Бал эпох и стилей

Бал эпох и стилей.
 
В зале — Пушкин, Достоевский, Толстой, Анна Каренина, Тряпкин, поручик Ржевский, блогер Акрокси, Ольга Бузова, Маяковский, Цветаева, Ахматова, Есенин, Высоцкий — и потом к ним присоединяются Иосиф Бродский, Виктор Пелевин и Сергей Шнуров.

Анна Каренина (вздыхая): — Бывают чувства, которые нельзя назвать. Они живут в тени, как тайные сады души.

Поручик Ржевский (подливая себе): — А бывают чувства, которые не только называют, но и показывают! Особенно после третьей рюмки.

Тряпкин (мягко): — Душа — не сцена. Она не кричит, пока не станет тряпкой. Но даже тряпка может быть знамением.

Акрокси (в телефоне): — А в сети это называется «взаимная подписка с элементами эмпатии». Мы вроде рядом, но не мешаем.

Лев Толстой (серьёзно, с морщиной на лбу): — Истинная близость не требует телесного присутствия. Она — в стремлении к добру. Но если страсть мешает добру — это уже не любовь, а болезнь.

Ольга Бузова (ярко, с блеском): — А я считаю, что если чувства есть — надо говорить! Петь! Танцевать! И пусть весь мир знает! Я даже песню написала: «Ты мой кавалер, но на расстоянии!»

Поручик Ржевский (поднимает бокал): — За тех, кто любит на расстоянии, но целуется в мыслях! И за тех, кто пишет песни, даже если кавалер — в отставке!

Толстой (сдержанно): — Главное — чтобы не было фальши. Искренность — вот что спасает душу.

Бузова (улыбаясь): — А я искренняя! Даже когда в сторис!

Анна Каренина (тихо): — Быть искренней — это больно. Но красиво.

Пушкин (входя с тростью и лукавой улыбкой): — Господа, я слышал, тут обсуждают чувства, расстояния и лайки. Позвольте вмешаться. — Родственные души — вещь тонкая. Но если душа родственная, а разум — в отъезде, то это уже не роман, а эпиграмма.

Анна Каренина (вздыхая): — Но ведь бывают чувства, которые нельзя выразить словами…

Пушкин: — А я вот пробовал. Словами, стихами, даже дуэлью. Но, знаете, лучше всего выражает чувства взгляд. Особенно, если он — последний.

Поручик Ржевский (подмигивая): — А я выражаю чувства танцем. Или — в крайнем случае — поцелуем. Без эпиграмм!

Толстой (нахмурившись): — Поцелуй без смысла — это пустота. А чувства должны вести к добру.

Бузова (в восторге): — Александр Сергеевич, вы бы точно стали блогером! У вас такие цитаты — миллион лайков!

Пушкин (с усмешкой): — Лайки — это, простите, современные аплодисменты? Тогда прошу: лайкайте с чувством, не с алгоритмом.

Тряпкин: — А я бы сказал: «Слово — это свеча. Но если её не зажечь — она просто воск».

Акрокси: — А если зажечь — главное, не обжечься.

Пушкин (поднимая бокал): — За тех, кто умеет говорить, молчать и любить — одновременно. И за бал, где встречаются эпохи, а не только профили!

Пушкин (с игривой улыбкой): — Фёдор Михайлович, вы как всегда входите, будто несёте на плечах грех всего человечества. Мы тут о чувствах, расстояниях и лайках.

Достоевский (медленно, с тенью в голосе): — Лайки… это подтверждение существования. Но человек не лайкает душу, он её терзает. И если между мужчиной и женщиной возникает связь, но они не могут быть вместе — это не роман. Это крест.

Анна Каренина (вздыхая): — Я знаю этот крест. Он — в каждом взгляде, который нельзя повторить.

Поручик Ржевский (поправляя мундир): — А я предпочитаю нести не крест, а даму на руках. И чтоб без философии, а с шампанским!

Толстой (сдержанно): — Но ведь страдание очищает. В нём — путь к истине.

Бузова (в шоке): — Страдание? А где радость, где танцы, где stories с фильтрами?

Достоевский (глубоко): — Радость — это иллюзия, пока человек не столкнулся с бездной. А любовь — это когда ты готов умереть, чтобы другой жил.

Акрокси (тихо): — А в сети это называется «отписка ради уважения».

Тряпкин: — А я бы сказал: «Любовь — это когда молчишь, но слышишь».

Пушкин (поднимая бокал): — За тех, кто слышит даже в молчании. И за бал, где встречаются не только эпохи, но и души.

Маяковский (врывается, как взрыв, с грохотом рифм): — Любовь? Дружба? Расстояние? Да это всё — как лампочка в тумане! Я — за чувства, что бьют в грудь, А не шепчут в чате: «мне тебя не забудь».

Пушкин (с усмешкой): — Ах, Владимир, вы как всегда — с рифмой наперевес. Но ведь не вся любовь — революция. Бывает и тихая, как вечер в Царском Селе.

Достоевский (мрачно): — А бывает — как каторга. И не важно, громко или тихо. Главное — что она мучает.

Бузова (в восторге): — Маяковский! Вы бы точно стали рэпером! У вас такой вайб!

Толстой (сдержанно): — Вайб — это не добродетель. А чувства должны вести к нравственному совершенству.

Поручик Ржевский (подмигивая): — А я за чувства, которые ведут к танцу. И чтоб без нравственного занудства!

Тряпкин: — А я бы сказал: «Слово — это не крик, а корень. Но иногда корень — дубовый».

Акрокси: — А в сети это называется «поэтический баттл с элементами философии».

Анна Каренина (тихо): — А я просто хотела быть любимой. Без баттлов. Без рифм. Просто — быть.

Маяковский (поднимает стакан, как знамя): — За тех, кто любит не по инструкции! За тех, кто пишет — не по шаблону! За бал, где чувства — не маскарад, А марш, в котором сердце — барабан!

Цветаева (входит, как пламя, с глазами, полными ветра): — Любовь — это не расстояние, не лайки, не эпиграммы. Это — прыжок в бездну. Это — когда ты горишь, даже если тебя никто не видит.

Пушкин (с восхищением): — Ах, Марина, вы как всегда — не по правилам. Но в этом — ваша поэзия. Я бы сказал: «Вы — как рифма, которую не поймать, но невозможно забыть».

Достоевский (мрачно): — А я бы добавил: «Вы — как совесть, которая не даёт спать». Ваша любовь — это страдание, но очищающее.

Маяковский (вскинув руку): — Цветаева — это не поэт. Это — взрыв. Я бы с вами пошёл на баррикады чувств!

Анна Каренина (тихо): — А я бы просто хотела быть рядом. Без баррикад. Без бездны. Просто — быть.

Толстой (сдержанно): — Но ведь быть — это уже подвиг. Особенно в мире, где чувства — товар.

Бузова (вдохновлённо): — Марина, вы бы стали иконой в Instagram! Ваши строки — это цитаты на миллион!

Акрокси: — А в сети это называется «пост, который никто не лайкнул, но все запомнили».

Тряпкин: — А я бы сказал: «Слово — это огонь. Но если не обжечься — не поверишь, что оно живое».

Поручик Ржевский (поднимает бокал): — За тех, кто любит не по уставу! И за Марину, которая пишет так, что даже кавалерия замирает!

Цветаева (вслух, как заклинание): — «Любовь — это не глагол. Это — пепел, оставшийся от молчания».

Ахматова (входит, как тень царского Петербурга, с ледяной ясностью в голосе): — Я не кричу о любви. Я её переживаю. В строках — не страсть, а след. В молчании — не пустота, а память.

Пушкин (встаёт, с уважением): — Анна Андреевна, вы — как стих, который не нуждается в рифме. Ваше слово — как взгляд, от которого не отвести глаз.

Достоевский (мрачно): — Ваша поэзия — это исповедь без прощения. И в этом — её сила.

Маяковский (вскинув руку): — Ахматова — это не поэтесса. Это — приговор эпохе. Я бы с вами не спорил, я бы замолчал.

Цветаева (вздыхая): — Мы с ней — как огонь и лёд. Но оба — настоящие. И оба — одиноки.

Анна Каренина (тихо): — Я бы хотела писать, как вы. Чтобы боль звучала, но не кричала.

Толстой (сдержанно): — Ваша поэзия — это нравственная высота. Без морали, но с совестью.

Бузова (в растерянности): — Анна… вы такая… настоящая. Даже без фильтров.

Акрокси: — А в сети это называется «пост, который не лайкают — боятся».

Тряпкин: — А я бы сказал: «Ваш стих — как колокол. Не звонит, а гудит в груди».

Поручик Ржевский (встаёт, чуть тронутый): — За женщину, которая говорит тише всех — но слышна дальше всех. И за бал, где слово — не украшение, а оружие.

Ахматова (тихо, но твёрдо): — «Когда бы вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…»

Есенин (входит, как ветер с полей, с глазами цвета ржи): — А я бы сказал просто: «Не жалею, не зову, не плачу…» Любовь — это когда сердце рвётся, а ты улыбаешься, чтоб не напугать берёзы.

Пушкин (с теплотой): — Сергей, вы — как песня, которую поют даже те, кто не умеет петь. Ваша грусть — не печаль, а свет.

Достоевский (вдумчиво): — В вас — боль народа. Но не как страдание, а как тоска по свету. Вы — как исповедь без храма.

Маяковский (с уважением): — Есенин — это не поэт. Это — голос земли. Я бы с вами не спорил, я бы пил.

Цветаева (вздыхая): — Мы с ним — как два огня, которые не могут быть рядом, но горят одинаково.

Анна Каренина (тихо): — А я бы хотела, чтобы он написал обо мне. Чтобы моя боль стала его строкой.

Толстой (сдержанно): — Ваша поэзия — это душа, которая не боится быть грязной, если это — ради правды.

Бузова (вдохновлённо): — Сергей, вы бы стали звездой TikTok! Ваши строки — это вайб на миллион!

Акрокси: — А в сети это называется «пост, который лайкают даже те, кто не понимает, почему».

Тряпкин: — А я бы сказал: «Ваш стих — как поле. Не ухожено, но родное».

Поручик Ржевский (встаёт, тронутый): — За поэта, который пишет так, что даже кавалерийская сабля становится гуслицей!

Есенин (улыбаясь, глядя в окно): — А я просто хотел, чтобы меня помнили не за боль, а за то, как я любил берёзы.

Пушкин, Достоевский, Толстой, Анна Каренина, Тряпкин, поручик Ржевский, блогер Акрокси, Ольга Бузова, Маяковский, Цветаева, Ахматова, Есенин — и теперь к ним присоединяется Владимир Высоцкий.

Высоцкий (входит, как гудок поезда, с гитарой и голосом, который не прощает фальши): — Любовь? Дружба? Расстояние? Я это всё проходил. И если сердце стучит — значит, жив. А если молчит — значит, врал.

Пушкин (с уважением): — Вы — как строка, которую не пишут, а высекают. Ваша правда — не литературная, а живая.

Достоевский (вдумчиво): — В вас — боль, но не философская. Вы — как человек, который не ищет смысл, а требует справедливости.

Маяковский (вскинув руку): — Высоцкий — это не поэт. Это — удар. Я бы с вами пошёл в бой — без лозунгов, но с песней.

Цветаева (вздыхая): — Мы с ним — как два крика, которые не могут быть рядом, но звучат одинаково.

Анна Каренина (тихо): — А я бы хотела, чтобы он спел обо мне. Чтобы моя боль стала его аккордом.

Толстой (сдержанно): — Ваша песня — это исповедь. Но без покаяния. И в этом — её сила.

Бузова (в восторге): — Владимир, вы бы стали легендой YouTube! Ваши песни — это вирус, но с душой!

Акрокси: — А в сети это называется «контент, который не лайкают — а пересылают молча».

Тряпкин: — А я бы сказал: «Ваш голос — как топор. Не режет, а рубит правду».

Поручик Ржевский (встаёт, тронутый): — За поэта, который поёт так, что даже кавалерийская сабля становится струной!

Высоцкий (глухо, но с огнём): — А я просто хотел, чтобы меня слушали не ушами, а совестью.

Бродский (входит, как ледяной ветер из Венеции, с точностью хирурга): — Любовь — это не чувство. Это — грамматическая ошибка, которую совершают даже те, кто пишет безупречно. И если вы называете это «родственные души» — значит, вы уже проиграли.

Пушкин (с интересом): — Ах, Иосиф, вы — как стих, который не рифмуется, но остаётся в памяти. Ваш холод — это не равнодушие, а стиль.

Достоевский (вдумчиво): — В вас — одиночество, но не страдание. Вы — как человек, который не ищет Бога, а спорит с ним.

Маяковский: — Бродский — это не поэт. Это — диагноз. Я бы с ним не спорил. Я бы выпил.

Высоцкий: — А я бы спел. Но тихо. Потому что его строки — как нож. Не для сцены, а для сердца.

Пелевин (входит, как дым из рекламного щита): — А я бы сказал: «Любовь — это симулякр. Вы думаете, что чувствуете, а на самом деле — просто реагируете на алгоритм».

Акрокси: — А в сети это называется «пост, который удалили, потому что он слишком правдив».

Бузова (в замешательстве): — Виктор, вы… странный. Но интересно. Вы бы стали вирусом TikTok, если бы захотели.

Тряпкин: — А я бы сказал: «Вы — как поле, которое не пахали, но оно всё равно цветёт».

Поручик Ржевский: — А я бы сказал: «Пелевин — это как шампанское без пузырьков. Вроде пьёшь, а не веселит. Но потом — как удар по голове!»

Шнуров (врывается, как рок-концерт в библиотеку): — А я бы сказал просто: «Любовь — это когда хочется, но нельзя, а всё равно — хочется!» И добавил бы: «Жизнь — это не бал, а кабак. Но если в кабаке поют стихи — значит, всё не зря».

Пушкин (смеясь): — Господа, вы — как разные рифмы. Но вместе — вы поэма.

Эпилог: Бал, которого не было
В зале стихает музыка. Голоса великих — как эхо в библиотеке времени. Каждый сказал своё. Каждый остался собой. И если кто-то спросит: «Зачем всё это?» — ответ будет прост:

Чтобы напомнить: слово живо. чувство — не алгоритм. а бал — это не место, а состояние души.

Занавес.