Древняя Индия в русской и зарубежной поэзии

ДРЕВНЯЯ ИНДИЯ В ПОЭЗИИ НОВОГО ВРЕМЕНИ
Задания.
1. Прочитайте стихотворения
2. В ряду каких из стихотворений можно было бы поместить «Индийское жизнеописание» Г.Гессе? Поясните свой ответ. Подберите несколько строчек, которые могли бы послужить эпиграфом к новелле Гессе.
3. С каким жанром древнеиндийской литературы связано стихотворение Б.Брехта? Чего не хватает для полного сходства? Расположите все стихотворения о Будде так, чтобы получился рассказ о его жизни.
4. Каких сюжетов, тем недостаёт, на ваш взгляд, в данной подборке, чтобы представление о древнеиндийской литературе было более полным?
*Дополните, если можете, эту подборку своим стихотворением.
5. Какие стихи, по-вашему, наиболее точно передают философско-религиозные представления древних индийцев, их мироощущение, колорит древнеиндийской литературы? Какие, напротив, поверхностно? Какое стихотворение вам лично больше всего понравилось и почему? А какое не понравилось? Чем?










Ф. Сологуб
* * *
Судьба безжалостная лепит
Земные суетные сны,
Зарю надежд, желаний лепет,
Очарования весны,

Цветы и песни, и лобзанья, —
Все, чем земная жизнь мила, —
Чтоб кинуть в пламя умиранья
Людей, и вещи, и дела

Зачем же блещет перед нами
Ничтожной жизни красота,
Недостижимыми струями
Маня молящие уста?

Безумен ропот мой надменный, —
Мне тайный голос говорит,
Что в красоте, земной и тленной,
Высокий символ нам открыт

И вот над мутным колыханьем
Порабощенной суеты
Встает могучим обаяньем
Святыня новой красоты.

Освобожденья призрак дальний
Горит над девственным челом,
И час творенья, час печальный,
Сияет кротким торжеством

Врачует сердцу злые раны,
Покровы Майи зыблет он,
И близкой тишины Нирваны
Колеблет жизни мрачный сон.








К.Д.Бальмонт
МАЙЯ
Тигры стонали в глубоких долинах.
Чампак, цветущий в столетие раз,
Пряный, дышал между гор, на вершинах.
Месяц за скалы проплыл и погас.

В темной пещере, задумчивый йоги,
Маг-заклинатель, бледней мертвеца,
Что-то шептал, и властительно-строги
Были черты сверхземного лица.

Мантру читал он, святое моленье;
Только прочел - и пред ним, как во сне,
Стали качаться, носиться виденья,
Стали кружиться в ночной тишине.

Тени, и люди, и боги, и звери,
Время, пространство, причина, и цель,
Пышность восторга, и сумрак потери,
Смерть на мгновенье, и вновь колыбель.

кань без предела, картина без рамы,
Сонмы враждебных бесчисленных "я",
Мрак отпаденья от вечного Брамы,
Ужас мучительный, сон бытия.

К самому небу возносятся горы,
Рушится с гулом утес на утес,
Топот и ропот, мольбы и укоры,
Тысячи быстрых и звонких колес.

Бешено мчатся и люди и боги...
Майя! О, Майя! Лучистый обман!
"Жизнь - для незнающих, призрак - для йоги,
Майя - бездушный немой океан!"

Скрылись виденья. На горных вершинах.
Ветер в узорах ветвей трепетал.
Тигры стонали в глубоких долинах.
Чампак, цветок вековой, отцветал.
ЧАМПАК – растущее в Индии растение с ароматными цветами

ИНДИЙСКИЙ МУДРЕЦ

Как золотистый плод, в осенний день дозревший,
На землю падает, среди стеблей травы,
Так я, как бы глухой, слепой, и онемевший,
Иду, не поднимая головы.

Одно в моих зрачках, одно в замкнутом слухе;
Как бы изваянный, мой дух навек затих.
Ни громкий крик слона, ни блеск жужжащей мухи
Не возмутят недвижных черт моих.

Сперва я, как мудрец, беседовал с веками,
Потом свой дух вернул к первичной простоте,
Потом, молчальником, я приобщился в Браме,
И утонул в бессмертной красоте.

Четыре радуги над бурною вселенной,
Четыре степени возвышенных надежд,
Чтоб воссоздать кристалл из влаги переменной,
Чтоб видеть мир, не подымая вежд.



ИНДИЙСКИЙ МОТИВ


Как красный цвет небес, которые не красны,
Как разногласье волн, что меж собой согласны,
Как сны, возникшие в прозрачном свете дня,
Как тени дымные вкруг яркого огня,
Как отсвет раковин, в которых жемчуг дышит,
Как звук, что в слух идет, но сам себя не слышит,
Как на поверхности потока белизна,
Как лотос в воздухе, растущий ото дна,
Так жизнь с восторгами и с блеском заблужденья
Есть сновидение иного сновиденья.

ЛОТОС – в традиционной иконографии Брама (Брахма) часто представляется восседающим на цветке лотоса, который растёт из пупа Вишну бог-хранитель мира).







Райнер Мария Рильке

БУДДА

Он слушает как будто. Тишь простора...
А мы не слышим этой тишины.
И он — звезда. Он в самой гуще хора
тех звезд, которые нам не видны.
 
Он — это все. Но ждем ли мы всерьез,
что он увидит нас? О самомненье!
Да пусть пред ним мы рухнем на колени,
а что ему? Он — как ленивый пес.
 
Ведь все, что тянет нас к его ногам,
крушится в нем самом милльонолетья.
За наши знанья не в ответе,
он вечно недоступен нам.

(перевод К.Богатырёва)

БУДДА ВО СЛАВЕ

Центр всех центров и зерно всех зёрен,
сладкий, замкнутый в себе миндаль.
ты до звёзд до самых плодотворен.
Мякотью своей вбирая даль,

ты всю тяжесть гирь с себя совлёк,
затянувшись твёрдой скорлупою
вечности, в которой бродит сок
В высоте огромной над тобою

солнца раскалились до предела,
сделав полный оборот.
Но в тебе уже созрело
то, что их переживёт.

(перевод К.Богатырёва)




Уильям Батлер Йейтс

ИНДУС О БОГЕ


Я брел под влажною листвой вдоль берега реки,
Закат мне голову кружил, вздыхали тростники,
Кружилась голова от грез, и я увидел вдруг
Худых и мокрых цапель, собравшихся вокруг
Старейшей и мудрейшей, что важно изрекла:
Держащий в клюве этот мир, творец добра и зла -
Бог-Цапля всемогущий, Его чертог высок:
Дождь - брызги от Его крыла, луна - Его зрачок.
Пройдя еще, я услыхал, как лотос толковал:
На длинном стебле тот висит, кто мир наш создавал;
Я - лишь подобье божества, а бурная река -
Одна росинка, что с Его скользнула лепестка.
В потемках маленький олень с мерцаньем звезд в глазах
Промолвил тихо: Наш Господь, Гремящий в Небесах,-
Олень прекрасный, ибо где иначе взял бы он
Красу и кротость и печаль, чтоб я был сотворен?
Пройдя еще, я услыхал, как рассуждал павлин:
Кто создал вкусных червяков и зелень луговин -
Павлин есть превеликий, он в томной мгле ночей
Колышет в небе пышный хвост с мириадами огней.


(перевод Г.Кружкова)

ИНДУС - СВОЕЙ ЛЮБВИ

С рассветом остров видит сон,
С нагих ветвей течёт покой;
Танцуя, павы топчут склон;
В эмали отражён морской,
Качаясь, злится попугай на образ свой.

Наш чёлн мы заведём под куст
И побредём, рукой руки
Касаясь и устами уст,
Через луга. Через пески,
Шепча, как суетные земли далеки;

Как нас одних влекло сюда.
Под ветвенный сквозной шатёр,
Отколь индийская звезда –
Страсть наша, сердца метеор –
Одно с метаньем крыл, с ручьём, слепящим взор.

С тяжёлой ветвью, с голубком,
Что днями стонет и зовёт;
Как призрачной – когда умрём
И тьма смирит пернатый взлёт –
Стопой коснутся наши тени сонных вод.

(перевод А.Наймана)


Шарль Леконт де Лиль

СМЕРТЬ ВАЛЬМИКИ

Вальмики, царь певцов, бессмертный, очень стар.

Его очам предтёк мир мимолётных чар,
Мгновенней, чем прыжок проворной антилопы.
Ему сто лет. Ему земные скучны тропы.
Как, синей вечности предощущая зной,
Бьёт крыльями орёл над тёмной крутизной.
Так заточённый дух, томясь в оковах тлена,
Стремится вырваться из призрачного плена.
Вот почему Певец героев старины
Зовёт спокойствие и сладость тишины,
Неизреченный мир, где больше нет сознанья.
Предел всех помыслов, разлада и страданья,
Верховный сон без грёз и череды времён,
Который царственным Забвеньем осенён.

Дни льются, жизнь полна, увенчан подвиг трудный.

До гребня он взошёл на Гимават безлюдный.
Кровь обнажённых стоп пятнала тяжкий путь,
Вихрь ледяных ночей ему измучил грудь,
Но мыслей и лица назад не обращая.
Он шаг остановил лишь у земного края.
В тени смоковницы, чью зелень бережёт
И лето знойное, и зимних вьюг полёт,
Руками опершись о посох путеводный,
Одеян бородой густой и благородной.
Он видит, недвижим, последний раз, вдали,
Потоки, и леса, и города земли,
Столпы предвечных гор и гулких волн границы,
Откуда взносится, весь в розах, куст денницы.

Бесстрастен, молчалив, всё это видит он.

Священные лучи объемлют небосклон.
От трав до синих сфер, от пропасти до тучи
Трепещет, и плывёт, и льётся свет летучий,
Целуя ласково, прозрачный, золотой.
И насекомое, и в заросли густой
Задумчивых слонов, что вздрагивают вяло,
Звенящих шпанских мух отмахивая жало,

И Гималайский кряж, и выводок птенцов.
Смех ослепительный горит над мирозданьем.
Несякнущая жизнь поит благоуханьем
Неизмеримость сна, где Брама, полный сил,
Себя узрел, узнал и, светлый, возлюбил.

Вальмики погружён в великолепье света.

Что вас развеяло, целительные лета?
Виденье давних дней, откуда всходишь ты?
О мощный гимн любви, добра и чистоты,
Лелеющий в веках, как ветер тихокрылый.
И Раму сильного, и Лилию Митхилы,
Бойцов, и девушек, и мудрых, и богов,
И ослепительное шествие веков,
Зачем, дыханьем роз овеянный широко,
Ты возникаешь вновь из дивного истока?
О Рамаяна! Дух что встарь тебя пропел,
Следит твой вольный лёт в безоблачный предел
И, в упоении гармоний вдохновенных,
Сливается, кружась, с полётом душ блаженных.

Шар солнца вырос, сплыл и мирно запылал.

Густой, беззвучный зной, струя за валом вал,
Спадает, пламенный, и поглощает, властный,
Цвета, и образы, и запахи, и страстный
Порыв живого, молвь людей и дальний гул
Прибоя, что дышал всё глуше и уснул.
Везде всё смолкло. Мир пылает, истомлённый,
И вот из-под земли, сухой и раскалённой,
Белёсый муравей, притянутый жарой;
Их сто, их тысячи и тысячи; ордой
Неисчислимою, они сплошным движеньем
Идут на старика, который взят виденьем
И, прислонясь к стволу, окутанному мхом,
Уничтожается в сознании своём.

Он отрешён от чувств, он отрешён от духа.

Большие муравьи, влача седые брюха,
Волнами близятся к замершему, киша,
Спадая, шевелясь, вздымаясь и шурша.
Как накипание встающей в море пены.
Покрыли бёдра, грудь, обволокли все члены,
Кусают, гложут плоть, в глазах ища проход
Туда, где черепа изогнут мощный свод,
Толпами лезут в рот, разверстый и лиловый.
И вот на высоте стоит костяк суровый,
Над дольней мглой, как бог над ладаном жрецов,
Тот, кто был некогда Вальмики, царь певцов,
Чья звучная душа живит земные тени
И будет вечно петь устами поколений.

(перевод М.Лозинского)

ВАЛЬМИКИ – легендарный создатель древнеиндийской эпопеи «Рамаяна». Его имя дословно означает «муравейный» - в соответствии с легендой, по которой Вальмики искупил грехи, содеянные в бытность им разбойником, жестокой аскезой: он много лет стоял на одном месте, без движения, и муравьи устроили на нём своё жилище.

ПАРИЯ – человек, принадлежащий к неприкасаемым кастам, на долю которых приходятся самые недостойные, как принято считать, профессии: выделка кож, стирка белья, уборка отбросов.

БРАМА – бог-творец мира. Согласно мифам, сон Брамы длится 4320000000 земных лет и за это время всё, что он успел создать, разрушается, однако после его пробуждения процесс твормения возобновляется.

РАМА – главный герой «Рамаяны», земное воплощение бога Вишну (бог-хранитель мира), победитель Раваны (царя демонов).

МИТХИЛА – в настоящее время область в Северной Индии. Оэт называет Лилией Митхилы героиню «Рамаяны» Ситу, поскольку её отец был правителем царства со столицей в городе Митхила.


Бертольт Брехт

ПРИТЧА БУДДЫ О ГОРЯЩЕМ ДОМЕ


Гаутама Будда говорил
О колесе алубы,
К которому мы прикованы, и учил,
Отринуть все вожделения и, таким образом,
Избавившись от желаний, войти в ничто, называемое им нирваной.

Однажды ученики спросили его:
- Какого это Ничто, Учитель? Мы все стремимся
Отринуть, как ты призываешь, вожделения, но скажи нам,
Это ничто, куда мы вступим,
Примерно то же, что единосущность со всем сотворённым,
Когда бездумно лежишь в воде в полдень,
Почти не ощущая тела лениво лежишь в воде или проваливаешься в сон,
Машинально натягивая одеяло, что падаешь во сне?
Так же прекрасно твоё ничто, доброе ничто,
Или твоё ничто - это обыкновенное ничто, холодное пустое и бессмысленное? -
Будда долго молчал, потом небрежно бросил:
- На ваш вопрос нет ответа. -
Но вечером, когда ученики ушли,
Будда всё ещё сидел под хлебным деревом
И рассказывал другим ученикам, тем, кто не задавал вопросов,
Такую притчу:

Недавно я видел дом. Он горел. Крышу
Лизало пламя. Я подошёл и заметил,
Что в доме ещё были люди. Я вошёл и крикнул,
Что крыша горит, призывая тем самым
Выходить скорее. Но люди,
Казалось, не торопились, расспрашивая,
Как там на улице, найдётся ли там другой дом,
И ещё в этом роде. Я ушёл,
Не отвечая. "Такой человек сгорит. задавая вопросы," -
Подумал я.
В самом деле, друзья,
Тем, кому земля под ногами ещё не так горяча,
Чтобы они были готовы
Обменять её на любую другую, тем советовать нечего.
Так сказал Гаутама Будда.

(перевод Б.Слуцкого)





С.Я.Надсон

ТРИ НОЧИ БУДДЫ
   Индийская легенда

В стране, где солнце не скупится
На зной и блеск своих лучей,
Где мирно синий Ганг струится
В затишье рисовых полей,
Где Гималайские вершины
Над пёстрой скатертью долины
Горят в нетающих снегах, -
Был замок древности глубокой:
Весь обнесён стеной высокой,
Тонул он в рощах и садах.
Он весь был мраморный; колонны
В резьбе…вдоль лестниц шёлк ковров.
Вокруг – террасы и балконы,
У входа белые драконы,
И в нишах статуи богов.
Пред ним листва благоухала,
Блестел реки крутой извив,
И крыша пагоды мелькала
Меж кипарисов и олив.
А дальше, скученный и тёмный,
В бойнице замковой стены
Виднелся горд отдалённый,
Столица знойной той страны –
Капилаваста.
Жизнь неслышно
И мирно в замке том текла;
И лишь одна природа пышно
Вокруг дышала и цвела:
Что год – тенистее бабаны
Сплетали тёмный свой намёт;
В ветвях их с криком обезьяны
Резвились… Розы круглый год
Цвели… Жасмин и плющ ползущий,
Окутав пальмовые кущи,
К земле спускались сетью роз;
Повсюду ярких тубероз
Венцы огнистые алели,
И винограда кисти рдели
На бархате террас. Ручей
Тонул весь в лилиях душистых,
И день, огонь своих лучей
Цветы вечернею зарёй
Кропил холодною росой.
А в ночи, полные прохлады.
В густой траве то здесь, то там,
Кричали звонкие цикады,
Прильнувши к трепетным листам;
И сотни дремлющих растений
Струили волны испарений;
И у мерцающей реки,
Над полусонною волною,
Переливались бирюзою.
В траве мелькая, светляки…
Порою в зелени мелькала
Тень отрока. Он был высок
И строен. Мягко упадала
Его одежда с плеч до ног.
Загар намётом золотистым
Румянец щёк его покрыл;
Избыток юности и сил
Сквозил в сложеньи мускулистом
Его груди и рук. Один
Всегда он был. То он ложился
Под тень развесистых маслин
И что-то думал, - то резвился…
Порой он припадал лицом
К ручью и наблюдал пытливо,
Как там сплетались прихотливо,
На дне, усыпанном песком,
Растенья в мраке голубом;
То вдруг на зов к нему на плечи
Послушно попугай слетал,
И тихо ласковые речи
Крикливой птице он шептал…
Кто был он, – он и сам не знал.
Мрак строгой тайны покрывал
Всегда его существованье,
Но здесь ребёнком он играл
И здесь проснулось в нём сознанье…
Он жил, рабами окружён,
Его желанья, как закон,
Всегда покорно исполнялись;
Неслышно яства появлялись
Обильно за его столом.
И полон пальмовым вином
Его был кубок. Без стесненья
Он жил и делал, что хотел,
И только никогда не смел
Он стену перейти – предел
Его скитаний и владенья.
Запрета он не нарушал…
Ему сказали, что свершал
Он чью-то волю…







КОММЕНТАРИИ К УРОКУ
«ДРЕВНЯЯ ИНДИЯ В ПОЭЗИИ НОВОГО ВРЕМЕНИ»

1. «Индийское жизнеописание» Гессе, в центре которого понятие майи, созвучно стихотворению Ф.Сологуба «Судьба безжалостная лепит…», К.Бальмонта «Майя», отчасти «Индийский мудрец», «Индийский мотив». Возможных эпиграфов может быть несколько, например:
Судьба безжалостная лепит
Земные суетные сны…
Или: «Ужас мучительный, сон бытия…»
Или: Так жизнь с восторгами и блеском заблужденья
Есть сновидение иного сновиденья

2. «Притча Будды о горящем доме» по содержанию напоминает джатаку, но здесь нет рассказа о прошлом воплощении Будды.
«Три ночи Будды» - о юности Гаутамы, «Притча…» - о периоде учительства, стихи Рильке – о завершении земного пути Будды, вообще – не столько о его жизни, сколько осмысление её.

3. В данной подборке нет стихотворений на мифологические сюжеты ( как это было в подборке по Древнему Египту, например).
4. Ответ на последний вопрос в большей степени предполагает индивидуальный подход, чем предыдущие. Однако по духу, по системе сравнений стихотворение Бальмонта «Индийский мотив» явно удачнее остальных. По проникновению в философию буддизма наиболее серьёзное, конечно же, произведение Рильке, оно же и самое сложное для понимания. Стихотворения Йейтса (перевод А.Наймана кажется более тонким)также прекрасно передают жизнеощущение индийца. Замечательна поэма «Смерть Вальмики» Леконта де Лиля в переводе М.Лозинского; она рисует видение поэтом легенды о смерти знаменитого создателя «Рамаяны», но субъективный взгляд автора органично вписан в контекст древнеиндийской культуры. Как обычно ( и это можно будет увидеть также при работе с подборкой стихотворений о Древнем Китае) менее чуток к стилю и более поверхностен Брехт, что вполне соотносится с общим характером его творчества и политически-пропагандистской эстетики. Стихотворение Надсона своей лёгкостью напоминает поэму Баратынского  «О переселении душ».