Глава 7

      Если у человека в жизни нет какой-либо цели,
а есть только жажда денег, то есть жажда богатства,
то этот человек, уже не человек, а чудовище.
      
      До назначенной встречи с самой чувствительной женщиной, по мнению Николая Ветрова оставалось менее часа, но и это время предстояло мучительно долго промучиться. Но всё же, если всё пойдёт так, ка он предполагает, ему удастся сделать Ольгу если не женой, то хотя бы своей любовницей. Ветрову хотелось верить, что все переговоры, потребовавшиеся для того, чтобы он мог вновь назначить свидание, себя оправдают, и она не обманет его ожиданий, иначе он почувствует себя полным идиотом! Уже более месяца он ухаживал за Ольгой и потратил на подарки для неё небольшое состояние, чтобы доказать свою искренность.
      При воспоминании об этом в его глазах мелькала ироническая усмешка. Любой, кто захотел бы покопаться в его прошлом, обнаружил бы там целый склад криминальных историй и неблагоразумных поступков.
— Считаешь минуты? — спросил Николая  Алексей, стоявший позади его.
      Николай оглянулся и улыбнулся другу в ответ. В просторном кафе красиво лилась музыка, небольшая группа девушек, глазевших на Алексея в ожидании, затаила дыхание: его открытое обаяние, казалось им, не представляло для них такую угрозу, как некоторая неприступность его грозного друга.
— Да уж не минуты, а секунды, — тихо промолвил он. — Ступай танцевать с дебютантками, Алексей. Им от всей души хочется, чтобы ты их пригласил.
— Но не могу же я танцевать со всеми сразу, — сказал Алексей. — Может желаешь помочь мне?
       Николай отрицательно мотнул головой.
— Нет уж, этих пташек я оставляю тебе. К тому же мне нужно беречь силы.
       Наконец Николай увидел ту, которую ждал. Ольга стояла в конце зала, опустив глаза, в простом сиреневом платье. Она казалась какой-то потерянной – возможно ей было немного не по себе. Николая привлекло в ней какое-то странное, интригующее ощущение паники, окружавшее её.
      Он приблизился к ней и, поймал на себе её вопросительный взгляд.
      Высокий, очень смуглый, широкоплечий дьявол стоял прямо перед ней, загораживая свет, исходящий от ламп светомузыки. На тёмном лице дьявола раскалёнными углями горели мрачные, похотливые глаза. Огромные кулаки сжимались и разжимались. Для полноты образа не хватало только хвоста, нервно бьющего из стороны в сторону, да рогов, пробивающихся сквозь волосы.
      Однако она тут же отвернулась. Неужели решила не замечать его вовсе?
— Кого-то потеряли? — тихо спросил Николай, едва не касаясь её уха.
      Её нежные, белоснежные плечи слегка напряглись. Николай чувствовал: она, разумеется, знает о том, что он стоит рядом с нею, очень близко, однако почему-то не поворачивается и не смотрит на него.
— Возможно, это так, — еле слышно промолвила она.
— Может, поищем пропажу вместе, а? — спросил Николай, скрывая свои мысли за вежливой улыбкой.
      Она наконец слегка повернула голову, чтобы взглянуть на него. На её лице застыло выражение привычной надменности, которая, однако, исчезла, едва их глаза встретились. Он успел заметить, как она нервно прикусила верхнюю губу, прежде чем отступить на пол шага назад. Больше ей не удастся игнорировать его. Потому что она увидела в нём угрозу своей «женской добродетели».
— Пойдём, пожалуйста, танцевать, — сказал Николай, осторожно и в то же время уверенно взяв её под руку. — Поохотимся за вашей пропажей вместе. Так уж вышло, что я очень хороший охотник.
      Ольга опасливо посмотрела на его руку, а затем вновь подняла глаза к его лицу, по её губам пробежало некое подобие улыбки.
— Для волков это обычное дело, — мягко проговорила она.
      Николай рассмеялся: её ответ ему понравился, хоть и немного удивил его. А потом он увлёк её в середину зала. Женщина с силой сделала попытку высвободиться, но бежать ей было некуда.
      От тепла её неподатливого тела в Николае неожиданно вспыхнуло горячее желание. Что-то в её стойкости нравилось ему, привлекало его. Он позволил своей руке опуститься вниз и прикоснуться к изгибу её поясницы. Да! Ощущение было потрясающим и таким… многообещающим.
— Прошу прощения,  — она, заводя руку за спину, чтобы оттолкнуть его. — Чьи-то пальцы шарят там, где им быть не положено.
     Николай засмеялся. Он недоумевал, осознавая, что не производит на свою возлюбленную абсолютно никакого впечатления. Оставалось надеяться на то, что продолжение вечера станет для него более удачным. Истинный кавалер отступил бы назад, чтобы между ними образовалась дистанция. Но Николай был не из их числа.
      Ольга посмотрела на него своим глубоким взглядом, по выражению глаз Николай понял, что она, похоже, не так равнодушна к нему, как старается показать.
      Николай склонил голову к её подбородку.
 —Могу я хотя бы поцеловать тебя, прежде чем ты уйдёшь? — попросил он, намереваясь удовлетворить своё любопытство.
      Николай не стал ждать её разрешения. И схватив её руками, он накрыл губы женщины своими губами и впился страстным поцелуем в этот соблазнительный рот. Она судорожно вздохнула и замерла на месте  —такая обворожительная! Он мгновенно почувствовал, как закипает кровь в его жилах. Переступив с ноги на ногу, Николай прижал её к своему железному телу. Она лишь едва слышно вздохнула. О боже, когда же он испытывал в последний раз подобный соблазн?
— А вот этого, — прошептала она уверенным тоном, — вполне достаточно, уверяю вас. А теперь, если вы не возражаете, — проговорила она, прижимая руку к груди, — я должна вас оставить. Благодарю вас за танец, но, кажется, остаток вечера я буду занята.
      Николай с сожалением посмотрел на её лицо, залитое лучами светомузыки. Её влажные пухлые губы так и манили к себе.
— Как подсказывает мой опыт, нежданные удовольствия приносят нам наибольшее удовлетворение, — сказал он, наклоняясь, чтобы вновь привлечь её с себе.
      Её ответный смех поразил его.
— Уверена, что вы очень часто позволяете себе «неожиданные» удовольствия, — промурлыкала она, перестав улыбаться. — У меня нет времени на игры, в которые любят играть мужчины-грешники. Я слишком много работаю, чтобы поддаваться соблазну.
      Николай смотрел вслед своей возлюбленной, которая упорхнула в зал и тут же затерялась в толпе гостей. Сначала он хотел пойти следом за нею, однако решил, что не стоит навлекать на неё неприятности.
      Он вдруг осознал, что эта молодая женщина не может быть проституткой и аферисткой. Что-то в её облике говорило о том, что подобное невозможно в принципе. И на холодную, расчётливую сучку она тоже не тянула. Казалось, что она… неопытна и невинна! Хотя, безусловно, она была дьявольски сексуальна. Двигалась Ольга плавно и грациозно, словно плыла над полом. И разговаривала совсем иначе. Её речь выдавала в ней хорошо образованную и воспитанную женщину.

      Сбежав от назойливого Николая, Ольга на мгновение остановилась в конце зала, недалеко от столиков, чтобы собраться с мыслями. Она мечтала увидеть Алексея и была уверенна, что он находится где-то поблизости.
     При последней встрече с Алексеем Ольга окончательно поняла, что не может налюбоваться им. Уж больно хорош был этот самец, аж захватывало дух.
     Сердце её учащённо забилось, когда она увидела его вновь, едва взглянув в его сверкающие глаза и точёное худощавое лицо, она поняла, что человек с такой улыбкой готов на самые прихотливые развлечения. Ей было совершенно наплевать на то, что Алексей танцевал с другой девушкой.
      Ольга печально вздохнула. Во всяком случае он был опытным сердцеедом. Она не могла припомнить ни одного мгновения в своей жизни, когда бы ей так хотелось поддаться соблазну.
      И вдруг их глаза встретились. От огня, пляшущего в глубине его глаз, Ольгу бросило в жар. Каким-то образом Алексей об этом догадался. Он подал ей знак рукой, чтоб выйти на улицу.
      На улице, зайдя за здание кафе, понимающе улыбнувшись он привлёк её к себе и поцеловал.
      Она поддалась: приоткрыв губы, Ольга ответила на поцелуй, Алексей прижал её к груди.
      И перед её закрытыми глазами замелькали какие-то тени и огоньки. Она почувствовала, как рука Алексея скользит по её телу и нежно гладит грудь.
— Возможно, в один прекрасный день, — прошептал он, касаясь губами её приоткрытых губ, — мы встретимся в более подходящем месте, и тогда я смогу более пристойно соблазнить вас.
— Вы и так уже соблазнили меня, — задыхаясь от наслаждения шёпотом проговорила Ольга.
      

               
                ***

     Лагерь теперь стало не узнать, при появлении молодых людей пасека как-то как будто преобразилась. Шумно стало на берегу притомившейся реки. Каждый из молодых людей принёс сюда свой костёр, свои переживания, свою песню. Поселение в дикой тайге под гудением пчёл, живёт своей бурной жизнью.
      А что твориться с Белкой! Она настороженно караулит каждый звук, долетающий до неё из леса и реки. Чуть треснет ветка, послышится всплеск на реке или удар гонимого рекой камня, как она уже там. И тогда оттуда доносится её звонкий лай или печальная жалоба.
     А иногда, вернувшись из леса, Белка кладёт свою морду на колени пасечника, долго и пристально смотрит в лицо. Сколько в её светлых глазах грусти, ожидания, когда Ильич отправится на охоту.
     Наступает новый день. Утро прозрачное, безветренное. Гаснет ночной костёр. Небо в горах над тайгой кажется высоким и лёгким. Над горой с многогорбыми вершинами всходит холодное солнце, а против него на западе, дремлет теперь уже ненужная луна.
      На пасеке чувствуется гнетущая скука. Что делать сегодня?
- А не пойти-ли нам сегодня на охоту!? – вдруг произносит Григорий Ильич допивая чай.
- На охоту! – вскакивает Сергей. – На охоту, это здорово… никогда не был.
- На кого пойдём? – поддерживает Артём.
- Ну, это как Бог даст, - поднимается на ноги пасечник. – Может косулю возьмём, а возможно и лося, надобно раздобыть мяса. И Григорий Ильич собирает котомку, берёт плащ, карабин.
      Все сразу засуетились, молодые люди начали готовить свои рюкзаки, собирать тёплые вещи, продукты в дорогу. Артёму, досталось ружьё, двухстволка 12 калибра, а Сергею двухстволка 16 калибра. Увидев это движение Белка настороженно засуетилась, завиляла хвостом, глаза засверкали  огоньком, предчувствуя охоту.
      Обрадованная Белка носится вокруг избы. Но стоило им отойти от пасеки, как она исчезла из глаз. От поселения разбежалась по сторонам тайга, могучая, густо разросшаяся, с огромными буреломами.
      От пасеки путь шёл на запад, к Черепановскому хребту.
— Сейчас начало трудного пути, нужно преодолеть эту гору, — произнёс Григорий Ильич, указывая парням на возвышенность впереди, — нас ожидает затяжной подъём в «Морашок».
— Это что, название горы? — спросил Артём идущий следом. — Почему Морашок?
— Не знаю, так прозвали эту тропу в народе… Подъём затяжной и местами очень крутой. Туристы, да и охотники, тут поднимаясь, типа «умирают», - засмеялся старый лесник. — «Мор-Шок», в конце лета здесь много ягоды, малина, черника кругом, в изобилии, вот и тянется сюда бедный люд, чтобы как-то прокормить свои семьи.
      Скоро дорога потянулась в гору. Григорий Ильич шёл впереди. Природе вокруг тропы не удалось создать пышного наряда, склоны гор подвержены здесь влиянию холодных ветров. Деревья — горбатые, берёзы словно огромные загнутые сабли торчат из земли. И всё же чувство восторга охватывает человека, когда смотришь вокруг. Радуешься упорству, с каким эти деревья стремятся расти и жить. Ни ветер, ни стужа не в силах уничтожить их. Пихты, берёзки, кустарники не только живут, но и упорно завоёвывают себе ещё более крутые места у самого края крутых скалистых обрывов.
      В скором времени им удалось подойти в плотную к перевалу. Ещё полторы сотни метров подъёма, и они будут на перешейке. И тут погода резко изменилась, шквалом налетел ветер, резанул по спине. Небо вдруг помутнело. Охотники остановились. Собака стала прижиматься к пасечнику. Навстречу пронёсся вихрь, бросая им в лицо заледеневшие крупинки града. Сразу закурились вершины гор, и от них понеслись в голубое пространство волны белесоватой мелкой пыли.
      Из глубины долины надвигалась мутная завеса, вокруг гор мечется густой колючий ветер, то и дело меняя направление. Ожили безмолвные скалы, завыли деревья, с верху хлестнуло холодом. Ветер продолжал кружиться над ними, вздымал столбы дождя и града. Черепановский хребет будто нарочно поджидал путников, когда они окажутся под перевалом, чтобы обрушиться на них со всей своей яростью.
      С каждой минутой пурга усиливается, становится холоднее и холоднее. А идти всё труднее, холод сводит скулы, руки. Силы слабеют. Быстрая ходьба уже не согревает тело. Наконец-то им удаётся выбраться к скалам, тут их встречает старая тайга, разлохмаченная бурей. Никакой надежды отогреться. Тело прошивает колючий холод. Состояние безразличия овладевает молодыми людьми. Мокрая одежда уже не предохраняет от холода. Прекрасный вид огромной долины, окружённой высокими горами, под названием «Чаша» совсем не радует глаз.
— Здесь внизу, под горой, пару километров есть избушка, — говорит старый пасечник, — давай бегом, иначе замёрзнем.
      И все разом ломанулись вниз, под уклон. Но бежать сильно нельзя, тропа слишком скользкая, поэтому, все бегут медленно, тщательно глядя под ноги.
      Наконец кое-как дотащились до избушки. Домик стоит у самого берега небольшой горной речушки, под защитой густого тальника, в окружении огромных пихт. Гудит тайга, как знамение чего-то недоброго, беспрерывно слышится треск падающих деревьев. Парни в таком состоянии, что теперь только огонь вернёт им жизнь.
      Изба пуста, в ней никто не живёт. Кажется, что в ней холоднее, чем в лесу. Но вот, Григорий Ильич, из-под навеса приносит сухие дрова, приготовленные заранее предыдущими охотниками, ночевавшими здесь и укладывает их в печь, кладёт бересту. Зажигает спичку, береста вспыхивает, и огонь длинным языком скользит по сушняку. Огонь, разгораясь, с треском обнимает горячим пламенем дрова.
      Какое счастье! Огонь! Только не торопись! Берегись его прикосновения, если тело замёрзло и кровь плохо пульсирует. Огонь жестоко наказывает тех, кто не умеет пользоваться им. В такие минуты достаточно лишь глотнуть тёплого воздуха, чтобы вернуть силы.
      Все собрались в старой избушке, хата по-тихому прогревается. Молодые люди раздеваются, чтобы просушить одежду. Леснику проще, у него не промокающий плащ. Белку, хоть она и привыкшая к холоду, тоже запустили в избу. Она залезла под деревянный топчан и начала тщательно себя вылизывать.
      В долине Чаши темнеет, шальной ветер рыщет по старым дуплам сосен и пихт, да неприятно стонет горбатый тополь.
      Хотя жизнь и приучила их ко всяким неожиданным моментам, но всё же это происшествие на Черепановском хребте немного встревожило всех. Конечно, Григорий Ильич выдержит любое испытание, и его спутники — люди стойкие, но молодые парни ещё мало знакомы с причудами гор.
      Григорий Ильич, находит на окне керосиновую лампу, зажигает фитиль, одевает стеклянный колпак, становится достаточно светло.
— Керосина маловато, но нам хватит, — говорит он. Напомните мне, когда пойдём в следующий раз, чтобы я не забыл захватить керосина. 
  Разложив свою котомку, достаёт пол-литровую бутылку спирту, ставит на столик, улыбаясь сладко журчит:
— Пора разогреться, парни.
— Ну ты даёшь, дед! — обрадованно вскакивает Сергей. — Я думал такое добро закончилось.
— Приберёг немного на всякий случай, — усмехается старый скряга. — Видите, вот, пригодилось, теперь в самую пору употребить.
      На столике быстренько организовалась закуска. Нарезали сальца, открыли тушёнку, достали хлебушек, лук. Железная печка уже накалилась до красна, закипел большой чугунный чайник. В маленькой избе становилось очень жарко. Григорий Ильич приоткрыл немного дверь, подставил под дверь полено.
— Что это за изба? — спросил Артём.
— Да, ещё при Союзе построили, любители, охотники…— отозвался пасечник. — На той стороне Чаши есть подобная этой. Раньше было много охотников, промысловиков, а теперь мельчает народ, многие в бизнес пустились… новые времена.
      Наступила полночь. Все в хате уснули, слышно только, как легонько похрапывает старый лесник. Стих и ветер. Запоздалая луна осветила избушку. Не спит только Артём. Он думает о своей Валентине. Зачем я отпустил её от себя, когда я по ней так тоскую? Перед ним возникали заснеженные горы, пики, пурга и замерзающие люди… Нет, не уснуть. Скорее бы утро.
      Артём решил выйти из избушки. Дремали горы и тайга. Всё молчало. На тёмном фоне неба виднелись чёрные силуэты пиков. Мириады звёзд горели над ними причудливыми огоньками. Как легко дышалось в эту ночь!
      Утром все проснулись рано. Ещё не расцвело, а они уже стали собираться в дорогу.
— Сергей, Артём, заготовьте побольше дров и уложите вокруг печки, чтобы те, кто придут после нас могли обогреться, — скомандовал Устинов. — Оставьте после себя порядок, топоры и пилы сложите аккуратно, под навесом тоже приберите.
      С рассветом, плотно позавтракав, двинулись в путь. На небе ни облачка. Утро было такое, что лучшего, кажется, не придумаешь: заметно потеплело, воздух перестал быть колючим. Как только они сделали первые шаги Белка вновь умчалась вперёд, в лесную чащу.
      Сергей, как огромный великан гордо ступает за своими товарищами, он вдруг произносит:
— После города не могу надышаться свежим воздухом. Чувствую. Как он будоражит всю мою кровь и каждый его глоток вливает бодрость. Глаз не оторвать, не наглядеться на зелёные кружева гибких тальников, на лес, одетый белым черёмуховым цветом, на далёкие холмы, прикрытые плотным руном бескрайней тайги.
— Согласен, парень, — говорит Устинов. — И всё живое ликует, дразнится, пищит, прославляя наступающее лето. Да, лес дождался тепла, кусты умылись дождём, и от них повеяло свежим листом. В перелесках весёлый берёзовый хоровод — не наглядишься!.. Зелёной травой опушились полянки, и над ними не стихает птичий перезвон. Всюду жизнь!.. Да, да… и ты невольно заражаешься этой радостью, тянут тебя таёжные чащи, снежные вершины гор, глушь и дали.
      Артём промолчал, хотя был согласен со всеми.
— Здесь, недалеко, у меня заложен солонец, — говорит старый охотник, — там и будем ждать зверя. Только вот Белку нужно пристегнуть на поводок, чтобы не наделала лишнего шума.
      Идут больше часа, но собаки не видать, понятно она где-то впереди и чует охотников на слух. И вдруг лес потрясает затяжной рёв. Что это такое? Рёв повторяется.
      Через мгновение из перелеска выбегают два испуганных чёрных зверя, за ними телёнок. Охотники узнают сохатых. Следом из чащи вырывается медведь.
      Стремительной иноходью сохатые несутся недалеко от путников. Медведь огромными прыжками пытается схватить малыша. Тишину взрывает выстрел. Стрелял Артём. Медведь как будто упал. Но вдруг, косолапый вскакивает и начинает метаться. В слепой ярости медведь набрасывается на деревья, на кустарники, рвёт их зубами, мечется то в одну сторону, то в другую. В этой суматохе невозможно прицельно выстрелить. Внезапно из леса с невероятной быстротой выбегает Белка. Зверь слышит приближающийся лай и прыжки собаки, но не успевает прийти в себя. Белка, громко лая, опасливо кружит вокруг медведя, не давая ему опомниться. Видно, Белка сатанеет, лезет на пролом, может попасть в лапы медведю… Все происходит в одно мгновение. Неожиданно собака и медведь скрываются в лесной чаще.
      Преследовать медведя нет смысла. Напуганный собакой и раненый он теперь уйдёт далеко, если не ослабеет от раны.
— Во, дела! — с изумлением вздыхает Сергей. — Может пойдём следом?
— Не стоит, у медведя рана слабая, — сказал Григорий Ильич. — Перекурим, подождём Белку. Срам какой, упустили зверя.
      Через несколько минут перестал слышен удаляющийся лай в горах. Наступила гробовая тишина, слышно только журчание ручья и непрекращающиеся пение птиц.
— Однако пора, — говорит Устинов, затушив окурок о пень.
— А как же Белка, Ильич? — удивлённо смотрит Артём. — Может ещё подождём?
— Не переживай, она нас найдёт.

      Наконец добрались до места, где был заложен солонец. Земля здесь была разрыта и вылизана почти на пол метра, вокруг всё истоптано большими и малыми копытами. Невооружённым взглядом было понятно, что сюда приходят не только косули, но и лоси. Солонец находился между трёх больших берёз, на бугре.
— Нужно подмолодить солонец, — сказал Григорий Ильич и сделал рядом ещё три больших глубоких отверстия в земле, куда парни следом засыпали несколько килограммов соли.
      Устинов достал приготовленный заранее тросик и установил петлю, один конец тросика закрепив за берёзу, второй положил на ямку выкопанную предварительно около солонца. На ямку был положен круг из большой консервной банки, а сверху круга петля. В крышке жестянки звёздочкой сделанные прорези, чтобы, когда попадёт нога зверя, трос не соскочил с ноги. Всё тщательно было замаскировано, сначала присыпано землёй, потом травой.
— Всё так просто, никогда бы не додумался! — сказал Артём. — Я думал, что будем сидеть на дереве и поджидать зверя.
— Нет, мы отойдём подальше отсюда и от тропы, по которой ходят животные, — проговорил Устинов, — и там подождём добычу.    
      Отойдя от солонца метров за триста, за небольшой сопкой, они притаились в густом кустарнике. Не разжигая костра стали ждать.
      Солнце скрылось за далёким горизонтом. Тени медленно ползли мимо сопки, густели, пока не поглотили всё, и только гребни Черепановского хребта ещё долго купались в зареве заката.
      Сидели молча. Неожиданно Сергей говорит:
— Удивил ты меня Ильич, когда поднимались в Морашок, думал устанешь. Сделаешь привал. Тебя, кажется, и годы не берут.
— Привычка, — отвечает он спокойно. — С детства засела во мне обида, что ростом не удался. Вот и сейчас со мной здоровущие парни, хочется доказать всем, что я не лыком шитый. Из кожи вон лезу, хочу сделать лучше, быстрей, больше. А с котомкой иду на вершину, боже упаси, если кто обгонит меня, — изведусь! Вот какой во мне чёрт живёт! Знаю, пора бы остепениться, да что поделаешь с этой привычкой, никак руки-ноги унять не могу.
— Но ведь так же не может продолжаться всю жизнь!
— Я тоже подумываю, что придёт время, не за горами оно, когда придётся уступить место молодым. Тогда уйду из тайги, брошу к чёрту работу, вернусь домой, зароюсь, как крот, в свою нору. И конец Устинову: был конь, да изъездился!
— Надо, Григорий Ильич, поберечься, — вставил Артём, — нельзя так расточать себя.
— Моя стихия — горы, — тихо прошептал Устинов. — Они всегда манят меня к себе конусами вершин, своей грандиозностью и никогда не надоедают. Моё сердце, хорошо натренированное на больших высотах, где я с ранних лет охотился на косуль, никогда не теряет в горах своего ритма, работает, как хорошо отрегулированный поршень. И не важно, иду ли я с грузом на подъём или налегке брожу по вершинам. Когда я нахожусь в поднебесье, лёгкие не ощущают разреженности воздуха, мне чужды бессонница, головные боли, одышка, чем страдают мои ровесники. Даже больше — горы возбуждают во мне энергию, я, при всей своей беспокойной натуре, никогда там не устаю…
      Не волнуйтесь и не переживайте друзья мои, не думайте о тех бедах, которые с вами произошли: если человек сбился с пути, значит, он просто ищет собственный путь. Страшной кажется смерть, когда о ней думаешь и когда она не берёт тебя, а только дразнит…  Иногда нам нужно заблудиться, чтобы потом обрести ясность мыслей, чтобы вернуться на истинную тропу. Спокойно встречать неизвестность — это драгоценный дар. Большинство из нас, соприкасаясь с неведомым, теряют голову от страха. Всё это — иллюзия заблуждений. Неизвестность — всего лишь начало приключений.
      Неожиданно из кустов вылезла Белка, как ни в чём не бывало улеглась у ног пасечника и начала себя вылизывать.
— Во блин, даёт! — удивился Сергей. – Мы тебя уже потеряли.
— Лайка охотника всегда найдёт в горах своего хозяина, тем более, что она здесь не первый раз, — улыбнулся Устинов и погладил собаку по загривку. — Артём, пристегни её за поводок.
      Но вот, из-за вершины Черепановского хребта выплеснулась шафрановая зорька и золотистым глянцем разлилась по откосам гор. Утро! Свежо, воздух прозрачен, и на душе легко-легко. Вот и солнце. Сколько света, блеска, торжества! Но что сталось с цветами!? Вокруг, по вершинам сверкают синевато-розовые лютики медуницы, кусты акации, черёмухи, на их прохладных лепестках, обращённых к солнцу, дрожат прозрачные крупинки слёз. Кажется, цветы плачут, а лучи небесного светила утешают их. Тайга наполнена непрекращающимся пением разнообразных птиц. Какая удивительная и прекрасная вокруг картина – зорька в горах!
      Неожиданно встрепенулась, вскочила Белка, навострила уши. Донёсся еле уловимый шорох со стороны солонца.
— Всё, парни, пора, — произнёс Устинов вставая. — Кажется, у нас добыча. Артём, не отпускай Белку с поводка. И вся команда направилась к солонцу.
      В петле билась косуля. Белка рвалась вперёд, заливаясь звонким лаем. Увидев приближающихся охотников, косуля, натянув тросик замерла. Григорий Ильич, подойдя ближе, выстрелил в голову животному. Она свалилась, как подкошенная.
— Артём, отпусти Белку с поводка, — радостно проговорил Устинов. — Теперь у нас много работы.
      Разделав тушку, они разложили мясо по рюкзакам, закопав подальше от солонца ненужное от убитого животного, отправились на своё поселение.
      Шагается легко, наверное, оттого, что ноги отдохнули и на душе спокойно. Всем им приято было сознавать, что с тех пор, как они покинули город и не имели связи с внешним миром, с ними ничего тревожного не произошло и они могут распоряжаться собой так, как этого требует обстановка. Свежая тропка с притоптанной травой, недавно проложенная, ведёт их дикими лощинами.
      Они взбираются на верх Морошка и продолжают путь на восток. Вдруг, впереди Белка вновь заливается громким лаем, просто сумасшествует. Подходят ближе. А это большой ёж свернулся в комок и выпучил свои иглы. Белка натыкается на ежа, укалывается на его иголки, ничего сделать не в состоянии, бесится, громко лает. Смешно, очень смешно.
      Подъём становится всё круче. Идут по острой грани откоса. Шире, просторнее открывается кругозор. Устинов, конечно, впереди. Видно, как он скачет с выступа на выступ, будто горный баран, добирается до вершины. Вероятно, что сейчас он чувствует себя счастливейшим из людей. И нет другой работы, другого места на земле, Которые удовлетворяли бы его больше, где бы он был нужнее со своим опытом, сноровкой, чем именно здесь, в диких горах. Григорий Ильич вырос у парней на глазах, и невозможно было сказать, что он понапрасну когда-нибудь расточал свою энергию. Нет!
      Вернувшись на пасеку, мясо разрубив на мелкие куски уложили во флягу, предварительно немного подсолив. Флягу поставили в холодный ручей.

     Собирался Григорий Ильич в спешке. Дав парням некоторые указания и, загрузив их работой на пасеке собрался в дорогу. Попросил, чтоб особо не светились в горах, если забредут постороннее, а Сергею вообще желательно не показываться никому на глаза.       
      Когда он выбрался на открытое пространство, в луга, солнце уже свалилось под уклон и жара стала спадать. Движение по луговой дороге в такую пору – одно наслаждение: ни пыли, ни ухабов.
      Впрочем, унылая картина бездорожья угнетает душу лишь в дождливую погоду; но вот вышло солнышко, продуло ветром родимые просторы, захрясли дорожные колеи да рытвины, и, помчались, объезжая их, во все стороны юркие уазики, нивы, и грузовые вездеходы, запылили по лесам и лугам, прибивая колёсами прорастающие травы. Нет им не запрета, ни удержу. Кругом наступает вольная жизнь. На лугах и на полях работать некому, а лес полон грибников и сборщиков ягод, речки забиты рыбаками и отдыхающим людом: и приезжими, и своими коренными жителями. Тут и автомобили разнообразных марок, и мотоциклы, и мопеды, и велосипеды, многие ходят группами в горы с большими рюкзаками, неся тяжёлые грузы, как мужчины, так и женщины, типа туристы, отдыхают, кто как может… Живёт народ и не тужит.
      Григорий Ильич понимал, что начало июня – время большого посещения туристов в горах. Реки спадают, ночи тёплые, народ тянет в горы. Очень много приезжих, не только с Казахстана, но и с бывших республик СССР. А в последние годы много туристов из Израиля, из Европы, из России, в основном те, кто когда-то проживал в бывшем Союзе. Хотя встречаются и такие, кто совершенно не знают русского языка, но их, как правило сопровождают переводчики.