О лошади и двоедушии человека

Of the Horse and Man's Duplicity.
A Parable by Methamonk Angelblazer, recorded at the Iron Horseshoe Ranch,
2025-10-13

A young disciple, his brow furrowed with the effort of polishing a philosophical argument to a sterile sheen, once came to me in the gardens of contemplation.

"I harbour a great aversion to horses," he declared, with the finality of one who has uncovered a profound truth.

Intrigued by such a specific animosity,  I inquired, "Unpack this for me. What is the root of this disdain?"

He leaned in, his voice a conspiratorial whisper, as if revealing a fundamental flaw in the universe itself. "It is a matter of fundamental integrity. One cannot trust a creature that is capable of running and shitting at the same time."

A silence fell between us, thick as the incense smoke used to exorcise demons. I observed the righteous conviction in his eyes, the triumph of having reduced a complex beast to a single, vulgar paradox.

"Ah," I said at last, a slow smile gracing my lips. "You have stumbled upon a great and terrible mirror."

He looked at me, perplexed.

"You do not hate the horse," I continued. "You hate the truth it embodies. You hate the fact that it has mastered a state of being that you, in your quest for perfect, linear purity, cannot abide. It is a creature of pure, unadulterated process. It does not halt its journey to attend to its mess. It does not compartmentalize its existence into the noble and the base. It simply is. It moves forward, and it expels what it must, all as part of one continuous, flowing action."

I gestured toward the distant spires of the city, where people in fine silks and custom-tailored suits bustle about, carrying large, steaming Starbucks cups through the streets.

"Now, consider the statesman. He delivers a speech on moral clarity while his heart schemes for power. He runs towards a glorious future, all the while defecating on the principles of the past. Consider the merchant. He builds his empire, his chariot of commerce thundering forward, and behind him, he leaves a trail of waste—exploited men, poisoned rivers, broken promises. Consider the lover, who swears eternal devotion even as his eyes wander. They are all running. And they are all, perpetually, shitting."

The disciple's face began to lose its certainty, softening into the pale clay of dawning understanding.

"The horse," I said, "is at least honest in its duplicity. It makes no apology for its nature. It does not pretend its waste does not exist. It is a perfect emblem of life itself—a beautiful, powerful, forward motion, inextricably intertwined with the messy, undeniable, and often foul business of being."

I placed a hand on his shoulder.

"Do not hate the horse, my boy. Despise, instead, the man who runs at full gallop, pretending he does not stink. The horse knows it stinks and keeps running. The man perfumes himself — and wonders why the world smells foul? For even the prophets, when they ran from God, could not help but leave their dung behind.

Three bars of rest. ... ... ...
“The wild geese do not wish to cast their reflection;
The water has no desire to mirror them.” — Zen Saying (Collection of Sengai Gibon, Fukuoka, 1750 – 1837).

О лошади и двоедушии человека.
Притча Метамонаха Ангелблазера, записанная на ранчо «Железная Подкова»,
2025-10-13


Как-то раз, в садах для размышлений, ко мне подошёл юный ученик, чело которого было нахмурено от усилий, потраченных на шлифовку философского довода до стерильного блеска.

«Я питаю великую неприязнь к лошадям», — возвестил он с той окончательностью, что свойственна открывшему глубинную истину.

Озадаченный столь специфичной враждебностью, я спросил: «Обьясни мне это. В чём корень такого презрения?»

Он наклонился, и голос его стал заговорщицким, словно он собирался поведать об изъяне в самой основе мироздания. «Это вопрос фундаментальной целостности. Нельзя доверять тому, кто способен бежать и срать одновременно».

Меж нами повисла такая пауза, густая, как дым от ладана, где выгоняют бесов. Я наблюдал праведную убеждённость в его глазах, торжество от того, что удалось свести сложное существо к единому, вульгарному парадоксу.

«А, — произнёс я наконец, и медленная улыбка тронула мои уста. — Ты наткнулся на великое и ужасное зеркало».

Он взглянул на меня в недоумении.

«Ты ненавидишь не лошадь, — продолжил я. — Ты ненавидишь истину, которую она воплощает. Ты ненавидишь тот факт, что она освоила состояние бытия, коего ты, в своих поисках совершенной, линейной чистоты, не можешь принять. Это создание — сама чистая, неразбавленная процессуальность. Она не останавливает своего пути, чтобы прибрать за своим беспорядком. Она не разделяет своё существование на благородное и низменное. Она просто есть. Она движется вперёд и извергает то, что должна, — и всё это есть часть одного непрерывного, текучего действия».

Я указал в сторону дальних шпилей города, где суетятся люди в тонких шёлках и сшитых на заказ костюмах носят по улицам большие кружки с дымящимся кофе из Starbucks.

«А теперь возьми государственного мужа. Он произносит речь о моральной ясности, в то время как сердце его строит козни ради власти. Он мчится к светлому будущему, попутно испражняясь на принципы прошлого. Возьми купца. Он строит свою бизнес-империю, его колесница коммерции несётся вперёд, а позади себя он оставляет шлейф отбросов — эксплуатацию людей, отравленные реки, растоптанные обещания и контракты. Возьми влюблённого, что клянётся в вечной преданности, в то время как взор его уже блуждает по иным красивым телам. Все они бегут. И все они, постоянно, срут на всё».

Лицо ученика начало терять свою уверенность, размягчаясь в бледную глину нарождающегося понимания.

«Лошадь, — сказал я, — по крайней мере, честна в своём двоедушии. Она не приносит извинений за свою природу. Она не притворяется, что её отходов не существует. Это — идеальная эмблема самой жизни: прекрасное, мощное, устремлённое вперёд движение, неразрывно переплетённое с грязным, неоспоримым и зачастую отвратительным делом — бытием».

Я возложил руку на его плечо.

«Не лошадь ненавидь, дитя моё. Возненавидь, вместо сего, человека, что скачет во весь опор, притворяясь, будто не смердит. Лошадь знает, что смердит, — и продолжает бег. Человек же себя одеколонит — и удивляется, отчего мир вокруг смердит? Ибо даже пророки, бежавшие от Господа, не могли не оставить за собой свой помёт».

Три такта паузы. ... ... ...
«Дикие гуси не желают оставлять отражения; вода не стремится их отразить» — Дзенская притча (Из сборника монаха Сэнгай Гибона. Японский монах уединился в Сёфуку-дзи в Фукуоке. Годы жизни 1750–1837.).