Глава 13. Форт Дюкен

     Через четыре года после того, как генерал Брэддок был похоронен в лесу, полковник Вашингтон оправдал пророчество, которым утешал свою гордость, уязвлённую нерешительностью генерала Данбара.
     Хотя англичане не сразу усвоили преподанный им урок, и ещё одно их крупное соединение попало в засаду и было изрублено на куски не так далеко от арены того бедствия, которое навлёк на себя Брэддок, по какой причине навсегда пропало доверие колонистов к британскому генералитету и британской армии в целом, всё же драматическое взятие Квебека Вулфом и смерть Монткальма оторвали Канаду от Франции, и Вашингтон, вновь отправившись к Форту Дюкен, нашёл его покинутым, в курящихся руинах, так как французы подожгли его перед уходом. Полковник Вашингтон, как представитель генерала Форбса, поднял на крепости английский флаг и переименовал её в Форт Питт, в честь английского министра, и таким образом завершилась кампания. Победа Британии была полной, но триумф её нимало не был обязан действиям её генералов и солдат в Америке. Успех этот принесли партизанские действия, что велись колонистами непрестанно все четыре года резни, осад и всех тех несчастий, что несёт с собой война с дикарями на фронтире. Потому-то полковник Вашингтон, хотя и почерпнул немало технических знаний из общения с англичанами в этой кампании, к концу её подошёл с твёрдым убеждением, что колонисты как солдаты не имеют себе равных в своих родных долинах и лесах, и что британцы никогда не вернут себе былого доверия и преданности ни среди колонистов, ни среди индейцев.
     Его собственные амбиции за это время заметно подросли. Молодой землемер, которому когда-то доверили важную миссию в Форт Ле Бёф, теперь стал блестящим военным на службе Виргинии (в Ассамблею которой его недавно выбрали), о котором знали и которого отличали в самой Англии. Ему было двадцать семь лет, и он был одним из самых почитаемых людей в колониях, и если конец войны означал его отставку из действующей армии, то его гражданская карьера ещё только начиналась, и в качестве одного из законодателей Виргинии, он надеялся совершить для неё не меньше, чем когда сражался за неё на передовой.
     Форбс ещё не присоединился к нему, и он всё ещё находился в лагере вокруг руин Форта Дюкен, когда однажды ему принесли письмо, надписанное женским почерком. Почерк был ему незнаком, но он всё равно почувствовал волнение, так как оно пришло из Уильямсбурга, места, где жила Марта Кастис, теперь два года как вдова, хотя ходил слух, что вскоре она снова выйдет замуж. Молва называла и предполагаемого жениха - давнего воздыхателя Марты мистера Конвея.
     Джордж Вашингтон не торопился вскрывать письмо. Он не видел Марты со дня их последней встречи в доме мистрис Дрисколл, почти шесть лет назад.
     Он попытался вспомнить её лицо. Он не отводил взгляда от сложенного и запечатанного письма, и перед его мысленным взором мелькали все балы присяжных заседателей (“Бал присяжных заседателей” - исторический термин, обозначающий праздничное собрание, связанное с заседаниями судов присяжных заседателей. Бал присяжных заседателей представлял собой большие официальные танцы, которые проводились после заседаний суда, на которых часто присутствовали судьи, адвокаты и члены общины. Это мероприятие служило не только развлечением, но и средством укрепления отношений между юристами-профессионалами и обществом. https://goong.com/word/assizeball-meaning/), встречи на скачках и чайные вечеринки, на которых он встречал её.
     Он так погрузился в воспоминания, что вздрогнул и покраснел, когда вошёл один из его офицеров.
     Молодой командир положил письмо в карман синего кафтана и вопросительно взглянул на вошедшего.
- Сэр, здесь женщина хочет вас видеть – говорит, без этого не уйдёт.
     Краска бросилась в лицо полковника. Как бы ни было это глупо, но он опять подумал о Марте, как он видел её в последний раз, в платье в белую и сиреневую полоску, с розовым гиацинтом в волосах, - что, если это она стоит там, на снегу, у его палатки?
- Женщина? – повторил он, пытаясь отделаться от неуместной мысли. – Белая женщина?
- Да, сэр.
     Командующий выпрямился на своём грубом стуле.
- Кто это может быть? – спросил он, инстинктивно нащупывая в кармане письмо, надписанное женской рукой.
- Она не говорит. Я не побеспокоил бы вас, не будь она так настойчива. Я подумал, если у меня будет приказ от вас, чтобы она ушла, то тогда она успокоится.
 - Но что женщина может здесь делать? И в это время года? Должно быть, жена какого-нибудь поселенца, возможно, с важным известием. Я должен видеть её, немедленно, Деннис! 
     Офицер отсалютовал и вышел. Полковник встал и поправил фитиль висящей лампы, единственного скудного источника света в палатке.
     Хотя погода стояла прекрасная для середины зимы, в палатке под натянутым холстом было достаточно холодно, и командующий кутался в тяжёлый бело-алый плащ.
     Он вернулся на место и сел, обратясь лицом к входу. В палатке не было другой мебели, кроме ещё одного стула, нескольких портманто и походной кровати, застеленной шкурами.
     Через несколько минут адъютант вернулся в сопровождении женщины, окутанной бесформенным плащом из медвежьего меха, который она удерживала у горла, капюшон фиолетового бархата не позволял разглядеть её лицо.
     Полковник встал и поклонился. По белоснежной хрупкой ручке, что сжимала тёмный грубый мех, он понял, что перед ним благородная женщина. Капитан Деннис вышел, и незнакомка, словно вздохнув наконец спокойно, опустилась на стул между столом и занавешенным входом. Краска ещё сохранялась на лице молодого командующего, сердце его беспокойно билось, он всё не мог избавиться от абсурдной мысли о том, что это – Марта.
- Кто вы, мадам? – спросил он вежливым и мягким тоном.
     Леди молчала. Её голова склонилась на грудь, плечи поникли, она подняла руку к лицу.
- Могу ли я помочь вам? – спросил он, внимательно глядя на закутанную фигурку.
     Она не ответила, но откинула поношенный бархатный капюшон и посмотрела на него.
     Её лицо казалось бесплотным, настолько оно было бледным и измождённым, выражение глаз такое, словно они не просыхали от слёз. Волосы были завязаны в небрежный низкий узёл, хрупкое горло, выглядывавшее из-под меха, было белым как снег.
- Вы не узнаёте меня? – спросила она по-английски с лёгким французским акцентом.
     Полковник пытался вспомнить. Где он видел эту бледную, печальную красоту? Он видел её когда-то, но, может быть, во сне…?
- Увы, мадам …, - наконец сказал он.
     Она остановила его извинения, покачав головой.
- Почему вы должны помнить меня? Мы виделись лишь однажды, и я с тех пор сильно изменилась. Это было в Форте Ле Бёф, месье.
     Вашингтон вспомнил изящную девушку у клавикорд, кротко жаловавшуюся на своё вынужденное изгнание. Она тогда напомнила ему белые фиалки.
- Мадемуазель Гортензия! – воскликнул он.
     Она слабо улыбнулась и ответила с некоторым достоинством:
- Мадам де Божё последние три года, сэр, и я умоляю вас о милости.
- Но чего вы боитесь? – спросил он участливо.
     Он видел много печальных сцен, плачущих женщин, разрушенных домов, но сердце его оставалось по-прежнему чувствительным. Его легко было растрогать, и тем более такой женщине, как эта хрупкая француженка.
     Его ласковый голос лишил её самообладания, она встала и протянула к нему руки:
- Аh, Mon Dieu! Как мало у меня прав просить вас о чём-либо! Всего лишь одна встреча, и вы были нашим врагом, но вы видели меня тогда и видите теперь, неужели не сжалитесь надо мной?
     С порывистостью своей нации она вдруг бросилась на колени, её плащ упал, под ним оказалось когда-то пышное платье, теперь поношенное и изорванное, из потускневшего голубого атласа с оборванным кружевом.
- О, я знаю, вы добры и великодушны! – плача, она умоляюще сжимала бледные руки, затем спрятала в них лицо.
     Полковник, покраснев как рак, бросился к ней и поднял её на ноги.
     Бедное создание сотрясалось от рыданий. Постепенно она успокоилась под воздействием его нежных увещеваний, и бессвязно поведала свою историю, переходя с французского на английский и обратно, так что он иногда с трудом её понимал.
     Она была здесь, когда решили, что надо уходить…. Её муж опасно болен… его нельзя оставить, она отказалась. Он умирал …, не мог двигаться. Все ушли…, она осталась, и ещё несколько больных. Несколько индейцев присмотрят за ними … пока они не поправятся …или не умрут.
     Крепость сгорела, … больные остались… в каких-то домах … снаружи. Индейцы убежали…
     Больные умерли …, но мужа она спасла… . Ей удалось увести его отсюда … в лес… там вигвам… заброшенный. Их никто не заметил…
     Холодно, очень холодно … нечего есть…. . Она, Гортензия де Божё, услышала, что полковник Вашингтон тут… . Она помнила их встречу … она просит о милосердии … для себя и … своего мужа…
     Она закончила бессвязный рассказ, ломая руки и проливая горькие слёзы.
- Боже мой! – вскричал полковник, глубоко взволнованный. – Почему же вы пришли только сейчас? Чего вы ждали? Вы уже были бы в безопасности!
     Но она боится… солдат, она видела … такой ужас… индейцы … они… так ужасны…и солдаты … все солдаты… 
     Стало ясно, что она не верит никому и только безнадёжное отчаяние подвигло её на этот шаг.
- Дайте мне немного еды, немного вина, - бормотала она, - и я уйду… сразу уйду … не побеспокою вас больше…
- Ничего подобного, - решительно сказал Вашингтон, - его перенесут в лагерь и окажут ему помощь. А вы останетесь здесь.
      Она смотрела на него огромными испуганными глазами, всё не решаясь назвать своё укрытие. Потом сказала:
- Но я должна вернуться… к ребёнку … мой ребёнок … там…
     Она упала на стул, полумёртвая от голода и мучительной тревоги.
     Полковник Вашингтон нахлобучил свою шляпу и решительно поднял леди на ноги.
- Давайте! Пошли к месье де Божё!
     Она не могла более противиться. Он крикнул капитана Денниса и ещё нескольких офицеров, заставил её выпить вина, и они отправились в лес, в сопровождении доктора и слуги с провизией.
     Снегопад к этому времени уже утих. Над оголёнными высокими деревьями висела луна. Воздух был чист и свеж, холоден как лёд. Полковник вспомнил, что стояла точно такая же ночь, когда несколько лет тому назад он уезжал из Форта Ле Бёф вместе с Ван Брамом и Кристофером Джистом.
     Волнение придало бедной леди сил, и она вела их через густой сухой кустарник и чащобу, настолько плотную, что даже сейчас лунный свет не мог пробиться сквозь неё. Американцы следовали за ней, освещая путь фонарями. Она же уверенно стремилась вперёд, как птица – в родное гнездо.
     Вскоре показался тусклый просвет между деревьями, и через несколько минут они оказались перед вигвамом, бледно освещаемым висевшим перед ним фонарём, и надёжно скрытым позади высоких сосен на берегу реки.
     Мадам де Божё взяла фонарь и вошла, полковник Вашингтон за ней.
     Оказавшись в темноте, лишь слегка рассеиваемой неверным светом фонаря в дрожащей руке мадам де Божё, он подумал о тех двух случаях, когда ему довелось повстречать месье де Божё: первый раз в Форте Ле Бёф среди элегантной обстановки, которую прекрасная Гортензия могла создать даже в диком пустынном краю, и другой раз у брода Мононгахелы, в тот роковой день, когда Божё, в перьях и боевой раскраске, вёл своих завывающих краснокожих на отступающих британцев, указывая на синий кафтан виргинца как на мишень для их мушкетов.
     Торопливо осмотревшись, он увидел человека, с которым расстался среди ужаса, смятения и треволнений битвы, лежащим на полу под тяжёлыми плащами, и индейскими ковриками и шкурами, подложенными под голову. Даже в полумраке Вашингтон ясно видел печать смерти на его исхудавшем небритом лице. Глаза его уже, казалось, смотрели в вечность, так как он не взглянул на жену и не узнал её, когда та опустилась на колени рядом с ним и положила голову ему на грудь. Полковник взял фонарь и поднял его повыше. В мятущемся свете он заметил маленького красивого ребёнка с льняными волосами, завёрнутого в бело-синий французский мундир, который спал в ногах умирающего.
     Вашингтон хотел выйти, чтобы позвать доктора, но вскрик мадам де Божё остановил его. Он быстро подошёл и склонился к месье де Божё. Француз, казалось, очнулся, и по его исказившемуся лицу Вашингтон понял, что тот узнал его.
- Всё в порядке, они в безопасности, - сказал полковник, указывая на женщину и ребёнка.
    Месье де Божё  пытался что-то сказать, но было уже поздно. Тяжелые веки опустились на глаза, по телу прошла долгая судорога. Его жена прильнула к нему, прижав губы к его щеке. Воцарилось молчание. Потом полковник нагнулся, чтобы поднять женщину, неподвижно лежавшую на мёртвом сердце.
     Приподнимая её, он почувствовал безвольность её тела и сначала подумал, что она в обмороке. Но нет! Её смелый дух покинул её хрупкое тело одновременно с последним поцелуем мужу.
     Ни слова не сказав, Вашингтон взял ребёнка на руки и вышел наружу, покинув это место смерти.
     Утром следующего дня он, наконец, прочёл письмо из Уильямсбурга.
     Вот что писала ему Сара Милдмей:
     «Когда вернётесь с войны, зайдите к Марте Кастис. Я гощу у неё, и мы отпразднуем мир за чашкой чая».
     Полковник взглянул на осиротевшего ребёнка, который спал сейчас в его палатке. Затем поцеловал письмо, которого, возможно, касалась рука Марты.