Не дожив до возраста Христа. Борис Поплавский

Поэзия Бориса Поплавского имеет какой-то обволакивающий, анестезирующий привкус и оттенок, будто это нескончаемо протяжная колыбельная песнь. Отсюда — одурманивающая музыкальность, облачность, туманность его лирики, в которой он будто растворяется. Реальные впечатления бытия смешиваются с мечтаниями и снами. Всё тонет, исчезает в стихии музыки,


Черная мадонна

Вадиму Андрееву

Синевели дни, сиреневели,
Тёмные, прекрасные, пустые.
На трамваях люди соловели.
Наклоняли головы святые,

Головой счастливою качали.
Спал асфальт, где полдень наследил.
И казалось, в воздухе, в печали,
Поминутно поезд отходил.

Загалдит народное гулянье,
Фонари грошовые на нитках,
И на бедной, выбитой поляне
Умирать начнут кларнет и скрипка.

И ещё раз, перед самым гробом,
Издадут, родят волшебный звук.
И заплачут музыканты в оба
Чёрным пивом из вспотевших рук.

И тогда проедет безучастно.
Разопрев и празднику не рада,
Кавалерия, в мундирах красных.
Артиллерия назад с парада.

И к пыли, к одеколону, к поту,
К шуму вольтовой дуги над головой
Присоединится запах рвоты,
Фейерверка дым пороховой.

И услышит вдруг юнец надменный
С необъятным клёшем на штанах
Счастья краткий выстрел, лёт мгновенный,
Лета красный месяц на волнах.

Вдруг возникнет на устах тромбона
Визг шаров, крутящихся во мгле.
Дико вскрикнет чёрная Мадонна
Руки разметав в смертельном сне.

И сквозь жар, ночной, священный, адный.
Сквозь лиловый дым. где пел кларнет,
Запорхает белый, беспощадный
Снег, идущий миллионы лет.


***

Мир был тёмен, холоден, прозрачен
Исподволь давно к зиме готов.
Близок к тем, кто одинок и мрачен,
Прям, суров и пробужден от снов.

Думал он: Смиряйся, будь суровым,
Все несчастны, все молчат, все ждут,
Все смеясь работают и снова
Дремлют книгу уронив на грудь.

Скоро будут ночи бесконечны,
Низко лампы склонятся к столу.
На крутой скамье библиотечной
Будет нищий прятаться в углу.

Станет ясно, что шутя, скрывая
Все ж умеем Богу боль прощать.
Жить. Молиться двери закрывая.
В бездне книги черные читать.

На пустых бульварах замерзая
Говорить о правде до рассвета.
Умирать живых благословляя
И писать до смерти без ответа


***
В серый день у железной дороги
Низкорослые ветви висят.
Души мёртвых стоят на пороге,
Время медленно падает в сад.

Где-то слышен на низкой плотине
Шум минут, разлетевшихся в прах.
Солнце низко купается в тине,
Жизнь деревьев грустит на горах.

Осень. В белом сиянии неба
Всё молчит, всё устало, всё ждёт.
Только птица вздыхает без дела
В синих ветках с туманных высот.

Шум воды голоса заглушает,
Наклоняется берег к воде.
Замирает душа, отдыхает,
Забывает сама о себе.

Здесь привольнее думать уроду,
Здесь не видят, в мученьях, его.
Возвращается сердце в природу
И не хочет судить никого.

***
Рождество расцветает. Река новодняет предместья.
Там, где падает снег, паровозы идут по воде.
Крыши ярко лоснятся. Высокий декабрьский месяц
Ровный, синею нотой звучит на замёрзшем пруде.

Чётко слышится шаг, вдалеке без конца повторяясь,
Приближается кто-то и долго стоит у стены,
А за низкой стеной задыхаются псы, надрываясь,
Скаля белые зубы в холодный огонь вышины.

Рождество, Рождество! Отчего же такое молчанье,
Отчего всё темно и очерчено четко везде?
За стеной Новый Год. Запоздалых трамваев звучанье
Затихает вдали, поднимаясь к Полярной звезде.

Как всё чисто и пусто. Как всё безучастно на свете.
Всё застыло, как лёд. Всё к луне обратилось давно.
Тихо колокол звякнул. На брошенной кем-то газете
Нарисована ёлка. Как страшно смотреть на неё.

Тихо в чёрном саду, диск луны отражается в лейке.
Есть ли ёлка в аду? Как встречают в тюрьме Рождество?
Далеко за луной и высоко над жёсткой скамейкой
Безмятежно нездешнее звёзд торжество.

Всё как будто ждало, и что спугнута птица шагами
Лишь затем, чтоб напомнить, что призраки жизни страшны,
Осыпая сиянья, как долго мы были врагами
Тишины и природы, и всё ж мы теперь прощены.


***
Поэзия, ты разве развлеченье?
Ты — отвлеченье, вовлеченье ты.
Бессмысленное, горькое реченье,
письмо луны средь полной тьмы...

***
Голубая душа луча
Научила меня молчать.
Слышу сонный напев ключа,
Спит мой садик, в лучах шепча.

Замолчал я, в песок ушел,
Лег на травку, как мягкий вол.
Надо мною жасмин расцвел.
Золотое успенье пчел.

Я спокоен, я сплю в веках.
Призрак мысли, что был в бегах,
Днесь лежит у меня в ногах.
Глажу я своего врага.

Я покорен, я пуст, я прост.
Я лучи отстраняю звезд.
Надо мною качанье роз,
Отдаленное пенье гроз.

Всё прошло, всё вернулось вновь.
Сплю в святом, в золотом, в пустом.
Боже мой! Пронеси любовь
Над жасминным моим кустом.

Пусть минуют меня огни.
Пусть мой ангел в слезах заснет.
Всё простилось за детства дни
Мне на целую жизнь вперед.

***
ЕКТЕНЬЯ
Про девушку, которую мы любим,
Но всё ж не в силах слабую спасти,
Про ангела, которого мы губим,
Но от себя не в силах отпустить,

За этот мир, который мы жалеем,
Которому не в силах мы помочь,
За всех, кому на свете веселее,
За всех, которым на земле невмочь,

О тех, кому темно и одиноко,
За их давно растаявшие сны,
О небесах, спокойно и жестоко
Сияющих предчувствием весны…

***
…В окне спокойный свет,
Едва трепещут листья,
Темнеет длинный день,
Слабеет улиц шум,

Чего-то в мире нет,
Ни в блеске гордых истин,
Все это тени тень,
И ты устал от дум.

Сквозь сумрак голубой
Спешат больные люди,
За тьмой насущных дел
Не видя лучших лет.

Молчи и слушай дождь.
Не в истине, не в чуде
А в жалости Твой Бог,
Все остальное ложь. ..

***
Розовый ветер зари запоздалой
ласково гладит меня по руке.
Мир мой последний, вечер мой алый,
чувствую твой поцелуй на щеке.

Тихо иду, одеянный цветами,
с самого детства готов умереть.
Не занимайтесь моими следами.
Ветру я их поручаю стереть.



ЭПИТАФИЯ

 
Извержен был, от музыки отвержен
Он хмуро ел различные супы,
Он спал, лицом в холодный мох повержен,
Средь мелких звёзд различной красоты.

Пусть молоко вскипевшее снегов
Прольется на шелка средь клубов пара,
Под дикий рёв трамваев и шагов,
Терзающих асфальтную гитару.