Обуза

С детства Кира знала, что она обуза. Родители толком не узнали друг друга, когда им пришлось пожениться по залету. Мама бросила институт, не доучившись, отец тянул лямку супружеской жизни.

«И почему мы любим одних, а женимся на других», — любил говорить он маленькой Кире, и сердце ее сжималось. Она знала, что отец несчастен, где-то там, в далеком прошлом, осталась его любимая, и если бы не вся эта ситуация...

Кире неприятно было быть «ситуацией». И то, что родителям отчаянно плохо друг с другом, и то, что они постоянно орали так, что даже в гости никого не приведешь из подружек. Иногда она ходила в гости с ночевкой к одноклассницам, и это было круто. Особенно у Ксюши Сафроновой, где родители постоянно улыбались друг другу, заказывали пиццу и устраивали семейный просмотр фильмов с попкорном и колой. Кире жутко нравилось такое: сидеть на диване, есть попкорн, смотреть кино и не бояться, что сейчас из-за какой-то мелочи начнется битва при Ватерлоо.

К себе она позвать никого не могла.

Бабушкам она тоже была не нужна. Мамина мама обожала только себя, а на остальных, включая маму, ей было плевать. Ну и внучка Кира ее никак не вдохновляла. («Детка, не зови меня бабушкой, это старит»). Папина - только и могла, что вздыхать о том, что из-за ранней женитьбы карьера отца не удалась. Правда, было неясно, как на карьере сказалась женитьба, — переспрашивать не хотелось.

До подросткового возраста Кира надеялась, что она сможет понравиться родителям: училась строго на отлично, готовила, убиралась и слушалась. И все равно родители были ей вечно недовольны. «Я могла бы получить Нобелевскую премию мира в пятнадцать, и то они бы не оценили», — думала печально Кира. Из-за того что она была обузой, она в свое время пролила сто литров слез.

Все изменилось, когда она подросла. Вместо подростковых бунтов и истерик в ее голову пришла четкая идея: надо учиться, работать и сваливать. И никаких лишних эмоций.

И она училась. Пока другие влюблялись, тусовались и напивались, Кира торчала в библиотеке, потом дома до ночи, зубрила, вникала. Школу она закончила с серебряной медалью. Физрук, гадина, не поставил ей пять, видите ли, мало отжималась.
—Почему не с золотой? — спросили родители.
«По кочану»,— хотела ответить Кира, но лишь пожала плечами. Тратить энергию на разговоры, потом на скандал и слезы не хотелось.

Она блестяще закончила универ, так ей и сказали — «блестяще» — на вручении диплома.
И пошла пахать,работать. Она давно для себя решила, что замуж выходить не будет, — плавали,знаем, а ребенка родит в сорок плюс, для себя. Когда заработает на квартиру.

Любовник у нее был, айтишник из соседнего дома, с которым был четкий уговор: только секс, и ничего больше. Его это более чем устраивало.

И все шло по плану. И она купила в ипотеку квартиру.

С родителями не общалась, а если приходилось, например, поздравлять с праздниками, потом пила либо корвалол, либо коньяк, либо одновременно. И после разговоров вертелось в ее голове давно забытое слово — «обуза».

И вот как-то раз, когда она уже ложилась спать, то услышала за дверью истошное мяукание.
Кира подумала:соседи кошака выпустили случайно. У нее самой животных не было никаких в детстве, она сама-то была обузой, какое зверье.

Однако за кошкой никто не пришел, и она продолжила надрываться за ее, Кириной, дверью.
«Да блин»,— разозлилась Кира, — «мне вставать в шесть утра». И пошла разбираться.

За дверью сидела страшная облезлая кошка, которая, как только Кира открыла дверь, стремглав кинулась в квартиру и забилась под диван.
«Грехи мои тяжкие»,— простонала Кира и начала писать в чат дома: «Ребята, мол, у кого сбежал кошак, приходите».

Но никто не отвечал. И Кира пошла спать.

Утром она обнаружила, что кошка нассала на диван. Запах был убийственный.
«Черт»,— простонала Кира, — «тебе же был нужен лоток».
«Капитан Очевидность»,— пробурчала себе под нос кошка из-под обоссанного дивана.

В чат по поводу кошки так никто и не ответил.
Кира пошла на работу, где первым делом заказала новый диван, давно пора. И написала во все кошачьи приюты.
И заодно заказала лоток с наполнителем и корм,— неизвестно, когда кошака заберут.

Диван с лотком привезли под вечер, кошку не забрали, но она сама выбралась и стала жадно есть. Страшная, как смертный грех. И хвост наполовину отрублен или откусан. Зажил уже.
«Да ты у нас бобтейл»,— пробормотала Кира.

На ее призывы забрать кошку никто не откликнулся. Выкинуть ее на улицу,  понятое дело, было невозможно.
И так они зажили вдвоем.  Кира считала, временно.Кира назвала кошку Обуза. «Обуза и есть», — игнорировала когтеточку, шипела и не давалась в руки. Иногда, правда, разрешала почесать себе спину и мурлыкала. А так просто ужас а не кошка, по ночам скакала по всем поверхностям, скинула с полки вазу в четыре утра,  и Кира ползала по полу убирая осколки, перекопала землю в цветах, а несколько цветов вообще уничтожила. Воровала. Стоило отвернуться, как кошка прыгала на стол и начинала торопливо дегустировать Кирину еду. Иногда, чаще ночами, начинала голосить дурниной, каталась на шторах. И прививки эти еще,  стерилизация. Корм хороший.
Когда однажды поздним вечером кошка внезапно начала блевать, у Киры началась паника. Чудеса: сама Кира с подозрением на аппендицит спокойно вызывала себе скорую.
А тут— паника. Позвонила любовнику-айтишнику даже. «Хелп, сос, спасите наши души!»

Он примчал за десять минут, подхватил Обузу и заламывающую руки Киру и повез их в ветеринарку.
Где им за пять тысяч сказали,что кошка нализалась шерсти и надо давать пасту.

А Кира ехала домой в такси, на коленях переноска с возмущенной кошкой, за руку ее держал айтишник, а сама она думала:
«Обуза,обуза, эта чертова кошка. Но это моя обуза... И я ее так сильно, оказывается, люблю».