Первая мировая. Пейзаж перед битвой - 4
Первый культ (так называемый «вильгельминизм») выражался в возвеличивании и героизации личности кайзера Вильгельма II (время правления 1888-1918 гг.). Он родился инвалидом - родовая травма привела к плохому владению левой рукой и кривизне шеи (шею и руку вылечили, но рука стала на несколько сантиметров короче правой). В детстве, по признанию матери, мальчика отличал «эгоизм и душевная холодность». «Ему не достает скромности, доброты, доброжелательности, уважения к другим людям», признавалась она.
Юридически кайзер считался конституционным монархом, но фактически его власть выходила за конституционные рамки. Один из придворных, граф Цайдлер-Трюммер, так охарактеризовал Вильгельма: «Он ребенок, и останется ребенком навсегда». А вот еще одна характеристика суверена: «Самовлюблённый, суетливый, любитель театральных поз и напыщенных речей, всегда стремившийся играть эффектную роль… Он буквально гонится за овациями, и ничто не доставляет ему такого удовольствия, как “ура” ревущей толпы…; так как он чрезвычайно высокого мнения о своих способностях — что, к сожалению, зиждется на самообмане, — то лесть доставляет ему весьма приятные ощущения».
Имперская пропаганда внушала немецкому народу, что кайзер – личность незаурядная, «отец отечества», сплачивающий нацию. Он «никогда не ошибается». Жилище каждой немецкой семьи должен украшать его портрет. Портреты и статуи императора выставлялись в общественных местах. Вождю нации посвящались аллегории, о нем слагались стихи и песни. Художники писали льстивые полотна, поэты слагали поэмы, музыканты сочиняли гимны, посвященные кайзеру. В панегириках воспевалась «глубокая и самобытная индивидуальность, обладающая могучей волей и пользующаяся влиянием, перед которым… раскрывается все обилие ощущений и переживаний художника». Литераторы и философы радовались тому, что «кайзер поведет нас от Гете к Гомеру и Софоклу, от Канта к Платону». Накануне мировой войны в Германии вышла брошюра «Кайзер и молодежь. Значение речей кайзера для немецкого юношества», где в предисловии указывалось, что император — это «источник нашей мудрости, имеющий облагораживающее влияние».
«Источник мудрости» как-то патетически воскликнул: «Лучше положить на месте все 18 корпусов немецкой армии и 42 миллиона немецкого народа, чем отказаться от какой-либо части территориальных приобретений Германии». Он и его прославленные полководцы П. Гинденбург, Э. Людендорф и Э. Фалькенхайн положили все эти корпуса, но «всего лишь» 2 млн. немецкого народа. Всего лишь «часть территориальных приобретений», наряду с «исконными территориями» в Восточной Пруссии и Силезии была утрачена. Однако кайзер и его приспешники ответственности не понесли. Утратив свое «кайзерство», Вильгельм II в течение 22 лет безбедно просуществовал в Нидерландах, ревниво взирая на рождение в рейхе нового культа – культа фюрера немецкого народа. Одно из странных пристрастий Вильгельма в пожилом возрасте заключалось в том, что он очень любил рубить деревья: за неделю в декабре 1926 г. ему удалось срубить 2590 стволов...
Культ армии, «воинов», «силы» не был нов для немцев. Он шёл ещё от первобытной древности, а в средневековой Германии сохранялся в идее рыцарства, которая восприняла древнегерманскую традицию, основанную на «праве меча», которое являлось атрибутом свободы истинного германца. Для такого германца главным источником чести и славы служила война. Идеал немецкого рыцаря заключался в жажде подвигов, завоеваний, побед, в граничащем с безрассудством стремлении к славе.
Большую популярность в немецком обществе приобрела книга Ф. фон Бернгарди «Германия и следующая война» (1912), в которой провозглашалось: «Единственный закон природы, перед которым ничего не значат все остальные законы, - это борьба за существование». Фельдмаршал фон дер Гольц (в книге «Нация с оружием», 1883 г.) вещал: «Мы завоевали наше положение благодаря остроте наших мечей, а не умов». Генерал фон Врохем в 1912 г. призывал: «мы обязаны подготовить нашу молодежь к военным походам, к будням великих испытаний, когда судьба Германии будет решаться на полях брани». Германские военные круги, оправдывая территориальные притязания, опирались на «право завоевателя», которое они называли «первым и исконным правом земли». Характерно, что ещё в 1898 г. Вильгельм II на принятии присяги рекрутов заявил: «Земля, где погребён немец, павший при исполнении долга в борьбе за своё отечество, и куда немецкий орёл вонзил свои когти, - это земля немецкая и будет немецкой». Позднее он демагогически восклицал: «Землю, пропитанную немецкой кровью, отдавать назад нельзя».
Военные, игравшие на патриотических чувствах немецкого народа, его стремлении к величию отечества, подогревали агрессивный настрой общества. О степени воздействия националистических и милитаристских идей на умонастроения немцев свидетельствует массовый характер таких организаций, как Федерация немецких государственных воинских союзов (Кифхойзербунд), учрежденная в 1900 г. и объединявшая в своих рядах 2,8 млн. человек, и Немецкий флотский союз, число членов которого превышало 1 млн. человек. Культ вооруженных сил в кайзеровской Германии выражался в грандиозных военных парадах, регулярно проводимых в ознаменование побед над Австрией, Данией и Францией.
В 1914 г. Германия располагала самой дисциплинированной и организованной армией в мире, численность кадровых частей которой составляла свыше полумиллиона человек. На три четверти это была армия Пруссии. С объявлением войны под ружье в течение двух недель становились 2,7 млн. человек. Вместе со своей союзницей Австро-Венгрией Германия располагала 8 млн. человек, обученных военному делу. Во время Первой мировой войны благодаря продуманной системе подготовки резервов такая численность сохранялась вплоть до 1917 г. включительно.
Германская система призыва и резерва позволяла армии получать наиболее качественное укомплектование в случае войны, как солдатами, так и офицерами. Техническое оснащение немецких войск также находилось на высоком уровне, хотя значение авиации и бронемашин перед войной недооценивалось. Немецкая военная промышленность была хорошо подготовлена для удовлетворения потребностей линии фронта в масштабе скоротечной войны длительностью до года. Потребовались титанические усилия авторитетного промышленника, кстати, еврея по происхождению, Вальтера Ратенау, в августе 1914 г. назначенного главой сформированного в министерстве обороны в пожарном порядке отдела военного сырья, чтобы должным образом перестроить национальную экономику и позволить стране более или менее успешно вести многолетнюю войну на истощение.
Адмирал Альфред фон Тирпиц (1849-1930) был сторонником создания германского «мирового флота». «Будущее Германии - на воде», провозглашал он. В феврале 1912 г. Тирпиц откровенничал: «Наше политическое требование таково, что Британия не должна принимать участие в войне между Францией и Германией, независимо от того, кто начнёт её. Если же Берлин не получит подобной гарантии, Германии придётся вооружаться до тех пор, пока она не станет настолько же сильной, как Франция и Англия вместе».
Согласно «плану Тирпица», германский флот должен был в два раза превзойти британский и помочь вытеснить Великобританию из сферы международных торговых перевозок, а также взять под контроль основные морские пути и стратегические пункты планеты. Все немецкие партии поддержали идею адмирала, в том числе и социал-демократы, т.к. план гарантировал людям занятость и сравнительно высокую зарплату. Вот как, например, высказался на эту тему в рейхстаге уже в разгар мировой войны (6 апреля 1916 г.) лидер немецких национал-либералов Г. Штреземан: «Свобода морей, в которой мы нуждаемся для нашего хозяйства, для того, чтобы мы могли дышать, может быть обеспечена только господством Германии на море».
Однако не адмирал фон Тирпиц играл первую скрипку в деле создания германского Kaiserliche Marine (императорского флота). Солировал, разумеется, кайзер, обожавший море и иностранную адмиральскую униформу. Однажды, узрев на палубе британского линкора «Георг V», пришедшего в германский порт с дружественным визитом, сэра Хораса Рэмбольда, атташе британского посольства в Берлине, облаченного во фрак с цилиндром на голове, кайзер, напяливший на себя мундир «адмирала флота» Великобритании, изрек: «Неприлично носить цилиндр на борту военного корабля. Еще раз увижу его на вас, сплющу».
В 1897 г. германские ВМС уступали британскому флоту по числу броненосцев и крейсеров различных классов примерно в соотношении 1 к 4. В марте 1898 г. рейхстаг принял «Закон о флоте», который предусматривал резкое увеличение военно-морских сил империи. В Германии началось лихорадочное строительство военных кораблей, особенно линкоров. Британцы ответили созданием флотилии более мощных кораблей - дредноутов, но немцы не слишком отстали: в 1908 г. у британцев было 8 дредноутов, а у немцев 7, хотя и недостроенных. Тогда в 1909 г. англичане решили на один германский дредноут строить два своих. В итоге немцам так и не удалось создать флот, равный по мощи британскому. Во всяком случае, когда в начале августа 1914 г. адмирал Тирпиц узнал, что британцы объявили войну Германии, он с ужасом произнес: «Теперь мы пропали!..»
В этих обстоятельствах немцам пришлось заняться ускоренным развитием своего подводного флота, предусмотрев в своих военных планах возможность ведения «тотальной подводной войны» с целью парализовать морское снабжение Великобритании.
Третья составляющая общественной жизни Германии рубежа XIX-XX веков носила название «пангерманизма». Учрежденный в 1891 г. Пангерманский союз представлял собой внепарламентскую политическую организацию. В качестве идеологической основы своей деятельности союз принял концепцию немцев как «народа без жизненного пространства», со всех сторон окруженного врагами, война с которыми является неизбежной, и потому к ней необходимо готовить всю нацию. За период с 1880 по 1910 годы численность населения Германии увеличилась на 43% (больше за тот же период – только в России: на 50%), что, по мнению пангерманцев, оправдывало тезис о недостатке жизненного пространства для немцев.
Одно из требований руководителей пангерманского движения к правительству заключалось в том, чтобы «обеспечить для нашего избыточного населения территорию, на которой... немцы сохранились бы для нашего отечества». Таким образом, Пангерманский союз являлся основным ядром и идейным вдохновителем германского аннексионизма.
К 1918 г. концу Союз объединял в своих рядах 40 тысяч членов. В нем состояли крупные промышленники, землевладельцы (прусское юнкерство), представители интеллигенции. Союз добивался милитаризации империи, пропагандировал агрессивную политику Германии, планировал отторжение от Российской империи Княжества Финляндского, Прибалтики, Царства Польского, белорусских и украинских областей.
В своем «Меморандуме», подписанном руководителями пяти немецких хозяйственных организаций-членов Пангерманского союза (союзом сельских хозяев, центральным союзом германских промышленников, Ганзейским союзом, союзом германского среднего сословия и христианским крестьянским союзом) и представленном в 1915 г. на имя рейхсканцлера Бетман-Гольвега, в частности, утверждалось: «Расширение границ германской территории, безусловно, необходимо для обеспечения будущего германского народа. Подлежащая приобретению земля должка служить для расширения сельскохозяйственной основы нашего хозяйства, а также для колонизации; по своему количеству она должна удовлетворять потребности колонизации не только сегодняшнего дня, но быть достаточной для длинного ряда поколений... Для получения такой земли прежде всего встаёт вопрос о востоке... Польские пограничные области, русско-литовские губернии, прибалтийские провинции как по слабой населённости, так и по аграрному характеру страны и способности почвы к культивированию являются колонизационной областью с богатым будущим…»
Как ни странно, аннексионистская агитация пангерманцев встречала понимание у руководства некоторых немецких отраслевых объединений христианского толка. Так, газета христианского союза металлистов упорно, вплоть до падения Второго рейха, поддерживала требование об аннексии французской области Брие – Лонгви, богатой залежами железной руды, утверждая, что эта область не была аннексирована в 1871 г. лишь из-за ошибки геологов.
Характерным проявлением идей пангерманизма как общественного течения явился план «Великой Германии» («Срединной Европы»), разработанный усилиями «теоретиков» - географа Й. Парча в 1906 г. и публициста Ф.Наумана в 1915 г. Они доказывали, что под властью Берлина должны были оказаться не только собственно Германия и регионы Российской империи, но и Австрия, Венгрия, Словакия, Чехия и Моравия, часть Франции и Бельгии (северо-восток с месторождениями угля и железной руды и северное побережье со стратегическими портами для размещения военно-морских баз). Под протекторат «Великой Германии» следовало включить «родственные» скандинавские страны, а также Нидерланды, Люксембург, фламандскую часть Бельгии, Швейцарию, Италию, Балканский полуостров, часть Османской империи.
Ф. Науман видел во Втором рейхе реинкарнацию Священной Римской империи германской нации, заявляя, что кайзеровская Германия должна занимать господствующие позиции в Центральной Европе: «Срединная Европа будет иметь германское ядро, будет добровольно использовать немецкий язык…». По его мнению, малые страны не способны выжить без союза с великими державами, поэтому должны присоединиться к «германскому ядру». «Срединная Европа» должна проводить общую оборонную политику и, на основе формирования общего европейского рынка, единую экономическую стратегию.
К «Срединной Европе» предлагалось пристегнуть «германскую Центральную Африку», куда должны были войти германская восточная Африка, германская юго-западная Африка и бывшие колонии французов, бельгийцев, португальцев (секретное соглашение между Великобританией и Германией от 20 октября 1913 г. предусматривало совместный контроль над португальскими владениями Анголой и Мозамбиком), а также часть британской Африки. В Китае владения Германии ограничивались территорией Цзяо-Чжоу с портом Циндао, но включали права на строительство железных дорог и разработку месторождений угля в провинции Шаньдун. В Тихом океане немцы владели Новой Гвинеей и Микронезией, но сферу колониального влияния Германии предполагалась значительно расширить, поскольку то, что имелось, не удовлетворяло быстро растущий аппетит германских промышленников. В Южной Америке, в противовес влиянию Соединенных Штатов, планировалось внедрить мощные немецкие общины (прежде всего, в Бразилии и Аргентине). При этом перед войной по размерам вывезенного капитала (35 млрд. марок) Германия уже сравнялась с Францией и уступала только Англии.
Могут заметить, что наряду с пангерманизмом в Европе существовал и панславизм, популярный в Российской империи. Действительно, во второй половине XIX в. панславизм как направление общественной мысли получил широкое распространение в российском обществе. Однако он никогда не обретал форму политического движения. «Панславизм в России не есть программа какой-либо партии, а политическая исповедь русского народа», – писал известный журналист М.Н. Катков. Этой «исповеди», кстати, была абсолютно чужда идея этнического превосходства славян (читай, русских) над остальными нациями.
Наиболее последовательная программа панславизма, изложенная в книге
Н.Я. Данилевского «Россия и Европа» (1869 г.), предполагала ликвидацию Австро-Венгрии и Османской империи и возлагала на русского царя миссию борца за освобождение славянских народов от чужеземного ига. Ученые-слависты даже пытались сконструировать единые культурные рамки и создать общий славянский язык, одинаково понятный восточным, западным и южным славянам, чтобы те смогли ужиться в рамках единого государства, будь то федерация или конфедерация.
В начале ХХ века стало, однако, ясно, что большая часть зарубежных славян, в особенности неправославного вероисповедания, вовсе не мечтает оказаться под скипетром самодержца российского, хотя и рассчитывает на военную помощь России в стремлении добиться полной независимости от турок, австрийцев и венгров. В итоге в славянском мире стали обретать популярность идеи, получившие название неославизма и предполагавшие укрепление политических и экономических связей между славянскими странами, а также окончательную политическую консолидацию балканских славян.
Одновременно появляются формы регионального панславизма: югославизм – объединение южных славян под эгидой сербского короля и чехо-словакизм – объединение этих двух народов, а также мораван, в рамках одного независимого государства. В ХХ веке, после завершения Первой мировой войны, такие государственные образования возникли и просуществовали 70 с лишним лет. Как видим, идеи панславизма не прошли испытание временем. Однако в июле 1914 г. панславистские настроения российского общества, включая их религиозную составляющую, существенным образом повлияли на принятие Петербургом рокового политического решения, в соответствии с которым Россия вступилась за Сербию, которой угрожала Австро-Венгрия.
Конечно, нельзя утверждать, что всё германское общество или его политическая элита были пропитаны идеями прусского милитаризма, пангерманизма и расового превосходства немцев над другими народами. В июне 1913 г. в беседе с другом рейхсканцлер Т. Бетман-Гольвег признался: «Я сыт по горло войной, призывами к войне и многолетней гонкой вооружений. Настало время, когда великим народам хорошо бы наконец успокоиться и заняться мирными делами, иначе произойдет взрыв, которого никто не хочет и который всем нанесет ущерб». В беседе с министром-президентом Баварии графом Г. фон Лерхенфельдом он же пророчески заявил, что «мировая война с ее непредсказуемыми последствиями лишь укрепит огромное влияние социал-демократии, проповедующей мир, и повергнет престолы во прах».
Однако националистический угар быстро погасил здравые устремления этого деятеля. «Откровенно говоря, зло, которое мы совершаем (нарушая суверенитет Бельгии – А.А.), - вещал 3 августа 1914 г. Бетман-Гольвег, выступая в рейхстаге, - обернется добром, как только наши военные цели будут достигнуты». По такой логике, и применение немцами на фронте отравляющих газов должно было обратиться добром для побежденных народов.
Будучи, по выражению одного из лидеров немецких консерваторов (Свободная консервативная партии выражала интересы крупных аграриев Восточной Пруссии и магнатов тяжелой промышленности Рейнско-Вестфальского региона) того времени К. фон Вестарпа, «принципиально согласными с целями и работой» пангерманцев, военных теоретиков и откровенных расистов, ведущие немецкие политические партии старались дистанцироваться от наиболее одиозных и «неделикатных» требований и высказываний «радикалов». Все эти «цели и работа» пангерманцев, потерпев крушение в ноябре 1918 г., в еще более уродливом, гротескном и зловещем виде возродились в нацистских рамках Третьего рейха.
Кайзер патетически восклицал: «Лучше положить на месте все 18 корпусов немецкой армии и 42 миллиона немецкого народа, чем отказаться от какой-либо части территориальных приобретений Германии». Он и его прославленные полководцы П. Гинденбург, Э. Людендорф и Э. Фалькенхайн положили все эти корпуса, но «всего лишь» 2 млн. немецкого народа. Всего лишь «часть территориальных приобретений», наряду с «исконными территориями» в Восточной Пруссии и Силезии была утрачена.
Однако кайзер и его приспешники ответственности не понесли. Утратив свое «кайзерство», Вильгельм II в течение 22 лет безбедно просуществовал в Нидерландах, ревниво взирая на рождение в рейхе нового культа – культа фюрера немецкого народа. Одно из странных пристрастий Вильгельма в пожилом возрасте заключалось в том, что он очень любил рубить деревья: за неделю в декабре 1926 г. ему удалось срубить 2590 стволов.
Свидетельство о публикации №225101201222