de omnibus dubitandum 40. 18

ЧАСТЬ СОРОКОВАЯ (1689-1691)

    Глава 40.18. ЕВДОКИЯ АЛЕКСЕЕВНА НЫНЧЕ ОТКАЗУ НЕ ЗНАЕТ…

12 февраля 1688 года

    Сердце — вещун. Не надо было Софье Алексеевне* (на самом деле Евдокие Алексеевне, старшей дочери Алексея Михайловича и Марии Милославской – Л.С.) своего князя в поход Крымский отправлять.

*) Примечание моё.
[с 1671 года курпринцесса Софья (София Шарлотта) находилась в Бранденбурге (на самом деле Софья, жившая после развода со своим мужем Фридрихом III [курфюрстом бранденбургским с 1688 г., королем Пруссии, под именем Фридриха I, с 1701 г.] где-то в монастыре во Франции, не видевшая своего сына клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности) получившего в дальнейшем титул Петра I с 1678 года — принять участие в дворцовом перевороте 1682 года, и участвовать в альнейших событиях никак не могла (В образе Софьи была выведена еврейскими фальсификаторами Евдокия Алексеевна, старшая дочь Алексея Михайловича и Марии Милославской – Л.С.)]

    За версту видать, какой из него военачальник. Одно дело в удобстве жить, дом заморскими статуями, картинами да водометами украшать, на клавикортах что ни день играть, другое — ратным делом заниматься. Сам просил, чуть не в ногах у сестрицы лежал, чтоб ослобонила от походу. Где там! Уперлася — хочу богатыря своего победителем видеть, хочу подарками осыпать, всему народу московскому показать. Показала!

    Степь вокруг войска загорелася. Знамение Божие? Нет, злоумышленников стали искать. Может, и были такие, кто знает. Известно, гетман малороссийский СамойлОвич походу не хотел. Низложили его. Нового гетмана — Ивана Мазепу поставили. А ратникам все едино ворочаться пришлось ни с чем. Только и здесь Софья Алексеевна (на самом деле Евдокия Алексеевна, старшая дочь Алексея Михайловича и Марии Милославской – Л.С.) себе не изменила: все наоборот повернула. Кто в поход ходил, едва не всех награждать стала.

    Много ли проку от сына полковника Брюса быть могло. Из потешных он, а сразу Яков Брюс чин прапорщика получил, поместье в двенадцать четвертей земли, деньги. А уж о князюшке и говорить не приходится. Перед походом государыня-правительница одарила Василия Васильевича шкатуной немецкой, под нею станок на четырех ножках, а в шкатуне четыре ящика выдвижных, да цынбальцы, да клавикорты, а наверху шкатуны часы малые, зато с боем.

    Семен Гутовский на своей фабрике сколько голову ломал, чтобы чудо такое построить. Только князь, все глаза отводит: каково ему перед женой да детьми подарки такие принимать, в дому устанавливать. Да ведь не откажешь. Начистоту тоже с государыней не поговоришь. Софья Алексеевна (на самом деле Евдокия Алексеевна, старшая дочь Алексея Михайловича и Марии Милославской – Л.С.) нынче отказу не знает.

    Как захотела, так и будет, хоть кругом трава не расти.

    Домов да дворов на Москве одних у князя сколько! На Тверской как есть дворец. Высоты восьмисаженной — на кровлю поглядеть, голова кружится. Два крыльца. Пятьдесят три жилья с погребами.

    Сама бы никогда не узнала — Фекла все высмотрела да подсчитала. На Смоленской улице на дворе тридцать домов да девять изб — город целый. На Девичьем поле загородный двор. Другой — у Немецкой слободы. И все вещами заставлено, зеркалами да картинами увешано, коврами персидскими устлано. Поставцы от серебра да золота ломятся. Куда еще, кажется?

    Нет, все Софье Алексеевне (на самом деле Евдокие Алексеевне, старшей дочери Алексея Михайловича и Марии Милославской – Л.С.) мало, все еще Васеньке прибавить хочется.

    После похода проклятущего по Москве шум, будто ветер по спелой ржи, пробежал. Шепчутся, шепчутся. Стрельцы иной раз и в голос говорить начинают. Одни — к чему было в поход пускаться. Другие — кабы иной начальник достался, с богатством бы домой ворочались. Софье Алексеевне (на самом деле Евдокие Алексеевне, старшей дочери Алексея Михайловича и Марии Милославской – Л.С.) слова не скажи: сказала, все как надо идет, не людишкам меня судить. Не людишкам…

11 октября (1687), на день памяти апостола Филиппа, единого от 7-ми дьяконов, преподобного Феофана исповедника, творца канонов, епископа Никейского, и преподобного Феофана, постника Печерского, в Ближних пещерах, приходил к патриарху в Крестовую палату окольничий Семен Федорович Толочанов и благословлялся переходить во новопостроенные свои каменные хоромы.

    — Все едино воевать с турками придется.

    — О новом походе Крымском, государыня, думаешь?

    — А можно не думать, Федор Леонтьевич? Как полагаешь? Крымчаков не унять, вместе с турками в наших степях окажутся.

    — Ничего не скажешь, государыня. У них сила.

    — Видишь, сила. А мы-то в их глазах как выглядим? Что они о нас думают? Какие планы строят?

    — Да вот князь Василий Васильевич…

    — Ты князя-то пока оставь, Шакловитый. Со мной говоришь, передо мной ответ в своих мыслях держишь. На твой разум, как нам в поход выступать?

    — Союзников крепких, государыня, заиметь надо.

    — Малороссам да казакам не веришь?

    — Поверить-то можно, да для крепости сначала напрямую договориться с ними надо. Сомневаюсь я, в новом гетмане аль чего в нем не разумею.

    — Значит, для начала ты к ним и поезжай.

    — Я, государыня? Может, с князем Василием Васильевичем они лучше сговорятся, почтение к нему большее имеют?

    — Большее! Ты песню-то слышал, что в Москве распевать стали? О князе Голицыне?

    — Годы не те, государыня, чтобы песни играть.

    — Да ты не увиливай, Федор Леонтьевич. Наверняка ведь донесли тебе. Ты мне не скажешь, за то и бранить тебя не буду, а для дела послушай. Мне ее царевна Марфа Алексеевна списала.

Не кулик по болотам куликает,
Молодой князь Голицын по лугам гуляет;
Не один князь гуляет — со разными полками,
Со донскими казаками, да еще с егерями.
И он думает-гадает:
«Где пройтить — проехать?
Ему лесом ехать, — очень темно;
Мне лугами, князю, ехать, — очень было мокро;
Чистым полем князю ехать, — мужикам обидно,
А Москвой князю ехать, — было стыдно».
Уж поехал князь Голицын улицей Тверскою,
Тверскою-Ямскою, Новой Слободою,
Новой Слободою, глухим переулком…

    — Не принимай ты, государыня, к сердцу мужичью дурость. Мало ли что на улице сболтнуть могут. Не каждое лыко в строку ставить нужно.

    — Сама знаю, глупость. А ехать тебе к казакам нужно.

    — Велишь, поеду.

    — Вот и ладно. Ты мне союз с ними крепкий привези, слышь, Федор Леонтьевич. На тебя сейчас вся надежда.

    — А ты мне, государыня, персоны свои дай (см. илл. прусская листовка с портретом Евдокии Алексеевны, ставшей фантазиями романовских лукавых фальсификаторов Софьей Алексеевной - Л.С.), что Яков Долгоруков потщился в Париже отпечатать. Коли можно, на атласе. Чтобы знали, с кем дело имеют.

    — Не в Париже — в Голландской земле. Виниус Андрей образцовый лист в Амстердам, бургомистру Витсену отправил, тот более сотни их отпечатал.

    — Больно образцовый лист хорош. Потому и поощрила я Тарасевича. Ему с товарищами да учителю Богдановскому, что тексты сочинял, выдать велела по сто рублев денег, да объярь, да атлас, да по две пары штук сукна, да по две пары собольих шкур.

    — Царский подарок, государыня. Все знают, широкая у тебя рука, щедрая.

    — Для друзей, Шакловитый, только для друзей.

11 февраля (1688), на день памяти священномученика Власия, епископа Севастийского, благоверного князя Всеволода, во святом крещении Гавриила, Псковского, и преподобного Дмитрия Прилуцкого, Вологодского, приходил к патриарху в Крестовую палату ко благословению Гетмана И.С. Мазепы племянник его Степан Трощинский.

12 февраля (1688), в день празднования Иверской иконы Божьей Матери и памяти святителя Алексия, Московского и всея России чудотворца, приходил к патриарху в Крестовую палату ко благословению гадячской полковник Михайла Васильев и благословлялся переходить в новый свой двор, который ему дан после дьяка Семена Румянцева

Вчера посмотрел первую серию фильма Государь, режиссера, промолчу про национальную принадлежность Сергея Гинзбурга «Государь» — жалкие потуги создать относительно подробную биографию русского царя и первого российского императора Петра I. Действие фильма начинается в 1682 году, когда после смерти царя Федора III Алексеевича и Стрелецкого бунта, вошедшего в нашу историю как «Хованщина» трон занимают два сводных брата Федора, от второго брака Алексея Михайловича и условно Натальи Кирилловны Нарышкиной — 10-летний Петр и 15-летний Иван (на самом деле братья фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности перепутаны местами. Показаны развлечения уже юного Петра (Константин Плотников) с потешными полками в Преображенском, его встреча с Александром Меншиковым (Евгений Ткачук) и знакомство с живущем в Немецкой слободе швейцарцем Францем Лефортом (Сергей Годин), ставшим верным сподвижником юного царя, это реально ужасно... Помимо исторических неточностей и бреда, бросилось в глаза, как выглядят главные персонажи, 16-летний Пётр — на 35... Роста сильно не хватает. Злится он смешно, ни о какой харизме и характере царя речи идти не может...