Глава 7. Бешенный

— Почему так рано поседел? — спросила Аннет, сидя на скамейке возле дома и поглаживая расположившегося на коленях Барсика. — Испугался чего-то сильно?
— Не хочу тебе врать, — членораздельно, серьёзным тоном, пристально смотря в глаза, сказал Шики. Весь его облик был каким-то загадочным, чарующим, от него исходила некая аура претенциозной таинственности. На Аннет сей трюк действовал самым плодотворным образом — смотрела заворожённо, с открытым ртом, отвисшимы до земли… Неизвестно, однако, что именно её пленило: то ли энигматические нотки голоса, то ли глубина серо-голубых глаз, подсвеченная лучами заходящего солнца, то ли и то и другое разом.
— Не хочу врать, — повторил Шики и, опустив взгляд, добавил: — Но и правду открыть не готов.
Через некоторое время, взглянув на Аннет, Шики увидел, что она продолжает чего-то ждать, продолжает лицезреть его, как икону, идола, божество…
— Может, как-нибудь потом всё тебе и расскажу.
— Обещаешь?
— Слово офицера.
— А как руку поломал, тоже не расскажешь?
— М-м, — отрицательно качал головой Шики. — Давай лучше поговорим о приятном.
— Например?
— Например, о тебе.
— Гм, — поиграла бровями Аннет.
Добрых полчаса Аннет вещала историю своей короткой, но насыщенной жизни. Рассказ изобиловал откровенными деталями потаённых, а порой и не совсем приличных, не по возрасту циничных мыслей, которые Шики с жадным вниманием впитывал. Ещё Аннет была очень смешлива, на курьёзных, нелепых моментах то и дело хохотала, да так заразительно, что и Шики на пару с ней хохотал как безумный. Вдруг, на середине фразы, лицо Аннет резко исказилось. С оттенком леденящего ужаса в глазах она смотрела на Шики.
— Ой, какие у тебя лярвы страшные…
— Чего?
Аннет закрыла лицо руками, будто прячась от кого-то. Тем временем Барсик, увидев сидевшую на подоконнике Юльку, спрыгнул с колен.
— Аннет, ты чего? — беспокоился Шики.
Девочка открыла лицо, внимательно посмотрела.
— Всё, больше никого не вижу, — спокойно, как ни в чём не бывало, сказала она.
— А кого ты видела?
Аннет не успела ответить, так как внимание их привлёк Барсик, стремительно забиравшийся в форточку маленькой комнаты, где стояла старая деревянная рама и где сидела Юлька.
— Барсик, хулиган! — крикнула Аннет.
— Куда полез, скотинка?! — крикнул Шики.
Кот обращения к нему хладнокровно игнорировал.
— Бежим, Шики, — сказала Аннет, и они побежали в дом.
Ворвавшись через минуту в маленькую комнату, стали свидетелями дикой животной страсти.
— Ой, — сказала Аннет, закрывая скорее дверь. — Сношаются, — шёпотом констатировала она, будто бы Шики нуждался в пояснении. — Я-то боялась, подерутся — Юлька чужих не любит... О! Чай вкусный есть, будешь?

Час в день, иногда чуть больше, а порой и чуть меньше, Аннет уделяла внимание Шики. Связь их крепла быстро, легко и непринуждённо. Носила платонический характер без малейшего намёка на какую-либо аморальность, похабство и прочую непотребность и грязь. Союз был, так сказать, на духовных началах и обоюдовыгодный. Шики, чей насущный опыт был богаче, выступал в роли ментора, щедро и бескорыстно делясь нажитым багажом. Аннет, как благоразумная и голодная до знаний, была образцовой ученицей. Многое ей было непонятно, многое оспаривала, не соглашалась и дискутировала, и это хорошо, ведь, как известно, в споре рождается истина. Уча, Шики и сам многому учился. Взявшись за морально-нравственное воспитание, Шики чувствовал груз ответственности на своём плече. К примеру, если он говорил, что врать плохо, то и сам на личном примере должен был быть максимально кристально откровенным. А это было нелегко, ибо Аннет не церемонилась, задавала вопросы любого характера прямо в лоб. Да, порой с ней было тяжко и напряжённо, но и очень увлекательно.

Так, в один из дней, когда Шики и Аннет, сидя на скамейке возле дома, вели очередную горячую полемику, их обеспокоила проходившая мимо Алёна Пирогова. Она была не совсем в адекватном состоянии: её слегка штормило, изо рта благоухал свежий аромат хмеля, а во взгляде читалась бесинка.
— О-па-чки, Шики! — заметила Алёна сладкую парочку. — Да ещё и не один, а с прекрасной юной дамой, — привлекла внимание она. — Ой, какое дитяти… Очередная жертва?
Почуяв, что дело пахнет парафином, толуолом и ацетоном, Шики плотно сжал губы, учащённо заморгал.
— Вот только не надо! — подняла Алёна указательный палец вверх. — Не надо строить невинную овечку! Не пройдёт. Ни-ни…
— Алёна, может, после потолкуем? — попытался вырулить Шики. — Наедине?
— Потолковали уже, хватит… Я-то, дура, думала, ты другой, думала — порядочный… а ты такой же, как и Глеб: поматросил да и бросил! Фу! Два сапога пара! Фу! Фу-фу-фу…
— Что значит «поматросил»? — спросила Аннет.
— А скоро узнаешь, золотце, — сказала Алёна и погладила Аннет по голове. — Мой тебе, прекрасное чадо, совет: беги от него…
Инцидент на сём завершился, так как Аннет позвала домой мать, а выступать дальше без зрителей Алёна посчитала скучным. Показала язык, два средних пальца и, меланхолично виляя бёдрами, удалилась.
«Вот стерва, принесло же…» — досадовал Шики.

На следующий день авторитет Шики снова оказался под ударом. Сидя на своей любимой скамейке, Аннет делилась рисунками, которые она лично написала в художественной школе.
— Весьма недурно, — хвалил Шики, одобрительно качая головой. — Отличная мазня, Аннет!
Аннет не обиделась, ибо понимала, что Шики пытается острить, а потому вежливо улыбнулась.
— Ну, а ты? — спросила она, забирая листы.
— Что я?
— Как себя проявляешь?
Только Шики хотел рассказать о своих многообещающих писульках, как из-за кустов шиповника вырулил Аркаша.
— Шики, братишка, — заплетающимся языком сказал кузен. — О-па! — увидал гипс. — Чего это?
— Долгая история, брат.
— Понял, — сказал Аркаша, подкуривая сигарету. — Мать дома?
— На работе.
— Ж-жаль… Может, ты поможешь?
— Советом? — лукаво улыбаясь, спросил Шики.
Аркаша не сразу сообразил, о каком совете идёт речь, а когда, наконец, понял, громко и неприятно захохотал. Аннет смотрела на него сочувственно.
— Что, деревенская подруга-то дала тебе? — спросил Аркаша и щелчком пальца отправил бычок в кусты.
Шики в реакции себе не изменил — стоял, учащённо моргая, покрываясь краской.
— Чего покраснел-то? Дала или нет?
— Брат, давай об этом после поговорим, — сказал умоляюще Шики, косясь на Аннет.
— А-а, понял. Прости, не сообразил… А, если честно, плевать! — сказал Аркаша, махнул рукой, после чего удалился в неизвестном направлении неровным шагом. Чувство испанского (и не только) стыда испытывал Шики.
— Что за деревенская подруга и что она должна была тебе дать? — спросила любознательная Аннет. — Это, случайно, не та странная девушка, что приходила вчера?
Простые, невинные, казалось бы, вопросы, а озадачили не на шутку. Словно скелеты в шкафу внезапно ожили и стали рьяно рваться наружу.
— Ладно, не отвечай, — смилостивилась Аннет. — Давай лучше поговорим о приятном.
— О тебе? — улыбнулся Шики.
— Ага, — довольно улыбалась в ответ Аннет. — Угадал, потеряшка.
— В таком случае ответь, почему ты всех кошаков называешь Барсиками?
— А как ещё их назвать, когда они такие Барсики-Барсики…

Случались у этой парочки и моменты более сентиментальных чувств.
Первый такой случай произошёл в пятничный вечер. Днём ранее Глеб пригласил Шики на пирушку к однокласснику, где также должны были присутствовать одноклассницы, коих число (на радость Глеба) преобладало в классе. Перспектива казалась Шики не очень заманчивой, ибо сердце его было занято, а искать знакомств на стороне он считал греховным и недостойным деянием благородного мужа. К тому же имелись сомнения касательно одобрения со стороны родителей. Так или иначе, Шики не дал определённого ответа, сказал, что подумает.
В пятницу, когда солнце зашло, а на небе светился полный месяц, Шики решил, что пойдёт. Подтолкнуло к этому решению и игнорирование со стороны Аннет. Шики полдня дежурил у окна, наблюдая в ожидании. Само собой, без договорённостей повелось, что каждый день после школы Аннет устраивалась на скамейке и ласкала дожидавшегося её Барсика. Это было условным знаком. В тот день, однако, Барсика ласкал только сосед со второго этажа Миша Муляк. Данная картина вызвала чувство возмущения к обоим её участникам. Шики расстроился и, чтобы поднять себе настроение, решил воспользоваться приглашением Глеба. Отпросился у родителей, дав клятву не употреблять запрещённых веществ и вести себя достойно (что бы это ни значило).
В момент, когда Шики прыскал на волосы позаимствованный у матери лак, раздался звонок в дверь. «А Шики дома?» – услышал он возбуждённый (как ему казалось) голос. Сделав в три движения роковую причёску, Шики вышел в прихожую.
— Привет, Шики. Собираешься куда-то?
— Есть такое дело.
— Жаль.
— Почему?
— Хотела пригласить тебя в гости на просмотр видеофильма. Маме с работы кассету дали и настоятельно советовали глянуть, поразившись, что такой нашумевший шедевр прошёл мимо неё. Но они с папой в гости ушли, а смотреть одной совсем не охота, поэтому и жаль…
Холодок пробежал по спине Шики.
— Что за фильм? – с надеждой спросил он.

«Джек, шлюпка… Шлюпка, Джек!»
Трёхчасовой фильм-катастрофа близился к фееричному концу. Конец, в соответствии с заявленным жанром, ужасал масштабами трагедии, ранил сердца драмой главных героев…
«Вернись».
Заиграло музыкальное сопровождение.
«Вернись!»
Эмоциональный накал зашкаливал. Чувство скорби переполняло нутро.
«Обещаю — я ни за что не сдамся…»
— Ыыыыыы…
— Ну-ну, хорош, — сказал Шики, когда Аннет, заливаясь горькими слезами, уткнулась ему в левое плечо. — Это же кино, тут всё понарошку, — утешал он, сожалея, что не имеет возможности погладить по голове, не может вытереть собственные слёзы, которые предательски текли по щекам. — Понарошку, сук…

Через неделю опыт повторился. На сей раз инициатором выступил Шики. Позаимствовал у соседа со второго этажа кассету с фильмом «Спеши любить», отклонил очередное приглашение Глеба покутить на пирушке у одноклассника, поставил Аннет перед фактом:
— Будем смотреть кино.
— Про любовь? — спросила Аннет, осматривая кассету.
— Так точно.
— Уф. Надеюсь, не грустное, а то я ещё от прошлого фильма не отошла.
Шики красноречиво промолчал, мысленно предвкушая приятный, душераздирающий (в позитивном смысле) вечер. Чутьё не обмануло. Когда финальная песня закончилась, Аннет вытерла глаза и сказала:
— Очень красивый фильм.
— Согласен, и очень рад, что тебе понравилось.
— Да, понравилось, — сказала Аннет и в задумчивости замолчала. Кажется, её что-то смущало.
— Что такое, Аннет? — заволновался Шики. — Что-то не так?
— Всё хорошо, замечательно, правда, чудесный вечер, но…
— Но?
— Давай пока не будем смотреть грустные фильмы. Это тяжело. Это больно…
— Прости, — сказал Шики и с сожалением подумал, что запланированные на следующую неделю «Жестокие игры» придётся отменить. Да, чувствительное девичье сердце остро воспринимало чужую боль и горе, и мучить её сопливыми мелодрамами в столь нежном возрасте — есть своего рода акт насилия. Сознав это, Шики был тронут до основания души, посмотрел на заплаканное лицо, на полные сострадания стеклянные глаза. А тот факт деликатности, да на контрасте бесцеремонности в иных вопросах, придал Аннет в глазах Шики бесценные баллы человечности и уникальности.

Настал тот долгожданный день, когда четыре недели, почти месяц гипсового заточения остались позади. Даже в день рождения, в Новый год или в последний учебный день года Шики не испытывал тех трепетных чувств, того приятно волнительного предвкушения чего-то особенного, какого-то праздника, каких-то чудес, как он испытывал по дороге в поликлинику. О-о, по скольким вещам он соскучился, по скольким различного рода (от простого к сложному) мелочам истосковался: полноценный сон, полноценный душ, полноценное использование верхней одежды, самостоятельная шнуровка обуви, резка продуктов, висение и подтягивание на турнике, ползание по деревьям, ходьба на руках (восемь шагов – личный рекорд) и прочее, и прочее. О, как мало в определённых ситуациях человеку надо… И как важно ценить и не забывать такие моменты!

Всё, Шики в поликлинике.
Полчаса ожидания в очереди.
Полминуты непрерывного, напряжённого наблюдения лампочки над дверью в кабинет врача.
«Входите!» — загорелся сигнал.
— Уф…
Всё шло чётко по сценарию, без лишних неожиданностей и неприятных сюрпризов. Поинтересовались, как дела, проверили срок, отвели в специальный кабинет и в считанные секунды освободили из плена. Сделали рентгеновский снимок плеча, который, на радость Шики, всех удовлетворил. Единственный нюанс, которого не предвидел Шики, — атрофия мышц, что неудивительно после такого количества времени полной неподвижности.
«М-да, с ползаньем по деревьям и ходьбой на руках придётся повременить», — подумал Шики, правда, без особого огорчения. Слишком торжественен был момент, чтобы обращать внимание на такие пустяки. К тому же врач пообещал быструю ремиссию, назначил лечебный массаж, физиотерапевтические процедуры, специальную гимнастику.
Надевая куртку, Шики пребывал в полном восторге — так приятно и любо было смотреть на обе кисти рук, торчавшие из рукавов. Блаженство, истинное блаженство (кто не испытывал, советую), разве что убийственный запашок из-под мышки несколько смущал.

Первым делом, которым занялся Шики по приходу домой, было посещение ванной комнаты. Добрый час, без преувеличения, он нежился под душем. И всё равно казалось, что смрад из-под мышек не совсем ушёл.
– Плевать, – решил он, но всё-таки, подумав, позаимствовал отцовский дезодорант и не пожалел четверть объёма. – Вот, другое дело.
Далее с большим эстетическим удовольствием Шики приготовил бутерброды повышенной сложности и в два счёта их ликвидировал. Не терпелось совершить круг почёта по знакомым лицам и покрасоваться собой. Обход он решил начать с Вани Б., которому одолжил в своё время кассету с аудиоальбомом, которую тот до сих пор не соизволил вернуть. Отворив, однако, входную дверь, Шики наткнулся на соседку, тянущуюся к звонку.
– Аннет…
– Шики…
Обменявшись устным приветствием, Шики выжидательно замолчал. Аннет нахмурилась, видя, что что-то не так, и не понимая, что именно.
«Гм!»
Вдруг лицо озарила улыбка просветления, и Аннет воскликнула:
– Гипса нет!
– Ага, – довольно подтвердил Шики.
– Ура!
Это была самая яркая и (пусть будет) правильная реакция. Остальных новость не особо впечатлила, либо люди настолько научились владеть эмоциями, что, кроме сухого «Поздравляю», Шики в тот знаменательный день ничего иного не слышал. Но это его ни капельки не задело. Пустяки, и неважно. Плюс Аннет подогрела вечером подарком: картиной, писанной маслом, на которой красовался сумеречный закат бабьего лета, на заднем фоне были виртуозно изображены кусты шиповника, а на переднем – деревянная скамейка, слева от которой сидел загипсованный юноша, справа – прекрасная девочка с огненного цвета бантом на голове, а посередине между ними лежал умиротворённый кот. Полотно излучало столько теплоты и нежности, что Шики даже не нашёл слов благодарности. Вместо этого он крепко, с чувством обнял Аннет, благо было чем.
– Две недели писала…

— Ши-и-ики, просыпайся, сынок, вставай, родной, в школу пора…
Энергично вскочив с кровати, Шики размял отекшие члены, совершил туалет и, пропустив завтрак, воздушной порхающей походкой отправился в школу.

Первым уроком, конечно же, был французский.
— Бонжур, Шики.
— Здравствуй, Настя.
Сцена, что следовала после приветствия, хорошо известна читателю по фильмам, сериалам, клипам. Возьмём хоть тот же «Клон» в качестве примера, когда после долгой многолетней разлуки встречаются главные герои Лукас и Жади, а фоном играет песня «A Mirajem»:
Ah! Se pudessemos contar
As voltas que a vida da
Pra que a gente possa…
Время для них, казалось, остановилось. Не было слов, не было мыслей. Ничего. Только музыка в душе, любовь в глазах… Так и стояли:
Encontrar um grande amor
E como se pudessemos contar
Todas estrelas do ceu…
Звонок на урок, однако, заставил опомниться, спуститься с небес на грешную землю. Слегка смутившись, Шики пропустил Настю за парту, после сел рядом.

Три четверти часа Шики разрешал мысленную дилемму: показалось или Настя рада ему? Или как ещё можно прочесть тот неравнодушный, нежный взгляд, как не вербальное признание в душивших её чувствах? А если всё же это была игра, мастерски исполненная, то в чём кроется подвох? М-м-м, сложно…
Сердце шептало, что нет — не показалось, что, как есть, влюблена.
Разум же, однако, кричал: не обольщаться, не спешить, не торопиться с выводами…
Странное, приятное и одновременно волнующее поведение Насти продолжилось и на перемене.
— Держи, Шики, — сказала она, протягивая тетрадь.
— Мерси.
— Ты многое пропустил, но не переживай, я дам тебе все конспекты.
— Очень мило с твоей стороны. Даже не знаю, как и…
— Брось, — махнула рукой Настя. — А знаешь что?
— Что?
— Есть идея лучше.
— Лучше?
— Да. Завтра суббота, где-нибудь после обеда приходи ко мне домой, прямо смело, не робей, понял? Бери все тетради, что есть, и за выходные в две руки мы всё перепишем. Ну, здорово я придумала?
— Очень, — сказал Шики, сглотнув слюну. — Только это…
— Что?
— А как же твой отец?
— А что с ним?
— Ну… Он больше на меня не злится?
— О-о, он в бешенстве, как вспомнит… Но на этот счёт можешь не переживать: они с мамой завтра ранним утром в Питер улетают на юбилей к дедушке и вернутся только в понедельник, в лучшем случае, так что мы будем совершенно одни, понимаешь?

Стоит ли говорить, что на последующих уроках Шики присутствовал только физически, телесно, как говорится, на автопилоте.
«Совершенно одни… понимаешь?..»

По приходу домой, вспомнив, что с самого утра ничего не ел, Шики почувствовал зверский аппетит. Изучив содержимое холодильника, он достал кастрюлю с пюре и сковороду с двумя последними куриными ножками. Навалив в сковороду двойную порцию картошки, Шики разогрел её. Только начал процесс трапезы, как раздался звонок.

Тзыыыыыыыынь...

«Кого там ещё!..»
Непрошеным гостем оказался Малютин Е. собственной персоной.
— Привет, Шик.
— Здравствуй.
— М-м, чем это так аппетитно пахнет?
— Обедаю, — сухо и негостеприимно сказал Шики. Вообще, он был какой-то нервный и возбуждённый.
— Понял. А я вот тебя, между прочим, пришёл пригласить на двойное свидание завтра вечером. С такими девахами познакомился — шкуры дивные…
— Извини, пас, — перебил Шики, спешивший закончить неприятный ему разговор.
— Какое «пас»? Сдурел?
— Дела у меня.
— Какие ещё у тебя могут быть дела, когда такое…
Шики не планировал делиться новостями личного характера, но замечание Емельяна уязвило гордость и задело самолюбие.
— Все выходные я проведу у Насти. Понимаешь?
— Гм, — растерялся Емельян. — Сочиняешь? — спросил он, но светящееся лицо и похотливо-улыбающиеся глаза свидетельствовали об обратном.

Когда раздосадованный Емельян ушёл, Шики поспешил на кухню, где его ждал одиозный сюрприз. Обе куриные ножки самым таинственным образом исчезли. Шики догадывался, чьих это лап дело. Повернув голову и опустив взгляд на пол, он подтвердил свою нехитрую догадку. С нечеловеческим азартом Барсик расправлялся со второй ножкой, тогда как от первой не оставил даже косточки. Шики вмиг осатанел, снял с ноги тапок и со всего размаху, что есть дури, влупил животному по наглой заднице.
— Скотина!
Жалобный стон и обиженный испуганный взгляд отрезвили Шики. Он устыдился своего горячего поступка. Воспользовавшись замешательством, Барсик скрылся с места преступления. Убежал в родительскую комнату и спрятался под кроватью. Хоть Шики и было мучительно совестно, однако другое чувство, более сильное, не позволило пойти на мировую.
— Чтоб на глаза мне не попадался! И ночевать ко мне не приходи! Скотина усатая!
Гневался Шики недолго. Уже через пять минут, когда доел картошку, почувствовал, что отпустило и отлегло.
«Зря я так погорячился, подумаешь — мясо стырил, всё-таки хищник…»
С твёрдым намерением искупить свою вину, Шики зашёл в родительскую комнату.
— Кис-кис, Барсик, — ласковым голосом звал он. — Выползай, дружок. Давай помиримся, чмокнемся и забудем.
Шики залез под кровать, но там, за исключением пылившегося тапка, было пусто. Решив, что кот ушёл на улицу, Шики прекратил поиски, а перемирие отложил на вечер. Далее его полностью накрыли мысли о предстоящих выходных, и уже ни о чём другом, кроме как о возможной физической и духовной близости с Настей, он думать не мог и не хотел.

Полночи Шики не сомкнул глаз. Он был перевозбуждён, воображение не на шутку разыгралось.
«Совершенно одни…»

Разбудил Шики назойливый луч солнца. Придя в чувства, он вспомнил, что за судьбоносный день его ожидает, и лицо его сразу просияло, он сладостно потянулся, а потом посмотрел на часы и ужаснулся.
— Первый час!

Ночью Шики детально обдумал план действий. Чтобы избежать сполохов с родителями, сделать так, чтоб они не волновались его двухдневным отсутствием (уже не сомневался, что останется у Насти ночевать), нужна была помощь надёжного товарища, к которому, после водных процедур, он и отправился.

Встретил Глеб Шики в одних трусах и с нарочито наигранным пафосным выражением лица.
— Братишка, ты вовремя, — приветствовал Глеб и, видя вопросительный взгляд, пояснил: — На пять минут раньше — такой траходром обломал бы.
Новость не впечатлила.
— Кажется, я превзошёл…
— Давай без подробностей, — перебил Шики. — Я по делу.
Глеб пожал плечами, указал в сторону кухни.
— Пройди, чайку попьём, — сказал он, после чего пошёл проветрить комнату, натянуть штаны.
Как только Шики разулся, из ванной вышла Алёна Пирогова. Тело её было обтянуто дырявым махровым полотенцем, а на лице читалась мечтательная игривость. Увидев Шики, Алёна себе не изменила — тучно нахмурилась, показала средний палец и с высоко поднятой головой гордо удалилась.
«Пф, овца…»

— Слушаю, — сказал Глеб, ставя чайник. Он видел: гость необычайно возбуждён.
Настал черёд Шики включать пафосный тон. Сухо, безэмоционально (что давалось крайне тяжело), словно «скучный вторник» поведал он о приглашении Насти.
— Гм, — почесал затылок Глеб. — А какого ты ко мне пришёл? Почему ещё не у неё?
— Резонный вопрос, — по-отечески похвалил Шики. — Есть, однако, некоторые сложности…
— Какие?
— Родители. Они несколько старомодны, если я им скажу всё как есть, боюсь, не поймут. Поэтому я придумал легенду. Скажем, что идём к тебе с ночёвкой (не раз отпускали), что будем все выходные переписывать конспекты…
— Поменяем меня на Настю? Хитро-хитро. И самое интересное, что я и так планировал тебя сегодня ко мне пригласить, только, конечно, не учёбой заниматься... Мать с соседями с утра пораньше слиняли на дачу пировать, во всей квартире только мы с Алёной, она, кстати, спонсирует…
— Понятно-понятно, — сказал Шики, а про себя подумал: — И как жаль, что у меня совсем другие планы.
За распитием чая Шики и Глеб обсудили детали плана, затем покурили прямо на кухне, используя опустошенные чашки в качестве пепельниц.
— Ну что, идём? — спросил Шики, потушив хабчик.

Через пять минут ребята вышли на улицу и направились в сторону дома Шики. Надо было взять учебные принадлежности и объясниться с родителями. Маленькие хитрости, уловки молодости, которым, однако, не суждено было сбыться.
Погода резко поменялась, поднялся ветер, который нагнал кучные хмурые тучи. Подходя к дому, Глеб удачно пошутил, и Шики всласть захохотал, но, выйдя из-за кустов, увидел картину, которая заставила его напрячься. Подобной смены настроения, когда в один миг чувства безудержной радости сменяются ощущениями неминуемой катастрофы, непоправимой трагедии, неизбежной ужасной беды, Шики испытывал впервые.
На скамейке сидела Аннет с босыми ногами, в одних колготках и футболке, закрыв лицо руками, беззвучно хныкала в ладошки. Рядом с открытыми стеклянными глазами лежал свежий, ещё не остывший труп Барсика.
— Аннет?
— Ш-шики! — вскочила Аннет с перепуганным от ужаса лицом, словно её поймали с поличным на месте преступления. Столько боли и чувства вины выражалось во взгляде, в мокрых от слёз глазах, дрожащих губах, руках и прочих членах, что сразу стало ясно — дело дрянь.
— Что случилось? — спросил Глеб, когда немая сцена рисковала затянуться. Он один, кажется, сохранял полную ясность ума и трезвость рассудка.
— Да, блин! — по-детски выругалась Аннет, бегая шальными глазами с Шики на Глеба.
Воздуха не хватало, задыхаясь, со всхлипами и вздохами, обрывочными фразами, тоном, граничащим с истерикой и душевным надрывом, поведала:
— Юлька-дура!.. Форточка… Бешеная собака!.. Барсик… Ы-ы-ы-ы-ы!..
Из услышанного Шики понял одно: Барсик, рискуя жизнью, бросился защищать усатую подругу, в неравной схватке добился успеха, заплатив, однако, слишком дорого.
Пока Шики, смотря на мёртвое тело, думал о героической, рыцарской смерти, Глеб присел на корточки и обнял нуждавшуюся в этом Аннет.
— Прости, — молила Аннет, смотря на Шики из-за плеча Глеба.
Шики медленно, словно через туман, ориентировался в происходящем: слишком много было в голове тяжеловесных мыслей, а потому он не успел сообразить, что надо утешить убивающееся дитя, сказать, что не за что ей себя казнить, не в чем упрекать, ибо ни в чём она не виновата. За него это сделал Глеб.
— Перестань, успокойся, маленькая, — сочувственным и ободряющим голосом сказал он. — Тебе не за что себя винить.
— Нет! Нет! — протестовала Аннет. — Я не успела! Не успела…
Когда собака убежала, Аннет, наблюдавшая чудовищную сцену из-за окна, выбежала в чём была на улицу, схватила раненое животное и со всех ног помчалась в ветеринарную клинику, что находилась через дорогу в соседнем квартале. Как ни старалась, как ни торопилась, как ни молилась — ничего не помогло. Чуда, увы, не случилось. Барсик испустил дух прямо на руках.
— Я не успела, Шики, понимаешь? Не успела…
На последней фразе Шики глупо улыбнулся, а по правой щеке прокатилась одинокая слеза. Стоит ли говорить, но подобные переживания тронули и Глеба, у которого ком застрял в горле, а глаза блестели солёной влагой.
— Прости, прости, прости…

В скором времени на крыльце образовалась толпа народа. Вышли родители, соседи, прочие зеваки. Бледную, сопливую, дрожащую Аннет увели домой. Вздохи, ахи, слёзы, угрозы — равнодушных не нашлось. Вот только Шики стоял какой-то совсем потерянный, кроткий, безучастный. Сердце мучило возрастающее чувство скорби от безвозвратной потери, голову терзал рой хаотичных, сменяющих друг друга мыслей: Барсик, Аннет, Настя… Больно и грустно было на него смотреть. Да, он представлял собой жалкое зрелище. Вот и небо не выдержало — курчавыми белыми хлопьями на землю повалил первый, даже для местных краёв ранний, осенний снег.

* * *

— Ничего мне объяснить не хочешь? — требовательным тоном, с претензией на обиду и с хмурым выражением лица спросила Настя, встретившая Шики на школьном крыльце. — Я, как дура, прождала весь день, отклонила кучу заманчивых предложений…
Настя, в самом деле, весь субботний день прождала Шики (да и в воскресенье ещё, будем честны, не теряла надежды). Вечером достала бутылку красного полусладкого и под песню «А по тёмным улицам гуляет дождь» и ей подобных осушила её в оскорблённом одиночестве.
— Прости, Ан-настасия, — чуть не оговорился Шики. — Понимаешь, просто…
— Просто — что?!
Глаза сверкали у обоих. У Насти от гнева, у Шики по иной, не менее уважительной причине.
— Просто я… осиротел…
Всё: заторможенная речь и движения, опухшее лицо и мешки под глазами, запах перегара от двухдневного запоя, — всё это и другие характерные признаки намекали на то, что Шики вполне серьёзен и ни разу не шутит.
— О, боже, — сказала Настя, приблизилась вплотную, нежно и сочувственно обняла. — Мне очень жаль, прости.
Проходившие мимо учащиеся наблюдали данную сцену с ревностными чувствами: мальчишки завидовали Шики, девчонки, соответственно, Насте.
— Кто-то из родителей? Мать?
— Нет, — мотал головой Шики. — Не мать.
— Отец?
— Нет, слава архангелам, не…
— А кто? — отступила шаг назад Настя, заглянула, недоумевая, в лицо. — Насколько мне известно — братьев и сестёр у тебя нет?
Дважды в течение минуты Шики стало совестно. Вначале он устыдился того, что обманул Настины ожидания. Говорить, что погиб, пускай и трагически, кот, казалось мелочным, смешным и нелепым. Этого ли хотела услышать от него Настя?
После, однако, такие рассуждения, подобное принижение, обесценивание потери мохнатого члена семьи, показались Шики своего рода предательством, осквернением памяти, кощунством…
Неловкую ситуацию разрешил классный руководитель.
— Воркуют, голубки, — сказал Лев Николаевич, поравнявшись с подопечными. — Любо-дорого смотреть, конечно, но звонок-то для кого прозвучал? Для меня что ли?

Все последующие уроки (в частности, перемены) Шики всячески избегал общества Насти. Он вообще был крайне нелюдим и социопатичен в тот пасмурный день.

Домой после школы шёл в крайне раздражённом состоянии, чему способствовали: пара полученных двоек, порванный кроссовок (гребаная коряга!), публичный разнос от учителя физкультуры и прочие неприятности. Когда Шики проходил в частном секторе, размышляя над превратностями судьбы, его напугала сторожевая псина.
— Гав-гав-гав-гав-гав (куда прёшь, ублюдок, мать твою)!
Сделав по инерции шаг назад, Шики наступил в лужу и промочил ногу. Данная неприятность послужила спусковым механизмом: весь накопленный негатив, всю желчь и яд он выплеснул, не стесняясь и не фильтруя крепких выражений, адресованных четвероногому стражу (благо, пёс сидел на цепи да за забором и реальной угрозы не представлял), а может, и не только ему.
Когда Шики вроде как закончил, к нему подошёл тщедушный мужчина интеллигентного вида, в очках с линзами на минус шесть диоптрий.
— Молодой человек, извините, но вы знали, что у мата очень сильная негативная энергетика? Нет? Сейчас поясню, — сказал интеллигент, видя на лице Шики полное недоумение. — Не знаю, может, слышали, что есть такие астральные паразиты: бесы, гады, лярвы, джинны… В разных учениях их называют по-разному. Короче, энергетические вампиры. И вот такие несведущие, непросвещённые, зомбированные молодые люди, как вы, — для них лакомство, пища. Присасываются к вам, манипулируют, провоцируют на низковибрационные токсичные эмоции: злость, зависть, обида и прочее. И сосут, сосут, сосут…
Шики решил, что над ним глумятся. И кто?! Неказистый дохлый очкарик (что он, в самом-то деле, совсем страх потерял?!).
— Слушай, лярва очкастая, пошёл лесом!
— Да-да, понимаю, — радушно улыбался интеллигент, — но не обижаюсь, ведь знаю, что это не твои слова, не твои мысли, ибо ты жертва, не в своём уме…
— О-о-отстань от меня, сектант проклятый! — взревел Шики, показал средний палец, после чего в бешенстве убежал.
Если раньше, после подобного эпизода, Шики быстро остывал, совестился, рефлектировал, то сейчас чувство ярости и гнева с пугающей прогрессией росло и ширилось.
«Как же всё бесит! А-а-а-а-а…»

Успокоился Шики лишь в тот момент, когда, разогрев гороховый суп, накрошив туда батона и приправив всё это яство доброй порцией майонеза, уселся за стол. Нет, не предвкушение праздника живота послужило гормональным балансом, не одна низменная страсть сменила другую – дело в ином. Поднеся ложку ко рту, взгляд Шики остановился под раковиной, где раньше стояла миска Барсика, а сейчас там было пустое место. Пустое, собака, место, если не считать отклеившихся, засаленных обоев и пару дохлых, лежавших брюхом кверху, стасиков. Стоит ли говорить, аппетит пропал. От слова совсем…

Настали во всех смыслах серые дни. Солнце, не попрощавшись, покинуло богом забытые края. На улице и особенно дома стало как-то некомфортно: пусто, холодно, одиноко. Световой день с каждым сутками стремительно сокращался. Ночь, как ни странно, удлинялась, властвовала.
Школу Шики посещал чисто формально. Такой низкой успеваемости у него не было за все годы обучения. Однако не это было самым ужасным. Пугающим и опасным было отношение – полное безразличие, равнодушие, апатия. И не только к учёбе. Единственный предмет гордости, собственная внешность, и та мало занимала Шики: он не пропадал перед зеркалом часами, как бывало раньше. Вопросы гигиены и питания совершал рефлекторно, через раз, а то и реже. На лечебный массаж ходил без должного энтузиазма, а специальную гимнастику, где компанию составляли люди исключительно пенсионного, пожилого возраста, воспринимал как своего рода насмешку и каторгу.
Что-то надломилось внутри, поломался какой-то духовный стержень, пошатнулась некая душевная опора. Шики и рад бы был разбить серые будни яркими и светлыми тонами, но стимулов не видел, мотиваций не имел, импульсов не получал. Без вмешательства извне, помощи со стороны, увы, было не обойтись, не выкарабкаться.

Возбудить вкус к жизни, пробудить от глубокого сна, исполнить роль опоры попыталась соседка. Увидев в окно, как Шики возвращается со школы домой с прикованным к земле пустым взглядом, Аннет, наконец, решившись, отворила входную дверь и стала ожидать. Мгновение спустя, словно привидение, в подъезде появился Шики. Аннет он даже не заметил, с опущенной головой подошёл к своей двери, механически вставил в замок ключ, повернул раз, повернул два. На третьем повороте ключа из-за спины робко, неуверенно прозвучало:
— Шики.
Прежде чем ответить, Шики немного помедлил, будто не мог сообразить, что за знакомый голос его зовёт.
— О, Аннет, — повернувшись и признав маленького друга, сказал он.
Это была их первая встреча с того рокового дня. Хоть на лице Шики и блуждала добродушная улыбка, глаза, однако, отсвечивали могильным блеском.
— Шики, — сказала Аннет, сделав шаг навстречу. — Хотела спросить тебя…
— Я весь внимание.
Заявление показалось Аннет сомнительным, в успех задуманного мероприятия верилось с трудом, но ждать дальше подходящего случая, ждать, когда почва созреет, ежедневно наблюдая через окно олицетворение траура, коим представлял собою Шики, — сил и желания не было. Решила рискнуть.
— Помнишь, мы смотрели фильм «Спеши любить»?
— Как же, помню. Хороший фильм…
— Такого ведь в реальной жизни не бывает?
— Чего именно? — не понимал Шики.
— Такого… м-м, не знаю, как выразить, — чесала лоб Аннет. — Такого душевного переворота, когда любовь очищает, делает из тебя лучшую версию себя, когда, несмотря на боль утраты, ты не ропщешь, не жалуешься, а идёшь дальше путём созидания… путём…
— Почему же не бывает? — не дал закончить Шики, которому не нравились нападки на один из его любимых фильмов. — Очень даже бывает, просто ты ещё слишком мала, чтобы…
— Не знаю, — мотала головой в разные стороны Аннет. — По-моему, это просто сказки.
Продолжая качать головой, не сказав больше ни единого слова, Аннет вошла к себе и закрыла дверь. Шики стоял несколько озадаченный.
«Ка-кая!..»

В квартиру заходил уже другой человек, нежели минутой ранее. Да, Шики словно подменили. Отличие же было одно, и было оно в голове. Впоследствии Шики дал этому феномену следующее определение: «Режим Лэндона»…
Кровь в жилах закипала небывалой жаждой возмущения, жаждой защиты, жаждой деятельности:
«Сказки-сказки-сказки…»

Остаток дня Шики провёл в постели, но не бездельничая, а активно работая мозгом. Он составлял, раскладывая по полочкам, план действий. Задумав творческий проект и будучи поставленным собой во временные рамки, он решал и прикидывал, как его реализовать и поспеть в положенный срок.

На следующий день после школы Шики отправился в городскую библиотеку, оформил членство, взял сборник лучших произведений датского прозаика и поэта, автора всемирно известных сказок для детей и взрослых Ганса Христиана Андерсена.
Проницательный читатель уже разгадал нехитрый замысел Шики. Да, всё верно: он поставил целью написать сказку. Сказку для Аннет. Но написать качественно, увлекательно, шедеврально. Чтобы этого добиться, он решил брать пример, учиться и вдохновляться у лучших, признанных мэтров и титанов своего дела. С Андерсена и его «Снежной королевы» он и начал.

Пролетел месяц — месяц небывалой деятельности и отрешения от себя прежнего. За это время Шики не выкурил ни одной сигареты, ни разу не соблазнился алкогольными напитками (хотя искусители не дремали), наглухо забыл про тайничок в шкафу с припрятанной там контрабандой. За это время он прочитал семь книг различных авторов: Шарля Перро, братьев Гримм, Редьярда Киплинга и других. За это время он сочинил сказку, состоящую из семи глав (по главе на автора).
Большую часть этой деятельности Шики претворял в городской библиотеке, которая находилась вблизи от школы, которую Шики искренне и крепко полюбил. Была там своя атмосфера, воздух, аура, что неустанно вдохновляли и питали энергией творчества, креатива. А ещё там можно было уединиться, отречься от мира.
Ближайшее окружение Шики не узнавало его, терялось в догадках, задаваясь вопросом: что с ним такое происходит? Шики отвечал уклончиво, всячески избегая прямых ответов. Причиной же были суеверия и нежелание тратить драгоценное время и силы на объяснение того, чего не поймут и не оценят.

Сочинение сказки было только полпути. Далее предстояла рутинная, монотонная, ювелирная работа: через трафарет переписать всё начисто. Каждую буковку, каждую запятую, точечку и прочие знаки препинания. И всё это без права на ошибку, иначе — начинай работу заново.
Шики неспроста сделал выбор в пользу семи глав: тут выверенный, математический расчет. Каждая глава была длиной в семь страниц, за исключением, разве что, шестой, уместившейся в шесть страниц. Таким образом, общее число составило сорок восемь страниц — ни больше и ни меньше. Тетрадь Шики выбрал с обложкой, на которой была изображена Дюймовочка. Перфекционистский подход требовал скрупулезного отношения даже к таким малозначительным деталям.

До поры до времени всё шло гладко как по маслу. Выполнив за неделю четверть работы, переписав двенадцать страниц, Шики приступил к тринадцатой, как случилось непредвиденное, что на целый день выбило из колеи, выбило из трафика. Посетила заманчивая мысль, как сделать сюрприз для Аннет более неоднозначным, более символичным и замысловатым, обмануть ожидания, тем самым увеличить эффект и подчеркнуть оригинальность. Эта мысль и терзала голову Шики целый день.
Заключалось же она в том, чтобы написать сказку не в тетради, как он планировал в начале, а в альбоме для рисования. Затем, за час до Нового года, перевязанный праздничной лентой, альбом подарить Аннет. Будучи причастной к рисованию, Аннет должна, по мнению Шики, подумать, что весь подарок в одном альбоме и заключается. Она, конечно, вежливо улыбнется, поблагодарит натянуто, а про себя от негодования прыснет: «Тьфу, как банально и пресно, скупо и…»
Как мысль ни была заманчива, как ни соблазняла, Шики, однако, не спешил к реализации, ибо его смущали две вещи. Во-первых, было жалко проделанной работы, жалко отказываться от «Дюймовочки»... Малодушно и копеечно, но как есть. Во-вторых, страх и переживания, что не поспеет к сроку…

Приобретя альбом с «Золушкой» на обложке и необходимым количеством листов, подобрав нужный размер шрифта, Шики приступил к работе. Лихо, энергично, бескомпромиссно. И всё равно не поспевал. Слишком много времени занимало вычерчивание клеточек для букв, чтобы всё было ровно и идеально, потом работа ластиком, чтобы всё было чисто и… Но Шики не отчаялся, а подумал, помозговал, взял да и украл время у сна – ложился на час позже, вставал на два раньше. Подобная жертва и жертва успеваемости (пропускал занятия и не выполнял домашнего задания) принесли свои плоды — Шики догонял сроки.

Когда треть изнурительной и высасывающей все соки работы была выполнена, случилось непредвиденное обстоятельство. Сон, зараза, в котором пришло озарение сделать ещё одну главу — восьмую… Меж тем до Нового года оставалось две недели. Шики был близок к помешательству...
«Плевать на школу!» — решил он и обратился за помощью к отцу.
Предложение вызвать на дом терапевта и солгать, что сын всю ночь промучился от температуры, которую удалось сбить за минуту до прихода фельдшера, отец встретил категорическим отказом.
— Сынок, ты и так много пропустил, а у тебя выпускной класс, хочешь аттестат себе испортить?
«К чёрту аттестат!» — чуть не слетело с языка Шики, но он вовремя одумался и вместо этого пригрозил:
— Тогда я руку себе снова сломаю. Я не шучу.
— Да что с тобой не так в последнее время? Я тебя не узнаю…
— Мне надо закончить одно дело, успеть необходимо до Нового года! — Шики чуть не рычал, от голоса шли вибрации ментальной силы, чего Михаил Васильевич не мог не чувствовать. — Обещаю, что за каникулы всё наверстаю и всё исправлю! Но сейчас мне позарез нужны эти две недели. Пожалуйста, отец…

Шики выиграл время (затравленный, измученный внешний вид не оставил терапевту ни капли сомнений…), но борьба ещё не закончилась — борьба только началась.
День ушёл на написание восьмой главы, ещё день — на необходимую правку предыдущих, чтобы всё было складно и закономерно. Подсчитав необходимое количество листов, Шики приобрёл новый альбом с «Красной Шапочкой» на обложке, и рутина продолжилась. Это было похоже на строительство Великой Китайской стены, только вместо каменных блоков материалом для Шики служили буквы, вместо рисового клея в смеси с гашёной известью — поля и клеточки, а древние инструменты, такие как деревянные опалубки, рычаги и катки, примитивные краны, блоки и канаты, Шики заменил на трафарет и чёрную гелевую ручку, карандаш, линейку и ластик. И подобно тем трудягам, что строили-строили от рассвета и до заката, Шики строчил-строчил, не жалея сил и нервов, с раннего утра и до глубокого вечера, выполняя филигранный объём работы. Как и в случае с Великой Китайской стеной, которую возводили около двух тысяч лет, сколько и как интенсивно бы ты ни работал, конца и края, казалось, сему действию нет и не будет!
Когда тело полностью затекало, Шики начинал отжиматься от пола или приседать, словом, разгонять кровь. Украл ещё один час у сна и спал в итоге всего четыре. Ещё он открыл новый для себя инструмент — ледяной душ. Бодрило сказочно…

Глеб шёл на очередной рекорд, когда раздался звонок в дверь.

Тынь-Дынь.

— Слышал? — заволновалась Алёна. — Пришёл кто-то.
— Плевать…
Алёна хотела возразить, однако не успела — рот был заткнут поцелуем.
Процесс продолжился.

Тынь-Дынь.

— Опять.
— Послышалось…

Тынь-Дынь!

— Твою ж мать, — нехотя вставал Глеб. — Лежи, — велел он Алёне, накидывая халат.
Думая, что дело не займёт и пары минут, Глеб намеревался продолжить процесс в самом скором времени и установить-таки рекорд. Каково же было его удивление, когда, открыв дверь, вместо ожидаемо опухшей физиономии и бестолкового мутного взгляда, вместо очередного пахучего клиента, разящего запахами уличного «Лондона», он увидел на пороге лучезарную и благоухающую Настю.
— Привет, Глеб, — виновато улыбалась Настя. — Разбудила?
Глеб соображал ровно две секунды.
— Разбудила, — добродушно улыбаясь, сказал он.
— Извини. Я по делу…
— Понял, — перебил Глеб. — Минуточку, — велел он, после чего прикрыл дверь, вернулся в комнату.
— Алёна, увы, рекорд отменяется.
— В смысле?
— В прямом.
Выпроводив недоумевающую Алёну, Глеб наскоро собрал диван, крупный мусор, отворил форточку, прыснул под мышками, пригласил Настю.
«Вот сука, кобель!» — оскорбилась Алёна, наблюдая происходящее через прикрытую дверь.

Настя неторопливо осмотрелась, молча, с непроницаемым лицом, будто бы осваиваясь, подошла к окну, что выходило во двор, посмотрела на дом, где жил Шики, заглянула в окно его комнаты и попыталась угадать, чем он сейчас занимается.
— Чай, кофе, что покрепче? — вывел из задумчивости голос Глеба.
— Что? — сказала Настя, не расслышав вопроса и, не дожидаясь ответа, спросила: — Что у Шики за горе случилось?
— Кот погиб.
— Барсик?
— Ага.
— Гм… И это его так ранило? Так изменило, что не узнать?
— Не знаю, — пожал плечами Глеб. — Думаю, — чесал затылок он, — думаю, не только это…
— Что ещё?
— Влияние одной юной особы, насколько я смею судить из его обрывочного разговора. Какой-то срочный проект, который забирает всё его время и силы. В подробности обещал посвятить после.
— М-м, — промычала Настя, повернувшись к окну. — У него сегодня день рождения…
— Серьёзно? — удивился Глеб. — Чёрт, я и не знал.
— Да, день рождения, — повторила Настя, подошла к Глебу на расстояние вытянутой руки. — Я хотела попросить тебя передать ему подарок от меня. Сделаешь?
— Без проблем, но почему сама не подаришь?
— Честно сказать?
— Конечно.
— Если честно, то… я его немножко побаиваюсь…
Глеб смотрел вопросительно.
— А что это за аппарат? — сменила тему Настя.
— Этот? — не сразу сориентировался Глеб. — А-а. Самогонный. Мамка бизнес решила замутить…
— Вот оно что. И как, успешно?
— Знаешь, вполне. Секрет, мне кажется, лежит в особом рецепте, что придаёт обогащение вкусу и относительно лёгкому похмелью.
— Да? Как интересно.
— Хочешь, можешь продегустировать…
— Чего?
— Продегустировать. Бахнем по рюмашечке за здоровье, так сказать, именинника.
Настя думала ровно две секунды.
— Почему бы и нет? — сказала она, лукаво сверкая глазами.
Не без внутреннего ликования, увидев знакомый блеск озорных зелёных глаз, доставал стопки из серванта Глеб.

Пока Шики в собственный день рождения потел над своим проектом, совершал рекорд по усидчивости, Глеб времени даром тоже не терял, совершал свой, пускай и иного рода, не такой возвышенный, вполне приземлённый, но очень приятный рекорд.

Проводив Настю до дома, на обратном пути Глеб зашёл к Шики, поздравил с праздником, передал подарок. Это было именное золотое кольцо, гравировка оного гласила: «Шики — красавчик по жизни».

***

Ночь с тридцатого на тридцать первое Шики не спал. Не до этого, знаете ли, было. За целый день он ничего не ел, ограничился тремя стаканами крепкого чёрного чая. Он был похож на одержимого, но родители, однако, боялись его беспокоить, чуть ли не на цыпочках ходили, а разговаривали шёпотом. Утрирую, конечно, но только чуть-чуть.
В начале двенадцатого ночи Шики встал из-за стола, размял шею, похрустел пальцами. Безэмоционально, ибо весь выгорел, сказал:
— Успел…
Да, произведение «Аннет в стране чудес», свидетельство того, что не все фильмы врут, доказательство удивительной силы любви – было полностью готово.

Приняв ледяной душ, Шики облачил тело в приталенную рубашку белого цвета без воротника, на ноги надел джинсовые рваные шорты, прыснул отцовского дезодоранта, прилизал волосы мамкиным гелем, обвязал подарок и поспешил к Аннет.
Встретила Аннет в широком от талии, длиной чуть ниже колена, платье фиалкового цвета и с таким же цвета бантом с короной на голове. Ну, натуральная принцесса. Только очень недовольная и хмурая. Да, в выражении лица Шики прочитал явное нерасположение, что его несколько огорчило и озадачило.
— Шики, ты немножко не вовремя, — сказала Аннет вместо приветствия. — Что там у тебя, подарок?
— Да, — сказал Шики и почти что грубо вручил своё детище Аннет в руки. — С Новым годом.
— Спасибо, — сказала Аннет, осматривая альбом и явно не догадываясь, какая начинка скрыта внутри. — Дай поцелую.
Шики опустил голову и зажмурил глаза. Отчего-то он ждал поцелуя в губы. Прогадал, ибо Аннет чмокнула в чело.
— Умница, — сказала она и, увидев разочарование на лице, спешно добавила. — У меня тоже есть подарок, иди к себе, я через минуту буду.

Домой Шики вернулся раздосадованный, убитый, не такой реакции он ждал. Ещё он, думая, что Аннет, скорее всего, подарит картину из-под собственной кисти, опасался, что не сможет натурально выразить чувство радости и восторга, ибо эмоционально был практически мёртв. Забегая чуточку вперёд, скажем: Аннет было чем поразить и оживить.
Ожидание затянулось на целых четверть часа. Куранты были в трёх минутах от обнуления. Стоя в коридоре, Шики решил, что Аннет уже не придёт, по крайней мере не сейчас, не в этом году. Потому он сделал шаг в направлении комнаты, где за столом уже вовсю сидели Михаил Васильевич, Ольга Владимировна, Ольга Сергеевна, Глеб, Аркаша и Миша Муляк, как раздался звонок.

Тзыыыыыыыынь!

— Прости, что заставила ждать, — сказала Аннет, входя запыхавшимся голосом и держа руки за спиной. — Были некоторые сложности…
Шики, грешным делом, до последнего надеялся, что Аннет скажет, что, открыв Альбом, она не поверила своим глазам, стала читать и так увлеклась, что потеряла счёт времени. Увы…
— Это тебе, Шики, — сказала Аннет, вручая коробочку из-под детской обуви с дырочками для воздуха по краям, обвязанную праздничной лентой. — Открывай быстрее…
Приняв подарок, Шики почувствовал небольшую тяжесть, потом шевеление внутри и тут же догадался, что там какая-то живность. Прозорливость не обманула, но главного Шики не угадал и никак не ожидал.
— О, боже, это же…
Он потерял дар речи.
— Да-да, это Барсик младший! — со слезами на глазах подтвердила Аннет. — Месяц назад Юлька родила тройню: мальчика и двух девочек, которых, к сожалению, утопили, но Барсика я отстояла, — гордо добавила она. — Правда, похож?
— Удивительно похож!
— Да, удивительно, — любовалась Аннет. — Не хотел уходить от меня, спрятался под диваном, маленькая шлёндра, кое-как достала.
— Аннет, — сказал Шики и, не зная, не имея в арсенале нужных слов, чтобы выразить те неистовые чувства, тот бурный восторг, что его душили, взял да расцеловал её в обе щёки под пьяные крики «Ура-а-а!» и запалы разрывающихся хлопушек, доносившиеся из комнаты. — Люблю тебя. Люблю…
С улыбкой счастья на устах и слезами умилённой радости на глазах Аннет смотрела на Шики.
— Ты только береги его, — на прощанье завещала она. А когда дверь за ней закрылась, Барсик младший, смотря на Шики трогательным взглядом, сказал первое, но до боли знакомое, разрывающее сердце:
— М-р!