Часть десятая. Галчонок с подбитым крылом...

Часть десятая. Галчонок с подбитым крылом.



Страшная, страшная, но ничё...

Интернет переделка песни Chris Yank «Холодно, холодно, но ниче…

Вместо эпиграфа… Услышано было в Тик - Токе.



...Опять мелькали перед окном автобуса поля и перелески. Автобус был другой: Старогаражный и малолитражный. И приспособлен был этот автобус только для перевозок небольшого количества людей на пригородные дистанции.



Женщина съездила в прокуратуру и добросовестно написала все положенные заявления. И сделала это зря.



Она не могла быть даже свидетелем. Она не была сама на месте преступления. А мать их и бабушка испугалась.



Пожилая женщина боялась прокуратуры настолько сильно, что даже страх за судьбу своей средней дочери не смог пересилить этот почти мистический и абсолютный страх перед прокурором области и его решениями, неуловимыми и непонятными для простого сельского человека, ничего не понимающего в законах, постановлениях, уголовных или административных кодексах…



Женщина сидела в автобусе и злилась. Даже на перелески, что плыли под окном автобуса. Она потратила время зря.



И муж вот - вот начнет её разыскивать. И выяснится тогда, что вместо того, чтобы прикупить продуктов и отправиться вместе с продуктами домой, к детишкам, метнулась совсем бестолковая женщина сначала в деревню. И там своей младшей сестры не нашла.



Теперь колесит по городу. И совсем скоро выберется за город.



- А твой маленький полуторагодовалый ребенок, между прочим, - звучал в голове у женщины мысленный и строгий голос мужа, - с самого утра брошен на попечение четырнадцатилетней старшей дочери, тоже совсем ещё маленького ребёнка.



- Плохая же я мать! - Понимала женщина. - И снова шляюсь неизвестно где.



Так непохожи были замученные пригородные перелески: Кусты, корявые березки, косые дачные плодовые деревца, на те привольно раскинувшиеся на круглых холмах небольшие леса и заросли, что начинались на границах области.



Лесочки становились тем веселее, красивее и привольнее, чем дальше пробирался к границам области междугородный автобус. Потому что на окраинах области становилась вся природа намного меньше замученной человеком и большим городом с его канализационными стоками, сбросами, свалками, дачными участками и дачами.



Женщина понимала, что злится на всё, даже на природу, потому что боится.



Раздалось звонкое пиликанье сотового телефона.



- Пропала! Муж, меня ищет муж! - Хваталась за свой мобильный телефон.



- Ты где? - Интересовался мужчина.



- Я еду. - Отвечала женщина. - Скоро приеду. Тогда тебе отзвонюсь.



- Она незаметно попадала в пространство детской и деревенской игры, когда по очереди проговаривали её девчонки - подружки:



- Бабушка прислала сто рублей. Что хотите, то купите, да и нет не говорите, черное и белое не называйте…



И если бы женщина ответила мужу прямо, что едет и разыскивает свою пропавшую младшую сестру, то мужчина, защищая и спасая ее, свою жену, волей и властью своею, пусть бы даже и командой «ГОЛОСОМ» по старенькому сотовому телефону, приказал бы ей возвращаться. Старый оперативник, муж хорошо умел пользоваться своим голосом.



И обязательно развернул бы свою жену. И так бы сумел уговорить ее, что с радостью бы отказалась она от задуманной поездки, с удовольствием бы согласилась с мужем. И возвратилась бы домой, к детям.



Поэтому женщина не договаривала. Поэтому злилась. На медленно ползущий автобус. На свою сестру, которая не только пропала, неизвестно почему, но и раньше не была образцом любящей сестры.



- Сколько же раз, - любил вспоминать и смеялся муж, - ты возвращалась от любящих деревенских родственников то с одним очком или с треснутой оправой очков, то полузадушенная своей сестричкой, то с царапинами на шее. И всегда оттого, что любящая младшая сестра бросалась на тебя, царапала или душила.



За каждое какое - то твоё неправильное слово. Или за один твой неласковый взгляд.



Заканчивай уже ты ездить к деревенским своим родственникам, - добавлял мужчина. - А то один раз уедешь в гости в деревню и совсем домой не вернешься. И с кем тогда останутся дети?...



- Ты боишься! - Говорила сама себе женщина, готовая от страха выйти из автобуса, не доезжая до нужной остановки. И пересесть на автобус, идущий в обратный рейс. - Ты просто очень боишься попадать в психушку!



Громадный комплекс зданий областной психиатрической больницы приближался вместе с вонью очистных сооружений, которые всеми очистными полями вольно располагались по другую сторону дороги, напротив корпусов психбольницы.



И пахли все сооружения перестоявшей канализацией, пахли, пахли, пахли…



Косенькая дорожка вела извилисто. Она огибала какие - то важные летом, но несуществующие зимой препятствия и потихоньку приближала женщину к Главному Корпусу Областной Психиатрической больницы, где находились все Главные Вещи Больницы: Регистратура, дежурный психиатр, Главная медсестра больницы, Приемная Главврача. И сам Главный Врач.



Женщина заходила в здание Главного Корпуса и спотыкалась глазами о голую замученную женщину, которая была прикована цепями за пояс. Женщина размахивала руками и волосами так страшно, что жалко узницу психушки не было, а сразу же хотелось развернуться и убежать.



И не было особой разницы, что психически больная женщина была не совсем голой, а полуголой. Какие - то грязные тряпочки прикрывали все стратегически важные женские места.



И уж совсем без разницы казалось то, что женщина была нарисована на стене, большой и мрачной фреской, которая тянулась через всю стену. И полностью закрывала её.



А буквы внизу были подписями и рассказывали о том, как же тяжело жилось раньше, еще в средние века, сумасшедшим людям и психически больным узникам первой средневековой психбольницы - Бедлама.



- Сейчас тоже не лучше, - ворчала внутри, в своей душе посетительница Главного Корпуса.



И шла на подгибающихся ногах вперед, по направлению к Приемной Главврача.



А все Узники Совести из позднесоветских времен, и Юлий Даниэль, и Валерий Ронкин, и Иосиф Бродский. проплывали мысленно перед глазами, замученые чередой таких же страшных психбольниц. Не одобряли узники - диссиденты таких поступков, как самостоятельная явка в логово психиатрического беспредела, но сочувственно и понимающе вздыхали…



- У вас находится Фаянсовая Ветана Игнатьевна. - Спрашивала женщина, стараясь быть уверенной.



- И? - Вздергивала бровь уверенная в себе и гладкая секретарь самого; Главного Врача.



- Потом снисходительно разъясняла. - Мы не даем справок о наших пациентах



посторонним людям.



- Я не посторонняя, - возражала женщина. - Я ее старшая сестра. - А голос хрипел от страха, перехватывался. И почти отказывался подчиняться.



- Даже родственникам. - Продолжала секретарша. - Существует медицинская тайна личности. Существует медицинский закон о сохранении тайны личности каждого пациента.



Вот если бы с этим вопросом к нам обратилась сама Фаянсовая Ветана Игнатьевна.



- Да, да! - Подтвердила женщина. - Именно так! Сейчас я Фаянсовая Ветана Игнатьевна. И я обращаюсь к Вам на основании нотариальной доверенности, выданной мне нотариусом по требованию, по разрешению и в присутствии самой гражданки Фаянсовой.



Нотариальная доверенность, которая сейчас в руках у меня разрешает мне все действия, даже судебные, от имени гражданки Фаянсовой.



Поэтому, объясните мне, пожалуйста, все основания, по которым Вы меня, Фаянсовую Ветану Игнатьевну, незаконно удерживаете в стенах Вашей психбольницы!...