Конец Хованщины

Cразу, пока не прознали стрельцы,
Во все города поскакали гонцы.
Боярам, дворянам и людям известным,
Собраться у Лавры с их войском поместным.

Полки воеводам в поход собирать,
Восстание московских стрельцов подавлять.
Именем Софьи и юных царей,
На помощь прибыть всем войскам поскорей.

Пока собиралась поместная рать,
Указ был, боярскую думу созвать.
Тайно, чтоб не потревожить стрельцов,
К московским боярам послали гонцов.
В селе Воздвиженском всем быть, непременно,
Иначе, считать государям измена!

Пехотой надворною что называлось,
На деле крамольным гнездом оказалось.
Войско стрелецкое вовсе не то,
Которое било поляков и шведов,
И одержало над Стенькой победу.
Ни с кем не желали стрельцы воевать,
Им бы дома по Москве разорять.


В поход выступать явно были не рады
Ни быстрого штурма, ни долгой осады,
Не обеспечат полки их и роты,
Бывших стрельцов из надворной пехоты.
Под стенами, в рвах не хотели полечь,
Когда сверху ядра летят и картечь.

Конечно, Хованский, про это прознал,
Последствия ссоры вполне понимал.
С царевною Софьей искал примененья,
Для власти своей вороватой спасенья.

В село, что в полсотни верстах от столицы,
Собрались московские важные лица,
Которые с бунтом покончить решили,
С днем ангела Софью поздравить спешили.

Обедню в церкви Воздвиженской служили,
Все по обычаю так совершили.
Гостей, притомленных, прохладной погодкой,
Царевна изволила жаловать водкой.

Боярскую Думу собрали скорей,
С участием Софьи и юных царей.
Им важный вопрос предстояло решить,
Боярским судом Таратуя судить.

Развернул, думный дьяк Шакловитый,
Свиток длинный, и лентой обвитый.
Все вины Хованского он зачитал:

Что он много казны по стрельцам раздавал,
Невинных людей он на дыбе пытал,
Бояр поносил, и грозил им копьём,
Полковников верных порол батожьем,
Он царевичей двух пожелал погубить,
Патриарха святейшего жизни лишить,
Царевен хотел в монастырь заточить,
Цариц двух вдовиц он хотел извести,
Раскольничью веру обратно ввести,
И мутил он народ супротив всех господ…

Бояре, не долго судили-рядили,
Изменнику смертную казнь присудили.
Оставалось собравшимся только решить
Как Таратуя в село заманить?
Царевною Софьей, предложен был план:
На ее именины Хованский был зван.

Отправили в Пушкино конным гонца,
Для храбрости, дав ему чарку винца.
Ту грамоту князь Таратуй прочитал,
Сыну Андрею такое сказал:

Софья ведёт себя, прям, как царица
Со мною желает он примириться.
С малою свитой, и сыном Андреем
Хованский отправился в путь поскорее.

Им ветер подул в бородатые лица.
Вот, сыну б его, на царевне жениться.
Ведь у него большая семья,
И неженатые есть сыновья.

Ведь он не Нарышкин, что пахнет овином.
Хованские, род свой ведут, от князей Гедеминов!
Лишь ветер на поле колосья качал.
Князь Лыков, с отрядом его повстречал.
Зачем тебе князь такой сильный отряд?
Разбойники вдоль по дороге шалят.

Кафтаны на всадниках были богаты
На многих кольчуги одеты и латы.
У седел расшитых, висят пистолеты.
Сабли в чеканные ножны одеты.

А Князь продолжал:
Нам надо спешить, заждались государи,
Придут и другие князья, и бояре.

Из поднятой копытами серой пыли,
Показался пейзаж деревенский.
Вот село Воздвиженское видно вдали,
Храм крестами блеснул Воздвиженский.

На околице, будто, предчуя беду,
Кони, как-то, тревожно, заржали.
Люди Лыкова, вмиг, окружили стрельцов,
И оружие у них отобрали.

Таратуя и сына стащили с коней
Не холопы, князья и бояре.
Лишь дубовую плаху увидят они
И стрельца с отвратительной харей.

На площадь мятежных князей отвели,
И веревками руки скрутили.
Шакловитый, обоим, прочел приговор
И Хованских, немедля казнили.

А стрелецкий конвой, с кем пришел Таратуй,
Во измене царям обвинили.
Всех, за грех за такой, на Убогой горе,
Всех пеньковой петлей удавили.

Видно злоба такая у Софьи была,
Отпевать запретила казнённых тела.
Их потом на телегу поклали,
Да в болоте лесном затоптали.
Хованский, мятежник, раскольником был,
Его патриарх хоронить запретил…

Лишившись на плахе бунта главаря
Все стрельцы, как-то, в раз приуныли.
Провинились пред Софьей, потом, втихаря,
Челобитную ей сочинили:

Вновь просили стрельцы, все грехи их простить,
Обещали, что будут ей верой служить,
Привилегий просили себя не лишать,
Впредь обязались не бунтовать.

Но причина смиренья другая была,
Cила ратная в Лавру на помощь пришла.
А дворянское ополчение,
Для семьи царской стало спасеньем.

Этим временем в русской столице,
Управлял всем Василий Голицын.
Очень скоро в тот бывший Стрелецкий приказ,
Поступил очень строгий царевый указ:
Шакловитого, дьяка, назначить главой,
Чтоб, порядок навел там, железной рукой.

В этот раз, обошлось, без репрессий больших,
Смутьянов повесили лишь четверых.
Не слушая больше людскую молву,
Царский двор по пороше вернулся в Москву.

Не кипели в Москве больше страсти,
У стрельцов больше не было власти.
Ну а столб, что поставлен стрельцами на Лбу,
Был снесен и раздроблен на части.

Так постепенно, со знанием дела,
Софья взяла в руки власть, как хотела.
Возникло на время в Москве замиренье.
Софьи-царевны началось правленье.
Так решился вопрос династический,
Продолжался процесс исторический.

А ведь Софье исполнилось двадцать пять лет,
В «орле» сохранился царевны портрет.