Через 100 лет. Пророчества интеллигенции о 2026 г

В 20-е годы прошлого века, после Октябрьской Революции, в России издавался журнал  "30 дней " - очень популярное издание - в котором, например, напечатали первые выпуски романов И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» (1928) и «Золотой телёнок» (1931).

В одном из номеров журнала «30 дней». № 11 за 1927 год поэты и писатели тех лет попытались представить, каким  будет будущее через 100 лет после Октябрьской революции.

Итак :

Федор Гладков
------------------

Что скажу я о своей мечте о грядущем?


Я думаю о том, чего не будет в эпохе XXI века. Не будет того, что повелевало жизнью миллионов, что творило законы общежития — не будет рабства во всех его разнообразных видах, т. е. не будет господства человека над человеком: не только на людях, но и на лошадях не будут ездить верхом.

Это значит, что фетиш нашей истории — собственность, будет уничтожена и самое слово забудется навсегда, и капли человеческой крови будут видеть только хирурги на операционном столе. Но эти капли крови будут струиться не навстречу смерти, а навстречу жизни.


Мы забудем о войнах, как о первобытном варварстве, и самое воспоминание о тюрьмах померкнет в блеске чудесных дворцов искусства.

Уже не зазвонят больше металлом нелепые, глупые по своему уродству, колокола поповских капищ.

Двери жилищ не будут вооружены замками (вообще исчезнут всякие запоры и несгораемые кассы), исчезнут кухни в домах, и унизительные семейные гнезда, где женщина и по сие время подъяремная невольница, — будут только предметом изучения историков, объективное спокойствие которых будет нарушено изумлением и гневом перед многовековым распятием матерей.

Исчезнет свирепая вражда между городом и деревней — между человеком и природой. Города не будут тюрьмами для людей, а деревни — медвежьими логовами. Всякие грани, перегородки, межи и средостения порастут цветущими садами, и в лабораториях, и дворцах искусств и изобретений забудут слова: «мужик», «пролетарий», «интеллигент».

Творческое соревнование испепелит последние остатки всяческого неравенства между людьми.

Я не принадлежу к тем скептикам и пессимистам, которые считают, что наши шаги по пути к социализму изменяются столетиями и что этот самый социализм, это — только нечто «чаемое» и «ожидаемое» то, что называется «отдаленным идеалом». Социализм, это — реальность, это — фаза, в которую уже мы вступим обеими ногами.

Я убежден, что в 2027-м году СССР будет только частью планеты, где социализм воплотился в жизнь раньше, чем в других долготах и широтах.

Через сто лет на всем земном шаре будет уже развернут социализм, — и человечество уже вступит в новую фазу — в коммунистический строй.
Ибо эта переходная ступень будет очень мала и, пожалуй, даже незаметна.


А раз так, то человеческая личность вырастет неизмеримо. Не будет уже согбенных спин и измученных лиц, испитых работой. Человек будет единственный владыка и творец земли. И тогда искусство (наравне с наукой) будет полно чудес: им будут жить миллионы — от младенцев до маститых старцев.

Впрочем, слово «старость» утратит свой современный нам смысл: стихийная насильственная смерть будет устранена, — она будет естественным и желанным успокоением.
Наивная мечта Мечникова превратится в реальный обыденный факт большой важности: омоложение старости будет таким же распространенным массовым явлением, как, скажем, прививка оспы ребятишкам.


Г. Никифоров
------------------


Будущее, все же, представляется мне так:


Жизнерадостный — 60–70 лет — ученый, молодой и сильный (омоложение-то, ого, куда скакнет!), проходя по залам музея и остановившись перед паровозом на рельсах, будет объяснять:


— Вот это, друзья мои, паровоз и, так называемый, рельсовый путь. На моей памяти, лет пятьдесят назад, люди только что освободились от этого громоздкого, примитивного и крайне неуклюжего способа передвижения.

— Здесь же, — переходя в другой павильон и указывая на шестиместный аэроплан, будет говорить он — вы видите летательный аппарат системы Юнкерса, это уже некоторое достижение тогдашней авиации…

— Помилуйте, профессор, — возразят ученики, — ведь это же очень неповоротливое сооружение, неужели тогда рисковали на таком аппарате летать? И какое же это достижение, аппарат на шесть человек? Странно слышать даже!

— Разумеется, — отвечает профессор, — теперь, когда мы используем в нашей авиации электронную энергию, нам чрезвычайно трудно представить себе, как на таком аппарате летали. Наши современные воздушные поезда перебрасывают тысячи людей, кругосветное путешествие в 12 часов считается обычным, но тогда эта штука, этот аэроплан, был гордостью. В то время электричество было использовано в незначительной степени, радий был еще загадкой. Тогда были еще в ходу паровые машины, фабрики и заводы питались нефтью, бензином и керосином.

Сжатый воздух, сила планетного движения, — все это шло мимо человеческого ума. Нынче обыкновенная человеческая речь слышна со всех точек земли. Все вот эти музейные предметы я могу демонстрировать перед глазами всего мира.

Меня в любой момент могут видеть и слышать. Наши фабрики ушли под землю и не отравляют воздуха. Человечество руководствовалось тогда писаными законами, люди не знали единого закона культуры, было много такого, чего вы не можете себе представить отчетливо и ясно. Не удивляйтесь, друзья мои: прежде чем притти к тому, что мы имеем, мы должны были пройти длинный путь упорной борьбы, и радость жизни была доступна очень немногим.


Ефим Зозуля
-------------

"Несколько предсказаний"

В 2022 году рухнет бывший дом Нирензее в Б. Гнездниковском переулке. Руины этого большого дома будут спрессованы, что образует площадку для спуска и подъема аэропланов. С этого момента начнется настоящее развитие туризма в Москве. Каждого туриста будет возить отдельный мягко реющий аэропланчик, одинаково удобный как на большой высоте, так и на высоте одного-двух метров от земной поверхности. Он будет залетать в музеи и там превращаться в стул — этот замечательный аэропланчик, — а на туристских базах он же будет превращаться в удобную постель. К каждому туристу, естественно, будет приставлен отдельный гид и, самое главное, он будет говорить только правду. Достоверно известно, что через сто лет гиды перестанут врать.

И вот что, приблизительно, увидят эти счастливые туристы будущего:

Вылетев с дома Нирензее в сторону бульвара — они тотчас же наткнутся на 50-этажный дворец. Легко догадаться, что это будет отстроенный и приспособленный, наконец, к нуждам литературы дом Герцена. В нем будет жить 50.000 (по тысяче на этаж) талантливых писателей. Бездарностей не будет. Драк тоже не будет. И Алексей Иванович Свирский, у которого через сто лет, наконец, отрастет седая борода, будет поглаживать ее с большим удовлетворением.

Дальше, среди всевозможных дворцов и прекрасных садов, внимание туристов, несомненно, обратит гигантское здание, имеющее вид угодливо согнувшегося человека.

— Что это такое? — спросят туристы.

— Это общежитие для подхалимов, — ответит гид. — Они не нужны больше и их, по возможности, изолируют. Подобных домов несколько в Москве: для подхалимов, для проныр, — вот, между прочим, их дом, он по заданию архитектора сделан похожим на обыкновенный кусок мыла, — затем, есть дома для пошляков и вообще для всяких, как говорится, людишек с присволочью.

— А что это? Кто живет в этом мрачном саду, окруженном рвом и даже стеной с решоткой?

— О, это самое мрачное место в современной Москве. Это воры.

— Как так? — ужаснутся туристы. — Ведь давным давно нет частной собственности! Откуда же воры?..

— Совершенно верно. Это не материальные воры, а духовные. Они крали чужие идеи, выдавая за свои, крали чужую инициативу, выдумку, чужой блеск и радость чужого творчества.

— А что же они делают в этом саду?

— Они стыдятся! Чувство стыда у таких воров появилось только с 1941 года и с каждым годом крепло.

Тут аэропланчик делал резкий поворот, и начиналась неисчислимая область положительных явлений. Чего только не было в Москве 2027 года!



Ф. Березовский
----------------


Сто лет во всемирной истории — ничтожный срок! Но и за этот промежуток времени человечество так далеко уйдет вперед по пути культурного развития и политической зрелости, что изживет к тому моменту формы государственных объединений, и ни в одной области своей деятельности люди не будут нуждаться в принудительной силе государственной власти.

К тому времени начнут стираться и расовые особенности, и даже расовые признаки. Мировой совнарком будет еще существовать для подавления последних политических судорог американской буржуазии и для поддержания порядка — только на американском материке.

В грандиозно прекраснейшей перестройке мировой жизни, народы, населяющие сейчас СССР с их неиссякаемым творческим пафосом, будут и тогда, через 100 лет, в авангарде человечества.

Нечего говорить о том, что в нынешнем СССР к тому времени будет все машинизировано по последнему слову технического прогресса — вся промышленность и все сельское хозяйство; нечего говорить и о том, что по электрифицированным железным дорогам будут тогда развозить только не спешные товары и продукты по распределителям; все остальные массовые сообщения и перевозки будут совершаться на гигантских воздушных кораблях со скоростью от 500 до 1000 верст в час; а для домашнего обихода почти у каждого человека будет авиэтка и автомобиль.

Самое интересное будет — перемещение центров материальной и духовной культуры. Интересы развития производительных сил и прогресса вынудят человечество сосредоточить лучшие достижения материальной и духовной культуры в одном центральном месте. Таким местом будет Азия, а не Европа, и даже не Америка.


Лев Никулин
----------

Пассажирский геликоптер падал по вертикали, падал как камень с высоты одиннадцати тысяч метров. Аппарат остановился и замер в воздухе над странным сооружением, занимавшим несколько десятин. Стены из прозрачного, радужного металла окружали гигантский бассейн, наполненный сапфирово-синей водой.

Золотой песок был вокруг бассейна, и тысяча, десять или двадцать тысяч обнаженных, загорелых детей лежали, бегали, боролись, ходили по золотому песку вокруг бассейна. Тысяча солнценосных ламп превращали это место в побережье Крыма. Стены из прозрачного металла ограждали и изолировали этот искусственный пляж от ноябрьского свежего ветра и осенней сырости.

Воды Черного моря передавались в бассейн по трубам в две тысячи верст длиной. Морская вода сверкала и кипела внизу под геликоптером.

— Как называлось это место раньше? — спросил пассажир у своего спутника.
— Болото! — ответил спутник. — Болотная площадь! Мы над Москвой.




Павел Низовой
--------------

Огромная комната с полуоткрытой балконной дверью. На улице — вечер. На темном глубоком небе то и дело вспыхивают светлые точки и быстро бегут по небу; изредка протягиваются шарящие лучи прожекторов.

В комнате — ни одной лампы, — свет мягкий, голубоватый, похожий на дневной, невидимо льется с потолка и с верхней части стен. В кресле, откинувшись на спинку, сидит человек. Он всего несколько минут назад прилетел со станции Москва-центральная Всемирной компании воздушных сообщений.

Дорога все-таки утомляет. Он сидит сейчас немного усталый, прикрыв глаза. Протягивает руку к радиотелефону. Звонок, сигнальная вспышка красной лампочки — и на маленьком экране появляется сухое деловое лицо мужчины. Мужчина говорит коротко, ясно, сухо и быстро исчезает. Снова звонок и вспышка. На экране новое лицо и новая речь. Эти люди звонили в отсутствии хозяина, и телефон записал их речи.

Хозяин комнаты повернул выключатель другого аппарата. Раздался ровный, четкий голос вечерней радиогазеты:



«Последние новости".

"Европейские Соединенные Штаты. Лондон.

На сталелитейном заводе 273 — СЛВ сегодня переплавлена последняя гигантская пушка, из которой Англия стреляла по Парижу. Позорная страница человеческой истории прочтена и перевернута…»



"Германия.

В штате Либкнехта, на 5-е августа назначена всемирная воздушная олимпиада. Слет чемпионов старого и нового света…»

«Москва.

Проф. Ивановым, разрешившим проблему долговечности, произведены удачные опыты оживления уже разложившейся клетки…»

Хозяин комнаты опять протягивает руку к выключателю. Можно бы послушать Миланскую оперу. и посмотреть заседание нового парламента в Токио, — здесь же, не поднимаясь с кресла, но у него нет сейчас настроения. Ему нужно также продиктовать маленький рассказ для «Вечернего журнала». «Пишут» теперь не как в старое время: пером на бумаге или машинкой. Гораздо проще и менее утомительно — диктует в аппарат, и это произведение передается голосом автора во все концы мира.

Писателю вспомнилась сейчас одна женщина, которую он не видал уже неделю.

«…Да, да, — мысленно он говорит ей. — Мне очень хочется тебя видеть… Я только что вернулся. У меня сегодня есть несколько часов свободных.»

И чувствует ее ответ:

«Уже возвратился? Я рада, очень рада. С первой же аэромашиной. Жди…»

Я открыл глаза. Сижу за письменным столом у себя в комнате. Так это — минутный сон после утомительной работы. Никуда я не летал, не слушал очеловеченные машины, не внушал мысль свою через стоверстное расстояние… Пожалуй, и лучше…


Я ничуть не завидую своему собрату-писателю, который будет жить спустя сто лет после меня.