2 22 июня 2025

       2   22 июня 2025. О деде.

Война решалась в каждом  окопе, на каждом метре линии фронта. Такой взгляд у меня от деда.  И даже не благодаря его редким, не многословным, но очень точным в деталях рассказам.   
Скорее от его жизненного пути.  От его отношения к своему вкладу
в общее дело победы.   Он считал его очень незначительным.
Мог даже  весьма саркастично пошутить о своей потерянной ноге.
Да так, что я даже не решаюсь процитировать вам его основное высказывание.  Вообще, о себе почти ничего.
Всё больше о погибших.  После смерти прабабушки в 1954-ом,
старшей  в семье осталась моя бабуся Дуся, а дед уже с войны среди своих был старшим.  Вот на Пасху у них все и собирались.   
Вторым по возрасту мужчиной уже во второй половине пятидесятых был мой тридцатилетний отец.
Он, кстати, подростком,  вместе со сводным братом, ровесником,  дважды бежал на фронт. Были они тогда в эвакуации в Горьком (Нижнем Новгороде). Отчим отца был крупным военным чиновником.
Они - таки  успели призваться на курсы шоферов.   Остались и военный  билет, и водительские права с почти детской фотографией.
Но война закончилась.
Запомнилась ранняя апрельская Пасха, 1961-го.  Девятого апреля.
Год, апрель уж очень памятные.  Полёт Гагарина.
Но и наши события.  Впервые в новой квартире, на Птичке.      
И другие семейные пертурбации всякие…
Отец всегда тамада. Мама в командировке была. Мужики все выпили очень прилично. Кроме деда, конечно.  Стали настойчиво деда расспрашивать. Кроме папы ни один из зятьёв тестей своих не видел.
Их за столом сразу трое было.
И дед рассказал, как в начале сорок второго встретил вдруг сразу
и брата, того, что в санитарах, и шурина (правда, мягкое, приятное слово), и свояка, ещё одного.   Ещё и несколько соседей.
В один день же пришли в Пролетарский военкомат.
Так и служили вместе.   
- Все живы были. Их часть после очень короткого перерыва возвращали
в район Ржева.   Я ж тогда в Москву ехал и им (он кивнул на матерей – вдов) всё  передал.   
И ещё буквально по несколько слов о каждом.
Всего по несколько, но очень весомых.  Без надрыва, но чувствовалась его скорбь. Не обошлось, понятно, без женских слёз.
А я, одиннадцатилетний, запомнил – Ржев!
Да, я хорошо помню то время,  когда только начинали говорить
о Брестской крепости.   И цитаты Ольги Берггольц «Никто не забыт, ничто не забыто» ещё не было.  А уж главной, «программной» в нашем отношении к той страшной войне она стала гораздо позже.
Ржев?!  О нём даже в мемуарах маршалов маловато.
В одной книге (не поверите) и вовсе только даты.
А ведь Твардовский ещё в 1946 написал: «Я убит подо Ржевом…»
Помню, в школе, в шестьдесят пятом  друг мой,  Грачик,  парень, много знающий и хорошо соображающий, выбрал было стихотворение для чтения на конкурсе, но сразу отказался.  Огромное!  Страшное!
- Слав, что это он (Твардовский) расписался так.  И вообще, почему именно Ржев?  У него (Твардовского) что-то личное?  Наверное, кто-то близкий там погиб?   
Сейчас, я бы ему напомнил, что его отец, десантник, воевал  как раз в тех краях. И что у дяди Володи, как и у деда моего, почти совсем нет однополчан. Что мои два родственника лежат там в одной братской могиле.   (Один них долго числился «без вести пропавшим».)   
Что в очень правильном месте есть у нас теперь величественный мемориал.  Ехали мои дети недавно на Селигер.   
Я пишу им:
 - Не поленитесь, ничего, что не по дороге.
А они мне в ответ сразу фотографии.  Они у меня понимающие.
Без напоминания.
Я и почему стихотворение получилось таким длинным,  очень старательно сейчас объяснял бы.   
Но тогда просто сказал Андрею:
- Там много, кто погиб.
Больше мы к этой теме никогда не возвращались.      
Да, я ещё не готов был формулировать,  но отношение и ощущения,   привитые дедом, уже присутствовали.  Как неотъемлемый элемент самоидентификации.  Ни какой-то абстрактный патриотизм,
а отчётливое  осознание того, что для меня значат общность людей вокруг,  мои близкие,  мой город. При этом я вовсе не ощущал
какого-то ущемления своей индивидуальности.
Но хватит о себе, дорогом.
Ржев с его не очень далёкими окрестностями можно даже считать эпицентром нашей войны.   Три года, не только наша, тоже ведь длительная наступательная операция.   Скорее всего, именно здесь  самое большое количество военных могил в истории.      
Иногда, по аналогии с Верденом, пишут – Ржевская мясорубка.
Очень мне это слово не нравится.
Да, колоссальные, трудно исчислимые наши потери.
Но я уже писал: на каждом метре, в каждом окопе – а ими-то изрыта
огромная территория.    Наша территория!
Создать полную энциклопедию Великой Отечественной очень сложно.
Совсем уж ничего не упустить, наверное,  невозможно.
Но стараться надо!   Продолжать искать, восстанавливать, обозначать места и имена.  И правильно, что много чего делается и пишется по теме.
И знаете,  у нас ведь огромное преимущество перед теми, кто пытается переиначить и извратить историю.
В каждой семьи, точно, в каждой, кроме знаний, полученных на разных уровнях образования,  есть ещё и внутрисемейная история.
Тут уж никак не зачеркнёшь тот самый «каждый метр».
Они ведь все и на карте присутствуют. На нашей карте.
Их наши деды, они там, по сию пору охраняют.
И всегда будут.  А понадобиться усиление караула?!
Так, сколько  там у нас на линии добровольцев?   
В СССР, в начале девяностых было семьдесят два миллиона семей.
72000000  дополнений к любым учебникам, справочникам и монографиям.  Многие, конечно, теперь за границей. За рубежами.
И те, которые ещё и за границами совести, врут, понятно почему, нещадно.  Не понимают, что себя самих коверкают.
Ведь память почти синоним личности.
Но таких ничтожное меньшинство.
А большинство, где бы они сейчас не обретались,  и помнят, и говорят,
и пишут.  Я это точно знаю -  полно респондентов и за ближними, и за дальними рубежами.  К тому же, не все, но очень многие ещё и расширяют свои знания. Хотят до деталей, досконально знать, что, где и как произошло, с их давно и далеко ушедшими близкими.
И благодарность,  и чувство связности, и гордость.      
Вот Грачик мой со мной, лучшим другом, ничего больше не обсуждал,
но я от папы его, дяди Володи, знаю, что они даже в Вязьму ездили.
Ох, и рассказ у меня о нём, о них есть. Рассказище!
А здесь одна только забавная деталь.
Скажите, неуместное, как выше в тексте «спокойствие»,  слово при такой тематике.   А вот и верное, и о радости.
Недавно уже нашёл.   В документе о нём последние строки, как и положено, дата смерти в сорок третьем и место захоронение в Киевской области.  А несколькими строчками выше, за двоеточием о наградах, медали за взятие Кенигсберга и победу над Германией.
Про 6-ю армию.  Понимаете, конечно,  что тщательно выискивал.
Геройская.  И в Сталинграде была, и на Курской дуге, а вот границу тогдашнего СССР не переходила.   И Кенигсберг не брала.
Ту последнюю сотню (даже меньше) километров до Риги, уже без деда, ещё девять месяцев вырывала, а Он (враг) цеплялся изо всех сил.
И даже   после 9 мая 1945-го не все части противника прекратили сопротивление.  Не думаю, что там было проще, чем в Берлине.
А написано на порядок меньше.   
Ну, вот опять моя, может быть, не совсем дурная, но порой раздражающая даже меня самого привычка - не дописывать, намекать, аннотировать.  Прям какой-то литературный и одновременно маркетинговый приём получается.   И ведь оправдания всегда находятся. Вот и сейчас!  Хотелось всё одним днём закончить.
Дату в заглавие вынес.  Не получилось.               
Непросто так ведь число-то наверху разместил.
О сегодняшнем, нынешнем, спасённом, дарованном нам, потомкам, народу младшему великим, героическим  старшим нашим народом.   
В какой день и о каком дне!
А про деда просто потому, что не забываю,  почитаю и люблю.
Детали, мелочи всякие, в абсолютном большинстве своём добрые, весёлые  просятся в текст. Ведь дед-то со мною был всю свою послевоенную мирную жизнь.  Именно мирную.
Дорогой мой, мирный совсем человек.   
Да только не просто, совсем не просто.  Тема держит.   
И я за неё крепко держусь.  Иначе нельзя.
Вслед за Иваном Ивановичем Киселёвым, рядовым – старшим лейтенантом,  всеми его военными дорогами, вы, конечно, уже поняли,
я по всем сводкам, по всем картам уже не единожды прошёл.
А вот, когда в школе к Дням Победы, к годовщинам сочинение  задавали
принято было у нас в семье о последнем его бое писать.
И я, и дочь, и внук.   И всегда на «отлично»!   Думаю,  что, прежде всего деду учителя эти   «пятёрки» ставили. Вот и за них ему спасибо!
Помню, в тот единственный раз, на Воронцовской, значит,
до шестидесятого…     А вот уверенно уточняется:  у родителей разлад был, мы недели две там жили,  жена от дядьки ушла, кроватка сестрёнки исчезла, места больше стало, но спали всё равно на полу…
Однополчанин тот на несколько дней с Целины приехал,
но вообще-то местный (Пролетарский военкомат), ночевал не у нас, имени не помню.  Но вот знаю, что музыкант. Почему?   
Отец явился, с лучшим другом для усиления, нас забирать.
Доводы весомые: в школу мне скоро, да и дед Большой  (другой,
я его так называл) дом на даче построил.  Пора туда.
Вообще-то участки дедам одновременно дали, кампанию такую Никита Сергеевич с компанией проводил,  но Большой был побогаче Маленького и отстроился раньше.   
А тут вдруг и Витька с женой, уже без коляски.  Сестрёнка моя любимая, Маринка (как и жена), сразу ко мне, новой куклой хвастаться.
Они, оказывается, тоже успешные мирные переговоры провели.
Ну, ясно – июнь 1957-го.
Полным-полно приятных тем для обсуждения.
Да, ведь и отец недавно с Целины - выездным секретарём комсомольским в Кустанае был.
Но говорили о войне.  Дед выпивал наравне со всеми.
Кстати, и здесь полно намёков – экивоков, совсем даже не хитрых отсылок. Память настаивает – мир ведь, мирная жизнь!
И всё-таки о том самом, их последнем бое.   
Слушали рассказ редкого гостя. И мы, дети не мешали.
Чуть было про соседей не забыл, они тоже здесь всей семьёй.
«Ванюша, его так батальонный называл, мы-то, понятно, Товарищ командир, это я сейчас такой смелый, ещё со вчерашнего присмотрел
местечко на берегу.  Там такой  мыс небольшой, несколько валунов,
так что можно переступить с плотика, ног не промочив.
Что б потом не натереть.  И выше густые кусты, не сразу заметят.   
Переправлялись – не били. Не проспали, конечно, видели – не очень
там удобно, хотели вчерашнее повторить.  Да и всего-то минут пять.
Речка-то не Днепр, не Неман, не Двина (Западная, Даугава).
Выскочили, командир первым, и сразу вперёд.  Быстро, но не бегом.
Берег, кочки, бугорки и, вообще,  подъёмчик. Тут полетело.
А он идёт. И «Ура» не кричит. И не стреляет, для ТТ далековато.
И только рукой  всё показывает, как дирижирует – вперёд, вперёд.
Рота у нас уже опытная была.  Многие, как я,  с самого переукомплектования. Вместе с командиром пришли.
И вчерашняя взбучка даром не прошла.   Да, и стыдно было не идти.
Вдруг меня по всей спине и ниже как наждаком и кипятком одновременно.  Будто я спиной к врагу повернулся. Но это для тех только, кто не понимает, что  как взрывается.  И тут и командир падает.  Странно  как-то закрутило его.   Я к нему…
А дальше Сашка нас попеременно за шиворот к берегу и в лодку.
Он покрупнее нас был и жилистый.  Только как его хватило не понятно.
Ему же самому аж в нутро залетело.  Так он ещё сообразил чуть ниже по течению спуститься. Там помогли.  А в медсанбат мы ввалились втроём под ручки, как загулявшая компания.  Тут нас сразу и разделили.
Я самый лёгкий оказался».               
А дед прерывает, комментирует.  Только сейчас понял – свидетельство очевидца,  сторонний рассказ у меня ж только один.
Дед всегда (очень ведь нечасто) был лаконичен и точен. Как бы на вопросы отвечал. Эмоции прятал.
А у друга всё ярко раскрашено.
Я, конечно, не дословно передаю.  Маленький был. Не всё понимал.
Но, знаете, в некоторых случаях, детская память полезнее взрослой
аналитической.  Я сейчас как кино прокручиваю…   
Тут дед, в своей манере. Пафос гасит.
«Мы там (в медсанбате) самыми первыми были. Ребята всё сделали уже без нас.  Я и узнал-то, что закрепились не сразу, только в Москве.
Когда подвозить выживших стали».   
«Да, получилось так, что фриц  окопы не для себя, для нас копал. Только чуть подправить».
Это уже не дед. А вот нужны всё-таки образность и метафоричность.
Без них мальчишка вряд ли что-нибудь запомнил.
И продолжает.
«Я хоть и самый лёгкий из трёх, но кожу и задницу (прямо так) пришлось, чуть ли не до нового года наращивать.  И не комиссовали меня, но на фронт не отправили, послали что-то копать совсем близко
от дома на Таганской площади.  Тут я и услышал, что Иван ещё лечится.
Сразу не получилось, но на сорокалетие твоё (деду) вошли в положение,
уважили, скорее тебя, чем меня, я ж всем рассказывал.  Среда была,
к вечеру, чтоб твои дома оказались, отпустили.  Дуся с Раечкой наверняка помнят, как я пришёл. Не сюда, а в ту первую комнату,
в третьем подъезде.  А ты в Алма-Ате, на яблоках.  Подарки на стол,
я ж готовился.  Вдруг звонок, думали Витька с работы.
Нет – почтальонша. Конверт из мирных времён с обратным харьковским адресом, а в нём фотография.
Сашка в лейтенантских погонах.      
За полгода успел и вылечится, и курсы закончить.  Жилистый.
Вы, оказывается, переписывались.  И товарищ командир для него уже Ванюша и братишка. А я сам виноват, не шевелился. Фото решили тебе не отсылать. Ты уже должен был вернуться вскоре. Кто ж знал, что снова в госпиталь. Ну, хоть в Москве. А я как раз  уехал. С того момента, правда, переписку как-то наладили. А встретились, помнишь,  только в Харькове, на похоронах. Потом вместе сюда уже, на пятый.  Этот (он притянул меня к себе) ещё не ходил. (Значит, 1950-й).
Всё за медали меня дёргал. Балкон большой. Курили…  С тобой (соседу).
Иван-то, уже бросил.  А тебя, Виктор, я опять не увидел.
Ты в армии, в Германии был. А мы с отцом туда не дошли.
А познакомились мы потом уже, не у вас. Как же так вышло, что ты невесту нашёл в моём дворе, на Остаповском».
Дядька кладёт на кровать уснувшую Маринку.  Наливает.
Тётя Элла забирает у него стакан.  Он не сопротивляется.
Условие перемирия.  Да, я  тогда уже понимал, что и как.
Я уже признался вам, что собирался закончить текст одним днём.      
С простой идеей:  вот оно начинается, моё во всём благополучное, комфортное  воскресенье. С прекрасного вида на любимый город.
С манящего аромата кофе, который я, конечно, не премину закрепить
вкусом. На столе, за спиной уже кипит чайник.  С забавных стишков, которые можно и не дописывать.  Со светлых и добрых, несмотря
на День Скорби, да нет, благодаря ему (да-да, Дню Скорби), воспоминаний.  Вскоре и Маринка, жена придёт из довольно далёкой
от кухни спальни.  Она по-прежнему, несмотря на долгую уже жизнь, энергичная и красивая.  И это не дежурный комплимент,  не подмена действительного желаемым, не аберрация зрения и сознания, неизбежно присущие характеристики любви. Бессмысленно скрывать свой возраст.
Посмотрите фотки!   А дети, внуки… Кто-то вдруг появится без предупреждения,  а кто-то, наоборот, пропадёт дня на три.
Не всё, не всегда безоблачно. Вот и погода сегодня не задалась.
И Миру, понятно, пора бы задуматься.  Припомнить те самые уроки.
Но ведь есть уверенность, что всё решаемо.  И вовне и внутри.
Знаю, многие сейчас возмутятся.  Что-то ты, старый,  раздухарился!         
Как это так, Благодарить День Скорби?
А вот как!  В то, очень похожее, непогожее воскресенье, восемьдесят четыре года назад мой дед, моя пятнадцатилетняя мама,  моя будущая таганская и сухаревская родня, весь мой великий город, который я довольно скоро полюблю и изучу, вся моя огромная страна, весь мой, такой разный и такой единый народ (да, весь-весь, поскольку всяческого рода шушара и шваль в понятие «мой» не входит)
осознали,  что нормальная жизнь их, их судьбы откладываются на неопределённый срок, а для очень многих вообще отменяются.
Поняли, но не приняли с покорностью и обречённостью,
а вовсе даже наоборот – приняли бой.  Страшный, долгий…
И победили!
             11.10.2025.  День Народного ополчения.
      Окончание следует.   3  22 июня 2025.

11.10.1941 года Пик боёв советских частей, окружённых в районе Вязьмы.
11.10.1942. Наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока.
11.10.1943.  Битва за Днепр.
11.10.1944. Мемельская операция.