Бунт

Солнце садилось над речкою Истрой
И отражалось от вод.
А между тиною, тиной зеленой,
Мертвое тело плывет.

Тело плывет и берег цепляется,
Тело плывет не одно.
Саблею острою или картечью,
Пол головы снесено.

Как, на заре, чернецы монастырские,
Пушек услышали гром.
Войско потешное, войску мятежному
Устроило полный разгром…

С отъезда посольства прошло больше года,
Сомненье возникло уже у народа.
Бояре в хоромах сидят втихаря,
Вовсе не ждут возвращения царя.

А может они были в чём-то и правы,
Уж сколь расточительны царски забавы.
А если совсем пропадет государь,
Спокойно все жить будут, ровно как в старь.

Ведь царь, по Европе, когда разъезжал,
Писем подолгу в Москву не писал.
Из-за раскисшей весною земли,
Долго проехать гонцы не могли.

Люди шептались, царя подменили
В стране басурманской его погубили,
Похожего немца, кукуйцы, нашли,
Из дальней, голландской наверно земли.
Распространение этого слуха,
Сопровождалось мятежностью духа.

По городу слухи еще прокатились,
Две сотни стрельцов на Москве объявились
И прибыли эти стрельцы из полков,
Что штурмовали крепость Азов.

Стрельцы в челобитной своей написали,
Как в тяжких походах азовских страдали.
О том, что немало сложило голов,
Под крепостью этой московских стрельцов.

Когда те полки возвращались домой,
Москву был приказ обойти стороной.
В стрелецких слободках на дно залегли
Их только семеновцы выгнать смогли

В народе, в слободках тогда говорили,
Что Софью-царевну стрельцы посетили.
В келью вошли, от двери поклонились,
Двуперстно, как в старину, покрестились.

Тума, Василий ей все рассказал,
О том, от чего же стрелец бунтовал.
Лежала на сердце тяжёлая дума,
Ведь требовал подписи Софьиной Тума.
Воззванье к стрельцам он просил подписать,
Которую даже не стал ей читать.

Поставила подпись царевна, иль нет
Следствие так и не дало ответ.
Но грамоту это все время искали,
Кто слышал о ней, тех жестоко пытали.

Когда же обратно вернулись гонцы,
Идти на Москву порешили стрельцы.
Кричали они, в стольном граде страдают,
От иноземцев, бояр, погибают.

Всем немцам грозили они побиением,
Немецкой же слободе - разореньем,
Хотели царя на Москву не пустить,
Даже, грозились монарха убить!

Гонцов посылали в иные полки,
Ждали, донские примкнут казаки.
Хотели, чтоб Софья вернулась в столицу,
А войско возглавил Василий Голицин.

Срочно собралась Боярская дума,
Князь-кесарь глядит из подлобья угрюмо.
Бояре струхнули, зовут воевод,
Солдат поднимать, выдвигаться в поход.

На поле Ходынском собрались войска
К Истре выходят четыре полка.
Аникита Репнин всех вперед поскакал,
И монастырь Воскресенский занял.

Шеин, как опытный воевода,
Солдат расставляет у самого брода,
В лагерь стрелецкий Гордон выходил,
Обратно уйти всех на службу просил.

Ночью, у брода, на склоне горушки,
Солдаты поставили медные пушки.
Утром, все двадцать пять медных стволов,
Залпом ударили поверх голов.

Ядра в восставших тогда не попали,
За табором где-то, в подлеске упали.
Что лишь раззадорило бунтовщиков,
Не остудило горячих голов.

Без строя, порядка, какой-то оравой,
Восставшие начали переправу.
Только добрались до берега речки
Солдаты их встретили залпом картечи

Залпы те боя исход предрешили,
Когда их вожаков их картечью сразили.
Не более часа длился тот бой
Один побежал, всех увлек за собой

Так, с бунтом, покончили Шеин с Гордоном,
Войска мятежного полным разгромом.
Стрельцов, взбунтовавшихся против царя,
Закрыли в подвалы монастыря.

Розыск, по строгости всей учинили,
Зачинщики бунта повешены были.
Пленных стрельцов приказали пытать,
Мятежные грамоты чтоб отыскать.

Как стало известно, что бунт подавили,
В келье царевны дверь крепко закрыли.
Софья спросила, а как же им быть?
Ответила Марфа: Всех будут рубить…

А в сентябре, как царь Петр воротился,
Следствия вновь маховик закрутился.
В Преображенский приказ всех свозили,
Где мучили, многих и жизни лишили.
Стрельцов, полоненных пытали огнем,
Кости ломали и били кнутом.

Был розыск.
Служанок-постельниц терзали,
В Преображенском на дыбе пытали.
От женщин хотели добиться признания
Что, Софья готовила это восстание.

В слободах хватали теперь всех подряд,
Баб, стариков, даже малых ребят.
Ромодановский был в розыске лют,
Всех пойманных ждали дыба и кнут.

Вот, для стрельцов час последний пробил,
Им дьяк приказной приговор огласил.
Стрельцов на телегах сковали по двое,
И отвозили на казнь под конвоем.

Женщины стонут и дети в слезах.
Царь ненависть видел в стрелецких глазах.
Мятежники даже не ведали страху
В петлю готовы пойти и на плаху.

Ох, не любил Петр-царь эту братию,
Всю родовитую аристократию.
Кровью бояр он решил повязать,
Всех приговор обязал исполнять.

Не в силах свершить головы отсеченье
Несчастным они продлевали мученье.
Стрелецких голов лишь Лефорт не рубил,
Поскольку советчиком царским он был.

Посланник заморский тут слух распустил,
Что головы царь самолично рубил.
И было любимым Петра развлеченьем
Чьей-то главы наблюдать отсеченье.

На Красную площадь свозили смутьян,
Со свитой своей патриарх Адриан,
Смиренно, Петра, просил милость явить,
От казни жестокой освободить.

С иконой пред очи монарха предстал,
Но царь его просто с дороги прогнал:
За грешников души молитвы читай,
Злодеев мне смертью казнить не мешай!

Мятежников били, жестоко пытали,
Но все же надежды они не теряли,
Что царь за заслуги былые простит,
Смертию лютою их не казнит.

Стрельцам-бунтарям не дарил царь прощенья,
Даже в предсмертный обряд причащенья
Священникам не дали крест приложить,
Чтоб с миром на смертную казнь проводить.

Гравюры на желтых листах сохранились,
Как экзекуции эти вершились.
И палачам не хватало колов,
Для отсеченных стрелецких голов.
Лишь отроков повелел не карать,
Выпороть всех, и подальше сослать.

Останки казнённых позднее собрали,
В ров Алевизовский все побросали.
Буйство стрельцов вспоминала молва,
Кровью казненных залита Москва.
А Красную площадь, в то время былое,
Красной назвали, от пролитой крови.

Даже под окнами Софьиной кельи,
Трое стрельцов на веревках висели.
Грамоту в мертвых держали в руках,
Монашки крестились, увидев сей страх.

Как завершилось стрельцов наказанье,
Великое после свершилось изгнанье.
Из слободок стрелецких, прогнали людей,
Вдов, стариков, даже малых детей.

Весною, лишь снежная корка сошла,
Казнённых стрельцов схоронили тела.
Со стен городских мертвецов поснимали,
В общих могилах потом закопали.
Под самой Москвой, в четырех сторонах.
Ворам, изменникам, всяким на страх.

На видных местах, где стрельцы те зарыты,
В землю сырую столбы были вбиты.
Печально торчали на этих столбах,
Главы казнённых стрельцов на рожках.

С них смотрят куда-то пустые глазницы
На хищную птицей исклеваны лицах.
Надписи есть на железных листах,
Чей и за что за что здесь покоится прах.

Чтоб было заметно с любой стороны,
За бунт и измену стрельцы казнены.
Странник, державший путь к нашей столице,
Завидев такое, старался креститься.

За буйство и бунт, и за детские страхи,
Стрельцы-бунтари оказались на плахе.
Бунт прошлый, стрельцам, царь жестоко припомнил,
И матери данную клятву исполнил.

Горчайшую чашу те люди испили,
Которую сами себе и налили.
Отведали лиха они по три фунта,
Участники этого страшного бунта...

В осень, когда патриарх Адриан уж почил,
На отпевание царь не прибыл.
Царь Петр теперь абсолютный монарх,
Не нужен царю был в Москве патриарх.

В дельнейшем, престол сохранить патриарха,
Не было в планах России монарха.
Империей станет Московское царство,
А церковь в нем лишь атрибут государства.

Указом на высший в религии сан
Назначен царем был Яворский Стефан.
Воли монаршей, он, лишь исполнитель.
Святого престола – местоблюститель.