Часть одиннадцатая. Ворона с перебитым хребтом...

Часть одиннадцатая. Ворона с перебитым хребтом…



Страшная, трашная, но ничё,

Я поцелую косое твое плечо…

Интернет переделка песни Chris Jank «Холодно, холодно, но ничё…

Вместо эпиграфа… Услышано было в Тик – Токе.



...Сестра бежала. Она старалась, она рвалась вперёд. Больная нога подворачивалась. И не могла удержать вес тела. Поэтому младшая сестра хромала, потом подпрыгивала.



Она взмахивала руками и напоминала птицу с подбитым крылом, которая никак не умеет ускакать от кошки…



Женщина взмотнула головой, как лошадь, мало привыкшая спать на ходу. И минутный блазень, что на секунду затуманил глаза, не то сном, не то странным предчувствием, рассеялся и размялся, исчез. А перед глазами вновь появилась дорожка между корпусами больницы.



- Привидится же такое! - Понимала женщина, поспешая вслед за своей провожатой, санитарочкой психбольницы, шла и старалась не отстать.



Места здесь были знакомые. В этом больничном психиатрическом комплексе и сама женщина проработала такой же палатной санитарочкой отделения почти год. Больше не сумела и не смогла, как ни старалсь к этой работе притерпеться.



Сейчас только рада была, что ушла вовремя. Но как же ее уговаривали остаться! Все «старослужащие» отделения, в основном, женщины предпенсионного возраста, говорили, что зря она так поспешно уходит.



Такую работу поискать ещё надо. И то не всегда найдешь!



Чтобы приезжал автобус в саму деревню и увозил деревенских женщин бесплатно на работу! Отдельно, каждую смену! Где ещё так станут заботиться о женщинах - санитарочках из отдалённых от города деревень и сёл!



Потом, понимали, что женщина здесь всё равно надолго работать не останется. И уговаривали, чтобы доработала она, хотя бы, до отпуска. И соблазняли будущими перспективами не только уйти в отпуск на целый месяц с лишним. И за это время хорошенько отдохнуть от работы!



Но еще и отпускные, кругленькой суммой денег, плюсом к обычной зарплате санитарочки солидной надбавкою сверху получить!



И объясняли финансовые премудрости долго. Даже вмешивалась в эти уговоры буфетчица. Наталка работала буфетчицей в отделении для бывших запойных алкоголиков, нынче хронических псих больных.



Наталка, недавно сыграла свадьбу с санитаром этого же отделения Олежеком. И вскоре собиралась в декрет.



Напрасно Наталка объясняла женщине, цеховой экономистке с пятилетним стажем работы на Станкостроительном заводе, и наливала заодно буфетчица в банку кефир, «оставшийся», точнее уворованный от психов. Сейчас женщина шла вслед за санитарочкой к женскому психиатрическому отделению и счастлива была, что не нужна ей больше никакая дипломатичность, политичность и толерантность ей не нужна больше тоже!



Не нужно одергивать себя и говорить своим мыслям:



- Не думайтесь неправильно!



Нельзя говорить слово психи! А нужно думать всегда и говорить только одно слово - больные! Про всех, кто находился в палатах отделения, про всех сумасшедших людей!



Деревья тянули крючковатые сучья к тропинке и двум торопливо идущим потропинке женщинам так, точно предостерегали:



- Ты знаешь, куда и зачем ты по этой тропинке идешь? Ты хорошо подумала? Ты все правильно сейчас делаешь?



Женщина зябко передернула плечами. Пути отхода, особенно пути безопасного отхода из отделения, в случае аварийной ситуации, любого ЧС (Чрезвычайного События), она и не продумала. И сейчас лезла вперед головою прямо в пасть, непонятных и административных отношений с областной психбольницей.



Потому что никогда психиатрический областной диспансер не был местом абсолютно безопасным, даже для случайных посетителей.



Большой больничный комплекс всегда трясло и лихорадило. То убежала парочка преступников с отделения судебной психиатрии.



Бандиты или грабители проходили обследование в психбольницей для того, чтобы врачи - психиатры обследовали их и дали заключение о психической дееспособности лиц, совершивших преступления. И, также о том, способны ли они держать ответ за свои преступления в уголовном суде. Или не могут отвечать за свои действия, потому что больны психически. И нуждаются в длительном психиатрическом лечении.



Деревья тянули к тропинке костлявые сучья - руки. А женское отделение приближалось.



Женщина вспоминала, как почти также тянула к ней свои страшные руки безымянная и уродливая женщина - заключенная навечно в психушке. И начинала все сильнее трястись от ужаса!



Потом уговаривала себя:



- Ты же не она! Остановись! Ты же пока ещё не закована в кандалы пожизненно, не нарисована большой цветастой фреской в коридоре перед приемной Главрача, на стене!



А толеранция добиралась постепенно до всех корпусов больницы. Уже переименовывалось старое и благородное заведение Бестужево - Загарьино впсихиатрический комплекс имени неизвестно кого. Уже притащили и выставили в коридор перед приемной мешки со штукатуркой и песком. Мешки громоздились большой неряшливой кучей.



И вместе с капитальным очередным ремонтом начинали потихонечку замазывать все фрески - ро;списи на стенах, начиная с тех, где мучили средневековых узников старейшей психбольницы мира. Уже предстояло узнице Бедлама погибнуть навечно от рук равнодушных рабочих - поденщиков, исчезнуть под слоем новой покраски во цвете лет!



- Не думай ты о фресках больничных, о себе подумай! - Сурово одергивала себя женщина. - Сама лезешь в отделение добровольно! А если, что пойдет не так, спасаться от принудительной психиатрии как будешь?



И мужу не сказала, куда и зачем поехала. И дети одни остались дома без тебя. И, неизвестно как, старшая дочь с младшим ребенком, одни справляются, как друг с другом воюют...



Потом женщина вздохнула и собралась с силами.



Единственное чему научилась она, в то время, когда бегала ещё лапа в лапу, поспевая за уголовными и увлекательными событиями, вслед за сотрудниками РУБОП (Республиканское Управление по Борьбе с Организованной Преступностью). И вместе с мужем.



В то время обучилась она пониманию:



- Есть ситуации, которые нельзя отменить. И, как стрела выпущенная лучником из лука в цель, должна лететь. Нет у стрелы никакой свободы выбора. Она должна лететь к цели, не думая больше ни о чем постороннем.



Так и сейчас, - понимала женщина и шла вперед. - Бояться поздно. Заварила кащу, теперь хлебай!



А, говоря попросту, женщина понимала, что если начнет сейчас бояться, дрожать и показывать свой испуг, то вызовет намного большие подозрения в этом странном психиатрическом месте. И неизвестно чем тогда дела закончатся!



Наружные двери отделения скрипели, распахивались, хрипели. Санитарочка - провожатая открывала замок в двери и ловко орудовала универсальным железным ключом - отмычкой, единым ключом персонала психбольницы для всех дверей всех психиатрических отделений. Ключ санитарочки был железный, длиной с женскую ладонь, трёхгранный, ребристый и сильно увесистый.



- И, может быть, не надо бы мне было увольняться из корпуса санитарочек психбольницы? Узнала бы про сеструшку, не отходя от своего рабочего места... - Подумала женщина и храбро перешагнула через порог.



Дверь хлопнула с прощальным звоном, отрезая от воли и от свободы. Пахнуло ароматами спёртого воздуха и множества несвежих тел.



- Немытые женщины пахнут ничем не лучше, чем немытые мужики! - Понимала женщина. Как понимала она и то, что правильно и вовремя уволилась она, почти что сбежала с это постылой работы, не дорабо;тавши на ней и до своего первого отпуска.



Причина скрывалась в том, что каждый человек звучит, вибрирует и резонирует, как туго натянутая струна. Некоторые люди звучат чуть мелодичнее, поэтому к ним другие люди притягиваются для дружбы, любви, других взаимоотношений.



Иные люди звучат не так заманчиво. И чаще остаются в одиночестве. Или более придирчиво выбирают себе друзей.



А психи ( и можно больше не говорить дипломатично самой себе, что они больные, обязательно только больные. Я вышла уже, вместе с увольнением, - понимала женщина, - отсюда из этой психиатрической мудрёности и запутанной толеранции…), психи совсем не звучат.



И можно разговаривать с ними, с больными, пытаться пообщаться. Но что - то навсегда остается сломанным внутри них.



Как сломанные часы эти больные всеми вибрациями своего организма говорят: «Тик». И невозможно дождаться продолжения хода этих навсегда сломанных часов. Они никогда не добавляют: «Так». И это постепенно угнетает…



А поводом для увольнения послужила придирка, очередная придирка, старшей медсестрыотделения к обыкновенным женским шортам.



Вызвала старшая медсестра женщину - санитарочку в сестринскую комнату, устроила разнос. Старшую медсестру не волновало, что шорты были одеты на плотные колготки. Что ног и бабских коленей совсем нельзя было увидеть из под белого медицинского санитарочкиного халата.



Женщина тогда подумала немного и пошла подавать заявление об увольнении.



А вот сейчас снова находилась в отделении для душевнобольных женщин.



И объясняла палатной медсестре, что пришла сюда по разрешению Главного врача больницы. И должна немедленно увидеть пациентку по фамилии Фаянсовая.



И чувствовала себя женщина так, точно была в зоопарке. К ней, выпущенное неизвестно откуда, из какой палаты, из какой двери, стремительно приближалось неведомое существо. Никогда раньше не видела женщина людей, доведенных до такого малочеловеческого состояния.



- Он бил меня, бил меня, бил! - Кричала и прыгала на одной ноге, потому что вторая нога не действовала, старалась добраться до нее младшая сестрёнка Вета. И не могла прорваться через крепеньких санитарок.



Сестрёнка взмахивала руками, помогала себе всем телом, чтобы справиться с неработающей и больной ногой. И была вновь остановлена очередной санитаркой на полувзмахе рукаме и полуприпрыге.



Потому что прийти и посмотреть на нее, страдалицу, заброшенную в психбольницу, старшая сестра еще могла. А вот спасти, забрать из психушки, увезти вместе с собою домой, женщина уже не могла, несмотря ни на какую нотариальную доверенность...