Родина Мира

Глава 1. Две Тани

Лагерь находился в ста метрах от моря. Между пляжем и лагерем пролегала асфальтированная дорога. Прямо возле дороги — забор лицевой части лагеря. Центральные ворота с калиткой добротно по-советски сварены из прутьев, покрашены многослойной голубой краской. В геометрическом центре каждой из двух воротин и калитки — пятиконечные звёзды красного цвета. Надвратница была из сетки-рабицы. На ней красовалась изогнутая радугой надпись такими же как звёзды красными буквами: «РОДИНА МИРА». Недалеко от ворот автобусная остановка.
ДОЛ «Родина Мира» — это Детский Оздоровительный Лагерь. По старинке — пионерский. Расположенный на побережье Чёрного моря в селе Береговое в окрестностях Феодосии.
На воротах организована служба: в маленькой беседочке сидят два «пионера». Старшая пионервожатая бегает туда-сюда со списками прибывающих детей для регистрации и распределения их по отрядам. В угоду традиции она всегда носила пионерский галстук.
— Так! Постройтесь-ка, ребят! Вот здесь в шере;нхгу, по линеечке! — воскликнула она, указав бумагами, что были у неё в руке, куда нужно было встать.
Потом стала называть фамилии и сверять «пионеров» по имени-отчеству и дате рождения в своём списке с их свидетельствами о рождении, у кого были. А у кого свидетельств не оказалось — просто спрашивала устно.
В стороны от ворот простирается решётчатый забор из вертикальных прутьев с острыми наконечниками на вершинах. Справа в самом конце забора ещё одни ворота. Хозяйственные. Гораздо менее торжественные, чем первые. Через них обычно проезжают автомобили, обеспечивающие жизнедеятельность лагеря, а также автобусы, в начале смены привозящие, а в конце — забирающие детей. Возле ворот беседка. Довольно просторная. В беседке тоже пара «пионеров». Как правило играющих в карты. Карты в лагере запрещены, но что там ещё делать целый день? Как принято в таких случаях говорить: «Когда нельзя, но очень хочется — то можно, но чуть-чуть». Вожатые, только поначалу за карты гоняют. А потом входят в положение отдыхающих: «Лишь бы руководство не увидело. «Пионеры» на отдыхе всё-таки, а не в тюрьме». Вот так и сидят, играют, а если пойдёт кто из старших — прячут.
От шоссе, что между лагерем и пляжем, сквозь главные ворота ведёт широкая асфальтированная дорога, которая лежит между двумя белыми длинными двухэтажными жилыми корпусами. Стоят корпуса параллельно забору на одинаковом удалении от него. Левый корпус метрах в пяти от дороги, ведущей в лагерь, а правый на значительно большем удалении. К торцу здания, что справа, идёт низкий жёлтый металлический заборчик, которым огорожен газон, а на газоне, вдоль заборчика, растут высокие «южные» деревья — тополя. А южные они, потому что на юге их ветви растут вверх, а не вширь, как в центральной части России. Хотя, это могли быть и разные виды тополей. По газону никто не ходил. Во-первых — ходить было запрещено, а во-вторых — особой надобности в этом не было.
От переднего забора лагеря до корпусов — пустыри. Справой стороны, частью пустыря, является газон за жёлтым заборчиком. На самих пустырях песок, мелкие камни, редкая и в большей степени сухая трава, типа «перекати поле» и каких-то ещё колючек. Вообще-то, когда-то давно здесь были волейбольные площадки. Столбы для сеток остались, а самих сеток и разметки давно уже нет. Видимо не пользовались эти площадки популярностью, вот и забросили их. А песок зарос всякой колючей травой.
Вдоль корпусов, на одной линии, как собственно и сами корпуса;, — ряд из старых высоких деревьев, тех самых «южных» тополей, сплошь улепленных улитками. По обеим кромкам дороги, отгораживая от неё пустыри — «жидкие», но колючие кусты. На пустыри пройти можно было сквозь эти кусты, обдираясь колючками. Ну или по специальным проходам возле корпусов. Через колючки тоже никто не лазил. Зачем обдираться и кусты ломать, когда возле корпусов дорожки есть?
Жилые в корпусах только вторые этажи. По периметру которых — круговые балконы с металлической балюстрадой, окрашенной так же как и ворота — в голубой. На этих балконах при желании можно спринтерские забеги устраивать. Балконы не совсем круговые. На дальних от центральных ворот торцах обоих зданий сообщение отсутствовало. На вторые этажи, на эти балконы, к торцам строений, опять же со стороны ворот, ведут металлические лестницы.
Пройдя по дороге от ворот прямо между корпусами упираешься в высоченную непролазную стену кустов акации. Среди которых ещё и деревья растут. Создают тень в знойное время на близлежащих дорожках.
На кромке этой густой растительности прямо напротив ворот стоит огромный щит, на котором изображён бюст пионера, трубящего в горн. А под пионером — распорядок дня.
Вдруг к строю вновь прибывших «пионеров» подошёл крепкий мужик лет тридцати или чуть старше и громко спросил, сверкнув золотыми фиксами, то ли у старшей пионервожатой, то ли у ребят в строю:
— Откуда банда?
Смотрелся он очень мужественно и брутально. А все его передние зубы были золотыми.
Девочки из строя, особенно те, что постарше, прямо сверлили, съедали его своими заинтересованными и даже вожделенными взглядами.
Старшая пионервожатая была увлечена своим важным занятием и никак не отреагировала на возглас коллеги. А одна из самых зрелых для пионерки девушек с довольным, приветливым, радостным и, что скрывать, вожделенным видом выкрикнула, подняв руку словно на уроке:
— Из Жуковского!
Золотозубому очень понравилась реакция девочки, и он взглянул на неё с улыбкой, и, присвистнув, воскликнул:
— О! Какие крали-то здесь! Прям захгляде;нье!
Он подошёл ближе и стал более внимательно изучать смелую «пионерку» и её подружек, коих всего было человек пять или шесть, а потом снова громко, непонятно кому конкретно, но как будто бы всем сразу, скомандовал:
— Ко мне в первый отряд пойдут! Все!
Он поднял палец вверх для привлечения внимания, а после поводил им, указывая на сбившихся теперь в кучку таких же на вид зрелых, как и первая самая смелая «пионерка», подружек. А девочки в это время, хихикая, стали с неподдельным интересом обсуждать его, как своего потенциального парня.
Но тут очнулась старшая пионервожатая:
— Нет-нет! Они в третий идут!
— Почему это в третий?! — возмутился золотозубый и, подмигнув девчонкам с хитренькой улыбочкой, добавил, присвистывая на шипящих: — Смотри, какие большие да хорошие! Шо йим в третьем-то делать? Там же ж одни малолетки! Да, девчонки?
Подружки снова довольно захихикали. А старшая вожатая продолжила отстаивать своё решение:
— Им по тринадцать!
— По тринадцать? Да ладно! — не поверил золотозубый. — Шо, вы правда семьдесят девятого, шо ль?
Девочки закивали в ответ и стали весело шушукаться, поглядывая на мужчину.
— Да! — недовольно буркнула старшая вожатая, а после, мило улыбнувшись, добавила: — Иди давай отсю;дава! Не мешай! — и игриво отпихнула коллегу боком.
— Есть свидетельство? — спросил мужик у смелой «пионерки», всё ещё не в состоянии совместить увиденное с услышанным.
— Да. Вот. Пожалуйста, — трепетно ответила та, протягивая зелёную книжицу.
За ней и все остальные взрослые девочки протянули свои свидетельства вожатому первого отряда. Он взял в одну руку документы у «смелой», а в другую ещё у кого-то и, заглянув туда, спросил:
— Как звать?
— Ира… Э-э-э… Лена! — тут же поправилась «смелая».
— Понятно всё! — сделал для себя вывод мужчина. — У остальных тоже чужие свидетельства?
— Да нет! Это наши! — оправдывалась «смелая».
— Шо ты мине; паришь?.. Мне-то не хгони;! Ладно? А то и правда в третий пойдёшь! — пригрозил золотозубый, с южным говором. — У меня в отряде даже семнадцатилетние есть! Тебе сколько, Ира? Или всё-таки Лена?
— Да нам просто сказали, что не примут в лагерь старше четырнадцати. Обратно отправят, — приблизившись к вожатому, и как бы по секрету призналась «смелая», а подружки закивали, подтверждая её слова.
— Тебя как звать? — спросил золотозубый у другой подружки, чьё свидетельство держал в руках.
— Аня.
— По-настоящему! Не по свидетельству!
— По-настоящему. Аня, — обиженно выпятив губу, пробасила та.
— Сколько лет? По-настоящему!
— Пятнадцать.
— Тебя?.. — пошёл он узнавать имена остальных. — Лет?..
Девочки представлялись истинными именами и называли реальный возраст. Всем было по пятнадцать, а одной шестнадцать только на днях исполнилось.
— Всё! Свидетельства спрячьте подальше, шо;бы не потерять! Чужое, — отдавая удостоверения личности, вкрадчиво проговорил вожатый, приподняв одну бровь. — И ко мне! В первый отряд! Все! — скомандовал он, указав в сторону корпуса, где базировался первый отряд. — Таких-то девах и в третий отряд тухнуть?! Не отдам!
Девочки радостно затёрли ладошками, а мужчина, ещё раз подмигнув «пионеркам» ушёл по своим делам.
За корпусом, что слева от ворот, условно назовём его первым, между самим сооружением и зелёной стеной кустарника пролегает пешеходная дорожка, которая упирается в одноэтажные хозяйственные постройки, расположенные вдоль левой стороны ограждения лагеря. В большей степени они даже образуют это ограждение. У этих строений, огибая стену бурной зелени, дорожка уходила вправо под девяносто градусов и пролегала вдоль них. В постройках находились: в самом углу у стыка с первым корпусом — склад со строительным и уборочным инвентарём, дальше располагался душ, туалеты, и в самой глубине — в дальнем левом углу лагеря — склады с бельём. Вход в само здание туалета был со стороны забора. Ограждение лагеря за ним было именно кирпичным забором, заштукатуренным и побелённым, как и все здания в лагере. Чтобы войти внутрь, нужно было «нырнуть» в проход, в мужской — между душем и туалетом, в женский — между туалетом и бельевым складом и пройти «по улитке». Наподобие, как в пляжных раздевалках. Входы в мужской и женский туалеты разделяла тоже кирпичная побелённая стена. «Пионеры» часто бегают в «самоходы» через этот скрытый от посторонних глаз кусочек забора.
Справа от щита с пионером и распорядком дня метров через десять стена зарослей уходит, так же как и слева — под прямым углом вглубь лагеря. Вдоль кустов — асфальтированная дорожка.
За корпусом, что справа, условно — второй, во всю его длину — площадка. На ней иногда проходят построения отрядов для не торжественных мероприятий. Например, на спортивные игры, для убытия на экскурсии, а также для каких-нибудь объявлений и прочего. Ещё это место использовали для проведения Дня Нептуна, потому что отсюда до пляжа ближе, чем откуда бы ни было ещё. Для торжественных мероприятий есть специально оборудованная пионерская линейка. Она в другом месте. А также здесь у второго корпуса выстраиваются в линию автобусы, когда привозят или забирают детей. К дальнему торцу этого корпуса примыкает деревянная не крашенная и уже почерневшая от времени пристройка продуктового склада. Весь первый этаж корпуса занимала столовая. Поэтому и продовольственный склад был пристроен со свободного от лестницы торца здания. А пионерские построения здесь проводились, потому что столовая — это общественное место. Для всех, а не только для первого и второго отрядов. Так сказать — «центр вселенной».
Между складом и бетонным забором, правой границы лагеря — грунтовая дорога к выезду через вторые — хозяйственные ворота.
За площадкой для построений — небольшое футбольное поле. Специальное. Для детей. Длиной шестьдесят метров. Для взрослых футбольные поля делают сто метров в длину. Правее от него, баскетбольно-волейбольная площадка. Если нужно играть в баскетбол — снимают волейбольную сетку. Нужно в волейбол или пионербол — снова натягивают. Обычно она всегда была натянута. Потому что чаще играли в игры с сеткой. Обязательно снимали её, только если проводился турнир по баскетболу. А так в баскетбол играли, как правило, в одно кольцо.
Пешеходная дорожка, что между кустами и футбольным полем, упирается в правый торец сцены открытого кинозала. Вдоль дорожки по кромке кустов — несколько лавочек.
В правом дальнем углу за спортивными площадками вдоль правой стороны ограждения — штаб лагеря: несколько вагончиков с кабинетами директора и других должностных лиц.
Чуть левее щита с распорядком дня, наискосок влево, ныряешь в длинную тенистую пионерскую аллею. Вдоль аллеи — щиты с пионерами-героями и редкие лавочки в шахматном порядке. В гуще зарослей слева и справа от аллеи — отрядные места. Каждая из площадок, отделённых друг от друга «стенами» кустов, оборудована лавочками, и используется для общих отрядных сборов, разучивания песен, обсуждения злободневных вопросов. Аллея выводит на пионерскую линейку. Как раз-таки для проведения торжественных мероприятий. Представляла она собой заасфальтированный прямоугольник с разметкой для построения отрядов, и маленькой трибуной. Возле трибуны — флагшток. Линейка находилась в левом дальнем углу заросшей территории и была огорожена ровным рядом берёзок.
Этот «лес» с аллеей наискосок, со всеми отрядными местами, линейкой и прочими площадками внутри вокруг опоясывают пешеходные дорожки. Фронтальная, как уже говорилось, пролегала перед щитом с распорядком дня, за первым корпусом и вдоль него. Слева — мимо туалетов. Справа — вдоль футбольного поля. Позади «леса» тоже была асфальтированная дорожка. А за ней, образуя тыльную границу лагеря, которая отделяет «Родину» от какого-то пансионата, стоит длиннющий одноэтажный барак. Ещё один жилой корпус. Назовём его третьим. Левым своим краем он примыкает к бельевому складу, а правым торцом — к «спине» сцены летнего кинотеатра, к закулисью.
За футбольным полем, между сценой, «смотрящей» вправо и радиорубкой, она же — кинопроекторская, расположена мощённая толстыми квадратными бетонными плитками танцевальная площадка. Если на танцплощадке расставить лавочки — получится кинозал под открытым небом. За танцплощадкой — бетонный забор, разделяющий лагерь и пансионат. За радиорубкой — вправо вдоль забора вплоть до директорских кабинетов — пустырь, заросший непролазным кустарником.

Ваня Соловьёв — тринадцатилетний паренёк с очень светлыми золотистыми волосами. С модной стрижечкой «Ровесник». С длинной, ниже кончика носа, чёлкой. И с серьгой-гвоздиком в левом ухе. Считал он себя уже достаточно взрослым. Ведь четырнадцать лет исполнится совсем скоро — в конце августа. Но о своём возрасте, чтобы придать себе солидности, говорил, что ему уже четырнадцать. Иногда добавляя — «почти». Приехал он сюда уже во второй раз. Впервые был в прошлом году. Так же в третью смену — в августе. Тогда был ещё совсем юным. Хотя уже задумывался о девочках, но дальше мечтаний дело так и не пошло;.
Ему в прошлом году очень серьёзным показалось мероприятие по усилению охраны и обороны лагеря к окончанию смены. В лагере была «тревога». Объявили опасность нападения местных. Все вооружались. Кто чем мог: перочинными ножиками, камнями, дубинами, в том числе и ножками от обеденных столов. Которые представляли собой весьма увесистые металлические трубки с квадратными фланцами на конце для крепления к столу. Очень грозное оружие, особенно для подростка. У него была как раз такая ножка.
Нападения так и не произошло. А чуть позже, уже перед самым отъездом домой, в один из последних вечеров ему удалось познакомиться с местными ребятами, которые совсем не были такими уж кровожадными, как их представляли. А наоборот оказались весьма даже приветливыми. Между Иваном и местными ребятами даже завязались какие-то приятельские отношения.
В этом году в первую смену приезжал сюда Ванин приятель — Дима Иванченко. По совету Соловьёва тоже познакомился с местными. Разговаривал с ними об Иване. Местные тепло отзывались о нём. И по приезде домой Дима рассказывал Ване, как он тут познакомился с двумя местными девушками лет по пятнадцать каждой, с которыми можно было бы замутить. Обе с именем Таня. Одна светленькая, с длинными вьющимися волосами. Вторая — тёмненькая. И что он им обеим рассказывал об Иване, и даже смог с ними договориться, что они обе будут встречаться с Ваней, когда тот приедет на третью смену. А самое главное из-за чего больше всего Ваня хотел встретиться с этими Татьянами, Дима рассказал, что как-то раз он ушёл со светленькой Таней вдвоём во время тихого часа купаться на море. На какой-то заброшенный пляж, среди каких-то камней. Ваня так и не смог понять что это за пляж. Ну да ладно потом разберёмся. И она купалась там без лифчика, сверкая своими прелестями. До близости у них с Димой дело так и не дошло. Времени Димону не хватило. Они слишком поздно познакомились. Через несколько дней уже смена закончилась и Дима уехал. Но его воспоминания о ней были очень яркими и впечатляющими.;
Глава 2. Панки

Вчера в обед вся команда жуковчан разместилась по своим отрядам. Соловьёв и двое его приятелей попали во второй отряд. Познакомились со всеми, кто прибыл раньше их и уже обживался там. Жуковская команда прибыла в лагерь предпоследними. Последними приехали ребята из Дубны. «Жуковский» и «Дубна» ехали в одном поезде. Дубнинцев было намного больше, чем жуковчан, и они оказались менее собранными: после выхода из поезда и до посадки в автобусы долго считались, чтобы никого не потерять. Жуковская команда вышла из поезда и начала посадку более оперативно, да и уместилась в один автобус. Приехали прямо перед самым обедом. А для дубнинцев даже обед пришлось задержать.

Первый подъём.
Первая зарядка: пробежка по морскому берегу, упражнения для разминки, отжимания.
Первый завтрак.
Все весёлые. Но многие брезгливо смотрят на еду. Не хотят после мамкиных пирожков есть лагерную «баланду».
Ваня Соловьёв со своими друзьями Борей и Серёгой сели за один стол. Они в жуковской команде были самые старшие из парней. И в лагерь они тоже ехали в одном купе. Четвёртым был паренёк помладше. А четвёртым за стол с ними сел парень из Белорусии — Лёша. И с ним они тоже как-то сразу сдружились.
— Чё тут всё такое стрёмное-то? — с отвращением произнёс Серёга.
— Да ладно тебе, Серый! — стал успокаивать его Соловьев. — Нормальный вроде хавчик.
— Не! Я такое есть не буду, — отказался Сергей. — Вон… компотика долбану и пойду.
— Компотика, блин! — тихонько усмехнулся Боря, глядя на стаканы с какао.
Все тоже усмехнулись.
Сергей и вчера ни на обед, ни на ужин ничего не ел, только пил, и ворчал так же. Началось всё с обеденного компота, поэтому он и стал говорить, что именно компотика долбанёт и пойдёт.
— Чё опять не будешь хавать? — встрепенулся Ваня. — Давай мне. Я заточу.
Он взял серёгину тарелку с молочной рисовой кашей, в центре которой жёлтой лужицей растаял кусочек сливочного масла, и переставил к себе, а потом глазами спросил у остальных, не желают ли они разделить с ним эту порцию. Кашу поделили на троих.
Сергей выпил какао, встал из-за стола и направился к выходу. Вожатые, завтракавшие неподалёку, окликнули его, велели вернуться за стол и дождаться окончания завтрака для всех. Он сел обратно.
Вдруг Ваня почувствовал как что-то плюхнулось ему на спину. Он сначала подумал, что капнула вода с потолка. Посмотрел наверх. Там было сухо. Он провёл рукой по тому месту на спине. Пальцы стали жирными, словно от сливочного масла.
— Маслом кинули, что ли? — выразил догадку Иван.
Сзади него вдруг загоготали. Ваня и весь его стол устремили взгляды в сторону откуда раздавался смех. За тем столиком сидело четверо парней неформального вида, примерно того же возраста, что Ваня и его друзья — тринадцать-четырнадцать.
— Панки, шо ли? — предположил Лёша, разглядывая смеющихся.
— Чё вылупился? — вдруг набыченно рыкнул на Ивана пухлый парень с того стола.
Соловьёв удивился, но не испугался. Он вопросительно указал на себя.
— Ты! Ты! — снова быканул крепыш. — Хер ли уставился?!
— Не ссы, — тихо сказал Боря. — Скажи ему, что после завтрака стрела. Я его угандошу, если что.
Ваня с быком был в совершенно разных весовых категориях. Да и не очень большому Борису не особенно-то поверил, что тот может уделать здоровяка. Но ведь не показывать же свой страх и слабость в первый же день! Так и зачморить могут вообще. Нужно было проявить смелость и решительность. Как говорится: «ввяжемся в бой, а дальше видно будет». Поэтому он не колеблясь указал пальцем сначала на панка, затем на себя, а после этого «нарисовал» в воздухе горизонтальный круг, как бы объединив их обоих, и потом, указывая на дверь, сказал быкану:
— После завтрака!.. — и ещё несколько раз потыкал на выход.
Второй отряд вышел из столовой раньше третьего, к которому относились неформалы.
Соловьёв с друзьями ждали наглеца на площадке перед столовой.
Вышли панки, их теперь было человек восемь, и чрезмерно самоуверенно направились к ним всей толпой.
У неформалов были не короткие причёски. Одеты они были стилизовано: в черные футболки с красочными принтами, также на них были изорванные, исписанные и изрисованные разноцветными шариковыми ручками джинсы, клёпанные ремни, шипастые браслеты, в левых ушах серьги: гвоздики, колечки, кресты. На джинсах были нарисованы головы с ирокезами, стрелки, молнии, разноформатные звёзды. У одного из них был нарисован неприличный жест рукой со средним пальцем, а рядом надпись объёмными кубическими буквами «Fack off». Ещё могли красоваться названия групп: «The Exploited», «Sex Pistols», «Metallica», аббревиатура названия группы «Гражданская оборона» — «Гр.Об.» и другие. У некоторых от ремня к карману висели цепи. На джинсы в разных местах по всей их поверхности были приколоты булавки, а на них болтались или ещё с десяток таких же булавок, или по нескольку ключей от жестяных пивных банок. При ходьбе эти прибамбасы позвякивали. Неформалы окружили четверых.
— Чё хотел? — набыченно спросил пухловатый крепыш.
— Зачем ты в меня маслом кинул? — спокойно спросил Ваня.
— Каким нахрен маслом? — нагло усмехнулся неформал и оглянулся на друзей. Те тоже надменно хохотнули. — Ну если и я, то что?
— Чувак, давай общение нормально начинать, — спокойно предложил Боря.
— А то что? — снова ухмыльнулся пухлый. — И вообще, чё ты лезешь? Не видишь, что ли, что я с этим базарю?
— Не «с этим»! — возмутился Ваня.
— Ладно не «с этим», — неожиданно легко согласился панк, взглянув на «гвоздик» в ухе Ивана.
— Вы вообще-то тоже толпой подвалили, — всё так же спокойно проговорил Боря. — Базарьте тогда один на один.
— А то чё? — повторился неформал.
Остальные панки нагло ухмылялись.
— А то я тебя уработаю! — зыркнув по сторонам, тихо сквозь зубы процедил Борис.
— Даже если и справишься, а это ещё под большим вопросом! — поднял бык свой палец вверх. — Нас тут двести человек! — он обвёл пальцем лагерь. — Всех в асфальт закатаем! Даже не сомневайся.
— Ладно, — угрюмо сказал Ваня, поняв, что договариваться бесполезно. — Пока расход. Но мы ещё встретимся! — он ткнул пальцем пухляша в грудь.
Толстяк тут же схватил его за палец и заломил. Ваня изогнулся и застонал от боли.
За секунду до этого огласили сбор второго отряда для выдвижения на море. Борис отвлёкся от диалога Вани и панка на окрик вожатых и проморгал этот момент.
— В следующий раз палец сломаю! — выпустив руку, агрессивно прорычал панк.
Боря поздно спохватился, чтобы вступиться за товарища — пухлый уже оттолкнул от себя оппонента. Поэтому Борис не стал ничего предпринимать, просто с досадой выдохнув. К тому же вожатые третьего отряда тоже стали созывать своих «пионеров» на море, и уже пристально наблюдали за своими подопечными панками и «нездоровой» движухой между ними и группой ребят из второго отряда.
— Мы здесь короли. Понятно?.. — с наглой ухмылкой добавил толстый и грозно заглянул каждому из жуковских ребят в глаза. — Дубна рулит! — громко произнёс он, победно вскинув руками, и, всё ещё угрожающе смотря расширенными от злости глазами на оппонентов, стал удаляться в сторону своего корпуса.
За ним кричалку хором повторили и его друзья. И тоже потянулись за своим «боссом».

Вечером была дискотека. Приехали двое парней с аппаратурой. Установили на передний край сцены немного в стороне ярко разрисованный щит с разноцветными мигающими лампочками и с надписью «ДИСКОТЕКА ПЛАЗМА». В центре поставили диджейский пульт, по бокам — колонки, и настраивали звук.
По телеканалу «2х2» в то время частенько мелькала реклама дискотеки «Мастер» с навязчивой музычкой, где в конце ритмично хором по слогам пелось слово «Ма-стер!», а после этого мужской голос спокойно и уже в полной тишине добавлял: «Дискотека».
Пока музыканты налаживали аппаратуру, кто-то из «пионеров», наблюдавших за процессом, подходили к сцене и под мелодию из рекламы пропевали: «Пла-зма — дискотека». Ди-джеи только улыбались в ответ.
Несколько местных ребят пришли на разведку. Среди них были Артур и Дима-рыжий. Ваня знал их с прошлого года и, как только они встретились, сразу поведал им про утреннее происшествие.
Артур — невысокий по-спортивному крепкий черноволосый паренёк лет шестнадцати-семнадцати.
— Давай вон в «лесок» зови этих неферов. — деловито предложил он. — Ща мы всех тут к нохгтю; прижмём.
— Их тут из Дубны двести человек! — предупредил Соловьёв.
— Ну и шо? — хохотнул Артур. — Мы ща ты;щу сюда приведём! Только свистни!
Ваня, трое его лагерных друзей и двое местных ожидали панков на пионерской линейке возле трибуны.
Из темноты «вынырнул» один из неформалов. Тот самый пухлый крепыш. Он смело и гордо шагал навстречу опасности. Но всё же по нему было видно, что он побаивается. Он был одновременно и толстым, и крепким, и духовитым. Вероятно и в драке был силён. Он уверенно подошёл к толпе. Остальные его друзья маячили там в темноте за деревьями, откуда вышел их главарь.
— Здорово, пацаны! — горделиво сказал он.
— Ну здорово! Как звать? — поинтересовался Артур.
— Паха;н. Ну… это… Паша! Какие-то предъявы ко мне?
— Ну есть такое, Па-аша, — поведал местный, растянув имя собеседника. — Меня Артур зовут. А шо остальные не подходят?
— Да они «ссут»! Как узнали, что вон эти пацаны местных позвали, так у них очко сразу на ноль упало! Вот так! — он приподнял одну ступню и постучал по внутренней части лодыжки ребром ладони. — До самой земли, блин!
— А ты шо, самый смелый, шо ли?
— Выходит, что так. За свой базар сам отвечать привык.
— А если мы тебя сейчас ухга;сим ваще; здесь!
— Ну значит заслужил.
— А они так и будут в кустах сидеть?
— Ну-у… пф-ф-р… — рассеянно выдохнул панк. — Не знаю. На их совести будет. «Ссут» они!
— Ладно. Хорош уже! — нетерпеливо влез в разговор Дима-рыжий. — Давай! Зови всех! Скажи, шо к йим тоже базар есь.
Паша позвал товарищей. Но ему пришлось всё же ещё и сходить за ними. Через минутку из темноты, что за периметром линейки на относительно освещённое место к трибуне начали «выползать» другие неформалы. Все были довольно сильно перепуганы. Напоминали Промокашку, когда тот выходил из подвала, окружённого милицией, в фильме про Жиглова. Кроме Паши вышло ещё человек семь.
— Давайте! Шагайте быстрей! — подгоняя их, командовал Паша.
— Смелее! Смелее, парни! — подбодрил подходящих и Рыжий. — Вот сюда становитесь! Вот так.
Когда все панки встали так, как им было велено и затихли в ожидании возможного наказания, Артур очень важно начал говорить:
— Итак, пацаны! Хочу донести до вас одну важную мысль. Если видишь кого-то слабее себя, никохгда; не надо не разобравшись наезжать или ещё как-то нехгати;вно вести себя в отношении йих. Потому шо никохгда; не знаешь, хто может за ними стоять. Это понятно?
Панки стали кивать в ответ и поддакивать.
Артур был весьма убедителен. Белая майка на загорелом теле хорошо подчёркивала его мускулатуру.
— Так вот… — продолжил он. — Эти пацаны — наши близкие. И за ними стоим мы — местные. А нас здесь поверьте очень не мало.
Снова по строю прокатился одобрительный ропот.
— Мы бы и сейчас, — он обвёл строй пальцем, — мохгли; бы ушатать вас всех. Надеюсь, вы это понимаете… Ну а если ещё хоть раз такое повторится, шо утром было, то мы сюда все придём, и всех вас хгро;хнем! Двести человек… триста… Не важно. Всех!
— Есть шо сказать? — обратился теперь к ним Рыжий.
Он был нормальным простым весёлым и компанейским пареньком лет семнадцати. Не великаном, но достаточно высоким. Худощавым. Со светло-рыжими волосами. Но сейчас он говорил строго и выглядел авторитетно.
— Ну что тут сказать? — снова бесстрашно ответил Паша. — Всё поняли. Осознали. Такого больше не повторится. Лучше дружить, чем враждовать, — он усмехнулся. — Тем более с местными. Да, пацаны?
«Да», «Да, Пахан», «Конечно», — ото всюду посыпались подтверждения слов лидера.
— Ну шо, Вань, верим? — спросил Артур, приобняв Соловьёва за плечо.
— Ну наверное верим, — смущённо ответил Иван.
— Извини, Вань! — сделал шаг вперёд Паша. — Не терплю чмыре;й и быков. Я сначала подумал, что вы быки какие-то. Решил наехать. Потом серьгу твою увидел, — Паша указал глазами на серёжку-гвоздик в ухе Соловьёва. — Но отступать-то уже поздно было. Ну и решил тогда вашу реакцию проверить. Очень надеялся, что ты мой наезд не «сха;ваешь». Так оно и вышло. И я рад. Спасибо, что не подвёл, — ухмыльнулся он. — А ещё я рад, что всё мирно закончилось. Без потерь. Ты мне сразу понравился. Захотел с тобой подружиться. Теперь вижу, что вы нормальные пацаны. Дружба?
— Дружба, — облегчённо выдохнул Соловьёв.
Они хлопнули ладонями в рукопожатии.
— «Гражданку» слушаешь? — поинтересовался Паша.
— Нет. А что это?
— «Гражданская оборона»! Это самая крутая панк-рок группа в Мире! Егор Летов — самый великий панк! Песню «Всё идёт по плану» слышал?
— Ну… может быть.
— У нас гитара есть. Потом побренчим, как-нибудь.
— У нас тоже гитара есть. Вон Боря;н играет.;
Глава 3. «Любовь с первого взгляда»

Закончилась первая полная неделя отдыха. Фактически, подошёл к концу четверг — восьмой день. День приезда тоже был четверг. Наступал уже второй уикенд.
Каждый вечер проходили дискотеки. Но обе Тани пока не спешили приходить сюда. За это время, кроме Артура и Димы, приходили ещё несколько местных ребят. Иван рассказал им про своего друга Диму. Местные по-доброму о нём отозвались. А также Ваня поинтересовался про двух Татьян, о которых знал от Димы. Ребята сказали, что девчонки придут на выходных.
«Пионеры» — Ванины друзья, отдыхающие в лагере, уже знакомились на дискотеках с девочками из числа отдыхающих и начинали с ними романтические отношения.
Соловьёву тоже приглянулась одна блондинка с длинными вьющимися волосами. Она приехала сюда из Дубны. Он приглашал её несколько раз на медленный танец, но заговорить о чём-либо не умел и стеснялся. Поэтому во время медляков, держа её за талию, что называется — «на пионерском расстоянии», просто молча переминался с ноги на ногу, боясь даже посмотреть ей в лицо.
Все дни в лагере были однообразными. Утром зарядка. После завтрака пляжный отдых или поездка на экскурсию. В самую сильную жару, после пляжа, какие-то сборы отрядов на отрядных местах или отдых внутри лагеря. После обеда — тихий час. Снова посещение морского берега. Вечерние отрядные сборы. Спортивные игры и соревнования или просто отдых в палатах, или в других местах на территории лагеря, кому где заблагорассудится. А после ужина — дискотека. Но наступил пятничный день.
Вместо вечерних сборов были выступления юных талантов от каждого отряда. А кульминацией вечера, перед ужином и дискотекой, было проведение конкурса «Любовь с первого взгляда». Участие в «Любви» принимать могли только три старших отряда. От каждого отряда — по одной девушке и по одному молодому человеку.
Во втором отряде, в котором состояли Соловьёв и та блондинка — Оля, с которой он танцевал, и вожатые и «пионеры» знали об их взаимной симпатии друг к другу. И, после недолгих уговоров, они согласились и их выдвинули для участия в конкурсе. Совпавшим парам должны были вручаться какие-то призы.
К конкурсу нужно было одеться поприличней. Иван был одет в бежевую с тонкими красными горизонтальными полосками рубашку-поло тонкой вязки, в голубые джинсы и белые кроссовки с цветными полосками по бокам. Оля была в чёрной футболке, в фиолетовом коротком пиджачке, в чёрных лосинах, в белой мини-юбке и в светло-розовых тряпичных тапочках. Это было очень стильно. По крайней мере с точки зрения Ивана.
От первого отряда на конкурс тоже представили пару с взаимной симпатией. Это выяснилось в ходе конкурса. Конкурсанты могли потихоньку общаться между собой. Проводящим этот конкурс о взаимной симпатии мальчиков и девочек конечно же не говорили. Так как это реально было подставой. От третьего отряда выдвинули двух первых попавшихся желающих. Парню из третьего очень понравилась Оля. Он непременно хотел её выбрать. Но Соловьёв предупредил его, что это бесполезно, что она в любом случае выберет Ивана. В итоге — совпало три пары. Видимо девочки сказали участнице из третьего то же самое.
К концу конкурса стало смеркаться. Приняв все официальные поздравления и получив символические подарки, Ваня с Олей ушли со сцены, обняв друг друга за талию. Они не вернулись к своему отряду в зал, а прошли вдоль одноэтажного барака — корпуса номер три. Потом через пионерскую линейку попали в ту самую стиснутую по сторонам зеленью стен из кустов пионерскую аллею. Там и днём-то тенёк, а сейчас было почти совсем темно. Прошли до конца аллеи и сели на последнюю лавочку, ближайшую к первому корпусу, стараясь скрыться от лишних глаз в густоте зарослей. Ведь большинство этих глаз сейчас находились на танцплощадке. Поэтому и ушли подальше от сцены. За ними шла ещё одна пара с конкурса — из третьего отряда, которая тоже решила уединиться здесь и расположилась на соседней лавочке.
Иван с Ольгой сели не облокачиваясь на спинку лавочки. Девушка сидела молча справа от Ивана, с прямой, словно у балерины, спиной, положив свои руки себе на колени. Смотрела прямо, иногда украдкой поглядывая на Ваню. А Ваня сел слева от неё, повернувшись к ней вполоборота. Правой рукой всё так же обнимая её за талию, не мог найти место для левой.
Олин вид был вполне спокоен. А как было на самом деле Соловьёв не знал. Он мог только догадываться, судя по своему состоянию. Но ему было не до этого. Ваня об этом даже не думал. Он сам испытывал двоякие, даже троякие, борющиеся друг с другом чувства: страх, мандраж и ещё какое-то необъяснимое ощущение. Дрожал всем телом, по крайней мере внутренне. Очень старался скрыть это. Нельзя же девушке, на которую имеешь виды, показать то, что ты чего-то боишься, или чего-то не знаешь. Ты же мужчина! Или уж как минимум старше её на целый год. Тебе уже почти четырнадцать лет. А ей ещё и тринадцати-то нет, наверное. А также страх сделать что-нибудь не так как надо. А как надо он не знал. Страх боролся с сильнейшим желанием накинуться на неё, заключить в свои объятья, впиться в её губы своими губами. Но это было бы слишком нагло и грубо. Может быть, положить свою левую руку, которую он долго не знал куда деть, и пристроил пока на своей левой ноге, на её коленку, обтянутую чёрной тканью лосин? Такую безмерно красивую и возбуждающую фантазии, так притягивающую взгляд и манящую дотронуться. И провести ладонью вверх по гладкой ляжке до юбки, а потом может и под неё «занырнуть». Ох, какое же это сильное, будоражащее всё его нутро чувство. Хоть это вроде и не так грубо, как в предыдущей версии развития событий, но зато более интимно, грязно и по;шло. Он сдержал и этот порыв. Они ещё так мало знакомы для таких смелых шагов. А вдруг это неправильно? Вдруг это оттолкнёт её? А этого никак допустить нельзя. Он ведь всё это, ради одной цели — «сломать целочку»… себе. Лишиться наконец-то к четырнадцати годам девственности по-настоящему. Многие его друзья уже не были «мальчиками». А ему всё как-то не везло. Но вот теперь-то уж наверняка повезёт! Но только терпение.
Желание боролось с чувством достоинства и меры, а наравне со вторым — и с чувством страха быть отвергнутым. Этот страх больше всех других чувств одолевал его. И в конечном счёте чувство меры и страха быть отвергнутым за свою чрезмерную напористость побеждало. Он только осмелился поцеловать её в щёку. И то когда уже позвали ужинать. До этого момента они просто сидели молча, остолбенев, не в состоянии заговорить друг с другом или сделать какие-либо манипуляции.
После конкурса они вроде как начали встречаться. Уже, так сказать, на официальном уровне. В этот вечер на дискотеке были всё время рядом. А на следующий день и впоследствии Иван, борясь со своим оцепенением, стал находить какие-то нужные слова для поддержания разговора в общении. Которые не шли на ум раньше из-за чувств робости и неумения общаться в таком ключе, что испытывал на лавочке.
На выходных местные девчонки так и не пришли. Не приходили они и в будни на следующей неделе. Зато снова пришли местные пацаны из старших: Артур и Дима-рыжий. С ними ещё был Кабан. Высокий и крепкий парень лет семнадцати. Крупный по комплекции, но немного пухлый. Всегда улыбается и шутит.
Они знали обеих Татьян, но не поддерживали с ними каких-либо отношений. Они вращались в другой, более старшей компании.
В прошлую их встречу было не до баб, и Ваня тогда ничего про Татьян не спрашивал. Зато теперь они пообщались на их счёт довольно плотно. Он всё про них выведал, что ребята знали. А также он рассказал парням про «тревогу» в прошлом году. Те, посмеиваясь, отвечали, что это кто-то из их малолеток закусились в городе с лагерными вожатыми или физруками. Те не позволили мальцам что-то украсть на рынке.
— Вот малы;е и бросили фразу: «Кабздец вам вечером!» — деловито и весело рассказывал Кабан. — Поэтому все ла;херные и «дристану;ли», всполошились. На самом деле нихто; и не собирался идти сюда драться. Делать не;хер, шо ль?.. Но если бы собрались, то никакие ножки от стола, особенно тебе,  — хохотнув, похлопал он Ване по плечу, — не помохли; бы. Но зачем конфликтовать? — уже серьёзно продолжил он. — И тах-то нам приходить нельзя. А ведь хочется и на дискотеку, и к вам… и к девчонкам, — лукаво он поиграл бровями. — А после шу;хера, охраны нахо;нят, и вообще не будут пускать. А так, худо-бедно, но можно.
Некоторые вожатые лично знали этих местных ребят и довольно лояльно к ним относились, не прогоняли с территории лагеря. Особенно Рыжего. Тот был безобидным, вежливым и добрым пареньком.

Наступила третья пятница пребывания в лагере.
Была дискотека. Пришли местные. Они не приближались к танцплощадке, чтобы лишний раз не «светиться» перед вожатыми и другим руководством лагеря, а кучковались возле одной из лавочек в середине дорожки, что у футбольного поля. Ваня подошёл к ним, поздоровался. Ребята поведали ему, что обе Татьяны пришли сегодня и хотят с ним встретиться. Он очень обрадовался этому.
Сначала его познакомили со светленькой Таней. Она была со стрижкой «Каре». Её волосы были прямые жёлтые блестящие, словно кукольные. Рост — совсем немного ниже Соловьёвского. Она была одета в красный короткий, до пояса, пиджачок с чёрной окантовкой всех краёв: воротника, лацканов, бортов, низа пиджачка и двух боковых карманчиков. Также на ней была чёрная обтягивающая футболочка и белые джинсы. Она была ярко накрашена: чёрные длинные ресницы, ярко-красные губы, голубые с серым тени вразлёт. Очень симпатичная, но грубоватая. Вульгарно, хамовато разговаривала, с акцентированным употреблением нецензурной брани. И как все местные — с южным «ХГЕ-каньем». Так же показательно курила и жевала жвачку. Кстати, Иван был подвержен адаптации собственной речи к акценту той местности, в которой прибывал продолжительное время. И к этому моменту тоже не редко «ХГЕ-кал» и «ШО-кал», из-за чего становился ещё более «своим» для местных.
Иван сперва подумал, что это та Татьяна, которая не стесняется свои прелести показать. Но затем подошла и вторая Таня. У которой были длинные светло-русые немного темнее, чем у первой Тани вьющиеся волосы со светлым мелированием. Точнее, волосы были натурального цвета, немного выгоревшие на солнце, что и придавало им эффект мелирования. Она тоже курила, но была гораздо более миловидная и не такая хамоватая и грубая, как первая. У натуральной блондинки был по-летнему неяркий макияж. Ростом она была совсем невысокая, едва превышала плечо Ивана. На ней была белая в обтяжку футболочка и лёгкая длинная — в пол белая юбка с широкой резинкой на талии. На юбке был рисунок из сереньких лилий с тонкими жёлтыми тычинками. Лилии занимали бо;льшую половину площади юбки и поэтому придавали ей общий серый оттенок. Юбка имела множество вертикальных складок, так как была скроена в виде круга большого диаметра. И по;лы юбки, свисая от пояса, образовывали это множество. То есть, если бы Таня смогла бы раскрутиться вокруг своей оси подобно балерине, то юбка при этом могла бы подняться на её талии, обнажая ноги и всё, что скрыто под юбкой. Прямо как у балерин. И, расправившись от складок, превратилась бы в горизонтальный круг двухметрового диаметра. Но это можно было только представить.
После некоторых выяснений, оказалось, что тёмненькая Таня недавно подстриглась под Клеопатру и перекрасилась в блондинку. А та, которая на данный момент была волосами темнее, и являлась той, о которой Дима говорил, что она купалась без верхней части купальника.
Ваня договорился, что будет встречаться с ними обеими. И рассказал им про Олю.
— Я с ней уже чуть-чуть замутил, — сказал он. — Потому шо вы до;лхго не приходили. И я вообще подумал, шо, может быть, вы и совсем не придёте.
— Как жешь к такому красавчику, блондинчику и не прийти;ть-то? — мило ответила Таня в юбке и умилённо потрепала его по волосам.
— Вы припухгни;те, шо ль, её? — пожимая плечами, сказал он. — Шо;бы она больше и не думала встречаться со мной.
— Ща всё сделаем! На километр к тебе больше не подойдёт, — сказала вульгарная блондинка-Клеопатра. — Всё будет в ажуре.
Говоря это, она, по-босяцки понизив голос, приподнимая при этом брови, посмотрела Ивану прямо в глаза и сложила из пальцев жест «окей».

Умывальник был общий на все отряды. Находился на открытом воздухе в специальной нише на уровне первого этажа корпуса номер один вдоль здания в дальней его части. В ближней к воротам лагеря половине находились: «Пионерская комната», медпункт с лазаретом и комната для каких-то бытовых дел. Медпункт и лазарет, как правило, пустовали. Кому летом охота болеть, когда все на море купаются? На втором этаже этого корпуса располагались третий и четвёртый отряды.
Во втором корпусе на первом этаже была столовая, а на втором — четыре помещения (палаты), отделённых друг от друга белёнными кирпичными стенами. Комнаты были большими и сквозными. С каждой из сторон: с балкона на лицевой стороне, выходившего на асфальтированную площадку и футбольное поле, и с балкона на тыльной стороне, где пустырь, имелись двухстворчатые двери. В двух ближних к лестнице палатах, размещался второй отряд: первая — мужская, вторая — женская. А в двух других — первый отряд: третья от лестницы палата — женская, а самая дальняя — мужская.
Перед отбоем, после того как Ваня умылся и направлялся к своему корпусу, его под лестницу подозвала Люда — подруга Оли и попросила, чтобы тот подошёл к Ольге. Девочки вместе приехали из Дубны и попали в один отряд. Люда встречалась с Ваниным другом Борей. Они все по счастливой случайности оказались во втором отряде. Иван прошёл под лестницу. Оля сидела на металлической перекладине жёлтого заборчика клумбы и горько плакала. Утирая слёзы и всхлипывая, она рассказала ему про местных девчонок.
Ваня, глядя на заплаканную подружку, испытывал чувство неловкости. Он и не думал, что может оказаться для неё так дорог. И не предполагал, что дело дойдёт до слёз. Личного опыта в амурных делах он не имел. Разговаривая с Татьянами, он посчитал, что те скажут Оле не подходить к нему больше, а она воспримет это как руководство к действию. Может быть, конечно, и всплакнёт тихонько в уголке. Но опасаясь предупреждения местных девчонок, не будет подходить к нему или предпринимать каких-либо ещё действий, подобных этому — через подругу. Побоится. И их кратковременный и не серьёзный роман на этом закончится.
Конечно, ему очень хотелось близости с Таней с вьющимися волосами. Которая при таких раскладах скорее всего состоялась бы. Он уже много раз представлял, как она купается без лифчика. А теперь он мог представить это, уже зная как она выглядит. И даже пытался представить, как он будет обнимать и целовать её. И даже представлял, как будет это делать с обеими Татьянами. Но Ваня не смог выдержать Ольгиных слёз. Так как он к ней уже привык. И она тоже ему нравилась. И даже была уже не безразлична. И вообще, он сам уже запутался и устал от этих интриг. В общем, несмотря на призрачные перспективы в плане интима с Олей и довольно ясные — с Татьянами, он всё же решил для себя, что будет только с Олей. Он, утишая, обнял её, стараясь успокоить, и пообещал, что будет только с ней, и что это какая-то ошибка.
На следующий день они мило общались. На пляже играли в карты. В лагере Боря и Ваня ходили к девочкам в палату в гости.;
Глава 4. Первый отряд

Вася Минаков был не очень высоким, но довольно крепким парнем лет шестнадцати. Он был немного похож на азиата: маленькие узковатые глазки, да ещё и раскосые немного. И щёки пухловатые и блестящие, особенно верхняя их часть. Видимо это и придавало его глазам восточный вид. Но вот только волосы у него были, в отличие от азиатов, светло-русые. Стрижка — короткая, похожая на «Ёжик» или на «Платформу»: по бокам и сзади коротко, а сверху золотистые кудряшки. Он единственный в лагере постоянно ходил в майке-тельняшке. Иногда надевал такую же полосатую футболку с длинным рукавом. Других футболок и маек он не признавал. Был мускулистым, спортивным. Занимался боксом. И погоняло у него было — Бо;ксер, с ударением на «о». Так его почти все и звали, даже вожатые отряда, если не на глазах у руководства. По имени называли только девчонки. И то не все, а те, что поскромнее. Да руководство лагеря, если ему приходилось с кем-то из них общаться. Он был не особенно разговорчив. Никогда ни с кем не спорил. Но это вероятно было потому, что другие с ним спорить не решались. Можно и отхватить было, если сильно спорить с ним будешь. Вообще-то в первом отряде были парни и постарше, и повыше, и понаглее Бо;ксера. И выглядели они по сравнению с ним гораздо внушительнее и мощнее. Но это была всего лишь иллюзия. Неоспоримым лидером по физическому превосходству был он. С его мнением все считались, но лидером, в смысле — предводителем или старшим над всеми он не был. Не стремился к этому. Он был флегматичен, молчалив и даже немного застенчив. Но это не помешало ему ещё на первой дискотеке познакомиться с хорошенькой девушкой из города Шо;стка, где-то в центральной Украине — Викой. С которой они вместе были распределены в первый отряд. Так они с той минуты, как он пригласил её на медляк, и стали встречаться.
Вика Морозова была весьма симпатичной девушкой с тёмными длинными волосами. Немного хамоватой, нагловатой и пробивной. Сразу нашла общий язык с вожатой — Ирой, с которой они были земля;чками — из одного города. А по иерархии старшинства Ира была второй в отряде после отрядного воспитателя Сергея.
У Вики была подружка — Юля. Тоже миловидная девушка с русыми пышными волосами по плечи. Приехала из Белоруссии. Она встречалась с Саньком Су;слиным — Сусликом. Ему так же, как и Бо;ксеру было шестнадцать. Но он в сравнении с ним был весьма щупленьким.
У Бо;ксера был приятель, с которым они сдружились ещё в самом начале пути в лагерь. Видимо, на фоне старшинства и силы по сравнению с другими. Звали друга Капотом. Вообще-то имя его было Паша. А фамилия Капа;тников. Отсюда и погоняло. Ему только в конце июля исполнилось семнадцать лет. Он был самым старшим в лагере. Был ещё один паренёк из Белоруссии, которому семнадцать должно исполниться в августе. Кроме этого Капот был неимоверно высоким. Выше него был единственный человек в лагере — один из физруков. Всего физинструкторов было двое: физрук и плаврук. Плаврук был выше двух метров. Второй тоже был не маленьким, но до Паши Капота не дотягивал.
Паша встречался со жгучей брюнеткой — Тоней с длинной толстой косой. Из-за смуглой кожи она была даже немного похожа на цыганку. Приехала отдыхать с севера Крыма из города Армянска, что на Перекопском перешейке. По-южному ХГЕ-кала и ШО-кала. Всё время шутила и заразительно хохотала.
Так как Тоня и Вика встречались с друзьями Бо;ксером и Капотом, тоже сразу сдружились. Девчонкам было по пятнадцать, только Антонине шестнадцать. Так они и дружили втроём. Ходили везде вместе. Ну а если были с парнями — так вшестером.
Вика смогла договориться со своей вожатой Ириной, чтобы та разрешила им троим ходить по ночам в палату к парням. Так и повелось у них: каждую ночь ходили к своим бойфрендам. Залезут под одеяло к пацанам и хихикают. Ну и целуются, конечно. Куда же без этого? Дело молодое. А в тихий час наоборот пацаны прибегали к девчонкам. А то у них вожатый любил в тихий час поспать. Ночами пропадает где-то, а днём отсыпается. А в женской палате всё равно никто не спит.
В мужской палате по ночам всегда было весело. Суслик каждый раз устраивал концерт. Он умел пародировать голоса известных личностей. Да и вообще был артистичным. Кстати и в конкурсе «Любовь с первого взгляда» тоже он со своей Юлей участвовал.
— «О!.. О-о! кхе… О-о-о!.. кхе… — Леонид Ильич, это не «о», а олимпийские кольца!» — рассказывал Суслик в темноте анекдот. Сначала окая голосом Брежнева с типичными паузами и подкашливанием, а потом говоря своим. А все вокруг, ещё пока пытаясь аккуратно и потихонечку, посмеивались. — «А Брежнев тем временем задремал: «К-х-х… К-х-х… К-х-х…» Все молчат. Даже пикнуть боятся, чтобы не разбудить. Но, генеральный секретарь ЦК КПСС вдруг очнулся и сказал: «Идея!.. Идея кхе!..» Все тут же достали блокноты и ручки и приготовились записывать идею, внезапно пришедшую в светлую голову Леонида Ильича», — так же меняя голоса, продолжал Суслик. — «Идея кхе, товарищи, кх нахожусь?»
Снова сдержанный смех покатился по палате.
— О-о! кхе… А! кхе… Это же кольца!.. Н-да кхе… С праздником, дорохи;е товарищи кхе!.. Бурные кхе… и продолжительные кхе… аплодисменты! Я кончил кхе…
Вся палата так и грохнула смехом. А артист, воодушевлённый овациями, продолжил, но теперь стал говорить торопливо, мягким приятным голосом и с южным акцентом:
— Дорохи;е тоуа;рыщи! Мы! — усё рукоуо;дстуо цэ-ка; ка-пэ-эс-э;с рады прыуэ;тстуоуать уа;с на нашем унеочэрэдно;м собрании! — говорил Суслик голосом Горбачёва, с типичными для того киванием, жестикуляцией рук и выпячиванием нижней губы. — Пырестро;йка, тоуа;рищи, идет полным ходом. Ужо с уо;симисят пя;тахга хго;да. Скоро усе; цели Пэристро;йки будут нами дости;хнуты. И мы с уа;ми, тоуа;рыщи, зажиуём у но;ом, тоуа;рищи, продуи;нутом о;бщестуе! Ура, тоуа;рыщи!
От хохота всё в палате ходило ходуном. Услышав смех через стенку, разделяющую мужскую и женскую палаты первого отряда, прибежали и другие девчонки. А также посмотреть представление пришла и женская половина вожатых. Вдруг кто-то из парней спросил:
— А ты Ленина или Сталина могёшь изображать?
— Ну Ленина можно попробовать. А Сталина — это порепетировать нужно.
— О! Давай чё-нить Лениным!
— Евою;ция, таа;ищи, свеыши;ась не дъя того, чтобы на мавзолее е;чи тоука;ть! Нам, таа;ищи, дъя этого и баанивечка; хватит! Помню, зае;з я как-то на баанивечо;к и такую хеыню; понёс, се;мисит йет йазабыа;ть не могут, таа;ищи!
Снова неудержимый гогот.
— Парни! Давайте-ка потише! — стала взывать к порядку вожатая Ира. — Давайте не будем так хгро;мко шуметь и смеяться. А то ещё директриса услышит, не дай Бох!
— Или ещё кто-то из руководства, — робко добавила и вторая вожатая.
Парни вняли их просьбам и утихли.
— Давай Ельцина лучше! — вытираясь от слез, пробасил Капот.
— Му!.. — коротко промычал Суслик, начиная произносить этот звук фальцетом, а заканчивая — низким и хриплым баритоном. — Дарахги;и рассия;ны! Сейчас мы пырыжива;им кризисный муме;нт нашей жизни! Му!..
Все тут же снова грохнули смехом и аплодисментами. И в самый разгар веселья, внезапно появился золотозубый вожатый Серёга. Все замерли от страха.
Серёга — бывший десантник, участник боевых действий в Афганистане. Все его передние зубы были золотыми. Очень жёсткий мужик. Выстроивший в своём отряде железные порядок и дисциплину.
— Продолжай, продолжай. Только не орать! — тихонько сказал вожатый и с удовольствием стал наблюдать за происходящим.
— Я-а-а!.. — тут же продолжил «Ельцин», — как Прызиде;нт Расси;йскай Фидира;сыи хочу сказать, шта-а-а-а… — хрипло растянул «Ельцин», и снова палата взорвалась от хохота.
— Так! Ну-ка потише, я сказал! — рыкнул Серёга, и все снова притихли. — Продолжай Суслик, — с довольной улыбкой велел он.
— Пыристро;йка ваша, Миха;л Сирхге;ич, уже прошла… а план её так и не достигнут…
Теперь снова заговорил «Горбачёв»:
— Мы, Борис Никала;ич, с Раисой Максимовной посоветовались тут… Я, знаете ли, всехгда; обсуждаю важнейшие решения с моей дорохго;й Раи;сочкой…
— «Раисочкой»! — покатывался от смеха Капатников.
— Ну-у-у и ваще;, — снова вступил «Ельцин», — ни пора ли нам, так сказать, для сухгре;ва при;нять на хгру;дь! Накатить, так сказать!.. С Новым хго;дом, дарахги;е рассия;ны!.. Нолива;й!
Снова грохнул хохот.
— А ну-ка цыц! — рявкнул золотозубый. — Разбежались все по койкам!
Уговаривать никого не пришлось. Все тут же умолкли и растворились во мраке палаты. Только кровати заскрипели. А у тыльных дверей столпилась перепуганная женская половина отряда.
— Дамы!.. на выход! — скомандовал Серёга, обеими руками указав в сторону женской палаты.
Девочки шустро зашлёпали сланцами по балкону.
— Ир, а нам можно ещё тут потусить? — поинтересовалась Вика у вожатой, выглядывая из-под одеяла Бо;ксера. — Мы тихо!
— Цыц!.. — приложила палец к губам Ира. — Лежи тихо! Пока Серёхга вас не видел, — пошептала она на ухо Вике. — А то вы;хгонит!
— Бо;ксер! Я пошёл. Ты за старшего! — отдал распоряжение Сергей.
— Серёг, а можно девчонки у нас ещё маленько потусят? — спросил тот в ответ.
— Можно. Только недо;лхго. И тихо мне тут! — пригрозил вожатый. — Всё! Я в сторону са-мо-хо-да.
Двое из подружек: Тоня и Юля уже вместе со всеми убежали к себе, и после того, как их Ира позвала обратно, они тихо как приведения снова проскользнули в мужскую палату и залезли под одеяла к своим парням.
Сначала парочки лежали тихо. Только перешёптывались да причмокивали иногда. Но потом Антонина вдруг захихикала и стала, всё сильнее похохатывая, что-то неразборчиво бормотать. А после и вовсе расхохоталась.
— Капот, хрен ли вы там делаете?! — недовольно пробурчал Бо;ксер.
— Ща. Пого;дь, — хохотнув, ответил Паша, и Тоня снова залилась смехом.
— Тоня, блин! — возмутилась теперь и Вика. — Тихо там соситесь! Хрен ли вы ржёте?!
— Да блин!.. — снова закатилась в хохоте «цыганка», но благо, что смеялась она не очень громко. — Он мне живот свой показал! — и снова приступ неудержимого хохота.
Все вокруг тоже стали посмеиваться, шептаться и высказывать свои догадки по поводу тониной «истерики».
— Ша-а-а… Ельцин тебе там привиделся, ша ли? — сострил Суслик ельцинским голосом. — Или ша-а?
— Я не знаю, чего она ржёт, — весело и басовито пропищал Капот, тоже довольно похохатывая. А потом, посмеиваясь, стал что-то тихо говорить подруге на ухо, видимо пытаясь её вразумить.
— Да нет… Какой, блин, ещё Ельцин?.. — всё не могла успокоиться Антонина. — Он… сначала… хговори;т: «Покажи титьки»… Ха-а-ха-ха-ха-а-а…
Вся палата уже потихоньку загудела от смеха, глядя на заразительно хохочущую девушку.
— А я, ха-а-ха-ха… ему… тохгда;… — через слово вздыхая продолжила Тоня, — и хговорю;: «Я — дура? Чи шо?» А-ха-ха-ха-а-а…
— Блин! Вот она дура! — весело прошептала Вика.
— …Сам, хговорю;, покажи сначала. Ха-а-ха-ха-ха-ха-а-а!!! — покатывалась «цыганка».
— Давай уже рожай быстрей, чё у него там такое? — тоже не в состоянии сдержаться от смеха проговорил Бо;ксер.
— Да бли-и-и-ин!.. — закряхтела Тоня. — Не мохгу;-у-у…
Вдруг резко открылась дверь.
— Хрен ли вы ржёте, как лошади?! — строго воскликнула Ирина. А за ней уже прибежали и «пионерки», и, с любопытством заглядывая через её плечо, пытались понять происходящее в палате.
— Короче!.. — немного облегчённо выдохнула Антонина, потом сделала несколько глубоких вдохов и, всё ещё содрогаясь от вырывающегося смешка, выдала: — Он… футболку задрал, короче… а там… И-и-и-и… — снова по-поросячьи завизжала она, — там, блин!.. всё черно; и закрю;чено!.. — и снова поросячий визг сорвался в гомерический хохот.
— Так чего тут смешного-то? — тоже еле сдерживаясь от смеха, исключительно из-за поведения «цыганки», а не из-за сказанного ей, спросил кто-то из парней.
— Вот и я говорю… — удивлённо подтвердил Капот. — Ржёт как дура… — он, украдкой указывая на свою подружку, покрутил палец у виска, при этом высунув язык, а после махнул на неё рукой.
Вся палата снова наполнилась хохотом. Смеялась и вошедшая вожатая, и все, кто прибежали за ней.
— Так! Хватит ржать, хговорю;! — уже пытаясь сдерживаться, скомандовала Ира. — Всё! Девки! Все на выход! На сехго;ня хватит вашего дурдома! Спать никому не даёте, блин!
Стоявшие за вожатой девчонки сразу же убежали в свою палату. А три девицы, лежавшие в кроватях своих бойфрендов, всё ещё похохатывая, стали прощаться с ними и потихоньку выбираться из-под одеял и тоже следовать за остальными.;
Глава 5. Киносеанс

Было уже за полдень. Скоро обед.
В курилке, что располагалась в «лесной зоне» между пионерской линейкой и площадкой для сушки белья недалеко от туалетов сидели девушки из первого отряда.
— Бо;ксер! Я с Иркой, короче, добазарилась! — бойко произнесла Вика, когда её парень со своими друзьями стали входить в курилку. — У нас в палате сёня ночью побухаем. С вас бухляшка! — добавила она с нотками иронии и надменности.
— О! Ништяк! — обрадовался Капот, достав сигареты и прикурив.
— Ко мне садись, Паш, — нежно позвала его Тоня, немного отодвинувшись и похлопав ладошкой по освободившемуся месту.
Капот плюхнулся на деревянную переносную лавочку, коими была оборудована курилка, и грубо притянул, подозвавшую его Антонину, схватив её сгибом локтя за шею.
— Ну шо ты делаешь?! — мило улыбнувшись, проявила некое подобие очень скромного возмущения Тоня, и как бы в наказание стала шлёпать наглеца ладошкой по руке. — Задушишь же! Бухга;й «закрю;ченный».
Все, кто это услышал и был в теме про «закрю;ченность» — засмеялись.
— Да не ссы, «прямая», не задушу! Так, придушу слегка только, — радостно парировал возмущение подруги здоровяк, всё ещё притягивая её к себе ближе. Потом поцеловал девушку в щёку и только после этого ослабил захват.
А в то же время Бо;ксер, присев к Вике и тоже грубо положив руку ей на плечо, обняв её за шею, стал обсуждать с другими парнями, где и как они будут доставать водку.
Курилка с четырёх сторон была оборудована четырьмя лавочками — доска на двух парных ножках по краям. Такими же, как на танцплощадке. Были ещё пара деревянных стульев со спинками. А вместо урны в геометрическом центре «помещения» был вкопан большой диск от автобусного колеса. По периметру, как и отрядные места, курилка была укрыта плотной растительностью.
— То;ка вы не особо хгубу;-то раскатывайте! — предупредила мужскую половину общества Вика, строго приподняв брови. — Ирка сказала, шо то;ка двоим можно: вон Бо;ксеру и Капоту… Ну троим, максимум! Вон Суслика ещё можно взять! Да, Юль?
Юля в это время сидела верхом на лавочке и влюблённо разглядывала лицо Суслика, сцепив пальцы вытянутых рук у него на шее, и при этом смачно прича;вкивая жевала жвачку. Вдруг она удивлённо и возмущённо вылупила на сказанное Викой свои глазищи, мол: «Как такое мероприятие и без Суслика вообще возможно?» Потом по-лошадиному пошлёпала губами и нарочито пробасила:
— Коне;ша! — потом снова повернулась к объекту обожания и уже нежно добавила: — Развлекать нас бу;ишь, да?
После этого она надула большой пузырь из жвачки, который лопнул и повис у неё на носу. Она привычно смахнула его языком обратно в рот.
Суслик вдруг сморщился, почти зажмурив глаза и по-ельцински устало произнёс:
— Му!.. — потом сделав небольшую «передышку», продолжил: — Что-то стало холодать! Не пора ли нам поддать, дарахги;е россия;ны?!
Все засмеялись и стали просить, чтобы он ещё чего-нибудь этакого исполнил. Но в это время в курилку стали входить другие «пионеры» — ещё человек пять.
— О! Здорово, пацаны! — встрепенулся пародист. Он скинул со своей шеи руки возлюбленной, проворно поднялся с лавочки и стал здороваться со всеми входящими за руку, теперь изображая Горбачёва: выпячивая нижнюю губу и кивая.
Сначала вошли четверо из панк-бригады третьего отряда: Паша и его друзья. Один из них был с гитарой.
Зра;суйте, таа;ищи! Зра;суйте! — приговаривал Суслик. — Пырестро;йка пошла ещё у о;семьдесят пятом хго;де. Мы, таа;ищи, на полную уключи;ли проже;хтор, так саза;ть, пырестро;йки. Усё нормально! Мыханиза;торы уыполня;ют свои задачи у полях. Усё, так саза;ть, идет по намеченному цэ-ка ка-пэ-эс-эс плану!
Один из пришедших сразу же затянул: «И всё идёт по плану-у». Все смеялись на каждую фразу пародиста. Входящие пожимали руки присутствующим. Гитаристу уступили один из стульев. Последним заходил совсем маленький мальчонка лет десяти, но вёл он себя со старшаками бойко и весьма самоуверенно и нахально. Причёска у него была похожа на обычную — короткую, но сзади по шее до середины спины струились волнами длинные тёмно-русые волосы.
— Здорово, пацаны! — радостно, но по-босяцки гнусаво воскликнул он детским писклявым и хриплым голосом. — Привет, девки!
Гитарист тем временем уже наигрывал песню «Гражданской обороны» «Всё идёт по плану». Паша и другие панки сразу же уселись возле маэстро прямо на землю и, с серьезными лицами, стали активно подпевать.
— Ты чё, блин, Сады;к? Какие ещё «девки»?! — возмутилась одна из молчавших до этого девушка. — Чё грубишь-то? Охренел? Попутал, что ли?! Перегрелся?!
Кроме девчат из первого отряда, здесь сидели несколько девчонок из третьего. Возрастом они были лет по тринадцать. Это «пионерка» была как раз из третьего.
— Маня, не трынди; давай! И не учи меня жить! — выпалил мелкий наглец. — Лучше помоги материально!
Все так и грохнули смехом, заглушая хор. А когда хохот немного успокоился, все притихли, перестав спорить и переговариваться. И даже музыканты стали петь потише и вместе со всеми наблюдали за комедийным «театральным» действием с Садыко;м в главной роли.
— Смари;, смари;! Ща Садык ещё чё-нить отчебучит, — шепнул один из парней первого отряда другому. — Он вообще прикольный пацанчик!
— Правда! Дайте сигаретку! — жалобно и гнусаво пропищал Садык.
— У меня только «Золотой пляж», — протянул мальцу пачку с рисунком ракушки Паша-панк.
— Пофиг! Можно и «Пляж», — согласился тот и уже потянулся за сигаретами.
— Фу, блин!!! «Золотой пляж»!!! Говно какое-то! Как вы его вообще курите?! — вдруг возмутилась Ксю;ха — подружка Мани, тоже из третьего отряда. — На вот «Элэ;м» лучше! — протянула она малому сигарету «LM».
— О! Благодарочка, Ксю;ндер! — обрадовался малец, принимая дар, уже не гнусавя. — Маня, блин!!! Дай посидеть-то ребёнку!
— Вот наглёж! — тихо промолвила Маня и уже громко возмутилась: — Видишь, места нет!.. Чё я тебе, рожу; что ли? — снова тихо усмехнулась она.
— Ну, Маня… ну возьми сиротку хоть на коленочки, — сложил в мольбе ручки Садык и похлопал ресницами.
Все опять покатились со смеху.
— У ти. Бо;зе ти мой! Иди сюда, мой махонький, — смягчившись, засюсюкала Маня, и маняще протянула к нему руки.
Садык радостно плюхнулся к Марии на коленки.
— Блин, слоняра! Раздавишь! — снова возмущённо взвизгнула Маня, а после снисходительно засмеялась.
Раздался всеобщий смешок.
— Да ладно тебе, Маню;ник, я же мягкий и пушистый… Как котик! Мур-мур! — мило улыбнулся мальчик и чмокнул Маню в щёчку.
Все снова безудержно засмеялись.
Когда смех стих, старшие ребята вернулись к своей теме про алкоголь.
— А вы чё, бухать собираетесь, что ли? — удивился Садык. — А мне можно с вами?
— Ага! Можно! — хохотнула Маня. — Шуруй вон в первый отряд в бабскую палату. Ночью!
— Ну блин! Я думал вы вечером где-то здесь собираетесь, — расстроено проговорил Садык. — Маня, давай тоже замутим побухать?
— Иди в очко! — возмутилась Маня. — Валька  нам потом таких трындюле;й выпишет!
— Ладно-ладно. Молчу, — согласился мальчик. — Маня, можно я кашляну?
— Ну кашляни, — удивлённо пожала плечами Маня.
Малой покашлял. Все молчали в ожидании чего-то неординарного со стороны Садыка;. Но тот лишь, устроившись поудобнее, молча курил, пуская колечки.
Нависла пауза. Только Бо;ксер с ребятами продолжали потихоньку обсуждать свою тему.
Садык сделал несколько последних затяжек, бросил окурок в урну и сказал:
— Маня, можно ещё кашляну?
— Да кашляй сколько влезет! Хрен ли ты спрашиваешь? — скривившись несколько в смущённой улыбке от глупости несмышлёныша, возмутилась та.
Садык тут же громко и смачно выпустил газы.
— Блин! Ты ваще охренел, что ли?! — брезгливо спихнув с себя парнишку, еле сдерживаясь при этом от смеха, завопила девушка. — Иди отсюда! Придурок, блин.
Вокруг все просто давились от хохота.
И тут в курилку внезапно ворвались двое высоких спортивных мужчины лет под тридцать — лагерные физруки. У первого — плаврука на шее висел свисток.
— Чё тут делаете? — грозно спросил мужик со свистком.
— Ужин ждём, — почти стройным хором удивлённо ответили ребята.
— Другого места нет, что ли?
— Да мы и покурить заодно, — вступил в диалог Капот, показывая дымящийся окурок в руке.
— Не рано, курить-то?
— Мне? В самый раз.
— Пионерам не положено курить, говорю! — повысил голос мужик.
— Да я и не пионер, — усмехнулся Капатников.
— А чего тогда в пионерский лагерь припёрся? — снова нахмурился плаврук.
— Товарищ физинструктор! — ласково улыбнулась Вика. — А нам Олеся — старшая пионервожатая разрешила. Первому отряду.
— Да? Я спрошу у Олеси, предупредил инструктор по плаванию. — Но я смотрю, тут не только первый!
— А мы и не курим, — возразил Паша-панк. — Мы вон на гитаре поём.
— Всё, я сказал! Не;хер тут сидеть! Валите давайте по отрядам! — скомандовал мужик. — Скоро обед!

После ужина впервые за всё время устроили киносеанс. На площадке перед сценой снова, как и во время конкурса, расставили лавочки. Расстановкой занимались младшие «пионеры», лет десяти-одиннадцати, из пятого и шестого отрядов. Старшая пионервожатая, как всегда в пионерском галстуке, суетливо бегала туда-сюда, активно и звонко, но несколько осипшим голосом от необходимости часто повышать его, раздавая всем указания, как именно и куда нужно ставить лавочки, словно играя лавочками в тетрис. А в это время начали налаживать кинопроектор и другую аппаратуру. На экране засветился прямоугольник. Иногда на нём проскакивали какие-то кадры и обрывки видео, а одновременно с этим из колонок раздавались резкие, громкие и весьма неприятные и режущие слух щелчки, удары, треск.
Кто-то уже начал занимать лучшие места. Но Олеся крикливо предупредила их:
— Рассаживаться будем по отрядам! Как в прошлый раз, на «Любовь с первого взхгля;да»!

Иван с Борисом в это время были в туалете.
На стене со старым голубым кафелем напротив кабинок коричневой краской было написано предупреждение: «БУМАГУ В УНИТАВ НЕ БРОСАТБ!» Кто-то, видимо ещё по свежей краске, пальцем решил подвести пару полосок: у буквы «З» в слове «унитаз», превратив её в «В», и соответственно в самом конце — переправив мягкий знак в букву «Б». Каждый раз при посещении данного заведения в глаза бросалась эта навязчивая надпись. И пока ты там, невольно постоянно перечитываешь её по нескольку раз, а взгляд все время цепляется за эти аккуратно подправленные буквы: «БУМАГУ В УНИТАВ НЕ БРОСАТБ!»
Ещё находясь внутри парни услышали какой-то шорох, возню. А выходя, они застали перелезавших через забор снаружи внутрь пару малолеток.
— Стоять! — скомандовал Соловьёв и схватил одного из мальчишек уже спрыгнувшего со стены за рукав. — Откуда?
Мальчики в испуге вылупили глаза на старшаков и прижались к стене.
— Откуда, спрашиваю?! С какого отряда? — повторил вопрос и Боря, приблизившись и нависнув над вторым пареньком.
— Да мы это… в мага;з ходили, — сразу начал оправдываться тот. — Там вон шоколадки дешёвые. Будете?
Он достал из-за пазухи и протянул Борису плитку шоколада. Боря взял шоколадку. Покрутил её в руках и сказал:
— Да это не шоколад! Это соевые плитки.
— Ну и ладно! Всё равно вкусные! — воодушевился мальчонка. — И сто;ят недорого. Берите! — настоял он и протянул ещё одну плитку Ване.
— Ну ладно. Спасибо, — улыбнулся Иван.
— Как звать? — спросил Боря.
— Садык, — ответил раздатчик «гуманитарки».
— С какого отряда?
— С третьего.
— С третьего? А сколько тебе лет-то?
— Десять.
— А как тебя в третий-то взяли? Там же вроде двенадцать-тринадцать лет? — снова вступил в разговор Соловьёв.
— Да за меня девчонка одна попросила. Соседка моя. Мы в одном доме живём. Дружим. И пацаны тоже! Меня и взяли.
— Какие пацаны? Панки эти шо ль? — усмехнулся Ваня.
— Ну да. А чё? Нормальные пацаны.
— А тебя как звать? — обратился Боря ко второму мальчишке, которого Ваня всё ещё крепко держал за рукав. — Да отпусти ты его уже!!!
— Я Тёмка, — шепеляво ответил тот, потирая место, за которое недавно держал его Соловьёв.
— Ты тоже из третьего?
— Не-е-хе-хе-хет! — радостно замотал головой Тёмка. — Я из пятого!
— Друзья, что ль? — уточнил Борис.
— Ну да, — сказал Садык. — В одном классе учимся.
— А чё за имя у тебя такое? Садык! — спросил Ваня, подняв палец кверху. — Татарин шо ль? Вы откуда, вообще?!
— Почему татарин? Русский! — спокойно и твёрдо сказал Садык. — Так-то я Саша. Это погоняло такое.
— Так откуда вы? Из Дубны, что ль? — повторил вопрос Ивана Борис.
— Ну да.
— Ясно, — сказал Боря, отламывая от подаренной «шоколадки» квадратик. — Мы из второго, если что. Приходите в гости. Обращайтесь, если помощь понадобится.
— Хорошо. Спасибо, — улыбнулся Садык, достав сигареты. — Курить будете?
— Не. Мы не курим, — сдвинул брови Боря. — Ладно. Пойдём мы. Пока!
Они пожали друг другу руки.

Сумерки уже заволокли лагерь. Включились фонари. Почти все уже расселись в зрительном зале. Каждый отряд сидел компактно, на своих лавочках: младшие — впереди, старшие — на задних рядах. Вожатые разных отрядов по очереди просят поднять руки своих подопечных и пересчитывают их, чтобы никого не потерять. Все в приподнятом настроении. Шептались, что показывать будут американский фантастический фильм «Чужие».
Наконец-то экран потемнел. Свет на сцене погас, а также потухли все фонари вокруг кинозала. Из колонок раздалось шипение. Эта таинственная обстановка завораживала. Все притихли.
Вдруг затрещали ритмичной дробью барабаны. Экран прояснился, и на нём появилось рисованное жёлтое строение на фоне тёмно-синего неба и шарящие по небу лучи мощных прожекторов. Строение было выполнено в виде букв «20th Century Fox». Оркестр заиграл торжественную музыку. В зале зааплодировали и радостно засвистели. Оркестр стих. Экран снова погрузился во мрак. В зале наступила полнейшая тишина. Низкими частотами начал завывать ветер. В центре экрана стали появляться надписи на английском. Переводчик произнёс: «Фильм Джеймса Кемерона». Дальше надписи стали появляться то сверху, то снизу, а в центре замаячили какие-то размытые полоски. Они стали расти, менять свою форму, превращаться в некое подобие облаков, то темнеть и уменьшаться, то снова становиться крупнее и ярче. По мере появления надписей переводчик называл актёров: «Сигурни Уивер… Майкл Бьён… Пол Райзер…» и так далее. Надписи стали появляться по две, потом по четыре, а когда последние титры исчезли, облако из полосок стало растягиваться по горизонтали. Вой ветра превратился в нарастающий музыкальный гул. Облако стало проявляться в тонкие высокие синие светящиеся буквы «ALIENS». Грохнули барабаны, оборвав музыку, а переводчик перевёл как «Чу;жи». По залу покатился осторожный ропот по поводу странного перевода. Далее центральная буква «I» начала светиться всё ярче и ярче, пока исходящий из неё белый свет не заполнил весь экран. За этим пошли кадры тёмного неба и туманностей на его фоне. Из глубины туманности появился космический корабль и стал медленно приближаться. Показали внутреннюю обстановку корабля: пустое кресло и пульт пилота, шлем от скафандра, на стенах провода, лампочки. Всё покрыто инеем. Спальная капсула. В ней спит женщина. Вдруг заморгал монитор компьютера. Раздался пульсирующий звук, наподобие сигнала тревоги. На мониторе появилась предупреждающая надпись. Переводчик произнёс: «Ува;ха! Зблы;ження з объектом!»
Весь зал так и грохнул от хохота.
Стали активно обсуждать смешно звучащие для ушей русскоговорящих людей словечки. Через некоторое время вожатым пришлось даже призывать подопечных к порядку и соблюдению тишины. Хотя для большинства вожатых тоже было непривычно слышать украинский перевод фильма. Понемногу все привыкли и перестали обращать на это внимание. Смысл фильма всё равно был понятен.
В то время появилось много новых телеканалов и на одном таком, под названием «Super Channel», всё время крутили иностранные фильмы без перевода. Одним из таких был фильм про поезд, на котором везли древний саркофаг со скелетом, найденном в вечной мерзлоте. Эта заледеневшая мумия иногда оживала и смотрела единственным светящимся красным глазом, ослепляя и убивая людей. Одни из ослеплённых просто умирали, а некоторые превращались в зомби и так же могли ослеплять и убивать, смотря на жертв такими же светящимися красным глазами. И даже на английском языке общий смысл можно было понять. А в русском и украинском много схожих слов. Лишь иногда, когда серьёзные и даже ужасающие сцены на экране в данном переводе звучали уж совсем нелепо смешно, весь зал снова взрывался хохотом.

После отбоя Вика, как обычно пришла к Бо;ксеру и залезла к нему под одеяло. Другие девочки наоборот не как обычно не пришли.
— Ну шо, водя;ры взяли? — прошептала она.
— А как же? — довольно расплылся в улыбке парень, принимая от подруги нежный поцелуй.
— Ну всё! Пошли тохда; давай! Шо разлёхся? — как будто бы разозлившись, толкнула она его, а потом снова поцеловала. — Всё! Мы там уже всё прихото;вили. Берите водяру и приходите.
В проходе между кроватями, на которые они уселись вшестером стоял стул со спинкой, а на нём — три чашки, полторашка газировки и на тарелке были разложены закуски: немного хлеба и печенья, а также фрукты и сладости.
— О! зашибись «стол»! — одобрил Капот, доставляя туда же две бутылки водки.
— Ну и шо ты сел? — возмутилась Тоня. — Открывай! Наливай! Шо как маленький? Учить надо?
— Ну… давай, девчонки! За всё хорошее! — довольно проговорил Капот, наливая.
Девушки покивали, тихонько чокнулись и скромно по очереди выпили, сильно морщась, стараясь побыстрее запить газировкой.
— Ну… давай теперь мы, — улыбаясь сказал Бо;ксер, подняв вновь наполненную чашку.
Они чокнулись с Пашей и с Сусликом. Получилось, что Бо;ксер чокнулся ручкой. Та отлетела, звонко брякнула о тарелку и покатилась по полу.
— Блин! Разбил, шо ль? Капец! — недовольно воскликнула Вика. — Аккуратно! Чашки казённые! Вы хоть не разбейте!
Парни так же по очереди стали пить, передавая друг другу запивку. Когда очередь дошла до Суслика, всё содержимое чашки не поместилось ему в рот. Он проглотил всё за раз. И не запивая, почавкал, как бы пытаясь распробовать.
— Пипец, блин! Смотри: даже не морщится! — брезгливо скривилась Вика.
Суслик поболтал чашку с остатками. Потом плеснул это в рот, снова почавкал и только тогда стал запивать.
— И допил ещё! Смари! — с отвращением сморщилась Вика. — Как чай пьёт! Фу!
Потом выпили ещё. И ещё. Пошла вторая бутылка. Захмелели. Снова вспомнили про «черно; и закрючено». Стали обсуждать это, стараясь смеяться потише.
Бо;ксера немного качнуло. Он, сидя на кровати, отклонился назад, и, чтобы не завалиться, опёрся рукой на кого-то лежащего. Лежащий там заворчал и поднялся.
— Минаев, блин! — своим хрипловатым голосом воскликнула недовольная Ира. — И так сидите тут ржёте, как лошади! Ещё меня полапать, шо ли решил?
— Ой, блин! — испуганно отдёрнул руку он. — Прости, Ир! Я, чтобы не завалиться, рукой удержался.
— Ваще нормально! «Чуть не завалился» он! Ви;чки тебе мало, шо ли?
— Да не… Прости! Правда! — уже со смешинкой в голосе проговорил Бо;ксер. — Я и не думал, что это твоя вообще кровать!
— Ахга;! А чья же ж ещё?
— Да я думал тебя вообще нет здесь, — смутившись от неловкости положения, он, отвернувшись от собеседницы, стыдливо зажмурился и высунул язык, а потом, повернувшись обратно, со смешком добавил: — Тебя полапать, что ли некому?
— А хде ж мне ещё быть?! — одновременно с Бо;ксером стала Ира отвечать на его первый вопрос. — Да, блин! Хто б меня полапал?! Сплю и вижу!
— Ну… не знаю. Серёга вон вообще почти никогда не ночует. Я думал вы — вожатые все так…
— Ахга;! Это вон Олеська в отдельном вахо;нчике живёт. Э;нтот кобе;ль к ей и хоня;ет. И не тока к ей! А мне шо, куда идти;ть?..
— Ну… не знаю там… Мужиков, что ли мало?
— К сантехнику Степанычу, шо ль податься на строительный склад, шо за умывалкой?! — усмехнулась вожатая. — Или дворнику? Хто он там? Или к Толику к е;нтому — дистрофику, шо ль, со второго отряда ? Хрен писклявый! Он ваще педик, по-моему!
— Да ладно тебе. Не кипятись. Бушь с нами?
— Шо там у вас? Мараться тока! Допивайте бастре;й да по койкам! — проворчала Ира и отвернулась от застолья, снова укрывшись с головой одеялом.
Она вообще была похожа на выпивоху. Но в лагере воздерживалась. Видимо, ответственность за детей не позволяла ей расслабляться. Ей было лет двадцать пять, но выглядела она постарше. Маленького роста. Никогда не красилась, даже губы. Волосы были не длинные, всегда растрёпанные. Голос хриплый. Про такие обычно говорят — пропитой, прокуренный.
Остатки допили быстро. И, убрав всё со стула на тумбочку, расползлись по койкам.
Тоня снова постоянно, но на этот раз тихонечко хихикала. Юлю с Сусликом вообще было неслышно, как будто их вовсе здесь нет. А Бо;ксер, захмелев, стал приставать к Вике.
— Так! Руки убрал! — строго, даже злобно огрызнулась она.
— Да ладно тебе, — с наглой хмельной ухмылочкой вожделенно промурлыкал парень.
— Я тебе тохда; ещё сказала, шо тока выше пояса! Туда не лезем! Шо из е;тахга тебе не поня;на?
— Ну ладно-ладно. Всё. Не буду больше.
— Минаев, блин! — снова недовольно просипела Ира с соседней кровати (недавнее застолье было в проходе между её и Викиной кроватями). — Вы шо там, тихо сосаться не можете, шо ли? Ви;чка! Засунь ты ему уже титьку в рот, пусть молчит! Заколебали, блин!
Вся палата, точнее те, кто ещё не спал, стыдливо захихикали.;
Глава 6. Тёмка

Полдень.
Жара.
«Пионеры» пришли с пляжа и, в ожидании обеда, от «нечего делать» занимаются чем попало: кто в палате роется в тумбочке или в сумке с личными вещами, кто на кровати лежит и «плюёт в потолок», кто в тенёчке на лавочках сидит, а кто и шарахается по территории лагеря в поисках развлечений.
На вторых воротах в это самое время дежурят двое ребят из первого отряда. К ним «в гости» пришли Бо;ксер с подружкой Викой, Капот с Антониной и их близкие. Народу собралось больше десяти человек. Были даже двое из второго отряда. Им было по шестнадцать лет. В первом отряде места для них не хватило, поэтому их поселили во второй. Но общаться они старались по возможности со своими сверстниками из первого, а не с «коллегами» по второму отряду.
Благо, что беседка большая. Все заходят, рассаживаются на лавочки по периметру беседки. Всем места хватило. Правда некоторым девочкам всё-таки пришлось устраиваться на колени к своим парням. Все прикалываются, смеются. На главных воротах беседка совсем маленькая, там такое было бы вообще невозможно.
— Здорово, Петя! — зайдя в беседку, и стараясь вести себя по-босяцки разнузданно и нагло, сказал Капот, подавая руку одному из дежуривших.
— Нормально, — отвечая на приветствие, скромно улыбнулся Петя.
— Как дальше жить-то будем, Петя? — продолжил опрос Паша Капатников.
— А как? — не понял Петя.
— Ты, Петру;шин, сегодня две бутылки газировки и сиги должен. Помнишь? — нагло проговорил Капот.
— Ну да, — угрюмо опустил глаза Максим Петрушин по прозвищу Петя.
— Петрушин! Ты шо, блин, как тёлка-то себя ведёшь? — наиграно возмущённо влезла в разговор Вика, сидевшая на коленях у Васи Бо;ксера. — Скажи ему: «Нет!» И всё тут! Шо ты мнёшься-то, блин, всё время? Или вон с малолеток стряси! Напряхги; их! А если шо, пацаны вон тебя всехгда; поддержат. Да, пацаны? Хорош лоши;ться-то уже!
Одни парни как-то недоверчиво и саркастически загудели. Другие — засмеялись, но всё же большинство согласно закивали.
— Да и вообще, пацаны, хорош уже его чмори;ть! — продолжила защитную линию Петрушина Вика. — Он же наш! Из первого отряда!
Петя был щупленьким, скромным, воспитанным и приученным к хорошим манерам пареньком лет пятнадцати. Его затюкали в отряде. Потому что он не мог никому ничего возразить и тем более ответить грубостью на грубость. Он был слабым и физически, и морально. Не мог постоять за себя и боялся всего и всех.
— Ну ты, Морозова, задвихга;ешь конечно! — восхитился речью Вики один из парней со второго отряда. — Я полностью сохгла;сен, шо своих всехгда; поддерживать надо!
— А хто завтра в музей Айвазовского едет? — неожиданно решила сменить тему разговора Тоня. — Мы с Пашей едем. Хто ещё?
Все тут же оживились, загалдели, и бурно начали обсуждать грядущую поездку на экскурсию.
— Так! Это шо тут за собрание ещё?! — «вынырнув» из-за продовольственного склада, сиплым голосом прокричала старшая пионервожатая. И быстрыми широкими шагами направилась в сторону ребят.
Все резко притихли и зашушукались.
— Нарисовалась, блин! Хрен сотрёшь, — с улыбкой разочарования проговорил Бо;ксер.
— Опять сейчас начнёт мозг парить, — соглашаясь с ним, высказался и Капот.
Олеся подошла и, уперев руки в бока, уверенно и строго осмотрела ребят.
В этот момент она стала напоминать актрису Надежду Румянцеву из фильмов «Девчата» или «Королева бензоколонки», в то время, когда её героини сердились. Они вообще были похожи и внешне, и небольшим ростом, и манерами.
— Капатников! Минаков! — звонко и сердито назвала она фамилии самых старших и самых приметных в отряде да и во всём лагере ребят. — Шо это вы тут за собрание устроили?!
— Да мы вон дежурных навестить пришли, — сразу же нашёлся Капот. — Да, Петя?
Он хлопнул Петрушина по плечу.
— А вы чего тут? — обратилась Олеся к двум парням из второго отряда. — Там Толик вас потерял! А ну-ка «дуйте» к себе! Быстро!
Те угрюмо и молча сразу же вышли из беседки и спешно засеменили через пустырь к своей палате, поднимая задниками сланцев песчаные фонтанчики.
— К вам пополнение! — снова обратилась она к Капоту и Бо;ксеру. — Серёхга вас тоже ищет! Шуруйте в палату! Кровать там принести. То-сё.
— Чё за пополнение? — прямо опешил от удивления Капот. — У нас же и так места нет!
— Из пя;тохга отряда, — поведала Олеся. — На перевоспитание. Так! Всё! Хватит болтать! Марш в отряд! Все давайте шуруйте! А то Серёхга вам задаст дрозда!
Парни стали неспешно выползать из беседки. Капот и Бо;ксер всё ещё сидели, держа своих подруг на коленях.
— А вы шо расселись тут? — обратилась вожатая теперь к девочкам. — Давайте-ка тоже к себе шуруйте! Ира вас тоже искала. Вечером наобнимаетесь ещё. Всё! Обед скоро уже! Все по палатам! Быстро-быстро-быстро!
На второй этаж второго корпуса к палатам первого отряда можно было ещё подняться по лестнице, что была приделана со стороны площадки перед входом в столовую, и вела от земли в самый угол стыка корпуса и продовольственного склада. Первый отряд обычно этот путь всегда и использовал. Ребята побрели по пыльной дорожке от вторых ворот мимо продсклада к своей лестнице.
У продовольственного склада на деревянном ящике сидел и разбирал на запчасти какие-то игрушки мальчишка лет семи-восьми.
— Здоро;уо, Уа;ска! — сказал мальчонка, поднявшись с ящика и поспешив навстречу к Бо;ксеру.
— Ва;ска, — скромно заулыбалась Вика, держа своего молодого человека под руку. — Прикольно. Я теперь тоже тебя так звать буду, — усмехнулась она. — Ва;ска.
— Ну здорово, Максимка! — улыбнулся Бо;ксер и протянул пареньку руку.
— А шо, Тёмку к вам, шо ли перевели? — спросил Максимка.
— Да я даже не знаю. Это мне у тебя спрашивать нужно! Ты у нас всё знаешь. Чего случилось-то хоть?
— Да-ах… — махнул рукой мальчик. — Он со склада уо;н мяшо;к сухофру;ктоу утащил. И сахар ящё суа;рауал.
— Да? — задумался Бо;ксер. — Понятно. А откуда он, не знаешь?
— Из пя;тахга отряда! — ответил паренёк.
— Да нет! Откуда приехал-то он?
— А-а-а!.. Да он из Дубны, уро;ди, — сморщился от солнца Максимка, поглядев на старшего товарища снизу вверх.
— Угум, — задумчиво покивал Василий. — Ясно.
— Уа;ска!.. — вполголоса и с оглядкой снова обратился к нему Максимка. — А дай сихаре;тку!
— Какую сигаретку?! — возмутился Бо;ксер. — Малой ещё!
— Да какой «малой»?! Мне ужо уосемь через чаты;ре дня бу;ит! Ну дай сихаре;тку, а?
— Ну да, восемь лет — это уже прям о-очень большой! — сыронизировал Бо;ксер.
— Курить вредно! — вдруг ласково предупредила мальца Вика, мило улыбаясь. — Я вот, например, не курю.
Мальчишка вопросительно уставился на девушку, хлопая глазами.
— Ладно. Нам пора, — воспользовавшись паузой, сказал Бо;ксер и снова протянул ему руку.
— Пока! — помахала ручкой Вика. И уже когда они отошли к своей лестнице, пошептала на ухо своему парню: — Шо это за пацанчик? Прикольный такой! «Ва;ска». Не. Не так. «Уа;ска».
— Это сын директрисы, — Бо;ксер задумался. — Или внук?.. Давно курить-то бросила?!
— Пять минут!
Они оба захохотали.

— Хде вы бродите?! — грозно спросил Серёга у входящих в палату ребят.
— На вторые ворота к Петрушину и Земцо;ву ходили, — немного оторопев, ответил Капот.
— Не;хер шариться, хде вас не просят! — недовольно сморщился золотозубый, сильно присвистнув на слове «шариться». — Бо;ксер! Вот вам чувак! — Серёга хлопнул по плечу щупленького мальчишку и по-отечески приобнял его. — Нормальный парень! Земляк кстати ваш! Тёмкой зовут, да? — снова хлопнул по плечу мальца вожатый, подталкивая его в центр круга. — На перевоспитание к нам! В пятом отряде с ним справиться не смохгли;. Хговоря;т рецидивист! Бьёт всех в отряде. Вожатых не слушается. Ворует. Вон склад продовольственный вынес, да?! — развернул он мальчишку к себе лицом и заглянул ему в глаза.
— Угу, — потупившись ещё сильнее, промычал тот.
— Во-от… — растянул слово Серёга. — Щас, короче! Бехго;м на бельевой склад. Принести кровать и постельные принадлежности для новобранца. Капот — старший! Всё! Свалили в ужасе!.. А вы! — он указал на Бо;ксера. — Кровати дви;хгать!
Так как первый отряд и так был переполнен места для ещё одной кровати казалось бы совсем не было. Но под чутким руководством Серёги сдвинув крайнюю кровать к тыльному выходу и уменьшив проходы между «парами» кроватей до минимума — сантиметров до тридцати, у двери, что с лицевой стороны, выходящей на площадку перед столовой, и в непосредственной близости к койке вожатого, стоявшей под окном, удалось освободить место для ещё одной койки.
Принесли кровать. Собрали. Помогли новенькому заправить постельные принадлежности. Вожатый напомнил и показал Тёмке на его подушке, ну и всем остальным заодно, как правильно взбивать и укладывать подушку треугольником. Или как называли это в лагере — «парусом». И заставил всех потренироваться в этом навыке.
Суслик, сделав из своей подушки хороший «парус», тут же нахлобучил её себе на голову, словно треуголку. И, скрестив руки на груди, принял важный вид, изображая Наполеона.
Все рассмеялись.
Серёга злобно зыркнул на «клоуна», а Боксер, увидев это, влепил ему смачную затрещину, сбив «треуголку» с головы.
Ребята снова засмеялись, но под грозным взором вожатого умолкли и, с трепетом преданно глядя на командира, снова стали внимательно его слушать.
— Так значит! — хлопнул и медленно потёр ладонями Серёга. — Ты теперь полноценный наш первоотря;дец. Всё делаешь со всеми наравне и даже больше и лучше. А также делаешь всё, шо скажут тебе эти парни, поня;л? — пристально посмотрел он на мальчугана. — Ты теперь их раб!.. А вы чмори;те его по-полной! Понятно?.. Всё! Все на выход! Артём, пока здесь останься. Тебя позовут.
Десятки ног затопали по металлической лестнице.
Когда все спустились и обступили своего строгого, но безмерно уважаемого вожатого, тот потихоньку дал им установку:
— Про «чмори;ть», это я так… для острастки сказал, шо;бы его припухгну;ть. Не вздумайте в натуре его чмори;ть! Или тем более бить! — пригрозил он. — Пальцем его не тро;хгать!!! Ребёнок всё ж таки. А то я ва;с зачморю; ващще;! Это понятно?.. — хохотнув, спросил вожатый, а парни закивали и задакали в ответ. — Напряхга;йте его по уборке. Ка;жный день пусть полы моет. По два раза в день! Соблюдение распорядка дня, — начал загибать пальцы Сергей. — Столы накрывать в столовой. Ка;жный день! Он постоянно под вашим присмотром должён быть! Шо;бы не шарился один, хде не положено. Нормальный… воспитательный… процесс… Понятно?
Все снова одобрительно загудели.
— Всё! Хгото;вимся к приёму пищи! — продолжил говорить золотозубый, присвистывая. — Дежурные! В столовую. Столы накрывать. Звездюка; сразу с собой берите! Остальные через пятнадцать минут строимся на обед. Вопросы есть?!.. Вопросов нет.;
Глава 7. Вечером на лавочке две парочки сидят

Вторым отрядом руководили трое вожатых. Две женщины и один мужчина.
Толя — высокий худой парень лет двадцати пяти с тоненьким голоском. Несмотря на свою худобу руки его были довольно крепкими. Как-то раз из-за пререканий с ним Соловьёв был схвачен Толей за руки. И Иван, тоже конечно щупленький паренёк, долго не мог вырваться из «клещей» неприятного вожатого.
Про Толю ходили слухи, что он иногда ходит в третий отряд — в мужскую палату и трогает «пионерские» писюны. Ване вдвойне, если не втройне было противно, что Толя теми же руками, которыми он письки трогает, хватал его.
Женская половина вожатых была гораздо приятней, чем мужская. Младшая вожатая была немного пухленькой. Слегка походила на Марианну из сериала «Богатые тоже плачут». И имя её было — Марина. Её так все и звали, включая «пионеров», — Марианна. Она была мягкая характером, но иногда вспыльчивая. И если во время того, когда она оставалась за руководителя, что-то происходило не по её плану, то она могла вспыхнуть, разозлиться и покричать, видимо для утверждения своей значимости. Ведь по сути она была в отряде самой младшей вожатой. И оставалась за старшего только в отсутствие всех других руководителей. Да и планы, которые по её мнению нарушались и всё шло не так как запланировано, были не её. А скорее так ей наказывала третья их вожатая — старшая в отряде — отрядный воспитатель. Когда не только ей, но и Анатолию — второму по иерархии старшинства нужно было куда-то отлучиться. В остальное же время Марианна была тихой скромной мягкой и пушистой, как её роскошные пышные и кудрявые волосы.
Третьей вожатой — отрядным воспитателем и старшей над всеми в отряде, включая и вожатых, была Вика. Женщина немного за тридцать. Стройная. Крепкого спортивного телосложения. С недлинными прямыми сильно осветлёнными волосами. По внешности очень напоминала женщину-физрука из фильма «Гостья из будущего», но с ещё более милым лицом. Ещё у неё была фишка, которая многим нравилась, полиэтиленовый козырёк с пропеллером — вентилятором для обдува лица. По сути — бесполезная штука. Но такого ни у кого больше не было. Поэтому вещица привлекала внимание своей необычностью.
Вика была весёлой. Всё время шутила. Но наряду с этим оставалась хладнокровной рассудительной и мудрой. В серьёзных вопросах старалась всегда найти индивидуальный подход к каждому «пионеру». А также, к пионерскому счастью, в отличие от своих коллег, была не против незначительных нарушений порядка, строя и правил лагеря. В разумных, конечно, пределах. И если это обсуждалось с ней, а не проходило мимо её внимания. Например: в отсутствие дирекции лагеря, когда высшее руководство ничего не должно было узнать об этих нарушениях, сходить «пионерам» без сопровождения старших на местный рынок или даже искупаться на море.
Боря с Иваном, понимая, что с Викой можно договориться о некоторых вопросах, в субботу подошли к ней и попросили посидеть на отрядном месте со своими подружками после отбоя. Услышав эту просьбу, она сказала: «Решим вечером».
После отбоя Вика позвала ребят и девочек на балкон тыльной стороны корпуса, что со стороны пустырей и моря. Они вышли. Вика и ещё кто-то из вожатых по обыкновению курили сидя на лавочке. От глаз начальства или ещё кого-либо с территории лагеря это место скрыто стенами самого корпуса. А со стороны моря — с дороги тоже не просматривается, так как всё это безобразие закрывает плотная листва, растущих на пустыре деревьев. Она, заглядывая всем участникам очной ставки в глаза, убедилась в том, что это обоюдное желание. Девочки тоже подтверждали, что хотят уединения с пацанами.
Вопрос решился положительно.

Место сбора второго отряда было трапецеидальной формы. Располагалось прямо за щитом с распорядком дня. Было максимально уединённым из всех отрядных мест, несмотря на то, что было крайним. Так сказать, на самом виду. И кроме того три его стороны были внешними стенами «помещения», в отличие от других «сборов», где внешней могла быть только одна из сторон, а в угловых, максимум две. «Стены» отрядного места второго отряда состояли из кустов вперемежку с деревьями. И были самыми высокими и густыми. Самая низкая из всех окружавших это место «стен» были кусты ростом со среднего человека. И располагалась она со стороны футбольного поля. Все остальные «стены» были выше. На других отрядных участках стены кустов были такого же роста, как самая низкая у второго отряда, а то и ниже. И не были такими густыми, как на отрядном месте второго. За исключением разве что внешних стен со стороны пионерской аллеи. Там кусты на протяжении всей аллеи были высокие густые и без проходов.
Попасть внутрь «сбора» второго отряда можно было по двум узким проходам. Один из них был под щитом, а другой со стороны футбольного поля. Проходы были настолько узкими, что надо было поднимать руки или прижимать их к телу и протискиваться между плотно смыкавшимися ветвями соседних через тропинку прохода кустов. В остальных местах ветви кустарника были настолько сильно переплетены между собой, что пролезть там было нереально.
Внутри этого места сбора было пять больших лавочек, расставленных по кругу. Таких же массивных, широких и глубоких, как перед футбольным полем и в тенистой аллее. Вообще во всём лагере все стационарные лавочки были одного типа. Две лавочки из пяти стояли спинками к аллее. Это было самое укромное и тёмное место. Кусты и кроны деревьев нависали над ними, словно низкий козырёк.
Вика сама сходила на разведку. «Нырнула» внутрь отрядного места, в проход за щитом. «Вынырнула» из прохода со стороны столовской площадки. Обошла его снаружи вокруг, вглядываясь в кусты. А вернувшись, позвала ребят к лестнице. Все впятером во главе с Викой тихо вышли на торцевой проход балкона.
— Первой иду я. Вы считаете до шестидесяти. Следующими идут девчонки. Потом, ещё через минуту, вы, — указывая пальцем по ходу объяснения то на себя, то на девочек, то на ребят, чётко выговаривала Вика своё наставление. — Если кого-то увидите вдалеке или тем более встретите здесь — внизу, проходите мимо «сбора» в сторону туалета. Если спросят: «куда?» — скажите, что идёте в туалет. После туалета снова встречаемся здесь — наверху. Кто сидит в кустах, тот уже не дёргается — меня ждёт.
Ночью в туалет руководством лагеря было рекомендовано ходить не менее чем парами. На двоих нападать охотников меньше. Вдвоём отбиться от врагов легче. А если одного из них всё-таки схватят, то второй шум поднимет.
Торец балкона был идеален для наблюдения действий тех, кто внизу. Освещение лестницы было выключено, и со всех сторон нависали кроны деревьев. Снизу ничего не было видно, что происходит на балконе.
Викины инструкции были выполнены в аптечной точности. Сперва она сама шмыгнула в проход под щитом. Через минуту туда же прошли девочки. И замкнули колонну — ребята. Всё прошло, как по маслу.
— Всё! Одни сюда! Другие туда! — указывая одновременно пальцами обеих рук на лавочки в самых укромных местах, шёпотом скомандовала Вика. — Сидеть тихо! Не смеяться! Не кричать! Не стонать! Не создавать никакого шума! Если услышите, что кто-то проходит рядом — вообще ни звука! Сильно долго не сидите. Максимум до часу… Ну до двух. Вылезать наружу также по двое. Ти-ихо-тихо. Только убедившись, что рядом никого нет. Поняли?
Ребята закивали головами, соглашаясь со всеми её чёткими инструкциями.
— Если «спа;литесь» — вы тут без меня! Я вас не знаю! Никогда не видела! — продолжала она свой инструктаж. — Если так, то — ещё смогу вас отмазать. Но если меня сдадите, то все впятером домой уедем. Всё. Давайте. Совет вам, да любовь… или… как там говориться в таких случаях? В общем, любите друг друга.
Она «вынырнула» в проход под щитом. Обошла вокруг. Попрыгала, заглядывая через самую низкую стенку со стороны футбольного поля.
— Вообще ничего не видно. Как у Христа за пазухой. Будете тихо сидеть, вас никто не заметит. Целу;ю. Пока! — быстро проговорила Вика и так же быстро куда-то ушла.
Началось время влюблённых.
На дальней от прохода лавочке расположились Боря с Людой, а на второй — Ваня с Олей. Парочки сидели обнявшись.
Ваня, обнимая правой рукой Олю за плечи, сидя к ней вполоборота, скромно улыбаясь, всматривался в её лицо. Он не знал что делать. Нужно ли что-то говорить, или просто молча сидеть. Но слова не шли в его голову. Мысли были о том, как сделать так, чтобы она его не отвергла. Теперь он боялся потерять её ещё сильнее, чем когда боролся со своими чувствами на лавочке в пионерской аллее. Тогда они были едва знакомы. Да и Татьяны маячили на горизонте его сознания. Теперь же она стала ему своей и единственной. А со своим расставаться ой как не хочется. Справившись со своей робостью, решил действовать молча. Нежно положил левую руку ей на талию, на правый бок, и, максимально приблизившись своим лицом к её лицу, переводя руку по пояснице за спину и обратно, так же нежно прикоснулся губами к её щеке.
Оля сидела прямо, скрестив руки на груди, прислонившись спиной к спинке лавочки, так же держала и голову. После прикосновения Ваниных губ к её щеке, она, словно очнувшись, расцепила руки и робко развела их в стороны, положив ладошки к себе на колени. Она тоже не знала куда деть свои руки. То ли обнимать своего возлюбленного, доставшегося ей такой высокой ценой — страха, слёз и унижения, то ли ещё что-то. Но робость и страх показаться распутной не позволяли ей сразу накинуться на Ивана с объятьями. Одновременно с этим она повернула лицо к Ване, приоткрывая створки губ. Их губы встретились.
Поцелуй был долгий и приятный. Но поверхностный. Как будто какой-то не настоящий. Ванина робость не давала ему раскрыть свой потенциал полностью. Он боялся делать какие-то стремительные шаги из-за которых она, возможно, оттолкнёт его. Поэтому ласкал её плечи, руки и спину. Она, в свою очередь, осмелилась только на то, чтобы обнять его за плечи. И то это было чересчур скромно.
Так, они просидели несколько часов. Спать абсолютно не хотелось. Молодая разгорячённая кровь играла в их жилах. Пульс долбил барабанами в ушах. Но около двух часов ночи всё-таки решили расходиться, строго соблюдая инструкции.
В следующую ночь всё повторилось. Только уже без Викиного сопровождения. Она куда-то уехала. Но перед убытием предупредила Толю и Марину, чтобы те не строили ребятам козни и не препятствовали их воркованию на отрядном месте. Толя сам скомандовал ребятам, чтобы те выходили.
С каждым разом действия Ивана были всё смелее. На вторую ночь, кроме ласк по спине и плечам, он позволил себе то, чего в их возрасте делать было ещё нельзя.
После выхода со «сбора», ребята стали делиться своими достижениями. Кто за что подержался. Боря говорил, что он узнал от Люды о том, что девчонки тоже делятся друг с дружкой, кто и за какие места их потрогал. Проговорилась, что Оля ей рассказала. И, со своей «колокольни», советовал Ивану быть смелее. Что можно и под лифчик залезть. Девчонки тоже этого хотят и совсем не будут против, просто стесняются сами делать или предлагать что-то первыми. А ты-то — мужик! Всё в твоих руках. Сам должен своё «счастье ковать». Он-то сам уже полностью исследовал Люду. И даже сказал, что она тоже отвечала ему взаимностью.;
Глава 8. «Велосипед»

Было утро. Только закончился завтрак.
В курилке сидело несколько девочек из третьего отряда. Рассказывали друг другу что-то весёлое.
Вдруг в курилку вошла старшая пионервожатая.
— Привет, девчонки! — улыбнулась она, прикуривая. — Как дела?
— Нормуль вроде! — ответила Маша.
Это была та самая симпатичная и милая блондинка с недлинной причёской и с ещё более светлым мелированием — соседка Садыка;, которая просила за него, чтобы его взяли в третий отряд.
— Вы чего тут-то сидите? — поинтересовалась Олеся, присаживаясь на скамейку. — На море не идёте, шо ли?
— А у нас же экскурсия сегодня! — воскликнула Ксюша.
— М-м… — согласилась вожатая, затягиваясь.
Где-то рядом вдруг запел какой-то парень:
«Пьяная-помятая пионервожатая.
С кем гуляешь ты теперь, шлюха конопатая?»
— Я тебе щас дам, «с кем хгуля;ешь»! — возмущённо заголосила Олеся своим осипшим от постоянного командования голосом. — Это что ещё за песни такие?!
— О! Я и не знал, что вы здесь, — удивился входящий Пахан, и, глупо улыбнувшись, добавил: — Здра;сти…
За ним вошли ещё трое — вся его постоянная панк-братва.
— Извините! — потупился певец.
— Да ладно вам! Расслабьтесь! — улыбнулась старшая пионерка, снова затягиваясь. — Я пошутила. Это ж не про меня! Я ж не такая!
— Конечно вы не такая! — посыпались подтверждения её слов.
— А так-то песня прикольная! — мечтательно добавила Олеся. — Я кохгда; сама пионеркой ещё в лахгеря; ездила, мы тоже эту песню пели.
— А давайте я её на дискотеке под гитару спою?! — предложил певец.
Это был высокий худой парень с серьгой-крестиком в левом ухе.
— Ты шо, болезный, ку-ку, чи шо?.. Сбрендил, шо ль, Хгено;вский?! Там жешь дети ваще;-то! — опять возмутилась пионервожатая, и, постучав пальцем себе по лбу, добавила: — Хго;лову включай!
— Девчонки, а видели, в первый отряд чувака из пятого перевели? — воскликнул вдруг Паша, выдыхая дым.
— Нет. А чё это его перевели? — поинтересовалась Ксю;ха. — Быстро повзрослел?! — усмехнулась она.
За ней хохотнули все.
— Да не… Он малой! — отмахнулся Пахан. — Садыка; одноклассник!
— А зачем его тогда перевели-то? — поинтересовалась Мария. — У них же там и так народу полно!
— Да хер знает! — сказал Паша. — На перевоспитание, что ли? Или…
Он хотел ещё что-то сказать, но его перебила Олеся:
— Он хулихга;н! Неуправляемый вообще! Продсклад обворовал!
Повисла небольшая пауза.
— Без трынды; «Золотым пляжем» пахнет! — весело прокричал входящий в курилку Садык.
— Я те ща дам «Золотым пляжем» пахнет! — опять строго возопила Олеся.
— Ой! Я не сюда хотел! — приподнял плечи и вытянул в удивлении и смущении лицо Садык, и резко развернулся.
— Вот «трында;»! — тихо проговорила вожатая как бы сама себе, и снова громко прикрикнула вдогонку уходящему: — А ну-ка вернулся сюда!.. Кувано;в!!!
— Я!!! — гаркнул Садык.
— Сюда, хговорю;, иди!!!
Саша снова появился в курилке.
— Я!!!.. Так точно!!!.. Никак нет!!!.. — с каждым выкриком он делал высокий шаг левой ногой, наподобие как шагает почетный караул, но правую ногу подтягивал к левой по земле, а после снова задирал левую и шагал, пока с ноги не слетел тапок. — Ой!
Все засмеялись.
— Куванов, а это шо, твой одноклассник, шо ли? — ещё улыбаясь выходке мальца, спросила старшая вожатая.
— Хто?!.. Он?! — показал Садык пальцем на сидящего напротив него певца, подцепляя ногой слетевший тапок. — Не!.. Этот малолетка не мой одноклассник!
Все снова грохнули хохотом.
— Да не этот! — улыбаясь, замахала рукой Олеся. — Артём Пестро;в. Которого в первый отряд перевели!
— А! Этот чуха;н? Этот да, — одноклассник.
— А шо это он такой борзый? — вопросительно сморщилась пионервожатая.
— Да нормальный вроде, — выгнул губы Садык.
— Ты его родителей знаешь?
— Ну да…
— Нормальные они? Или прибу;хивают?
— Ну да, прибухивают.
— Ну тохгда; понятно почему он воровать стал, — покивала Олеся. — Наверное ему де;нех с собой не дали, раз прибухивают. Вот ему и завидно, шо у друхги;х есть возможность купить шо-то себе, а у него нет.
Все с ней соглашаясь, покивали.
— Куванов, а ты куришь, шо ль?.. — продолжила допрос вожатая. — Шо ты сюда пришёл?
— Да нет! Я вон к пацанам!
— Шоб я тебя больше здесь не видала! Поня;л?
— Угу.
— Всё! Шуруй отсю;дава! Вещи вон собирай на экскурсию! Автобус в десять уже приедет. Всё! Сдри;стнул!!!
— Есть!.. — весело ответил Садык, приложив руку к голове в пионерском салюте. — Так точно!.. Никак нет!..
Произнося эти слова он развернулся кругом. И, снова поднимая одну ногу, а другую подтягивая за ней, зашагал к выходу.
— Фу ты!… — усмехнулась Олеся выходкам мало;го. — Комик.
— Я-не-го-мик. Я-Са-ша, — проговорил голосом робота Вертера Садык, так же продолжая шагать. А все снова засмеялись.
— Да какой «хго;мик»?! — устало усмехнулась пионервожатая. — Комик! Это актёр комического жанра. Ну… клоун, по-друхго;му можно сказать. Тока не совсем клоун. Он не переодевается, лицо не красит. А просто так людей смешит! Петросян! Задорнов! Понятно?
— Да понял я, понял! — хохотнул Садык. — Я без предъяв.
— Всё! Давай уже! Иди отсюда!.. Шоб мои хглаза; тебя не видели, — сказала она уже себе под нос, и снова громко добавила: — А то тоже в первый тебя переведём!
— Меня уже нет! — послышалось из-за кустов. И снова раздался всеобщий смешок.
— Вы малолеток сюда не пускайте, блин! — воскликнула Олеся. — А то я и вам запрещу! Будете по ухгла;м ны;каться!
— Хорошо, хорошо, Олесь! Не будем его пускать больше! — отозвалась Маша.
— Ладно… Я пошла… — встав с лавочки и потянувшись сказала старшая пионервожатая. — Вы давайте тоже тут не засиживайтесь до;лхго! Автобус ужо; скоро приедет!
Олеся вышла, а Маша поведала вдруг:
— Мы тут с Ксюхой на рынок ходили. И с пацанами там познакомились. Они на спортивные сборы сюда приехали. А вчера на пляж к нам приходили. Приглашали нас сегодня ночью погулять. Пойдёте с нами? — обратилась она к ребятам.
— Куда «погулять»? — не понял Пахан.
— Ну… — растерялась Маша, — по Береговому! — сказала она, с выражением, как будто это и так должно быть понятно. — Не по лагерю же!
— А если местные?.. — поинтересовался недавний певец, всё ещё опасаясь их с той встречи с Артуром и Димой-рыжим.
— А чё местные?
— Ну, вдруг люле;й нам накатят?
— Ги;ннесс, гонишь, что ли? — удивилась Ксюха. — Они боксёры вообще-то! Сами местным наваляют, если что.
— Чё, ушла? — снова заглянул Садык.
— Ушла, — ответил Пахан, поманив малого рукой. — Заходи!
— Да и почему они вообще должны люлей вам дать? — удивилась и Маша. — Мы гулять будем, а не беспределить.
— Кто-кому люлей дать? Куда гулять? Как беспределить? — засыпал вопросами Садык.
— Да вон Гиннесс всё местных очкует! — поведал Паша.
— Я ща сам всем люлей пропишу! — со злой гримасой выдал Садык и начал махать руками и ногами, изображая каратиста.
Все тут же засмеялись.
— Да мы гулять с боксёрами ночью пойдём, — посмеиваясь, сказала Ксюша.
— С какими боксёрами? А с вами можно?
— Куда тебе?! — махнула рукой Маша. — Сопи в две дырочки!
— Да мы с Машкой с боксёрами с какими-то познакомились на рынке, — сказала Ксюха. — Они нас погулять пригласили.
— Ну, Маня! Ну можно с вами?! И, и, и! — заканючил малец, подходя к Маше и сложив в мольбе ручки.
— Ну ладно, — смягчившись, умилённо улыбнулась та, принимая его в свои объятья и усаживая к себе на колени, принялась ласково поглаживать его по волосам и спине. — Иди ко мне, мой маленький. Так и быть возьмём тебя с собой погулять.
— Маня, можно кашляну? — попросил мальчик.
— Блин! Садык! Иди в жопу! — возмутилась Маша.
— Да чё ты мне покашлять-то не разрешаешь?
— Если кашлять, то кашляй на здоровье! Кто тебе мешает? Хрен ли ты спраш…
Не успела Мария ещё договорить, как мальчуган смачно, как и в прошлый раз, пердану;л.
Все так и покатились со смеху. А Маша снова брезгливо спихнула хулигана со своих коленей и вместе со всеми немного смущённо расхохоталась.

После отбоя, как уже повелось с самого начала смены, точнее с начала отношений Бо;ксера и Вики, Вика с Тоней снова пришли в мужскую палату.
На ясном небе ярко светила почти полная луна. В палате было довольно светло.
Тёмка Пестро;в, переведённый в воспитательных целях в первый отряд, вёл себя прилично. Безропотно выполнял все поручения. И в принципе был уже готов к переводу обратно в свой — пятый отряд.
Бить его конечно никто не бил, но напрягали, особенно по уборке, довольно сильно. Иногда даже чересчур. И делали это в основном те, кто сами были зашуганные более сильными ребятами и не имели никакого авторитета. В отряде вообще сложился такой уклад, напоминавший армейскую дедовщину. Не такой жестокой конечно как в рассказах про армию, дети всё-таки, а не солдаты, и не в армии, а на отдыхе. Слабаки, получив власть над ещё более слабым Тёмкой, всё время пугали его, что побьют. Отвешивали щелбаны; и тумаки. Надо и не надо, просто ради прикола замахивались на него, а после делали вид, что приглаживают свои волосы. Плохо жилось Тёмке в первом отряде. И возможно из-за продолжительного стресса от страха постоянно обещаемых ему побоев он плохо спал. Ворочался всё время, кряхтел, стонал, скрипел зубами. Иногда садился и что-то бормотал, как будто кому-то что-то рассказывал. Но разобрать его и так-то невнятную речь было невозможно: он сильно шепелявил. В такие минуты он прибывал в сонном бреду. Ребята пробовали его расталкивать. Это было не просто. Сон его хоть и был беспокойным, но разбудить его всё же было проблематично. Но когда это удавалось, тогда он снова ложился и засыпал. В другой раз могли поприкалываться над ним. Один раз вынесли его на одеяле на балкон. Он довольно долго там пролежал на бетонном полу, пока не окоченел и не проснулся. Августовские ночи уже не жаркие. А на следующий день был весь в волдырях комариных укусов. Возможно и не только комариных. Иногда в такие моменты, когда он, сидя на кровати, бормотал, могли отвесить ему оплеуху. А от сильного воро;чания или храпа «помогал» удар подушкой. Называлось это: «охотой на тигра». Храпит — значит рычит как тигр. От этого Тёмка тоже успокаивался и снова засыпал.
В этот раз мальчонка тоже сильно ворочался во сне. Кто-то из парней вдруг предложил сделать ему «велосипед».
— Вась, может не надо? — испуганно прошептала Вика.
— Да пусть делают, чё хотят, — ответил Бо;ксер.
— Блин! Он же дэцл  ещё!
— Да ладно тебе! Нормально всё щас будет. Смотри!
Несколько ребят подошли к кровати мальца, и откинули одеяло с его ног.

Садык проворно влез на побелённую стену забора, что за зданием туалета, и тут же спрыгнул за территорию. Паша, ухватившись за верхний край этого забора, не смог с первого раза подпрыгнуть так, чтобы навалиться на него животом. Гиннесс стал подталкивать друга снизу, и со второго раза Паше удалось повиснуть грудью, и некоторое время удерживаться там локтями. Но дальше ему стало ещё тяжелее, и поднять своё толстое тело выше не удалось, он сполз обратно. Стоявший уже внизу Садык снова запрыгнул на забор и, «оседлав» его, протянул Паше руку. Совместными усилиями им всё же удалось затащить Пахана наверх.
С наружной стороны забор был ещё выше, чем изнутри.
— Я обратно точно не запрыгну, — стараясь отдышаться, выпалил Пахан, поглядывая на преграду.
— Да мы тебя опять подтолкнём, — пообещал Гиннесс.
— Не… Я уж лучше через шашлычку пройду.
На углу лагеря, за пустырём, что у первого корпуса, где как раз и проживал третий отряд, была организована летняя кафешка — ларёк. Там готовили шашлык и всякую «быструю еду», в том числе гамбургеры и картофель фри. Это заведение своими аппетитными запахами постоянно приманивало лагерных ребят. Там и алкоголь можно было приобрести. По этому «пионерам» строго-на;строго даже подходить туда было запрещено. Кого ловили на пустыре, считалось, что поймали в этой бургерной за покупкой спиртного, и могли наказать. Особенно это касалось трёх старших отрядов. Но когда сильно хотелось, то всё равно шли туда и покупали любимый фастфуд. А некоторые и за «алкашкой» туда бегали. Аккуратно, чтобы не «спали;ться». Работники неохотно продавали спиртное «пионерам», но всё же иногда шли им навстречу. Единственное, что останавливало от частого посещения забегаловки, это высокие цены. Можно было быстро разориться. Поэтому туда ходили крайне редко. Но все знали, что там есть сквозной зигзагообразный проход, стенки которого были из маскировочной сети, что и позволяло скрыть факт его существования.
Девочки: Маша и Ксюша тоже перепрыгнули через стену «туалетного» забора, из женской половины конечно, и все вместе отправились на место встречи с боксёрами.

Между пальцами одной ноги Артёмки засунули бумажки и подожгли их.
Мальчишка задёргал ногой и застонал. Все с хохотом ломанулись по своим койкам. Малыш сел на кровати и, всхлипывая, стал тереть обожжённую ногу.
— Блин! Я же хговорила: «не надо»! — вскакивая с кровати, проворчала Вика.
Она подошла к «велосипедисту» и присела перед ним на корточки.
— Шо, Тёмка, больно? — спросила она ласково, взглянув на его ногу.
Тот тёр покрасневшие пальцы.
— Она опять сяс придзёт, — пробормотал он, не открывая глаз.
— Хто? — удивлённо встряхнула от непоня;тки головой Вика.
— Ну та дзефтёнка… Она ка;здую ноть хо;дзит к Бо;ксеру.
— А-а! эта! — покивала девушка. — И шо?
— Они с Бо;ксером целуются всехда;.
— Угу! — покивала Вика. — И шо? Она нормальная хоть? Замутил бы с ней? — тихо усмехнулась она. — Тоже с ней целоваться хочешь?
— Да ну её! Рзот сё ре;мя, спать меса;ет. И вторая есё… то;зе прихо;дзит. То;зе сё ре;мя рзот. Надоели узе. И вассе; я домой хотю;.
Мальчик снова захныкал.
— Ну ладно. Не плачь. — Вика ласково погладила мальчика по голове, укладывая его на подушку и укрывая одеялом. — Я ей скажу шоб не приходила больше. Ладно?
— Ага. Хоросо;!
— Ну всё, ты спи, малыш, ладно?
— Угу, — ответил тот и зачмокал, устраиваясь поуютней.
Девушка вернулась под одеяло к своему парню.
— Прикольный такой, — улыбнулась она. — Он даже не проснулся оказывается, прикинь!.. Жалко его: хнычет… Знаешь шо хговори;т? — и после того, как Бо;ксер изъявил желание узнать об этом, пересказала ему их с Тёмкой разговор.
— Иш ты! Спать мы ему мешаем! — хохотнул парень. — Деловой, блин!
— Да ладно тебе, не шуми, — махнула на него Вика. — Ему действительно больно. Зачем вы такие жестокие? Вы его вообще зачмори;ли! Он же малой совсем! Скажи пацанам, шо;бы перестали издеваться!
— Ладно. Скажу… Замутишь с ним?
— Дурак!.. — шлёпнув его по плечу, усмехнулась девица.

Девчонки поприветствовали уже ожидавших их четверых парней.
— Здорово, пацаны! — сказал Пахан, подходя к ним.
Боксёры поздоровались в ответ.
Все парни пожали друг другу руки.
— Павел, — представился толстяк.
— Я — Саня! — назвался первый самый рослый из спортсменов, и стал указывать на остальных: — Это — Тёма. Это — Антоха. А это — Илюха.
— Я — Костя. Можно — Гиннесс.
— Я — Садык! — представился осипшим голосом мальчуган.
— Нормально! — одобрил Саня, улыбаясь. — А шо за имя такое? Татарин?
— Да не! Так-то меня Саня зовут. Это погоняло.
— Прикольно. Значит мы тёзки.
— Ну типа того.
Ксюша достала сигарету, прикурила и дала прикурить Маше.
— Будете? — предложила она остальным.
Панки отказались, уже прикуривая свои. Садык воспользовался предложением. А боксёры тоже помотали головами.
— Чё! Мож по пивку? — спросила Ксюша у боксёров.
— Вы пейте, если хотите. Мы не будем! — ответил Саня.
Он, видимо, был главным у них. И всё время глядел на Ксюшу. Вероятно, имел на неё виды.
— А чё это вы не будете-то? — поинтересовалась Ксюша.
— Да мы алкоголь не пьём. На сборах по крайней мере, — сказал Саня, приблизившись к девушке. — А то тренер если учует, нам всем — кабзда!
— А он точно учует! — вклинился другой боксёр — Антон, и приблизился к Марии, тоже проявляя к ней интерес.
— Может, тебя ухгости;ть? — вкрадчиво спросил Саня у Ксюши. — Ну… В смысле — вас!
— Ну угостите, — томно ответила Ксюша, выдыхая дым. — Будем благодарны.
— А вы откуда, пацаны? — спросил Пахан. — Говор южный! — он указательным пальцем поводил возле своего рта.
— С Краснодара, — поведал Саня. — Мы на сборы приехали. С тренером.
— А вы чё прям боксёры? — поинтересовался Садык.
— Прям боксёры, — усмехнулся Саня.
— А покажи чё-нить! — провокационно сморщился малец.
— Да шо показать-то? — задумался Саня.
Потом он шагнул вперёд и пробил длинную серию в воздух. Отскочил назад. Уклонился влево, и с подскоком пробил левый апперкот. Тут же снова резко уклонился влево и «вынырнул» вправо, а потом выполнил ещё несколько быстрых ударов, сопровождая каждый удар выдохами сквозь зубы, что было похоже на сюсюканье.
— Ну… как-то так! — с небольшой одышкой заключил боксёр.
— Кру-уто! — протянул Садык. — Пахан, могёшь так?
Паша смущенно улыбнулся.
Тем временем группа подошла к ночному ларьку.
— Ну чё, возьмёте пивка нам? — кокетливо спросила Ксюша.
— Антох, схго;няй! — попросил Саня коллегу.
Ксюша взяла Саню под руку.
Гиннесс тоже подался к ларьку.
Антон попросил пять бутылок пива.
— Да не надо было на нас брать, — смущённо проговорил Гиннесс. — На девчонок бы взял только. А себе мы бы сами.
— Да ладно… — ответил боксёр, с интересом разглядывая при свете высокого панка с ног до головы.
— Ну ладно. Я тогда чипсов и сухариков возьму.
Паша и Гиннесс быстро открыли зажигалками все бутылки, и пятеро лагерных ребят отхлебнули за знакомство. Боксёры захрустели чипсами и сухариками.
— А вы где живёте? — с довольным видом спросила Маша у Антона, и тоже взяла его под руку.
— Да во-он там, — махнул рукой куда-то в глубь посёлка Антон. — Тут недалеко.
— Если хотите, можно туда прохгуля;ться, — с довольным видом предложил Саня.
Прошлись до гостиницы боксёров.
— А пойдёмте на море! — воскликнул Садык. — Ни разу ночью на море не был.
Пришли на берег. Бросили прям посередине пляжа опустевшие бутылки. Садык побежал к кромке воды.
Саня был в футболке и шортах.
— Блин! Меня комары задолбали! — в очередной раз шлёпнув на себе кровососа, воскликнул он. — Надо было штаны с олимпийкой надеть.
Нависла пауза. Курящие снова задымили.
— Х-Хги;ннесс, да? — аккуратно поинтересовался у Кости Антон.
Тот подтвердил.
— А почему Хги;ннесс?
— Гено;вский потому что.
— М-м, — покивал Антон. — А ты шо, панк, шо ль? Крест в ухе!
— Ну да.
— И шо? И как панком быть?
— Да нормально, вроде, — смущённо улыбнулся Гиннесс.
— А я слыхал, шо панки, кохгда братаются, то в рот друх дру;хгу плюют. Вы шо, тоже плюёте? Или как?
— Да не! Гонишь, что ль? Ничего мы не плюём! — снова смущаясь, заулыбался Гиннесс.
— Хго;нят хговно; по трубам! — с раздражением прорычал Антон. — Разоделся здесь, стропила патлатая, блин!
— А чё ты против панков имеешь? — сразу же вступился за друга Пахан.
— Да вы хговно; какое-то слушаете! Се;рьхги ещё эти!.. Одеваетесь как чмыри;!
— Антох. Хорош, — попытался вразумить своего приятеля Саня.
— Сам ты чмырь! — возмутился Паша.
Антон тут же резко коротким тычком ударил Пашу в челюсть. Удар оказался не очень сильным. Павел отшатнулся, но быстро придя в себя, схватил обидчика и в мгновение ока бросил его через бедро. Когда-то он занимался борьбой, и этот приём отработал очень хорошо. Не удержавшись на ногах от приданного сопернику импульса, Паша повалился на него сверху. Поверженный боксёр попытался ударить Пахана снизу, но борец грамотно связывал все его манипуляции, а после надавил локтем на горло соперника, и тот захрипел.
— Э! Э! Э-э!!! Хорош! — бросился к возящейся на земле парочке Саня.
За ним подскочили и остальные боксёры. Они стали разнимать дерущихся. Но те вцепились друг в друга и никто из них не хотел ослабить хватку. Втроём боксёры с большим усилием, но всё же смогли оторвать от своего собрата и поднять на ноги Пашу, а потом Саня отпихнул его в сторону. Двое других боксёра помогли встать Антону и отодвинули его в другую сторону, подальше от оппонента.
Паша, встряхивая головой и, кипя от негодования, выпалил:
— Думаете, если вы боксёры и вас больше — вы герои?!
Ксюша стала просить всех успокоиться. Маша, как только всё началось, тут же отцепилась от агрессивного Антона и увела Садыка; в сторонку. Тот ничуть не испугался, и даже пытался сопротивляться, мол, не порядочно пацанов бросать и нужно бы им помочь. Но Маша не пускала его в толкучку, шепча, что от него там всё равно толку мало, и ещё что-то успокаивающее.
— Ты кого чмырём назвал?! — рыкнул Антон и вытянул шею, как бы пытаясь своим лбом достать до лба Павла.
Поднялся гомон. Все уже что-то кричали. Разобрать, что именно было проблематично. Боксёры удерживали Антона, не позволяя сорваться ему в драку. А Саня, обняв и «связывая» его, всё время повторял: «Антох. Хорош. Успокойся». Ксюша и Гиннесс удерживали Пашу.
— Думаете мы испугаемся вас?! — выкрикивал Пахан. — Я до последнего вас — быков рвать буду! Костьми лягу, а всё равно пару раз всеку; кому-нить!
Даже трусливый Гиннесс, глядя на своего бесстрашного друга, тоже что-то пытался поддакивать ему.
— Антох!!! — вдруг громогласно выкрикнул Саня прямо в лицо своему товарищу. — Хорош, я сказал!!!
Антон «сбавил обороты» и отступил назад. Все тоже немного успокоились.
— Хорош бузить! Мы хгуля;ем ваще;-то, а не на разборках! — продолжил Саня. — Пацаны, без обид, — приложил он руку к груди, обращаясь теперь к панкам. — Антоха сёня шо-то не в духе. Но он очень постарается, да?!
— Да! — всё ещё будучи на взводе, со злобной усмешкой разочарования буркнул Антон, окружённый своими друзьями.
Мария подбежала к своим, схватила обоих панков под руки, а потом и Садыка; прихватила, и увлекла их всех в сторону лагеря. Саня тихо уговаривал Антона:
— Антох, ну ты шо? Мы ж не дома, а на курорте. И если хотим с тёлками замутить, то разборки нужно отложить пока. Потом домой приедешь и на районе будешь волосатых хгоня;ть. Ладно?
— Ладно, — недовольно выдохнул Антон.
— Пацаны, присмотрите за ним пока, — попросил он других своих ребят и поспешил за Ксюшей, уже тоже медленно тронувшейся в след за своими.
Остальные боксёры двинулись за ними, держась поодаль, чтобы не позволить Антону ещё раз проявить агрессию.
— А чем вам панки не нравятся? — спокойно поинтересовалась Ксюша. — Это наши с Машкой друзья. Мы ваще;-то все такую музыку слушаем. Значит и мы с Машкой тоже панки. Просто не одеваемся так как пацаны. И нас тоже тогда побьёте, что ли?
— Да не! Нихто; никого бить не будет! — заверил Санёк. — Антоха уже успокоился! Да, Антох?!
— Да! — снова буркнул Антон. — Пошутил я.
— Нормально так пошутил! — горько усмехнулась Ксюша. — В хлебальник Пахану; сунул!
— Я отвечаю!!! — громко, чтобы его услышали все, проговорил Саня. — Что нихто; из наших никого из ваших больше никохгда; не тронет! А если вдруг проотвечаюсь, то каждый из вас, — он указал на Ксюшу и на идущих впереди вместе с Машкой ребят, — мне в хго;лову пропишет! Я не буду уклоняться. Зуб даю.
Повисла довольно продолжительная пауза.
— Не с того мы как-то общение начали! — тихо, как бы по секрету Сане сказала Ксюша. — Чё, панки не такие же, как вы люди, что ли?
— Да всё уже. Он же сказал, что пошутил.
— Не очень-то это на шутку было похоже.
— Ну ладно тебе. Не нахгнета;й. Всё же нормально. Я же зуб дал! — он снова, зацепив ногтем большого пальца за зуб, щёлкнул.
— Ладно, — немного смягчилась, но всё же осталась мрачной девушка. — Прово;дите нас?
— Ну конечно! А шо, вы уже?..
По пути к лагерю Ксюша уже не держала Саню под ручку, а разговор как-то не клеился. Почти всё время шли молча.
Подошли к забору лагеря.
— Я здесь не полезу больше. Там пойду, — Паша указал в сторону шашлычки. — Тут метров сто.
— О! я тоже там пойду! — воскликнула Маша. — Ксюх, пойдём там? Там и лестница в корпус сразу рядом.
— Да не! Хорош! — возразила Ксюша. — «Спа;лимся» ещё, не дай Бог. Если здесь нас увидят — то мы из сортира идём. А если там — то как отмазываться будем?
— Маня, блин! Ты чё не Маня, чё ли? — с наигранной серьёзностью сказал Садык и рассмеялся. — Ща кашляну! — припугнул он.
Все кто были в теме — засмеялись.
— А шо… А шо вы ржёте-то? — тоже улыбаясь, глядя на смеющихся, спросил Саня.
— Кашлянуть? — уточнил Садык.
— Ну кашляни, — ответил Саня.
Садык смачно пёрнул и все покатились от хохота.
— Ладно, парни, спасибо за угощение. Я пошёл, — сказал Пахан, подойдя к Сане и замахнувшись для рукопожатия.
— Ладно, Паш, давай, — довольно ответил тот. — Без обид, ладно?
— Ладно. Проехали.
Все стали прощаться.
— Ксюш, мы увидимся ещё? — прижав девушку к забору, спросил Саня.
— Пусть твои друзья на моих не бы;чат.
— Да блин, я же зуб дал… Увидимся?
— Ну приходи на дискотеку.
— Куда?
— В лагерь. После семи.
— А как?
— Вот здесь, через забор… Только вон там, где пацаны лезут. А то в женский сортир попадешь, — усмехнулась девушка. — Или в каком-нибудь другом месте. Через шашлычку! Если там пустят, конечно. Или через тыльные ворота. Там всегда калитка открыта.
— А это хде?
— Ну вон от шашлычки, — она показала в сторону бургерной, — налево, вдоль забора. Потом, посередине будут центральные ворота. Там название — «Родина Мира». А в конце забора ещё одни ворота.
— Ясно.
— Пойду?
— Можно… поцелуй?..
Ксюша нежно положила свои ладони ему на затылок, и притягивая его голову к себе, закрыла глаза…;
Глава 9. Битва титанов

В советское время в комсомол принимали уже в четырнадцать-пятнадцать лет. «Родина Мира» раньше был пионерским лагерем, а в настоящее время — начала девяностых стал просто детским. И подразумевал посещение «пионеров», то есть детей не старше четырнадцати. Но ребятам, что немного превышали порог положенного возраста тоже всё ещё хотелось испытать лагерной романтики. И, несмотря на всё это, и так как пионерии теперь уже не было, данные рамки как-то незаметно стёрлись. И пятнадцати-шестнадцатилетние ребята приезжали в лагерь наравне с «пионерами». Руководство лагеря это прекрасно понимало. И считало, что правила есть правила, а детям, пусть и постарше чем положено, но всё равно ведь детям, лучше быть под их присмотром, а не болтаться целыми днями «беспризорниками» по улицам. Поэтому «закрывало глаза» на пару лишних лет в свидетельстве о рождении. К тому же — рыночные отношения. И чем больше детей приедет — тем лучше. Ведь за каждого заплачено. И великовозрастные «пионеры» продолжали приезжать вплоть до семнадцатилетия. В этот раз взрослых ребят — приехало на отдых очень много. Девочек аж человек на пятнадцать больше, чем мог принять в свои ряды первый — самый старший отряд. Тех, кому не хватило места в первом отряде, разместили в свободной палате третьего корпуса. В самом углу, возле бельевого склада. И отнесли к самому младшему — девятому отряду. Но у них осталась привилегия: уходить готовиться к отбою после дискотеки вместе со старшими — первым и вторым отрядами, позже всех остальных. Точнее, предложили всем желающим перейти туда. Уже половине девочек из Жуковского не хватило места в первом отряде. А потом приехала ещё и дубнинская команда. И жуковские девчата сами изъявили желание переехать в девятый полным составом, чтобы не расставаться со своими.
Среди приехавших из Жуковского были трое девчонок, которые в своё время приставали к Соловьёву: целовали его, бывало даже в засос, ласкали, но не нарушая рамки приличия — не прикасаясь к интимным местам. Это была просто игра такая. Чем-то Ваня им очень понравился. Вот и тискали малявку. Но не просто как малыша, а вроде того, что он их султаном или падишахом был, а они его гарем, или что-то вроде того. Это было в другом лагере — на Азовском море несколько лет назад. Кстати с Димой, который рассказывал про то, как Таня купалась без лифчика, Ваня познакомился в том же лагере на Азове. К ним обоим девчата приставали, но к Соловьёву больше. Дима их видимо не зацепил. Правда, теперь отношения бывших «любовников» были дружескими, абсолютно безобидными. Девушки видели, что Ваня повзрослел, что он уже не мальчик как тогда, а юноша. Что у него уже свои взрослые интересы. Они просто здоровались при встрече, подшучивали друг над другом как старые приятели, смеялись. Но про те давние их «интимные» отношения не вспоминали и никогда не заговаривали.
Ребята: Боря, Иван и ещё пара человек из второго отряда, с самого начала смены частенько навещали девятый отряд. Причём делали они это, хоть и с предварительной договорённостью, но в палату зачастую входили без стука, смело, нагло, вероломно. Особенно если видели на входе объявление: «кто войдёт без стука — тот вылетит без звука!». И чаще заходили со словами: «кто раздет — я не стесняюсь!».
Девочки уже привыкли к их наглости и, относясь к их этим приколам с юмором, не особенно-то и возмущались, когда те входили. Отшучивались, смеялись, могли и огрызнуться, не всерьёз конечно, или просто молча прикрывались, если были не одеты.
«Мужчины! Что с ними поделаешь? К тому же — свои! Что они, на пляже нас в купальниках не видели, что ли? — думали они снисходительно. — Пусть заходят себе на здоровье и без стука».
Но и объявление они тоже не снимали, мол: «пускай висит — для малолеток».
Молодых людей старшего возраста приехало чуть поменьше, но всё равно всех их принять первый отряд был не в состоянии. Двоих шестнадцати летних парней разместили во второй отряд. Вроде как — помощниками вожатого.
Они были выше всех ребят в отряде за малым исключением, но обладали бесспорным физическим превосходством. Чем не редко пользовались, отвешивая тумаки, пинки, затрещины и щелбаны;, якобы в воспитательных целях.
Борис был боксёром. Но он никому даже своим близким не очень-то об этом распространялся. Хотя вожатые знали о его хобби. И возможно предупредили отрядных «дедов», так как те всегда были с ним и с его друзьями вежливее, чем с другими. Он конечно и без того выглядел старше своих сверстников, и по нему было видно, что он крепкий и накаченный, и в обиду себя не даст. К Боре «деды» вообще относились как к своему — на равных, не считая его как всех остальных — малолеткой.
По большому счёту эти помощники вожатого долго воздерживались от воспитательных мероприятий и каких-либо просьб, типа: «сбегай туда-то, передай то-то и то-то», «принеси то», «подай это» и прочее, в адрес «команды» Бориса и Ивана.
Сергей — приятель Соловьёва и Бори никогда не претендовал на статус крутого парня, и в бо;льшей степени был тихоней. К нему никогда не было никаких нареканий в плане дисциплины. И если его старшаки о чём-то просили — он им не перечил, покорно выполняя их просьбу. С просьбами обращались к нему крайне редко и отнюдь не с самого начала как к другим ребятам отряда, так как он входил в Борину четвёрку. Но всё же и до него дело дошло.
Лёша — высокий, но довольно худой паренёк — четвёртый их компаньон не хотел быть как-то униженным или несправедливо оскорблённым. Соловьёв был того же мнения, что и Лёша. Они оба не хотели подчиняться этим недовожатым. И когда к середине смены старшие всё-таки осмелились и к ним придраться или просить их о чём-то — дали им твёрдый отказ, за что получили, каждый в отдельности, свою порцию «воспитания».
Спустя какое-то время, встретившись в очередной раз с местными ребятами, Иван и Лёша рассказали им про наглецов.
После недолгого обсуждения, было принято решение — наказать их. Точнее, наказать надо было одного, самого сильного и самого наглого. Второй был менее заносчив.
Борисом, тоже присутствующим на этой встрече, было предложено: что каждый по отдельности должен объявить свою претензию, а потом подойти и ударить противника хотя бы один раз, и все тут же нападут и начнут избивать негодяя.
Разборка была назначена на понедельник.
После ужина во время дискотеки Ваня и Лёша позвали своего обидчика на пустырь за второй корпус. Там их уже ждали Боря и двое местных: Кабан и Артур.
Сначала к противнику подошёл Иван. Сказал, что тот негодяй и что-то ещё в этом духе. Но подойти ближе, чтобы ударить его, он очень боялся, так как тот был на голову выше и чуть ли не в два раза шире. Соловьёв с большой опаской, дрожа от страха, очень медленно, миллиметровыми шажочками, подбирался к нему, чтобы сделать намеченный первый удар. Ему хотелось как-нибудь аккуратно подойти, так чтобы не прилетело в ответ. Но, бесшабашно, на пролом, как того требовал план, кинуться на врага он так и не решился. Смог только очень скромно пару раз с довольно продолжительной паузой между попытками пнуть его носком ноги по голени сбоку, и тут же отскакивал.
«Деду» это было, что слону дробина. Он стоял опустив руки и даже не шелохнулся. Только замахнулся на Соловьёва, когда тот во второй раз пнул его по колену, напугав малявку ещё сильнее.
Время шло, а ничего не происходило. Местные заскучали и предложили Лёше продолжить «беседу».
Лёша был даже чуть выше «старика». Подошёл к нему, сказал: «Ты чё, охренел?», — и толкнул его грудью.
Тот сразу же отпихнул нападавшего и на всякий случай поднял руки к подбородку. Так сказать, принял боевую стойку.
Лёша попытался ударить негодяя ногой, наподобие, как бьёт в кинофильмах голливудский актёр Жан-Клод Ван Дамм. Растяжка, как оказалось, ему позволяла это. Ногой он легко доставал до головы соперника.
После первого «удара», в область груди, «дед» слегка отшатнулся, подставив плечо. И обратно принял боевую стойку. Не производя больше никаких манипуляций. Оценивая обстановку и видимо догадываясь, что если ударит сам, то вся толпа бросится на него.
Ударом это конечно было трудно назвать. Лёша поднял ногу и, не очень-то быстро её распрямив, просто пихнул соперника. А во время второго такого же лёшиного «удара» «дед» отбил его ногу рукой и уже всё-таки бросился на него с кулаками.
Боря мгновенно оживился. Изначально стоя позади всех, по-обезьяньи и очень высоко подпрыгнув, молниеносно налетел на наказуемого. И, пролетая над ним, ударил его кулаками с двух рук почти одновременно. «Дед» повалился на землю. Борис сгруппировался и приземлился на корточки уже за поверженным, развернувшись лицом в его сторону и принял боевую стойку. Но остановился в ожидании пока упавший поднимется на ноги.
Собственно, на этом драка и закончилась. Иван, вроде как уже ранее предъявлявший свои претензии, хотя и имел ещё желание, чтобы гад был битым, не получив должного удовлетворения от несостоявшегося наказания, но не решился больше лезть в «пекло». Да и произошло всё так быстро, что он просто не успел ничего сообразить. Местные так и не вступили в бой, довольно равнодушно стоя в сторонке. Только Артур, ещё с самого начала всё дёргался, порываясь подраться, но в нужный момент так и не бросился на противника, а потом было уже поздно. Борис же с Лёшей проявили благородство, и не стали добивать лежачего. Может и зря? С точки зрения Ивана. Тогда бы, наверное, он осмелился бы броситься избивать такую вот лежачую и относительно безопасную жертву.
Ко всему прочему, видимо услышав шум, или по чьему-то донесению, прибежала старшая пионервожатая и всех разогнала.

В эту ночь помощники вожатых к отбою в палате не появились. Парни догадывались, что после такого кипиша про ночные посиделки на отрядном месте можно было забыть. Но всё же надежда ещё теплилась.
Толя — вожатый уже далеко после отбоя разбудил Борю и Ваню. И сказал, что их на балкон вызывает Вика. Сначала у ребят мысль про посиделки промелькнула и они обрадовались. Но как оказалось, вызвали их не для того, чтобы как обычно отправить на «сбор», а для того, чтобы теперь — судить их. Потом Толя привёл и Лёшу.
Там же находились: старшая пионервожатая, все вожатые первого и второго и даже были несколько вожатых из других отрядов. Кто-то стоял, а кто и сидел на лавочках, что стояли у стены вдоль всего балкона. А также бывший в недавнем прошлом «подсудимый» и его напарник, теперь уже в роли пострадавших, стояли там с угрюмыми лицами.
— Да-а-а… Не думала я, что ты, Ваня, такой злопамятный, — после небольшой паузы и вкрадчивого изучения лиц всех троих «палачей», сказала Вика, затягиваясь сигаретой.
Она имела в виду стычку между «дедом» и Соловьёвым, произошедшую несколько дней тому назад. Которая случайно «всплыла на поверхность», и ещё тогда получила резонанс. Но шумиха быстро утихла.
— Я же не стукач, как некоторые, — обиженно и не очень внятно пробурчал насупившийся Соловьёв, зыркнув на пострадавшего.
После небольшой паузы Вика продолжила свою мысль:
— Вы вроде все ребята такие хорошие, но сами себе яму вырыли. Здесь я… — она тренькнула губами, — увы, бессильна. Вы теперь в полной власти Серёги…
Она, поджав губы и разведя руками, бровями указала на их теперешнего «хозяина».
Серёга — вожатый первого отряда. Десантник, ветеран-афганец. В его отряде им были налажены железные порядок и дисциплина. В тихий час — он любил поспать, так как ночами гулял, а «пионеры» — от него мух отгоняли. По крайней мере такие слухи ходили. Но, как известно — дыма без огня не бывает. Раз так говорят — значит, так оно и есть.
Он стоял и курил, не вытаскивая сигарету изо рта, навалившись левым локтем на перила балкона. Щурился от дыма собственной сигареты, с безучастным и спокойным видом что-то ковырял у себя в ладони. Находился он позади всех вожатых, которые из-за Вики сидевшей спереди с любопытством разглядывали троих маленьких ребят, избивших одного большого. Серёга ожидал своего триумфального «выхода». А за ним стояла толпа — весь состав мужской половины первого отряда, с нетерпением жаждущая разорвать на кусочки виновников торжества. Некоторые из этой «гвардии» то и дело подпрыгивали для того, чтобы взглянуть на своих жертв из-за многочисленных спин зевак.
— Идите-ка сюда, долбодятлы!.. Линчеватели хреновы!.. — довольно тихо и спокойно, но со стальными нотками в голосе, медленно и с паузами, как обычно присвистывая на шипящих буквах из-за своих золотых зубов, начал говорить афганец, когда Вика закончила свой монолог. Потом он затушил бычок о перила и бросил его вниз на пустырь.
Вожатые и их побитые помощники расступились, и мальцы обречённо побрели в сторону грозного де;санта и его команды.
«Пионеры» первого отряда были просто великанами. Некоторые под два метра ростом. Большие крепкие сильные и грозные. Некоторым было даже по семнадцать лет. Они ещё пуще запрыгали за спиной своего предводителя, словно свора собак в предвкушении дичи. С устрашающими гримасами, одними губами, почти беззвучно, «выкрикивали» они угрозы расправы. Грозили кулаками и проводили большими пальцами по своим гортаням. Но не смея при этом ни в коем случае шуметь громче, чем говорил их вождь, или выскакивать вперёд своего командира.
— Самосуд решили учинить?.. Помощника вожатого поучить?.. — вальяжно, всё так же со зловещими паузами, продолжал он, посверкивая своими фиксами. — Смело. Молодцы. Наверное, достойно уважения в какой-то мере. Но хглу;по! Думали, шо это вам с рук сойдёт? Теперь вы у меня в рабстве. Захочу — будете мне тапки лизать. Захочу — землю будете жрать. А захочу — отдам вас на растерзание своим пацанам. Они-то уж знают толк в воспитании. Одного хулихга;на уже воспитали, да?
Сергей кивнул в сторону своих, разгорячённых архаровцев.
После его кивка, те словно обезумели, ещё активнее выражая свою агрессию.
Тёмку — «хулигана», про которого упомянул Серёга, пару дней назад перевели обратно в свой — пятый отряд.
Но, как только Серёга приподнял свою руку — парни сразу же смолкли и практически замерли. Дисциплина у них и вправду была железной. Осознание этого троице «рабов» не придавало оптимизма. «Если он их, своих, таких здоровенных, так выдрессировал, возможно, постоянно их избивает — что с нами-то тогда сделает?»
— А щас ко мне в берло;хгу шахго;м марш! — спокойно скомандовал десантник.
Его подчинённые начали отступать в сторону своей палаты, манящими движениями рук подзывая за собой троих обречённых, приговаривая при этом: «Давай-давай! Идите сюда! Щас мы вас…»
Боря, Ваня и Лёша были — ни живы, ни мертвы;. Они медленно поплелись туда, где их ждала разъярённая толпа, более чем из двадцати человек, жаждущая их крови.
Входя в тёмное зловещее логово великанов, они стерпели несколько толчков и затрещин.
Серёга вошел в палату последним. Прошёл через всё помещение и лёг на свою кровать — крайнюю к лицевой стороне корпуса у окна. Его подчинённые зажгли несколько свечей и создали два полукруга, чтобы видеть лица жертв и не мешать созерцать их своему предводителю.
После разрешения золотозубого вожатого своим подопечным обращаться к жертвам — со всех сторон зазвучали глупые вопросы, типа: «как вы докатились до такой жизни?», «да как вы посмели на целого — помощника вожатого руку поднимать?», «как вам не стыдно?», и так далее и тому подобное. А также начались придирки: «стоять ровно», «руки по швам», «смотреть в глаза»… или, наоборот — «в пол», мол, не достойны глядеть никуда, кроме пола. А за малейшие, по мнению обвинителей, нарушения, скопом сыпались множественные щелбаны;, пинки, тычки и оплеухи. А если ответы не удовлетворяли самого Серёгу, или допрос становился нудноватым, то начинались отжимания под его собственный армейский счёт — на «раз-два-полтора». На «раз» — согнуть локти, на «два» — разогнуть. А на «полтора» — согнуть до половины. Ну или разогнуть, в зависимости от предыдущего положения. И в положении «полтора» можно было простоять неопределённо-долгое время.
Один из старших «пионеров», самый крупный — Капот, лежавший на кровати прямо перед ребятами, стал иногда, если те перемещали свои руки вперёд, прикрывая причиндалы от замахов других экзекуторов или во время принятия положения «стоя прямо» после отжиманий, легонько бить носком ноги по рукам стоящих, чтобы те поставили руки на место — по швам.
Так продолжалось около часа, может быть и больше. Потом ребят отправили к себе в отряд, назначив им исправительные работы по уборке пустыря от мусора, особенно от окурков под балконом.
На следующий день, после нудной очистки пустыря под палящим солнцем, всё стало по-старому, как будто ничего и не было. Но «деды», хоть и чувствовали себя победителями и ухмылялись, гордо глядя на троицу «осуждённых», больше не позволяли себе придираться, подтрунивать над кем бы то ни было или докучать какими-либо своими «просьбами» к любому «пионеру» второго отряда. Их отстранили от должности помощников вожатого. Так как жертвами они стали всё-таки по собственной глупости и наглости. Ишь ты! Дедовщину устроили. Недостойны быть помощниками вожатых. И не дай Бог кого-то ещё раз тронете!
Проигравшие этот бой своим поражением добились мира и благополучия во всём втором отряде, и даже во всей «Родине Мира».
Единственное, что было не так как раньше — Вика пару дней после происшествия не вызывала влюблённых на «сбор». Ребятам было несколько неловко подходить к ней с этой просьбой, а сама она, как это делала обычно раньше — не предлагала.
На второй день — в среду четвёрка Бориса на пляже вступила в шуточную словесную перепалку с девочками из первого отряда. Они хорошо были знакомы между собой, так же как и с девочками из девятого или второго.
Девчонки предложили подругам Бориса и Ивана прийти к ним после отбоя в гости. И утверждали, что ребятам — будет слабо; тоже прийти к ним в палату ночью. Особенно после экзекуции, проведённой над ними Серёгой в соседней — мужской палате.
Конечно же молодые люди не могли упасть в грязь лицом.
После отбоя, когда вожатые, уложив своих «пионеров», разбрелись кто куда, все четверо смельчаков отправились в женскую палату первого.
В такое время по балкону со стороны футбольного поля и танцплощадки никто из «пионеров» не ходил. Мог кто-нибудь из руководства увидеть. Только вожатые там ходили, и то неохотно.
Войдя в большое помещение с балкона тыльной стороны корпуса, пытаясь непривыкшими ещё к темноте глазами разглядеть где-кто, они в ужасе и с замиранием сердца увидели, как в дверь напротив, как раз со стороны лагеря, вошёл Серёга.
Узрев мужские фигуры в трусах у входа со стороны моря, десантник удивлённо бросил:
— Э! Вы случаем не охренели, хгоспода; «пионеры»? Упор лёжа принять! — и начал свой любимый счёт на «раз-два».
Просчитав так, примерно отжиманий на двадцать, видя, что ребятам уже тяжело выполнять упражнение, скомандовав «полтора», вышел из палаты. Его кто-то позвал с балкона, видимо потеряв из виду.
— И сколько же теперь так стоять? — возмутился Соловьёв, вставая на четвереньки.
— Скажи спасибо, что он нас не узнал! — приняв эту же позу, ответил Боря.
Они стали разглядывать, где находятся те, с кем был спор «на слабо;», но тут снова вошёл Серёга, и они шустро приняли обратно позу «полтора».
— Два! — скомандовал вожатый, и опять выглянул за дверь, что-то кому-то говоря. Затем вернулся и задал риторический вопрос: — Не задолбались ишо;?.. Встать!.. А ну… разбежались по койкам!
Ребята бросились в рассыпную кто-куда, лишь бы раствориться в темноте. Расселись по кроватям. А золотозубый вожатый сказал:
— Не охать и не ахать мне здесь! — и снова скрылся за дверью.
Теперь, когда глаза уже немного привыкли к темноте, спортсмены поневоле начали узнавать некоторых из девушек. К тому же, те сами стали приветливо махать им руками, привлекая внимание, и, подзывая к себе, поощрительно хвалить за их смелость и выполнение данного ими слова.
Подруги Бориса и Ивана были уже здесь. Хоть так пока можно было пообниматься и пообщаться со своими девушками.
На третий день после «драки», если её можно так назвать, Боря с Иваном, совладав со своим смущением, снова подошли к Вике, сказали ей о том, что всё осознали и раскаиваются, и попросили возобновить их любовные посиделки.
И она снова согласилась.;
Глава 10. Французский поцелуй

В третью ночь на «сборе», Иван был ещё более смелым, чем в первые две. И Оля тоже была более раскована.

В пятницу ближе к вечеру пришёл местный — Дима-рыжий. Он был добрым и простецким пареньком. Вожатые к нему относились хорошо. И он приходил сюда периодически и днём — чтобы поиграть на гитаре, и вечером — на дискотеку.
Борис приехал из дома с гитарой. Сам неплохо исполнял на ней песни Цоя, ДДТ, Крематория и других рок-музыкантов. И даже сочинил одну сам прямо на глазах у друзей. Начал обучать азам игры Ивана. Вот Дима и приходил повышать своё ещё очень слабенькое, но уже всё-таки умение, в отличие от Вани, играть, и ещё меньшее — петь.
Все присутствующие на балконном проходе между палатами второго отряда наслаждались прекрасным вечерком знойного дня и песнями под гитару, сидя на лавочке в тени густой листвы старых деревьев, растущих вдоль жилого корпуса. Солнце скатывалось к горизонту, заглядывая в лица собравшихся сквозь листву крон деревьев, уже не паля своими лучами, а ласково пригревая. Борис пел одну песню за другой. Иногда гитару брал Рыжий.
Ваня раньше как-то не стремился учиться играть на гитаре. Так как не знал, что на ней можно играть не только бардовские песни и романсы. Которые не очень качественно и по-женски играла его старшая сестра. Эти песни были для него скучны. А теперь, узнав, что можно играть Цоя, да и даже вообще всё, что понравилось, захотел непременно научиться, и делал свои первые шаги в этом направлении. Научился играть три аккорда, чтобы исполнять матерные частушки. Правда переставлять пальцы получалось только с паузами, поэтому частушки получались «рваными». Музыкальным слухом он не обладал, но любил петь, и даже знал, как сделать голос в унисон ноте. Множество раз проделывал это под гул пылесоса. Во время уборки при помощи этого агрегата он всегда пел. И замечал, что иногда его голос совпадает по тональности с «инструментом». Потом он переставал петь и специально старался попасть голосом в тональность гула. Ещё даже не зная, что это называется «в унисон». И даже ему без музыкального слуха было понятно, что у Рыжего «слуха» ещё меньше, чем у него. Хоть всем и было смешно наблюдать за Рыжим как тот «блеет» цоевскую «Пачку сигарет», не попадая в ноты, и, тем не менее, он играл и пел.
Ребята мечтали, что в такой-то вечерок пивка бы неплохо было бы попить. А Рыжий пообещал, что вечером будет сюрприз.

После ужина он пришёл снова и принёс за пазухой своей джинсовки полбутылки довольно прозрачного самогона. Не такого мутного, как в кино показывают. Как он сам сказал: «настоянного на карбиде». Сам пить не стал, так как, ещё меньше недели назад из больнички вернулся, после отравления таким же самоделом. Родителям сказал, что пирожками с рынка отравился.
Борис был на полгода старше Вани. Телосложением очень крепкий, накачанный. Он был невысокого роста, но выглядел взросло — лет на семнадцать, если не старше. Но уж точно старше своего возраста, гораздо старше Вани, и, даже, старше семнадцатилетнего Димы-рыжего. Он ещё не брился. Ему было достаточно раз в месяц сбрить длинные, редко растущие волоски на лице. Но выглядел мужественно и брутально. Под стать своему внешнему виду, он был опытным, как говорят, уже немного повидавшим жизнь. Познавшим женскую плоть, к тому же уже не один раз. Попробовавшим крепкие спиртные напитки и другие человеческие дурманы. Он сразу испугался словосочетания «настоянный на карбиде», но всё же решил попробовать принесённый Рыжим напиток.
Уже стемнело. Они сначала решили втроём пойти за территорию лагеря — на море. Но с ними напросился и их приятель Сергей. Взяли и его. Ходить туда без сопровождения взрослых было запрещено, тем более в тёмное время. Но… помните старую поговорочку? «Если нельзя, а очень хочется — то можно, но чуть-чуть!». На территории лагеря распивать было вообще не вариант. Везде шныряли физруки и другие должностные лица лагеря. Можно было элементарно «спали;ться», попавшись им на глаза, сидя, например, где-нибудь на отрядном месте. Если уж нарушать правила, то по полной и по-тихому. Тем более что после «Битвы титанов» Ваня и Боря личностями в лагере стали узнаваемыми. А «Битвой титанов» они сами шутливо «окрестили» происшествие с помощником вожатого, имея в виду нерешительность Соловьёва.
Из закуски была только пара «беломорен». Закурка, а не закуска. Стаканчиков тоже не было. Пить пришлось из горла;.
Боря пил первым. Сделал глоток. Сильно сморщился. Несколько раз затянулся, густым беломорским дымом — закурил, вместо закуски или запивки. Потом глоток сделал Ваня. Ему предлагали закурить, но он не стал. Ему не показался напиток таким уж сильно противным. За ним скромно выпил и закурил Сергей. После второго глотка Борю вырвало. Он еще закуривал много раз, чтобы заглушить противный вкус самогона. И больше пить не стал. Серёга от второго глотка «огненной карбидной воды» тоже отказался. Соловьёв допил остатки один. Даже не закуривая, потому как ему не был противен вкус пойла. Он ещё удивлялся на своих друзей, что они такие взрослые и сильные по сравнению с ним, а по сути — слабаки: один выблевал всё, а второй вообще в больничке лежал, и теперь «очкует» пить. Серёгу Ваня в расчёт не брал. Тот не претендовал на роль сильного. И в данной ситуации тоже проявил слабость. Озвучивать свои мысли Иван конечно же не стал. Не хотел никого обижать. И нарываться тоже не хотел.
Ивану за свою непродолжительную жизнь ещё не довелось пить крепкие спиртные напитки. Это был его дебют. Он пробовал пиво, белое полусладкое вино, а водку и тем более самогон — нет. Он быстро захмелел. Старшие товарищи стали советовать Ване как ему нужно вести себя с Ольгой. Что надо быть смелее и настойчивее. Ведь она с ним встречается не просто так, для того чтобы встречаться, а для нечто большего. Потом пьяные разговоры ушли в другое русло. Но Сергей, слушая о взаимоотношениях с девушками, помрачнел и погрузился в глубокие размышления. А потом и вовсе куда-то тихо ушёл. Даже никто не заметил его исчезновение.
От третьего отряда в «Любви с первого взгляда» участвовали Игорь Сама;рин и Галя Сви;ткина.
Галя была симпатичной блондинкой лет двенадцати с длинными — до пояса светло-русыми волосами. Росточком невысокая. И очень худая. Почти анорексичка. Но очень миленькая. Занималась художественной гимнастикой. Видимо поэтому и была чересчур худой.
Еще до проведения конкурса Серёга пытался подкатывать к Гале. Приглашал её на медляки, делал комплименты, маленькие презенты и прочие знаки внимания. В общем ухаживал красиво. Но встречаться они так и не стали. Не получалось у него никак добиться от неё взаимности. Хотя и однозначного отказа он тоже не получил. А девушка крепко запала ему в душу. И он очень мучился от неразделённой любви. Надежда на отношения с ней ещё оставалась, но всё расставил на свои места злосчастный конкурс. Теперь Галя и Игорь стали встречаться официально. Свидетелем тому был весь лагерь. Сергей остался не у дел, с разбитым сердцем и не сбывшимися надеждами. Ему пришлось смириться с утратой. Но однажды Га;лины подружки нашептали Серёге, что Игорь чем-то обижает Галю. Что она плачет иногда. И что через некоторое время в их отношениях пошла какая-то чехарда: то они расходились, то сходились, то снова расставались. Сергей затаил злобу на этого донжуана.
Сейчас, после принятия горячительного, и тем более после таких разговоров про Ваню и его Олю, он ощутил невероятную тоску по Галине. А также сильнейшую обиду, что не он с ней, а Самарин. И тот так и не сделал её счастливой. Он чётко понял, что готов добиваться девушки. Биться за свою любовь. И даже если не удастся её вернуть, то хотя бы поквитаться с соперником.
Он ушёл в себя и стал думать, как ему быть. С Галей он поговорить конечно же не решился. Но нужно было узнать у кого-то стороннего поподробнее про Игоря и про его отношение к ней. И уже на основе этого — действовать.
По привычке возвращаться с пляжа в лагерь с отрядом через парадный вход, он побрёл не к тыльным воротам, через которые они вчетвером недавно выходили, а к главным. Ворота и калитка после ужина закрывались и в этот раз тоже были закрыты. Он решил пройти через шашлычку. Подойдя к забегаловке, он понял, что ему нужно ещё выпить, и купил две бутылки пива. Прошёл по потайному «зигзагу». Вышел на пустырь, что за первым корпусом. Затаившись в тёмном уголке и размышляя о своих планах, выпил одну бутылку. Потом, оставив вторую на пустыре, поднялся по лестнице на второй этаж первого корпуса, и прошёлся по палатам третьего отряда. В палатах было темно и пусто. Спустившись, он спрятал пиво под лавочкой на «сборе» второго отряда. И пошёл к танцплощадке.

— О! Крабы на берегу! — вдруг удивлённо воскликнул Боря.
Он тоже немного захмелел, и не наигранно удивился этому явлению, так как днём такого не увидишь. Крабы днём в воде под камнями и нужно потрудиться, чтобы их поймать. А тут сами на берег вылезли — бери не хочу.
Ваня, заинтересовавшись этим, пошатываясь пошёл к кромке воды, посмотреть на «чудо». Пытался ловить морских обитателей, и даже поймал одного, упав подобно вратарю за мечом, летящему в угол ворот. Но тот, защищаясь, ущипнул его своей клешнёй за руку, которая абсолютно не слушалась своего хозяина и схватила краба как попало, а не как положено — за бока панциря. Ивану пришлось бросить добычу в воду.

Серёга нашёл на дискотеке знакомых из третьего отряда. Они пошли за припрятанным пивом.
— …Ну да, он, вроде, послал Гальку, — говорил ему Гиннесс. — Она плакала. Дай ему трындюле;й! И всё. Он вообще «олень»! Ты его загасишь!
— Да он ваще; охреневший! — включился Садык. — Лезет вечно, куда его не просят. Я сам ему недавно хотел хлебало набить. Он арбуз купил, короче. Домой хотел увезти. Но там треугольничек вырезан был. Он сам треугольник этот сожрал, а на меня говорит: «Нахрен ты пальцами туда лазил?» А я не лазил никуда. Нафиг мне его арбуз нужен?! А он потом арбуз разрезал, а тот уже прокис наполовину. Так он говорит, что это типа из-за меня! Что типа я пальцами в дырку лазил, поэтому арбуз и прокис. Я ему тогда прям всечь хотел!
Они зашли на отрядное место. Сергей достал пиво, и бутылку пустили по кругу.
— Короче, он вообще козёл! По нему видно, — сказал четвёртый их собеседник, отхлебнув пива. — Хочешь я его позову?
— Ага. Давай, — согласился Серёга.
Паренёк глотнул ещё раз и убежал. А Гиннесс, Садык и Сергей закурили и в процессе добили пиво.

Ваня, Боря и Рыжий вернулись в лагерь. Ивану в таком состоянии на дискотеку показываться было нельзя. Боря сказал, что сам без него сходит за девчонками, а ему посоветовал тихо сидеть в беседке, что возле тыльных ворот, и ждать их, не привлекая к себе внимания.

Прошло минут десять и парни заскучали. На «сборе» второго отряда было темно и безрадостно. Решили выйти. Скользнули через проход под щитом с пионером на дорожку возле первого корпуса.
— Стоять! Кто такие? — скомандовали им со стороны столовой.
Парни обернулись. К ним подошли физруки.
— С третьего отряда! — сразу же нашёлся Садык.
— Чего тут делаете? Почему не на дискотеке?
— В туалет.
— А чего по кустам шарахаетесь?
— Так тут короче — срезали.
Второй физрук, что пониже ростом подозвал каждого и велел дыхнуть. Садык и Гиннесс дыхнули, и он отпихнул их в сторонку. А Серёга уже был действительно захмелевшим и, испугавшись того, что если дыхнёт нормально, то его тут же изобличат, сначала дыхнул в сторону.
— Нормально дыхни! — приказал ему физрук.
Сергей ещё раз дыхнул, и опять в сторону.
— Ты чё, блин! Или врезать? — замахнулся на него физрук. — Нормально, говорю, дыши! Пил, что ли?
Серёга дыхнул нормально.
— Он точно пил! — поведал невысокий физрук высокому.
Серёгу заставили дыхнуть и высокому спортсмену — плавруку.
— Что пил? — спросил высокий, а своему напарнику велел: — Зови Олеську!
— Нехрен тут шариться! — уходя, сказал невысокий Садыку; и Гиннессу, и увёл их за собой в сторону дискотеки.
— Ну?.. Чего пил-то? — спросил ещё раз инструктор по плаванию у Сергея.
— Да только бутылку пива.
— Понятно.

Спустя некоторое время Боря пришёл с девочками. Димы уже не было. Он решил на дискотеке потусить.
Иван очень обрадовался, когда увидел Олю. Заметно осмелевший от алкоголя, он выбежал из беседки к ней на встречу. Сразу же обнял её за талию и поцеловал в щёку.
Галантно проводив свою девушку в беседку, усадил её на лавочку. Они сели лицом в сторону моря. Лёгкий тёплый бриз трепал их одежды и волосы. Иван начал поглаживать, своими руками, по спине подруги. Так советовали ему во время распития на берегу «познавшие жизнь» собутыльники. Они говорили, что когда гладишь девушку по спине и она начинает млеть, значит — хочет. А ещё до возлияния особенно много и всё непосредственно касаемо Ольги, что делать и как поступать с ней, он советовался со своим уже ставшим для него за две с лишним недели отдыха и разных передряг близким другом — опытным в этих делах Борисом. Но всё стеснялся воплощать его советы в жизнь. Теперь для этого пришла пора.
Ваня спросил у Оли заплетающимся от опьянения языком:
— Ты умеешь целоваться по-французски?
— Нет. А ты?
— Да-а-а, — протянул Ваня с самым серьёзным выражением на лице, стараясь выглядеть солидней, чем на самом деле, и сделав голос как можно ниже. — Хочешь, научу?
— Хочу…
Боря с Людой сидели в обнимочку спиной к пустырю — справа от них, и тихо о чём-то полушёпотом беседовали.
Ваня умел целоваться не только в теории. В его непродолжительной жизни бывали моменты, в которые он опробовал своё умение. К тому же, он не считал, что это слишком сложно. Он видел как это делают в кино. Целоваться по-взрослому — с языком, по собственному мнению, он умел хорошо. И в этот свой звёздный час хотел показать высшее мастерство. Но руками, несмотря на своё состояние, придающее смелость, недозволенного не касался. Хоть и был пьян, но всё же соображал, что было слишком светло, да и вторая парочка сидела буквально в метре от них, если не ближе.
Было у него раньше и несколько раз, когда ему посчастливилось прикасаться к женской груди. В возрасте лет десяти как-то потрогал спящую четырёхлетнюю племянницу. Но там были ещё мальчуковые, а не девичьи. Примерно в ту же пору познакомился с первоклашкой. Даже ещё только с собирающейся идти в первый класс девочкой. Которая сама спросила у него «как это целоваться?» и «что такое трахаться?» Он ей рассказывал, о чём сам на то время знал. Ну они и пробовали вести себя по-взрослому. Только ничего у них не получалось. Зато в поцелуях Ваня хорошо попрактиковался.
Пару лет назад, то есть уже лет в двенадцать, попал на день рождения к своей соседке. Которая была помоложе его года на два. Под вечер, когда уже стемнело, все празднующие — человек десять, в таинственности полумрака при свечах стали играть в бутылочку по всем правилам и со всеми вытекающими последствиями. Так настаивала сама хозяйка вечеринки. Кто был поскромнее — стеснялись конечно, и целовались не в засос. Но по правилам нужно было обязательно в губы. Он же, в особенности с именинницей, делал всё по-взрослому. Глядя на них, и другие начинали делать более смелые шаги в этом направлении. Раз уж так вышло, старались почувствовать себя взрослыми. Потом эта соседка с одной своей подружкой прогуливала школу, и они приходили к нему. Он учился тогда во вторую смену, а девочки в первую. Вот и встречались они утром, до его уроков. Сначала просто гуляли по улицам. Потом стали у него дома сидеть. Играть во что-то детское, но разговаривать о взрослом. А как-то раз подружки решили вдруг помыться. Налили ванну. Залезли в неё. Сперва стеснялись обе, особенно подружка. Но позже соседка осмелела и стала зазывать Ваню к себе. Дверь в ванную была открыта и она, словно Ундина манила его руками, прячась за передней стенкой ванны. Подружка конечно была против этого. Очень стеснялась. Но соседка являлась «альфой» среди них, поэтому подружка не осмеливалась перечить ей, а стыдливо прикрываясь, терпела присутствие и назойливые взгляды Соловьёва. После купания они с соседкой целовались. Говорили друг другу нежные слова. Шептались о сексе. А подружка в это время скучала в другой комнате. На следующий день пришла мама соседки, и романтические встречи закончились. А ведь «всё» могло бы и случиться, если было бы времени побольше.
Года три назад, отдыхая в другом лагере — на Азовском море, он понравился более старшим девчонкам. Тогда их было четверо. Но одна была некрасивая, и выглядела гораздо старше своих подруг. Понимая это — сама не особенно-то и приставала. Но иногда всё-таки целовала его в губы, словно мать ребёнка. А её подруги вообще не стеснялись. Тискали его вовсю, гладили, ласкали. Через одежду конечно и строго выше пояса. Чаще по голове. Волосы у него неестественно-белые были. Изредка только позволяли себе пошлёпать его по «булочкам». Как деток малых приголубливают. Наверно понимали, что они старше его, а он слишком мал, и как бы потом не пришлось отвечать. Но всё же он их зацепил своим обаянием, и они, не в силах сдержаться, целовались с ним и в засос, и с языком. Очередь занимали. Ещё спорили, кто из них первая, а кто потом. Одна у другой вырывали его из объятий, если поцелуй, по мнению ожидавшей своей очереди, слишком затягивался. Прижимали его к своим уже сформировавшимся большим женским грудям. Но это было совсем не так как с Олечкой. Тогда он не воспринимал это в серьёз. Они делали вид, что это шутка какая-то или игра. Так же и он смотрел на это. Иногда тоже, как бы в шутку, хватал кого-нибудь из них за округлости. А они только смеялись хором. Да наиграно-саркастично смущались, хлопая ресницами и обмахиваясь рукой, словно дама веером на непристойное предложение поручика Ржевского. В данный момент трое из тех дев, отдыхали в «Родине Мира» — в девятом отряде. Самая некрасивая и взрослая — сюда не приехала. Скорее всего, возраст уже не позволил.
В этот вечер на Оле были спортивные штанишки и свободного покроя безразмерная обвисающая футболка.
После долгого французского поцелуя Соловьёв, отстранившись от подружки, сел перед ней на корточки, обняв за талию. Это оказалось очень кстати. Скрипнув воротами, в лагерь вошла группа местных ребят, человек семь. Ваня обернулся в сторону ворот, стараясь сфокусировать свой расплывающийся взгляд на этой кучке людей. Наконец сконцентрировавшись, «выхватил» оттуда Таню с вьющимися волосами, что с Димой Иванченко без лифчика купалась. Встречаться с ней сейчас было бы совсем не к чему. Он опустил голову Оле на колени. Местные прошли мимо, даже не посмотрев в их сторону.

К плавруку, задержавшему Сергея подбежала старшая пионервожатая.
— Шо тут случилось? — взволнованно спросила она.
— Да вот. Пьяный, — ответил тот, подтолкнув к ней Сергея. — Разбирайся!
Плаврук ушёл.
— Шо пил? — просипела Олеся. — Ну-ка дыхни!
Серёга дыхнул.
— Ну и шо? — воскликнула она. — Сихгаре;тами тока пахнет. И шо, мно;хго выпил?
— Да бутылку пива только.
— Ну-ка дыхни ещё!
Серёга снова дыхнул.
— Да ваще; не пахнет спиртным! — сипло воскликнула Олеся. — Ты сказал ему, шо пил?
— Да.
— Да сихгаре;тами то;ка пахнет! Сказал бы, шо курил! — стала возмущаться вожатая. — Он сам походу под хгра;дусом! Не чует ничего. На понт тебя взял! А ты и поплыл сразу. Вы ваще;, блин, не умеете ныкаться! Тохгда; и пить нехрен! Оболдуй!
Вожатая строго взглянула на парня, а потом, снисходительно заулыбавшись, спросила:
— С какого отряда?
— Со второго.
— А шо этот мне сказал, шо ты с тре;тяхга?
— Да со мной пацаны с третьего были.
— А. Ясно. Садык, шо ль е;нтот?
— Угу.
— Ладно, «дуй» на дискотеку! И не попадайся больше!
Серёга «дунул» в сторону танцплощадки. Нашёл Садыка;. Тот поинтересовался что там было. Сергей пересказал.
— Самара в палату пошёл, — поведал Садык. — Давай иди туда. Всеки; этому «лосю лесному»!
Серёга двинулся к первому корпусу. За ним пошёл и Садык, и другие ребята.
Толпа завалила в палату, где жил Игорь Самарин.
В третьем отряде палаты были устроены не так, как в первом и втором. Такие же четыре большие помещения были разделены деревянными перегородками пополам вдоль здания. Со стороны моря в четырёх маленьких палатах располагался третий отряд, а со стороны умывальника и «лесной зоны» — четвёртый. По две мужских и по две женских. В первой от лестницы жили Садык с панк-бригадой, а Самарин в следующей.
— Самара! Хрен ли ты Гальку послал?! — грозно выпалил Серёга.
— Да-э… С-Серёг, — в испуге начал заикаться тот. — Я не-е… не-е… не посылал её. Ч-честное слово!
— А хрен ли она плачет тогда?!
— Да-э… я-э… не-не знаю.
— Сначала уводишь её у меня, а потом посылаешь!
— Да я-э… не уводил. А просто…
— Чё «просто»?! — передразнил Игоря Сергей. — А чё она тогда не стала со мной встречаться?! К тебе убежала, а?!
— Серый, да откуда ж мне знать-то? Я-э… вообще никогда не хотел с ней встречаться. Она сама ко мне липла.
— А хрен ли ты её на конкурсе выбрал?! Выбрал бы кого-нибудь другого и всё! А ты её именно выбрал! Не хотел он.
— Да не… — глупо заулыбался Игорь. — Это же просто конкурс! Шоу! Просто, чтобы три пары совпали!..
— Зачем ты её обидел? — уже со зловещим спокойствием произнёс Сергей.
Он агрессивно смотрел на более высокого противника исподлобья снизу вверх, тяжело вздыхая, играя желваками и всё крепче сжимая кулаки. Он уже плохо слышал лепет оппонента. Обида вместе со слезами заволакивала его глаза.
— Да я-э… не обижал я её, — продолжал оправдываться донжуан. — Я вообще к ней не подходил. Она сама всё!.. Да! Честное слово! Она сама всё! Я вообще не при делах!.. Это она со мной мутить хотела! Я всегда ей отка;зыв…
Серёга ударом оборвал Самарина на полуслове и проорал:
— Не надо на бабу всё валить!
Удар получился амплитудный — от бедра прямой рукой. Кулак пролетел по дуге через сторону вверх, а потом снова опустился сверху вниз. Что называется — «колхозка». Костяшка безымянного пальца попала точно в зубы. Игорь, получив от удара инерцию, развернулся через своё правое плечо, упал на кровать ничком и замер, словно бы без сознания.
— О-о-о!!! — сразу же и одновременно со всех сторон вырвался одобрительный возглас. — Красава!!!
Все зааплодировали и стали поздравлять Серёгу с чётким, мощным и красивым ударом. На самом деле удар был не сильным. Серёга не умел драться, и удар у него не был «поставлен». На костяшке, попавшей в зубы кровило малюсенькое — в ширину зуба рассечение. Наверняка у Самарина тоже были разбиты губы, но отправить в нокаут Сергей его не мог. Просто не хотел побитый получить по зубам ещё раз и поэтому лежал, притворяясь вырубленным. Серёга это понимал. Он кипел. Он хотел продолжения. Хотел мести. Хотел крови.
— Вставай!!! — крикнул он сопернику.
Но тот лежал неподвижно.
Ребята стали увлекать Серёгу из палаты на улицу и уверять его, что он и так уже хорошо уделал эту «гниду». Он вышел. Попросил покурить. Ему услужливо дали сигарету и чиркнули зажигалкой. Все вокруг него радостно гудели про красивую расправу, уважительно похлопывая его по плечу.
Все, кто смотрел «казнь» вернулись к дискотеке.
Кто-то уже сказал Гале, что Игоря побили. И она побежала утешать его, по пути бросив злобный взгляд на Серёгу.
— Да пусть идёт лесом! — воскликнул Паша-панк, подошедший поздравить Серёгу с победой. — Она тебя не достойна! У тебя ещё тысяча таких будет!
Сергей согласился с ним.
Все друзья подходили и поздравляли его с победой. Он сегодня стал героем. И даже некоторые девчонки из третьего отряда, которые считали, что Самарин Гале не пара, подходили и выражали свою признательность.
— Пусть катится! — выпалил Сергей. — А этот кусок дерьма пусть знает, как баб обижать!
— Главное этот дебил «за неё прячется», на неё всё валит, а она всё равно к нему бежит, — удивлённо воскликнул Садык. — Дура она какая-то! Не поймёшь этих баб!
Через некоторое время объявили, что дискотека заканчивается, и младшие отряды уже отправляются готовиться к отбою.
Боря с Людой засобирались уходить из беседки.
Ваню сильно развезло. И Боря сказал, что лучше не светиться перед столовой, а пройти по пустырю. Там и пошли, нагребая в обувь песок.
Дойдя до палаты, Соловьёв, не раздеваясь, свалился на свою кровать и ушёл в небытие.
Вернувшись с умывания, Боря понял, что Ване совсем плохо. Соловьёва рвало в промежуток между их сдвинутыми кроватями. Боря некоторое время пытался привести друга в чувство и убедить его, что надо идти на отрядное место, но всё было тщетно.
Девочки уже ждали их на балконе, там же находилась и Вика, и другие вожатые. Они тоже отмечали пятницу — тоже были навеселе. Вика хотела лично проявить заботу о ребятах, ещё раз их проинструктировать и отправить на «сбор». Но Иван никак не приходил. Боря сказал, что ему плохо, что его рвёт. Она настояла на том, чтобы Боря всё-таки привёл своего друга. Или в конце концов — принёс. Тот поднял сильно сопротивляющееся «тело» и, обхватив Ваню со спины, приволок его на балкон. Поставил рядом с собой и, пока шла беседа, придерживал его, чтобы тот не упал.
Вика пьяненьким голосом, выказывая своё искреннее переживание за Ванино состояние, спросила:
— А чё тебе плохо-то? Съел что-нибудь? — не дождавшись ответа от Соловьёва, переведя взгляд на Борю, уточнила: — Съел что-то? Да?
Ваня, видя, что на него пристально смотрят больше десятка пар глаз, пытаясь стоять ровно, опираясь на Борину руку, но всё равно раскачиваясь, как молодое деревце на ветру, одобрительно сильно мотнув головой, при этом ударив себя подбородком в грудь, подобно Юрию Никулину в бриллиантовой руке на вопрос «откуда деньги?», утвердительно выдал:
— Съел!
И смачно плюнул за перила балкона, пошлёпав губами, выдыхая из лёгких остатки набранного для плевка воздуха.
— О! Пьяный что ль?! — сильно удивившись, спросила Вика у Бори.
— Ну да… Говорю же — плохо ему, — растерянно отвечал тот.
— Ясно… Тащи его обратно. Где ж он так нализался-то?
— Откуда я знаю! Я свечку не держал! — разводя руками, страхуя при этом друга от падения, улыбнувшись, ответил Борис.
— Друзья, а шарахаетесь в разных местах! Ты-то почему не пьяный?
— Я спортсмен! — заулыбался Боря.
— Ну да, ну да… боксёр… помню. Вы-то с Люськой пойдёте на лавочку?
— Ну… хотелось бы.
— Ладно! Тащи его в палату. И… в кусты!.. По одному.;
Глава 11. Несбыточные мечты

На следующее утро у Ивана было жуткое похмелье. Его разбудил Боря и сказал, что нужно убрать блевотину из-под их кроватей.
Ваня сходил в туалет. Попил из поилки, что стояла под лестницей корпуса, где он не так давно успокаивал рыдающую Олю. Тут же, опираясь на жёлтую оградку газона, проблевался в кусты. Взял инвентарь. Как только смог — собрал совком противно воняющую и хорошо, что уже подзастывшую за ночь розовую кашицу. Потом кое-как помыл «место преступления». Его ещё несколько раз рвало, пока он собирал, выбрасывал и вымывал остатки своего «ужина».
Ему ещё повезло, что в выходные дни утренняя зарядка не проводилась. А то было бы совсем худо. В столовую он не пошёл. После завтрака отряд уезжал на экскурсию. Остатки «пионеров» уходили на море. Ваня отпросился у Вики не ходить на пляж и остался в палате. Она снова пошла ему на встречу.
Он лежал на своей кровати. Несмотря на дневной зной в палате было прохладно. Листва деревьев с тыльной стороны корпуса хорошо укрывала второй этаж от палящего солнца. Двери палаты были открыты с обеих сторон. Потоки воздуха не застаивались, а всё время «бродили», создавая ветерок.
Иногда Ваня выходил и скитался по пустому лагерю. Бродил от палаты до поилки, от поилки до туалета, от туалета снова до поилки и от поилки в палату. Пил и блевал водой и желчью. Снова пил, и снова блевал.
Так прошёл день.
Вечером все веселились на дискотеке, а он, всё так же страдая от похмелья, лежал в палате. Ему ничего не хотелось. Хотелось только лежать, пить и блевать.
Оленька какое-то время сидела возле его койки. Но потом за ней пришла Люда. И Иван стал спроваживать её на дискотеку. Оля не хотела уходить веселиться без него, и ему пришлось выйти проводить подружек. Он присел на ближайшую к корпусу лавочку, что напротив футбольного поля, не желая далеко отходить от поилки и приближаться к шуму и суете дискотеки. Оля периодически прибегала проведать его.
На следующий день — в воскресенье ему стало немного лучше, но чувствовал он себя всё равно не очень хорошо. Он со всеми вместе пошёл на море. От общения и игры в карты уже не отказывался. Просто старался не совершать резких движений. А во время купания аккуратно заходил в прохладную и приятную для измождённого похмельем организма воду. Так же медленно выходил. В этот день ему исполнилось четырнадцать лет. Именинника все поздравляли, и это обстоятельство несколько приободряло его.
Вечером, во время дискотеки, Ваня выходил на танцпол только чтобы потанцевать с Олей медляки. Всё остальное время они сидели на лавочках, что расставлены по периметру танцплощадки или напротив футбольного поля.
Время подходило уже к отбою.
— Давай займёмся… «этим»… — осмелился-таки сказать, но всё же не глядя Оле в глаза, Ваня. — Ну… ты понимаешь?
Он взглянул на неё, оценивая реакцию на вопрос, и снова уставился в землю.
Она, стесняясь посмотреть на него, слегка покраснела.
— Но… я же ещё маленькая, — так же, как и Иван, не поднимая глаз, ответила она. — Это тебе четырнадцать, а мне ещё только тринадцать.
— Да ла-адно тебе… — протянул он, всё с меньшим стеснением напирая. — Вы быстрее нас взрослеете. Да и всю жизнь ведь «девочкой»-то не будешь же ходить? Рано или поздно придётся расстаться с «ней». Почему бы не сейчас это сделать?
— Можно, я подумаю? — ещё сильней краснея, коротко взглянула она на него.
— Конечно. Подумай, — воодушевившись тем, что она не отказала, а просто попросила паузу, сказал Ваня. А после, окончательно изгнав из себя робость и возгордившись от этого, добавил: — Надеюсь на положительный ответ.
Он поцеловал её в щёку. Щека была пунцовая и горячая.
Вика снова куда-то уехала. Перед отъездом, уже после ужина, перед дискотекой, поздравила именинника на отрядном месте перед всем отрядом и вручила ему какую-то безделушку. А когда, все стали расходиться, вереницей направляясь в сторону дискотеки, Борю и Ваню попросила задержаться и предупредила их, чтобы без фокусов больше, чтобы не вздумали сегодня ещё раз накуролесить. Иван, с сильным чувством вины, за то, что подвёл её, уверял, что такого больше не повториться.
— До сих пор блевать тянет, как подумаю, — сморщившись, сказал он.
Вожатые не позволили им ночью, как обычно, посидеть на «сборе». Видимо, Вика запретила коллегам отпустить ребят в своё отсутствие. Осталось два полных дня и две ночи отдыха в лагере.
В эту ночь ребята долго не спали. Боря рассказал Ивану, что сегодня вечером во время дискотеки они ходили с Людой на пляж. И ему удалось-таки совершить с ней «взрослые дела».

Следующей ночью Вика снова отпустила ребят на «сбор».
Парочки заняли свои привычные места.
Ваня был одет в джинсы и болоньевую олимпийку.
На Оле, уже традиционно, были ветровка, спортивный костюм и футболка.
Ваня опять обнимал девушку правой рукой. Оля сидела так же, как и в предыдущие ночи: полулёжа, откинувшись на спинку лавочки, положив голову на локоть, обнимающей её за плечи руки.
Он нежно прикоснулся губами к её щеке. Она повернула голову, подставляя свои губы для поцелуя…

Время пролетело незаметно. Скоро возвращаться в свои палаты. Оля дышала тяжело.
— Тебе понравилось? — поборов свою стеснительность, спросил Иван.
— Да.
— Ты подумала о…? — закончив вопрос молчанием, глядя на неё широко раскрытыми глазами, приподняв брови и закусив верхнюю губу Иван.
— Да, — тихо ответила она.
— Что надумала?
Приблизившись губами к его уху, Оля тихо проговорила:
— Я согласна… Только не здесь! — вдруг, спохватившись, отпрянула она.
— Конечно не здесь, — покосившись на соседнюю лавочку, усмехнулся Иван, а потом шёпотом воскликнул: — Завтра ночью на море пойдем… купаться!
Внутри у него бушевала буря радости. Хорошо это маскируя, под маской спокойствия, он смотрел на девушку. В его виде что-то было от мартовского кота.
Пришло время расходиться. Они очень не хотели выпускать друг друга из объятий, но сделав над собой усилие — всё-таки встали с лавочки. К тому же Боря с Людой уже стояли рядом и ждали их.
Девочки, «вынырнув» из-под щита с распорядком дня, ушли в сторону туалета. А парни остались выждать паузу, прячась в тени кустов и прислушиваясь к ночным шорохам: «нет ли кого поблизости?». Чтобы «без па;лева» выйти с отрядного места, немного погодя.
— На понюхай! — с довольным и горделивым видом прошептал Боря, и протянул свою руку к лицу друга.
Ваня аккуратно, чтобы случайно не дотронуться лицом до Бориных пальцев, взял его руку за запястье и понюхал. Потом понюхал свои.
— У меня тоже! — радостно сказал он, и протянул в ответ свою руку.
— Чё-то не сильно пахнет, — понюхав, ответил Боря, и снова принялся нюхать свои пальцы. — Ты прям в трусы залезал?
— Нет. Через штаны. А ты чё… прям там, — Ваня показал через плечо на их лавочку, — в трусы ей лазил?
— Ну да. А чё, вас что ли стесняться? Вы там своими делами заняты. Я бы ей там ещё раз «вдул» бы, но этого она застремалась всё-таки при вас.

Наступил последний день отдыха. Остались ровно сутки до убытия жуковской команды домой. Изначально говорили, что «Жуковский» и «Дубна» поедут в одном поезде до Москвы. Ребята обрадовались, что хотя бы ещё один день побудут вместе с подружками. К тому же у Бори родился план по отмщению за их с Ваней унижение в первом отряде. Половина ребят из первого отряда приехали из Дубны. Остальные были из других городов бывшего Союза. Из Жуковского — вообще никого там не было. Вероятно потому, что в Жуковском отбор по возрасту был жёстче. Хотя девочки старше четырнадцати лет из Жуковского всё-таки были. По чужим свидетельствам о рождении им родители путёвки оформляли. Ну это не важно. Из Дубны вообще всегда приезжало много народу — около двухсот человек. Из Жуковского — всего-то человек тридцать. Борис был боксёром и говорил, что каждого из тех парней он сможет вырубить, если по одному вызывать их в тамбур.
— Я любого из них с одного удара вырублю, — сказал Боря. — С Бо;ксером, конечно, потяжелее будет. Но если выбрать неожиданный момент и точно по печени пробить, то тоже срублю его. Я в своей секции всех валяю. Только самого большого, стокилограммового, не могу пока срубить. Я слишком лёгкий. Мощи не хватает такую тушу свалить. А остальных всех уже валял. А вот если бы он мне хоть раз в голову попал, то я точно в нокауте бы валялся. Но я быстрый! И никто не может по мне попасть.
— А почему не в голову? — поинтересовался Соловьёв. — В голову разве не лучше вырубать?
— Ну, во-первых до головы ещё дотянуться нужно! — начал объяснять Борис. — Ты их видел? Там все как дядя Стёпа, блин! Хоть Бо;ксер и не очень высокий, но в голову точно в подбородок попасть надо, чтобы вырубить. А в живот большой точности не нужно. Почти в любом месте можно «пробить», если пресс не очень сильно натренирован. Ну даже если натренирован, то печень всё равно «пробьёшь». Здесь защиты нет, — он похлопал ладонью себе по правому подреберью, а потом постучал пальцем по лбу и добавил: — В голове кость, а в животе нет. Ну или грудак можно «пробить». Тут вообще сердце даже остановиться может, если совпадёт удар с ритмом сердца.
Но и эти планы, к превеликому сожалению Вани, Бориса и их подруг, остались только планами. Утром во время пляжного отдыха приехали старшие команд и сказали, что «Дубна» поедет на сутки позже. На всех билетов не хватило. Это обстоятельство расстроило ребят и из-за несбыточности правосудия, и из-за того, что придётся ехать врозь с девчонками. Девочки тоже были весьма огорчены. Из-за второго естественно. В планы по правосудию их не посвящали. Но они договорились, что в следующем году снова все приедут сюда, только на вторую смену. А ребята по приезде домой обязательно навестят девочек в Дубне.
После ужина как обычно началась дискотека. Стало уже совсем темно.
Ваня позвал свою подружку идти на пляж. Перед дискотекой они переоделись для купания.
Пришли на побережье.
Прислонив её спиной к столбу, стационарного пляжного навеса, которыми были оборудованы лагерные пляжи, Ваня обнял Олю и поцеловал. После он осмотрелся и предложил присесть к ограждению лагерного пляжа из сетки-рабицы.
Возле заборчика мало кто ходит и песок вдоль него от неутоптанности несколько возвышался, образовывая песчаный хребет. Ещё там росла какая-то трава. Кроме этого, они расположились возле металлического столбика этого заборчика. Все эти преграды довольно хорошо укрывали их от наблюдателей со стороны лагеря и с дороги, если таковые появились бы.
Они посидели так какое-то время молча вглядываясь в черноту моря. Потом решили искупаться.
Разделись. Подошли к кромке воды. Было ветрено и прохладно, как-никак конец августа. Море было не холодным, но войти в него было довольно трудно. Кроме того, что было прохладно, Ивана пробивал мандраж, в предвкушении чего-то особенного.
Ваня мечтал, как он будет обнимать её в воде. Представлял это много раз. Днём-то во время купания с отрядом у всех на глазах такое проделывать было бы неприлично. Да и подурачиться и понырять хотелось. А сейчас самое то. Но войдя в море по щиколотки, он стоял и мялся, не в силах пройти глубже, чем «помочить ножки».
Оля спокойно, как будто бы днём, зашла по пояс, и, окунувшись с головой, чувствовала себя великолепно. Она погрузилась в воду, оставив на поверхности только голову, и, отплывая всё дальше от берега, говорила, что привыкла купаться в холодной воде в Дубне. Звала Ивана к себе, утверждая, что здесь тепло. Но Ивана сильно трясло. И он так и не смог побороть холод и пересилить себя, чтобы зайти.
Оля поплавала ещё немного, потом вышла и обтёрлась полотенцем. Попросила Ваню отвернуться, чтобы снять мокрый купальник.
Он, к этому времени уже почти полностью одевшись, мысленно удивился её просьбе и подумал: «Мы же вчера договорились вроде!?» Тем не менее покорно, хоть и с гримасой недовольного удивления, отвернулся лицом в сторону лагеря. Потом сел на то же место, где они недавно сидели, и смотрел сквозь сетку то на главные ворота «Родины Мира», то на автобусную остановку, то на звёздное августовское небо, представляя себе Олю.
Девушка надела спортивный костюм и ветровку, натянула на голову капюшон и подошла к Ване, положив руки ему на плечи.
Он встал, повернулся к ней. Они обнялись. Потом сели на песок, снова лицом к морю. Ваня традиционно обнял её за плечи своей правой рукой. Потянув за плечо назад, уложил её на спину, и сам лёг на правый бок, подложив ей под голову руку. Прикоснулся к её лицу другой рукой. Волосы были влажными и холодными, а щека горячей. Потом он провёл рукой вниз по шее и ниже. А после этого привычным движением запустил руку под футболку девушки. С наслаждением пошарил там, а немного погодя повёл руку вниз. И, как только его пальцы стали заползать под резинку её штанишек, Она схватила его руку своими и не позволила этого сделать.
— Что?..  — удивился Ваня. — Ты же согласилась!..
Оля помедлила несколько мгновений, но потом всё же сдалась под натиском Ваниных аргументов и отпустила руку наглеца.
Со стороны лагеря доносился шум дискотеки. Как раз начался какой-то медленный танец. Это был очень романтичный момент.
На танцплощадке, после энергичных танцев все были разгорячены и веселы.
Серёга — золотозубый вожатый первого отряда был весь красный, с взъерошенными и влажными волосами, словно после кросса. Он вдруг припал на одно колено перед старшей пионервожатой, одной рукой приглаживая свои непослушные волосы, а другую протянул к ней. Это было очень галантно и чувственно, несмотря на то, что Серёга был в старой майке и потёртых шортах, а не в смокинге с бабочкой. Всем это очень понравилось. Все прониклись и зааплодировали, заликовали и засвистели. Всем было очень приятно смотреть на это. Все завидовали им. Старшая «пионерка» засмущалась от всеобщего и оглушительного внимания к своей персоне, но всё же подала руку, и Серёга приложился к ней губами. Овации усилились, ещё сильнее заставив смущаться девушку, а он поднялся и подхватил «пионерку» за талию. Они начали вальсировать. Аплодисменты ещё долго не стихали, продолжая их «преследовать».
Где-то в толкотне танцплощадки, прижавшись друг к другу в объятьях, переминались с ноги на ногу Боря с Людой.
Дима-рыжий тоже пригласил какую-то девушку потанцевать и что-то воодушевлённо ей рассказывал, а та звонко хохотала.
Саня — боксёр нежно обнимал Ксюшу, нависнув над ней почти в поясном поклоне. Несмотря на это девушке всё равно приходилось задирать голову, чтобы смотреть на него снизу вверх. Уж слишком большой была разница в их росте. Но это абсолютно не мешало им наслаждаться медляком под красивую мелодию и друг другом.
Остальные трое боксёров, включая и Антона, стояли в тенёчке на углу третьего корпуса в окружении всей панк-бригады, и уже совсем по-свойски общались с ними. Паша, Гиннес, Садык, иногда и другие ребята что-то с воодушевлением и активно жестикулируя им рассказывали, а те постоянно поддакивая кивали и периодически взрывались смехом. Абсолютно никакого негатива между ними не наблюдалось.
Обе Татьяны тоже стояли с кем-то из местных их возраста где-то в тени — в углу между сценой и забором.
Другие местные пацаны — старшие стояли в тенёчке за радиорубкой, наблюдая за танцующими.

Оля лежала неподвижно с закрытыми глазами и часто и тяжело дышала.
Иван обтёр руку о свою одежду.
— Пойдём в лагерь? — смущённо и встревоженно попросила Оля.
— Как?.. А это?.. Ты же обещала, — возмутился было Иван.
— Пожалуйста, — девушка сложила руки в мольбе.
Ваня сделал недовольную мину, но покивал:
— Ладно. После отбоя ведь ещё сюда придём, да? — он взглянул в испуганные глаза подружки. — Правда народу возможно будет много. Вика же обещала, что отпустит всех желающих. Ну мы подальше куда-нибудь уйдём, да?
Он говорил это не потому, что хотел ей это сказать, а как бы успокаивал сам себя.
Они встали. Ваня отряхнул и надел свою куртку, на которой они сидели. Они поправили на себе одежду, стряхнули с себя песок и двинулись в сторону лагеря.
Месяц, узенькой полоской буквы «С», был ярким. Вокруг было по ночному светло. Машин на дороге не было. Парочка без особых предосторожностей шла прямо к центральным воротам. Калитку последнее время почему-то не закрывали.
Дискотека заканчивалась. Ребята шли по пешеходной дорожке вдоль футбольного поля, когда объявили последний медляк вечера. И он был последним в этой смене. Хотя последним он был только для жуковчан. Дубнинцы оставались еще на сутки. И для них скорее всего завтра будет организованна ещё одна дискотека.
Они нежно, но крепко обнявшись, медленно переминались с ноги на ногу, положив подбородки друг другу на плечи.

— Ну чё, ты как? «Оприходовал»? — спросил Боря у Ивана в умывальнике.
— Нет, — огорчённо выдохнул Ваня. — Да и ладно! Подумаешь. Это не главное. Зато она меня любит.

После отбоя вожатые на море никого не пустили, хотя и обещали накануне, что в последнюю ночь разрешат. Не отпустили даже на место сбора. Зато разрешили ночевать девочкам в мужской палате, и спать не расправляя кроватей и в одежде. Кто хотел, конечно мог и под одеялом раздевшись спать. Но в эту ночь таких желающих не нашлось. Вожатым самим было не до «пионеров»: конец смены, конец лета, конец отдыха. Лишь бы не случилось ничего. Тем более в последнюю ночь. Самим бы не накосячить. Но сам за себя отвечать это одно, а тут дети. Поэтому и не пустили никого и никуда. ЧП ещё не хватало в последнюю ночь.
Первая часть «пионеров» уже уехала, и почти половина кроватей были свободны — ложись куда хочешь. Соловьёв с Олей устроились на кровати в самом углу у окна со стороны моря. Там было темнее, чем в других местах палаты, и через одну кровать от Бориной, на которой расположились Боря с Людой.
Иван лежал на правом боку, подложив правую руку Оле под голову. Она лежала лицом вверх и рисовала пальцами завитушки на его спине. Через некоторое время она прошептала:
— Если хочешь, залезай под футболку!
Он положил свою голову ей на плечо, а она поглаживала его по волосам. Так они и уснули. Оля гораздо позже уснула. Но утром они проснулись вместе.

Прощаясь у автобусов, Оля тихо плакала, а Иван, на прощание сказал:
— Не плачь! Мы обязательно к вам приедем! А в следующем году, здесь же! На вторую смену!..