Код верности Эпизод 1

Кто дожил до сознательных лет, знаком с таким типом людей — соседка, чье недовольство не знает границ. Не позвал в гости скряга, чьё сердце скупее медной монеты. Позвал, место нестерпимо продувает сквозняком. Усадил на почетное, угощение придется не по душе. Все не по нраву придирчивой соседке.

Судьба, та самая вечно недовольная соседка. Одного поднимет на вершину, лишь чтобы скинуть под занавес в пыль иллюзий. Другого не замечает годами, а потом, с размаху, швырнёт в водоворот истории, где один неверный шаг рушит города и перекраивает карты.

И вот так, без фанфар, никем не замеченный, родился мальчик. Вихрастый, курносый, с глазами, искрящимися озорным огнем. Не похожий на отца с тяжёлым взглядом, материнские черты растаяли в памяти.  Ему дали имя давно забытого предка  с дурным характером, Титус.
Зачатый во дворце, пропитанном  интригами и запахом золота, он появился на свет на острове, отделенном от мира великим океаном. В доме изгнанника, который не знал нищеты, но и блеск роскоши покинул эти стены навсегда.

Он рос упрямым и своевольным, точно дикий цветок, пробившийся на отшибе пышного сада, в тени благородных роз. Брат молча ненавидел, виня в гибели матери, когда первый крик новорождённого стал эхом её последнего вздоха. Отец отворачивался, не в силах выдержать живого напоминание о горькой утрате. И только старый наставник, суровый и подчас жестокий, пытался вырвать с корнем эту «сорную траву» железной дисциплиной.

Единственным преданным другом была большая рыжая собака, с тёплым боком, влажным носом и янтарными глазами. Верная тень в солёном тумане острова.

Вполне достаточно, чтобы ожесточиться, возвести вокруг себя крепость, куда не проникает ни один луч света. Однако вышло иначе, из мальчика вырос юноша, с острым умом и впечатлительностью вместо панциря.
 
Его убежищем стала библиотека, пыльный лабиринт томов, место почти смешное в эпоху, когда любое знание таилось в паре кликов. Но именно там, уютно устроившись в продавленном кресле с ветхим томом в руках, он исчезал из настоящего, растворяясь в мирах, где прошлое дышало теплом, а будущее ещё не успело ранить.

В один из таких дней, когда ум пытливого юноши был поглощён древним фолиантом, обнаруженном на дальней полке, старое кресло напротив тяжело скрипнуло. Титус нехотя оторвался от пожелтевших страниц и встретился взглядом с отцом, тот молча и пристально разглядывал его, в его глазах не отражалось ничего, кроме холодной тени былого величия.
— Ты вечно в этих никому не нужных пыльных книгах, — произнёс отец, и в голосе его сквозила привычная усталая снисходительность.
— Мне интересно, отец, — ответил Титус, не отводя глаз, крепко сжимая край переплёта.
— Это пустая трата времени.
— А что не пустая? Пить и шататься без дела, подобно брату? — Титус резко выпрямился, голос его дрогнул, в словах вспыхнула искра вызова.
— Не смей так отзываться о брате! — отец тяжело нахмурился. — Тебе давно пора задуматься о чём-то серьёзном.
— С твоим-то прошлым? Меня нигде не ждут. Мой удел этот остров, эти стены, эти книги.
Отец без лишних слов забрал из рук книгу, захлопнул ее, громко чихнул от поднявшегося облака пыли.
— Я нашёл тебе место. Стажер в Ордене Квесторов, — затем, помедлив, поднялся, вернул книгу, на миг задержался прежде чем уйти. — У тебя есть десять дней... чтобы попрощаться с этим вздором.

Вот и сейчас он сидел на краю обрыва, где от головокружительной высоты захватывало дух. То опускал глаза вниз, где бушующие волны с яростным рёвом разбивались о серые скалы, поднимая облака солёных брызг, то поднимал его к далёкому горизонту, где бескрайняя водная гладь терялась в туманном небе, сливаясь с ним в размытой серой дымке.
Ладонь нащупывала привычный теплый мех, но сжала лишь холодную пустоту. Верный друг ушел навсегда. Боль щемила, но в ней жила почти непристойная горечь облегчения. Не придется смотреть в преданные, ждущие глаза и произносить слова прощания. «Я уезжаю. А ты остаёшься». Теперь же светлая печаль будет согревать его на чужбине.

Отмеренный отцом срок прошел и настал момент прощания с местом, где он появился на свет и провел всю свою жизнь. Пусть воспоминания были не всегда радостными, но это была его жизнь, теплая и родная.
 Зелёная лужайка перед домом ещё хранила утреннюю росу. Рядом тихо гудел мощный аэрокар. Никто не пришёл проводить его: ни отец с тяжёлым молчанием, ни учитель с последним напутствием. Титус поднял сумку с личными вещами, и уже собрался шагнуть к машине, как из дома выскочил брат, остановился, посмотрел тяжело, словно прощался навеки. Вложил в его ладонь что-то маленькое, хлопнул по плечу.
— Удачи, — буркнул дрогнувшим голосом, и почти бегом вернулся в дом, не оглядываясь.
На ладони лежал медальон на тонкой цепочке. Молодая женщина с бледным лицом и печальным взглядом смотрела на него сквозь стекло.
— Мама... — вырвалось у Титуса. Слова повисли в воздухе. Почему брат отдал ему медальон, с которым был неразлучен? Спросить было уже некого.
Он забросил скудные пожитки на пассажирское сиденье, забрался сам, пристегнулся, и с щелчком захлопнул дверь. Аэрокар взмыл в воздух так резко, что у него перехватило дыхание, а сердце рухнуло в пустоту.
Остров стремительно уплывал из виду, виноградник на склоне холма, фруктовый сад колыхался зелёными волнами, озеро, разбросанные хуторки с дымками из труб. Родительский дом на самом краю, с окнами, выходившими прямо на океан. Одно из них, его комнаты, где остались пылиться любимые книги. Вскоре исчез и он. Остров становился всё меньше, пока совсем не растворился за горизонтом.
— Вот и всё, — тихо вздохнул Титус, в голосе смешались горечь расставания и ожидание неизвестного.

Место службы встретило обжигающей жарой улиц и холодом взглядов. Старший квестор Терезий, сухощавый, с непроницаемым лицом, представил его собравшимся в тесной комнате. Новенький мундир сидел безупречно, непослушные вихры придавали неуместно юношеский вид. Он все утро тщетно с ними боролся, но в итоге сдался и махнул рукой.
Терезий приколол к груди медный полукруг, значок стажера, и сухо пожелал успехов. Предложение поддержать новичка было встречено угрюмым молчанием.
Потом он подвел юношу к мужчине лет двадцати пяти, с острым, цепким взглядом и лёгкой улыбкой.
— Скавр, мой секретарь и личный помощник. Он всё покажет. — сказал Терезий и вышел.

Скавр лукаво подмигнул Титусу. — Пойдём окольцуем тебя, — заметив недоумение на лице Титуса, поднял руку, демонстрируя кольцо на безымянном пальце, бронзовый ободок которого обвивала мерцающая в тусклом свете змейка.
— И что в нём особенного? — ухмыльнулся Титус, склонив голову набок, с вызовом в голосе. — Кольцо как кольцо. Красивое, правда, — он кивнул, разглядывая с искренним восхищением глаза змейки, которые сверкали как живые.
— Ха! Ничего ты не понимаешь, новичок. Это не просто кольцо, а Кольцо Квесторов. — рассмеялся Скавр. — Каждое абсолютно уникально, попробуй надеть чужое, и… ничего не выйдет. — Он постучал пальцем по лбу, ухмыляясь с мальчишеской хитрецой. — Теперь понял?
— Понял, — буркнул Титус, обиженно надув губы, но в глазах сверкали искры предвкушения.
— И не дуйся, — Скавр ободряюще хлопнул его по плечу и повёл дальше по коридору.

Они вошли в небольшую комнату, битком набитую приборами, которые гудели, пищали и мигали всеми цветами радуги, создавая невообразимый хаос. В самом центре этого технологического буйства, в назначении которого Титус даже не надеялся разобраться, сидел невысокий мужичок с редкими волосами на начинающей лысеть голове.
— Требоний! — резкий голос Скавра вырвал того из задумчивости.
Мужичонка медленно поднял голову, с ленцой возвращаясь в реальность.
— Этому молодому человеку нужно кольцо! — Скавр почти кричал, перекрывая гул.  — Для наглядности он ткнул пальцем в своё собственное.
— А? — переспросил Требоний, но, осознав суть просьбы, скептически уставился на Титуса. — Положи руку сюда, юнец! — он ткнул пальцем в панель у своего стола.
— Я не... — начал было Титус, но взгляд Скавра заставил его проглотить уже собравшееся вырваться возмущение. Он молча протянул руку, под кожей коротко вспыхнуло, кольцо «узнало» хозяина. Вскоре он уже выходил из комнаты, с изумлением разглядывая кольцо на руке.
— Не спеши искать врагов, — предупреждающе сказал Скавр. — Присмотрись сначала. Требоний может и грубиян, но подставлять первым не станет. В отличие от некоторых.

Они остановились у глухой стены в конце коридора.
— Твоя очередь, — ободряюще сказал Скавр, — Вызывай лифт.
— Как? — Титус моргал, не понимая.
— Серебристая пластина, прикоснись к ней, — Скавр кивнул на едва видимую панель, вмонтированную в стену.
Титус послушно поднял руку, кольцо на пальце отозвалось короткой, яркой вспышкой, и стена бесшумно, разошлась в стороны, открывая уютную кабину, освещенную мягким золотистым светом. Двери сомкнулись, едва они шагнули внутрь.
— Куда? — спросил Титус.
— Тебе решать, — парировал Скавр. — Голоден? Поедем в столовую. Устал? Отправимся к тебе. Или, может, в сад… поговорить.
Титус ненадолго замер в раздумьях.
— В сад.

Сад раскинулся под лазурным небосводом, по которому плыли пушистые облака. Яркий солнечный свет заливал извилистые дорожки, обрамлённые буйной, почти тропической растительностью: деревья тянули к небу резные ветви, кустарники шелестели изумрудными листьями, а яркие клумбы пестрели цветами, алыми, сапфировыми, золотыми. Повсюду стояли уютные скамейки, что манили присесть, обещая покой в тени ветвей.
— Это настоящее? — недоверчиво спросил Титус, задрав голову к небу, пытаясь поймать отражения облаков.
— Нет, — в голосе Скавра мелькнула лёгкая насмешка. — Хочешь, сделаем ночь? — Не дожидаясь ответа, он поднял руку и скомандовал, будто всемогущий древний маг. — Да будет ночь!
Солнце быстро угасло, сумерки окутали сад, сменившись глубокой, мерцающей звёздной ночью. Из-за горизонта поднялась круглая луна, её свет лился на дорожки, превращая их в сверкающие реки. Над скамейками вспыхнули тёплые золотистые фонари. Титус смотрел, заворожённый, дыхание замерло, боясь разрушить чудо.
— Ух ты! — выдохнул он, и голос его дрожал от восторга, как у маленького мальчишки.
— Вернуть день? — улыбнулся Скавр, с лукавой, но доброй улыбкой.
— Нет! Оставь так. Мне нравится, — Титус покачал головой, с глазами всё ещё прикованными к звёздам.

— А вот здесь у нас бассейн, — Скавр кивнул в сторону прозрачной стены, за которой искрилась гладь изумрудной воды. Лёгкий плеск волн эхом отдавался в тишине. — Народу, как правило, не бывает.
— Вот это да! — у Титуса так и вспыхнули от восторга глаза. — Поплаваем?
— Я... не умею, — признался Скавр, и в голосе его мелькнула нотка сожаления.
— Ничего! Я научу, — Титус уже расстегивал пуговицы на мундире.
— Как-нибудь в другой раз, ладно? — Скавр плавно опустился на скамью, укрытую в тени цветущих кустов, и похлопал по сиденью рядом.

Тихое мерцание звёзд в ночном небе, уютный свет фонаря и спокойный, ровный голос Скавра располагали к неторопливой беседе. Титус устроился рядом, откинулся на спинку скамьи, положил руки на колени и внимательно посмотрел в глаза собеседника, со смесью любопытства и лукавства.
— Итак, что знаешь об Ордене? — начал Скавр, без предисловий.
— Почти ничего. Лишь то, что успели вложить в голову за время подготовки. Из родительского дома прямиком туда. А оттуда к вам, — Титус пожал плечами.
— Тогда не буду повторяться. О чём ещё говорили? — Скавр наклонился чуть ближе.
— За пару месяцев много не успеешь. В основном язык. Чуть-чуть об истории этого мира, о местных нравах. Но главный упор на речь, чтобы мы могли свободно объясняться, — Титус улыбнулся, вспоминая уроки.
— Это главное, — кивнул Скавр. — Умение говорить твой главный инструмент.
— А что ещё, кроме как поболтать? — с лёгкой насмешкой поинтересовался Титус.
Скавр изучающе взглянул на него.
— С речью у тебя, я вижу, и так всё хорошо. Какие ещё таланты? — в его тоне проскользнул вызов.
— Могу зубки показать. Хочешь? — Титус ухмыльнулся, скрывая за бравадой дрожь под ребрами.
— Благодарю, пожалуй, откажусь, — Скавр усмехнулся в ответ. — Осторожней, попадется орех покрепче, зубки обломаешь.
— Это мы ещё проверим, — с азартом бросил Титус, потирая руки. — И это всё?

— Твоя работа простая, слушать и запоминать, — в голосе Скавра прозвучала язвительная нотка, заставившая Титуса насторожиться, он резко выпрямился, почуяв подвох. — в конце каждой нундины, тебе это может не понравиться, — он многозначительно подмигнул, — Отчёт. Мне.
— Прямо тебе? — Титус с сомнением прищурился.
— Конечно. Кто-то прямо к аналитикам, но всё попадет ко мне. Но к Марцеллу... — Скавр сделал предостерегающий жест, — к Марцеллу ходить не вздумай. Ты человек Терезия, и Марцелл сожрет тебя с потрохами, несмотря на твои зубки, — голос его упал до шёпота.
— Да у вас тут джунгли, — с лёгким разочарованием констатировал Титус, откидываясь назад.
— Привыкай. Это тебе не остров в океане, а скопище гадюк в одной банке, — Скавр усмехнулся. — Учись уворачиваться, если не хочешь стать чьим-то обедом.

Титус прищурился, сорвал изумрудный листок с ближайшего куста и принялся вертеть его, разглядывая со всех сторон, словно пытался найти в нем скрытый смысл.
— Какая-то чушь. Какой прок от этих бумажек? — он мгновенно скомкал листок в кулаке.
— Не видишь?
— Ничего, — Титус швырнул смятый листок в темноту.
— Хорошо. Тогда вот тебе три ситуации, а ты скажешь, хорошо это или плохо. Первая: кто-то подбивает народ на беспорядки и погромы. Вторая: фанатик проповедует религиозную нетерпимость, сея рознь. Третья: неразумный правитель затевает войну, реки крови на горизонте. Это хорошо?
— Конечно, нет! — Титус напрягся. — Но причём тут мы?
— Допустим, об этом стало известно заранее.  Зачинщик вместо речей мирно возделывает свой виноградник. Фанатик исчез без следа, а его последователи разбежались. А правитель внезапно умер, и его наследник… объявил мир. Уже лучше?
— Ты хочешь сказать… — начал Титус, но голос его оборвался, глаза расширились. Скавр опередил его, подняв палец, как знак стоп.
— Я ничего не говорю. Но именно так и будет. Если слух уловит лёгкий шелест, прежде чем он станет оглушительным грохотом.
— Так вы… и этим… — Титус замер не договорив.
— Нет! — Скавр покачал головой, улыбнувшись. — У нас нет таких полномочий. Мы не главный офис в Риме или Александрии, где знают, за какие верёвочки дергать. Да и работа это…  тяжёлая, и… грязная. Этим занимаются другие.
Титус сидел с открытым ртом, поражённый не столько услышанным, сколько тем, что осталось невысказанным. Луна отражалась в его глазах, делая их глубокими, как колодец.
— Теперь ясно? — Скавр коснулся его плеча.
— Ясно, — еле слышно выдохнул Титус, и слово это повисло в воздухе неудобной истиной.
— Поэтому твоя задача — иметь хороший слух, чтобы услышать шёпот в шуме, и достаточно сообразительности, чтобы передать вовремя информацию. Чтобы другие могли сделать свою работу.

Скавр с грустью наблюдал за Титусом, чьё лицо в лунном свете казалось безжизненно бледным. Юноша наконец понял: мир устроен сложнее и суровее, а свет знания отбрасывает зловеще длинные тени.
— Я помню это чувство, — тихо проговорил Скавр. — Оно посещает всех. Но рано или поздно наступает момент выбора. Когда ты держишь в руках весы, где на одной чаше лежат жизни десятка хороших людей, а на другой, судьбы десятков тысяч невинных. Тех, кто дышит сейчас, и тех, кто только должен родиться.

Выдержав паузу, Скавр продолжил, и в его голосе зазвучали успокаивающие нотки. — Первые месяцы, два или три, тебе дадут возможность привыкнуть. Будут наблюдать и оценивать. А твоя задача исследовать город, заводить связи, внимательно впитывать всё, что услышишь. В первую очередь среди молодёжи. И делиться этим со мной. — Его улыбка стала горькой. — Ты ведь не думаешь, что я воспользуюсь твоими словами во зло?
— Я надеюсь на это, — ответил Титус устало, не поднимая глаз.
В саду повисло молчание, глубокое и давящее, нарушаемое лишь мерцанием звёзд и тусклым одиноким светом фонаря. Наконец Титус решительно поднялся с места, спина его выпрямилась, но казалось, что плечи всё ещё несли невидимую тяжесть разговора.

— Пойду, поплаваю, если не против, — заявил он, и в его голосе мелькнула дерзкая искра. И не ожидая разрешения, он начал расстёгивать мундир. — Потом комнату покажешь?
— Там, у бассейна, есть раздевалки, — Скавр кивнул в сторону бассейна, наблюдая, как Титус небрежно сбрасывает одежду на скамейку.
— Да тут сойдёт, — отмахнулся Титус, швырнув рубашку поверх уже лежавшего на скамье мундира.
— В дальнем конце ультрафиолет для сушки, — добавил Скавр. — Заодно и позагораешь. Хотя... — он прищурился, окидывая Титуса взглядом, — наше солнце тебя явно не напугает.
— Я родом из солнца, — фыркнул Титус, и в его голосе проскользнула гордость. Он неспешно зашагал к воде, шлепая босыми ступнями по теплым плиткам. Гордо поднятая голова тяжело опустилась, как только он скрылся из виду. От осознания всего, что услышал.

Скавр проводил его взглядом, откинувшись на спинку скамьи. «Интересный экземпляр, — подумал он, провожая взглядом хрупкий силуэт Титуса. — С таким характером врагов не оберешься. Нрав неуправляем, и дерзок к тому же. Но за этими шипами скрывается искренность, редкость для здешнего моря лицемерия. Определённо, за этим парнем стоит понаблюдать. Или его сломают эти стены, или он сам их разнесет.»

Комната стажёра оказалась простой, но уютной. Всё самое необходимое: кровать с матрасом, что обещал крепкий сон, рабочий стол и пара, чуть скрипящих, простых стульев, пустой шкаф и компактная ванная. На стене мерцал экран головизора, а рядом ждал терминал интерсети.
— Жаль, у вас нет настоящей библиотеки, — Титус подпрыгнул на матрасе, проверяя его упругость, и кровать слегка скрипнула, словно подтверждая его слова.
— Любую информацию найдёшь в сети. — отозвался Скавр с легкой насмешкой, прислонившись к косяку.
— Я люблю, когда книга в руках, — объяснил Титус с лёгкой улыбкой.
— Книг нет, — Скавр хитро прищурился. — Зато есть свитки. Летописи и сочинения местных авторов.
Титус рванулся так внезапно, что подушка подпрыгнула, и Скавр ловко подхватил её на лету, с улыбкой усмехнувшись.
— Серьёзно?! — в глазах Титуса вспыхнул неподдельный азарт, как долгожданный огонь в ночи. — Дашь?
— Сейчас? — Скавр приподнял бровь.
— А можно? — Титус уже предвкушающе потирал ладони, не в силах скрыть волнение.
И вскоре, не раздеваясь, забыв про голод и усталость, он склонился над столом, где был развёрнут свиток, обветшалый, с чернильными строчками. Это был рассказ о крае, что должен был стать его домом на долгие годы. Руки его все ещё чуть дрожали от нетерпения. Но они уже наконец нашли себе дело.