Подарочек от Йиркапа

Из цикла «Усть-Сысольские новеллы»

Во власти тьмы

Хмурый февральский день покинул древнюю столицу. Ее окутала тьма, усиливался мороз, поднималась вьюга, играя на руку готовых к решительным действиям террористам.

Под вывеской «Большой Московский трактир» в конце Тверской улицы стоял, одетый в теплое, застегнутое на все пуговицы, зимнее пальто Борис Савинков. В руках он держал потертый кожаный портфель, в котором еще каких-то полчаса назад содержались два смертоносных орудия.

За стеклянными дверьми грохотала музыка, сновали людишки, которым до него не было никакого дела. Да и самому Савинкову, по большому счету, было на них наплевать. Иногда мелькала мыслишка: эти жалкие создания даже не подозревают, какое великое событие вот-вот свершится. Но он гнал эту мысль прочь. Сейчас не до этих тщеславных рефлексий, нужно сосредоточиться на главном. И любые сомнения были отброшены.

Они, сомнения, посещали его по ночам. Лежа на пружинной скрипучей кровати, Савинков раздумывал: правильно ли они делают, убивая людей? Пусть даже тех, кто заслужил смерть. Но они же не палачи в конце концов. Скорее мстители. А более всего было жаль терять своих товарищей, которые сами жаждали умереть, убив того, кто, по их мнению, это заслужил. Особенно рьяно проявлял такое желание его однокашник по варшавской гимназии Ванечка Каляев. Как он хотел прикончить министра-антисемита Плеве! Но его опередил Созонов. Савинков твердо пообещал, что «князь Ходынский» будет уж точно его.

«Ходынским» нарекли недавнего генерал-губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича Романова. Вся древняя столица была уверена, что в чудовищной давке на Ходынском поле в дни коронации Николая Второго виноват именно он. Но эта монаршая особа заслужила смерть даже не за это, грехов у великого князя набралось столько, что его следовало прикончить несколько раз подряд. Главный из них – кровавая бойня, устроенная при его участии менее месяца назад, 9 января, в Санкт-Петербурге. А потому Ванечка был чрезвычайно горд оказанным ему доверием. Хотя он, конечно, знал, что неподалеку, в Александровском саду, притаился его дублер с такой же, как у него, адской машинкой.

Обе бомбочки сотворила молчаливая еврейка Дора Бриллиант, жившая в гостинице «Славянский базар» и сама жаждавшая метнуть их, если уж не в самого монарха, то хотя бы в монаршую особу. Савинков же, забрав изделия на крыльце гостиницы, строжайше наказал ей вернуться в номер и не покидать его до особого распоряжения.

Там же, на Никольской улице, Савинков раздал смертоносные орудия своим товарищам, приказав идти на условленные места. Каляеву выпало ждать свою жертву в тени красного, как цвет крови, здания Городской думы. Организатор убийства занял позицию по другую сторону Воскресенской площади. 

В отличие от сверкающей электрической иллюминацией Тверской улицы, площадь тонула в темноте. Прохожие ее сторонились. Как ни крути, а лучшего времени и места для акции придумать невозможно. Сегодня непременно все должно получиться.
Савинков вынул из потайного кармашка брегет, щелчком отворил крышечку и взглянул на циферблат. Шел девятый час, карета с монаршей особой должна появиться с минуты на минуту. Ей предстояло проделать небольшой путь до Большого театра, где великого князя ждут, дабы он открыл благотворительный спектакль в пользу Красного креста. Но не дождутся, потому что карета не доедет. Ванечка или его дублер не позволят.

Савинков отошел от трактира и всмотрелся в площадной мрак. Ему даже показалось, что он видит одинокого своего товарища в крестьянском тулупчике возле думской стены. В реальности же он увидел другую картину. Из Никольских ворот Кремля на освещенную часть Красной площади выехала карета, запряженная двумя лошадьми. Внутри ее – вне всяких сомнений – находилась Сергей Александрович.

Великокняжеской повозке понадобилось менее минуты, чтобы достичь Воскресенской площади. И Савинков разглядел, как от стены отделилась маленькая фигурка Каляева и подскочила к карете. Сейчас должен раздаться взрыв и разлетятся по кускам и великий князь и его повозка.

Однако ничего такого не произошло. Ванечка отскочил от кареты, и та двинулась дальше, как ни в чем не бывало. А его дублер даже не покинул Александровский сад.

Савинков быстро пересек Воскресенскую площадь и застал своего друга сидящим на ступеньках обдуваемого ветром крыльца Городской думы. Каляев обхватил голову руками и, казалось, тихо плакал. Он не столько увидел, сколько почувствовал близость товарища, поднял совсем не заплаканные глаза и, блаженно улыбаясь, негромко произнес:

– Прости меня, Боря, я не смог. В карете были дети. Но поверь мне, в следующий раз я сделаю это, чего бы мне не стоило.
Савинков ничего не ответил, а только отряхнул с пальто набежавший снег. Кажется, не в первый раз срывается, думал он, глядя на Ванечку. Дьявол бережет великого князя. Он еще семь лет назад должен был полететь ко всем чертям. В каком же уездном городе это не произошло? В Усть-Сысольске, вроде бы. 


Что происходило в уездном городе

Великому князю очень хотелось послать ко всем чертям и однопалубный пароход «Царевна», на котором он плыл целую неделю от Вологды, и маленькую реку, на берегу которой собрались толпы горожан, чтобы поприветствовать его прибытие в Усть-Сысольск. Сейчас он вступит на земную твердь, и они дружно закричат «Ура!». Так было в Тотьме, Сольвычегодске, Великом Устюге, Яренске и Усть-Выми. Так и должно быть. Если они не закричат «Ура!», то это будет означать, что в империи что-то не ладится.

Погода в начале лета 1898 года выдалась на Севере пасмурной. Пасмурно было и на душе великого князя. Он устал от поездки и жаждал поскорее вернуться домой, к супруге Елизавете Федоровне, которую он не слишком-то и любил, но она его боготворила, и это было приятно. Однако его должностные обязанности еще никто не отменял. А помимо московского генерал-губернаторства, Сергей Александрович командовал Московским военным округом, в состав которого входила обширная Вологодская губерния. А в ней целая куча городишек, и в каждом из них есть управление воинского начальства, занимавшееся набором солдат на военную службу. Он обязан их проинспектировать. По счастью, Усть-Сысольск был конечной точкой маршрута.

«Царевна» шумно и неспешно причалила к берегу, где не было никакой пристани, зато стояла приготовленная к визиту монаршей особы шестиугольная беседка с куполом, увенчанным двуглавым орлом. В сопровождении низкорослого графа Мусина-Пушкина, назначенного нынешней весной вологодским губернатором, великий князь вступил на спущенный шустрыми матросами скрипучий трап, и тут же по всему побережью пронеслось громогласное «Ура!». Сергей Александрович про себя с удовлетворением отметил, что пока Российской империи ничего не угрожает – подданые любят и уважают монархию и ее представителей.   

Оба высоких гостя церемонно вошли в обширную беседку, где их встретил цвет усть-сысольского общества во главе с градоначальником, круглолицым купцом Александром Забоевым. Тысячи местных жителей, облепивших берег, не сводили с беседки глаз. Они видели, как городской голова что-то торжественно вещал, Сергей Александрович удовлетворенно кивал, а вологодский губернатор благопристойно помалкивал.
Когда Забоев закончил речь, самые наблюдательные и близко стоящие горожане заметили, как градоначальник дал кому-то неприметный знак правой рукой, от толпы отделился высокий крепкий мужчина в тельняшке и вступил на ведущую к беседке ковровую дорожку, приготовленную для гостей. Все узнали в нем отставного матроса и заядлого рыбака Степана Белоголова. На вытянутых руках он нес огромную с желтоватыми полосками по бокам стерлядь, которую выловил накануне. Находившиеся рядом с гостями представители усть-сысольского общества зааплодировали, а гордый Степан торжественно внес рыбину в беседку, встал на одно колено и протянул ее великому князю. Сергей Александрович, однако, сам в руки стерлядь не взял, а подозвал одного из матросов, который, угадав желание гостя, рыбу подхватил и унес на пароход.

В этот миг над рекой снова понеслось оглушительное «Ура!». Единственным, кто не кричал, оказался высокий шестнадцатилетний юноша Йиркап, служивший приказчиком чайной лавки, принадлежавшей нынешнему градоначальнику. В холщовой сумке молодого человека покоился особый подарок для монаршей особы, вручить который Йиркап намеревался тогда, когда рядом окажется поменьше свидетелей.


Беседы без свидетелей

Настоящее имя Йиркапа было Коль; (по-русски Николай), а фамилия – Фролов. Причудливым прозвищем наградила его матушка Агни. Сама она происходила из далекой деревни Конской, что на реке Вымь, а там гуляло поверье про обладателя быстроходных лыж молодого охотника Йиркапа. Он их смастерил из волшебного дерева, которое на зырянском наречии звалось Аз пу. Найти его поспособствовал лесной нечистый дух В;рса в благодарность за некую услугу – вроде бы помог юноша одолеть его извечного соперника Васу, такую же нечисть, но жившую на болоте.

С тех самых пор Йиркап стал самым удачливым охотником во всей округе – любого зверя или птицу догонял на раз. Быстроходные лыжи уносили его за сотни верст от деревни, а возвращался он с добычей так скоро, что отец его не успевал дров нарубить, а мачеха печь истопить.

И все было бы ничего, но завелся в тех лесах голубой олень – такой же шустрый, как лыжи Йиркапа. Злая мачеха стала подбивать юношу догнать и убить рогатое животное. Если ему это удастся, то слава об успешном охотнике пройдет по всей стране, расскажут о нем государю-императору и тот наградит Йиркапа самой большой наградой, какая только есть на Земле.

Юноша долго не раздумывал, а как только услышал о награде, тут же кинулся искать голубого оленя и нашел его на другой стороне реки Вымь. Только догнать его оказалось совсем непросто. Олень мчался быстрее ветра, но и Йиркап на своих чудо-лыжах не отставал. Они миновали большой камень, называемый Урал, пронеслись через Сибирь и только на самом краю Земли, где снега нет, а один только лед, охотник догнал поскользнувшегося оленя. Но тот перекувырнулся и обратился в прекрасную девушку, в которую Йиркап тут же влюбился. Она же умоляла пощадить ее, обещая стать ему самой лучшей на свете женой.

И вот охотник оказался перед выбором: жениться на красавице или же убить ее, чтобы получить высокую награду. Йиркап выбрал второе, застрелил девушку из волшебного лука, сотворенного из того же дерева, что и лыжи, вынул у нее сердце, положил за пазуху и отправился в обратный путь. Но по мере приближения к родной деревне сердце тяжелело и тяжелело. И когда осталось ему преодолеть глубокое, покрытое льдом озеро Синдор, сердце погибшей девушки стало тяжелым, как камень, лед надломился, и охотник оказался в воде. Ему бы вытащить из-за пазухи злосчастный булыжник, но он вместо этого отвязал лыжи, которые могли его спасти.
Так погиб прославленный охотник Йиркап, не получивший ни высокой награды, ни красавицы-жены.

Матушка Агни, разумеется, не желала такой судьбы своему сыну, но уж больно он рос неугомонным мальчишкой и на лыжах, что смастерил ему отец, бегал быстрее всех. Сравнение с Йиркапом напрашивалось само собой.

Два года назад матушка померла, отец еще раньше покинул Усть-Сысольск, уехал на заработки и сгинул. Тогда-то и приютил юного Фролова Александр Михайлович Забоев, устроив приказчиком в чайной лавке. С работой Коль; справлялся лихо, был также быстр, как охотник Йиркап. А в свободное время был предоставлен сам себе – пил с пацанами, гулял, за девками охотился. Так было, пока в лавку не заглянули ОНИ.

Это были чужие люди, прибывшие в Усть-Сысольск не по своей воле. Жили ОНИ за городской чертой – в местечке, которое сами называли Париж. И после того, как молодой приказчик преподнес им упаковку с лучшим сортом китайского чая, «парижане» пригласили парня на чаепитие.

Первая беседа без свидетелей прошла в весьма теплой и дружеской обстановке. Йиркапа величали не иначе, как Николай Гаврилович, поведали, что так звали одного очень хорошего человека по фамилии Чернышевский, умершего несколько лет назад. А еще ОНИ говорили о том, что в России все устроено несправедливо. Власть принадлежит богатеям и им же служит. Взять хотя бы Усть-Сысольск, где властвует купец второй гильдии и купечество процветает. А простые мещане, такие, как покойная мамка юноши и пропавший отец, бедствуют.

Вообще-то, Коль; с большим уважением относился к Александру Михайловичу Забоеву, но после разговора с «парижанами», как-то усомнился в его положительности. ОНИ называли купца-градоначальника «мироедом», и молодой приказчик потихоньку стал также думать про своего благодетеля.

За первой встречей последовала вторая, затем третья. И Коль; сам не заметил, как бросил пить и гулять, и в свободные часы зачастил наведываться в усть-сысольский Париж, где относились к нему очень уважительно и называли «товарищ Фролов». Там он узнал про загадочную организацию «Народная воля», ставившую своей целью исправить Российскую империю, которая должна перестать быть империей, а превратиться в свободную и справедливую страну. За это «народовольцы» положили свои жизни, организация разгромлена, и теперь поколению «товарища Фролова» предстоит продолжить их дело.

Коль; поклялся, что тоже не пожалеет своей жизни, чтобы свобода и справедливость воцарились на Земле, а узнав, что ОНИ имеют тайные имена, предложил и его именовать так, как мамка звала в детстве. Таким образом «товарищ Фролов» вновь стал Йиркапом.

И вот юноше представился случай показать себя. Когда стало известно о предстоящем визите монаршей особы, «парижане» поручили Йиркапу вручить великому князю гостинец в виде самодельной бомбы, поскольку их самих к нему не подпустят. Правда, при этом мальчишке придется пожертвовать своей жизнью, но Йиркап был к этой великой миссии готов.   

 

Гостинцы для великого князя

Для исполнения миссии, ради которой Сергей Александрович прибыл в Усть-Сысольск, хватило бы пары часов. Всего-то и требовалось – посетить конвойные казармы и проверить готовность потенциальных новобранцев пожертвовать своей жизнью в случае войны. Однако не все подарки были вручены, не все прелести уездной жизни показаны. А потому, покинув беседку, великий князь вместе с Мусиным-Пушкиным покорно уселся в приготовленную заранее бричку местного купца Инкина, и она покатила к Троицкому собору, до которого пешим шагом можно было дойти за пять минут.

И тут монаршую особу ожидал приятный сюрприз. На паперти Покровской церкви, являющейся частью собора, стоял большой детский хор, составленный из учеников церковно-приходской школы и начального училища. Как только бричка подкатила к ним, девочки и мальчики в одинаковых белых блузах дружно и торжественно затянули «Спаси, Господи, люди Твоя».

Великий князь, стоя, не сходя с брички, слушал звучание чистых детских голосов, и у него невольно подступали к глазам слезы. Хотелось расцеловать их всех, но это заняло бы слишком много времени, а потому он ограничился лишь рукопожатием с чернобородым регентом, облаченным по контрасту с подопечными детками в темную рясу, и, нагнувшись в три погибели, высокий во всех смыслах этого слова гость поцеловал в лоб первого попавшегося юного хориста. 

Детки расступились, давая возможность гостям подняться в храм, и им навстречу вышел настоятель собора, держа в руках изящный изумрудного цвета кубок, подаренный некогда великим предком князя Петром Первым купцу Ивану Саватееву, проложившего торговый путь в Китай и Монголию. Дарить столь ценный предмет Сергею Александровичу не собирались, но дали его подержать.

Внутри храма гостям показали икону, написанную на пожертвования жителей Усть-Сысольска в память двадцатипятилетия царствования императора Александра II. Сергей Александрович, встав на колени, поцеловал икону, вспомнив тот страшный апрельский день семнадцатилетней давности, когда он увидел лежащего на постели в Зимнем дворце своего отца с раздробленными ногами, смертельно раненого бомбой, брошенной трижды проклятыми террористами.

Из Троицкого собора, стоящего на самом краю высокого берега, бричка Инкина, сопровождаемая тарантасом городского головы, повезла Сергея Александровича и Мусина-Пушкина на центральную городскую площадь. Впрочем, площадью, как таковой, она не являлась. Скорее, большой поляной, в центре которой возвышался величественный Стефановский храм и высокая колокольня. И здесь на паперти стоял хор и пел все тоже «Спаси, Господи, люди Твоя», только не детскими голосами. На этот раз расхожий тропарь  исполняли учащиеся духовного училища и ученицы женской прогимназии.

Великий князь выслушал пение уже без слез, но похвалил хористов, пожимая руку протоирею храма. А тот принялся пересказывать житие святителя Стефана Пермского, крестившего коми народ в далеком XIV веке. Всю эту историю гости слышали не далее, как вчера, когда посещали село Усть-Вымь, с которого началась миссионерская деятельность первого зырянского епископа, но перебивать рассказчика не стали.

Долго задерживаться в Стефановском храме гости не могли и отправились – на этот раз пешком – в уездную земскую управу, превращенную по случаю приезда великого князя в музей народных промыслов с участием живых экспонатов. В маленьком саду во дворе управы стояли избушки рыбака и охотника. Возле каждой из них находились соответственно рыбак в зырянской одежде с приборами и снастями для рыбной ловли и охотник. Причем охотник сидел и чистил ружье, а рядом с ним расположились две лайки зырянской породы.

Живая экспозиция великому князю понравилась, но уездные власти этим не ограничились и представили гостям длиннобородых мастеров в чистеньких мышиного цвета фартуках. Они прибыли в Усть-Сысольск из соседнего села Выльгорт и привезли с собой настоящую фисгармонию, изготовленную ими самими в подарок высокому гостю. Сергей Александрович хоть и любил помузицировать, в этом инструменте не нуждался, но подарок принял и тепло пожал руки обоим умельцам.

На этом торжественная часть визита окончилась, и процессия, состоящая из брички с гостями и тарантаса с хозяевами города и уезда, двинулась на  южную городскую окраину, где располагались военное ведомство и конвойная казарма. Здесь-то их и поджидал Йиркап с другого типа подарком от себя и «парижан».
Одет молодой приказчик был что называется с иголочки – модная серая тройка с темным жилетом, начищенные до блеска ботиночки и под цвет им черный картуз, из-под которого выглядывали аккуратно стриженые русые волосы. Весь этот наряд купил ему Александр Михайлович Забоев, считавший, что его приказчик должен выглядеть достойно перед ликом высоких гостей. Сам же градоначальник смотрелся куда как скромнее – застегнутый на все пуговицы однобортный темно зеленый сюртук, совершенно не модный, и черные брюки. Зато голову обрамляли аккуратная угольная бородка, усы и такие же аккуратно стриженые волосы. Александр Михайлович считал, что не гоже ему выделяться на фоне гостей, облаченных в обычные вицмундиры – Мусин-Пушкин в гражданский, а Сергей Александрович – в повседневную генеральскую форму синего цвета.

Йиркап быстро понял, что своим модным нарядом он будет выделяться среди и без того поредевшей толпы, а потому предпочел укрыться за частным домом на Юго-Загородной улице. Но своим зорким глазом он видел, как бричка и тарантас подкатили к высокому забору тюремного замка – так усть-сысольцы называли огороженные деревянные строения, включавшее в себя общие и одиночные камеры, караульные и надзирательские комнаты, казарму для инвалидной команды, а также различные подсобки.

Вся процессия неспешно въехала в широченные ворота и надолго там застряла. А юноша горел нетерпением: вот сейчас обе повозки выкатятся из замка, он успеет подскочить к открытой бричке и бросит под ноги монаршей особы адскую машину, которая разнесет его в клочья. Возможно, погибнет и он сам, но его героический поступок станет известен всему миру.

Ворота открылись, когда Йиркап потерял всякое терпение, и на свет Божий с деловым видом вышел великий князь в сопровождении свиты, среди которой был и купец Забоев, что юного террориста немного огорчило – от взрыва брошенной бомбы погибнет и его благодетель, однако и эта смерть послужит делу восстановления высшей справедливости. 

Юноша сделал первый шаг навстречу смертям, и вдруг услышал зовущий его крик: «Ко-оля!». Он посмотрел по сторонам и увидел, как к нему наперерез от высоких гостей и свиты бежит коротко стриженная девушка в простом, но ярком ситцевом платье. Он узнал ее. Это была Наталь Ичеткина, его соученица по начальному училищу, что располагается на Покровской улице в доме, некогда принадлежавшем купцу Степану Суханову. В последний год обучения Коль; неожиданно для себя осознал, что эта девочка ему необычайно нравится. На занятиях они сидели на разных скамьях, но после гуляли, взявшись за руки, и мечтали о том, как поженятся, достигнув совершеннолетнего возраста. Однако расстаться им пришлось за долго до зрелых лет. Папа Наташи слыл прекрасным поваром, и ему нашли достойное место в Вологде, куда он увез свою семью.

И вот в самое неподходящее время она бежит к нему и нет никакой уверенности, что не помчится за ним, когда он кинется в сторону великокняжеской свиты. Решение пришло мгновенно: он ее остановит, попросит подождать, а сам на ее глазах совершит великий подвиг. Но все пошло не так.

Наталь была так рада встрече, что обняла юношу, поцеловала его в щеку, и принялась щебетать про то, как она по нему скучала, как рада встрече и каким он стал за эти годы красавцем и франтом. Оказалось, что она и папа прибыли в Усть-Сысольск на одном пароходе с великим князем и вологодским губернатором. Папу взяли на судно поваром, оказав таким образом высокое доверие кормить важных гостей, а Наталь он прихватил с собой в качестве помощницы и официантки. Всю дорогу она предавалась мечтаниям, как встретиться со своим однокашником и другом. Но работы на кухне было много, а потому она только час назад сошла на берег и тут же принялась искать своего Коленьку.

Пока Йиркап пытался освободиться от ее рук, процессия с высокими гостями уселась в выехавшие из ворот повозки и умчалась прочь.   
Удобный момент был упущен. Броситься в погоню значило бы привлечь к себе внимание. В этом случае его точно задержат уездные полицейские и обнаружат при нем взрывное устройство. Начнется следствие, допросы, вопросы: кто изготовил адскую машинку, кто ему ее передал? Подозрение падет на «парижан». Так он загубит великое дело. Единственный выход – пробраться на пароход и прикончить великого князя, пока они будут плыть по реке. А в ином случае, что он скажет своим единомышленникам, величавших его либо «товарищем Фроловым» либо просто Йиркапом.


Плывущие по реке

Николай Гаврилович Фролов угрюмым осенним днем стоял посреди большой разномастной толпы на берегу реки Вологды и с завистью наблюдал, как от новенького, свежевыкрашенного зеленой краской дебаркадера с причудливыми колоннами под бравурные звуки песни «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля», исполняемой духовым оркестром, отходит двухпалубный пассажирский пароход. Будь его воля, он бы с немалым удовольствием стал его пассажиром.

– Вы не знаете, куда направляется это судно? – спросил кто-то сзади него мальчишеским голосом.

– Куда он плывет в данном случае я не знаю. В прошлом году ходил по Северной Двине. Обычный же маршрут местных пароходов: Вологда – Тотьма – Великий Устюг. Иногда они доплывают до Сольвычегодска и Сыктывкара, – ответил голос хриплый простуженного интеллигента.

При слове «Сыктывкар» Николай Гаврилович невольно вздрогнул. Сыктывкар, бывший Усть-Сысольск, его родина! Сколько же лет он там не был? Быстренько сделал в уме пересчет, получилось 39.

Пароход между тем отошел от пристани, пропыхтел мимо них и Фролов сумел прочитать его название, заставившее вздрогнуть второй раз. Вокруг гребного колеса было очерчено: «Иван Каляев» . Судно носило имя человека, сделавшего то, что не сумел сделать он сам. Правда, убить великого князя Сергея Александровича Каляеву удалось не с первой попытки. Рассказывали, что поначалу Каляев отказался бросать бомбу в карету с монаршей особой, поскольку там сидели его племянники. Но через два дня все повторилось и удачно. Адская машина разорвала тело великого князя на кусочки, и, чтобы его достойно похоронить, пришлось собирать Сергея Александровича по частям, бальзамировать и замораживать.

А если бы за семь лет до этого все получилось у юного Йиркапа, то по этой или какой другой реке курсировал бы пароход «Николай Фролов».

Впрочем, это было бы неправильно. Николай Гаврилович не смог бы убить человека. И Коль; Фролов бы не смог. Это под силу только Йиркапу, а потому и пароход следовало бы назвать этим именем.

В душе «товарища Фролова» жили и боролись меж собой две персоны: террорист Йиркап и гуманист Николай. Может потому не получились убить великого князя, что гуманист взял верх над легендарным охотником. А потому руки Николая Гавриловича не замараны в крови. Даже в беспощадной гражданской он никого не убил. Хотя все могло бы пойти иначе.

…На «Царевну» в том далеком 1898 году Йиркап попал без особых проблем: отправился провожать Наталь и узнал от ее отца, что заболел один из кочегаров, и сейчас ему срочно ищут замену.  Юноша предложил самого себя, и его тут же взяли. Даже обыскивать не стали – великий князь уже поднялся на борт и торопил капитана с отплытием. Сбегать домой, чтобы переодеться, в виду спешности, тоже не позволили. Так он и спустился в судовую кочегарку в модной пиджачной тройке. Пришлось раздеться до пояса, старший кочегар выдал ему почерневший от угля старый фартук, и они тут же приступили к работе.

От бомбы он быстро и незаметно избавился – просто выбросил в реку, и она, по счастью, не взорвалась. Брать адскую машину с собой не имело смысла: во-первых, могут найти, а, во-вторых, подрывать ее на пароходе опасно – погибнут вместе с ушедшим на дно судном ни в чем не повинные члены экипажа и обслуга. И Йиркап не придумал никакого иного способа убийства, как столкнуть монаршую особу с палубы в воду или прикончить большим, украденным из кухни, ножом.

Ничего у него не вышло. За все время пути он так воочию великого князя не увидел. Сергей Александрович то ли вообще не покидал своей каюты, то ли появлялся на палубе в то время, когда Коль; в поте лица трудился в судовой преисподней под строгим присмотром старшего кочегара. К тому же работа так его выматывала, что никаких сил на террористический акт не оставалось.  Даже с Наташей он сумел повидаться всего пару раз во время коротких остановок в Тотьме и Сольвычегодске. 

В Вологде Фролов получил расчет и сошел на берег – все в той же модной пиджачной тройке, только брюки и ботинки были изрядно заляпаны углем. Петр Ичеткин, отец Наташи, устроил Колю на постоялом дворе на Малой Духовской улице и подыскал ему работу сначала дворником, а потом и приказчиком в лавке своего приятеля. Петр Максимович почувствовал в этом молодом человеке деловою хватку и неукротимую энергию. К тому же Коль; соврал, что в Усть-Сысольске у него остались кое-какие сбережения, он за ними обязательно вернется и откроет в Вологде собственное предприятие. Что ж, в таком случае он вполне может составить хорошую партию его дочери.

Но не составил.

Потенциальный тесть желал, чтобы его будущий зять имел хорошее образование, а потому убедил Николая поступить в Александровское реальное училище на коммерческое отделение. Юноша так и сделал, совмещал учебу с работой, но уже через год перевелся в химико-технический класс. Йиркап намеревался сам изготавливать адские машины, чтобы предавать смерти царских прихвостней, а может и прикончить самого государя-императора.

От этих кровожадных устремлений его отговорил гимназист Сережа Кудрявый, сын председателя губернской земской управы Виктора Кудрявого.

Виктор Андреевич слыл либералом, существующий строй недолюбливал и был замечен в сношениях с политическими ссыльными. Фролова он приметил во время посещения реального училища, побеседовал с ним и пригласил толкового юношу к себе домой. Там он и познакомился с Сергеем.

Сережа Кудрявый в своем оппозиционном настрое пошел дальше отца – он считал себя революционером, то есть тем, кем являлись усть-сысольские «парижане». Только об индивидуальном терроре, столь ими почитаемом, вологодский революционер отзывался с презрением, как о совершенно бесполезном занятии. Своему новому другу он под большим секретом дал почитать запрещенные брошюры немецких философов Маркса и Энгельса и их российских последователей Плеханова и Ульянова. Так незадачливый террорист, не потеряв мечту о высшей справедливости, стал социал-демократом. Кровожадный Йиркап в душе Фролова приказал долго жить.

Экзамен в реальном училище Коль; сдал экстерном, после чего вместе с Сергеем отправился в Санкт-Петербург. Кудрявый поступил на юрфак Петербургского университета, а Фролов туда же, но на физико-математический факультет. Однако получить диплом не сумел – за революционную агитацию его сослали в Сибирь, где он и остался, когда срок ссылки окончился. Там же он женился на своей соратнице Вере Петровой. Его друга Сергея тоже арестовали, и в тюрьме революционер-марксист умер от чахотки.

Революция предоставила Фролову замечательную карьеру. В 1917 году он стал комиссаром продовольствия Томской губернии, а затем – заместителем наркома продовольствия РСФСР. После окончательной победы большевиков он поднимался по карьерной лестнице вверх, добрался до заместителя Народного Комиссара снабжения СССР. Мог бы стать и наркомом, но полгода назад все оборвалось…

– А ну встать в строй! – окрик охранника прервал размышления гражданина Фролова. – Вологодский конвой шутить не любит.

Окружавшая Николая Гавриловича толпа быстро выстроилась в колонну и начала спуск вниз к поджидавшей у пристани барже. Он заметил, что пароход «Иван Каляев» уже уплыл, барже предстояло двинуться вслед за ней. Ее пассажирам был уготован путь по Вологде, Сухоне, Северной Двине и Вычегде до поселка Пезмег, что в сорока километрах от родного Сыктывкара. Поселок был своего рода столицей недавно образованного Локчимлага, чьи узники должны будут в жару и трескучие морозы, не щадя собственного здоровья, валить лес.

Тройка НКВД СССР заочно, без участия гражданина Фролова, рассмотрела его дело, изобличающее бывшего заместителя наркома, как якобы заклятого контрреволюционера и антисоветчика, и без лишних слов приговорила его к 25 годам лагерей.

В 1956 году Николая Гавриловича посмертно реабилитируют. Справедливость восторжествует, но, как всегда, с большим опозданием.

 




   
   


Рецензии