Перекур

Стекло ночи прижато к горлу. Воздух — тяжёлый, влажный, свинцовый. Он не дышит, а втягивает его, как будто фильтруя сквозь вату старых ран.
Она появляется из мрака не призраком, а продолжением этой тяжести. Тень с влажными глазами. Их взгляды скользят, не цепляются. Нет искры. Нет бабочек. Есть только точная геометрия двух несовпадающих пустот.
Он достаёт сигарету. Белый цилиндр на фоне грязного неба. Щелчок зажигалки — не фейерверк, а короткий, хриплый звук, вскрывающий тишину. Маленький огонёк не освещает, а лишь подчёркивает темноту вокруг.
Это одна из тех ночей, которые должны были быть о любви. Где по сценарию судьба обязана была хлопнуть по плечу. Но сценарий сожжён, а судьба, кажется, ушла в запой.
Она делает шаг. Не для диалога. Для жеста. Он протягивает сигарету. Её пальцы берут её, и на микросекунду происходит единственное касатие — кожи к бумаге, а не кожи к коже.

Она затягивается. Дым выдыхает не колечками, а сдавленным вздохом. Он принимает обратно тлеющий уголёк. Они не смотрят друг на друга. Они смотрят в никуда, потому что все «куда» для них уже сгорели.
Никаких откровений. Никаких «я тебя понимаю». Они — не зеркала. Они — два соседних окна в огромном тёмном доме, в которых горит одинаковый тусклый свет.
Они делят не сигарету. Они делят факт боли. Молчаливое соглашение: я не спрошу о твоих шрамах, а ты не спросишь о моих. Мы просто постоим здесь, позволив друг другу быть сломанными.
Когда сигарета превращается в окурок, он бросает его под ноги, давит башмаком. Это единственный решительный жест за всю встречу. Она поворачивается и уходит в свою ночь. Он — в свою.
Никаких обещаний. Никаких взглядов назад. Они никогда не увидятся снова. Но в этом есть странная, уродливая благодать. В эту ночь они не курили в одиночку. А в их мире — это уже почти причастие. Почти милость