Провожатый

От станции до деревни —  полчаса  бодрой рысью.
Осень,  холод, под ногами грязь,  сверху влажный воздух. Все располагает не просто к бодрости — к безбашенной прыти.

Локомотив за моей спиной ухнул увесисто, брякнул железными боками и    дернулся. Я, уже настроенная на дом (километров пять осталось, не больше)  от неожиданности вздрогнула и обернулась. Он  пошипел для порядка, захлопнул двери, словно ставни и ушуршал в ночь.

Я осталась одна на платформе.  Родина, етит твою коромысло. Вокруг  - болота. Куцые кусты,   кривые деревья,  потом лесок — и  вот моя деревня.
Ни души  на платформе. Только я и  суровая действительность.

Да, я местная. Да, знаю все здесь.
И чо?

На всю станцию — одинокий фонарь.  Сам домик уже закрыт,  кто тут будет   сидеть? Кого встречать, кого  сторожить? Это была  последняя  на сегодня электричка.
И я — последняя пассажирка. Единственная.
 
Фонарь медитативно качается в темном небе. Дождь  тычется в щеки.
Вечер шуршит вокруг тысячей голосов, как   тревожный хор.  Вот-вот  вступит солист.
Вот лучше бы не.

Места тут неспокойные, конечно.  Вроде бы и недалеко от поселений, а глухие.  Склоняют к плохому.  Прям соблазняют. Сколько тут   всякого было не сосчитать. И пропадали,и увозили, и находили по кусочкам.
Заколдованное место, прОклятые трясины.

А путь домой — только такой. И ничего не сделаешь. 
Я передернула плечами, вцепилась руками в сумку, натянула шапку пониже.    Пошла скоренько.
Рядом со станцией  пара домиков.
Ни одного горящего окна. Только нахохлившиеся крыши  треугольничком нависшие над глухими заборами.
 
Не успела я сравняться с ними  —  ХХАА. Заорали  собаки, по  звуку- не меньше теленка каждая. Кидаются с той стороны на   жестяные  полотна, цокают когтями, дребезжат  оградой, того и гляди, обрушат и поужинают мной.  По лаю понятно — гневные и голодные.

Вздрагивая от  их   бесконечного   гавканья, я оглянулась по сторонам. Там,  позади,   желтый столб света от    фонаря пересекла одинокая мужская фигура. Внутри как-то все сгруппировалось без моего ведома. Или показалось?
Я прищурилась, остановив дыхание, чтобы не сбивало картинку:  показалось?

Вдох-выдох. Спокойно...  Путь этот хожен много раз... Черт, и всегда   клянусь, что последний.  Отскочила от этих безумных собак подальше. Оглянулась вокруг: никого.
Я и ночь.   Пустынная дорога.   Болота,  темнота.
Ночь и я.
 

Я ускорила шаг.   В деревенской грязи не очень-то, конечно ускоришься: ноги разъезжаются, лужи сильно охлаждают пыл. Через пару десятков метров уже устала. Ноги  стали бетонными, руки -  ледяными.
Но деваться некуда. Добежала по грязи до  заасфальтированной дороги.
 
Треть пути пройдена. Уф... тут хотя бы не будет конькобежного шага.
Оглянулась. Снова увидела   его. Темная фигура, сгорбленная,  руками не машет, нос повесил. Увидел, что я встала. Сам встал.

Что-то    сжалось у меня в районе крыльев.  Тягуче так,  ноюще.   В этих краях  от сгорбленных темных фигур  особенных подарков ждать не приходится.   Вот не хватало мне тут попутчиков. 
Ускорилась еще.

Не успела и минуты пройти,  сзади из мрака заскрипели шины. Сбоку,  тормозя частично о полосу песка,  рядом с асфальтом,   взбрызнул грязью из-под шин  старый раздолбанный жигуленок.
Из открытого окна вывалился  дядька.
-Красотка!  Садись, подвезем!
Я не сбавляя шагу  скакала вперед, вцепившись  в сумку. Глянула  в салон. Их там,  мама дорогая,  трое. Веселые уже,  орущие, зовущие с собой. На лице написано  все. Ну и в интонациях тоже читается.
Я  скукожилась, шапку натянула, в их сторону даже не смотрю. Думаю, чем  буду   обороняться.
 
Они настойчиво едут за мной. Хотят доброе дело сделать — девушку подвезти до деревни,   негоже одной по лесу.
Мужики страшные,  старые,  наглые, дышат в лицо,   глазами кусают.
Я закуталась в капюшон.
Хмуро иду, изображаю из себя страшненькую дуру.
Один даже попытался дверь открыть на ходу и схватить меня за руку.  Я с перепугу   дала ему сумкой по руке,  рукав выдернула  и рванула в лес.

 
-Ну как хочешь! — загоготали они, хлопнули дверью, дрогнули жигуленком  и учавкали в ночь.
Я, влетев в лес на таком подъеме, совершенно не подготовилась к  этому третьему отрезку.

На самом деле у нас  там, около станции, можно сказать, людно. А на дороге бывает стремно, но это тоже  более - менее живая часть.

А лес — он и есть лес.
Это он  для охотника  и туриста — дом, хоть и не всегда  ласковый.
Для остальных — как повезет.
 
Третий отрезок пути —  как последний раунд на  забеге.
Настоящий лес. Сосны-ели. Вековые, уносящиеся кронами в небо.
Под каждой можно закопать тебя. И никто не увидит и не остановит.

Я еще ускорила шаг.   
У кого не хватает на парикмахеров — добро пожаловать к нам. Зашел брюнетом — вышел седым.
 
Здесь тебе все:  и странные звуки,   и   холод, и  тьма. И  не разглядеть, куда идешь, и   каждый куст — кажется врагом. Треск сучьев под ногами, стук  ветвей где-то вверху. Кто-то прыгает   с гулким топотом по  стволам, кто-то шуршит у земли.

Кто-то ухает: сова? Где-то  истерически кричит птица, словно ее душат.

Постоянно оглядываюсь, за каждым деревом чудится что-то.  То ли леший, то ли зверь.  Глянула   на  тропу за собой. Там в  темноте   встала  еще большая темнота.  Замерла в тот момент, когда я оглянулась. Очень похожая на того хилого, сгорбленного,  проскочившего в свете фонаря.   Но так  темно, что сливается с   фоном. Я, уже теряя силы от   эмоциональных качелей, замерла. Вглядываюсь во тьму, пытаюсь  ее просканировать, но ничего не понимаю... ничего...
Чтоб я еще…  хоть раз..


-  Эй! — раздалось сбоку.
 
-А-а! —  заорала я от всей души, скачком отпрыгнув вбок с тропинки.  Ну, просто  от всей души орнула. Ничего, конечно, я не решу этим своим выпадом, зато   выплесну накопившееся. Разряжусь чуток.  Но к горлу подкатила следующая волна.

В метре от меня, в кустах,  в стороне от  тропинки стоял  парень.
В черном  вечернем лесу —  лощеный такой парень. В дорогом  щегольском костюме. Галстук горделиво  покоился  на сияющем фоне белоснежной хрусткой рубашки, все остальное только угадывалось. Он был спокоен и молчалив. Ничего, кроме этого «эй». Ощущение такое, что  пописать ходил и вот -  возвращается, а тут  как раз я.

Он  смотрела на меня, я на него.
Мой взгляд   передавал, наверное, весь спектр — и радость неожиданной встречи, и  легкую заминку от внезапности пережитых эмоций, и  все нюансы чувств  по пути от станции и  неумирающие  надежды на счастливый исход.  Это перло из меня через все щели, но  вслух  вымолвить я не могла ни слова.  Язык прилип  к  слизистой,   к горлу подкатил теплый   плотный комочек,   видимо сама душа, я даже сглотнуть не могла.
 
Парень  стоял, как на картине — в обрамлении темной, мокрой, немножко бликующей под дождем листвы. В костюме с иголочки: пиджак с  отстрочкой,  брюки со стрелками, все дела.
Лицо бесстрастно. Спокоен и уравновешен.
Не, ну а что волноваться-то в таких костюмах, конечно.

-Привет! —  сказал он, когда  наш контакт глазами начал  превосходить длительность разрешенных  приличиями  рамок.

Я попыталась — у меня не получилось  - ответить. Язык сопротивлялся,  подступивший   к горлу ком не рассасывался. Только кивнула.
- Тебя проводить?
Я ответила глазами:  расширила  окружности глазниц, хлопнула согласно ресницами. Ну, типа,  так, раздумывая — почему бы нет.
 —... а то тут  ночью небезопасно, —   продолжал он, наблюдая за моими гримасами, можно и не выйти из леса.. -Он перевел взгляд  за мою спину. Примерно туда, где   мне привиделась тень  моего преследователя, и,  даже, не дожидаясь  моего ответа сделал широкий уверенный шаг  из кустов  ко мне на тропинку.
   
Я  там у себя  в голове гоняла всякие предположения,   но решила так: парень, конечно, странный, но уж если что, лучше   пусть будет он,  а не тот горбатый, который там пересекал  дорожку света от фонаря.
Наконец сглотнула проклятый ком и кивнула.
 
Мы с ним пошли рядом.

Я косилась на него: странный какой-то.  Ей богу — ни слова больше не сказал,  смотрел вперед и под ноги.  Ни   улыбки, ни   руки не подал. Идет,   ногами передвигает, руками почти не шевелит. Сосредоточенный.  Не хмурый, но серьезный. Бледный.  Грустноватый.
 
 
Уже у дома я, как воспитанная, повернулась к нему и взглянула в его лицо.  Здесь, в более светлом месте оно мне показалось еще более  необычным.  Бледно- зеленый какой-то,  глазные яблоки   в сети расширенных сосудов, взгляд безумный, невыспавшийся, что ли?
 
 -Ну...пока… -  заерзала я на месте от неловкости, — спасибо, что проводил.

А он  кивнул, и вдруг засмеялся мне в лицо. Прямо в меня, жутким кривым  оскалом,  громким, наглым,   неожиданно   звериным. Я, честно говоря,    подпрыгнула и    собой пробила калитку. Щеколду вырвала с мясом  своим тщедушным телом — вот могу же, все-таки, да.
 
Залетела во двор,    подперла изнутри калитку  железным ломом — он у нас на крайний случай всегда около входа. Как усилитель   понятливости и ускоритель доходчивости.
 
Когда я пришла — все уже спали.
Я рухнула в постель не раздеваясь и тот час же отключилась.



 
Утром  меня разбудил запах блинчиков.
-Ты во сколько вчера?- бабушка  начала нотации, не прерывая жонглирования сковородками, - почему так поздно? Сколько раз тебе говорили — не возвращайся по темени!  Костей потом не найдешь!
Родных надо беречь, подумала я и сократила  все эмоции до скупого:
-Да меня проводили, ба.
- Кто?  А то завелся у нас тут один проводун.- Ворчала она.
- Не знаю.
- Как не знаю?
Я описала бабушке парня. Вижу, та пригорюнилась. Отложила  сковородки, ушла  куда-то, вернулась  с    фотографией. 
- Этот?
- О, этот, да, - обрадовалась я, но почему-то  смолкла под колким ее взглядом.
-Ой.- крякнула опять бабушка, -даже не знаю, как сказать тебе...  - она присела рядом, жалостливо глядя в окно, - Помер он летом.  -  перекрестилась, - а хороший парень был, добрый. Справедливый. Жалко было, что рано помер,  не пожил еще толком, даже жениться не успел. -  я разглядывала фото. Знакомые мне черты,   точь-в-точь костюм.
 - А вот  через некоторое время  слух пошел: заладил он в лес ходить.  И одиноких девок  по лесу  провожать.  Не напровожался, видать.
- Зачем провожать? —   оцепенела я с блином на полпути.
-Зачем-зачем! — покачала головой бабушка, не отвлекаясь от  разливания блинчиков по сковородке,  и кивнула головой, будучи свято уверена в своей версии:
 — Чтоб тем на страшно было!