Баллада о курице, яйце и бабушкином половнике

На кухне у Василия Петровича пахло котлетами и винегретом, но это никого не волновало. Воздух звенел от накала страстей. Здесь, среди хрустальных салатников, решалась судьба мироздания.

— Всё началось с ЯЙЦА! — философ Анатолий, с бородой, в которой застряли крошки от вчерашнего сухарика, ударил кулаком по столу, едва не опрокинув миску с селёдкой под шубой. — Оно лежало в колыбели бытия! Первозданния! Абсалют!

— ВЗДОР! — взревел биолог Семён, размахивая вилкой, как скальпелем. — Какой белок, какая аминокислота синтезируется без рибосомного аппарата, который могла предоставить только КУРИЦА? Вы, Анатолий, не философ, вы — мракобес!

В углу, зарывшись в пожелтевший фолиант с яичным пятном на обложке, сидел историк Геннадий и бубнил что-то про птицеводство в Древнем Шумере. А на табуретке, отчаянно стуча по ноутбуку, балансировал программист Артём. Он уже третий час писал код для симуляции Большого Взрыва с исходными параметрами «яйцо» и «курица», но программа выдавала только «fatal error» и угрозы самоуничтожения.

Спор длился уже давно. Котлеты остыли. Винегрет заветрился. А Вселенная, как казалось собравшимся, действительно висела на волоске от их решения.

И вот, в этот апокалиптический миг, случилось нечто ужасное.

Дверь на кухню с треском распахнулась. В проёме, окутанная паром от догоравшей кастрюли с макаронами, стояла Она. Бабушка Анна Михайловна. В одной руке у неё был телефон с играющим внуком Тимошей, в другой — тот самый, блестящий и грозный, половник из нержавеющей стали.

Наступила мёртвая тишина. Было слышно, как остывает чайник.

Бабушка медленно обвела взглядом собравшихся «учёных жуков». Её взгляд скользнул по философской бороде, по биологической вилке, по историческому тому и по мерцающему экрану ноутбука.

— А ну-ка, — раздался её голос, который мог остановить поезд на полном ходу. — Закрыли рты. Сейчас же.

Все замерли.

— Вы слышите? — спросила она, и в её тоне не было места возражениям.

Из прихожей донёсся странный звук. Не то топот, не то шелест. А потом раздалось ясное, неоспоримое: «КУ-ДА-КУ-ДА-КУ-Д-ХХ!»

Бабушка торжествующе подняла палец, вместе с половником.

— Это ваши пра-пра-пра-Куры в сборе! Сбежали с фото своих предков, чтобы вам, яйцеголовым, истину возвестить! «Неужто, — квохчут, — наш потомок так ОЧЕНЬ глуп? Мы ВМЕСТЕ появились! В этом вся и суть!»

Она сделала паузу, чтобы её слова повисли в воздухе, перемешанном с запахом гордости и подгоревшими макаронами.

— Не надо было в одной скорлупе быть, чтоб вас, теоретиков, на свет в конце концов произвести!

Сказав это, Бабушка Анна Михайловна фыркнула так, что очки на носу у программиста запотели, развернулась и скрылась в дымке коридора, как дух кухонного пената.

В наступившей тишине было слышно, как капает кран.

Первым очнулся философ Анатолий.

— Кажется, — сказал он, — мы только что получили феноменологическое свидетельство высшего порядка.

— Эмпирические данные... неопровержимы, — кивнул биолог Семён, осторожно кладя вилку на стол.

— А я, кажется, понял, в чём был баг в моей программе, — прошептал Артём.

И тут, без лишних слов, все четверо, как по команде, дружно встали и двинулись к раковине, на которой высилась гора немытой посуды. Они мыли её с таким сосредоточенным усердием, будто от этого зависела не только чистота, но и сама стабильность пространственно-временного континуума.

Мораль, которая витала над кухней, как запах лаврового листа:

Неважно, что было раньше — яйцо или таки курица. Пока вы спорите, Бабуля с половником знает твёрдо: в начале была Любовь, в обед — котлеты, а под конец — идеально чистая раковина. Аминь.