Благодать бабы Шуры

Отгремела перестройка, затем уже пришла очередь «общества потребления», а что будет дальше одному Богу известно… Вот в это время Владимир Иванович вышел на пенсию и решил посвятить остаток своей жизни общению с природой и, конечно, встречам с интересными людьми, которые, по его мнению, живут не только в городах, а в самой, что ни на есть глубинке.
Родился Владимир Иванович, как и большинство его сверстников, в деревне, и был очень благодарен за это судьбе. В советские времена в каждой, даже глухой деревне была школа. Хотя бы начальная, но зато своя. И каждый ученик, будь то отличник или двоечник, знал своих учителей, и добрая память о них осталась в сердцах учеников.
В каждой деревне был свой колхоз, и все знали своих тружеников – тех, кто выращивал хлеб. До 1970-х годов сельские дети гоняли лошадей в ночное. Они умели разжигать костры, пекли картошку в костре, мечтали о будущем. Каждому человеку хочется быть заметнее, значительнее, и чтобы его понимали. А сколько было радости весной, в половодье кататься на льдинах, ловить намётками рыбу. Ее было столько, что мелочь не собирали и берега в некоторых местах блестели от рыбьей чешуи. Что уж говорить о зиме, весне, лете. Все это отложилось в памяти Владимира Ивановича. И вот спустя столько лет он вновь захотел вернуться в свое прошлое.
Умудренный опытом, он купил себе охотничьи лыжи, небольшой рюкзачок и все необходимое для неблизкого похода.
Встав утром, позавтракал и пошел на ближайшую станцию, чтобы уехать подальше от так называемой «цивилизации» и наедине пообщаться с природой.
Конец ноября в этом году порадовал снежком и солнечной погодой. Проехав на электричке километров восемьдесят, он сошел на малозаметной станции. И чтобы не заблудиться в незнакомой местности, решил идти, ориентируясь на столбы электропередач. Солнце поднималось над горизонтом, вокруг все искрилось в его лучах и блестело всеми цветами радуги. Лежащий на ветвях пушистый снег при малейшем дуновении ветерка медленно опускался на землю, образуя пушистое одеяло. Владимир быстро передвигался на лыжах и не переставал радоваться тому, что видел. (А мог бы лежать на диване и смотреть телевизор).
Под снегом угадывались луга, вдали виднелись перелески, а сбоку была березовая роща. Солнце поднималось выше, и уже весь иней на ветвях исчез, будто его и не было. Вот уже перевалило за полдень, путешественник решил перекусить и подумать о возвращении обратно. Он присел на поваленное дерево и в умиротворенном состоянии осматривал окружающий мир. Его внимание привлекло какие-то строения, и рядом возвышалась небольшая колоколенка. Не раздумывая, он отправился посмотреть, что это там такое. Пройдя довольно большое расстояние, он увидел то, что издали было призрачно. Здесь была когда-то деревня. Остались от нее старые заброшенные дома с разбитыми окнами. Рядом с домами поваленная водонапорная башня. И лишь в одном доме, что рядом с ручьем и небольшой церковью, из трубы струился дымок.
«Неужели здесь, в глухомани, живут люди?» – подумал Владимир. «Да этого не может быть!» Однако присмотревшись, заметил, что тропинки к дому и к церкви были расчищены и проторена дорожка к ручью. Кто-то здесь живет. Он постучался в дверь, оттуда послышался голос: «Проходите, дверь не заперта». Наш путешественник прошел в коридор, потом в дом и увидел сидящую за столом старушку лет восьмидесяти, лицо как печеное яблоко, испещрено морщинами, видимо жизнь у нее была не из легких. Была она сухощавая, но с прямой спиной, в чистом белом платочке на голове. Все говорило о ее аккуратности и продуманности, когда всё необходимое есть, и ничего лишнего.
Поздоровались, она и спрашивает, мол, мил человек, какими путями вы сюда забрели, в эту пору здесь никого не бывает. Ну, он не стал скрывать и рассказал все, как есть. Старушка назвалась «бабой Шурой». Кивая головой, она говорила, видимо не без основания: «Да, мил человек, город убивает душу человека. А тело без души жить не может».
Владимир спросил, как она одна здесь живет, ведь, наверное, страшно. Она ответила, нисколько не смущаясь: «Когда я жила с людьми, вот это было страшно, а сейчас я с Богом и мне ничего не страшно. Сейчас я живу как в раю, ни плохих слов не слышу, ни злости, ни зависти не ощущаю от окружающего мира. Так что рай во мне и рядом со мной. Ведь каждому хочется жить в чистоте и ясности бытия. Когда все стали переезжать в другие места, я решила, что никуда не поеду. Буду доживать век здесь и умру здесь. Кладбище рядом, все мои родные тут и мое место вместе с ними.
Поговорили еще, потом баба Шура отправилась в церковь, Владимиру было пора в путь дорогу, день-то уже клонился к вечеру. Выйдя из дома, он заметил, как она перекрестила его спину. Лыжи скользили по проторенной лыжне очень быстро, а может, помогла молитвенная помощь бабы Шуры, но он как раз успел на электричку. Приехав домой, он долго размышлял об этой встрече и чем ближе подходил очередной выходной, тем тверже решил, что должен опять ехать к бабе Шуре. В этот раз он уже покупал в магазине не только для себя, но и для той, к кому собирался ехать. Купил соли, спичек, сахара, сухарей, да еще конфет.
В этот раз Владимир поехал уже не по полю, как в прошлый раз, зная, что его лыжню занесло снегом буквально за два часа. Он поехал краем леса, где не так задувает. Как приятно после шумного города окунуться в лесную тишину, где слышна только дробь дятла да треск сучьев под тяжестью снега, видеть стайку тетеревов на березах. Это так же, как нельзя войти в одну и ту же воду дважды, так и в лесу – он каждый раз новый, то в ясную погоду, то в пасмурную, в снег или метель. А про следы на снегу можно написать целую повесть! Вот лунки от ночевки тетеревов, а это прошли лоси. Вон там, у куста, зайчишка глодал кору дерева, а там, у пригорка, мышковала лисица. Все это он видел в своем в своем детстве и сейчас радовался, видя все это вновь, как прежде.
В этот раз баба Шура встретила его возле порога, словно знала, что он приедет. Поздоровались и прошли в дом, где гудел старинный самовар. Баба Шура поблагодарила Владимира за подарки, а в отношении конфет высказалась категорично, что этого ей не надо, зубов и так-то нет. Одно баловство от конфет. Лучше бы свечек купил, а то они уже скоро закончатся.
За чаем разговорились, и она рассказала о себе.
 Родилась баба Шура и выросла в этой деревне. Здесь вышла замуж, здесь родились ее дети – дочь и сын. Все было как у людей, даже на зависть многим. Муж ее был трактористом, а сама работала дояркой на ферме. Жили в любви и достатке. Держали корову в хозяйстве, телят, поросенка, кур. Конечно же, был и огород. В магазин ходили лишь за хлебом, когда ленились печь свой. Работа дояркой приносила хороший доход, зарплату платили неплохую. Да ведь и удои во многом зависят от пастуха.
В то время это был всеми уважаемый человек, который знал и умел многое - где какая трава, куда лучше не пускать скотину, а то молоко будет горькое. Где корягу поставить, чтобы коровы не ходили, да еще много тонкостей. Вокруг стада пастух обходил при первом выгоне с иконой Казанской Божьей Матери.
Но это время прошло, пришли другие времена. Вот появился у нас пастух Федька, низкорослый, рыжий. Да так ужасно ругался матом, что нет-нет да и получал за это. Но, как говорят, «горбатого могила исправит». Когда он появлялся в дверях фермы со своей очередной тирадой, то коровы вздрагивали и переставали давать молоко. Так вот этот Федька, оказывается, на конце своего кнута привязывал гайку и когда хлестал им корову, у той случалось кровоточащая рана с дальнейшим нагноением. Ему, конечно, говорили, но он продолжал делать свое.
Вот однажды, продолжала баба Шура, решил он этим методом воспитывать быка Борьку. Тот вначале не понял, что случилось, но, когда получил повторный удар, рассвирепел, глаза его налились кровью и он заколол Федьку. Быка, конечно, увезли на скотобойню, а Федька проболел месяц и умер. Потом было еще много пастухов, да что толку. Ни одного путного. А последний пастух перед тем, как нарушили ферму, ходил с прутиком, читал книжки и говорил, что надо все с добром и по-хорошему. Да что-то у него не получалось, доярки сами выходили навстречу стаду с хлебом и загоняли коров. Вот уж действительно, хороша пословица «Хозяйство вести, не достоинством трясти». Вот так мы и работали, на совесть, давали премии и медали, путевки в санатории и дома отдыха. Все и все были на виду, и труд каждого ценился не только в рублях.
Приятно было слушать рассказ бабы Шуры под монотонное гудение самовара. И вот уже в который раз понимал Владимир Иванович, что видимо эта встреча была не случайной, и еще много расскажет ему эта старая, умудренная жизнью женщина, многому еще научит. Каждый раз, приезжая домой, он осмысливал всё услышанное. Хотелось вновь увидеть и услышать бабу Шуру. Это как прикосновение к чистому светлому роднику, чтобы самому стать лучше, чище, светлее.
В очередной приезд она рассказала о своем муже. Ее муж, Николай был по деревенским меркам самым обыкновенным, среднего роста, слегка волнистыми волосами, серыми глазами и горбоносый, что не портило лицо Николая. Он тоже был из этой деревни, так что учились они вместе в школе, вместе гуляли.
Сына назвали Алексеем, а дочку Оленькой. Муж был непьющим, работал трактористом и пользовался авторитетом среди деревенских жителей. Его всегда приводили в пример, даже наградили медалью «За доблестный труд», грамотами и благодарностями. Все было хорошо, но началась эпоха перестройки, объявили о банкротстве совхоза, технику всю растащили или продали за долги. Муж, тракторист, оказался никому не нужен… Инфаркт и преждевременная смерть как результат. Вот так трагически и завершился трудовой подвиг ее мужа. Похоронили его рядом с нашими предками. Погоревали, а что делать? Надо было жить дальше.
Дети к тому времени уже выросли, были доверчивы и просты. Старший, Алексей, как и отец, стал трактористом, затем работал шофером на машине, а когда все закрыли, перебрался в город. Там он познакомился с ребятами, которые решили открыть свою автомастерскую. Вот однажды он приезжает с просьбой: «Мама, мы открываем свое предприятие, каждый должен внести определенную сумму…» Что может сказать мать? «Сколько, сынок? Только будь осторожнее, времена видишь, какие!» Он ответил, чтобы не беспокоилась, мол, не один он. С друзьями.
Уехал сынок, продолжала баба Шура, а у нее сердце неспокойное, места себе не находила. Привезли ее Алешу через три дни хоронить. Что там произошло, неизвестно. То ли ограбили, зная, что у него деньги есть, то ли разборки случились… Все внутри у матери закаменело, не помнила, как прошли похороны, только помнит, что чуть не упала в могилу сына, вовремя поддержали. Плакать уже не могла.
Помолчали. Потом баба Шура продолжила свою исповедь: «Видимо не зря говорят, что беда одна не приходит. Вот и с дочерью моей что-то произошло, о чем не ведаю. Вначале, когда в город уехала, она часто звонила, справлялась о здоровье моем. А потом, когда там устроилась в магазин работать, совсем переменилась. Приехала как-то со своими друзьями на машине, сама пьяная, курит. Я вначале ее и не узнала, а потом высказала ей: «Оленька, что же ты делаешь, нельзя же так! Ведь ты девушка!» На что она мне ответила: «Что ты удивляешься, сейчас все так и живут, одним днем. А что завтра будет – неизвестно, и будет ли завтра?» Вот так мы с ней и расстались. С тех пор от нее ни слуху, ни духу.
После этого я просто не знала, как жить и что делать. Осталась одна, только кошка, да вот курица рядом. Никого больше. Все глаза выплакала, лишь одними молитвами жила.  Батюшка сказал, чтоб я о ней как о живой молилась. Пока не узнаю, жива ли. Батюшка Андрей, спасибо ему, поддержал меня, утешил. Успокоил и говорит: «Ты, Александра, сейчас одна, а одной быть нельзя, это может плохо для тебя закончиться. Ты уж бери на себя заботу присматривать за храмом, а там как получится». Каждый месяц он присылал масло, свечи и кое-что по мелочи. Вот с тех пор я и присматриваю за храмом. Где подмету, там свечи поставлю, а в праздники помогаю в церкви. Бывают редкие прохожие, кто в храм заглянет. Заходят в церковь, лоб перекрестят перед образами, да и уйдут. Им что, у них свои, другие заботы.
Вот однажды в середине лета уже после Казанской, пошла я в лес, чернички набрать. Собираю себе и ясно вижу, что рядом со мной собирает ягоду наш батюшка Андрей. Я к нему, а он собирает и не смотрит на меня. Я вроде бы к нему, а он все дальше уходит. И до того мне стало страшно, ничего понять не могу. К чему бы это? Потом уже узнала, оказывается, он попал в аварию и его уже неделю как схоронили. Вот после этого я и поняла, что мне делать.
Утром встаю, здороваюсь со всеми родными, кто смотрит на меня с фотографий на стене, они все для меня живы. Чтобы что-то сделать, с ними советуюсь, словно общаюсь с ними. Так что я не одна, а мы все вместе и с Богом. В храм хожу. Ставлю свечи, мету пол, разговариваю и до того на душе хорошо, что лучше не бывает. А когда тяжело идти или еще что -будто ангелы несут! Вот так и проживаю…
Наступила весна, пройти к бабе Шуре стало проблематично, и Владимир не был у нее недели две. А когда пришел, то увидел, как сдала баба Шура. Лицо у нее заострилось, глаза, некогда ясные, потускнели, но голос был по-прежнему звонким. После приветствия, она пожаловалась: «Куда-то кошка пропала, ушла, вот уж вторую неделю нет ее. Вот недавно я выпустила курицу на солнышко, погулять, так лиса утащила, видимо. Кормит свое потомство». Прощаясь, Владимир Иванович пообещал привезти в следующий раз котенка и курицу, но она замахала руками: «И не вздумай, не вози. Кто за ними ухаживать будет». На том и расстались.
В наступившей эпидемии Владимир Иванович проболел недели три. Чтобы не заразить бабу Шуру, приехал к ней через полтора месяца, как раз после Троицина дня. Подходя к дому, никого не увидел, да и спросить было не у кого. Отправился в ближайшую жилую деревню и там узнал, что баба Шура умерла в церкви у иконы Казанской Божьей Матери. Похоронили ее рядом с мужем и сыном. Вот что оказалось примечательным: когда стали опускать в могилу гроб послышался колокольный звон, и в это время послышалось церковное пение из церкви. Хоронившие её вздрогнув, переглянулись. Затем потемнело, загремел гром и внезапно начался ливень.
Прошло с тех пор уже полтора года, и Владимир решил снова съездить и навестить могилу своей знакомой. Оказывается, за это время произошли большие перемены. Проложена щебеночная дорога, а на бывших совхозных угодьях рядами стоят электрические столбы. Видимо, готовят к продаже участки под дачное строительство. «Не знаю» – подумал Владимир, – хорошо ли это или плохо, но деревня –  образ жизни, а здесь, видимо, будет населенный пункт».
Когда он подошел к церкви, очень обрадовался, что она вся как-то преобразилась: ее подремонтировали, подкрасили. Она невольно притягивала к себе взгляд. Люди сказали, что скоро в этом храме будут проходить службы. «Как хорошо, что кто-то будет говорить не только о материальном достатке, но и о душе, – подумал Владимир. – Может и жизнь повернется к лучшему».
А на могиле у бабы Шуры вовсю расцвели майские ландыши.