Байки моряка. СССР. Изделие N1. Фиолетовый кошмар

В Советском Союзе некоторые вещи не называли по имени — им присваивали номера. Так, например:
«Изделие № 1» — противогаз.
«Изделие № 2» — презерватив.
«Изделие № 3» — резиновая перчатка.
«Изделие № 4» — клизма.
«Изделие № 5» — авоська.
Ну прямо готовый набор для настоящего извращенца!

Байки моряка... СССР.  Изделие N1. Фиолетовый кошмар.

Корабль в море — это островок вынужденной трезвости. 
Мало того, что моряк месяцами лишён общества прекрасной половины человечества, так он ещё и толком расслабиться не может. На морских путях нет ни буфетов, ни магазинов. Что взял в порту — то и твоё. А когда рейс затягивается надолго, душа иногда просит...
Спустя некоторое время, когда за бортом была лишь бескрайняя синева, а корабль поскрипывал, словно жалуясь на нашу тоску, однообразие стало невыносимым. Даже корабельный кот Пират начал подозрительно долго смотреть на шмыгающих изредка крыс, словно размышляя: «А не завести ли мне от скуки дружбу с кем-нибудь из них?» Но когда матросы всерьёз начали обсуждать, кто из них больше похож на актрису из последнего фильма, стало ясно — пора что-то менять.
Топорик, наш главный авантюрист, не мог усидеть на месте. Его прозвали Топориком не зря: он был крепким, рубил с плеча, а в его глазах постоянно плясали искры авантюризма.
— А давайте гнать самогон! — выдал он. 
— Ну, может, хоть попробуем... Всё равно до Антарктики ещё ой как долго, а сухой закон уже достал.
Мы переглянулись. На мгновение воцарилась тишина, а потом мы расхохотались — очень заманчиво.  Мы знали: если нас поймают — мало не покажется. Капитан был из тех людей, которые чувствуют нарушение дисциплины на расстоянии. Казалось, он мог учуять проступок ещё до того, как ты о нём подумаешь.
Значит, главное — делать всё скрытно. Это первое. Второе — из чего гнать?
И тут мой взгляд упал на коробку со сгущёнкой. Мне полагалась сгущёнка за вредность. Только не подумайте, что я вредный — работа такая. С прошлого рейса сгущёнки накопилось столько, что я уже не мог на неё смотреть.
— Будем гнать из сгущёнки! — объявил я.
Идея, конечно, была безумной, но других вариантов не просматривалось.
С дрожжами вопрос решился легко. Хлеб на судне пекли свой, значит, дрожжи были всегда. Но когда об этом узнал повар Лёлик, он потребовал свою долю. Какой он, к чёрту, Лёлик, если весит сто двадцать килограммов? На самом деле его зовут Лёня, но прозвище прилипло намертво.
— Если будете гнать, может, добавить кетчупа? Для вкуса, — предложил он.
Мы переглянулись: 
— Лёлик, ты хоть знаешь, как самогон гонят?
— Нет, — честно ответил он, — но я знаю, как его пить. И ещё, — задумчиво добавил он, — у меня есть ванильный экстракт. Может, для аромата?
Мы дружно замахали руками. С Лёликом не соскучишься.
А вот самогонный аппарат через колено не сделаешь. К счастью, есть у нас на судне народный умелец — электрик Семён Семёныч. Человек он был прижимистый, как сундук с тройным замком. Маленький, сухонький, с вечно прищуренными глазами. Ходили слухи, что он даже использованные спички складывал обратно в коробок — «а вдруг пригодятся».
Конечно, пришлось долго его уговаривать, обещая долю.
— Две доли! — попытался он поторговаться. 
— Нет, у нас всё поровну. 
— Ладно, — согласился он, — но я попробую первым. 
— Пожалуйста, — сказал я, подумав: «Самоубийца!» 
— И ещё, — добавил Семёныч, — если что-то пойдёт не так, я вас не знаю и аппарат не мой. 
— А чей? — спросил Топорик. 
— Сам приплыл, — невозмутимо ответил электрик.
Через два дня Семёныч принёс своё детище. Он смотрел на аппарат с такой гордостью, будто собрал не дистиллятор, а космический корабль. Конструкция была собрана из медных трубок теплообменника, старого чайника и какой-то стеклянной колбы, которую он, по его словам, «одолжил на время у судового врача».
Для начала замутили брагу. Банку спрятали в тепле. Чтобы не было запаха, на банку надели резиновую перчатку — всё как положено.
Две недели Топорик ходил и облизывался в предвкушении. Каждую вахту он спускался «проведать больного», как он говорил. К концу второй недели перчатка на банке надулась, как воздушный шарик пятью пальцами, и Топорик торжественно объявил:
— Братцы, наш пациент выздоровел!
И вот настал момент истины. Мы собрались в укромном месте, закрыв дверь на все замки. Лёлик притащил круг колбасы и буханку хлеба, словно готовился к пиру на весь мир. Семёныч, расщедрившись, принёс солёные огурцы из личных стратегических запасов — небывалая щедрость!
Процесс перегонки напоминал священнодействие. Мы стояли вокруг аппарата, затаив дыхание. Капли прозрачной жидкости медленно стекали в подставленную колбу. Запах был... особенным.
— Пахнет как носки, варёные в сиропе, — задумчиво сказал Лёлик. 
— Заткнись и радуйся, что хоть что-то капает, — огрызнулся Топорик.
В итоге получилось около литра жидкости. Не столько самогона, сколько какой-то белёсой субстанции с резким запахом. Накапали немного в блюдце, подожгли — ура, горит! Правда, горела она каким-то нездоровым фиолетовым пламенем.
— Фиолетовый кошмар, — произнёс удивлённо Лёлик.
Но мы решили не обращать на это внимания. Главное — горит, значит, градус есть!
На столе стояла одна рюмка — «для пробы». Все взгляды устремились на Топорика. Он взял рюмку, поднял её к свету, изучая содержимое с видом опытного сомелье, затем поднёс к носу и...
— Не-е... Братцы, да это же химическое оружие! Но погодите! — оживился он. — А давайте пропустим его через фильтр от противогаза! Уголь же всё очистит!
Не успели мы и слова сказать, как он вылил наш литр «напитка» в фильтр от противогаза. Семёныч схватился за сердце: 
— Мой труд! Моё детище!
Но было поздно. Мы затаили дыхание, наблюдая, как мутная жидкость булькает и медленно просачивается в фильтр. Ждём: вот-вот должна появиться первая очищенная струйка. Минута, вторая, третья... Ни капли.
Мы смотрели на фильтр, как на фокусника, который вместо кролика вытащил из шляпы пустоту. Озорной огонёк в глазах Топорика погас, уступив место настоящему ужасу. Его лицо приобрело оттенок той самой сгущёнки, из которой мы гнали самогон.
Он начал осторожно пятиться к двери, и пока мы пытались сообразить, что происходит, исчез в дверном проёме, оставив после себя лишь  запах несбывшихся надежд.
Лёлик схватил фильтр и начал трясти его, как будто в нём застряла последняя надежда на веселье: 
— Верни мой самогон, проклятый противогаз!
Самогон исчез бесследно, будто его и не было.
Топорик тоже исчез, не появлялся до следующего вечера. Когда страсти улеглись, он пришёл сам и в качестве компенсации принёс бутылку коньяка.
— Армянский, пятизвёздочный, — виновато сказал он. — Приберёг на день рождения. А это, думаю, особый случай. Простите дурака.
Мы его простили. Решили коньяк не открывать — подождать до его дня рождения.
Вернувшись в каюту, я по привычке заглянул в шкаф. Банка с компотом стояла на месте, рядом с африканскими тапочками. Я посмотрел на неё, словно это было живое существо. На фоне нашей самогонной эпопеи эта весточка от Лины и Ляльки казалась самым важным предметом на борту. По крайней мере, она точно доедет до адресата — если, конечно, Топорик ничего не придумает нового...