Литературный ДОН - ясноводье беспокойного Отечеств
Столетие жизненной реальности Российского журнала ДОН.
“ На тихом на Доне,
В сиянье и звоне,
Цветёт зеленеющий сад
Летают там птицы… “
Константин Бальмонт.
Два дня подряд в Донецке моросил мелким колючим бисером дождь. Не понятно было, почему моросил. Ведь тучи на небе, ещё ранним утром первого дня неразрывно сцепившиеся в густую цельность водной тяжести, так и висели часами над моим городом ничем не пробиваемой, грозовой печалью утомлённости. В её чёрных тисках они крепко удерживали затяжное дождевое эхо из прошедшего жаркого лета, все ещё никак не пролитое потоками долгожданного ливня на иссушенную, белесо затвердевшую в Донецких степных суховеях землю. Изрядно растрескавшаяся в звонко цветастых месяцах босоного лета бессловесными островками ожидания настоящего, долгого дождя, она, отчаянно жаждавшая воды, вполне привычно, довольствовалась малым: на второй день навязчиво протяжно опять поморосило вокруг, ощутимо бодро посвежело в воздухе – да и уже хорошо.
Так у нас часто бывает.
Но к вечеру второго дня насквозь промокшие затяжной нерешительностью небеса вдруг тяжело задышали, неожиданно уверенно задвигались на вышине своего явного просветления и поспешно начали освобождаться из плена так и не случившегося ливня. И ближе к сумеркам небо, совсем и радостно глазам, пышно расцвело ошеломительной весёлостью в быстро расширявшихся просветах помолодевшей небесной голубизны.
Стало приятно душе. Завтра, ранним утром начиналась моя деловая поездка в соседний регион. Не так, чтобы это было далеко, но несколько часов езды на заказанном днями раньше авто, уже обещали быть впечатляюще интересными. Мне всегда больше нравится путешествовать в солнечной яркости светового дня, без труда вслушиваясь в блаженство сопутствующих любой дороге открытий, постигая смысл происходящих вокруг событий.
Утром, прозрачно светлым в уверенно прямых, ярко-отчётливых лучах сентябрьского солнца, взбодрившегося после росой подобного омовения, всё сразу и чудесным образом заладилось. Машиной уверенно управляла молодая женщина, по-современно провинциальному, ярко на лице разукрашенная и дорогим гелевым маникюром, на длинных ногтях узко женских кистей рук, вооруженная. Попутчиками оказались трое ребят, направлявшихся на железнодорожный вокзал Ростова. Удобно рассевшись в легковушке, класса sedan, все мы быстро подружились, разговорились, и, на лёгкой скорости хорошо управляемой машины и под музыку утрене-развлекательного шоу, на волне известной радиостанции, въехали на Донскую трассу М4-ДОН. К тому моменту мы знали друг о друге всё, что должно знаться о попутчиках в дороге. На ней, к слову, было много луж. Я улыбнулась: так вот почему накануне дождь так и не добрался до Донецка. Основательно притормозился он на Ростовской трассе.
А водительница авто, хорошо запомнилось, страстно рулила своей ТОЙОТОЙ правой рукой, умело, как скоростной пулей, обгоняла другие машины и много, зорко уставившись, как на охранном дозоре, на дорогу, говорила по телефону, цепко удерживая его у своего левого уха. Так она подготавливала стыковку с шофером другой машины, который ехал нам навстречу и который довезёт потом ребят до железнодорожного вокзала в Ростове. А для меня, в разговорах на другой телефонной линии, она готовила “зелёный свет” для моего прохождения без очереди к нужным людям – данность порочного бытия! в учреждениях, которые мне предстояло посетить.
Но в какой-то момент моя беспечная весёлость надломилась, и внимание резко отреклось от словесной пестроты внутримашинных событий. Прочитав всего лишь на одном дорожном указателе слово станица, я оторопела: мы уже въехали в край Шолоховского степного раздолья. Я никогда его раньше не видела…
Когда дОма говоришь или думаешь об этом, только недавно это осознала, не получается полностью, до конца открыть свою душу святости Шолоховских мыслей. Впитываешь их в себя, как остробуквенные, вонзающиеся в глубину твоего сердца слова исторической бытности, понимаешь уникальную, тихо повествовательную гениальность автора убедить читателя в правдивости описанных им событий. А без этого – какой смысл брать на себя смелость вообще касаться этой темы – жизнь Донского казачества в годах мирной жизни и жизненные трагедии в люто кровавых жерновах, в годах послереволюционной России, в романе ТИХИЙ ДОН. И, перечитав страницы его, поющей писательским мастерством словесной живописи, как-то не очень быстро выходишь из ощущения восхищением Шолоховским обаянием. До сих пор же! – десятки лет полнокровной жизни его произведений! так никем и не превзойденной его писательской, безупречно грамотной умелости в литературном мире.
Но в тот день, я очень хорошо его запомнила, 5 сентября, 2022 года, моё мысленное погружение в мир Михаила Шолохова напоминало молниеносное обретение, или признание в себе сути своего второго я. Неожиданность такого открытия - как, когда же это случилось,? как мне удалось накопить в себе нечто большее, чем обожание Шолоховских романов, и ещё больше, чем сумасшедшая одержимость ментальным срастанием с судьбами Дарьи, Натальи, Аксиньи? – повергла меня в жгучее смятение. Скользнув взглядом по необъятной шири полей, дорога уже давно свернула с главной трассы, и ребята благополучно покинули наш автомобиль, пересев в другой – стыковка с другим водителем состоялась. И наша машина мчалась среди полей, заботливо кем-то прибранных после лета, подготовленных к зиме. Машина дерзко таранила воздух степного придонского приволья. А я, усмиренная своими непредвиденными, буйно выдавленными из моего нутра раздумьями, притихла на своём месте, в ожидании, в этом не было никаких сомнений, чуда.
Всё совпадало вокруг, чтобы оно случилось: и ясный, светлый полдень – как быстро мчится вдаль время! и настроение восторга приятия новизны происходящего вокруг! и разыгравшаяся в душе жажда познания и понимания нового для меня, окружающего мира!
Конечно же, это должно было со мной происходить. В обратную сторону быстро крутилось время, оживали, совсем рядом пробуждались тени давних здешних событий. Каких-то пара-тройка сотен километров вдаль – и это отсюда, село Покровское, Неклиновский район Ростовской области, из этих мест были мозолисто выкорчеваны, выписаны Шолоховым страницы жизненных баталий. События мощные, грозные, кроваво-неизбежные, фатально беспощадные, перемалывающие в щепки человеческие судьбы, наподобие того, как пропитанный чёрной силой разрушений ураганный ветер беспощадно оголяет от зелени листьев вековые дубы. А меловые глыбы казачьей, видимой глазу памяти где-то ещё от нас далеко… Там - станица Вешенская, казачий оберег прописанной Шолоховскими простонаречиями народной были, пульсирующей - голова страшно раскалывается от гула всплывающих перед глазами страниц ТИХОГО ДОНА! - напряжённой энергией людских судеб, которые своей кровью и пОтом исправно, по неуклонно чтимым славным потомством заветам предков, питали эту землю своей заботой, холили её своим трудом землепашцев, Чего больше в этой земле сегодня намешано – кто знает. Время здесь всегда было и есть такое, лихое и отчаянно надрывное, не обласканное спокойствием, нервно смутное, не укротимое чьим-то дерзким хотением им повелевать, обуздать его норовистый нрав. Время – грубо, но надёжно отёсанное непрерывно длящейся здесь народной памятью. Она есть – величина непостижимая! Она есть – не раздербаненный неуёмной алчностью человечьего воронья золотник истины.
И вечно потомками наследие былого хранимо. Незримо присутствует оно здесь во всем прописанной на бумажных листах словесной образностью Михаила Шолохова, которой он изливал миру свою мятущуюся пристрастной благосклонностью к простонародности душу о Донском казачестве. Замирает дух, как эта экспрессивно точная народно-былинная ясность и сегодня ворошит в тебе однажды растревоженную Шолоховскими строками нравственную чувственность. Как прочно заземляет Шолоховская духовная пропитка гнусную мелочность бездарной суетности насквозь истлевшего материально накопительского снобизма. Как беспощадно обличает она лицемерную фальшивость псевдонародности в современной жизни общества.
Я пытаюсь выставить знаменатель между сильнейшим, по воздействию на сознание, духовным посылом Шолоховских мыслей к потомкам и современным отшельничеством безверия в разумность Земной, покаянной гармонии бытия – и не могу.
Слишком не преодолимым есть барьер между этими двумя величинами. Буквально валит с ног горькая правда страшной их отдалённости друг от друга.
…А степь, сплошь убелённая старческими сединами придонской Вечности, и сейчас что-то, настороженно вжавшись в станичный чернозём, выжидает… Не доверяет она случайному любопытству чужих пришельцев, презирает праздную беспечность современного тугодумия. Как ни крутись, как ни тужись, да не ответит она глубинной открытостью своего, не подлежащего продаже бескорыстия на притворное умиление здесь когда-то происходившим.
Здешняя степь – благородная, всевластная, хлебная кормилица.
…А до батюшки Дона – ещё добраться надо. Чтобы, затихнув телом и мыслями, в низком поклоне безграничного уважения к его водному величию осторожно прикоснуться рукой к волшебно перламутровой россыпи ракушек на его песчаных берегах… Холодная, наверное, и не уловимо быстрая вода в Донских водных потоках. Холодная и норовистая… Как убегающая за горизонт дозволенного знать и видеть многовековая история России.
И часть её – степи Донбасские, утыканные будылями, рыжеволосыми, крючкастыми, хронически-постоянно обезвоженные летним пеклом. Степи, сплошь и рядом закованные в многотонные клещи стального насилия – шахты, заводы, нынче – ужасающе привычные и без очертаний признаков современной цивилизации в них, или на них, сутками напролёт терзаемые наёмными работягами-копателями угольные норы-копанки. Совсем по-другому работает на Донбассе земля, измочаленная, истрепанная людской жадностью, лопатами, комбайнами изрытая чуть ли не до пупа своего нутра, расчётливо проконвертированная в устойчивую заморскую валюту. Уголь, металл – всё на продажу.
Знал британец Юз, когда в конце XIX века он приехал на Донбасс, как свои капиталы будет сколачивать, бурно осваивая, по тем временам, новыми промышленными технологиями каждую пядь доступной видимости прогресса Донбасской земли.
А земли здесь такие богатые! Несметно богатейшие земными сюрпризами гектары, что ещё на полтора века хватило и новым, после Юза, хозяевам Донбасса тянуть уголь, выдирать пласты ценных ископаемых из земляных глубин…
Великая история, параллельная Донской… Летописи о былом про соседствующее, усреднённое безнадёгой простонародье…
…
…Недаром говорят, как утро заладится, так и день проведёшь. Стараниями водительницы машины мне довольно быстро свезлось управиться со своими делами. Оставалось время, чтобы собрались другие пассажиры, которые поедут с нами в Донецк. С ними водительница постоянно созванивалась, подгоняя их к месту окончательного сбора. Конвейер частных перевозок людей – туда-сюда - здесь работал отлично.
Остановившись на главной площади посёлка, где мы находились, я осмотрелась, с удовольствием истосковавшейся по чистоте в окружающей среде горожанки, отмечая внешнюю ухоженность на улочках, которые веером разбегались в разные стороны от площади. И много вокруг цветов на цветочных, аккуратно ограниченных бордюрами клумбах. И много яркого солнца над посёлком, в безупречно голубом небе. И упоительно нежная тишина успокоенного, надеюсь, не обманчиво кажущейся беспечностью здешнего, кропотливо обдуманно, по-хозяйски обустроенного быта. И необходимость такой тишины в плавно кружащемся вокруг воздухе. Тишины такой пронзительной, что неприятно оглушал скрип крыльев пролетавших над головой голубей.
Осмотревшись ещё раз по сторонам, я как-то быстро для себя решила направиться в сторону здешней библиотеки – вывеска была на здании как раз напротив того места, где я стояла. Было интересно, как она здесь, в районном центре обустроена. Вместе с солнцем я зашла в одноэтажное кирпичное здание и, осторожно ступая по солнечным лучам - они яркими широкими полосами расстелились по полу библиотечного коридора прямо от входной двери, сразу взглядом остановилась на стене, увешанной фотографиями. Это были репортажи о встречах читателей с авторами книг, о презентациях новых книг, которые уже были доступны всем желающим в библиотеке. Походив вдоль этой стены, я осмелилась войти в абонентский отдел библиотеки. В зале никого не было, кроме нескольких работниц, сидевших за своими рабочими столами и с ленивым любопытством на меня, высоко не поднимая свои головы, глядели.
Мой непринуждённых разговор с женщинами начался с вопроса о Донецке. Что знают, что говорят здесь о нас. Да ничего особенного. Ваших много сейчас сюда приезжает. Суетятся, шумят… Много мусорят. Нет. Сюда никто из них не заходит.
- А вот что из интересного у вас происходит? – Очень не хотелось краснеть за уже хорошо адаптированную, привычную в Донецке неряшливость соплеменников.
- Интересного? – За всех ответила очень миловидная, на вид, женщина, заведующая отделом. – Да вот была совсем недавно встреча с Виктором Петровым. – Она вопросительно на меня посмотрела, оценивая быстроту моего ответа.
- Боже! С Виктором Петровым!? Он был здесь, у вас!? Это же – ДОН! Главный редактор ДОНа! – Я выпалила всё это на одном дыхании! - И что это было… встреча с читателями, наверное… - И вдруг растеряно замлела своей прямой причастностью к происходившим совсем недавно в библиотеке событиям. – А фотографии? Я их на стене не видела…
- Они ещё не готовы.
- И как он… какой он есть!? – Трудно вообразить степень накала моего тогдашнего эмоционального возбуждения, которым очень уважаемый мною человек желанно ко мне приблизился своей сутью! Мне непременно хотелось знать всё о нём, о человеке, с которым вот уже несколько лет, с 2019 года, я общалась, как принято говорить, заочно, посредством электронной связи.
- Вы знаете, очень сдержан, скромен... Нетороплив. Рассказывал о журнале… Чувствуется в нём какая-то сила притяжения… Знаете, есть такие люди. Да... Особенные люди. Порядочные.
- Вот-вот. Именно эти слова... Когда тихо и просто говорят о человеке, достойном восхищения… -
Далее – мы обменялись с работницами библиотеки словами взаимного уважения к друг другу, распрощались, а я, вся пылавшая жаром произошедшего со мной чуда – как будто воочию повстречалась с человеком, так много означавшим в моей судьбе, быстро вышла на улицу.
Медленно идя в никуда, я прокручивала в своей голове слова, сказанные о главном редакторе ДОНа, Викторе Петрове, общением с которым я дорожила – он чутьём своего сердечного доверия поверил моим Донецким откровениям! и с которым я уже четыре года, к тому времени, переписывалась. И о котором, судя по его манере общения со мной, уже имела своё собственное, весомо добавочное к только что сказанному работницей библиотеки о нём представление: пунктуален, деликатен, немногословен, по-деловому – активен, приветлив, всегда сердечно благодарен за уместность и своевременность добрых пожеланий, корректен в обсуждении присылаемого ему мною литературного материала.
И разве этого мало для человека, кто, всемогущей волею своей Судьбы, оказался во главе одного из главных Российских журналов – ДОН! – в знаменательный год его столетнего юбилея!?
Сегодня, понимая праздничную и чрезвычайно важную для глобально огромного читательского мира торжественную многодневность этого, юбилейного для ДОНа года, год 2025, я неотступна и категорична в своем мнении о том, что достойно продолжать творческий запал созданного сто лет назад Александром Фадеевым журнала не каждому под силу. Нужна особая, сформированная безупречной, сознательно выпестованной в себе моральной дисциплиной личностная жизненная позиция. Как верноподданническое продолжение, в своей ответственной деятельности главного редактора журнала ДОН, принципов служения России.
И отступничества от них быть не может. Хранимый духом Михаила Шолохова журнал ДОН, сохранив свою здоровую идеологическую направленность, крепок своей столетней преданностью морали созидания. География ДОНских авторов впечатляет! Имена людей, принятых в круг ДОНского писательского сообщества – уже историческое достояние Российской культуры, как ярко духовный, не опошленный низменным шкурничеством заповедник литературной чистоты нового времени.
По-своему – оно опять тревожное. Но, по-новому, свежо и буйно бурлящее, как Донские воды, происходящими вокруг переменами. Для литературного ДОНа - перекрестки сомнений – не помеха. Его дальнейший путь, широкая дорога в новое столетие, – это вечная Донская повесть о сильных духом и закалённых оптимизмом людях.
А мне опять думается о Михаиле Шолохове, без благословенного, широкодушевного наставничества которого легендарный ДОН не удержался бы на плаву. Всё в нем, в навсегда Шолоховском ДОНе, сейчас мощно и надежно. Всё – звонко прозрачно и душевно тепло, наполнено чувством неистребимой привязанности к своим корням, переполнено надеждой и желанием жить и творить во имя чистоты будущего времени.
Да и как по-другому, когда неспроста наречён журнал ДОНом, став одноимёнен с великой русской рекой. И, достойно своему столетнему возрасту, продолжающим жить в совершенстве, не подлежащая оспариванию констатация факта! профессионализма Виктора Петрова.
Сегодня – главного редактора ДОНа, главного хранителя журнала, главного последователя сохранности ДОНской исторической судьбы.
Мистическая предопределённость проживаемых событий, как соответствие разумности человеческого мышления, как гармоничная однородность Вечности. Естественность такой истины убеждает меня в том. что случайностей не бывает. И событие моей поездки, уже три года назад, в Шолоховскую сторону, так счастливо сподвинуло меня сегодня отозваться словами добрых и светлых пожеланий процветания журналу ДОН.
Всегда и на многие века!
Здоровья и счастья взаимопонимания всем, кто причастен к его красивому и достойному присутствию в литературном мире современного мыслетворения!
С глубоким уважением, Людмила Марава. ДОНЕЦК!!!
P.S. Благодарю свою судьбу, что ощущение чуда, которое, неожиданно случившись в моей жизни в 2022 году, так радостно вспомнилось в 2025.
К слову, та поездка в соседний регион благополучно завершилась вечером того же дня. Но как же долго помнится счастье из того времени… Как будто частью смысла всей моей жизни было таинственное движение моей души к встрече с ним…
Свидетельство о публикации №225101401717