Два времени года

Когда Казаков, проснувшись среди ночи, выглянул в окно, то увидел за рулем рычащего мотоцикла страшного человека.
Отпрянув назад, он принялся будить жену, Лену, чьи крепкие нервы могли бы позволить ей спать, даже если бы в квартире застучал отбойный молоток.
Лена бросила на мужа злой взгляд разбуженного человека.
Казаков оказался растерян, поэтому только и сумел издать  неопределенный звук горлом, показывая рукой в сторону окна. Но внезапно звуки мотора уехали в ночь. Он посмотрел вниз, и убедившись в пустынности улицы, захотел принести извинения, но Лена уже спала.

Улица освещалась бледным фонарем.
Повалил снег. Недолгий белый ковёр тут же таял и медленно плыл по мокрому асфальту. На дворе чернели подпалины луж, и высохшая было дорога стала грязной.
Он отправился сварить кофе. В порядке предметов кухонной утвари было найдено некоторое успокоение. Мрачные мысли, навеянные непогодой, уходили...
Сквозь тучи внезапно пробился сноп света, необычайно яркий посреди ночного неба, и осветив часть двора, попал сквозь окно на кухню. Воздух стал влажным, как в теплице. К запаху кофе примешалась цветущая вишня.

Услышав щебетание, на какое-то мгновение он почувствовал себя стоящим посреди леса. Казаков ощущал этот запах просыпаясь, возможно, это и послужило причиной пробуждения. Узкий луч расширился, превратив ночь в день. Высветились заплесневелые стены, облупившаяся краска, старая обувь. Казаков равнодушно осмотрел проявившиеся предметы и снова услышал щебетанье птицы. Она сидела на столе и весело пела, словно стол и кухня превратились в территорию её личной сцены.
Глаза пичуги сверкали капельками черной туши, капельками задора и радости.
Прежний мотор загремел с прежней силой. Прежний снег таял на прежней дороге.

Человек смотрел на окно снизу.
– Лена! Лена! – закричал Казаков.
Жена молча принялась собирать постель. Не выспавшись, она создавала токи, от которых увядали комнатные цветы.
Казаков хотел сказать, "еще ночь", но вдруг понял, – может снова разбудить ее. Она заснула мгновенно, укрыв плечо и часть лица густым веером каштановых волос. Сон давал ей жизнь, румянил щеки, делал дыхание ровным и глубоким.   
Когда Казаков отодвинул занавеску, человек махнул ему рукой.
– Выхожу!

Он угрюмо стал одеваться. Потом, словно повинуясь приказу, оказался вовлеченным в суету, подогретую весенним солнцем, и зачем-то поехал на вокзал.
Здесь его внимание привлекла старая женщина. Ее внешность не могла рассказать ни о чем, кроме перенесенных трудностей и невзгод, и только голос звучал молодо. Если бы женщина молчала, то Казаков и в этом случае не смог бы пройти мимо: ее вещи и она сама притягивали чем-то большим в сравнении с обычной просьбой о помощи.
 
Он остановился напротив.
– Возьмите этот дурацкий чемодан, – приказала она. – Разве вы не видите, для меня он слишком тяжел?!
Далее она махнула рукой очень неопределенно, будто направление не имеет значения, – давайте куда-нибудь туда.
Жест показался до боли знакомым.
– Никогда не видела людей более бесчувственных, хотя, милый мой, мне пришлось много лет провести в разъездах. Всем известно, насколько глупо сравнивать настоящее с прошлым, но время для меня кристалл, в котором застыли взгляды ушедших. В них еще вчера находился смысл. А теперь в этих взглядах я читаю только заботу о еде и мягкой постели. Нужно понимать опасность тех, чья голова постоянно занята подобным. Человек создан для другого, ему необходимо думать о душе. Это вам говорит не сумасшедшая старуха! У меня слишком сильное здоровье, чтобы сойти с ума, ведь в краях, где прошло мое детство хороший чистый воздух... Это помогло мне прожить сто тридцать два года.

Они вошли в кафе и остановились в хвосте, голодном хвосте очереди, чье ожидание и голод увеличивались по мере продвижения. Здесь женщина процитировала инструкцию сторожа продовольственных складов, добавив к этому руководство по устройству и эксплуатации двустволки. Затем она стала перечислять всех писателей, книги которых ей довелось прочитать. Список этот, составленный у нее в голове, оказался настолько велик, что лишь тарелка с кашей смогла прервать эту запись. Заплатив за еду, Казаков сел напротив, а она взялась за ложку и принялась сердито ей орудовать.

Вдруг женщина воскликнула:
– Вы не можете оставаться здесь! Все это не принадлежит вам, это чужое! Это весна, а ваш удел оставаться в зиме! Уходите! Уходите!
Страшный человек смотрел сквозь окно.
– Лена! Лена! – вскричал Казаков, сжимая руку женщины. – Что с тобой?!
– В душе есть места, где запрещено появляться посторонним. Уходи, прошу тебя... Уходите, милый мой. Но сперва поднесите мой чемодан.
– Кто вы?
– Расскажу, когда проснусь.

Казаков проводил старуху на перрон.
– Я не думал, что ты проживешь так долго, – сказал он.
– Это всё оттого, что я не знала счастья. Спасибо тебе за его отсутствие! Счастье незаметно старит, а если его нет, – приходит покой. Не стоит нарушать счастьем покоя...
– Почему ты не благодаришь меня за отсутствие несчастья?
– Это не твоя заслуга, – улыбнулась она. – Всё! Уходи!

Весь еще во власти сна, Казаков поднялся с постели.
За окном шел снег.
Улица пустынно молчала.
На кухне кипел чайник.

– Уходите, уходите, – прошептала во сне Лена.

Он прошел на кухню, заварил мяты. Запах мятного листа оказался не таким, как обычно. Так пахнет только свежая трава, сорванная ранней весной, а не высушенные листы, пролежавшие в банке всю зиму.

Снег за окном повалил хлопьями.

Казаков сделал глоток. Аромат сладостно прошелся по нервам.
В стакане на подоконнике зацвела ветка вишни.
Лена что-то прошептала.
Страшный человек заводил мотоцикл.

– Иду, – сказал Казаков.

Их было двое в машине. Фары высветили участок, где шла кутерьма снежных хлопьев.
Машина двигалась в такт снегу медленно, плавно. И точно так же плавно и в то же время неожиданно появлялись перед капотом люди, словно бабочки или снежные хлопья идущие на свет.

Разом воздух очистился и стал прозрачным. Глубоко спрятанными оказались дома, улицы, деревья, прохожие...
Кошки блестели изумрудами.
Собаки блестели рубинами.
Люди не блестели.
Их фигуры двигались множеством одиночеств.

– Мы едем в весну? – спросил Казаков.
– Каждый к себе, – покачала головой женщина.
– Дай руку!
– Не сейчас. Спасибо, что подвезли. Вот ваши деньги. Прощайте.
– Я надеялся...
– Нет! Нельзя!

Это был их дом, их квартира, их окно.
Каблучки застучали по ступенькам.
Казаков рванул следом, безнадежно отставая.
Оставаясь на улице.
У мотоцикла.
Смотря на зажжённое окно кухни.
Встречаясь взглядом со страшным человеком, смотрящем на него сверху из окна.
Они спали.

Сон мужчины иногда врывался в сон женщины, и тогда ей приходилось изгонять его. Ей хотелось отдохнуть от того, с кем она столкнется, едва наступит утро. Когда мужчина становился слишком назойливым, она убегала.
В комнате снова царствовал апрель, а за окном шел снег. И некоторое время можно было видеть следы мотоцикла, уводящие за стену густых снежных хлопьев.

Женщина едва заметно улыбнулась.
Ей приснилось счастье.