесткой спинкой. Шкафчики украшали наклейки от жвачек: Терминатор, Робокоп, динозавры какие-то и прочая прелесть. По левую стену от дивана стоял небольшой трёхстворчатый шкаф с зеркалом посередине, а по правую - кресло с полированными подлокотниками, красной обивкой. Над креслом висел настенный светильник мохнатых годов. На полу лежал красный жаккардовый ковёр. Окна занавешены жёлтыми шторами с разноцветными цветами. Ну-с, как говорится, - чем богаты…
- О, Титаник! – увидел лежавший на столе аудиоальбом Емельян. – А диска, случайно, нет?
Краснея в очередной раз, Шики отрицательно мотал головой.
- Жаль, а у меня кассетника дома нет (тебе же и продал)…
- Зато у меня есть, — прозвучала первая и последняя реплика за весь вечер Боженко. – Можно?
- Бери.
- Шики, расскажи нам, как так умудрился покалечиться? – спросил Пушкин. – Глеб рассказывал, что в заброшенном доме упал?
Шики было приятно и немножко ревниво (но больше приятно) слышать от вчерашнего врага тёплое участие в адрес лучшего друга.
- Упал, было, да…

Пока Глеб хозяйничал на кухне, заваривая ароматный чай и разрезая свежий аппетитный торт (прихлопнув попутно пару наглых стасиков), Шики узнал, что в школе по нему все скучают: ученики, учителя (в особенности Лев Николаевич) и даже директор, скучают и желают скорейшего выздоровления; узнал, как Глеб обивал пороги с миротворческой миссией, как он смог до каждого достучаться, объяснить, как Шики тяжко переживает вражду, что ему будет, не только приятно, но и полезно узнать, что былые обиды прощены, что его все любят и желают добра, только добра. Все эти новости лечебным пластырем легли на душу, и в те мгновения Шики был по-настоящему блажен и счастлив.

Во время чаепития роль флагмана, души компании принял на себя Глеб (кто бы мог подумать…). Принял просто, непринуждённо. Ловко маневрируя темами, что затрагивали общий интерес, увлекая каждого из присутствующих, Глеб грамотно, с тактом уводил разговор от скользких поворотов, чтоб не компрометировать Шики, а, когда это не совсем удавалось (история их знакомства), снижал градус, разрежал атмосферу удачным юмором, самоиронией, короче, брал удар на себя. Вечер, на радость Шики, получался душевным, комфортным, ламповым.

Были, однако, и напряжённые моменты.
- Шики, а где у тебя ванна? – спросила Настя после трапезы. Ей надо было умыть руки, проверить лицо – не осталось ли где крошек или следов крема.
- Если тебе помыть руки, можешь на кухне, — попытался выкрутиться Шики, ведь стены в ванной были с давно обвалившейся штукатуркой и голым каркасом, что представляло собой очень убогий плачевный вид. Настя не должна такого видеть, это её оскорбит, это просто ужасно, это просто - Позор.
- Там Глеб посуду моет, так что будь любезен, проводи.
Шики учащённо заморгал, как всегда, покраснел, предвидя конфуз. Чувство паники его полностью парализовало, чем незамедлительно воспользовался Емельян:
- Зачем лишний раз инвалида напрягать? Пойдём, я покажу, — сказал он, протягивая руку.
- Ладно, — пожала плечами Настя, как показалось Шики несколько раздосадовано. Это его немного успокоило, а когда через пять минут она вернулась и никак не прокомментировала увиденное, увлекшись натурально пришедшим с улицы Барсиком (бодро заскочившим в форточку), он и вовсе пришёл в себя.
«Кажись, не заметила…»

В качестве развлечения кота напоили валерьянкой, и последовавшее неадекватное возбуждение всех очень сильно позабавило.
Кульминацией же вечера стало сольное выступление Шики, которому поспособствовал Глеб, и о котором Шики сам тайно грезил, но не умел и не знал, как поднять сей вопрос, ибо одна мысль об этом внушала лютый страх до коликов, трясущихся поджилок, учащала в разы пульс, заставляя сердце биться чаще. До ужаса волнительна и так желанна была это мысль.
- Ребята, — обратился к присутствующим Глеб, когда любвеобильные конвульсии Барсика стали всех утомлять. – А вы в курсе, что у Шики сегодня премьера?
- Что? Какая ещё премьера? – живо заинтересовалась Настя.
- Поэму про нас парень написал. Представляете?
- Шиканутый? Это правда? – возбудилась Лиза.
- Ну, уж поэму… скажите… так… рассказец, — начал оправдываться Шики и, чувствуя, что лицо в очередной раз наливается краской, замолчал.
- Будет скромничать, мой друг, — подбадривал Глеб. – Мы все с превеликим удовольствием послушаем.
- Да, Шики, осчастливь нас, почитай, — сказала Настя.
«Как ей откажешь, когда она так невинно и нежно смотрит?» — храбрился Шики.
- Читай уже, не томи, — терял терпение Емельян.
- Шики, давай, — велела Лиза.
- Просим, — сказали Глеб и Ваня П. одновременно.
Ситуация достигла пика. Дальше отмалчиваться было нельзя. И отказать нельзя. Пан или пропал…
- Хорошо. Раз вы настаиваете.
Достав из потайного места тетрадь, Шики расположился на кресле (согнав бесцеремонно Барсика) под тёплым светом настенной лампы, а все остальные сели полукругом на полу. Повисла гробовая тишина. Семь пар глаз уставились в одну точку.
- Шик Интертеймент представляет: «Однажды в Вегасе»…

Это было Волшебно:
Несмело начав с дрожью в голосе, с каждым новым предложением, с каждым новым словом Шики чувствовал, как волнение уходит, улетучивается, уступая место уверенности и даже дерзновенности. Плюс благодарная (и походу голодная до качественного продукта) публика подпитывала энергией, давала правильную реакцию, где надо в голос смеялась, где надо вздыхала, а в конце, на трагичном финале, не поскупилась и на слёзы (не все, конечно, плакали, только трое: Лиза, Ваня Б. и Барсик).
Если бы после того, как закончилось чтение, раздался бы шквал бурных оваций, последовали бы восторженные лестные дифирамбы, то это бы Шики не так удовлетворило, как то, что происходило в действительности. На деле Шики сидел весь из себя такой ферзь, взирал свысока на озадаченные и вопрошавшие (что это было?) лица слушателей. Выражение абстракции свидетельствовало, по мнению Шики, только об одном – люди до такой степени были впечатлены, что тупо не могли подобрать слов, что бы выразить восхищение и восторг. Пожалуй, справедливо. Ну, отчасти.
- Это было неожиданно, – прервал затянувшееся молчание Глеб. – Начало такое бодрое, весёлое… и конец… без комментариев, пожалуй. В целом понравилось, единственное, не оставил шанса для продолжения, а так – красавчик.
- Да, Шики, удивил, — взяла слово Настя. – Я и не знала за тобой таких способностей.
- Шекспир, Шики, Шекспир, – захлопала в ладоши Лиза и все остальные её дружно поддержали.
- Хватит, хорош, — наслаждался минутой Шики.
- Многое в жизни читал, — сказал Пушкин. – Такое – впервые.
- Это твоё, парень, - утвердительно качал головой Емельян, - это твоё.

Провожал гостей Шики всё таким же ферзём. Его уже не смущали ни скудная обстановка, ни наличие тараканов, ни прочие атрибуты бедной жизни. Он был богат духовно и это всё сторицей возмещало.
Когда ребята вышли в подъезд (за исключением Глеба, которого Шики попросил задержаться на пару минут), у противоположной двери Шики увидел ковырявшуюся в замке Аннет. Ему стало приятно, что она видит его в такой большой компании. Затем это чувство возвела в куб Настя:
- Спасибо за тёплый вечер, — сказала она, после чего чмокнула Шики в щёку. – Поправляйся…

- Алло, Шики, очнись, — щёлкал пальцами возле лица Глеб. – Все ушли, я тоже собираюсь.
- Глеб, ущипни меня, — не верил в происходящее Шики. – Неужели, это не сон? Неужели, реальность? Ай! Больно же!
- Сам просил, — пожал плечами Глеб. – Не знаешь, чего это Настя к тебе сегодня так расположена?
- Не знаю, — расплылся в улыбке Шики. – Да, спасибо за вечер, — сказал он, протягивая руку. – Хоть я и был в начале очень зол на тебя, думал, даже поругаемся, но, спасибо.
- Пожалуйста, — сказал Глеб и, переложив папку в правую руку, крепко пожал конечность Шики.
- Ещё, что это за папка? Весь вечер хотел спросить.
- Это главный прикол, — сказал Глеб чуть смущённо. – Я ведь тоже рассказ написал…
- Серьёзно? Чего не прочёл?
- Не знаю. Посчитал лишним.
- Странный ты, — искренне не понимал товарища Шики. Упускать такой шанс, такую возможность, которую сам и организовал? Глупо и нерационально. – Дашь почитать?
- Пожалуйста…

Через десять минут, когда ушёл Глеб, домой вернулись родители. Как и чадо, они пребывали в воодушевлённом приподнятом настроении.
- Как спектакль? – поинтересовался Шики.
- Ой, это было так замечательно! – ответила Ольга Владимировна, находясь до сих пор под впечатлением. – Актёры такие молодчинки, постановка изумительная, целый зал народу, и все такие красивые, нарядные…
- Да, сынок, зря не пошёл, — сказал Михаил Васильевич.

«Что за день? Столько событий, столько эмоций, с ума сойти…»

Перед сном Шики решил почитать сочинение Глеба. Открыв папку, он обнаружил, что весь текст отпечатан на компьютере, а каждый лист пронумерован и облачён в файл, что предавало некой солидности и свидетельствовало о серьёзности подхода.
«Столько труда и всё зря. Эх-х…»
Чтение заняло не более получаса. За всё это время Шики не раз задавался вопросом – почему Глеб оставил эту идею нереализованной? Какие мотивы побудили его отказаться от задуманного?
Вариантов ответа было два:
Либо опус Глеба был редкостной дрянью, откровенной макулатурой и на фоне крепкого продукта от Шика Интертеймента выглядел дилетантской, жалкой пародией на творчество. В этом случае Глеб промолчал из-за честолюбия, чтобы не осрамиться.
Либо всё обстояло с точностью да наоборот. Тогда Глеб поступил бескорыстно, проявил истинный альтруизм.
Верным, на самом деле, был третий вариант:
Оба произведения были плюс-минус равны, но сочинение Глеба выгодно отличало содержание, где прототип его героя не претендовал на безупречность, фаворитизм, и прочие лавры, а являлся лишь тенью героя Шики, вокруг которого и строился весь сюжет. В этом была и оригинальность, и сила, и красота.
В итоге Шики пришёл к правильному выводу:
Глеб понимал, что люди могут увидеть данное отличие их рассказов, а потому не стал рисковать и лишать друга минуты славы.
Сознавая это, Шики стало вдруг и грустно, и больно, и завидно. Ведь это горько - сознавать, что, по факту, благородным красавцем в реальной жизни являешься далеко не ты.
«Эх-х…»

Утром следующего дня Шики сжёг свою рукопись в соседнем дворе. Горела не только бумага.
 «Не – не моё…»