Взгляни на розу, продолжение

С каждым ударом сердца, сквозь пальцы дней и ночей, сквозь закаты и рассветы, сквозь боль и слезы, сквозь годы, пробегающие вереницей по извилистой ленте моей судьбы, сквозь тихий шорох перелистываемых страниц моей жизни, сквозь искривленные отражения моего лица в зеркале времени. И куда я теперь и что будет со мной за следующим перекрестком? Я не знаю!
                Смерть спускает курок, негромкий выстрел, пуля пробивает насквозь сердце, которое только что билось. Точка равновесия преодолена, я расстаюсь с телом, к которому привык, с телом, которое принимал за самого себя. Агония, жизнь останавливается, исчезают реакции зрачка, гипоксия, окончательное прекращение всех жизненных функций, душа выбирается из сломанной клетки поверженного тела на свободу.
При отключении биологического компьютера память о прошлом стирается, блокировка, обнуление системы, точка неустойчивого равновесия между новой жизнью и новой смертью.
Переформатирование, кто-то невидимый включает старт, определяет для крошечной частички сознания последующий магистральный маршрут следования, координаты рождения, новое место дислокации, национальность и вероисповедание, пол, умственные и интеллектуальные способности, геометрические характеристики, семью и родителей, продолжительность существования в новоявленном теле.
Пружина новой жизни распрямляется, заключенная в бренную конструкцию душа включает первую скорость и делает вступительный шаг в неизведанное, непостижимое и невероятное.
За краем земли в малиновом мареве струятся весенние рассветы, подбирающиеся все ближе к дрожащей линии горизонта.
Новая жизнь, новое модифицированное тело, новая точка отсчета, новый мир, ласковые объятья солнечных лучей, все вокруг поет, звенит, кричит, зовет, сияет, танцует, играет, торопится, взлетает под небеса и переливается бриллиантовой россыпью улыбающихся звезд, это и есть счастье!
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 11, глава 10
Человеку мыслящему не сыскать счастья в здешнем мире, ибо откуда взяться счастью, если смерть здесь всюду следует за тобой.
Преступнику, идущему на казнь, сладкое не будет в радость.
 
Я люблю весну, пронзительную, доверчивую и наивную, я люблю лето, оно соблазнительное, нежное, притягательное и уступчивое, словно страстная обольстительная женщина, желающая мужских объятий, я люблю раннюю осень, сентябрь, может быть, начало октября, когда листья чуть желтеют и их оттенки становятся яркими, золотистыми и многоцветными, когда в еще теплых вечерних сумерках рождается бледно-розовый закат.
Нет, ноябрь и зиму я не люблю, они напоминают мне о том отрезке времени, в котором я сейчас нахожусь, утром я просыпаюсь, встаю, по привычке выглядываю в окно, а там все белое, и улицы, и крыши домов, и машины, засыпанные снегом, и сутулые нахохлившиеся сугробы, испуганно прижимающиеся друг к другу, и отражение моей седой головы в оконном стекле.
Сейчас я подобен игроку, сидящему на скамье штрафников, который с грустью смотрит, как на его месте, за привычным карточным столом в его игру успешно играет кто-то другой!
Чем ближе я к закату, тем длиннее, плотнее и гуще тени моих воспоминаний, сколько ни пролистывай календарь назад, в мечтательную весну, в оглушительное лето, время не обмануть, оно не дает передышки и, не делая остановок, неудержимо рвется вперед.
Вы меня спрашиваете, куда вперед, — к моей смерти!
В конечном итоге из всего оставшегося интереса к жизни у меня остается только один вопрос: «А он еще жив, а она?»
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 6, глава 12
Как птицы в тисках, мы бьемся в сетях времени, послушные высшей воле.
Все мы, люди и звери, точно соломенные куклы, танцуем на нитях невидимого Кукловода.
Он определяет нам роли, раздает имена, и Им выверен каждый наш шаг.
Все существа и вещество, проявленные образы, самомнение, стихии, чувства, мысли и рассудок, все, что составляет зримый мир, взаимодействует между собою, повинуясь высшей воле.
Разрозненное не способно совокупиться без вмешательства высшего Начала.
Невежда мыслит себя повелителем своей и чужих судеб, хотя сам целиком зависит от внешних обстоятельств.
Без нашего прошения к нам приходят радости и печали, богатство и слава, долголетие и власть, и без нашего прошения они покидают нас в должный срок.
Потому пусть позор и слава, победа и поражение, спасение и смерть не выводят тебя из равновесия, будь всегда невозмутим, и в радости, и в печали.
 
Последний рисунок осени с первой упавшей снежинкой и я, подхваченный неудержимым порывом кружащихся листьев, танцую свой сольный вальс. Старость, ее мягкие вкрадчивые шаги, она подошла ко мне внезапно, сзади, со спины, ласково прикрыла мои глаза своими сухими шершавыми ладонями, прошитыми зелеными змеями вен.
В какой-то момент я вдруг заметил, что мое тело, вчера еще сильное, выносливое, смелое, быстрое, меня уже не слушается.
Мой мир оборвался, я заблудился на дороге жизни, оглох и ослеп от страха и боли.
Чудеса фармакологии, революция в науке, органы, выращенные из стволовых клеток, необыкновенные технологии в хирургии, пересадки сердца, почек, легких, печени, может быть, это станет доступным достоянием для всех, но только после того, как мое тело сожгут в огне погребального костра, продолжение торжествующего банкета уже без моего непосредственного участия.
Курок взведен, дуло пистолета у виска, все кончено, тупик, тело падает и остывает, ломается небо, падают звезды, крошатся облака, взрываются мосты, осыпаются пределы, рвутся полотна, горят рубежи, увядают лепестки оборванных чувств, главный Автор ставит точку в конце последнего предложения, конец одной истории, рождение другой, завершение предваряет начало.
Двухходовые комбинации в этом раскладе не предусмотрены, только один ход — вперед, шаг за шагом, вдох за вдохом, глоток за глотком, звук за звуком, стежок за стежком, ступенька за ступенькой, белая клетка за клеткой черной, все переплетается в нескончаемой петле времени. Ни о чем не сожалея, не прощаясь, не оборачиваясь назад делаю еще один шаг и растворяюсь в густой неохватной безмерности.
Начать с ноля, перо, чернильница, чистый лист, белый холст, появившаяся вновь история, так много заманчивых перспектив, обещаний и предложений.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 3, глава 30
Точно гонимые ветром, облака летят, заключенные в бренную плоть души, над бездной вечности, понукаемые всемогущим временем.
В облике времени Господь повергает в прах все усилия смертного.
Скорбью устлан путь того, кто грезит о счастье в сиюминутном мире.
Сбитая с толку игрою света и тени душа старается не думать о том, что плоть и ее принадлежности: дом, земля и имущество — обречены на погибель.
Великий обман внушает несчастной душе, что окружающие образы будут существовать для нее всегда.
 
Ни шелковистого рассвета, ни теплых солнечных лучей, ни звезд, мерцающих на неизмеримом небосводе, ни выдоха, ни вдоха, ни радости, ни завтрашнего дня.
Грусть, скорбь, подавленность, страдания, смятение, я жив и мертв одновременно, ничто не движется так бесшумно, как время.
Кто этот испуганный временем старик? Это ты через 30 лет.
У цветов не бывает будничных дней, они всегда одеты помпезно, роскошно, элегантно и празднично.
Взгляни на целомудренную розу, она капля прохладной росы, укрытая ладонями листьев, податлива, доверчива и почти невесома.
Как скромен взгляд ее на мир, невинен, мил, во всем застенчив, полон нежности, любви, надежды, томительного ожиданья счастья.
Она пахнет так, как, наверное, пахнут ангелы, слегка покачиваясь на ветру, смотрит на свое отражение в воде, там чудо, юность, грациозность, величавость, изящество, горделивость, совершенство линий, иступленная красота.
У красоты короткий путь, как быстро утекает жизнь, минули уступчивые дни и бархатные ночи, полные надежд и грез, пришла непрошеная старость, поникли лепестки цветов, увяла обреченно юность, свежесть, красота.
В любви признанья выцветают, бутоны на помосте вечности рыдают тяжко, что ждет их впереди — безысходность, одиночество и смерть.
И плачут небеса, и всхлипывает сокрушенно ветер, и время убегает прочь, и бесполезен горький сердца стон, как будто сброшена в холодную могилу беспечность, девственность, стыдливость, чистота.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 4, глава 25
Царь Бархишат жил в суетных заботах, пока однажды его не посетил Нарада, который из сострадания дал царю мудрый совет.
Нарада сказал: «Государь, счастлив ли ты в тяжких трудах своих?
Добился ли желаемого, властвуя над людьми и пользуясь их уважением?»
Царь ответил: «О добрая душа, я тружусь на благо своих близких и подданных, я сковал себя узами долга и лишился покоя, я отнял у себя свободу, чтобы добиться благополучия.
Неужели наше счастье в том, чтобы, заведя семью и потомство, копить богатства, которые достанутся другим?
Если мы вечны, зачем трудиться ради бренного, а если после смерти ничего нет, зачем работать ради других?»
 
Время, в моих глазах мелькают неудержимые закаты и рассветы.
Вопрос: «Сколько вам лет?»
Она улыбнулась: «Я взрослая, мне уже восемнадцать!»
Я посмотрел на нее и негромко рассмеялся: «Неужели кому-то еще может быть восемнадцать?»
А я пью за звезды, которые для меня уже никогда не будут светить по ночам, за солнце, которое никогда для меня уже не поднимется над седыми горными грядами, за лохматые облака, которые никогда мне уже не улыбнутся из бездонной синеглазой неизмеримости, и за мои мечты, которые для меня уже никогда не исполнятся!