15 Ночь

В Киеве остановился у Саниты, журналистки, католички из Прибалтики. Миловидная, лет 30-ти. Скромная, верующая. Ходили с ней в костел на службу.

Устроила меня в единственной комнате, а сама - на кухне с дочкой и парнем. Его квартира.

Дома у нее в родном ее городе: плакат на тему лесбийской любви на стене, о том же книги. Работала на западные фонды.

- Когда жила у вас в Севастополе, чувствовала: воздух страстью пропитан. Как же она тебя любит...
- Н-да, мы похожи с тобой... Встретились два одиночества.

Во дворе моя возлюбленная ходила голой.

- А ничего, что тебя из того окна видно? Через дорогу.
- Они не смотрят.
- Я бы взглянул на их месте.

С гостьей тоже не церемонилась. В холле на первом этаже:

- Ну, вставляй, вставляй, - задыхается, - суй давай...
- А Санита здесь?
- Я голая, раком стою, а ты - про Саниту?! Еби давай!

Она оперлась руками на спинку дивана, и ебу ее так, что грохот на весь дом.

Парень евпаторийской подруги, таксист с большим опытом разглядывания клиентов в зеркало заднего вида, сказал, что у нее "глаза ****ские".

- Это у меня ****ские?! - взывает ко мне.
- Ну, вообще-то...

Такими они и были, а у Саниты - нет. Поэтому она ее не замечала. Вдохновлялась только сексуальностью - широкое понятие, включающее острый ум и чувство юмора, - остальное почитая за сор.

Считала меня похожим на порноактера. 

- Ты такой сексуальный. Думала, твои друзья такие же.
- И что?
- Вообще ничего.
- Они хорошие люди.
- Скучные, серые. О чем ты - ты! - можешь с ними разговаривать?
- Обо всем. О жизни.
- Ну да, судя по твоим бабам, вместе вам интересно, - ее лицо кривится в злобной усмешке.

Лучше б молчал...

Санита повсюду таскала с собой ребенка - оставить было не  с кем - и очень хотела выйти замуж. Дурная слава шла за ней по пятам. Спала со всеми, в ком видела отца для дочери, а таких было много.

- Что это за имя, Санита?
- "Вменяемая", - смеется, - "здоровая". Мужское - Санитас.

Вечереет. Набираю межгород:

- Иду на дело. Люблю, целую.
- Удачи, целую.

Выхожу в прихожую.

- Пора мне. Буду ночью.
- Ключ возьми. Счастливо.

Киевские холмы, сколь гостеприимны вы были ко мне! Обласканные лунным светом, размытые в мерцании звезд, вы простирали на меня густые тени шумящих крон своих дерев, скрывая от случайных взоров, когда с вершин обозревал манящие сияющие окна.

Заявляюсь небритый, в спортивном костюме, с сумкой через плечо - в ней инструменты. "Рад вас всех видеть! Только что с самолета". Главное - легенда. Пьем чай, посвящают в дела. Прячусь. Ночью вскрываю дверь. Вот черт! Поспешил. Шаги, свет. Вниз, вниз - выпрыгиваю.

Корпуса огромного здания плавно сползают на дорогу. Напротив меня в окнах второго этажа мельтешат люди. Высовываются, всматриваются - но я сокрыт во мраке. Через два часа гасят свет. Так даже лучше: решили, второй раз не пойду. Внизу, у караулки, не спит овчарка. Ломаю палку - заливается лаем. Не пройти... Вижу стоящую стремянку между склоном и неизвестно зачем пробитой дверью в коридор первого этажа. С трудом перебираюсь на нее и поддеваю дверь отверткой. Тяну - хруст... Собака! 

В мгновение ока перескакиваю на холм в ожидании лая, но, деловито принюхиваясь, псина бесшумно пробегает под лестницей. Так вот оно что... И продолжаю со стремянки взламывать дверь, затихая каждый раз, когда овчарка, наматывая круги вокруг корпуса, семенит под моими ногами. Наконец-то... Еще дверь - в главный коридор. Кончаю с ней, но поздно... Светает. Ухожу.

- Спасибо, что приютила. Буду в конце недели.
- Конечно, ждем.

Одно окно, в конце здания, еще освещено. Жду, гуляю. В конце концов и его застит тьма. Они не знают дня и часа. Я тать в нощи - я знаю. Моя власть. 

Слово "вор" эмоционально окрашено: либо подлец, либо блатной. Никаких эмоций! Не воруешь - берешь. Работаешь. Пока не занят сейфом - просто прохожий. Забрел не туда, ночевать негде. Так о себе и думай. Никакого оружия: взял нож - возьмут на нож. Насилие - табу: убить легко - сидеть трудно. Опасность - беги. Не думай о людях пренебрежительно - боком выйдет. Они свою работу делают, а ты - свою.

Ты пришел за деньгами - бумагой. О том, зачем она, не воображай - распаляет. Не оценивай себя ни высоко, ни низко. Есть только дело, а тебя - нет. 

Не представляй ее - раскиснешь. Но все ради нее, и потому владей собой, как рыцарь-тамплиер. А может... нет? Она божество: слабое, жалкое, капризное. Нуждается во мне и награждает - ****ой, жаркой, мокрой. Позволяет делать, что хочу - зло. Может, Саните нравится менять мужиков, и она прикрывается дочкой?

А мне - власть? Давал только тем, кто вожделел меня явно, жадно. Возможно ли, что я погряз в гордыне, застящей разум, как герой "Акульки" Достоевского? Что меня возбуждает? Войти в нее как безраздельный властелин и ополоумевшим ворваться в офис. Треск расщепленного дерева и хлюпанье ****ы, и захлеб при отсосе. Все бабы жаждали быть мною разъебанными в хлам. А что буду делать сейчас? Иллюзия всевластия.

Но "после огня веяние тихого ветра", "шепот которого проникает все вещи и часто заставляет кости мои содрогаться, проявляя себя". В разгромленных мною офисах, уже достав из сейфа деньги, всегда смотрю в окно. Ночь, тишина, я на другой планете, и тоскливый, холодный ветер, нарастая и ширясь, захватывает меня всего, будто подъемля власы мои горе. Тогда я становлюсь самим собой. И еще: выебав ее во все щели до пота, пленкой кроющего размякшее белое тело, лежу с нею обок, и прохлада, древняя и грустная, обволакивает меня. О, Гордыня, ты блаженство...

Романтика раздолбанных офисов и влагалищ. Но нет! Она на много голов выше всех этих ничтожеств, и если и шлюха, то библейская - Вавилонская Блудница. Не важно, в раю мы или в аду, но я нужен ей, а она - мне. Мысли прочь.

Все, как оставил. Даже стремянка там же. Ну ладно... Прохожу в главный коридор, ломаю дверь в приемную, директорскую, бухгалтерию, там шарю лихорадочно - ничего! Неужели провал!? Времени мало, да и они на стреме. Дальше по лестнице - в ту самую комнату, где до последнего горел свет. Сейф! Ломаю и поражаюсь: внутри в замке отдельной полки торчит ключ. Ну и ну... Отпираю - есть! 

У Саниты считаю - сбиваюсь, пересчитываю - сбиваюсь, раскладываю по стопкам - и снова путаюсь...

Через два месяца звонок: Санита просит приютить друга-новозеландца. Снял для него квартиру. Появляются сами: боулинг, клуб, ресторан. Мне восторженно:

- Ты ей это купил?! Ну и любовь...
- Да не в том же дело... 

Потом посиделки с дегустацией экзотических блюд, в приготовлении которых поднаторел заморский гость.

- А что твой киевский?
- Все.

Очевидно, теперь она с новозеландцем. Заимствую два тома позднего Тургенева. Прощаемся заполночь.

- Как тебе Санита?
- Пустота. Ни о чем.
- Мужа ищет, старается.
- И что это за квартира? Она же нас на деньги кинула. Ты сколько их пересмотрел: чтоб в центре, с видами... Парился зря.
- Ну перестань. Она мне помогала.

Приезжаю в Москву. Промозгло, мокрый снег. Днем гуляю, ночью - на дело. Колючка, охрана. Карабкаюсь на пристройку. Народ со склада поодаль лицезреет меня. Стекло разбито, наверх по лестнице, сейф. Вскрываю - он набит всякой рухлядью.

Средь дня блуждаю. Ботинки промокают, внутри все влажные. Уже вчера саднили ступни, а сейчас хожу, как по шипам. Нужно купить новую обувь, но нельзя. На себя - ни копейки. Не ради корысти - ради любви. Иначе конец: Бог или дьявол - он покинет меня.

К ночи хромаю. Пронизывающий холод. Кружу возле будки охранника - скорее бы погас этот телек! Мне бы согреться... Да он же дрыхнет! Иду прямо на камеру. Поверить не могу: окно не замкнуто. Но сейф с толстенной дверью и кодовым замком. Такого металла у меня еще не было. Ладно, главное - зазор есть. Самые сложные старые советские: зазор с волосину и сталь такая упругая, что, сколько ни отгибай по краям, резко захлопывается с оглушительным лязгом. 

Отверткой рву, отгибаю металл, чтоб всунуть лом. Потом орудую двумя ломами по углам: лязг, скрежет. Толку - ноль. Рву изо всех сил час, два, так что руки дрожат. Вдруг что-то громыхнуло - дверь сейфа нараспашку! Развалившийся громадный замок валяется внутри. Понтанулись, придурки. Пальцы не разгибаются, чтобы взять пачки, конверты. С деньгами - домой.

Возбуждение схлынуло, и режущая боль в ступнях не дает идти. Доковылял кое-как до метро и с первым поездом - в Макдональдс. На вокзал не могу - еле волочу ноги. Надо к брату, но его гребаная жена, мещанское отродье, меня не пустит. Все равно звоню: "Леш, еду к тебе: плохо себя чувствую, на вокзал не дойду". Каждый шаг до такси, как острый нож.

У брата разуваюсь - ступни белые, как бумага. Чувствительности нет, пальцы не сгибаются. 

- Скорую вызвать?
- Нет, полежать надо.

Минут через 40 начинает покалывать, потом ступни охватывает острая, почти нестерпимая боль. Лежу, корчусь.

Города, двери взломанные, выбитые, расколотые, снятые с петель... Отдых, вещи, рестораны. Она всегда берет 200 грамм, пьянеет и входящий в нее член принимает, как каленое железо, прожигающее горячечным блаженством. Что будет с ней без меня? Сопьется, снарится, станет проституткой? Кто согласится терпеть ревность, злость и космические претензии? Я перестал пить, но это ее не останавливает.

Я должен быть с ней, и потому не сяду: на мне ответственность за нас обоих. Ей хоть бы хны. У меня нет права на ошибку: я все более собран, сдержан. Она, наоборот, распоясалась. Секс давно пресный - трахаю ее через силу. Когда отказываюсь, обижается. Она чувствует власть надо мной, потому что иду на такое ради нее. Когда ****ся, обзывает меня - возбуждается. Думает, я ее собачка. На деле же я ускользаю от нее.

И скандалы, скандалы, скандалы... В конце концов не выдерживаю:

- Я имею в день, сколько Леша в инвестиционном фонде в месяц. Но рискую свободой и даже жизнью. Хватит, давай жить нормально, или дождешься, что я больше пальцем для тебя не пошевелю.
- А мне от тебя ничего не надо.

Вот и все.

Поехала в Турцию, замутила там с парнем. Как вернулась, переписывалась с ним смс-ками - аж розовела от счастья. Поцелуйчики, обнимашечки, попсовые песни. Сообщение от его девушки: "Ты шлюха".

- Он мой друг.
- А без него никак нельзя?
- С тобой скучно.
- Но ебешься же.
- Это временно.
- Давай все-таки попробуем жить нормально, пусть даже скучно?
- Нет, ты, как твои друзья, - серость не процарапанная.
- Жизнь такая.
- Ну и живи сам.
- Я люблю тебя.
- Люби своих ****ей, ты большего не стоишь.
- Но я столько сделал ради тебя.
- Да ты ни на что больше не способен, ничтожество. Ты просто шлюха для легкой жизни!
- Что ж ты ревнуешь меня и ревешь как белуга?
- Это пока ты рядом. Я тебя забуду.
- А ты сможешь без меня?
- Все время мечтаю, только бы вырваться от тебя!
- Ну-ну.

Уезжает учиться в Италию. Слушает Шакиру "There's a she-wolf in the closet. Open up and set her free". Готовится к интересной и наполненной жизни. 

Посмотрим... А, может, я тупое быдло - прицепился к неопытной девочке и использую ее? Кто еще так балдел бы от меня и позволял творить такое? Но это временно, она права. Ведь между нами пропасть... Кто я и кто она? Лучшая студентка, любимица кафедры. Впереди у нее настоящая любовь и зрелые отношения со сложившимся, самостоятельным мужчиной. Господи, только не это! Может, ты и не истинный, но знаешь: я делал все, что мог.

Спустя два года Санита опять живет у нас. Вижу: в слезах.

- Что случилось?
- Твой отец меня выгнал. Сказал, сегодня же на выход.
- Что?! Чего он так?
- Федю увидел.

Ходил к ней такой: тихий, аккуратный.

- Ему что за дело?
- Правильный! А знаешь, что Костя меня с дачи выставил? Я думала, он тихий алкоголик, а он мне условие поставил: либо сплю с ним, либо съезжаю.

Костя, брат отца, у которого жила до переезда к нам, превратил гостиную на даче в траходром с цветомузыкой.

Иду в квартиру к отцу.

- Ты ж там не живешь, а мне они не мешают. Куда она одна с дочкой?
- Не фиг мужиков водить.
- Она сказала, что Костя ее выгнал, так как отказалась с ним спать. И ты туда же. Ей тяжело одной!
- Чушь какая, - отмахивается.
- Ну, это уж слишком. Зачем ей врать?
- Да она со всеми... А тут не стала, ага.
- Она ищет отца для ребенка. Костя на эту роль не подходит.
- Пусть в другом месте ищет.

Уговаривал, но он ни в какую. Денег у меня не было, помочь ей не мог.

Лет через пять Санита вышла за израильтянина. Уехала у нему, забеременела и умерла: быстротекущий рак матки. Предпочла сохранить ребенка, даже ценою собственной жизни. Он выжил. Она сделала все, что могла. Царствие ей небесное.

Санита, надеюсь, ты поняла бы меня. Я хотел как лучше.