Лихие, святые девяностые

Кто бы что не говорил, но начало девяностых годов было во всех отношениях тотально безумным временем. И чем дольше уносит нас поезд Истории от той эпохи, тем всё больше оснований называть девяностые не лихими годами и не святыми, а именно безумными.
   Объяснение этому простое – возможность зарабатывать большие деньги практически на всём. Что во времена СССР считалось преступным, постыдным и омерзительным, в девяностые стало чем-то само собой разумеющимся. Если быть точнее, то произошло это потому, что советская идеология была заменена самой гнилой и паскудной из всех, какие только могут быть – культом Мамоны или «золотого тельца».
   Новая «демократическая» власть вполне недвусмысленно дала понять народу, что пришло время «делать бабло» и сама же власть и показала, как теперь надо «уметь жить». Достаточно вспомнить приватизацию, залоговые аукционы, Семибанкирщину и далее по списку. Говоря другими словами, народу разрешили зарабатывать деньги любыми способами, чем народ и не преминул воспользоваться. Кто-то ушел в бизнес, кто-то в рэкет, кто-то в киллеры, а кто-то стал рассматривать экзотические способы быстрого улучшения своего материального положения.
   Так получилось, что летом 1992 года я стоял и покуривал Salem на лоджии у одного моего приятеля по имени Толя, который на полном серьезе интересовался не хочу ли я попробовать свои силы… в фильмах для взрослых? Я понимаю насколько это безумно звучит сейчас, но как я уже говорил выше, девяностые были временами тотального безумия.
   Чтобы понять, почему приятель Толя заговорил на эту тему, имеет смысл рассказать о том, что этому предшествовало. А предшествовала этому крепкая дружба, которая зародилась у приятеля с одним молдавским пареньком по имени Валера, с которым он познакомился в армейской учебке. А затем они продолжили службу в одной не только части ПВО, но и в одной роте.
   Толя и Валера сразу же нашли много точек соприкосновения, так как оба были махровыми антисоветчиками, мечтали свалить из «убогого Совка» и восхищались Западом. Вернее, его ценностями. При этом они свято верили, что достойны лучшей жизни, чем прозябании в Совдепии, лучших шмоток, чем армейская форма, лучших сигарет чем «Прима», в общем достойны всего того, что мог предложить обожаемый Запад.
   Но после армии их пути ненадолго разошлись: Толя поступил в институт, а Валера, вернувшись в своё молдавское село, недолго думая, уехал сначала в Европу, а затем в США. Нет, нет, никаким ценным специалистом он не был и в Штатах, вернее, в солнечной Калифорнии, работал уборщиком бассейнов и попутно убирал пляжи. Сложно сказать, жалел ли он о том, что променял свою Молдавию на Калифорнию, скорее всего, нет. Валера обладал ярко выраженной коммерческой «чуйкой», легко сходился с людьми, даже несмотря на плохой английский и очень быстро в Калифорнии освоился. К тому же он, благодаря своей южной внешности, пользовался вниманием у американок, размякших на жарком калифорнийском солнце и бросающих томные взгляды на стройного и мускулистого (спасибо физподготовке в Советской Армии) уборщика бассейнов с внешностью типичного итальянца.
   Через какое-то время близко сошелся с одной американской мисс, чей брат был продюсером фильмов для взрослых. Валера очень быстро нашел с ним общий язык, а у продюсера он вызвал интернес благодаря тому, что Валера был «откуда то из СССР». О такой стране как Молдова продюсер никогда в жизни не слышал, на карте мира её бы никогда без подсказки не нашел, но такие детали его не смущали. Главное, что он уяснил, что Валера был русским, а мода на всё русское, благодаря perestroyka and Gorbschov тогда была на пике. И продюсер захотел эту моду монетизировать, то есть попытаться продать в США фильмы для взрослых из СССР. И даже поучаствовать в этом финансово, так как Валера сразу же огорошил его заявлением, что в СССР порнухи местного производства нет. И что вообще это тема, как бы, не сильно развита. Любовь в СССР есть, а секса нет. Особенно на камеру. Конечно, на Горбушке можно найти кучу немецкой порнухи, но с советской дело обстоит из рук вон плохо.
   – Shit! Fuck! – расстроился американец, но очень быстро смекнул, что если взять дело в свои руки, то можно заработать не просто много, а очень много. Ведь конкурентов то у него, получается, нет.
   И вечером того же дня Валера позвонил своему московскому. армейскому другу Толику и без долгих рассусоливаний поинтересовался, нельзя ли организовать съемки перестроечной порнухи «на месте»? То есть в Москве? При этом Валера, видимо, озвучил такие финансовые перспективы, от которых у Толика голова пошла кругом. Ведь ему предложили не много ни мало стать соучредителем совместного российско-американского предприятия по выпуску видеопродукции. Ну да, порнухи, но кто на такие детали обращал тогда внимание? Новые хозяева России разграбляли страну в промышленном масштабе, на улицах российских городов каждый день кого-то расстреливали или взрывали, а здесь речь шла всего лишь о какой-то обнаженке. Которая давно легализована во всем «цивилизованном мире», а чем новая Россия хуже других стран?
   Оставалась сущая малость – найти актеров и видеокамеру. И вот тогда Толик вспомнил про меня, потому что я недавно обзавелся видеокамерой Panasonic NV-M40E.
   Я тогда был наивным дурачком и верил, что смогу стать кем то вроде Кевина Тарантино, из дерьма скакнув в режиссеры с мировым именем. Собственно, поэтому камера и была куплена дабы экранизировать один из моих рассказов. Сразу скажу, что экранизировать ничего не удалось, потому что и рассказ то был дерьмо, и как режиссер я был тоже дерьмо. А привлеченные «актеры» оказались дерьмом в кубе.
   – Ну так что? Ты в теме? – строго поглядел на меня Толик.
   – Хм, знаешь ли я не хочу чтобы я голышом отсвечивал на Горбухе и в других местах.
   – Тебя там никто не увидит, – пообещал Толик без особой уверенности. – Кассета на Запад уедет. Но за один день съемок… – Толик пожевал губами, прикидывая на какую сумму меня можно обмануть, – двести баксов. А если подгонишь свою Алину, то пятьсот, с учетом камеры твоей.
   Я не сомневался, что Толик очень хотел бы посмотреть на мою тогдашнюю девушку Алину в сильно не одетом состоянии, вот только я совершенно точно был уверен, что она пошлет меня далеко и ещё дальше, если я с ней заговорю на тему потрахаться на камеру по заказу, скажем так, третьих лиц. Из недружественных стран.
   – А другие варианты?
   – Если только оператором. Но не больше полтинника бакинских, – Толик сильно поскучнел. Его задача усложнялась, sex and perestroyka откладывалась и вызывала сложности, а их Толик по жизни не любил.
   В тот день мы расстались сильно недовольные друг другом. К согласию мы не пришли и прийти видимо не могли никак, но через полгода он мне с каким-то мстительным восторгом сообщил:
   – Зря ты тогда отказался.
   – Почему зря? – я и сейчас считаю, что не зря отказался участвовать во всей истории даже оператором. Не говорю уж про свою подругу. 
   – Ну мы бизнесок раскрутили, – Толик посмотрел на меня взглядом победителя.
   – Хорошо раскрутили?
   – Ну на хлеб с икоркой хватает. И не только мне.
Не буду скрывать, ещё задолго до этого разговора, да и вообще без участия Толика мне не раз приходило на ум слово «расчеловечивание». Причем приходило строго после 1991 года, когда некие вещи только таким словом и могли называться.
   А с нереально красивой и фактурной подругой Алиной, спустя годы я всё же обсудил эту тему. Обсудил уже тогда когда её бабий век закончился и я не уверен по её реакции, что я был понят. Вернее, понят мой отказ Толику.
   Ну главное, что он мне понят. Что тогда, что сейчас.