Кто на что учился

Ночь  разлилась по городу, выплеснулась над Невским,   пыталась прорваться вниз, но застряла на крышах домов. На фонарях повисла,   зацепилась за водостоки.  Вглядывалась в  желтые  окна, сияющие  мягким  и лучистым,   пересчитывала  живых человечков там, за ними.

Вот не лень же людям. Не хочется же спать.
За стеклами — чужая жизнь. Интересная, разнообразная. Кого только не увидишь. За чем только не понаблюдаешь.

Ночь   терпелива, она своего дождется. Вглядывается пока, наблюдает, прищурив глаза, сдерживает себя,   притормаживает.

Вот дом на углу,  огромные окна  раскинулись во все стороны. Там, за окнами,  залы, полные воздуха от паркета до  потолка, зеркала полные  миниатюрных, словно кукольных фигурок, стройных,    в белых тренировочных пачках, похожих на  танцовщицу из  старомодных  сувенирных шкатулок. Маленькие балеринки  синхронно  порхают,   точеные ручки взмывают вверх под  не по-зимнему жизнерадостную музыку.

Вот другое здание и другой этаж. Цвет  стен — драматичнее, ряды кресел — параллельнее.    Притихшие слушатели  смотрят  в одно место, куда-то туда, где  очерчен желтым круг, суммированных прожекторов, где  сидит  на  сцене  мужик с бородой и  о чем-то важном рассказывает.  Несомненно, о чем-то важном:  если бы это была ерунда разве   смотрели бы слушатели так зачарованно  на лектора? Боясь вздохнуть? Боясь оторвать взгляд? Разве может говорить о глупостях человек с такой  интеллектуальной бородой  и с такой   уверенной в себе осанкой?

Зданий на Невском — две нескончаемые линии. Где-то едят, где-то  дымят кальяном,  где-то продают билеты в театр.

Толпа струится по тротуарам, непрерывными, рваными параллельными линиями.  То огибает препятствия, то   уходит от столкновения в боковые улочки.

Поглядывает наверх,   хмурится,  упираясь в темное небо, ускоряет шаг.

В плотном потоке тысячи людей, все как, один — в темном, в сером, в черном, в ночи сливаются, практически не отличишь. Редко когда найдешь яркое пятно, такое как — вон то:   черные кудри,  красный пуховик.  Широкие, быстрые жесты, уверенный шаг.
Шаг-то уверенный — видит ночь -  а   мысли  - нет.

- Черти что, а не жизнь! -  мечется внутри, под кудрями, — куда ни ткни, ничего не получается.   Занимаюсь какой-то хренью! - парень   поднял глаза, словно пытаясь проколоть толпу и  увидеть будущее, —  сколько лет уже. Мечусь, как загнанный, ни выспаться нормально, не отдохнуть. Все праздники — на работе,    все выходные — на работе.
-А на работе — что? - шевелит он пальцами, спрятанными в красные карманы, - Приходи, комар и муха. Посмотри, что я тут вам покажу.  Клоунская какая-то жизнь, ей- богу.
     Шмыгает он носом, задумавшись  и  несется,  ловко проныривая между  людьми. Он выше   большинства, быстрее большинства -   летит вперед  птицей,  успевает на все зеленые, в пару шагов перелетая поперечные улицы.
- Я ж и по жизни так же. - отмечает он разницу своих скоростей и средней скорости  толпы.-   Все ведь успеваю. Много чего делаю. Почему ж все-так... никак... Все не то! Все не так, словно  не настоящее какое-то. Временное. Картонное.   Никому не нужное.

Ветер трепет его кудри, словно хочет погладить по буйной башке, успокоить немного,  целует в холодные щеки, ластится. А ему  с каждой секундой только тошнее.
-Может, прав   был  отец? Может, зря я не пошел в медицинский? Помогал бы людям сейчас. Пользу бы приносил.  Людей бы с того света вытаскивал. Совсем по другому бы себя чувствовал.  А я тогда такой «Не-ет,  мне нужен другой масштаб! Я  ж  хочу светлое нести и  прекрасное! - он передернул плечами, - А в итоге год за годом скачу петрушкой по сцене. Только колпака с бубенчиками не хватает.  Тоже мне... Смех и радость мы приносим... -  горько усмехнулся сам себе и на секунду  закрыл глаза.

Не успел открыть,как столкнулся плечом к плечу с таким же  быстрым. Лобовое столкновение самое опасное. Да и
Невский зимой коварен. Асфальт слоеным тортиком: скользкое на  пушистом, пушистое на  обледеневшем. Слой льда  тонкий, но гадкий, ошибок не прощает,   подстерегает исподтишка.
 
Парни столкнулись,   слегка потеряли равновесие -  отступили,  пытаясь   устоять. Оба оступились,  ботинки проехались по  камням, покрытым  то ли только что замерзшей  водой, то ли   только что  чуть подтопленным льдом.
 
  Того, в красном, вынесло к перилам, впечатало в чугунные виньетки.   Второго,  в коротком пальто  английской шерсти -   к проезжей части.  Папка  вылетела  у  первого из рук, ударилась о земь, щелкнула радостно замком и из нее веером разлетелись листья сценария.  У второго     сумка  прокатилась до перил, словно собравшись топиться,  но  застряла между  кованными витыми листьями своим толстым  кожаным потрепанным пузом.

Парни вскочили на ноги, словно шарнирные и  вцепились друг в друга.
Народ  вокруг замер, отшатнулся широкой волной, кто-то остановился, кто-то вынул телефон,  кто-то робко пытался успокоить  обоих. Белые листья кружились  в темном воздухе, вместе с редкими шпионскими снежинками.   Фонари приосанились. Машины носились туда-сюда, создавая  уверенную рабочую атмосферу своим  непрекращающимся гулом.

Эти двое, перекрыв целый тротуар,  уставились друг на друга — глаза в глаза.
А ночь — сверху на них.
Она-то наперед знает — не подерутся. А им еще неизвестно.  У обоих — чернющие,  темные, глубокие,  тяжелые взгляды.  От множества дум и множества задач.  От сложности и многообразия переменных. От   непредсказуемости каждого следующего дня. 

Взгляды вцепились друг в друга приклеились, нырнули в эту темноту. Словно два демона встретились — знакомятся.  Не те, которые внешние,  те которые внутри сидят.  Молчаливые,  всклокоченные, внезапно разбуженные, выпущенные на волю джинны.
Ищут агрессию.  Не находят.

Народ снаружи  охает,   дышит взволнованно,  хочет по своим делам, да не  может оторваться. Два взрослых, хорошо пахнущих, прилично одетых мужика. В центре Питера. Подерутся?

 А эти, вцепившись  руками  друг в друга, все сверлят взглядами. До дна, до души. Ощущая  себя -  спичкой. Вспыхнувшей от случайного  чирка. 
...Ну... Не видно тьмы в  том, кто напротив.  Глубина — видна. Чернота - нет.

-Смотри, куда прешь! -  не выдержал  тот, в красном,  уже больше примиряюще, сжал ладони и  легонько оттолкнул от себя.
-Сам смотри! -  огрызнулся второй,   отзеркалив жест. И они, как два электрона, оттолкнувшиеся друг от друга,  рванули к своим вещам.

Кто-то добрый помог  собрать листы сценария, разметавшиеся по   тротуару, кто-то указал на   застрявшую  в  перилах сумку.

Они собрали свои вещи, одернули одежду, подняли перчатки, разлетевшиеся и валявшиеся  на земле. 
Еще раз  зачем-то  оглянулись друг на друга.  Обменялись взглядами.
Словно два демона на прощанье,   пожали друг другу руки.

Толпа уже распределилась по потокам,  ликвидируя затруднение,  и эти двое,  едва заметно кивнув друг другу  в знак прощения, развернулись  и поплыли каждый в свою сторону, продолжая путь.

Второй,   прижимая  к груди  сумку,  автоматически  обхлопывая ее на предмет повреждений или проверки — не расстегнулась ли -, как пострадавшего ребенка,    смотрел уже вперед. И думал уже   о другом.
-Черти что, а не жизнь! — металось у него внутри.  - Мечусь, как загнанный, ни выспаться нормально, не отдохнуть. Все праздники — дежурства. Все выходные — дежурства. Сколько лет уже! И что? Каждый день одно и то же: нескончаемый поток, люди вокруг, люди, одни люди. Всем что-то надо, все   с бесконечными жалобами. Одно и тоже занудство. Одна и та же писанина.  Риск этот вечный! - он строптиво передергивает плечами. - И  никакого просвета. Каждый день.. как белка в  колесе..

Он вспомнил  разлетающиеся  в ночи вокруг него страницы. Акт 2. Сцена 1. Уже давно они отлетали свое, уже давно в той же папке несутся в прежнем направлении, а так и стоят перед глазами, провоцируют, ковыряются в  глубоко закопанном.
 - Может,  надо было   все-таки в  искусство? Приглашали  же в консерваторию. Брали без экзаменов.  Сейчас бы пел  со сцены.  Людям радость бы приносил.   И служил чему-то  высшему. - он поднял  взгляд в небо, словно ища там подтверждения. - Светлому чему-то, чистому.  Высокому...  А  я тогда такой «Не-ет, я буду в медицине, это так благородно людей спаса-ать...» - он  не смог сдержать ухмылку, прорвавшуюся наружу.  - А в результате « Доктор, ваше лечение мне не помогает!» - передразнил он, кривляясь,- «А что Вы делали?» - «А я пока  еще ничего не делал!» -  паясничал он тихо под нос себе, чтобы народ вокруг не пугать.   - Черти что, а не жизнь!-   выдохнул  всей грудью  безнадежно,-   Одна только видимость!


Остановился посередине тротуара, не обращая внимания на толпу.  Поднял глаза в черное небо, ища ответа там.  Но ответа у неба не было.   

Оно сделало вид, что ничего не видит, ничего не слышит. И вообще,  устало. Скользнуло по крышам вниз, разлилось по улице темнотой, заполонило мелкие  улочки, втекающие в Невский,  Фонтанку залило темно -синим,  Мойку.
Поддало холодку,     и медленно, смакуя , словно издеваясь над теми, кто слишком много думает,  стало ронять снежинки,  из темного неба  на блестящую,  то ли замерзающую, то ли подтаявшую землю. 
Снег летел, ночь укутывала  фонари,  показывая, что   ничего не изменилось. Все как прежде. И  люди такие же: думают   все себе, думают.
Жили бы лучше и  наслаждались тем, что есть.