роман Красавчик трилогии Благодарю... Гл. 23
Крутой вираж
Ревность питается сомнениями; она
умирает или переходит в неистовство,
как только сомнения превращаются в уверенность
Весь вечер я не находила себе места: “Предатель!”. C другой стороны, вряд ли когда-нибудь смогла забыть обиды, нанесённые любимым человеком. Не ручаюсь, что подобное не повторится ещё раз. Даже если бы мы помирились, а к этому всё шло, я бы завела разговор и сказала, что он поступает непоследовательно, совершает противоречивые поступки, которые обычной логикой объяснить невозможно. Бравада о непогрешимости оказалась ложной, обещания не делать мне больно – ненадёжными. Миша рассчитывал, что я безмолвно снесу унижение. Не получилось... Но, Боже, что обо мне подумает Софья Николаевна! Юля-то ладно, всё произошло у неё на глазах, и она обескуражена не меньше моего. Но матери ничего не скажет. Так и останусь я вертихвосткой в глазах этой благородной женщины, настоящей Матери в самом высоком смысле этого слова, которая живёт ради детей и печётся об их благе... Вот всё само собой и разрешилось, зря моя мама волновалась. Я могла выйти замуж, проигнорировав некоторые моменты нестыковок. Но черту подвёл именно он! Так же оставалось непонятным, почему Михаил так упорно не хотел служить. Мужику быть трусом не к лицу.
Вот и всё. Миша остался в прошлом. Страница жизни перевёрнута... В этот вечер я простилась со своей любовью. Надежды на общее будущее у меня нет, и даже на то, что он захочет со мной объясниться – тоже. Катя довольно-таки хороша собой. А я по натуре чересчур сложная. И очень хорошо. Финита ля комедия.
На работе попросила сотрудников не подзывать меня к телефону, если будет звонить мужчина; сказать, что я не работаю. Заведующая и Людмила вылупили свои зенки.
– Эх, молодёжь, – поругались!
– Ничего, милые ссорятся, только тешатся. Через неделю помирятся! – безапелляционно заявила заведующая.
Они переговаривались, уверенные, что у нас всё устаканится. У молодых, мол, всегда эмоции через край. Я не стала вступать в дискуссию. Миша звонил четыре раза, Светлана Васильевна взволнованно (вдруг) смотрела на меня. Мой ухажёр ей очень нравился (ещё бы!).
После четвёртого раза она сказала:
– Ну ладно, Кира, не терзай человека, хороший же парень!
На второй день он не звонил, а с третьего опять пошли звонки.
Людмила предупредила:
– Cмотри, уйдёт к другой!
– Пусть.
– Такими ребятами не бросаются!
– Откуда ты знаешь, какой он?
– По нему видно, что серьёзный, да и ты не вертушка. И встречались вы долго. Так что парень что надо. Хватит обижаться. Давай-давай, я позову тебя в следующий раз.
– Люда, бесполезно, всё равно не подойду.
– Ну не мучай ты его так долго! Трёх дней вполне достаточно. Я же видела, какими глазами он на тебя смотрел…
– Когда? – удивилась я.
– Когда встречал из института.
– Всё-то вы видите…
– А как же! Так что давай перестань хандрить, я скажу Мишеньке, что ты подойдёшь к телефону.
– И не подумаю!
– Ну Кира!
– Люда!
– Кира!!!
– Люда, я знаю, что делаю, – сказала я твёрдо.
В эти дни заведующая и Людка относились ко мне с сочувствием, в них стали проглядывать человеческие черты. Я была молчаливая и сторонилась всех. На работе держалась молодцом, а дома расслаблялась и давала волю чувствам. Проживала в памяти и в душе наше знакомство, рассвет чувств, всё самое хорошее, что между нами было... Вот и ушла самая яркая в моей жизни любовь. Не факт, что по накалу страстей когда-нибудь случится нечто подобное. Перед глазами стояли приятные моменты: Пасха с романтической ночью, первый поцелуй, концерт, вечер, когда мы сидели со слезами на глазах, вцепившись друг в друга, не в состоянии разлучиться и разбежаться по домам… Тёплые слезинки текли по щекам. Я плакала и хоронила свою любовь, свою мечту о счастье.
В библиотеке стояла тишина. Коллеги понимали, что на их глазах разворачивается драма.
В один из дней пришла с работы мама и сказала:
– Миша спросил, болеешь ты или нет? Я сказала, нет. Тогда он спрашивает – Кира уехала? Я опять говорю – нет; а что? Да она, говорит, мне нужна. Ну и позвони, говорю, она работает.
– Ну ладно, ничего, что так сказала, – произнесла я, и досада обозначилась на моём лице.
– А что? – спросила мама.
– Раз так получилось, то это всё. Значит, пусть так и будет!
– Что получилось-то?
– Да мы поругались.
– На вечере, что ли?
– Да... Он ещё что-нибудь говорил? – спросила я.
– Нет. Встал и ушёл.
Больше Миша о себе не напоминал. Через три дня должны быть готовы снимки; я надеялась их получить. Но Михаил не позвонил, а просто передал фотографии через маму. Причём, только в одном экземпляре. Написала записку:
“Миша, большое спасибо за фотографии, но почему так мало
и в одном экземпляре? Я ведь ещё для Ирины хотела бы взять.
Ну да ладно, не буду утруждать тебя просьбами, ты лучше
дай нам плёнку, мы сами себе сколько надо сделаем.
Ну вот и всё.
Передавай привет сестре, Лёне и маме.
Кира”.
Парень он порядочный – всё-таки передал фотографии. На следующий день получаю от него записку. Мама у нас вроде голубки – передаёт послания.
“Здравствуй Кира.
Не сердись, что я мало дал тебе фотографий. Я ведь сам получил всё в одном экземпляре. Пришлось их делить на несколько частей, чтобы всем хватило.
Но тебе я отобрал самые лучшие.
Я последую твоему совету и передаю тебе плёнку. Когда сделаешь для себя необходимое количество фотографий, пожалуйста, верни её.
Ещё к тебе маленькая просьба. Не терзай меня очень уж долго. Последнее время я совсем не нахожу себе места. И сны стали сниться какие-то варварские (всё время про войну и секс). А видеть стал совсем плохо, хоть с работы уходи.
Засим кончаю. Не болей.
До свидания, моя единственная.
До встречи.
Михаил.
09.11.79 г.”.
С удовлетворением прочитала письмо. Он опять усыплял меня своим спокойствием и положительностью. Ути, Боже мой, – и плёнку передал, и фотографии отобрал самые лучшие, и самое главное, просит не терзать слишком долго. Как будто на помолвке произошёл сущий пустячок. Опять давит на жалость – с глазами, видите ли, проблемы. И завершил грандиозно, оправдываясь за выходку на помолвке, давая понять, что между нами всё, как прежде: “До свидания, моя единственная, до встречи”. Ага, значит, как и говорила Ира, – он просто решил меня позлить. Польстило то, что они с Катей не вместе. Но прощать его я не собиралась. Меня настораживала непредсказуемость Мишиных действий, и все эти дни я много размышляла о странностях в его поведении. Родители всё-таки добились своего, я задумалась. Теперь они особо рьяно отстаивали свою позицию, почва-то самая благодатная; и зёрна дали всходы.
Через неделю мама оповестила, что Миша ненормальный, он объявил голодовку. “Ничего, ему полезно”, – саркастически заметила я, предполагая, что очередное лечебное голодание приурочено к конфликту. Но не стала нагнетать ситуацию и рассказывать о бессмысленных рокировках любимого. Мама очень обрадовалась моей реакции. Поняла, что их работа приносит плоды, и я удаляюсь от Миши.
Через три дня в научно-технической библиотеке раздался телефонный звонок, я подняла трубку:
– Алло!
– Кира, сколько ты ещё cобираешься меня мучить?! – услышала я на другом конце провода строгий голос Миши.
Поморщившись от неприятной неожиданности, ответила:
– Я – тебя?.. Интересно, кто кого мучает…
Как некстати я оказалась рядом с телефонным аппаратом! К выяснению отношений, тем более, в рабочей обстановке, я не была готова…
– Конечно, ты – меня! – выразив тоном крайнее беспокойство, сказал он так, как будто у него отняли любимую игрушку. И теперь без неё белый свет не мил!
– А не наоборот? – осторожно поинтересовалась я.
– Нет, не наоборот! – сурово заявил он. – Мне плохо! У меня голова болит.
– Катенька тебя по головке погладит и всё пройдёт.
– Какая Катенька, о чём ты говоришь? – смягчил он свой пыл.
– Всё, Миша, у меня нет ни времени, ни желания с тобой общаться. Извини.
– Подожди… Зачем ты так?
Я долго молчу, он тоже. Тогда я спрашиваю:
– А зачем ты – так?
– Да что случилось-то? Ведь между нами ничего не было!
– Ну раз для тебя это ничто, тогда тем более нам не о чем больше разговаривать. Очень жаль, что я в тебе ошиблась. Ты производил впечатление серьёзного человека, а оказался… сам знаешь кем, ...не хочу называть вещи своими именами.
– Но пойми, – ничего не было! Я стоял с ней и разговаривал! Ну, танцевал! Тебя же в комнате нет, вы с Ириной куда-то запропастились.
– Миша, всё это пустое. Не надо ничего объяснять. Не унижайся.
– Но ты должна понять, – настаивал он.
– А я всё поняла! – сказала я почти радостно. – Только ты никак не поймёшь…
– Нет, ты не так всё поняла!.. Нам надо встретиться.
– Не хочу.
– Но по телефону такие вопросы не решаются. К тому же я не желаю вводить в курс коллег по работе.
– Не надо встречаться, не надо ничего выяснять, мне и так всё ясно. Тебе понравилась Катя, ты с ней танцевал, игнорируя меня. Ты знаешь, что я ревнивая. Для меня этого достаточно. Ты добился своего.
– Так! Мне надо всё тебе объяснить, не по телефону. Умоляю, давай встретимся, я больше так не могу. А то я над собой не властен.
Последняя фраза прозвучала по смыслу угрожающе и откровенно меня напугала. Если предположить, что он чокнутый, то последствия могут быть самые непредсказуемые. В это время я думала не столько о Мише, сколько о его маме.
Мы встретились ещё два раза, и каждый раз он намеренно затягивал расставание.
Кое-как я согласилась на получасовую беседу после работы, но Миша не отпускал меня по часу, и приходилось терпеть эту тягомотину, и нелицеприятные разговоры о нём самом, о себе и о Кате. В основном, говорил он.
Признался, что хотел пощекотать мне нервы. Да, скверно себя повёл – сокрушался он сейчас. Катя совсем не в его вкусе, она не интеллектуалка, как я, абсолютно ординарная личность. Несмотря на то, что учится в институте, с ней и говорить-то не о чем! И вообще, сказал он, что может в ней понравиться – ноги как у слона, предрасположенность к полноте, после родов её разнесёт так, что мало не покажется.
Он говорил такие вещи. Неожиданно наблюдать порядочного мальчика в ином качестве – выдающего потаённые мысли. И всё только для того, чтобы удержать любимую девушку.
Я округлила глаза.
– Извини, – понял он без слов моё удивление фразами человека, которого я знала раньше с другой стороны. – Накипело.
Он только и делал, что с каждой фразой усугублял своё положение, и без того абсолютно безнадёжное, продолжая пребывать в уверенности, что всё не так уж плохо. Или наивно верил, что это именно так. Вполне вероятно, его самомнение действительно основывалось на какой-то конкретике. Всё стопорилось из-за моего совершенно непредсказуемого упрямства. Всем своим видом я давала понять, что не верю ни единому слову и простить его выходку никогда не смогу. Да и поверить в искренность его слов трудно – он так мило с ней беседовал! И у неё при этом было довольное лицо. Нет, ребятки, вы прекрасная пара! Дай Бог вам счастья. Не желаю быть третьей лишней.
Трогательная забота о Кате не могла остаться незамеченной.
– Да не хочу я с ней, не хочу! – капризно твердил Миша, и опять возникла ассоциация с любимой игрушкой. – Один раз встретились и всё.
– Ага, один раз всё-таки встретились.., – протокольным тоном констатировала я скорее для самой себя.
– Ну просто так, со злости, ты же не хочешь со мной разговаривать.
– Всё, Миша, с тобой всё ясно, – я окончательно поняла, что связалась с бабником. И сознавать это было очень горько!..
– Кира, не бросай меня. Я не хочу с ней, а она липнет, звонит. Катя очень рада, что так получилось.
Невероятно – человек расстроил помолвку и счастлив. Есть же на свете такие люди!
– Ну и всего вам хорошего! – напутствовала я новую пару.
– Да не хочу я с ней!!
– Ты сам виноват в том, что произошло.
– Я знаю, почему ты так поступаешь и Катя тут ни при чём. Значит, это я в тебе ошибся. С ней я всё равно вместе не буду. Ты же говоришь – уступаю место Кате. Хотя Катя ручная, я могу с ней месяц погулять, даже пожить, я вижу – она не откажется… Но я пойду по другому пути! Раз ты меня бросаешь, мне ничего не остаётся, как уйти к одной женщине. Она намного старше меня, у неё есть ребёнок. Эта женщина давно и безответно любит меня. Я уйду к ней, я уверен – она меня не предаст… И учти – я всё равно добьюсь в жизни успеха! Даже без тебя. Жениться не хочу, жениться я хотел только на тебе. А то, что встречу подобную тебе девчонку – сомневаюсь. Но ты не гордись, это не комплимент. То, что ты сейчас делаешь – этому нет названия.
– Зачем обвиняешь, ты сначала на себя посмотри. Один раз обидел, сказал, что всю жизнь будешь просить прощение и никогда в жизни себе не позволишь подобное. И тут же опять обижаешь! Я говорю о вечере перед помолвкой, когда ты собирался выставить меня за дверь. А потом очередной раз делаешь больно, даже более того – предаёшь меня.
– Я не предавал; не целовался с ней и не спал, извини... А что касается моего будущего, то в нём я совершенно уверен. До 26 лет я буду копить деньги на машину, а в 26 смою с себя пятно, куплю машину, и буду превосходно себя чувствовать. Тогда и женюсь спокойно на самой хорошей девчонке.
– Ну и прекрасно! Я желаю тебе всего этого достичь… Несмотря ни на что, я желаю тебе всего самого хорошего. В нашей любви были замечательные моменты, и ты мне, наверное, будешь сниться всю жизнь. Плохое забудется, хорошее останется. Но, вероятно, забудется не скоро, потому что раны заживают не сразу. А хорошее запомнится навсегда... Ну, если пофантазировать так же, как и ты... В себе я тоже уверена. Выйду замуж, рожу детишек, и тоже хочу купить машину. И надеюсь когда-нибудь подвезти тебя домой. Ты проголосуешь, а я окажусь за рулём! Вот будет здорово!
Я хотела свести разговор в мирное русло.
Михаил не понял мой оптимизм и сказал достаточно сурово:
– Нет, это ты проголосуешь, а я буду за рулём!!!
Он отказывался принимать мой тон. Миша снова повторил твёрдым голосом, чеканя каждое слово:
– Это произошло… не из-за Кати.., просто Катя – повод. А причина в другом.
– Ну тем более! Если ты знал, что положение шаткое, зачем жонглировал перед моим носом Катей? Ты должен был вести себя вдвойне осмотрительно.
– В общем, я тебя понял. Я всё понял!... Но ты об этом пожалеешь. Мне-то в любом случае будет хорошо, а вот тебе… Зря ты это делаешь, Кира, зря!
Ещё не поздно вернуть всё на круги своя и простить. В принципе, по большому счёту, Миша – неплохой парень. Но как ни старалась, так и не смогла принять любимого человека таким, каким он стал в последнее время.
Напоследок Миша сказал:
– Надеюсь, что ты будешь благоразумна. Звонить тебе я больше не буду. Если что-то решишь – мой телефон есть… Только ты никогда мне не звонишь, – с душевным надрывом проговорил он. – Никогда!!!
Я готова была разрыдаться. За версту видно, что любит, тогда зачем, спрашивается, танцуя с Катей, прижимался к ней, улыбался, зачем разыгрывал весь этот спектакль? Я тоже его обожаю, не любила бы – не приревновала.
Вот и всё.
Я так и не позвонила. Зато через две недели в библиотеку позвонила Мишина мама. Светлана Васильевна в изумлении приподняла брови. Милая Софья Николаевна спокойно и обстоятельно со мной побеседовала, довела до сведения, что сын очень страдает, голодает, уж скорее бы мы закончили свои препирательства и помирились, на него невозможно смотреть. Он меня очень любит. Осторожно поинтересовалась, какой у меня настрой по отношению к Мише, надеяться ему или нет. К сожалению, длительные личные разговоры по служебному телефону вести запрещено, да и весь персонал библиотеки, затаив дыхание, прислушивался к разговору. Поэтому я не смогла рассказать, как её сын вёл себя на помолвке, чтобы объяснить причину разрыва. Уверена – она бы всё поняла, как надо. Мне оставалось лишь намекнуть о неких обстоятельствах, которые сыграли решающую роль и поставить её перед фактом – да, надежды никакой нет. Софья Николаевна грустно со мной простилась и повесила трубку.
После этого случая заведующая библиотекой и язва Людка вроде бы зауважали меня. Небывалое событие – сама будущая свекровь звонит и пытается помирить молодых.
…Через полтора месяца, перед Новым годом, Михаил прислал письмо, как всегда – через маму:
“Кира,
я тебя больше не люблю. Не знаю, как это получилось, но за последнее время все мои чувства к тебе совершенно исчезли, так же внезапно, как и пришли. Наконец-то могу вздохнуть спокойно. Жаль, что это не произошло раньше (меньше было бы мучений).
Вряд ли за это кто-то будет на меня в обиде (к этому давно всё шло), а поэтому угрызения совести меня не мучают.
Кроме того, я нашёл себе добрую и безотказную женщину, которой я нравлюсь, так что одиночество мне не грозит.
Искренне и тебе желаю того же.
Передаю тебе твои записки, они мне больше не нужны.
Прощай.
Михаил”.
Конверт, в котором Миша передал письмо, выглядел достаточно символично – на нём был нарисован одинокий олень, который выбежал из леса на опушку и смотрит “на сторону”, в даль. В этом – весь Миша...
Свидетельство о публикации №225101401497