Барахолка

Выходной день и, кажется, все жители южнорусского городка вышли на барахолку. Одни - продают, другие - покупают, третьи (таких большинство) - бродят между развалами, глазеют, окликают знакомых, галдят.

"Оксанка-то, - говорит одна торговка другой, - важной стала". Она называет увесистую, многословную должность. От изумления её подруга вскидывает руки, и волны проходят по её дородному телу, а прядь рыжих волос выбивается из-под берета: "Да ты шо?!". Торговка улыбается, довольная. "Она же парикмахершей была!", - не верит изумлённая, одёргивая задравшуюся куртку. "Стилистом", - поправляет её подруга, ехидно улыбаясь. Рыжая качает головой и цокает. В этом цоканье - и восхищение Оксанкой, и дань всезнающей подруге, и грусть о собственной судьбе.

На барахолке продают всё: от церковных свечей - до ношеного белья, от советских значков - до "мерседесов". Старая одежда висит на растянутых между деревьями бельевых верёвках. Разложенные на клеёнках вещи достигают равенства, немыслимого для людей: они отвергают товарное соседство, как буддисты - кастовую систему. Мешки с сушёными грибами окружают встраиваемый сейф, семена картофеля морщатся между тормозными колодками и книгами детской серии "Чёрный котёнок". На капотах машин выставлены компьютерные мониторы, катушки медной проволоки, игрушечные солдатики, грампластинки и фотоаппараты "Зенит". К деревьями приклеены объявления о сдаче и продаже жилья, услугах нотариусов и провайдеров. Поблёскивает на солнце хрусталь.

Не по погоде одетый в драповое пальто дед поднимает очки на лоб, склоняется над обувной коробкой и поднятой с земли веткой размешивает позвякивающий скарб. На поверхность поднимаются шарики подшипников, гвоздики, болтики... "Шо вы туда грязь тащите?", - кричат на него. Дед распрямляется и, будто защищаясь, выставляет перед собой бритвенный станок с деревянной ручкой: "Лезвия ищу". "Та вы не туда смотрите, - отвечают ему, лениво растягивая гласные. - Они тут". Дед горбится над другой коробкой и вынимает пожелтевшую упаковку "Спутника".

На барахолке есть те, кто скупает хлам, чтобы тут же его продать. Есть и такие, кто, набрав вещей, тащат их домой. Они тянут за собой тележки со стоптанной обувью, битыми сервизами, ржавыми деталями. Их глазки шныряют по прилавкам, перескакивают с дамских туфель на карбюраторы, с пёстрых заколок - на коробки с супом-концентратом.

За спинами толкущихся опадает черешня, но никто не останавливается, чтобы взгрустнуть по уходящему лету. Гул голосов не стихает и когда его перекрывает рёв самолёта. Он оставляет на небе белый след, будто испачкался в облаке.