Иерихонский и личность

Иерихонский мучился от безмыслия. А так хотелось, чтобы в Гамбурге... нет, в лейпцигском кампусе на подоконнике третьего этажа сидела студенточка в узком платье, в нимфеточных гольфиках, с кукольными кудряшками и, прикрыв глаза, запоминала каждое слово толстой книги "Некоторые мысли о великом Иерихонском". Мысли должны быть именно некоторыми, книга толстой, а день изрешеченный солнечными бликами...

Чем бы таким обрадовать человечество? Призвать... Направить...

Через три часа приседаний и попыток стоять на голове для прилива мыслей к мозгу Иерихонский натыкал в телефоне:

"Многообразная, свободная от идеологических шор, жизнь награждает человека всем неисчисляемым набором ощущений и знаний, которые делают его неповторимой личностью. С личностью приходится считаться, она опасна для канонизированного миропорядка. Она порождает анархию, она вредна."

Не совсем понимая, что написал и объясняя непонимание  своей внезапной гениальностью  Иерихонский прервался на сон.

Приснилось литератору чудное. Будто он серая мышь, притаившаяся у подножия памятника большому бронзовому с патиной Иерихонскому, обгаженному голубями, как и положено солидному монументу.  А площадь вокруг была запружена тысячами живых Иерихонских, восхищавшихся тем, бронзовым на постаменте. Предчувствуя, что кто-то из толпы вот-вот швырнёт в его мышеподобное тело кирпич, поэт проснулся.

Образ краткого сна побудил поэта к созданию эпохальной вирши, которые он готовил, как и блины, комом.
 
  -- Ничего... Ничего... Вот умру, поплачете.

В свете солнца и шуме дождя
Жизнь проходит в покое беспечном.
Слышу я себя в голосе встречном
На забитых людьми площадях.

Жизнь проходит длинна и глупа.
Ведь некстати я был осторожен.
Оказалось, что в промысле божьем
Я и есть площадная толпа.

Иерихонский манул рукой - все равно не поймут. Потеряв поэтическое настроение, литератор снова перешёл к прозе.

"Потому все общества стремятся к стандартизации своих членов. Потоковое образование, шаблоны воспитания, навязанные привычки и вкусы - все делается для штамповки похожих друг на друга человеческих экземпляров. Так проще и спокойнее."

Об этом и какой-нибудь Черчилль мог додуматься. Пустые слова... А мы им про себя намекнём изящно...Через два часа родилось;

"Почему из контуженных на войне, сидельцев тюрем и пациентов бедлама получаются неплохие писатели? Потому и получаются, что они вытолнуты из обыденности и удивляют свежим взглядом на мир. Вымуштранный "отличник" может поразить абсолютным знанием. Пропащий "троечник" ошеломляет открытием."

Абзац поэта удовлетворил, но... Научности не хватает! Чтобы такое всунуть этакое? Безмыслие одолевало, А главное так и не сказано. Три мучительные часа вылились в следующие строки:

"Я категорически выступаю за сегрегацию образования, я против однозначности внутри любой общности. Но цивилизация катится в другом направлении. Не оттого ли 21 век не смог родить ни одного планетарно значимого открытия. Он полностью вторичен и мне не интересен."

Вот! Последние слова этой монографии... Это я. Это моё. Обо мне. Эй, студентки в чулочках и без чулочков, мыши вы гамбургские. Замучаетесь восхищаться моей глубиной! А я... Да плевать я хотел на ваш кампус. Тьфу-тьфу-тьфу.