Гудвин и Железный Дровосек... 3

Следующим утром почти весь институт собрался в актовом зале. Пришел даже вахтер – дядя Миша. Люди тихо переговаривались, боясь высказать вслух худшее – неужели институт закрывают?
Но вот в дверях показался директор и сразу стало тихо. Сергей Петрович быстрым шагом прошел к трибуне ни на кого не глядя.
Встав за кафедру, он обвел покрасневшими глазами зал, стараясь ни на ком не задерживать взгляд. Рука его нырнула в карман пиджака. Достав мятый платок, он нервно отер лоб и переносицу, покрывшиеся капельками жира.
- Коллеги, - начал он серьезно. – Ситуация трудная. С зарплатой… выйдет задержка.
Он тяжело выдохнул и наконец выпрямился, оглядывая работников. В зале стало ещё тише.
- Надолго? – спросил кто-то из задних рядов.
- Не могу сказать, - директор развел руками. – Через неделю. Две.
- Или месяц.
- Или месяц, - подтвердил Сергей Петрович и добавил совсем уже гробовым голосом: - Или через два.
Люди мысленно прокручивали в головах цены на гречку, макароны, хлеб – все с рынка. В магазинах давно уже ничего нет, даже по талонам.
- На дачу завтра же поедем, - пробормотала сидевшая рядом женщина с бухгалтерии. – Надо все закатки забрать. Жаль мало сделала. Ну ничего. Картошки, зато много. Можно даже продать кое-чего.
Дровосек вытащил пачку сигарет и закурил.
Гудвин уставился в окно. Напротив, стояли две длиннющие очереди. Одна в хлебный, вторая сворачивала куда-то за угол.
- У тебя деньги есть? – поинтересовался Гудвин у Дровосека.
- Есть. На первое время хватит. У тебя?
- У меня? – Гудвин хмыкнул. – У меня все отлично. От деда гараж остался на другом конце города, под завязку забитый хламом. Буду продавать.
- Ничего, будем надеяться, что в следующем месяце деньги будут! – объявил директор, фальшиво улыбнувшись.
Но ни через месяц, ни через два, ни через три месяца денег не было. А цены все росли и росли.
Столичная заначка, оставшаяся у Дровосека от хорошей зарплаты, таяла быстро. Буханка хлеба, если её удавалось купить, стоила сначала 200, а теперь 1200 рублей. На середине четвертого месяца Дровосек осознал, что деньги кончились. Еще через два дня голодовки Дровосек понял, что надо действовать.
С тяжелым вздохом он вытащил из чемодана польскую рубаху. Ещё в целлофане, не распакованная. Сунув рубашку в пакет, Дровосек направился на толкучку, стихийно самообразовавшуюся на заброшенном стадионе.
Протолкнувшись между двумя тетками, Дровосек встал, достав из пакета рубашку. Тетка справа, которая держала в руках вязанные носки, сразу заинтересовалась вещью.
- Это чего там у тебя? Рубаха? Сколько просишь?
- Я брал за полторы. Тогда на эти деньги неделю можно было протянуть.
- Хочешь талоны на масло?
Дровосек отрицательно замотал головой:
- Мне на хлеб деньги нужны.
- Ты за неё больше тыщи не получишь, - присмотревшись к фирменному ярлычку, заявила тетка слева. – Бери талоны.
Дровосек собрался послать их куда подальше, но тут увидел Гудвина. Рыжий стоял в метрах пяти, в окружении трех пацанов. В руках у него был старый футбольный мяч, весь в заплатках.
- Мяч отличный. К нему еще камеру запасную дам. Берете?
- Денег нет, - с неохотой признались они.
- А хлеб есть? – не моргнув глазом спросил Гудвин.
Старший пацан из-за пазухи вытащил полбуханки серого.
- Меняемся?
Сделка состоялась мгновенно. Мяч перекочевал из рук Гудвина к мальчишкам, хлеб оказался у рыжего. Гудвин довольно повертел в руках хлеб и собрался уже было уходить, как заметил Дровосека. Взгляд скользнул по целлофановой упаковке, голодным глазам.
- Ты когда в последний раз ел? – спросил он.
- Позавчера, - нехотя признался Дровосек.
- Пошли со мной, - почти приказным тоном объявил Гудвин.
- Я рубашку…
- Пошли. Тут ты эту вещь не продашь, - уверенно заявил Гудвин. – Это в комок сдавать надо. Слишком понтоватая. Тут книги идут, банки стеклянные, ордена, инструменты.
Дровосек не стал спорить. Молча уложил рубашку в пакет и пошел за Гудвиным. Они прошли несколько пустынных дворов, при проходных подъезда и, наконец, поднялись на пятый этаж.
- Ну вот, место моего обретания, - Гудвин сунул ключ в разболтанный замок и предупредил: - Ты не пугайся что не прибрано. Я один живу.
Дровосек шагнул внутрь и огляделся. Взгляд выхватил детали, позволившие выдать характеристику хозяину - женщины нет: ни занавесок на окнах, ни ковра на стене; тем не менее чисто – полы вымыты, стены покрашены снизу масляной краской, вверху свежая побелка; полуразобранный велик аккуратно лежит на газетке, рядом ящик с металлическим хламом – руками работает и головой не отупел окончательно.
- Проходи, - пригласил его Гудвин в комнату.
Обстановка была более чем спартанская: голый стол посредине комнаты, три стула. У окна диван. На этом внутреннее убранство заканчивалось, если не считать кучи книг, сваленных на подоконнике (еще и читает?) и чистой одежды, развешанной на стульях.
- Садись, ужинать будем, - объявил Гудвин, скользнув на кухню и ставя чайник на плиту. – Сегодня у нас шикарная трапеза из двух перемен.
Пока закипал чайник, Гудвин разрезал полбуханки ровно на четыре ломтя. На два положил почти прозрачные ломтики сала, которое он отрезал от небольшого кусочка, приправив деликатес долькой лука.
– Первое блюдо, – сказал он, протягивая этот «бутерброд» Дровосеку. – Хлеб с салом. По-деревенски.
Пока Дровосек медленно жевал, ощущая жирный, сытный вкус, Гудвин принялся за второе блюдо. Он взял оставшиеся ломти хлеба, затем плеснул в кружку немного воды из чайника, обмакнул в нее хлеб, чтобы тот стал чуть влажным, и тут же окунул его в жестяную банку с сахарным песком. Сахар густо облепил мокрую мякоть.
– А это, – с гордостью произнес Гудвин, протягивая «десерт», – пирожное. «Картошка». Бери.
Дровосек взял этот странный липкий комок. Он отломил небольшой кусок, положил его в рот и принялся медленно жевать.
Гудвин наблюдал за ним краем глаза, выставляя на стол кружки с чаем. Мысль, уже давно крутившаяся в голове, не давала покоя. Но он все никак не решался высказать ее вслух.
«Если предложу, а он поморщится? – медлил Гудвин, просчитывая варианты реакции Дровосека. – Скажет – я не бомж, по помойкам шариться… Ну и пусть скажет. Главное – я предложу».
- Я что думаю, - начал он с осторожной разведки. – Надо макулатурой заняться. Я места знаю. Будем собирать газеты, коробки, упаковочную бумагу. Сдаем, получаем талоны на книги и меняем на еду. Ну как? – он сделал паузу, давая время на размышление. - Кстати. Директор наш собирается утилизировать архив. Так мы можем подъехать и забрать материалы. Там же макулатуры на три курицы и килограмм сала с мешком картошки хватит. Ну?
- Хорошая идея, - кивнул Дровосек, к его удивлению, без тени сомнения. – Можно договориться с водителем грузовика. У меня бутылка есть – НЗ. Перевезем все журналы разом. В гараж для начала, там рассортируем, взвесим, перевяжем в пачки и в пункт вторсырья.
- Отлично. Тогда прямо завтра с утра и начнем. Ты подъезжай тогда прямо к гаражам, - Гудвин назвал адрес.
Проводив нечаянного гостя, он уселся за стол допивать чай. Внезапно кто-то замолотил в дверь. Фанерная створка едва не слетела от мощных ударов.
- Открывай! Чёрт рыжий! – услышал он знакомый, искаженный яростью голос. – Знаю, что ты дома.
Гудвин вздохнул и пошел открывать. На площадке, трясясь от ярости, стоял Вадим в сопровождении двух крепких парней в спортивных костюмах.
- Соизволил-таки открыть, - прошипел он с ненавистью и сделал шаг вперед, не дожидаясь приглашения.
Братки в спортивных костюмах ввалились следом, тут же осмотрели квартиру и привычно заняли позиции у входной двери.
Осмотревшись, Вадим презрительно скривил губы:
- Ни хрена не изменился. Как жил в говне так и…
- Ты чего приперся? – перебил его Гудвин.
Ни один мускул не дрогнул на его лице. Спокойно привалившись к дверному косяку, он уставился на бывшего одноклассника.
- Ты чего приперся? – передразнил его Вадим. – Ты мой бизнес похерил! И еще спрашиваешь? Шесть шуб норковых псу под хвост! С директора я уже плату за аренду назад взял, плюс неустойку. Теперь твой черед пришел. Мразь. Ты должен мне за шесть шуб! В тройном размере! Я тебя на счетчик ставлю.
- Ничего я тебе не должен, - ровным голосом возразил Гудвин. – Страховщики акт составили. Произошла авария из-за изношенности отопительной системы.
- Акт? Плевать мне на твои акты! – Вадим харкнул на чистый пол. – Ты этими актами в сортире подтирайся! А мне деньги верни. Если нет, другой разговор сейчас пойдет.
Он сделал знак браткам. Гудвин понял, что сейчас его начнут ломать до тех пор, пока Вадим не наиграется. А этот утырок пока все органы из него не выбьет – не успокоится. Да и после всего не отстанет. Мозг лихорадочно искал выход из положения – нужен человек, который остановит Вадима.
- Стоп! – Гудвин поднял руку. – Раз наши переговоры зашли в тупик, я требую передать дело на рассуд. Пошли к Мих-нику. Пусть скажет свое веское.
Вадим втянул воздух с такой силой, словно собрался ноздрей всосать Тихий океан. Но спорить не посмел.
- Ладно, пошли, - согласился он.
Мих-ник заседал в Пассаже.
- Ну? Что за базар? – хмуро поинтересовался он у Вадима.
Тот принялся излагать суть дела, постоянно сбиваясь, путая участников происшествия, матерясь, обзывая и обвиняя во всем Гудвина.
Мих-ник молча слушал, глядя куда-то вверх, мимо его головы.
«Шелупонь подзаборная, - с отвращением думал он, в очередной раз морщась от взвизгиваний жалобщика. – На это гнилье время тратить…».
Взгляд его скользнул к Гудвину, сохранявшему спокойствие.
«А этот ничего. Не ноет. Не перебивает. По понятиям вроде мужик, положительный».
- Я понял, - наконец оборвал Мих-ник Вадима и, повернувшись к Гудвину, сделал знак рукой: - Давай, теперь ты.
Гудвин коротко изложил содержание акта страховщиков.
Мих-ник замолчал на несколько минут, раскуривая сигарету и внимательно приглядываясь к спорщикам.
- Ладно, - заговорил он наконец. – Резон твой Вадим, понятен. Товар испорчен. Бизнесу нанесен ущерб. Ты, Гудвин, конечно, материально виноват. Но по понятиям - чист. Ты, – Мих-ник ткнул пальцем в Гудвина. - Платишь ущерб. Ты, - кривая загогулька переместилась в сторону Вадима. – приносишь искренние извинения, что не следил за базаром.
- Денег нет, - честно признался Гудвин.
Мих-ник кивнул.
- Отдашь долг квартирой, - вынес приговор Мих-ник. – Ключи.
Гудвин не пытался спорить. Засунул руку в карман штанов, достал связку с двумя ключами. Молча выщепил ключ от гаража, второй ключ из связки положил на стол. Не стал просить время вывезти вещи. Да там, по большому счету, и вывозить нечего было.
- Теперь ты, - Мих-ник взглянул на Вадима. - Извинения. Искренне и чистосердечно. За унижение человека.
- С чего это? Он же на бабки меня кинул. И я извиняться должен? – попробовал возмутиться Вадим.
Мих-ник не ответил. Только верхняя губа его слегка дернулась.
В кабинете повисла тишина. Вадим покраснел, руки его мелко затряслись. Извиняться перед тем, кого только что обобрал до нитки, было хуже любой пощечины.
– Извини, – просипел он, глядя в пол.
– Не слышу, – невозмутимо сказал Мих-ник. – Ни искренности, ни чистосердечия.
– ИЗВИНИ! – почти выкрикнул Вадим, с ненавистью глядя на Гудвина.
– Принято, – Мих-ник сделал очередную затяжку. – Квартира – тебе, извинение – ему. «Базар» закрыт. Свободны.