Запах детства

Игорю Львовичу за семьдесят. Мы дружили самого детства. Сейчас иногда встречаемся, играем во дворе в шахматы пьем чай с подушечками. В гости к друг к другу не ходим. Стесняемся. Игорь вдовец. Дом запущен. Но однажды он пригласил меня к себе - отметить  день рождения. Отметить громко сказано, скорее поболтать вспомнить детство, вообщем поностальгировать.

И вот я в холостяцкой квартире. По стенам комнаты развешаны фотографии. Много фотографий. На многих его отец Лев Аркадьевич. В квартире друга пахло всем сразу. Я не большой нюхач, но среди многочисленных запахов сразу отличил запах старой мебели, мыла и сушеной рыбой. Запах рыбы шел из маленькой кухоньки. Игорь был заядлый рыбак и обычно свой улов вешал на кухне на веревку для сушки.
Потом букет запахов перемешался с ароматом заварки, над которой колдовал Игорь. Я вышел в маленький коридорчик между комнатой и кухней. И мне сразу же в нос ударил дух кошачьего лотка. Кошки уже не было, но где-то еще сохранился лоток. Меня это сильно удивило. Пока я размышлял над странностями бытия из кухни раздался зов друга. Он приглашал меня на чаепитие.

Игорь в честь дня его рождения облачившись в майку и трико с оттопыренными коленками, сидел на старом табурете, не уступающим по возрасту хозяину. Над головой его на веревке сушилась рыба: то ли окуньки, то ли плотвички. Разливая по банкам чай он рассуждал о вечном.
 — Вот скажи, зачем нынешние мужики стали носить джинсы с дырками? Нам бы, в нашем детстве, мать не выпустила из дому, чтобы стыдно не было перед соседями. А теперь — это мода, понимаешь!

На подоконнике стояло несколько чернильниц -“непроливаек” - коллекция прошедших лет. По соседству в трехлитровый банке в  коричневой жидкости плавал мохнатый чайный  гриб. Чуть повыше, на обшарпанной полке, стоял граненый  стакан с несколькими обгрызанными карандашами в нем, стертый до основания помазок для бритья и обмылок в мыльнице.

Свет едва пробивался сквозь темно - серую занавеску, когда-то сияющею белезной. За занавеской жужжала муха, пытающаяся вырваться на свободу. 
— Ну что, по второй? — Сказал Игорь.  Он налил чай, крепкий, почти чёрный, из пузатого, с отбитым носиком, заварника.
 — Это тебе не кофе ваш заграничный! — сказал он невидимому оппоненту. — Вот где настоящая бодрость духа!

На стене висел старый календарь для школьника шестидесятого года. На котором мальчик в шапке держал хоккейную клюшку. Внизу крупно было выведено “Спутник”.
Видя, что я рассматриваю коллекцию чернильниц, Игорь оживился.
— Помнишь, как чернилами руки пачкали? А я специально не отмывал! Ходил гордый, будто медаль на пальцах ношу.
Он разразился дребезжащим смехом, потом закашлялся. Откашлявшись продолжил заразительно.
 — Мы же тогда всё сами делали: чернила заливали, бумагу линовали. А теперь — ручки одноразовые, жизнь одноразовая, всё к чертям одноразовое. - Он с досадой махнул рукой. Унылым взглядом обвел кухню, вдруг встал, подошел к полкам и достал банку маринованных помидоров.
 — Вот, — сказал он с гордостью, — сорт “Чёрный барон”. Мой собственный.
 Поставил банку на стол, шумно выдохнул, будто совершил важное открытие.
— Всё у меня есть, — подытожил он. — И чай, и помидоры, и …воспоминания. А больше, знаешь, человеку ничего не надо. Разве что —старый друг.
 Он посмотрел пристально на меня, как будто проверяя, осталась ли во мне душа нашего детства.
 
Стало тихо. Какое-то время мы сидели молча. Лишь щелкала в углу стрелка часов ходиков “Три медведя”, как маленький метроном старости.