Вырваться из ада. гл. 19. Сталинградские мученики

                ВК 14 ок. 25 г.

                (по архивным материалам)               
 Будучи с беженцами близ станции Гумрак, мы поняли, что надо убираться подальше от сталинградского фронта, чтобы не сгибнуть в той колошматине.
В надежде увидеть отца, я пробовал не раз тайком пробраться к его лагерю военнопленных. Однако ничего не получалось, теперь немцы перекрыли и простреливали к нему все дороги и проходы.

Из-за опрокинутых при бомбежке вагонов у станции Гумрак поезд перестал отвозить беженцев в тыл, в Калач.
И мы решили уходить туда пешком с семьёй Поповых и моим сверстником Юркой. Нам было по 13 годков, но война быстро приучила к сноровке и выживанию.

Вместе с мамой, бабой Раей тащимся в ту сторону.
В длинной колонне женщины, детвора, старики с узелками, мешками, сумками. Всех подгоняют полицаи, кому-то перепадает резиновой дубинкой, кому прикладом – наверно, им самим лучше скорее сдать нас в лагерь. Видел, как били хлыстами отставшего дедушку.

Детей вокруг полно. Прошла девочка, в руках грязная кукла, у другой за спиной привязаны валенки. Шмыгают носом, сопливятся. Закричал малый ребенок, за ним другой. Голодные, наверно, вот и орут. У меня у самого живот подводит, так есть хочется. А пить еще больше. Вокруг сухие степи с жухлой травой и ни капли воды.

Закричал что-то, лается полицай, не по немецки, а слова похожие на русские.
Вот гад! Выхватил того орущего ребенка, стреляет в него и бросает. Мать его кидается, все вокруг тоже. Тот еще пострелял и погнал всех дальше. Запугивают. Очень жестокие полицаи, звери.
Мама говорит:
- Шурик, сынок, эти полицаи – западные украинцы. Запомни это.

А навстречу по дороге в Сталинград лязгают гусеницами танки с белыми крестами, грохочут машины с крытыми брезентом верхами, из них горланят, скалят зубы крепкие солдаты в форме. Пылища.

В пути попали под бомбежку. Рвались бомбы, трещало и выло, словно конец света. Люди бросались, плюхались на землю, женщины закрывали собою, спинами детвору.

После того вокруг стоны, плач, крики о помощи. С земли поднимались, но не все: валялись убитые, корчились раненые. Вдоль дороги оставались трупы, и плохо одетые и босые беженцы стаскивали одежду и ботинки с мёртвых.

Конвоиры разбежались подальше по канавам и кустам, спасая свои жизни. И люди разбрелись кто куда. Одни пошли опять по дороге, другие в поля собирать колоски для еды, третьи к селениям, как-то подкрепиться, заночевать, а то и перезимовать. Хотя все знали, что немцы устраивают массовые облавы, заворачивают беглецов для отправки в свою Германию.

По дороге опять загудели зеленые грузовые машины. Мы присели вблизи сожженных хат - одни обгорелые печные трубы торчат, хотели на костерке сварить похлебку. Вдруг над хутором стали снижаться самолеты. Мама крикнула: «Прыгайте рядом в погреб!» И полезла в него вслед за мной и бабой Раей. Недалеко ухнула бомба. Когда вылезли наружу, то увидели жуть.
Все наши попутчики, с которыми расположились вместе, убиты. Их разорванные тела были распластаны на земле.
Мы ушли дальше, не оглядываясь - и так боязно.

Сегодня в пути тянемся спокойно, не слышно ни одного взрыва снаряда или мины. Нас с Юркой опередили двое пацанов семьи Поповых, они шибко везли тележку с пожитками. Сзади семенила их мать с дедом. Дружок мой прибавил шага, чтобы догнать приютившее его семейство.

Я подумал, вряд ли они такие голодные как я, вон как быстро чешут.
Только успел сказать:
- Ну и ну!

Как вдруг ахнуло и тележку перевернуло взрывом, дым и огонь. Видно, что снаряд взорвался прямо под ребятами, и их разбросало по обе стороны дороги.
Когда мы подбежали, мать уже оттащила их разорванные, в крови тела в одну канаву. Распатланная, бегала от одной канавы к другой. Глаза круглые и бессмысленные. Она, наверное, сошла с ума.

Мать собирала на земле куски от растерзанных тел своих детей, прикладывала к их телам, примеряла, что-то бормоча. С дрожью видя это, мы поняли, что она ищет и прикладывает к лежащим трупам куски оторванных частей, приговаривая, что это Ванечкин, а этот Петин.

Мы стояли, как оглушенные, не зная, что делать. Юрка с бледным лицом схватился руками за голову. Дед согнулся и осел на землю, и глухо стонал. Подошедший мужчина с мешком на плече, спросил, чем помочь. Но поглядев на обезумевшую женщину и тела мальчишек, тоже понял, что помочь ничем нельзя. Подняли тележку, узлы в ней посечены осколками, опалены взрывом и испачканы кровью.

Мы оттащили тележку на обочину, баба Рая перекрестила тела детей и их мать. Та пошатывалась и тихо подвывала. Баба успокаивала мою маму, которая руками поддерживала свой выступающий живот. «Болит»,- морщась, сказала бабе. Та обняла ее.

Наступали сумерки, заморосило. Под страшным впечатлением мы молча пошли, толкая свою тележку. Юрка потом догнал нас, на нем не было лица. Баба Рая пыталась что-то говорить, но не смогла, стала заикаться.

Сколько мы оглядывались, видели все ту же картину. Тележка на краю дороги, скрюченный дед и женщина, метавшаяся от одной канавы к другой. Эта картина долго стояла перед глазами.

Мы ночевали в степи, прятались в оврагах. Ели остатки неубранных овощей, вырывали корни сладкого солодка. Сбоку дороги сожженные поля, на них гусеницы танков вмяли в землю колосья пшеницы. Мы ползали и собирали эти обгорелые зерна, жевали и запивали водой из луж. Ноги уже подкашивались, все вымучились, валились на поле и отдыхали.

В каком-то заброшенном хуторке приютил нас добрый дЕда, мы чуток подкормились и отогрелись в его хатенке-саманке. Объедались от пуза гороховой кашей-размазней на растительном масле с поджаренным луком. Чтобы не причинить беды хорошему человеку, побрели дальше.

Однажды из-за перелеска выехал немецкий легковой автомобиль и остановился перед нами. От страха у нас подкосились ноги. Из машины вышел офицер, погладил нас с Юркой по головам, напоил досыта из фляжки. Дал по шоколадке и, сказав «Гитлер капут, Сталин капут», уехал. Это был первый Человек из немцев, встретившийся за все дни. Странный поступок немца очень удивил нас. (Документальный факт - автор).

Потом выбрались мы на главную дорогу на Калач. Беженцы собирались кучками и топали вперед. Скупо говорили, что может в тылу, в донских местах, станицах можно будет перезимовать, надеялись: «Мир не без добрых людей». Но где и как, никто не знал. Все были измучены бомбежками, страхом за детей, страдали без еды и воды.

Нашей маме становилось хуже, ноги отекли и распухли, и с ее животом было трудно идти. Она больше не могла идти. Мы с бабой боялись, что ее, как неходячую, расстреляют.

Обессиленная от усталости и голода, она упала у дороги и вдруг стала кричать и проклинать войну, Гитлера и все, что мешает жить. Мы с Юркой перепугались, ведь рядом по дороге шли в Сталинград солдаты. Они догадывались, что она кричала и запросто могли прикончить ее. Немцы оглядывались на нее, но никто не стрелял. Наверно, это проходили походные части и им им было не до нас.

Мама лежала на обочине дороги, закрыв глаза. Мы с Юркой громко всхлипывали, у бабы по морщинистым щекам текли слезы: "Господи , сохрани нас и помилуй", - шептала она.

Тут мама очнулась. Вздохнула и открыла глаза. Залезла рукой к себе в пазуху и вытащила завёрнутые в тряпочку три витые серебряные ложечки. Мы с бабой переглянулись – это же их с папой сталинградский свадебный подарок! «Сберегла!»-ахнула баба.

Мама с трудом поднялась, и пошатываясь, остановила проезжавший грузовик.
Попросила немца-шофера довести нас до следующего пункта, показав ему эту плату. Он поджал губы, взглянул на ее живот и нас.Взял ложечки. Махнул рукой - забирайтесь в кузов.

Это поездка на машине, передышка в пути, прибавила нам силенки и спасла всех.

Грузовик, долго трясясь на ухабах, довез до села Карповка, что в сорока километрах от Сталинграда. Шли люди. А тут баба Рая захромала и стала плохо говорить. Они с мамой при ходьбе опирались на меня с Юркой. Ноги наши разъезжались в стороны от страшной усталости и голода.

В селе перешли мы по мосту на другую сторону речки. Там была мельница и стояли поджидавшие машины с немцами.
Они грузили усталых, обмякших беженцев как мешки, просто кидали туда.
Стоял страшный крик, плачь. Мы, передохнувшие, вцепились друг в дружку и забрались в кузов, похватав свои узелки. Помогли залезть какому-то мужику с костылем.

При нас в кузов другого грузовика бросили молодую мать, ее дитя оставалось у машины, она рвала на себе волосы, рыдала, но её не отпускали к нему. А то в машину швыряли ребятенка, мать не успевала, бежала вслед и истошно кричала. Тогда её бросали в следующую машину и увозили в Калач-на-Дону.
Там всех ждал сборный, сортировочный лагерь. Неизвестно, что будет в нем?

И мне вспомнилась мудрая присказка дедуни: «Жизнь плохонькая, внучок, а жить-то хочется»...
 
Продолжение следует…