Перепутье

Купеческая гостиная. Стол со стульями сдвинут в бок к окну. На переднем плане – сундук.
   Входят Алексей Хлебников и маменька. Останавливаются у сундука.
   Алексей: «Дело решено. Ходики подведены, щелкают. Трёх дён на суету хватит».
   Маменька: «Окстись, Алексаша. В такой мороз и отходнику подпоясаться не вмалость. Не соберём так бойко кровинушку».
   Алексей: «Да энтот Горский, американец, как чёрт из табакерки. Хуже Батыя. Ухватил за горло. Вынь да положь. Сказывает: зима торопит. Как будто неблизкий путь скор. Те вёрсты нами не меряны. Толковал ему, что мальца не собрать на скору руку. В дороге оголодает. А он меня – на смех. Мол, отрок крепок, как девка   на выданье. Ничего, бает, сдюжит, а что в возок и розвальни не сунете, то кредитный билет прошелестит».
   Маменька: «Да где ж копеечку взять? И так с бору по сосенке. Соседское взяли. Тимоша бы не одобрил».
   Алексей: «Полно, маменька. С десяток годков прошло, а Вы всё к нему за советом».
   Маменька: «Дык как же, сынок? Сердечко ноет. Душа как куст засохший. Я прикипела, и он прикипел, родитель твой, не отпускает. Без него не моги. Светом небесным озаряет».
   Алексей: «Всуе, маменька, всуе. Не о том сейчас. А сухарики не в печи».
  Маменька: «Ой, раззява, запамятовала. И впрямь поспешать надоть».
   Маменька уходят. Входит Иван.
   Иван: «Шурок, Боярко будет доволен. Сено неволинское, густое, духмяное. До ирбитских торговых людишек конь дорогу сдюжит. Вернём его до соседского извоза, хозяину в руки, как поручкались».
   Алексей: «Братуха, сколен раз тебе твержу. Не Шурок я, Алексей. Кличь, как маменька, Алексашей».
   Иван: «Что Алексаша, что Саша, что Шурка, что Шурок.  Чем плохо? И дядья так мают. По-ихнему мне сподручнее».
   Алексей: «Закостенели оне в деревенской свычке. Давен год от новогородских оторвались, к Кунгуру-граду пристали, а всё деревенской духостью живут. У них Иван, что Ивашка, что Вашурка. Зазеваешься, и тебя Шуркой окличут».
   Иван: «Зато с моим извозом помОгли. Дык к справному сену путь указали. Не прогадал».
   Алексей: «Сено, дурья башка. Солому наказывал».
   Иван: «С соломы какой спрос? Соломой скотину и зимой не обманешь. В теле надоть держать. Не ровён час, сгинет на морозе. Не гадал, братуха, что ты так скуп, хоть и на чужое».
   Алексей: «Не на корм, подстил в розвальни. На поедуху в крайний час сгодится. Даже Кирилло и то смекнул. Полкану в хорошую охапку сунул. Кожушок и сено сырость держат. А солома - всегда сухо. Загляну к соседу. Сено на солому».
   Иван: «Погодь, Алексаша. Спросить запамятовал. Чьи там сапоги в сенях? Я примерял. Нога приняла».
   Алексей: «Это не тронь. Кириллу впору».
   Иван паясничает, кланяется и недоумённо разводит руками. Алексей досадливо взмахивает и уходит. Входит Кирилл.
   Иван: «Вот, младшой, почёт тебе и уважение от старшего. Обувку тебе справил».
   Кирилл: «На кой?»
   Иван: «Вот и я: на кой? Сидишь в лавке, глаза – в книжицу, мякоть не оторвёшь от скамьи цельный дён. А я у ирбитских «Четьи-Минеи» тебе справил, как сулил. У брата оне. Полистаешь, узнаешь, на какие праздники-веселья православные выйдут».
   Кирилл: «Рождество, знамо дело».
   Иван: «А кому его  и дома не ведать».
   Кирилл: «Опять тебе, Ваня, в купецкий извоз. Заодно и лошадиную издольщину вернёшь».
   Иван: «Не о том я. Ну, шуткуй. Выгоду не чуешь».
   Кирилл: «А тебе знакома? От казанских муку в извести привёз и мёд в муке для довесу. Славно мастёрые ребята замесили».
   Иван: «Ты в глаза не тычь. Кто старое помянет… Ты в кухоньку загляни. Там добротный куль стоит. Сего дня на привозе на Соборной сподобил. Мучица отменная. Чуешь, как духмяно несёт? Маменька что-то мастрячит. Уж не сухарь ли в дорогу?»
   Иван уходит. Кирилл роется в сундуке, извлекает книгу, потом – свёрток. Там свечи. Входит старшая сестра Анна.
   Анна: «Кирилло, книжная заботушка, будь здоров. Ты и дома при деле: и книги, и свечи, и торговые хлопоты».
   Кирилл: «Нюрушка, только приехала и меня за тайной пакостью застала. Не жгу я свечей, товар сберегаю».
   Анна: «Ведомо, ясный сокол. От печного огня светом дышишь, книгу коптишь. Всё у растворённой дверцы глаз портишь, читарь. На коль застыл, удивление кажешь?».
   Кирилл: «Невдомёк, на кой ляд свечи в тряпице и порознь. На какой чёрный день?»
   Анна: «Всё в путь-дороженьку. Не досуг мне тут, маменьку справедаю».
   Кирилл пытается захлопнуть сундук и обнаруживает бумажную трубочку на перевязи. Не успевает раскрыть, кладёт на место. Вбегают младшие сёстры Александра и Ольга.
   Александра: «Кирюша, Полкаша спрятался и носа не кажет».
   Ольга: «Да-да, таится, на нас обиделся».
   Александра: «Дурёха. Он тряпьё скинул. На новой подстилке ему хорошо».
   Кирилл: «Знать, солому вовремя подстелили. Ложе из охапки. Животина его чует. Тепло, сухо, вольготно. Умнее нас».
   Александра: «Глянь: я то баяла, а Ольга спорила. Брат Полкану угодил».
   Входит Олимпиада с заплечным мешком, извлекает из него и перекладывает в сундук серые связки: носки, шарф, жилет, варежки.
   Олимпиада: «Всё в запас».
   Александра: «Ой, баско. Олипиадушка, дай глянуть».
   Ольга: «И мне».
   Ольга вырывает связку. Носки отлетают в сторону.
   Александра: «У, лядва криворука!»
   Ольга: «Сама ты».
   Александра: «Нет, ты сама».
   Девочки шлёпают друг друга ладонь в ладонь и кричат: «Сама ты, сама ты!».
   Кирилл: «Сама ты, сама ты, поймали сома-то».
   Кирилл подбирает носки. Девочки хватаются за них.
   Александра: «Ой, тёплые!»
   Ольга: «Ой, колючие! Нет, не колючие».
   Александра: «Полкаша угодил».
   Кирилл: «Знатная обновка. Сестрёнка, твой начёс и пряжа?»
   Все оборачиваются к Олимпиаде. Она между тем распотрошила бумажную связку, прочитала и рухнула с листом на край сундука со всхлипом.
   Кирилл: «Олимпиада, обряшь спокойство».
   Александра и Ольга: «Олимпиадское».
   Олимпиада: «Ведомо, что опять ты за шутейство». Кивает на Кирилла. «А мне не досуг».
   В гостиную входят Анна, Алексей, Иван, маменька. Она в фартуке, руки оголены по локоть, в муке.
   Алексей /досадливо/: «Разгадали, ироды».
   Кирилл – Олимпиаде: «Что это?»
   Олимпиада кивает маменьке.
   Маменька: «Подорожная это, Кирюша».
   Алексей: «Тебе на Камчатку, Кирилло, надоть. Семейным советом назначено. Дожидается тебя дальняя дороженька через Сибирь и большой интерес в иркутском казённом доме. Будешь в американской компании мягкую рухлядь добывать, нас сладкими яствами подкреплять».
   Алексей берёт у Олимпиады документ, передаёт Кириллу и подталкивает его вперёд, на середину гостиной. Александра и Ольга обхватывают Кирилла с боков. Остальные выстраиваются в ряд за ними.
   Звучит голос за сценой: «28 декабря 1800 года 16-летний «мещанский сын» Кирилл Тимофеевич Хлебников выехал из Кунгура. Менее чем через год прибыл на Камчатку, где проработал приказчиком и комиссионером в Российско-американской компании до конца 1813 года. А потом в должности правителя Ново-Архангельской конторы почти 15 лет провёл на северо-западных островах Америки и на Аляске. Его земной путь завершился 15 апреля 1938 года в Санкт-Петербурге, где его помнят как директора Российско-американской компании и члена-корреспондента Петербургской академии наук. В историю Кунгура и России Кирилл Тимофеевич Хлебников вошёл как летописец Русской Америки.
                Занавес