Розовые розы

(фрагменты из "Репортажа с того света", Первая часть "Китайская невеста")

МАМУЛЯ

Сны… Мои сны, они стали такими яркими, такими реальными. Вчера или раньше, мне приснилось, что я снова в бабушкином доме. Солнце светит так же, как тогда, и я снова маленькая, заводная. Илонка рядом, мы хихикаем, а бабушка Аня сидит на крыльце, вяжет. Но ее лицо… оно какое-то другое. Морщинки стали глубже, а глаза… в них нет прежнего озорства. Она смотрит на нас, и в ее взгляде читается какая-то печаль.

Потом я вижу себя, но уже взрослую. Я стою перед зеркалом, и мое отражение… оно не мое. Это лицо незнакомой женщины, но с такими же глубокими морщинками, как у бабушки, и с такой же печалью в глазах. Она смотрит на меня, и я чувствую, как будто она хочет мне что-то сказать, но не может.

А потом… Мне снится, что я просыпаюсь в какой-то теплой стране, где я никого не знаю и начинаю что-то искать. И это не первый раз. Эти сны преследуют меня каждую ночь. Они такие реальные, такие живые, что я начинаю сомневаться в том, что это всего лишь сны.
Я чувствую, что что-то происходит. Что-то важное. Что-то, что связано с моим прошлым, с моей семьей, с бабушкой Аней. И эти странные родственники, которые приходили ко мне… Может быть, они как-то связаны с этими снами? Может быть, они знают что-то, чего не знаю я?

Не знаю, как это для других, а для меня это открытие: до меня сегодня ночью и даже под самое утро внезапно дошло, что при общении с людьми, даже самыми близкими, с сестрой там или подружкой, мы видим их всегда со стороны и воспринимаем, ну, как бы посторонних, то есть так, как оно нам видится.
А ведь на самом деле мы не знаем, что у них в этот момент в голове, что они чувствуют, о чем переживают. Мы изнутри их не видим, потому что смотрим своими глазами и смотрим тем, что у нас самих внутри – душа ли там, сердце, ум или еще что-то такое.
Значит, мы легко можем ошибиться, не понять человека, не поймать его настроение, в общем, не въехать. Может быть, у него что-то болит, а мы ему в этот момент грузим про платье, что на днях попалось на глаза в магазине и очень понравилось или заливаем ему про то, что хочется вот прямо сейчас оказаться где-нибудь на берегу теплого и солнечного моря, когда у нас, как всегда, климат такой умеренный, самый мерзкий, противный и, кажется, вот-вот будет дождь.

Я не знаю, хорошо это или плохо. Может быть, я плохо объяснила. Но хотелось бы не оказаться дурочкой перед другим человеком, а тем более, перед тем, кто дорог и с которым мне интересно, и который мне приятен, нравится. Это я смело могу сказать и про бабушку Аню, про маму, и про мою сестру Илонку, и про Дашу, мою подругу. И про Никиту. А здесь стоп! Про него у меня вообще, особая история.
Я должна разобраться в этом. Я должна понять, что происходит. Я должна узнать, почему эти сны преследуют меня. Я должна узнать, кто эти странные родственники и чего они хотят.

Я расскажу доктору об этих снах. Может быть, он сможет мне помочь. Может быть, он сможет объяснить, что со мной происходит. Но я чувствую, что это не просто медицинская проблема. Это что-то большее. Это что-то, что связано с моей душой, с моей памятью, с моей судьбой.
Я после больницы обязательно возьму выходной и поеду к маме. Ей я могу доверять. Она всегда выслушает меня и поддержит. Может быть, вместе мы сможем разобраться в этом кошмаре.

Я должна начать с бабушки Ани. Я должна вспомнить все, что она мне рассказывала, все ее истории, все ее секреты. Может быть, в них кроется ключ к разгадке.
Я достану старые фотографии. Я буду смотреть на лица своих родных, пытаясь найти в них ответы. Я буду искать подсказки в их глазах, в их улыбках, в их позах.
Я не знаю, что меня ждет впереди. Я не знаю, что я найду. Но я знаю одно: я не сдамся. Я буду бороться за свою память, за свою правду, за свою жизнь.
Я должна узнать, кто я такая. Я должна узнать, откуда я родом. Я должна узнать, что со мной происходит.
И я узнаю. Я обязательно узнаю. Даже если это будет стоить мне всего. Потому что это моя жизнь. И я не позволю никому ее украсть. Ни снам, ни странным родственникам, ни даже самой судьбе. Но вот опять сон…

– Эличка, малышка, а как ты сюда попала? Что случилось?
– Ой! Мамуля! А откуда ты здесь?
– Сама же и звала…
– Я?
– Мне Даша, подруга твоя написала, что ты в больнице, зовешь маму.
– Надо же! Я не просила ее об этом. Не хотела тебя расстраивать…
– Ты, наверное, с этим встречалась? С Никитой, а я говорила тебе, не связывай себя с ним… Шептевы с Демешиными никогда не общались и не дружили.
– Перестань! Я сама разберусь.
– Мамуль, а у нас есть кто-нибудь из родни или знакомых в Китае?
– Что это ты еще придумала? Нет и не было. Никогда. Ты за себя расскажи. Так что же это такое? Как ты здесь оказалась?
– Ой, мама, я… Я и сама не знаю. Не помню. Все как-то из головы вылетело… Надо же, не догадалась спросить у доктора. Я просто вообще не думала об этом.
Эх! А действительно, кто бы мне рассказал, а как это так вышло, что я вдруг в больнице?

РОЗОВЫЕ РОЗЫ

...Это случилось так просто и так неожиданно, что я до сих пор не могу понять, как всё это могло произойти. Да, в тот день мы гуляли в парке. Недалеко от реки. Было что-то особенное в этом дне, как будто само небо, солнце и ветер сговорились, чтобы сделать его идеальным. Мы шли по гравийной дорожке, она смеялась, а я шутил, держал её за руку и чувствовал себя бесконечно счастливым. В тот момент для меня не существовало ничего кроме неё — её улыбки, её глаз, её дыхания рядом. Мы были будто в своём мире, где ничто не могло нас тронуть.

И вдруг громкий голос из динамика пронзил этот идеальный момент. По всему парку звучало объявление: «Внимание! Идет задержание особо опасных преступников. Просьба всем оставаться на своих местах и соблюдать меры предосторожности!» Мы остановились, озадаченные, не понимая, что происходит. Я посмотрел на неё — её глаза расширились, в них мелькнул страх. Мы оба инстинктивно прислушивались, ловя каждый звук вокруг нас.

И вдруг я увидел его. Мужчина с огромным букетом красных цветов, как будто только что купленным для какого-то праздника. Он выглядел нелепо среди напряжённого парка — его рваная куртка, грязные ботинки, и этот огромный букет, пылающий красным. Но его глаза... они были холодными, жесткими, и в этом взгляде было что-то звериное, несущее угрозу. Он шёл прямо к нам, и я внезапно понял, что цветы — это не просто цветы.

Он подошел слишком близко, и я услышал шепот, резкий, словно шипение змеи:

— Стоять! Не двигаться, не дергаться, — сказал он, и за букетом я разглядел что-то черное, что-то угрожающее, спрятанное между бутонами роз. Это был пистолет. Большой, массивный, черный, как сама смерть, прячущийся среди этих алых цветов.

— Слушайте сюда, — продолжил он с ухмылкой, — вы теперь идёте со мной. Будете моим прикрытием, чтобы я мог пройти через этот чёртов парк. Ни звука, ни движения, иначе... — он прижал букет ближе, и я почувствовал, как холодок страха пробежал по спине.

Элина сжала мою руку. Ее словно парализовало. Я чувствовал, как она дрожит, как её пальцы сжимаются, словно пытаясь удержаться за что-то реальное в этом кошмаре. Я посмотрел на неё, на её глаза, полные ужаса, и во мне что-то щелкнуло. Протест! Несогласие. Я не мог позволить этому человеку взять нас в заложники. Я должен был что-то сделать. И очень быстро. Я должен защитить её.

В тот момент всё вокруг остановилось. Как будто кто-то щелкнул выключателем. Время замедлилось, и я почувствовал, как прилив адреналина захлестнул меня. И тут же краем глаза я увидел второго: высокий, плотный, пружинистый, как рысь, с настороженным лицом. Он тоже с оружием и шел следом за нами в метрах десяти, но прижимался к деревьям…

Я сделал движение — резкое, необдуманное, но единственное, что показалось в тот момент правильным. Я схватил оборотня с розами за запястье, хотел вывернуть ему руку, выбить оружие, вырвать букет, но всё пошло не так, как я представлял. Чтобы не оказаться на линии огня, мне следовало сделать очень резкий разворот, уходя левым плечом вправо – подталкивая туда же его вытянутую руку с пистолетом, и тогда только правой рукой перехватить его запястье... А он оказался очень юрким, сообразительным, он тоже в этот момент стал разворачиваться вправо, так, что снова оказался напротив меня, и я увидел, как полетели в разные стороны лепестки роз, успел увидеть яркую вспышку, а самого выстрела не услышал. Конечно, он имел какую-то боевую подготовку, владел координацией и был довольно-таки ловок. Моя самонадеянность подвела меня, и поспешность сорвала мой план… Нужно было тщательнее подготовить атаку, сначала подчиниться, прикинуться слабым, неуклюжим. Этот второй – дружок и напарник душегуба, это он сбил меня с толку, появился неожиданно, это и было, наверное, причиной моей неудачи, почему я так несвоевременно попытался обезоружить мерзавца.

Оглушительный хлопок, он разорвал тишину этого парка. Цветы из букета разлетелись, алые лепестки, как брызги крови, посыпались на гравийную дорожку. Я почувствовал боль, жгучую, пронизывающую грудь, и в тот же миг ещё один выстрел — моя девушка вскрикнула, и её голос прозвучал, как что-то далёкое, ускользающее, растворяющееся в гулком эхо.

Я упал на землю, и перед глазами всё поплыло. Красные цветы валялись вокруг нас, их мягкость и яркость были последним, что я увидел в этом мире. Всё тут же погрузилось в темноту, и я больше не чувствовал её руки, не слышал её голоса. Где-то вдали я услышал новые выстрелы, крики, звуки сирен, но всё это показалось уже неважным. Всё это становилось чем-то далёким, как шум другого мира.

…Когда я очнулся, я уже потерял этот парк. Я не был в этом мире. Всё вокруг было другим — неясным, размытым, словно я оказался в странной реальности, где нет чётких границ, где всё существует на грани между сном и явью. Я не знал, где она, моя Элина. Я не знал, жива ли она. Я помню только её глаза, её испуганный взгляд, и это ощущение вины не отпускает меня, словно тяжёлая глыба, давящая на грудь.

Я корю себя каждый день. Здесь, в этом странном мире, я ощущаю, как медленно забываю её лицо, её голос, её запах. Это самое ужасное — забывать. Но я не могу позволить себе забыть её. Я должен найти её. Если она тоже здесь, в этом ином мире, я должен её найти. Должен помочь ей, если она нуждается в этом. Ведь я обещал защищать её. И пусть я не сдержал обещание тогда, в тот миг, когда всё пошло не так, я сделаю всё, чтобы выполнить его теперь.

В этом мире, полном теней и отражений, я буду искать её. Даже если это потребует всей моей жизни, даже если это будет мой единственный путь — найти её и вновь взять её за руку, чтобы больше никогда не отпускать. Я не знаю, что ждёт меня впереди, но я точно знаю одно: её свет, её образ — это то, что ведёт меня сквозь этот мрак, через этот странный мир, который стал моим домом после того ужасного дня.

КРАСНАЯ СМОРОДИНА

Опять этот сон. Сон, который второй или уже в третий раз вторгается в мою реальность, переплетаясь с дневными мыслями, оставляя после себя едва уловимый привкус чего-то грандиозного и одновременно пугающего. Но примерно с одним и тем же началом. Я та еще потеряшка, брожу в каком-то необыкновенно разноцветном городе, который лег в берега океана, и где все движется, крутится, шумит, бибикает. Фасады зданий – причуды архитектурных стилей, изгибаются в немыслимых узорах, а чистота улиц кажется неземной. Этот город, как зеркало, отражается в безмятежных водах океана, у его берегов. И в этом отражении – вся жизнь: движение, шум, переливы света, гул голосов.

Я ищу Арабскую улицу. Почему именно арабскую? Само название звучит как шифр, как ключ к неведомому. Может, это просто особенный район, где мусульмане живут, или же само воплощение древних восточных легенд. Оказывается, я ищу отель «Санта-Гран» – еще один элемент мозаики, который я никак не могу сложить. Здесь меня кто-то ждет.
Сон чарует, обволакивает мягкостью и яркостью. Маленькие, словно из сказки, домики, разноцветные, с деревянными ставнями, украшенными тонкой резьбой, соседствуют с лавками, источающими ароматы пряностей и экзотических духов. Тут и там – маленькие ресторанчики, манящие национальными блюдами, и магазины, полные диковинных украшений и безделушек.

Мой английский – единственное средство навигации в этом восточном лабиринте. Я обращаюсь к местной женщине, чье лицо освещено солнцем, как и весь этот город. Она, с легкостью, присущей жителям мест, где все понятно, объясняет, как попасть на искомую улицу. Лестница, широкая, белая, поднимает меня в другой квартал. Вокруг – ухоженные кусты, деревья с густой, сочной листвой. Здесь прохладнее, спокойнее, и тревога, что я могу попасть в знойную пустыню, отступает.
И вот, снова встреча. На этот раз женщина одета в традиционное арабское одеяние, ее наряд – словно часть самого города, его истории. Спрашиваю об отеле «Санта-Гран».

Ответ ее звучит как пророчество: «Теперь спустись обратно, там будет арка. И ты увидишь, что ищешь. Но знай, если свернешь, мы тебя уже в этом городе не найдем!»
Ее слова, произнесенные с какой-то предупредительной серьезностью, ошарашивают меня. Я не понимаю. Может быть, я неправильно перевела? Но я иду дальше, как велено, подчиняясь невидимой силе, которая ведет меня. Впереди – базар. Рынок, бурлящий жизнью, где торгуют овощами, семенами, фруктами. И вдруг, издалека, я вижу, как к торговым рядам, откуда-то сбоку, скатывается огромная, шумная, возбужденная толпа, облаченная в пестрые одежды. Картинка оживает: вижу, как опрокидываются тележки с мандаринами, разносортными манго и просыпаются из корзин ягоды, и среди них я вижу чернику и много-много смородины. Красной. Меня это почему-то очень волнует, не нравится, я отвожу глаза, а когда снова смотрю на базар, то он вместе с улицей и всеми людьми куда-то исчезает, растворяется. Ведь много ягод, смородины, я же где-то читала в Соннике, не к добру это! А к печали и неприятностям!

Я отвожу взгляд, чувствуя, как что-то важное ускользает. Когда я вновь смотрю на базар, он исчезает. Вместе с улицей, вместе со всеми людьми, он растворяется, словно его никогда и не было.
И тут ко мне подходит Илона. Моя сестра. Такая же, как в жизни, — светлая, бойкая, с быстрым шагом. Ее появление – как спасительный якорь в этом зыбком мире.
— Мы уже с мамой и Дашкой тебя обыскались! Мы опаздываем на ужин, – ее голос, такой знакомый, такой родной, успокаивает меня. – Пойдём, я покажу короткую дорогу.

Я с облегчением беру её за руку. Ее прикосновение – будто нить, связывающая меня с привычным миром, с реальностью, которую я, кажется, начинаю терять. Мы проходим через зеленую, увитую плющем калитку, входим в квартал, напоминающий старую Алушту, с ее двухэтажными особняками из бело-жёлтого камня, с ажурными верандами и с резными колоннами, четырёхгранными башенками с куполами.
Илонка посмеивается, её смех – как звон колокольчиков:
— Заблудилась? Ну, это в твоём стиле. С тобой — хоть в лес за грибами, хоть в поля за ягодами — обязательно потеряешься.
Я улыбаюсь, чувствуя, как напряжение постепенно отступает. Она ободряюще толкает меня в плечо, её глаза сияют такой теплотой, что мне кажется, я могу всё.
— Пойдём. Тут немного осталось..
Мы поднимаемся по зелёным холмам, которые кажутся живыми, дышащими. Всё выше и выше, словно сама земля тянет нас к небу. И вот – небольшая площадь. На ней тоже много людей. А сбоку у поворота на узкую улочку сидит женщина в белом. Старушка, чьи глаза, глубокие, как два небесных озера, и лицо покрыто тонкой сеткой морщин. Она держит на руках младенца. Но лицо у младенца – совсем не детское. Ее собственное, старческое, с отпечатком прожитых веков. Мы проходим мимо, и я слышу недовольный шепот. Злобный или предупреждающий, я не понимаю. Но что-то в этом звуке вызывает во мне холодок.

Мне не по себе. Я спрашиваю у Илоны, нет ли у нее монеток? Она достает из белой сумочки три сверкающих серебром. Я кладу их в дрожащую ладонь старухи. И вдруг, на долю секунды, замечаю, как её взгляд меняется. Он словно проясняется, в нем мелькает что-то похожее на узнавание. Но она ничего не говорит, лишь снова погружается в свою безмолвную печаль.
А мы идём дальше по тенистой аллее. Вокруг – то ли сосны, то ли пихты, рядом с ними какие-то экзотические деревья с широкими, изумрудными листьями. Домики, примостившиеся среди деревьев, с загнутыми крышами, напоминают игрушечные, как будто вырезаны из бумаги, легкие, изящные. Я про себя думаю, что за чудо город такой, дачный поселок что ли у них тут? Это просто сложно представить на сколько ярок этот сон, настолько пронзительны ощущения. Горы окутаны зеленью, из которых бьют родники и журчат ручьи. Мы поднимаемся на самый верх, и я вижу, как весь этот райский уголок, уходящий вниз, к горизонту, постепенно превращается в выжженную пустыню. Камни, песок, пыль. Никаких деревьев. Никакой воды. Только сухой, слепящий свет.

— Мы что-то очень далеко ушли от того места, в которое нам надо… – говорю я, голос мой звучит неуверенно.
— Может быть, – отвечает Илона, её тон спокоен, но в нем слышится какая-то внутренняя напряженность. – Но это ты слишком далеко ушла. Нам надо возвращаться.
И вот мы поднимаемся ещё выше, на самую вершину, где воздух становится прозрачным и разреженным. И я вижу: внизу всё, вся эта красота, которую мы только что проходили, исчезает. Превращается в пустыню. Камни, песок, пыль. Никаких деревьев. Никакой воды. Только сухой, безжалостный свет.
— Мы ушли слишком далеко, – повторю я, чувствуя, как мои ноги становятся ватными.
— Ещё есть время, – отвечает сестра. – Но ты должна сама решить, куда хочешь.
И в этот момент… я слышу голос. Не громкий, но отчётливый, проникающий сквозь завесу сна и реальности. Как будто зов, идущий из самой моей глубины:
«Элинушка… отзовись…»
Я замираю. А Илона ничего не замечает. Она смотрит куда-то вдаль, словно ищет дорогу.
Голос повторяется, тихий, но цепляющийся за душу, как тончайшая, но прочная ниточка: «Я ищу тебя… я помню…»

Я поворачиваюсь. Там, в просвете деревьев, который ещё минуту назад был частью райского пейзажа, а теперь – лишь начало пустынной пустоты, будто тень, возникает силуэт. Мне не видно лица, не видно черт, но я чувствую – он родной. Он – мой. Это не просто кто-то, это часть меня, часть моей души.
— Никита…? – едва слышно шепчу я, и в этот момент город, холмы, сестра, старуха с младенцем – всё рассыпается, как карточный домик. Растворяется в пустоте, оставляя меня наедине с этим зовом, с этим ощущением незримого присутствия.
И я пробуждаюсь.

ИНЕТ — ЭТО МЫ НАСТОЯЩИЕ!

...А знаете, меня не беспокоят законы ваши жанра! Конца не будет. То есть, его просто нет. Быть может, только сейчас. А потом нам объявят. Да и вряд ли это будет конец. Но я опять о себе… Ничего пока что не кончилось и, по правде, я не знаю, что дальше будет. Но будет. Вопрос только: что? И я еще раз умру? Или дальше уже некуда и не во что умирать? А то вот, буду жить. В инете! А то, вот, войду еще в в "телеграмм", на форум какой-нибудь и к вам на сайт?

Мысль сильнее электричества и любого магнетизма, и иных полей. Она быстрее звука, света. Она мгновенна. Где ваша мысль, там и вы.
И я вот сейчас... у постели, у одного человека. Очень много он бед принес людям! А кого-то и осчастливил. А что будет с ним самим? О! Я, кажется, могу об этом рассказать. Имею, как говорится, доступ. К этому тайнику сокровенных знаний. И в Москве сейчас ночь. Опишу. Но что? Все, как обычно. Смешно он спит. У него рот открыт, как у мертвого. Руками во сне вскидывает часто.
Ищет им место. И затихает, когда одну кладет ниже пупка, а другую – под ухо. Часы дорогие на тумбочке. А он вдруг просыпается, смотрит на руку, думая, что там часы... Почему его так беспокоит время? Он что-то хочет успеть или... уже опоздал. Безнадежно. Вижу, что скоро будет у него и с ним... Мне нельзя вам говорить об этом. Но есть уже среди живых те, кто знает, каков будет день нового президентства в России. Я вижу эти лица... Зачем мне этот высокопоставленный?! И разве мы не видели, что стало с царями? Я перенесусь сейчас... Куда? Хочу к Тебе, Элинушка. Мне бы только увидеть тебя сейчас.

Одно из двух: или я с ума сошел, или я все-таки умер. Или умер, будучи глубоко умалишенным. А если я нормальный? И вовсе не умер? Тогда, наверное, лучше будет умереть. Поскорей. Но как? Вот, иди и утопись. Или заберись на крышу девятиэтажки и кинь себя вниз. Или – хорошо, если бы был пистолет. А то, может быть, смастерить его самому? На один только выстрел. Или - гораздо интереснее – пойти и ограбить банк? А он такой стеклянный, и внутри – сплошная охрана. И как я открою сейф? А зачем мне банк? Куда поеду? Что куплю?

Я хочу умереть. По-настоящему. Но почему-то не умираю. Броситься под поезд? А где здесь поезда? Они тут не ходят давно. Вижу ржавые рельсы в зеленой густой траве. Разрушено всё, и города и деревни, и всё обанкротили, и не стало железной дороги…

Я вспомнил! В детстве своем деревенском сидел на высокой горе и смотрел, как далеко из-за синих лесов появлялся зеленый пассажирский поезд, и приближался, и пролетал не так уже и далеко от моей деревни, сразу за речушкой Барабановкой, за полем, где я пас коров. И поезд мне тот каждый раз казался чудом необыкновенным и люди, едущие в нем, героями какой-то сказки. Поезд мчал их куда-то в города большой и взрослой страны, исполненной чудес и приключений, праздников и музыки, и еще, конечно, подвигов. Там было всё красиво. И я мечтал, что когда-нибудь также поеду в этом поезде.

И были в моей жизни поезда и пароходы, и были самолеты, и оленьи упряжки, и боевые машины пехоты. И я побывал в той стране, и я там жил. Но уже не по-детски. И однажды, не так давно, я проезжал в том же поезде мимо своей деревни, возвращаясь из той, действительно, сказочной страны, вкусив достаточно приключений и подвигов, ресторанов и всевозможных трудов. И смотрел уже жадно из прокуренного тамбура на свою чистую из детства деревню, и гора та уже не казалась мне большой, и Барабановка почти что высохла.

И теперь я никуда не еду. И мне не надо уже никуда. Да и кто меня пустит?! И я смотрю с той самой горы моего детства, сам уже почти весь седой. И смотрю теперь с иным восторгом, а того верней, безучастно смотрю. И могу отсюда, куда хочу перемещаться. Но только, чтобы смотреть. А участвовать - мне не дано дороги.

В инет беги! Беги в Интернет! – себе я говорю. – В фейсбук беги! Войди в "Одноклассники"! «Всем привет!» - стучу по клавиатуре. Меня не узнают, никто не отвечает.

Я хочу умереть. Но кто-то говорит: «Это ты всегда успеешь. Это – малодушие твое. Это слишком легкий путь!»

Да, да! Я еще успею умереть. Но как успеть, если вокруг уже все вовремя воскресли и куда-то делись?! А я один остался жить в этой жизни, которой теперь нет.

...Меня сейчас осенило: все это сон. Все, что пишу, мне просто снится. Но! Тогда вы не можете прочесть этих строк. Меня кто-нибудь читает? И в ответ - тишина. Никто не отвечает.

Просто глупый навязчивый сон! Осенний мой сон. Когда уже все отцвело, завяло, обсыпалось и оголилось. Тогда проснись! Себе я говорю. И все пройдет, не станет наваждения. И вот я только что заметался и замычал… И попытка мне не удалась проснуться. И мне стало только хуже. Вот, вижу, ползут какие-то люди злобные, они критикуют меня. Вот сейчас я попробую еще раз рвануться вперед – прочь из сна!

И с ужасом леденящим мой ум, понимаю, что это не сон. Но этого не может быть. Я же пишу, вот лихорадочно стучу по буквам… Сон. Сон! Помогите! Я, кажется, опять мычу и слышу свои стоны.

...Я очнулся. И вижу, что ничего не изменилось. Сон прошел. И сон продолжается. Один прошел, который был неприятный. И сон продолжается. Он – никакой, непонятный. Я в нем живу и, наверное, жил всегда. А вы? Не спите? Меня кто-нибудь видит?

Я в этом сне жил до смерти. Так что же, я все-таки умер? И еще умею видеть сны? Ну, не умею, конечно. Они сами идут. Без меня. Без моего разрешения. Я просто отключаюсь, а они идут. Как хотят, про что хотят. Кто-то крутит кино, а я лишь только зритель. Как в детском летнем лагере, что крутят, то и смотри, а не хочешь, иди, покури. Тайком. В кустах. С друзьями. И с одной девчонкой. Она с нами курит и стрижется, как мы, на лысо.

А после кино всегда был ужин, а потом опять играли…

...Если я живой, тогда выгляну в окно и увижу соседей. Живых. Увижу деревья и ветер, который листьями и моими волосами играет. Да, этих соседей я знаю. Но они всегда сами по себе жили и даже редко здоровались. Что я им скажу? Подумают, совсем дурак – этот мужик: псих-одиночка!

Я оказался на улице. Во дворе чужого дома. Соседи возились со своей машиной. Парень даже посмотрел в мою сторону и, мне показалось, чуть кивнул. И девчонка его подняла глаза от мотора, который они разбирали, но в котором она совсем не разбиралась, и тоже посмотрела на меня. Но почему-то мельком, рассеянно. И я тогда увидел, что у них скоро будет ребенок, и она слушает в себе его зарождение. И я уже знаю имя, которым они назовут мальчишку: Артур. Впрочем, ко мне это не имеет никакого отношения. И я не стал испытывать реал. Ведь было всё и так реально.

Интересно, если я могу нажимать на клавиатуру, смогу ли я поднять простой камень? А то еще и бросить его? Как глупо! Зачем мне трогать камень? И я ударил по нему ногой. И камень… полетел! Без сопротивления. Но тут же и меня не стало. Там, где только что лежал этот камень.

Где я? Ведь все реально. Я могу всех трогать. Они, кого вижу, видят меня. Или мне кажется, что так оно и есть? Меня никто не видит. Здесь нет речи, нет слов, здесь понимают.

Тень! У меня должна быть тень! Но я почему-то её не вижу. Есть ли у меня тень? Какая еще тень? Нужен свет! Нужно солнце! Вот почему мне никак не увидеть свою тень: потому что солнце, этот свет падает и стоит так, как бы прямо надо мной, и куда я, туда и он, и вот я кручусь сейчас, чтобы поймать свою тень, а она убегает, как солнечный зайчик. Потому я не вижу её.

В реале что? А что в реале? Только то, что я пишу сейчас. Пишу вот это. Расщепив себя и свое сознание. И поместив себя в этом мерзком инете, в этом мерзком и сладком инете, потому что здесь я - живой в этом своем сумасшествии, в какой-то не подвластной мне сознательности и бестолковости, конечно. То есть в никчемности, пустоте, бессмыслии… самого себя прежде всего.

Я должен помолиться. Просто помолиться. А молитесь ли вы? И ждать, что скажет Бог. Он ответит. Но Он еще не отвечает. Да! А что Ему и до меня как будто дело?! Он миры творит. А я – вот буквы. Он – Дух! Животворит. А буквы - мертвые по сути. Эх, если бы кто-нибудь меня читал! Ведь это все в моем воображении.

Игра ума при жизни или после смерти.

А люди зато вместо Бога говорят все наперебой, я слышу голоса, я их понимаю: один шустрей другого. Они меня все учат, как надо жить и что мне делать, и как надо верить в Бога. А я? А я давно у Бога! Убогий я. Смешно? Я все-таки живой. И, видимо, еще буду. И никаких чудес! Их нет. Не существует. Но вот, Инет. Реален, просто жуть! Инет – мой ум. Инет – их мысли. Инет – наш мозг. Всеобщее сознание. И еще… Его одного только знание. Зачем оно мне, вот это сознание?! Невидимое. Недоступный я. Неприступное пространство – и все в моей голове. Да, нет же, не в голове! Головы моей нет. Если я умер, откуда ей взяться? А если живой? Да что же тогда это за голова?! Вместилище, влагалище безумья!

Я не знаю, что со мной. Сейчас мне становится все хуже и хуже. Сейчас что-то будет. Мне очень больно. Я не могу к вам, люди! А я ведь так вас люблю!

Унылый, я поплелся к реке. Увидеть кого-нибудь живого.

СНОСКА ОТ ИЗДАТЕЛЯ: Подлинная тайна лежит не в буквах Традиции, а в том, что лежит между буквами... Драма любого человека состоит в том, что ему слишком много дано, причем он может даже не подозревать об этом. Нет ничего более трагического, чем «проспать» духовно человеческую жизнь — трагического по своим последствиям, по потере тех необыкновенных и уникальных возможностей, которые предоставляет каждому из нас человеческое рождение. Драма заключается также в том, что после человеческой жизни — душа может идти только вверх или вниз, что вытекает из ее центрального положения. Судьба человека апокалиптична по его собственной сути. Каждый человек, может быть, — самое драматическое существо во Вселенной, тем более при такой нелепой краткости земной жизни. У него нет выхода «золотой середины», выхода успокаивающего, бесчисленного повторения горизонтальных существований...

ПОХОЖДЕНИЯ ЛИСА

Дмитрий Лисовский, он же Лис, в том момент, когда его дружок, открыл стрельбу в парке, вызвав еще больший переполох среди гуляющих, умудрился сразу же метнуться в кусты, а там выскочил на дорожку, ведущую к аттракционам, где его и подхватила группа перепуганных посетителей парка. Они бежали гонимые страхом и неразберихой, вместе с ними побежал и Лис. Они бежали к выходу, но там уже стояла полиция и скопилось много людей. Где его напарник, смог ли скрыться или лежит бездыханный на том же месте рядом с теми, в кого стрелял? Эти мысли стучали Лису в висок и в затылок. Свою «Беретту» он намеренно обронил в кустах и понимал, что ему сейчас просто нельзя отделяться от других посетителей парка. Наоборот, ему лучше оставаться среди них, строить из себя перепуганного и ничего не понимающего гуляку.

Из парка никого не выпускали, и разрозненные группы отдыхающих волей-неволей потянулись к месту, где произошла стрельба. Лис своими глазами видел, как прибыли сразу три! Скорых помощи. Как полиция ленточками пыталась отделить и отогнать любопытных, зевак. Затесавшись среди них, Лис видел и то, как вывозили с места происшествия два тела. А Утюга, то бишь Юрика Устюжина, среди них не было. Значит, сумел прорваться, уйти от погони. Лис, оставаясь в окружении других отдыхающих, выглядывал скопления и группы людей, нет ли где среди них его сотоварища, может быть, как и он, решившего смешаться в толпе.

Выбраться из парка ему опять же помогла случайная компания парней и девчонок, которым не захотелось толкаться на выходе - проходить через полицейский пост. Они уверенно через газоны, лужайки, через невысокие кустики и минуя несколько дорожек, побежали на левую сторону к довольно высокой старинной ограде парка: скорее всего, уже знали о том, что там какой-то ремонт и часть забора просто снята или сломана. На Лиса никто не обратил внимания, принимая его за такого же, как они, гуляку из парка.

А далее нужно было найти ночлег и какое-нибудь подходящее место, чтобы укрыться. И он нашел убежище чуть ли не в центре города – в полуразрушенной и заброшенной, огороженной забором бывшей гостинице «Камелия». Здесь он и просидел, как мышь, два дня. На третий день голод выгнал его поискать ближайший продуктовый магазин. Отогнув доски забора, он вышел на улицу и тут же нос к носу столкнулся с прохожим.
– Ой! А что ты тут шаришься? – Выпалил от неожиданности полноватый лет под сорок мужчина. Он был в летней майке и в кепке.
– Что-что! Сторожу я тут! Не видишь что ли? – Лис не растерялся и стал демонстративно двигать подвижными досками. – Видишь, гады какие-то постоянно ломают! А мне тут ходи, смотри… За вами!
Таков ответ и прием сразу же расположил незнакомца.
– А мне, понимаешь, скукота нашла. Лето уходит, а выпить не с кем! – Заговорил прохожий. – Да ты не подумай, это не я доски-то эти твои тронул. Тут кого только не шляется!
Незнакомец оправдывался и даже предложил Лису выпить с ним за компанию. Сообщил, что магазинчик совсем рядом, за угол только свернуть.
– Ты меня тут и подожди, а я мигом! Закусь возьму, пузырь возьму…
Вот это мероприятие уже точно никак не входило в планы Лиса. Хотя выпить, оно, конечно, и неплохо бы было.
– А звать тебя как?
– Григорий зови. Александрович.
– А я – Дима. Димон. – Лис пожал руку мужчине. – Ты знаешь, погоди меня вон там, на углу… Мне, знаешь, кстати, тоже в магазин надо. Я сейчас мигом, сдам смену и присоединюсь.

Мужчина повеселел, развел руки, обрадовался вероятному компаньону.
– Да не вопрос. Давай уже сдавай свою смену и присоединяйся. Я у магазина тебя и подожду.
Мужчина пошел по улице вперед, а Лис отодвинул доски обратно, протиснулся по другую сторону забора, оглядел еще раз полуразрушенную гостиницу, помялся, потоптался, рассчитывая, что Григорий Александрович за это время уже свернул за угол, и тогда сам уже выбрался на улицу. Как и ожидал, магазин увидел сразу в тени деревьев и мающегося там же у крыльца нового знакомого.

С Григорием Александровичем Лису повезло. Его супруга уехала к родственникам на дачу, наказала много не пить и не дурить. Лис накупил продуктов и сразу две бутылки водки, блок сигарет. А мужчина сам предложил ему гостеприимство, поскольку пить где-нибудь во дворах не было смысла. Жил он неподалеку, на соседней с бывшей гостиницей улице.

Конечно, выпили. Слово за словом, Лис посетовал, что с утра ему снова на смену, а ехать домой далековато, на что Григорий Александрович тут же предложил свободный диван в гостиной комнате. До этого Лис нагрузил нечаянному собутыльнику про то, что сам он из пригорода, приехал поискать работу, но ничего путного пока что не нашел, потому и устроился сторожем. Григорий Александрович, очевидно, не утомлял себя подозрениями, был человеком простодушным и что говорили ему, то и принимал на веру.

Был у Григория Александровича пылесос, был и телевизор. В девять вечера он хотя и пьянехонький, включил по привычке вечерние новости, под них обычно и засыпал. Лис вел себя как мог корректно, ничего лишнего не болтал, остерегаясь попасть впросак, и вопросов лишних хозяину жилища не задавал.
Из телевизионных новостей Лис узнал подробности о происшествии в городском парке. Узнал, что там погиб случайный прохожий, а его молодая спутница в тяжелом состоянии доставлена в больницу, за ее жизнь в настоящее время борются врачи. Предполагаемому преступнику удалось скрыться. При этом некоторые из очевидцев происшествия утверждают, что преступников было двое. В городе объявлен план "Переплет", это значит, проверяют все вокзалы, поезда и автобусы.

ЛИС НАВОДЧИК

...Эта вынужденная жизнь невпопад да еще и в чужом городе калечила Лису нервы и даже портила походку: он стал прихрамывать. Сначала с умыслом, чтобы был повод как бы невзначай остановиться где-нибудь посреди улицы и оглядеться, не идет ли кто-нибудь за ним следом. После вереницы последних событий он реально стал бояться слежки и былой уверенности в своей безопасности уже не имел. А теперь он во время своих вылазок в город часто прихрамывал, потому что вошел в привычку, а тут еще время от времени спина стала томить заунывными болями в пояснице, хотя молодой организм все еще годился на подвиги, да и сам его владелец желал бы добавить к своим серым будням хотя бы каких-нибудь свежих приключений.

Однозначно, из этого города ему нужно куда-то исчезнуть, и чем быстрее, тем лучше. Хотя, с другой стороны, он так рассуждал, здесь его как раз могут и не искать. В полиции никому и в голову не придет полагать, будто криминальная парочка залетных гастролеров застряла где-то совсем рядом, и прямо под носом у них, а не ушла куда-нибудь поближе к границе. Из тех же вечерних сообщений по телеку Лис уже через день узнал, похоже, это его дружок, Юрик, он же Утюг засветился в очередном происшествии в небольшом городке в двухстах километрах отсюда.

Неизвестный мужчина открыл стрельбу в небольшом цветочном магазинчике, ранил молоденькую продавщицу, и все лишь за ради того, чтобы почистить совсем уже скромную кассу цветочницы. Раненая девица подробно описала, как выглядел нападающий, при этом она утверждает, что с ним был и напарник, он якобы стоял и сторожил ситуацию на улице со стороны входа, поэтому она не смогла толково рассказать полиции, каков его портрет и приметы. Фоторобот на Юрика уже каждый день транслировали населению, и Лису показалось, что некоторое, почти неуловимое, сходство есть. Но откуда явился у Юрика какой-то еще подельник? Может быть, это просто случайный прохожий топтался у дверей магазина? Или опять чего-нибудь напутали в полиции или в этих самых новостях.

Черно-белая картинка фоторобота, не слишком четкая, изображала какого-то подозрительного типа в вязаной шапочке. Но скулы и общие черты указывали на монгольский тип лица. Лис помнил, что Юрик как-то хвастался или зачем-то выпендривался перед курсантами морского училища, будто его дальние предки состояли некогда в некотором родстве с Чингисханом. Но самолично Лис подтвердить это никак не мог: сколько раз, он, бывало, вглядывался в лицо и в профиль своего друга и наставника, никаких следов татаро-монгольского ига в нем не находил. А вот то, что немножко смахивало на Рэмбо, этого в Утюге хватало, разве что с росточком не очень вышел и комплекцией не такой, как у самого Лиса, крупного и высокого парня. После показа в новостях по телевизору фоторобота якобы на Юрика Лис поставил себе мысленно отметку "пять" за поведение, поскольку свою шерстяную шапочку он элементарно забыл в бывшей будке администратора в развалинах "Камелии", где и провел несколько ночей после бегства из парка.

А с Григорием Александровичем Лис чуть не спалился. Простецкий дядечка среди бела дня, прихватив с собой пузырь водочки, решил навестить квартиранта непосредственно на рабочем месте, оказалось, пока искал сторожа, облазил почти всю территорию вокруг заброшенной гостиницы, но его так и не нашел. О чем и сообщил вернувшемуся в квартиру ближе к вечеру Димону. Лис, как обычно, соврав с утра, будто бы он пошел на смену сторожить развалины «Камелии», на самом деле двинулся на местный рынок – изучить обстановку, поглядеть, что там и как, и между делом приглядеться к тайной жизни торговых площадей. Но здесь уже явно требовалось какое-нибудь объяснение. И Лис нагородил Григорию Александровичу очередную кучу всякого вранья: про то, что мастер, сволочь, его начальник, денег не заплатил, приказал сторожей всех разогнать и само место службы прикрыть, типа никому эти развалины уже не нужны и сторожить там больше нечего.

Лиса интересовали близкие по духу и предпочтениям персоны, а именно те, кто курировали, крышевали и опекали рынок, и кто знает, может быть, имело смысл прибиться как-нибудь к этим местным браткам. В одиночку Лис ничего не умел и не хотел. После Юрика ему без лидера оказалось трудновато решиться на что-нибудь дельное и смелое. Крутых, привычно нагловатых парней он вычислил быстро, понаблюдал за ними, как ходят между торговыми рядами, как смотрят, с кем общаются. В основном трясли продавцов, а ходили по-хозяйски, руки в карманах одинаковых коротких кожанок - и часто без причины плевались по сторонам и ржали. Лис стал выдумывать предлог, как бы ему нечаянно подкатиться к ним, сойтись поближе, и чтобы познакомиться. И скоро, очень скоро ему это удалось. Да только совсем по-другому случаю и в совершенно иных обстоятельствах.

Под крылом этой группировки, что пасла местный рынок, оказалось и городское кладбище, и весь спектр ритуальных услуг. И однажды охранники приволокли к бригадиру каких-то чужаков и наверняка, чудаков: они пытались в полночь под светом фонарей раскопать втихую одну из свежих могил. Но кладбищенский сторож услышал лязг лопат и сам не решился выйти на свет фонарей и поинтересоваться, какого черта копаются здесь неизвестные люди. Он сразу же позвонил знакомому парню из местной группировки, как раз той самой, которая и крышевала эту часть городского бизнеса. А «браток» перезвонил своим, и очень быстро они прикатили на микроавтобусе к кладбищенским воротам. С разных сторон по дорожкам подошли к незадачливым кладоискателям.

Кирюха, этот тот самый знакомый сторожа, сначала ничего не сказал незнакомцам с лопатами, он прошел мимо них со своим фонариком и среди вороха увядших цветов, венков, перемешанных с песком и землей, отыскал табличку, прочитал, кого же здесь захоронили. Какую-то Катю, Кривошлыкову. Прожила бедолага всего-то двадцать три годика.

Гробокопатели стояли понуро у могилы, как вкопанные, но рядом с ними уже появились и сотоварищи Кирюхи, парни плечистые, смешливые и зубастые.
– А вы чо такие смелые? – Кирюха подошел к одному из задержанных. – Ты на часы смотрел? И чего же вы тут копаете, да еще и в такое сказочное время? Колечко Катино что ли с пальчика стащить захотелось?

Один из копателей, было, кинулся к соседней оградке, а там и в кусты, хотел сбежать. Но ловкой подсечкой его через пару шагов сбили с ног и за шиворот приволокли и кинули на испохабленную кое-как могилу.
– Не дури, олень! А то здесь и зароем. – Сурово и внятно заявили незадачливому беглецу и то же самое повторили его дружкам. – Кто дернется, зароем! Так а чо вы тут, бакланы, копаете? Быстро ответили!
– Да это!.. Да то! – незадачливые осквернители кладбищенской земли не находили вразумительного объяснения.
– Вы же лохи, спались по полной! Здесь в каждом секторе видеокамеры. Так быстро сказали мне, чего вы тут рыли?
– Да это не мы. – Пролепетал один из тех, кто так и не выпустил лопату из рук. – Это вот он. – И показал на стоящего здесь же мужчину в темно-красной куртке и с лицом азиата.
– Да, да. Это он нас привел и попросил разрыть. – Присоединился к своему дружку другой гробокопатель.
– Короче! Все быстро к воротам и не пытайтесь бежать. Мы вас отвезем, куда следует. Там вы быстро расскажете, чего здесь нарыли.

Вот так и оказался и Лис в компании братков. Именно этой бригаде он и попался в числе плененных и задержанных, как один из наемных рабочих, попытавшихся разрыть по-быстрому чужую могилу. А еще раньше, днем, этот азиат, и предложил Лису срочно подработать, когда он беспечно расхаживал по местному базару, и может быть, имел надежду чего-нибудь украсть. И так он оказался в составе группировки.

Кирюха сплюнул под ноги, размазав носком кроссовки грязь по потрескавшемуся асфальту.
- Вот же клоуны, даже отмазаться нормально не могут! - Он не любил ночные выезды, особенно такие бестолковые. Но работа есть работа.

– Серега, – кивнул Кирюха в сторону одного из своих помощников, а затем показал на азиата в красной куртке. – Пошарь его. Может, чего интересного найдешь.
Браток, до этого молча наблюдавший за происходящим, подошел к мужчине в красном. Тот съежился под его взглядом. Серега был худощавым, но жилистым, с острым взглядом и манерами уличного кота. Он быстро и профессионально обшарил карманы мужчины, вытащил пачку сигарет, зажигалку и небольшой, затертый блокнот.
– Чисто, – констатировал он, передавая находки Кирюхе. Тот открыл блокнот. Несколько страниц были исписаны неразборчивым почерком, какие-то цифры, имена, обрывки фраз.
– Ничего не понимаю, – пожал плечами Кирюха. – Ладно, потом разберемся. Грузите их в бусик.

Пока братва запихивала перепуганных копателей в микроавтобус, Кирюха задержался возле могилы Кати Кривошлыковой. Он присел на корточки, провел рукой по холодной земле. Что-то в этой ситуации ему казалось странным. Не простое воровство. Слишком уж топорно все сделано.

Всю дорогу до "офиса" в старом гаражном кооперативе, все молчали, молчал и Лис, обдумывая свои новое положение. В гараже задержанных вытащили из машины и по одному завели в комнату с тусклой лампочкой и шатающимся столом. Кирюха начал допрос.
– Ну что, рассказывайте, кто вас надоумил? Зачем Катю копали?

Копатели, трясясь от страха, повторяли одно и то же: их нанял человек в красной куртке, заплатил немного денег и велел выкопать гроб. Зачем – не объяснил.
Настал черед мужчины в красном. Он упирался, твердил, что его подставили, что он просто проходил мимо. Но после пары увесистых оплеух от Кирюхи, заговорил.
– Мне сказали, что у нее… у нее кольцо было. Дорогое. На похоронах видели. Вот я и…
Кирюха скривился.
– Колечко, значит? А что в блокноте?
Мужчина замялся.
– Там… там записи. По работе. Я… коллекционер.
– Коллекционер? – усмехнулся Кирюха. – А что коллекционируешь? Зубы покойников?
Лис, стоявший в углу, вдруг подал голос.
– Покажите мне блокнот.
Кирюха пожал плечами и протянул ему затертую книжицу. Лис внимательно изучил записи. Цифры, имена, даты… И вдруг его взгляд зацепился за одну фразу, написанную почти невидимыми чернилами: "Кривошлыкова. Кровь. Резус-фактор".
Лис поднял глаза на мужчину в красном.
– Зачем тебе ее кровь?
Мужчина побледнел.
– Я… я не знаю. Мне просто сказали записать.

Кирюха переглянулся со своими пацанами короткими взглядами, многозначительно кивнул головой в сторону такого смелого и инициативного Лиса. Он понял, что объяснение азиата - это ложь. Но и Лис, ставший в один миг сторонником и соратником братвы, почувствовал это нутром: что-то здесь было не так. Не на простое дельце он подписался.